Михаил Гиголашвили 42 страница

Такси едет, дребезжит. Шофер фальцетом что‑ то говорит – ругает правительство и хвалит тех, кто умеет делать деньги; а он, пятьдесят лет за рулем, копейки не имеет, чтобы внукам радость доставить.

– Даже на этот глупый петушок‑ мамало денег нет! Когда в Муштаиде внуки просят: «Деда, купи петушок! » – а я после каруселей, мороженого и хачапури уже пустой, это разве дело?

А Ладо думает: «Такси отпустить – зачем свидетели. Стрелять два раза: в одно колено и в другое... Выстрелил – сразу взводить курок, как учил Серго... »

Остановив такси возле Филармонии, он пошел пешком. Прохожих не было, только две девушки смеялись впереди. Где‑ то играли в нарды, звучал рояль. Ночь стояла теплая, без ветра.

Вдруг Ладо показалось, что он неправильно вложил патроны и, при взводе курка, они проскочат в другую сторону, и он будет стрелять вхолостую. «Как этот барабан вообще крутится? » Ладо свернул в подъезд, вытащил «бульдог» и стал его лихорадочно осматривать. Вынул патроны, прокрутил барабан. То ему казалось, что барабан крутится справа налево, теперь – слева направо. Вот был бы он хорош!.. Опять вложил патроны в две ячейки, друг за другом. Пульс отдавал по всему телу, стучал в зубах.

«Ничего, даже если вхолостую щелкну четыре раза – два же выстрелят! » – успокаивал он себя, считая дворы. Сбился. Спустился еще раз к началу улицы. Раз... Два... Три... Вот четвертый двор. Проход темен.

Посреди двора – белый кран. Да, кафель, рыбки, водоросли... В галереях горит свет, а на одном из балконов пьют пиво: баллон желтеет своим пузатым боком, парни сидят у перил. «Плевать! » – сжимая рукоять револьвера, подумал Ладо, отогнав мысль о том, что, может, не надо было отпускать такси. Нет, надо. Уйду по верхним, на Мтацминду... Или вниз, к Филармонии. Там видно будет.

Он прошел полдвора, как, откуда ни возьмись, выскочила курица и побежала перед ним, панически квохча.

С балкона стали смотреть. Заметив, что Ладо колеблется, спросили:

– К кому надо?

– К Бати.

– Иди, правильно идешь.

Курица споро ковыляла зигзагами. «Ни к чему она сейчас. .. » – шел он за ней.

Курица спрыгнула в подвал. Ладо от неожиданности замер, в панике думая, как уйти потом, когда весь двор всполошен проклятой птицей? Всего две пули. Может, вывести Бати на улицу?.. А если не выйдет?.. Не насильно же его тащить?.. Да и соседи тут...

«Нет, надо идти. Вот и правая лестница... Галерея, застекленная... О ней Нана рассказывала... А вот и окно, через которое она вылезла... замазку зубами выковыривала. .. ногти обломала... – закопошились в нем отрывки ее фраз. – Сейчас фанерой забито... Дверь с черной ручкой. Внутри кто‑ то есть! » Он прильнул ухом к двери.

Женский голос визгливо отчитывал:

– Надоело! Понимаешь, надоело! Тогда, в Лидзаве, двадцать тысяч отдать пришлось, когда ту прошмондовку избил, теперь – пятьдесят!.. Ты что, сдурел?

В ответ что‑ то бубнили. Женский продолжал:

– Я, в конце концов, твоя тетка, а не мать! У меня свои дети есть! Я деньги не печатаю. Дорого нам твои подвиги обходятся! За эту сучку целых пятьдесят тысяч отвалили – ну сколько можно?!

«Я тебе покажу " сучку" »! – взорвался Ладо и распахнул ногой дверь.

Под лампочкой без абажура, на кресле, замерла полная пожилая седая женщина в черном. Ладо, с яркого света, вдруг почудилось, что это – мать Анзора. Но нет. У этой в руках пестрый веер, прическа, бусы...

Бати в спортивной пижаме глубоко сидел в продавленном диване. Так ног его не достать.

– Встать! – приказал Ладо, вытаскивая «бульдог» и взводя курок. Тяжелый!

Женщина в смятении закрыла рот веером, а Бати начал медленно приподниматься:

– Что ты, Ладо?.. Мы же друзья!.. Ты что?!. Извини...

Поговорим... Деньги... – Он качнулся вперед.

Хочет прыгнуть!

И Ладо, наскоро прицелясь, выстрелил. Руку сильно увело в сторону. Показалось, что оружие вылетает из руки. И, чтобы удержать его, он сжал пальцы – и спуск нажался сам собой, под обвальный грохот второго выстрела.

Женщина с черной точкой во лбу молча сникла набок. Веер шлепнулся на пол, руки раскрылись в удивлении. Бати, упав обратно на диван, держался за живот и смотрел, как из‑ под рук прет бурое пятно.

– Ее... за что... – глядя на кровавые пальцы на животе, бормотал Бати, потом стих.

Ладо в растерянности стоял с «бульдогом» в руке. Комнату заполнил запах дыма. А в проеме двери уже маячили молчаливые соседи.

Оглядываясь на них, он видел светлые пятна лиц. Кружилась голова. В глазах змеились углы потолка в паутине, замазка на стенах, трещины желтоватой стены, женщина с черным пятном во лбу... Потом пропало и это...

Нугзар допивал чай на балконе. Он дважды звонил переводчику, но никто не брал трубку. И на переводчика, и на адвокатов, и на чай с медом нужны деньги. Отовсюду зияла нищета – словно стоишь в пустоте, а вокруг, куда ни ткни рукой – черные дыры, сквозняки... То там, то тут мигнет свет, но от этой мгновенной молнии дыры расползаются еще шире... Деньги... Слово глупое, скоморошье, с бубенцами. .. Деньги – день... Деньги день‑ деньской...

Приходится вспоминать, как это – жить без денег. В Тбилиси деньги несли пачками и пакетами те, кто искал защиты у вора, кто ждал, что он скажет истину, а не правду, чтобы снять ужас, который страшнее страха. Где сейчас будут искать защиты, когда не станет воров? У ментов? Конечно, есть среди них и такие, что нацепили погоны, чтобы легче было пить и женщин кадрить, но есть и лютые, идейные псы, вроде Джемала Мчедлишвили, который давно уже предлагал (и, наверно, сделал) отдел по убою воров, о чем сообщил начоп, когда Нугзар выходил на свободу. «А ты откуда знаешь? Где Тбилиси, где Караганда? » – «Так мы же опыт перенять хотим! » – подмигнул озорной начоп, так любивший всякие байки вроде «без рыбки не вынешь и пальчика из пруда... » Начоп в ту ночь жестоко напился, целовал ему руки, пытался танцевать ламбаду и, рассказав про убой воров, слезно умолял: «Не семь, а двадцать семь раз отмерь – и ни разу не режь! »

А он, кажется, раньше времени отрезал. И мерил недолго, отнюдь не семь раз. Что тогда накатило? Марка, миллионы, спокойная жизнь...

«Ну сам подумай – кто даст миллионы Коке Гамрекели? » – выбирал Нугзар, какой паспорт взять, свой или Кокин. И сунул оба, в разные карманы куртки. Он еще не знал, какой лучше показать, если речь дойдет до документов. Наверно, лучше Кокин. От Франции до Голландии – недалеко... У Коки лицо моложе, а скулы и лоб похожи... По рассказу Сатаны, он, как цыпленок, отдал паспорт без писка... Ну, и Нугзар сейчас не лучше...

Он дозвонился до переводчика, напомнил о себе:

– Да, да, марка... Можете еще раз помочь?

– Переводчик, как проститутка, – всегда готов и всех помнит, – ответил голос в костяной оправе. – Куда и когда прикажете явиться?

– Знаете дом аукциона «Кристи»? Вон туда. Через полчаса. Хорошо, сорок пять минут, – посмотрел Нугзар на часы – было около одиннадцати.

Он опять подумал, почему на «Кристи». Но куда? К кому? Там же подтвердили, что марка подлинная. Ну и что? У них все подлинное. С какого потолка они тебе деньги должны давать?.. Но вот же, в каталоге черным по белому стоит: «оценочная стоимость – 300 000 долларов» Пусть и купят по этой цене – весь выигрыш от аукциона им останется... Мне триста тысяч долларов хватит... Да, пусть дадут минимум, а барыш себе берут!..

Других мест, где бы можно продать марку, Нугзар не знал. Нести к ювелирам? Не их профиль. Вот цацки бы, ментами отобранные, могли иметь успех, а марка – зачем она ювелирам? В обмен валюты? Там проценты любят, но кто возьмет на себя возню с маркой? Тем более, что марка – без бумаг и экспертизы. Да и вообще мутное дело.

Поколебавшись, брать или нет с собой марку, решил не брать – мало ли что? Вдруг неприятности, документы проверят, ментов вызовут, вдруг в розыске?.. Пропадет тогда марка... Нет, лучше сперва все обговорить. Если они не захотят давать деньги, зачем им давать в руки марку?.. Может, у них уже изготовлен дубликат?.. Проведут экспертизу на оригинале, а при продаже подменят и продадут фальшивку! И будет сидеть лох‑ купец с туфтовой маркой, на которую есть подлинный документ, по оригиналу выданный... Вот каталог надо захватить... Переводчик стоял у подъезда «Кристи».

– Объясните мне кратко задачу, чтоб я мог освежить терминологию. – И он вытащил карманный русско‑ английский словарик. – Из какой области проблема?

– Задачу и проблему я сам с трудом... Присядем?

Переводчик был в длинном китайском плаще с накладными погончиками, в роговых очках, с морщинами, залысинами и запавшими скулами, похожий на власовца. Нугзар вкратце объяснил: нет денег, хотел бы продать или отдать в залог марку.

– К кому там можно обратиться? К директору? Переводчик скептически посмотрел на него:

– К директору? К какому? Их тут наверняка несколько.

– Ну, к тому, кто марками заведует.

– Это мысль.

– Но виза у меня французская.

– Думаю, это ничего. Главное, чтоб какая‑ нибудь была, европейская, чтоб не подумали, что нелегал...

– Это которые азил?

– Вот‑ вот, этих они боятся, не знают потом, что с ними делать... А если есть виза на Францию – уже хорошо.

Нугзар полез в куртку, хотел вытащить Кокин паспорт, но спутал и вытащил свой; тут же спрятал его и вынул Кокин. Переводчик сделал вид, что не заметил этих манипуляций; взглянув в паспорт, сказал:

– А вы, однако, сильно изменились...

– Время никого не красит. И карточка старая. Но узнать можно?! – полувопросительно, полуутвердительно добавил Нугзар и вдруг, на свету, заметил подмалёвку фотографии. «Мамуд подрисовал! » – вспомнил он слова Сатаны и, невзначай послюнявив палец, потер карточку. Переводчик с кроткой насмешкой ответил:

– Узнать, в принципе, да... Если очень не приглядываться. .. И если захотеть...

– Ну и хорошо, – Нугзар спрятал паспорт.

В зале толмач спросил у охраны, можно ли поговорить с начальником отдела марок, если таковой имеется. Охранник позвонил по внутреннему телефону. Скоро появился человек в темно‑ синем костюме, с загорелым лицом, подтянуто‑ поджарый.

– Добрый день, я – Герт Ван дер Блик, заведующий отделом филателии! Чем могу помочь господам?

Нугзар стал говорить – медленно и неспешно, через переводчика – что у него имеется «Тифлисская уника», которая тут была признана подлинной.

– Да, я слышал, кто‑ то приносил.

– Это был я.

– Очень хорошо. Прошу ко мне.

По винтовой лестнице они поднялись наверх. В модном, черно‑ бело обставленном кабинете заведующий сел за стол, им указал на два стула. Видно, тут было заведено беседовать втроем – с нотариусом, адвокатом, переводчиком.

– В чем проблема?

– Во‑ первых, надо узнать, когда приедут эксперты из Лондона, – начал Нугзар.

– Они уже тут. Марка у вас с собой?

– Нет. Только каталог.

– А зачем каталог?

– Ну, показать...

Ван дер Блик тонко усмехнулся:

– Кто из нашей братии не знает «Тифлисской уники»!..

Первая марка Российской империи! Марка известная, такая же, как «Черный пенни» или «Розовая Гвиана»... Одна была у Агафона Фаберже, она сейчас у Микульского. Другую недавно украли из коллекции графа Савойского... Откуда у вас ваша, разрешите спросить? И откуда вы сами, если не секрет?

– Она досталась мне от деда, главного гинеколога Кремля...

– О, вот как! Вы русский? Говорите по‑ русски?

– Да, – неопределенно ответил Нугзар, которого током ударило, что такая марка была недавно украдена у какого‑ то графа («не миновать копаний, кто да что... »).

– Да, говорим по‑ русски, – подтвердил переводчик.

– И вы хотите сдать ее на экспертизу? Это, кстати, стоит тысячу гульденов.

– Ну, что делать, – спокойно ответил Нугзар. – Когда аукцион?

Ван дер Блик повел бровями:

– Смотря как успеем с экспертизой и на какой аукцион поместить. Надо ждать очереди, каталог...

– В том‑ то и проблема, что у меня нет времени ждать. Домой надо, виза кончается, – вдруг присовокупил Нугзар ни к селу, ни к городу, ведь виза в Кокином паспорте стояла бессрочная.

– Понимаю. Закон надо уважать! – одобрил Ван дер Блик.

– И вот... я хотел бы эту марку... заложить, что ли... Как лучше сказать? – спросил Нугзар у переводчика.

– Вы говорите, а я буду переводить. Машины советов не дают, особенно в таких делах, – шепотом ответил переводчик.

– Хорошо. Я хотел бы мою марку заложить. За пятьдесят тысяч, под какие угодно проценты, а после аукциона я отдам всю сумму и проценты.

– Кому? – уставился на него Ван дер Блик.

– Кому угодно. Хоть вам. Лично.

Ван дер Блик хмыкнул:

– Интересно... Но без экспертизы никто цента не даст.

Только потом можно говорить. Хотя предложение крайне занятное.

– Тогда и за экспертизу заплачу. Марка пусть у вас в залоге лежит. Сколько, вы говорите, ее цена?

Ван дер Блик косо посмотрел на Нугзара, нехотя ответил:

– Микульский купил свою «Унику» за миллион долларов. Но это была максимальная цена. У Микульского денег куры не клюют...

– В каталоге стоит: «Оценочная стоимость – триста тысяч долларов», вот, – напомнил переводчик вопреки своим правилам (он давно уже держал каталог открытым).

– Пятьдесят тысяч явно меньше миллиона или триста тысяч, – пошутил Нугзар. – Но марка остается моей, я беру у вас под нее только деньги.

– Да, да, конечно, разумеется. Но без экспертизы ничего не могу сказать. У меня лично таких свободных денег нет. Надо поговорить с коллегами. Главное, несите скорей марку – я сейчас узнаю, где эксперты. – Он поговорил по телефону. – Они тут, в подвальных сейфах работают.

– Что, сейчас нести?

– Да, несите, и побыстрее... Я попрошу экспертов, чтобы они взглянули на нее... Я тут до двух часов! (Теперь уже явно было видно, что предложение крайне заинтересовало Ван дер Блика, который и не скрывал этого).

Они вышли из кабинета. Оба были на велосипедах.

– Можете подождать меня тут? Я быстро!

Переводчик согласился:

– Ладно. Я на солнышке посижу. Он клюнул, если вам интересно мнение говорящего автомата. И я могу быть свидетелем, когда он будет брать у вас марку. У вас, кстати, есть адвокат? Нет?.. Плохо. Тут всегда нужен. Могу посоветовать одного.

– Хорошо. Найдем. Я скоро.

– За ожидание – еще двадцать гульденов, – напомнил переводчик.

– Договорились.

«Миллион, Микульский, триста тысяч... Два часа – по двадцать гульденов – итого сорок. Двадцать – за ожидание.

Итого шестьдесят... Десяти гульденов не хватает... – мешались мысли. – Больше нет ни гроша. Но скоро будет! » Это он заметил по дрожанию рук Ван дер Блика, когда речь зашла о любых процентах. Неужели? Ни в коем случае марку не продавать. Только в залог. Тогда и Сатане можно будет помочь, и жену вывезти, и дело открыть.

И он радостно поехал к дому Норби, пропуская встречных велосипедистов, сигналя девушкам и напевая какую‑ то мелодию вроде «Сетисфекшн»...

В комнате, не снимая куртки, открыл шкаф. Но в пиджаке альбома не обнаружил, отчего охладела рука, паническая рвущая подкладку кармана – где альбом?.. Утром был здесь!.. Парни со стульев не вставали. Он альбом проверил перед выходом. Норби?!

Нугзар бросился к пьянице. Тот лежал в наушниках, с открытыми глазами. На полу – две бутылки дешевого шнапса «Корн», одна – пустая, другая – наполовину, чипсы, еще какая‑ то ерунда... На столе – мятые гульдены и мелочь.

– Ты взял альбом? – Нугзар выдернул его с матраса и швырнул о стену.

Норби утробно ойкнул и молча сполз по стене. Нугзар схватил его за грудки, стал бить по щекам:

– Очнись! Говори! Ты взял альбом? Куда ты его дел? Где альбом? Эй!

Норби обмяк и блеял что‑ то невразумительное, вяло качая головой под пощечинами:

– Ноу, ноу... Йес...

Нугзар бросил его, побежал обратно к шкафу. Внутри все горело, жало, гудело. Стал рыться в вещах. Вывернул сумку – пусто. Лихорадочно полистал Библию, вчера же тут было, было! Но опомнился: нет альбома! Пьяница вынес и продал! Или сменял! Откуда вдруг «Корн» и чипе? А кому продал?

Он схватил финку. Норби сжался в углу и широко открытыми глазами взирал на нож.

– Норби, там была одна очень ценная марка! – пряча нож за спину, лихорадочно забормотал Нугзар, цепляясь за соломинки. – Я тебя не трону, скажи только – кому ты отдал альбом?! Где?! Кому?! В каком магазине? – с последней надеждой закричал он. – Здесь?! На улице?!

– Ноу, ноу, – залепетал, как ветка перед ливнем, Норби, в ужасе заглядывая Нугзару за спину, на нож. – Не знаю... Тут, на улице... Кто‑ то на велосипеде... Я сказал – тридцать гульденов, он дал семнадцать... И взял... и все...

– Кто он?

– Не знаю... Человек... Не убивай! Прости! – стал он обнимать ноги Нугзара.

Поборов желание воткнуть финку в эту патлатую сальную голову, Нугзар ушел в свою комнату и с досады швырнул нож, который задрожал в дверце шкафа. Постоял, посмотрел на дрожь рукояти... Вернулся к Норби.

– Как он выглядит? Какой он? Белый? Черный? Желтый? Красный?

– Не знаю... Серый... – плаксиво ответил Норби, не вылезая из угла.

Нугзар нагнулся за бутылкой (Норби отпрянул к стене) и отпил из горлышка несколько глотков.

«И все это – тоже моя вина! Знал же, что он – алкаш! И один раз уже шмонал мою комнату! Я полный идиот, кретин! »

Норби тоже потянулся к бутылке, в глазах его стояли слезы. Нугзар без сил осел на пол, уставился невидяще в зеленый глазок магнитофона... Слушал кряхтенье Норби, бульканье шнапса и тупо думал о том, что все надо начинать сначала... У него по лицу тоже потекли слезы. Так, плача и не говоря ни слова, они допили бутылку и сидели до тех пор, пока от Норби не поползло пятно, воняющее мочой.

Нугзар, брезгливо отодвинув хозяина, ушел. В комнате слепо огляделся. Сел за стол и положил лоб на черный кожаный переплет Библии, холодивший кожу.

Он сидел так около часа.

Потом голову поднял Кока Гамрекели, нищий студент...

Рано утром случилось такое, о чем Гоглик и мечтать не мог, сидя за вялым завтраком – вдруг позвонила Ната! Сама! И скороговоркой сообщила, что в школу из‑ за химии идти не хочет и будет ждать за углом.

– Мне вчера тетя сто рублей подарила. Можем куда‑ нибудь пойти, в приличное место.

– На фуникулере давно не были, – радостно напомнил Гоглик (как заманчиво закатиться куда‑ нибудь подальше от тупорылого физрука, брюзги‑ завхоза, плюгавого химика, истерички‑ биологички. Туда, где нет рыков завуча и писка негодяев, посмевших явиться без сменной обуви! ).

Бросив чай, Гоглик тайком прошмыгнул в комнату отца, к полке, где обычно лежала рукопись. Так и есть – еще несколько листов. С потолка они валятся, что ли?.. Отца двое суток дома нету. Кто же их принес?

В портфеле уже с вечера заготовлено все необходимое: магнитофончик с наушниками, кассеты, отвертка‑ заточка, открывалка, зажигалка, пачка сигарет «Космос» (все мальчики их класса начали разом курить в последний четверг, в раздевалке, после физкультуры). Мельком обшарив карманы плащей и курток и выудив одну черную мелочь, Гоглик с огорченным ворчаньем юркнул в дверь и припустил по лестнице.

За углом стояла незнакомая красавица. Он оглянулся – где Ната? Незнакомка засмеялась:

– Не узнаешь?

Гоглик обомлел. Это была она, но с новой прической, в модных шмотках, даже на каблуках и чуть подкрашена!..

– Тетя из поездки привезла. Идет? – спросила она, отдавая ему портфель.

– Идет?.. Куда?.. – не понял он, жадно осматривая ее и стыдясь своих затасканных штанов и сомнительных тапочек.

– Не куда, а мне идет? Лови такси!

– Далеко едем, молодые люди? – спросил шофер. – А деньги у вас есть?

– К фуникулеру, пожалуйста! – ответила Ната и с заднего сиденья по‑ взрослому заглянула в переднее зеркальце – помада не размазана? – И деньги у нас есть.

Вот синеет здание фуникулера. Внутри, как всегда, бодро пахнет опилками, машинным маслом, сосной и свежим ветром от медленного огромного колеса с толстенными тросами. Гулко шлепает тряпкой уборщица, гомонят дети, родители жужжат возле кассы. Гид, бойкий юноша, веселит туристов рассказом о том, как инженер‑ бельгиец, автора проекта, в ночь перед пуском перепроверил расчеты, нашел ошибку и, не дожидаясь утра и позора, застрелился, а вагончики бегают до сих пор, с тысяча девятьсот шестнадцатого года, только иногда пьяные выпадают или старушки калечатся, потянувшись из кабинки за веткой, поэтому просьба не высовываться.

Вдруг колесо заскрипело, замерло. И кассирша объявила, что вагончик опаздывает, потому что наверху ждут каких‑ то важных гостей, которые никак не могут выйти из ресторана.

– А пошли пешком на Пантеон! – вдруг предложила Ната. – Там тихо, хорошо. Сколько тут торчать?

«На Пантеон? » – недовольно удивился Гоглик. Помимо того, что туда надо сто лет переть пешком, как верблюд, что там делать?.. Среди могил бродить, слезы лить?.. Ни тира, ни кафе, ни каруселей, ни сосисок, ни хачапури... Но надо идти, если Ната хочет. Он всюду пойдет, лишь бы с ней...

На всякий случай Гоглик купил кулек горячих пирожков у старика в солдатских брюках и китайских кедах – не умирать же с голоду среди могил!

Они поплелись по булыжникам за группкой туристов. Гоглик не знал, за что браться – держать ли покрепче пакет с горячими пирожками, тащить ли портфели, помогать ли Нате, разгоряченной от ходьбы. Кончилось тем, что пара пирожков выскользнула на землю. Гоглик обдул их:

– Ничего, чистые. Это святое место! – но Ната строго приказала выбросить, потому что на них могут попасть бациллы и микробы.

С ворчанием:

– Не успеют... – Гоглик не без сожаления швырнул пирожки в кусты. – Пусть крысы едят... Да кто этих бацилл видел? Врет все биологичка.

– Нет, не врет. Не спорь.

Они одолели подъем и, запыхавшись, сели на скамейку. Жужжал, ухал, долетал гудками и сиренами город. За спиной вздыхала белая церковь. Упорно молчал черно‑ серый мрамор могил. Ходили туристы, перекликались, мельтешили.

– На нервы действуют... тут не почитаешь, – огляделась Ната. – Пошли туда, подальше.

Они перекочевали к забору, устроились на бревнах. Гоглик потянулся за пирожком, а Ната вытащила рукопись, нашла последнюю новую главу.

«Бес летел над горами. Оборачиваясь, видел, как уходит в дымку, покрывается туманами, тускнеет, исчезает Индия, Большая Долина. Одинокие демоны неба парили в вышине, с презрением глядя сверху и зная, что бесу к ним не подняться. Он без опаски посматривал в ответ, вполне ощущая в себе силы постоять за себя – после купания в кипятке все болячки прошли, крыло зажило, а сам он ощущал радостную крепкость.

Рядом с бесом летело что‑ то темное, непонятное, вроде длинной тени. Это беспокоило его. Уж не Черный ли Пастырь наслал свое воинство?.. Тогда верная смерть. У Пастыря есть особые, лунные, демоны. Они живут в лунных лунках и по приказу срываются на Землю, чтобы проучить строптивых бесов или наказать непослушных ведьм.

Но время шло, а никто не нападал. Скоро бес различил, что рядом с ним летит не кто иной, как его охранник и мучитель – двойник шамана. Его голубоватая оболочка натянута, перекошена, под ней проступают красные нити вен и синеватый остов скелета.

Странно, но вид двойника не напугал и не разозлил, а даже как будто обрадовал. Бес сделал поворот в его сторону, но двойник, уворачиваясь, взял круто в сторону и пошел петлять по струям, крича:

– Лети за мной!

Что ж, он и так летит. Двойник пропал из вида. Но бесу и без него было известно, куда лететь.

Каракумы остались позади. Бес достиг Гирканского моря и начал пересекать его. На дне стояли розовые скалы, а между ними плавали огромные неторопливые рыбины с длинными мордами и горбатыми хребтами. Остовы кораблей четко рисовались в голубизне озера. Лететь над водой было трудно: снизу били горячие воздушные струи, клубами ходил пар, а туман накатывал мерно, как прибой.

– Отдохнем! – в голос взмолился бес.

И вдруг его подхватила упругая волна и понесла на себе. Неужели кто‑ то другой помогает ему?.. Значит, друг!.. И бес впервые подумал о другом, как о себе, хотя вскоре разобрал, что это не дух, а двойник шамана, который подхватил его и понес.

Они миновали Гиркан и проскочили прибрежную полосу. Внизу начали подниматься горы – знакомые отроги Южного Кавказа. И бес весело бил крыльями, узнавая их.

Быстрей, быстрей!.. В нем забродили искры и свисты. Истошно грянули бубны. Натужно взвыли трубы. Но если раньше они своим грохотом нагоняли тоску и страх, то теперь колотились в одном чудесном ритме, помогая лететь. Бес испускал веселое множество звуков – заиканье исчезло, и он мог выкрикивать целые связки каких‑ то неизвестных, но красивых слов!

Скоро его начало затягивать в воздушный омут. Он сложил крылья, камнем пошел вниз и рухнул на поляну. Очнувшись, увидел, что лежит в кругу, а шаман с братом Мамуром смотрят на него, словно не видя. Тут же отряхивался двойник. Возле дерева похрапывал конь. А на пне сидел идол Айнину и пялился агатовыми глазами на солнце.

Бес сжался, ожидая побоев, посоха и огня. Закрывшись крыльями, покорно ждал, но не испытывал к хозяину злобы, а наоборот, ощущал какое‑ то даже счастье – куцее, неведомое, несуразное, но счастье. Ничего не последовало. Шаман и Мамур смотрели сквозь него. Потом Мамур сказал:

– Видишь – он жив и тут.

Бес попытался встать, но не смог покинуть круга. Вдруг он увидел, что рубище шамана в крови, на шее алеет рана, в кустах дергается здоровая, как оглобля, оторванная лапа богомола, трава примята и отдает гарью. Неужели приходил ангел и хозяин бился с ним?.. Спасал?.. Спас?..

Бес виновато поднял глаза. Но шаман уже прятал кинжал и уходил с поляны вместе с Мамуром, который посадил идола в котомку и взвалил на спину. Двойник тронулся верхом на коне: после полета он был так утомлен, что еле держался в седле.

– А я?! – крикнул бес, выдергиваясь из круга и спеша следом.

Но долго идти по острой гальке он не мог, начал отставать и ныть в голос, так что двойник разрешил ему сесть на коня. Взобравшись на круп, бес затрясся задом наперед, глядя на уходящую дорогу, опаленную траву, на суставчатую лапу‑ оглоблю в кустах и представляя себе, какой бой выдержал тут хозяин из‑ за него...

Неожиданно конь встал. Бес увидел, как хозяин и Мамур приникли к земле.

– Лазутчики! – сказал шаман.

– Не только... Слышишь топот там, глубже? – возразил Мамур. – Враги! Целый отряд... Два... Три... – считал Мамур. – Миновали перевал. Они уже близко... Надо закрыть ущелье!

Шаман обернулся к солнцу и несколько раз провел рукой по воздуху. Мамур тоже сделал что‑ то подобное. Солнце на какой‑ то миг словно усилило свой свет, мигнуло.

– Спасибо, Барбале, что даровало нам еще день тепла! Защитило от мрака и холода! Уберегло от праха! – закричал в ответ шаман.

Потом они стали совещаться. Двойник соскочил с коня и встал наготове.

– Лети в Армазцихе! – послал его сообщить о нашествии шаман, а сам принялся чертить круг прямо посреди дороги.

Кинжал судорожно дергался в его руке, с утробной руганью вонзаясь в сухую каменистую землю. Колотушка, выпав из мешка, пошла с бульканьем скакать по кругу. А Мамур приказал своему бесу‑ коню подняться на склон и готовить камни. Сам же, очертив свой круг, засел в нем, положив рядом острый корень и зеркальце.

Бес не знал, что ему делать. Несколько раз вопросительно смотрел то на дорогу, то на хозяина, но тот, уставившись в землю, молчал. Бес не посмел беспокоить его и полез по склону вслед за конем, который успел превратиться в черный ком дыма и гремел наверху камнями: обвивался вокруг них, выворачивал и упруго волок к обрыву.

– Что ты делаешь? – спросил бес.

– Камни таскаю. Таскай и ты. Накроем врагов лавиной.

– Каких врагов? Чьих?

– Наших.

– Наших? – удивился бес. – Моих и твоих?

– Наших, – повторил Ком. – И наших хозяев.

Вот, оказывается, в чем дело!.. Потому шаман так мрачен!.. Нет уж, бес так просто не отдаст свое и наше!.. Всюду на него нападали, били, гнали, называли чужаком – но должно же быть и такое место, где он сам может нападать, бить и гнать!..

Дымный Ком тем временем подтаскивал новые камни и укладывал их вдоль обрыва. Потом, завихряясь, сказал:

– Они бросают детей в пропасти, сдирают с мужчин кожу, вешают женщин за груди! Они не воины, а дикари! Хуже нас, нечистых бесов!.. Таскай камни!

Но бес уже и сам принялся за дело. Вырывал из земли старые валуны и, не обращая внимания на их беззвучные угрозы, подносил Кому. Тот выстраивал камни в ряды. Камни были недовольны, что их выкорчевывают из вечного сна. Кряхтели, гудели, охали. С одним седым упрямцем бес схлестнулся не на шутку. Валун никак не хотел покидать своего места.

– Всегда здесь лежал! – бурчал он угрюмо, цепляясь изо всех сил за землю, но бес вырвал его, приговаривая:

– Ничего, полежишь теперь внизу! Тебе все равно, где спать!

А некоторые молодые камни сами торопились к обрыву, подталкивая друг друга. Сверху было видно, что шаман сидит в своем кругу, не шевелясь, а Мамур натирает мазью какой‑ то предмет, который, трепеща по‑ птичьи, пытается вырваться из его рук.