ОДИННАДЦАТЬ 6 страница

Потом, как ни невероятно это было, у самых бревен затрубил олень, жаждущий брачных игр. Звук был резкий, яростный, исполненный страдания и похоти. Это был голос самого крупного из оленей, которому едва хватает места во всем просторном мире. Фа и Лок схватились за руки и пристально разглядывали бревна, ровно ничего не видя внутри головы. Новые люди наклонились так низко, что вид их изменился и головы стали не видны. Показался олень. Он пружинисто двигался, взвившись на дыбы, а передние ноги широко растопырил в воздухе. Его рогатая голова раздвигала листву деревьев, глаза были устремлены ввысь, поверх новых людей, поверх Фа и Лока, а сам он пошатывался из стороны в сторону. Потом он стал поворачиваться, и вот уже они увидали, что его хвост мертв и бессильно хлопает по бледным, не покрытым шерстью ногам. Руки у него были человечьи.

Из одной лиственной пещеры они заслышали писк нового человечка. Лок запрыгал вверх и вниз за кустом.

– Лику!

Фа зажала ему рот ладонью и принудила молчать. Олень остановился, приплясывая на месте. Они услыхали отчаянный вопль Лику:

– Лок, это я! Я здесь!

Вдруг раздался оглушительный звук‑ смех, порхание, кружение и гомон птичьих криков, все голоса завопили разом, взвизгнула женщина. Костер вдруг зашипел, и белый пар взвился над ним, а свет угас. Новые люди сновали взад и вперед. Вокруг витали злоба и страх.

– Лику!

Олень исступленно раскачивался в тусклом свете. Фа тянула Лока за собой и невнятно бормотала. Люди подступали с палками, согнутыми и прямыми.

– Скорей!

Справа какой‑ то мужчина яростно колотил по кусту. Лок замахнулся.

– Эта еда для Лику!

Он швырнул мясо на прогалину. Кусок шлепнулся у самых ног оленя. Лок успел увидать сквозь облако пара, как олень нагнулся, но Фа уже тащила его прочь. Беспорядочный шум, поднятый новыми людьми, перешел в дружные возгласы, вопросы и отклики, повелительные крики, и горящие сучья мчались через прогалину, так что ветки, оперенные весенней листвой, возникали и исчезали. Лок пригнул голову и побежал, взрывая ногами мягкую землю. Над самой его головой раздался свист, похожий на внезапный, надсадный вздох. Фа и Лок метнулись в сторону меж кустов и замедлили бег. Они воспользовались своей чудесной способностью чутьем находить путь средь кустов и веток; теперь Лок дышал так же тяжко и бурно, как Фа. Они побежали прочь, а факелы сверкали под деревьями позади. Они слышали, как новые люди перекликаются и оглушительно шумят в подлеске. Потом раздался громкий одинокий голос. Треск прекратился. Фа на четвереньках перебралась на мокрую скалу.

– Скорей! Скорей!

Он едва расслышал ее сквозь гром в сверкающей сумятице воды. Покорно последовал он за нею, дивясь ее проворству, но сам ничего не видел внутри головы, разве только нелепую пляску оленя.

Фа мгновенно взобралась на закраину утеса и залегла, покрыв собою собственную тень. Лок ждал. Она спросила, едва переводя дух:

– Где они?

Лок пристально поглядел вниз, на остров, но она продолжала нетерпеливо:

– Они лезут сюда?

Внизу, на крутом боку утеса, медленно колыхался корень, который она рванула, взбираясь наверх, но самый утес был недвижен и, подняв чело, безмолвно взирал на луну.

– Нет!

Они помолчали. Лок опять услыхал шум воды, причем шум этот стал таким громким, что он не мог бы его перекричать. Он лениво попытался разобрать, сопереживают ли они оба видения или же говорят, произнося слова, потом разобрался в ощущении тяжести у себя в голове и во всем теле. Никакого сомнения не оставалось. Ощущение это было связано с Лику. Он зевнул, утер пальцами глазницы и облизнул губы. Фа вскочила на ноги.

– Пойдем!

Они рысцой побежали меж берез над островом и спустились вниз, перепрыгивая с камня на камень. Бревно притянуло к себе другие, так что они лежали рядом, и было их больше, чем пальцев на руке, и все, что проплыло у этого берега, запуталось средь них. Вода стремительно струилась меж стволов и перехлестывала сверху. Получилась тропа шириной с ту, что вела через лес. Они легко добрались до уступа и молча стояли там.

С отлога донесся шум, который означал грызню. Оба ринулись туда, и серые гиены поспешно спаслись бегством. Луна озаряла отлог так ярко, что были освещены даже впадины по бокам утеса, и в темноте оставалась только яма, где люди недавно схоронили Мала. Они опустились на колени и смахнули грязь, золу и кости, покрывавшие ту часть его тела, которая теперь опять была видна. Земля уже не возвышалась над ним бугром, а лежала вровень с верхним кострищем. Все так же молча они подкатили валун и надежно завалили Мала. Фа пробормотала:

– Как будут они кормить нового без молока? Потом они обхватили друг друга руками и долго стояли, прильнув грудь к груди. Скалы вокруг ничем не отличались от всех прочих; костер давно умер. Двое тесно прижимались друг к другу, они слились воедино, отыскивая средоточие, главный смысл своего существования, потом упали на землю, все так же приникая, лицо к лицу. Огонь вспыхнул в их телах, и тогда они предались ему целиком и полностью.

СЕМЬ

Фа оттолкнула Лока. Оба встали и оглядели отлог. На них изливался блеклый свет первых лучей зари. Фа сходила к утесу и принесла кость, почти без мяса, да несколько клочков, которые гиенам не удалось вытащить. Теперь люди опять были рыжие, будто отлитые из меди, с желтоватым отливом, как песок, потому что голубые и серые цвета ночи их покинули. Они молча разодрали и поделили меж собой клочки мяса, испытывая друг к другу невыразимое сострадание. Вскоре они вытерли руки о ляжки и спустились к реке напиться. Потом, все еще ни слова не говоря и ничего не сопереживая, они повернули вправо и пошли к повороту, за которым стоял утес. Фа остановилась.

– Видеть не хочу.

Оба повернулись и поглядели на опустелый отлог.

– Я поймаю огонь, когда он упадет с неба или проснется среди вереска.

И тут Лок увидал огонь внутри головы. А вообще‑ то в голове была полная пустота, и только внезапно нахлынувшее чувство, глубокое и несомненное, все еще жило в нем. Он пошел к бревнам, которые прибились к дальнему концу уступа. Фа ухватила его за руку.

– Нам нельзя опять на остров.

Лок повернулся к ней, занеся руки.

– Надо найти еду для Лику. Чтоб она набралась сил, когда вернется.

Фа укоризненно поглядела на него, и в лице ее было нечто недоступное его пониманию. Он шагнул в сторону, пожал плечами и развел руки. Потом притих и терпеливо ждал.

– Нет!

Она опять ухватила запястье Лока и повлекла его за собой. Он противился, беспрерывно что‑ то приговаривая. При этом он сам не понимал, о чем болтает. Она перестала его тащить и опять поглядела ему прямо в лицо.

Наступило молчание. Лок поглядел на нее, потом на остров. Поскреб левую щеку. Фа подошла вплотную.

– У меня будут дети, и они не умрут в пещере у моря. И огонь будет тоже.

– У Лику будут дети, когда из нее вырастет женщина.

Фа опять отпустила его запястье.

– Слушай. Не говори ничего. Это новые люди унесли бревно, а Мал умер. Ха был на утесе, новый мужчина тоже был на утесе. Ха умер. Новые люди приходили на отлог. Нил и старуха умерли.

Свет у нее за спиной стал заметно ярче. По небу, прямо у них над головами, разливалось красное зарево. Фа вдруг выросла в глазах Лока. Она была женщина. Лок покорно склонил пред нею голову. От этих ее слов обуревавшее его чувство обрело особую силу.

– Когда новые люди приведут Лику назад, я буду рад.

Фа издала пронзительный, злобный вопль, шагнула к воде и сразу же вернулась. Она схватила Лока за плечи.

– Как могут они добыть молоко для нашего нового? Разве олень дает молоко? И что будет, если они не отдадут нам Лику?

Он ответил смиренно, ощущая пустоту в голове:

– Я так не вижу.

Она отпустила его, дрожа от ярости, отвернулась и стояла, опершись одной рукой о скалу у поворота, близ закраины утеса. Он видел, как она вся вдруг ощетинилась и мускулы у нее на плечах вздулись. Она сгорбилась, наклонилась вперед, стиснула правой рукой свое колено. Он услыхал, как она пробормотала, все еще стоя к нему спиной:

– Ты видишь внутри головы меньше, чем наш новый. Лок закрыл глаза ладонями и нажал так сильно, что яркие искры блеснули в них, как поблескивала река.

– Ночи не было.

Это походило на правду. Там, где всегда полагалось быть ночи, серела муть. Не только уши и нос Лока проснулись после того, как они с Фа лежали вместе, но и Лок‑ внутренний проснулся тоже и следил, как чувство захлестывает его и сразу же уплывает прочь. Под костями его черепа расползался целый сонм бледных осенних побегов, их семенами был забит нос, отчего он позевывал и чихал. Он растопырил руки и, моргая, поглядел туда, где только что была Фа. Теперь она отошла назад, на эту сторону скалы, и пристально оглядывала реку. Рука ее сделала призывный знак.

По воде опять плыло бревно. Оно было близ острова, и опять двое с костяными лицами сидели по обоим его концам. Они вскапывали воду, и бревно медленно переплывало реку. Когда бревно приблизилось к берегу и к кустам, где роились зеленые листочки, оно развернулось по течению, и мужчины перестали вскапывать. Теперь они вглядывались в открытое место у воды, где стояло мертвое дерево. Лок увидал, как один повернулся и что‑ то сказал другому. Фа коснулась его руки:

– Они чего‑ то ищут.

Бревно медленно продвигалось вниз по течению, а на небе уже всходило солнце. Река в отдалении вспыхнула таким ярким пламенем, что лес по обоим берегам вдруг показался черным. Неизъяснимая притягательность новых людей вытеснила бледный сонм осенних побегов из головы Лока. Он даже перестал моргать.

Бревно было поменьше и плыло от водопада. Когда оно повернулось наискось, мужчина, который сидел сзади, опять стал вскапывать воду, и бревно нацелилось прямо Локу в глаза. Оба мужчины не отрываясь глядели вбок, на берег.

Фа пробормотала:

– Другое бревно.

Кусты в реке подле острова всколыхнулись и захлопотали. На миг они даже расступились, и теперь, когда Лок знал наверняка, куда глядеть, он увидел конец другого бревна, спрятанного там же, поблизости. Какой‑ то мужчина высунулся по плечи из зеленой листвы и сердито махнул рукой. Двое на бревне стали быстро вскапывать воду, покуда бревно не подплыло к мужчине, который махал прямо напротив мертвого дерева. Теперь оба уже глядели не на мертвое дерево, а на мужчину, и согласно кивали. Бревно подвезло их к нему и уткнулось в берег под кустами.

Лока охватило любопытство: он пустился бежать к новому пути на остров, до того взволнованный, что Фа стала сопереживать его видение. Она опять догнала его и ухватила за руку:

– Нет! Нет!

Лок залопотал. Фа на него прикрикнула:

– Я говорю тебе – нет!

Она указала на отлог.

– Что ты сказала? Конечно, Фа много видит внутри головы… Тут он умолк и ждал, что будет ведено делать. Она заговорила очень серьезно:

– Мы спустимся в лес. За едой. Будем следить за ними через воду.

Они побежали вниз по склону прочь от реки, прячась от новых людей за скалами. На опушке леса было вдоволь еды: луковицы, которые едва успели выпустить зеленые ростки, личинки и побеги, грибы, сочный слой под корою некоторых деревьев. Мясо козы все еще было у них внутри, и они не ощущали голода в том смысле, в каком люди понимали голод. Есть они могли всюду, где была еда, но и без этого они могли идти весь сегодняшний день, да и завтрашний, если это будет необходимо. Значит, не было срочности в поисках, так что вскоре чары новых людей привлекли их за кусты к краю воды. Они стояли, напрягая пальцы ног, в трясине и прислушивались к голосам новых людей, доносившимся сквозь шум водопада. Весенняя ранняя муха зажужжала у Лока под самым носом. В воздухе веяло теплом, и солнце слегка пригревало, так что он опять невольно зевнул. Потом услыхал птичьи звуки, которые издавали новые люди, когда разговаривали меж собой, и еще разные непонятные шумы, стуки и скрипы. Фа прокралась на край прогалины у мертвого дерева и прилегла на землю.

За водой ничего не было видно, но стуки и скрипы не умолкали.

– Фа. Полезай на дерево и взгляни.

Она обернула лицо и поглядела на него с сомнением. Вдруг он понял, что она уже совсем готова сказать «нет», готова настоять, чтоб они ушли от новых людей, и тогда широкая пропасть времени отделит их от Лику; это перешло в уверенность, в знание, которое было невыносимо. Он быстро прополз вперед на четвереньках и спрятался за мертвым деревом. Мгновенно он вскарабкался вверх и нырнул в густую, как копна волос, чащобу пыльных, темных, кисло пахнущих листьев вьюнка. Он едва успел подтянуть вторую ногу к трухлявой верхушке, как голова Фа вынырнула рядом.

Верхушка дерева изнутри была пустая, как крышечка огромного желудя. Она была белесая, из прогнившего дерева, которое проминалось и крошилось под их тяжестью и на редкость изобиловало едой. Вьюнок тянулся кверху и книзу, образуя темное плетение веток, так что казалось, будто они сидят на земле средь кустарника. Другие деревья возвышались над ними, но со стороны реки проглядывало чистое небо и зеленые струи на берегу острова. Осторожно раздвигая листья, будто в поисках яиц, Лок обнаружил, что может проделать лишь дырочку чуть побольше собственного глаза; и хотя края этой дырочки слегка мельтешили, он мог видеть реку и противоположные берега, которые казались особенно ярко освещенными из‑ за окружавшей дырочку темной зелени листвы – будто он глядел в щелку сквозь сложенные ладони. Слева от него Фа тоже проделывала себе отверстие для наблюдения, и на верхушке, напоминавшей огромную желудевую чашечку, для нее даже нашлось место, куда опереться локтями. Тягостное чувство внутри Лока отхлынуло, как бывало всякий раз, когда ему приходилось наблюдать за новыми людьми. Он с наслаждением расслабился. Потом вдруг оба позабыли обо всем и замерли в недвижимости.

Бревно выскользнуло из кустов, что росли близ острова. Двое мужчин осторожно вскапывали воду, и бревно разворачивалось. Оно нацелилось не на Лока и Фа, а по течению, хотя и стало продвигаться к ним через реку. В этом долбленом бревне было много нового: штуки, похожие на камни, и набитые мешки из шкур. А еще там были всевозможные палки, и длинные тонкие ветки без листвы или сучьев, и мелкие побеги с увядающей зеленью. Бревно подплыло совсем близко.

Наконец‑ то они увидали новых людей вблизи при свете солнца. Люди эти выглядели таинственно и странно. Волосы у них были черные и росли самым неожиданным образом. У мужчины с лицом, прикрытым костяной пластиной, который сидел на переднем конце бревна, волосы росли, как хвощ, вздымаясь кверху, так что голова его, и без того слишком длинная, была вытянута, будто нечто тащило ее вверх безо всякой пощады. У второго, с лицом, тоже прикрытым костяной пластиной, волосы росли густым кустом, который раскинулся вширь, как вьюнок на мертвом дереве.

И тела их тоже поросли густыми волосами, на бедрах, на животе и на ляжках до самых колен, так что нижняя часть тела была толще верхней. Но Лок не сразу рассмотрел их тела: все его внимание привлекло то, что было у них возле глаз. Под глазницами был приделан кусок белой кости, подогнанной вплотную, и там, где должны бы виднеться широкие ноздри, были узкие щели, между которыми торчала тонкая белая кость. Пониже у каждого была еще щель надо ртом, и голоса их выпархивали через эти щели. Под щелями пробивались редкие черные волосы. Глаза, которые глядели сквозь кость, были темные и пристальные. Повыше виднелись брови, тоньше, чем рот или ноздри, черные, изогнутые вбок и кверху, так что мужчины имели грозный вид и, казалось, могли ужалить, как оса. Связки зубов и морских раковин висели на шеях, поверх серой мохнатой шерсти. Над бровями костяные пластины имели выпуклость и отклонялись назад, где их прикрывали густые волосы. Когда бревно приблизилось, Лок разглядел, что в действительности цвет был не белый и блестящий, как кость, а заметно более тусклый. Цветом эти пластины походили на крупные грибы или початки, которые люди употребляли в пищу, и казались такими же мягкими. Ноги и руки были тонкие, как палки, так что сочленения выглядели наподобие узлов на древесных сучьях.

Теперь, когда Лок глядел почти прямо внутрь долбленого бревна, он увидал, что оно гораздо шире, чем казалось прежде, или, верней, там было два бревна, которые плыли бок о бок. В бревне было еще множество мешков и всяких любопытных штук, и средь них лежал на боку мужчина. Тело его и костяное лицо были такие же, как у всех остальных, но волосы на голове густо топорщились, а концы их блестели и казались острыми как колючки на оболочке каштанового ореха. Он что‑ то делал с одним из заостренных прутьев, и его гнутая палка лежала рядом.

Бревна подплыли вплотную к берегу. Мужчина, сидевший впереди – Лок мысленно прозвал его Хвощом, – что‑ то тихонько сказал. Куст положил деревянный лист и ухватился за траву, которая росла на берегу. Каштан взял свою гнутую палку и заостренный прут и, крадучись, перебрался с бревен на сушу, где присел на корточки. Лок и Фа таились почти прямо над ним. Они улавливали его особенный запах, запах моря и мясной запах, возбуждающий страх и вместе с тем волнение. Он был теперь так близко, что всякий миг мог почуять их запах, хоть и был гораздо ниже, и Лок отринул собственный запах, внезапно охваченный страхом, хотя и сам не знал толком, что делает. Он затаил дыхание, так что оно стало едва слышным ему самому и даже трепетанье листьев различалось явственней.

Каштан стоял прямо под ними, и тело его поблескивало под солнцем. Оперенный прут оказался поперек согнутой палки. Глядел Каштан то туда, то сюда, внимательно осмотрел мертвое дерево, потом взглянул на землю и опять устремил глаза в сторону леса. Потом повернул голову и сквозь щель в кости что‑ то сказал другим, которые оставались в лодке; голос у него был тихий, похожий на птичий щебет; белизна дрогнула.

Лока охватил неодолимый ужас, будто он повис над бездной, понадеясь ухватиться за ветку, которой не оказалось на месте. Он понял каким‑ то вывернутым чувством, что это не лицо Мала, и не лицо Фа, и не лицо Лока, скрытое под костяной пластинкой. Это просто кожа.

Куст и Хвощ что‑ то делали с узкими полосами, которыми бревна были привязаны к прибрежным кустам. Они проворно вылезли из бревна, пустились бежать и исчезли из виду. Вскоре раздался звук, который означал, что кто‑ то рубит дерево камнем. Каштан крадучись пошел за ними и вскоре тоже исчез.

Теперь не осталось ничего интересного, кроме бревен. Они были очень гладкие и блестящие изнутри, где обнаруживалась древесина, а снаружи виднелись продолговатые потеки, как на скале, после того как море отступило и солнце ее высушило. Края плавно закруглялись, и там, где их касались руки мужчин с костяными лицами, остались впадинки. Вещи внутри бревен были слишком разнообразны и многочисленны, чтоб сразу в них разобраться. Там лежали округлые камни, палки, шкуры, мешки величиной больше самого Лока, какие‑ то алые сплетения, кости, которые обрели очертания живых тварей, а концы тех бурых листьев, где мужчины их держали, походили на бурых рыб, и еще были запахи, содержавшие в себе вопросы, на которые не найти ответа. Лок глядел не видя, и вскоре видение рассеялось, но потом возникло опять. За водой, на острове, все замерло.

Фа тронула его за руку. Она медленно поворачивалась на ветке мертвого дерева. Лок осторожно пополз за нею, потом они проделали для себя новые отверстия, чтоб видеть, и поглядели вниз, на прогалину.

Там все давно уже такое знакомое переменилось. Плетение кустов и застоялая вода по левую сторону прогалины остались прежними, как и коварная трясина справа. Но там, где тропа, которая вела через лес, проходила по краю прогалины, терновник теперь встал непролазной чащобой. В терновнике была брешь, и у них на глазах Хвощ прошел через эту брешь со срубленным терновым кустом на плече. Ствол был оструган до белизны и заострен с конца. В лесу у него за спиной, судя по звукам, продолжали рубить.

Фа источала страх. Это было не сопереживаемое видение, а некое всеобъемлющее чувство, горький запах, мертвое молчание и мучительная внимательность, недвижимое и напряженное сознание, которое вызывало такой же отклик. Теперь гораздо ощутимей, чем прежде, существовали два Лока, один снаружи, а другой внутри. Внутренний Лок мог только глядеть и глядеть без конца. Но внешний, тот, который дышал, и слышал, и чуял, и всегда бодрствовал, настоятельно стягивал и окутывал его собою, как вторая шкура. Он вселял в него свой страх, свое предчувствие опасности задолго до того, как мозг успевал осознать смысл того, что Лок видел внутри головы. Никогда в жизни не бывал он еще так напуган, теперь он боялся даже больше, чем в тот миг, когда прильнул к скале вместе с Ха, а большой кот разгуливал подле своей добычи, из которой уже высосал всю кровь, поглядывая вверх и раздумывая, стоит ли их подстерегать.

Губы Фа украдкой приблизились к уху Лока:

– Мы в ловушке.

Кустов терновника стало еще больше. Они росли очень густо в тех местах, где было удобней всего проникать на прогалину, но теперь там появились новые, в два ряда у стоячей воды и у топи. Прогалина открывалась полукружьем только в сторону реки. Трое с костяными лицами прошли через последнюю брешь, и каждый нес еще по кусту. Ими они и закрыли путь.

Фа шепнула Локу на ухо:

– Они знают, что мы здесь. И не хотят нас отпускать. Но мужчины с костяными лицами не обращали на них никакого внимания. Куст и Хвощ вернулись к реке, где бревна бились одно о другое. Каштан стал медленно обходить полукружье из кустов терновника, оборотив лицо к лесу. И все время он держал прут поперек гнутой палки. Терновник скрывал его по грудь, и, когда вдали, на равнине, заревел бык, он застыл на месте, вскинув голову, и палка слегка разогнулась. Лесные голуби опять ворковали, а солнце заглядывало с неба на верхушку мертвого дерева и овевало двоих людей своим теплым дыханием.

Кто‑ то с шумом вскапывал воду, и бревна стучали. Слышались удары дерева о дерево, что‑ то волокли по земле, раздавалась щебечущая, птичья речь; потом еще двое мужчин вышли из‑ за дерева на прогалину. Первый ничем не отличался от всех остальных. Волосы у него на темени торчали пучком и разрастались вокруг, причем пук этот колыхался, когда мужчина двигался. Пук направился прямо к кустам терновника и стал пристально оглядывать лес. У него тоже были гнутая палка и прут.

Второй совсем не походил на всех прочих. Он был шире в плечах и коренастый. Тело его покрывала густая шерсть, а волосы на голове лоснились, будто смазанные жиром. Волосы эти на затылке были стянуты в узел. Спереди на голове и вовсе волос не было, так что изгиб костяной кожи, поражавшей своей грибной бледностью, пролегал как раз над ушами. Только теперь, в первый раз, Лок увидал уши новых людей. Они были маленькие и тесно прилегали к головам.

Пук и Каштан сидели на корточках. Они раздвигали листья и травы над следами, которые оставили Фа и Лок. Пук поднял голову и сказал:

– Туами.

Каштан указал на следы. Пук обратился к широкоплечему мужчине:

– Туами!

Широкоплечий повернулся к ним от кучи камней и палок, которыми деловито орудовал. Он издал короткий птичий звук, неожиданно тонкий, и они ответили такими же звуками.

Фа шепнула Локу на ухо:

– Это его имя…

Туами и оба других нагнулись и покачивали головами над следом. Подле дерева, где земля твердела, следы были уже неразличимы, и Лок ожидал, что новые люди станут принюхиваться, но они вдруг выпрямились. Туами засмеялся. Он указывал на водопад, смеялся и щебетал. Потом он умолк, громко хлопнул в ладони, произнес какое‑ то слово и вернулся к куче.

Это единственное слово совершенно преобразило прогалину, новые люди стали успокаиваться. Правда, Каштан и Пук все еще внимательно следили за лесом, они стояли по краям прогалины, глядя поверх терновника, но палки свои разогнули. Хвощ не сразу взялся за мешки, он поднял руку к плечу, дернул полоску кожи и вдруг вылез из своей шкуры. При этом Лок почувствовал такую боль, будто у него на глазах под ноготь человеку вонзился терний; но потом он увидал, что Хвощу это нипочем, он даже рад, ему стало прохладно и удобно в белой коже. Теперь он был совсем голый, как Лок, только кусок оленьей шкуры плотно облегал его поясницу и бедра.

Потом Лок увидал еще две вещи. Новые люди двигались не так, как все твари, которых ему довелось видеть в жизни. Они сохраняли равновесие на выпрямленных ногах, туловища над бедрами были тонкие, как у осы, так что люди эти покачивались на ходу взад и вперед. Глядели они не в землю, а прямо перед собой. И еще они были не просто голодны. Лок знал, как выглядит человек, умирающий от голода. Новые люди умирали. Сквозь плоть их проступали кости, как у Мала в его последние дни. Движенья их, хотя и обладали изяществом согнутой молодой ветки, были медленны, будто они ходили во сне. Ходили они выпрямившись, и всех их ждала близкая смерть. Казалось, их поддерживало что‑ то не видимое Локу, они высоко держали головы, медленно и непреклонно несли их вперед. Лок знал, что, стань он сам таким тощим, как они, он давно уж был бы мертв.

Пук бросил свою шкуру на землю под мертвым деревом и теперь подымал большой мешок. Каштан спешно подоспел к нему на подмогу, и они справились вдвоем. Лок видел, как лица их сморщились, будто они смеялись друг над другом, и внезапный порыв нежности к ним захлестнул его и вытеснил обуревавшее его тягостное чувство. Он видел, как они, подсобляя друг другу, изнемогают под тяжестью, и сам ощутил невыносимое бремя и свои отчаянные усилия. Вернулся Туами. Он сбросил с себя шкуру, расправил члены, почесался и встал на колени. Потом начал разгребать палую листву, покуда не обнажилась буроватая земля. В правой руке у него была короткая палка, и при этом он что‑ то говорил остальным. Те часто кивали. Бревна бились друг о друга, и от воды тоже долетали голоса. Люди на прогалине замолчали. Пук и Каштан опять стали обходить терновник.

Потом появился еще один человек. Он был высокого роста и не такой тощий, как остальные. Волосы у него подо ртом совсем поседели, как у Мала. Они кудрявились, подобно облаку, а по бокам с ушей свисали длинные кошачьи клыки. Лицо его видеть было нельзя, потому что он стоял спиной к дереву. Про себя Фа и Лок прозвали его стариком. Он стоял, глядя с высоты своего роста на Туами, и его резкий голос прерывался и рокотал.

Туами сделал на земле еще какие‑ то отметины. Они слились воедино, и вдруг Лок и Фа оба увидали внутри головы, как старуха проводит черту вокруг мертвого Мала. Глаза Фа скосились вбок, мигнули Локу, и она резко указала пальцем вниз, пронзив им воздух. Те люди, которые не стояли на страже, собрались вокруг Туами и переговаривались меж собой и со стариком. Они почти не размахивали руками и не приплясывали, чтоб выразить смысл, как сделали бы Лок и Фа, но их тонкие губы беспрерывно шевелились и шлепали. Старик повел рукой в воздухе, потом наклонился над Туами. И что‑ то ему сказал.

Туами качнул головой. Люди отошли от него и сели на землю в ряд чуть поодаль, только Пук все стоял на страже. Фа и Лок следили за тем, что делал Туами, поверх ряда рыжих голов. Туами теперь торопливо орудовал по другую сторону оголенной земли, и они видели его лицо. Меж бровями его пролегали отвесные морщины, а кончик языка двигался вслед за чертой, которую он проводил. Головы опять защебетали. Один мужчина подобрал с земли несколько коротких палок и переломил их все до единой.

Он зажал их в кулаке, и каждый вытащил один из обломков.

Туами встал, подошел к мешку и вынул кожаный сверток. Там были камни, и деревяшки, и еще какие‑ то вещи, которые он разложил у отметин на земле. Потом он присел перед мужчинами, усевшимися в ряд, меж ними и землей, где были отметины. Мужчины стали издавать какие‑ то звуки. При этом они ударяли в ладони, и звуки сплелись с отрывистым хлопаньем. Они взмывали, и падали, и сливались воедино, хотя при этом ничуть не менялись, как струи у подножия водопада, где вода стремительно текла и при этом всегда была та же и оставалась на том же месте. В голову Лока хлынул водопад, захлестывая ее целиком, будто он глядел на водопад слишком долго и от этого его одолевал сон. Тесно облегавшая шкура слегка ослабла, поскольку он видел, что новые люди любят друг друга. Теперь стая птиц влетала в его голову, потому что он опять слышал голоса и хлоп! хлоп! – эти неумолчные звуки.

Оглушительный рев оленя, призывающего самку, раздался под самым деревом. Стая упорхнула из головы Лока. Люди пригнулись так низко, что их разновидные головы мели волосами землю. Олень из оленей выплясывал на прогалине. Он миновал ряд голов, беспрерывно выплясывая, приблизился к отметинам с другой стороны, оборотился, застыл на месте. И опять испустил свой громовой зов. Потом на прогалине наступило молчание, только лесные голуби ворковали меж собой.

Туами вдруг засуетился. Он стал швырять какие‑ то комья поверх отметин. Он протянул руки и с важностью делал непонятное. Оголенная земля обрела новые цвета, это были цвета осенних листьев, алых ягод, белого инея и темной копоти, которую огонь оставляет на камне. Волосы мужчин все еще ниспадали на землю, и все молчали.

Туами сидя откинулся назад. Тесно облегающая шкура Лока похолодела, как в зимнюю стужу. На прогалине теперь был еще один олень. Он лежал поверх отметин, распластанный на земле; при этом он бежал во всю прыть и все же, как голоса людей и шум водопада, оставался на месте. У него была окраска, какую олени обычно обретают в брачную пору, только он был слишком упитан, а его маленький черный глаз украдкой разглядывал Лока сквозь густой вьюнок. Лок чувствовал, что он пойман и пленен на трухлявом дереве, где вокруг беспрерывно бегала и сочилась изобильная еда. Ему не хотелось даже глядеть на все это.