Михаил Гиголашвили 28 страница

– Помнить надо, кто есть кто!.. Не то спалю ваш гадюшник подчистую, смотри!

– Ты молодец, в форме, – похвалил его Анзор, когда они садились в машину.

Байрам приосанился:

– Ничего себе понты! Продает два плевка за такие деньги! Мне! Понимаю – тебе, ты залетный, но мне?! Совсем оборзели, суко гниды! – кипятился он, перекладывая лимонку из ватника в карманы штанов.

– Лимонка хоть полная, не фуфло? – спросил Анзор, улыбаясь. – Или такая же, как тогда, в «Столыпине»?

– Нет, зёма, эта полная, будь здоров! Да, было дело!..

– Шо такэ? – спрашивали сонные «витьки», которые все это время провели в машине.

– Ничего, гуммы, все ништяк, халабала! – закричал Байрам. – Вперед – и с песнями! На свободу – с чистой совестью!

Они скинули «витьков» в Лескене, подарив им оставшиеся шмотки и шутливо посоветовав носить их по очереди. «Витьки» были довольны, говорили:

– Ты що, разом такэ пережылы, цэ нэ шутка! Уже майжэ браты! Всигда поможэм, приезжайтэ! – И долго махали руками напоследок.

А Байрама они пригласили поехать в Нальчик и выпить в ресторане прощальную. Он с видимым удовольствием принял предложение, хотя пить отказался.

Потом Анзор подарил ему сапоги и теплую фуфайку. Байрам смущенно взял все, бормоча:

– Да не надо, чего ты! Хотя у нас за бабки и купить нечего, а у вас там всего навалом... Спасибо, спасибо, братва!

Он помог запрятать добычу: за червонец завел машину в чей‑ то гараж, поставил на яму, сам напялил робу и долго ковырялся в днище, показав напоследок Анзору, что надо сделать, чтобы извлечь мацанку на месте. За это время Гуга и Ладо затянули, как смогли, заднее окно плотным целлофаном, так что издалека даже не очень заметишь, стекло там или пластик.

Можно было ехать. На выезде из города Байрам соскочил, сказав:

– Молодцы, что решили в объезд, через море, ехать! Это лучше! Береженого Бог бережет на бережке! Ну его, этот ваш Крестовый! Мышеловка, а не перевал! А тут, через море, ништяк! И в море покупаетесь, халабала, все путем.

Он действительно радовался тому, что они решили ехать в окружную и не тащат его показывать окольные пути в Осетию.

– Смотри, душегрей не потеряй! – напутствовал его Анзор. – Полезная вещь!

– Ты мне, зёма, теплое что‑ нибудь собери там, в Тбилиси, у вас тепло и со шмотками порядок, а мы тут мерзнем и со шмотками туговато!

‑ Договорились! Соберу – и приеду попозже... Жди к главному сезону!

Потом Ладо заснул, и пока его не разбудили в Краснодаре, видел навязчивый и противный сон, будто целуется с Наной, а потом никак не может оторваться от нее, потому что ее волосы намотались на его зубы; они притянуты друг к другу головами и не могут разогнуться, вздохнуть. А теперь вот еще капитан угрозыска на голову навязался.

Абхазию проехали без особых происшествий. Один раз пришлось тормозить – проверяли документы, интересовались, что с парпризом, куда и откуда едут и знают ли, что находятся на территории республики Абхазия. Приятели в препирательства не вступали, отвечали, что знают и едут домой, в Тбилиси, в республику Грузия, причем Пилия каждый раз добавлял, что он капитан милиции и спешит по делам. Все были голодны, ждали, когда наконец можно будет поесть по‑ человечески.

Притаившись и застегнув рукава, чтобы не светиться с мозолями и шрамами на венах, Ладо хмуро жалел о том, что нет Зуры. Интересно, что бы он сказал, услышав, как грузин на родной земле убеждают и предупреждают, что тут они за границей, и просят не забывать об этом... Да, как видно, тут линейкой и картой не обойтись. Все на полном серьезе и в полный рост.

«Зачем вся эта глупость? – думал Ладо, прислушиваясь к абхазскому аканью и посвисту на постах. – Жили бы мирно, доили бы Союз сообща, как было раньше – чего еще надо?.. » Сколько раз он летом ездил в Сухуми, Гагры, Пицунду!.. И никогда не чувствовал отчуждения – наоборот, абхазы были понимающими ребятами, братьями, хоть порой и лукавили или выгодничали, как, впрочем, все народы приморских областей, привыкших обирать туристов. Но Ладо был в Абхазии не чужим, а своим. И даже однажды, в десятом классе, чуть не женился на абхазке, причем родня девушки была не против их брака и все повторяла, что отдадут свою дочь только за абхаза или грузина. А теперь что?.. Перестройка. А браки, семьи как перестраивать?.. Как общее море делить? Души кромсать?.. И зачем?.. На радость той империи, о которой день и ночь судачит Зурина компания?..

Наконец миновали мост, за которым начиналась Мегрелия.

– Почти дома уже, – оказал Анзор, а Пилия обрадовано вскинул руки:

– Родина! В первом же ресторане пообедаем – приглашаю!

Скоро они увидели симпатичную закусочную. Двери были открыты, стекла сияли, у входа, возле дверей – железный свежеокрашенный умывальник. Висит полотенце, розовеет мыло.

Они подъехали, начали выгружаться. Поколебавшись, что делать с чемоданом, Пилия оставил его лежать в багажнике. Не тащить же его, в самом деле, с собой... Все – без вещей, он один – с чемоданом!.. Пилия хотел попросить переставить машину так, чтобы видеть ее из кафе, но и это показалось бы слишком подозрительно... А, куда денется! Поедим и поедем.

Закусочная была просторная, с голубыми чистыми занавесками, приличными столиками. В углу сидели два печальных человека. Стол перед ними уставлен закусками. В проеме видна кухня – белеют передники двух поваров, шипят сковороды. Пахло жареной картошкой и шашлыками.

Приятели гурьбой направились к стойке, но Пилия, сказав им:

– Садитесь. Я сам поговорю! – жестом стал указывать буфетчику на все закуски подряд.

На стойке стояла даже табличка: «Вас обслуживает Карло Эсакия». Буфетчик, худой, бритый, кадыкастый, в белом халате, быстро вынимал из витрины тарелки и укладывал их на поднос. Пожилая женщина начала собирать на другой поднос тарелки, стаканы, хлеб, лимонад, боржом, вилки и ножи.

– Порядок! Есть все, что угодно, – сообщил Пилия, успев заглянуть на кухню. – И солянка острая, и корейка, и чахохбили, и шашлыки! Вот это я понимаю! Не то, что в Саратове: «сосисочки, колбасочки»!..

– Почему в Саратове? – не понял Анзор.

– Это я так, для примера, – прикусил язык Пилия.

Буфетчик вставил:

– Шашлык хороший, на углях из лозы... Солянка свежая, домашняя...

Двое в углу печально чокались, не обращая ни на кого внимания.

Появилось шампанское. Принялись за еду. Все было свежее и вкусное.

Не успели они выпить и пару тостов, как с улицы послышался звук подъехавшей машины, скрип тормозов, и в закусочную вошел парень. Светловолосый, голубоглазый, в кожанке, в белоснежных рейтузах и модных ботасах. Он приветливо и громко поздоровался со всеми и прошел к стойке, внимательно осмотрел витрину, поинтересовался в пустоту, что есть на кухне, расспросил в дверь поваров, из чего шашлык и не жирна ли корейка. Заказал два харчо, жареную картошку, взял у буфетчика поднос с зеленью и сыром, понес его к соседнему столику.

– Здесь солнце как будто? – прищурился он около столика, топчась с тарелками в руке.

Все посмотрели – правда, стол был залит солнцем.

– Нет, лучше там! – громко сказал сам себе блондин и поставил поднос на соседний стол, улыбнулся приветливо, пояснив: – А то прямо в глаза бьет!..

Друзья неопределенно кивнули – да, неприятно, когда бьет в глаза!..

Парень забрал прямо из кухни две полные до краев тарелки харчо и, балансируя ими, понес к облюбованному столу. Вдруг на стыке линолеума он запнулся. Харчо обильно плеснуло ему на рейтузы.

– Ах, черт, мать твою! – выругался он громко.

Все в зале посмотрели – снежные рейтузы были облиты основательно, ботасы тоже. Блондин с досадой грохнул тарелки на стол, беспомощно развел руками:

– Ну что ты будешь делать?.. Вчера только купил! «Пума»!

Все невольно закивали и зацокали:

– Жаль! Обидно! Хорошие штаны!

– Солью посыпь! – посоветовал Анзор, а Пилия добавил:

– Бывает...

– А может, постирать? – усомнился парень, рассматривая рейтузы. – Интересно, харчо очень жирное?.. Пятна останутся? Да, постирать будет лучше всего!

Он направился в кухню, но вслух передумал:

– Нет, на дворе помою! – вышел наружу и открыл кран.

Вода с силой забила по жести рукомойника.

Блондин, громко матерясь, принялся стучать мылом по раковине.

– Не повезло парню, – сказал Пилия, разливая шампанское. – Ну, за удачу! Чтоб нам везло в жизни!

Они выпили. Брюхатый повар вынес поднос с шипящими на шампурах шашлыками, поставил поднос на стол, упер в его днище острия шампуров и стал со скрежетом и стуком снимать с них ножом мясо.

Вода все лилась, мешая говорить. Парень вернулся, обратился ко всем:

– Есть еще пятна?

– Да вроде нет, чуть‑ чуть еще внизу, под коленкой! – ответили ему приятели, занятые шашлыками.

Блондин еще покрутился, посомневался, мыть и ли не мыть, потом вышел. Вода стала сильнее бить по раковине. Пилия разлил шампанское:

– Ну, под шашлыки! За все хорошее!

Выпили, закусили, закурили. Вода с грохотом била и била по рукомойнику.

– Эй, кто‑ нибудь, закройте кран! – крикнул Пилия, но никто не отозвался. – Куда этот черт провалился? Воду закрыть позабыл!

Вода гремела о жесть рукомойника. Парень не возвращался. Ладо, сидевший ближе всех к дверям, встал, чтобы закрыть кран. Выйдя из закусочной, он обомлел – багажник распахнут!.. Ладо спрыгнул со ступенек, взглянул: в багажнике ничего не было, даже запаски, которую Гуга так берег!..

– Гуга! Анзор! Скорей! – заорал он. – Нас обокрали!

Из закусочной донесся скрежет стульев, первым вылетел Пилия. Увидев, в чем дело, он дернулся, как‑ то ослеплено секунды две смотрел то на пустой багажник, то на машину, то на Ладо, то на струю из крана, затем кинулся в закусочную, перепрыгнул через стойку и вцепился в кадык буфетчика:

– Где он? Кто он?

– Кто? Где? Что? – залепетал буфетчик.

– Вот эта обезьяна в рейтузах, что цирк тут изображала! Ну!.. Где он?..

– Ничего не знаю. Откуда?

Пилия ударил его кулаком по скуле так, что буфетчик боком повалился на загремевшую кассу, а Пилия метнулся в кухню, к поварам. Кухня была пуста! Ни одного повара! Он выскочил обратно с криком:

– Ключи!

Гуга попытался что‑ то сказать, но Пилия рыкнул так свирепо, что Гуга тут же протянул ему связку. Пилия, запрыгнув в машину, с грохотом стал разворачивать ее. На секунду машина словно замерла, а затем рванула с ревом по шоссе.

Приятели в растерянности стояли возле закусочной. Кто‑ то закрыл, наконец, проклятый кран. В кафе буфетчик жалобно стонал, мочил уксусом салфетку и прикладывал ее к щеке.

– Эй, кто это был? – спросил у него Анзор.

– Откуда я знаю? Что вы от меня хотите? Я здесь за стойкой стою! Никого тут не было! – взвизгнул буфетчик, дергая противным бритым кадыком.

– То есть как не было? А это что? – сказал Анзор, поворачиваясь в сторону стола, где только что дымились две тарелки харчо, но осекся – стол оказался пуст!

Он медленно опустился на стул. Двое в углу сидели с теми же печальными лицами, молча ковыряясь в тарелках.

– Здесь только что был парень в рейтузах и кожанке? – ошарашено спросил у них Анзор.

Они подняли плечи, сделали удивленные глаза:

– У нас свое горе... Племянник скончался... Нам не до этого... Мы никого не видели...

Анзор процедил:

– Вы все тут в деле! Одна шайка. Ничего, разберемся! – и тише добавил: – Хорошо, что весь товар в тайнике! Сумки, шмотки – ерунда, лишь бы с мацанкой ничего не случилось.

– У мента там чемодан был здоровый, – напомнил Гуга.

– Да... И сумка...

Никто не знал, что предпринять в такой ситуации. Ясно одно: пока клоун в рейтузах отвлекал их внимание, воры под звон воды вскрыли багажник, перетащили вещи в свою машину и скрылись. В кафе шумновато от шоссе, вполне могли подъехать очень тихо. Багажник открыть – секунды... Что теперь делать? Пилия умчался в сторону Зугдиди. Воры могли уехать куда угодно, хоть в Абхазию. Или свернуть моментально, на первом повороте, загнать машину в любой двор, спрятаться... За пропавшие вещи никто не переживал, ничего особенного там не было, но мацанка, упрятанная в днище, в таких гонках могла пострадать. Пилия в конце концов вернется, не кинет же он их тут! А если авария?.. Вот новые приключение!..

– Ах, капитан! Ну и помог он нам! – со злобой сказал Гуга. – Сглазил, черт!

– Кто же знал? – виновато развел руками Анзор.

Они уселись за стол, молча выпили, глядя на дверь. Минут через двадцать Пилия промчался мимо закусочной в другую сторону. Багажник был задран и дергался на ходу.

– Глушитель, кажется, сорван! – по звуку определил Гуга.

Все угрюмо покачали головой – если глушитель сорван, то и до тайника недалеко!.. Он тоже там, где‑ то внизу, куда его Байрам присобачил...

В закусочной стояла тишина. Двое в углу, допив шампанское, незаметно исчезли. Буфетчик, едва дыша, сидел за стойкой и держался за щеку. Каким‑ то двум проезжим отказал:

– Нет ничего! Свет выключили, готовить невозможно!

И добавил, что скоро закроет, поскольку нету электричества. Гуга, сидевший лицом к кладовой, заметил полоску света из‑ под двери.

– Как же нету, когда вон горит! – указал он, а Анзор опять покачал головой:

– Одна шайка!

Буфетчик упрямо бормотнул, что это свет от другого кабеля и закусочная скоро все равно закрывается, но приятели, не обращая внимания, опять уставились в окно. Через полчаса Пилия вернулся. Тяжело заскрипев тормозами, выключил мотор и с трудом вылез из машины.

– Не нашел! – крикнул он с искаженным лицом. – Провалились! Да и что искать? Кого? Какую машину?

Ладо удивился цвету его лица – оно было почти черным.

Они сообщили Пилии о своих подозрениях. Очевидно, тут одна шайка: харчо исчезло со стола, двое в углу сказали, что ничего не видели, повара разбежались.

– Конечно! – согласился тот и, обернувшись к стойке, грозно пообещал: – Погоди, я займусь тобой, сволочь! Ты еще не знаешь, на кого вы напоролись! Ты еще увидишь, кого вы обобрали! – Он схватил со стойки табличку и спрятал в карман. – Ты, Карло Эсакия, попляшешь у меня на углях!

– Нам надо ехать! – сказал Анзор. – Мы и так сильно опаздываем. Ждут нас.

Пилия невидящим взглядом посмотрел на него:

– Езжайте. Я останусь.

– У тебя украли что‑ нибудь ценное? – осторожно поинтересовался Анзор.

Пилия скривился. Потом кинул ключи на стол и, схватив бутылку шампанского, стал пить из горлышка.

– Значит, остаешься? – еще раз спросил Анзор.

Пилия нагнул голову, глядя перед собой и собираясь с мыслями. На вопрос Анзора он не ответил. Молча попрощались. Друзья покинули закусочную, сели в обстрелянную, разбитую, а теперь еще и ограбленную машину.

Отъезжая, они заметили, как Пилия тяжелым шагом направляется в сторону стойки.

– Не завидую я этому мудаку. Он сейчас узнает, что к чему, – сказал Анзор. – Страшный мент. Очень!

– И чего он так переживает? Что у него там в чемодане было такого?

– Кто знает? – сказал Анзор. – Все, что хочешь, могло быть! Лютый мент, – подытожил он.

Поздно ночью, без всяких происшествий, они доехали до города. Ладо хотел сразу вытаскивать мацанку, но Гуга сказал, что для этого надо ставить машину на яму, а яма занята отцовской машиной. Завтра отец уедет на работу – тогда и вытащим. И отвез Ладо домой, пообещав без него тайника не вскрывать.

Неделя в Амстердаме пролетела, как одни сутки. Нугзар и Сатана заходили в «Кабул» только для того, чтобы полежать, подмолотиться и запастись деньгами.

Они продали последние кольца в первом попавшемся ювелирном магазине, где им вежливо объяснили, что им еще здорово повезло, ибо в бриллиантах особой нужды нет – вон сколько вокруг магазинов, салонов и «даймонд фактори»! За несколько дней можно получить на заказ любые бриллианты любой величины и чистоты в неограниченном количестве, в какой угодно оправе и по самой низкой цене. Тут – сердце этого промысла, так что... Они не торговались. Сатана сразу отправился к проституткам, хотя утренние девки были мало привлекательны и рассчитаны лишь на снятие похмелья. Но он все равно поспешил по набережной. Нугзар шел следом, пытаясь вспомнить, где сидит та маленькая китаянка, которая ему пришлась по телу и душе – настоящая игрушка, носи с собой в кармане... Но с утра город выглядел иным, чем ночью. Переулки и закоулки напоминали друг друга. И азиаток было мало – толстые и неповоротливые, как тапиры, негритянки и грубые заспанные мулатки торчали в погасших витринах.

Нугзар шел следом и удивлялся, как быстро Сатана врастает в чужой город: вот перебросился парой слов с барыгами, помахал рукой двум дешевым проституткам из подвала, попросил прикурить, купил пива, угостил Нугзара, на ходу заделал большую мастырку и закурил ее по дороге, уже не таясь от полицейских и не шарахаясь от голубых униформ.

Они договорились встретиться через пару часов в «Кабуле». Нугзар отправился на главную улицу, которая начиналась от вокзала и показалась ему такой обольстительной в день приезда. Всюду все было «о'кей». Он заметил, что на особо важных салонах тексты выполнены красивой прописью, золотом на бархате, а в антикварных лавках нет цен. Из больших магазинов веяло прохладой и пустотой, зато в магазинчиках победнее толпился народ.

Его поразил магазин каминов, где в огромном многоугольном зале были сложены целые печные системы, от первобытных очагов до модерна. Тут же стояли наборы щипцов, экранов, решеток, всяких острых железок и прутьев. Около первобытного очага лежали бараньи шкуры и блестели древка копий.

В магазине шахмат он потрогал резного полуметрового коня из алебастра, горящего изнутри неземным свечением. А магазин люстр напомнил ему что‑ то космическое из‑ за обилия железных суставчатых шарниров и стоек, гибких стальных жгутов, серебристых прожекторов, цепких клешней, замысловатых абажуров!

То, что он вначале принял за зимний сад, оказалось магазином мрамора: пирамиды, шары, колонны и кубы, раскиданные среди кустов и листьев, продавались за тысячи. Значит, у кого‑ то есть такие сады для этого...

В магазине яхт у него вежливо поинтересовались, для судна какого водоизмещения он желает выбрать оборудование.

– Пока еще не знаю, – с достоинством ответил Нугзар и прогулялся по залам среди блеска ручек, поручней, плафонов, перил, люстр, рулей, якорей, барометров, иллюминаторов.

Осмотр ювелирных салонов и валютных будок он оставил на потом, один раз, впрочем, очень внимательно исследовав герметичную будочку, в которой коротко стриженный меняла в красном галстуке манипулировал с валютой.

Но что вообще делать?.. Скоро виза и бабки станут проблемой... Очевидно, надо вернуться в Союз, взять спрятанные цацки и деньги, сделать визы и уехать, уже надолго. «За деньги сейчас все возможно сделать» – вспомнил Нугзар слова Лялечки. Лишь бы не было розыска на них... Если ехать – только на поезде, из Ленинграда.

Они встретились с Сатаной, пообедали на улице, причем Сатана, поджимая ноги и давая проехать «порше» и «мерседесам», говорил с набитым ртом:

– Приятно, черт побери! Все вежливые! И газов нет совсем! И воды много, клянусь мамой! – и показывал Нугзару украденные в сувенирной лавке серебряные ложечки.

Нугзару это, как всегда, не понравилось:

– Можно влипнуть, для чего тебе это?

Но Сатана все равно несколько раз за день забегал в отель, чтобы опорожнить карманы от всякой мелочи, которую таскал всюду, удивляясь глупой доверчивости голландцев:

– Их глаза надо глазами поймать на секунду – и все, бери, что хочешь!

– Сюда еще не доехали наши сограждане, – усмехался Нугзар. – Как доедут – все, хана Голландии! Смотри, не попадись!

Но Сатана отмахивался, хлопал по спинам хлипких барыг и запанибрата здоровался со всеми полицейскими, которые чинно гуляли по двое с тюльпанами в петлицах или же медленно катили в открытых машинах, следя за тем, чтобы барыги не выползали за пределы своего Розового квартала, а рокеры не обижали педерастов.

Сатане очень не понравилось, что ночью во многих магазинах сновали туда‑ сюда, как привидения, здоровенные псы:

– И не залезешь!..

– Охрана! Это настоящая страна и настоящие собаки, не то, что наши двуногие! – усмехался Нугзар, зная, что Сатана боится собак (был покусан в детстве).

Пока Сатана воровал или трахался, Нугзар сидел где‑ нибудь на солнышке, думал о разном. Хорошо, что он не нашел в ту ночь Смоленское кладбище, хотя довольно долго петлял с Гитой по ночному Питеру. Вернее, не хотел найти. Она не понимала, в чем дело. А он искал кладбище, хотя был уверен, что не отыщет его... В конце концов отпустил ее, хотя внутри все кричало, что нельзя оставлять такую тайну в памяти проститутки. Безрассудно! Но он все равно отпустил, предупредив напоследок, что если она проболтается о гинекологе, ее ждет верная смерть. Дал телефон Тите, который еще раньше, в первые дни приезда, обещал пристроить девицу к хорошей кормушке. «Поживи, осмотрись. Поймаешь фирму, финна или бундеса – и лети! » – сказал Нугзар на прощание, дав ей денег и присовокупив к серьгам то кольцо, которое должен был отдать Сове. Гита шепнула ему в ухо: «Всегда твоя, когда хочешь, где хочешь, твоя, мой хозяин».

В другой раз в кафе, пристально разглядывая огни каналов, Нугзар попытался объяснить себе, что он испытывает тут. Он словно возвратился в детство, в сказку, которую потерял, а сейчас вдруг обрел. Английский, на котором приходилось разговаривать, тоже напоминал о детстве. И он мурлыкал какие‑ то английские побасенки, вылезающие из глубин памяти, и удивлялся, что может, оказывается, не только понимать этот язык и довольно сносно объясняться на нем, но и помнит многое, чему его учила когда‑ то полная одышливая Изольда Францевна.

Через пару дней Нугзар уже узнавал здания на улицах – они вставали перед ним внезапно, как люди, вышедшие погулять, или следовали за ним по пятам, чтобы вдруг забежать вперед и оказаться перед глазами. Порой ему казалось, что он в каком‑ то новом Ленинграде – светлом, очищенном и украшенном. Почему‑ то часто вспоминалась мать, рано умершая, никогда не узнавшая, что на свете есть много чего, кроме кухни, стирки, уборки. Он думал и о жене, которую вывезет сюда, едва появится возможность.

И горевал о том, что столько лет прошло даром – в темноте и тесноте, в грязи и гонке!.. Сумеет ли он врасти в эту новую жизнь? И что для этого надо сделать?! Нугзар чувствовал, что тут многое не так, как там, откуда он родом. Но главное – тут он мог быть самим собой. А там он должен быть тем, кем должен быть. Тут маска не нужна, а там следовало носить ее постоянно, да еще следить за тем, чтобы никто не содрал ее насильно. Прошлая жизнь казалась куцей и малой. Здесь был открытый новый мир. Конечно, чтобы жить в нем, нужны деньги. Но это уже другой вопрос.

Как‑ то Нугзар сидел в одном уютном баре, где под потолком был натянут невод, в котором трепыхались купюры разных стран. И понял, почему ему так хорошо – лица у людей вокруг, без исключения, спокойны, улыбчивы. «А кинуть бы вас в нашу мясорубку! Какие там у вас станут рожи!.. » – с горечью вспоминал он тех, с кем общался в той, уже ставшей далекой жизни, похожей на сельский перрон, где унылые пассажиры с озабоченной тревогой ждут поезда, но никому неизвестно, когда он будет и будет ли вообще: кассир Вася сказал, что скоро, а мусорщик Федя думает, что не скоро...

И в зонах, и на свободе Нугзар лишь рычал и скалился. Ему надоело видеть вокруг одни разверстые пасти и дымящиеся клыки. Он хочет видеть лица, а не гримасы, улыбки, а не кровь. «Прожить остаток жизни надо тут, без грабежей и воровства! » – в который раз подумалось ему.

В один из своих одиночных походов по городу Нугзар провел два часа в музее мадам Тюссо. Особенно поразил его Наполеон, тщедушный, со щербатым лицом и безвольными ручками – настоящая мокрая мышь. «Если такая тварь могла повелевать миром, неужели я не смогу выжить тут, найти себе место и кусок хлеба? » – Мысль не показалась неожиданной. И когда Нугзар в задумчивости перешел в следующую комнатку, где на оттоманках лежали за кальянами восковые тираны, он уже знал, что выжить сможет, и не только выжить, но и жить по‑ человечески – надо лишь захотеть.

Неделя в Амстердаме истекала. Скоро надо собирать вещички. Копаясь у себя в сумке, Нугзар наткнулся на полупустую сигаретную пачку, где между фольгой и картоном была спрятана марка, взятая в столе у гинеколога.

«Чем черт не шутит? » – решил он проверить марку и наутро ушел из Розового квартала (откуда Сатану было не вытащить за уши), добрался до городского музея, где, по словам оливкового портье, обосновались филателисты.

Погуляв по свежим и чистым с утра улочкам, Нугзар нашел магазин марок. Осмотрел стеллажи с альбомами и книгами, плакаты. Афиша аукциона, расписание продаж и обменов. Это обилие говорило само за себя: раз столько шуму, значит, много людей занимаются марками, в которых он сам ничего не смыслил.

Нугзар вытряхнул свою невзрачную марку из сигаретной пачки на ладонь и стал дожидаться, пока болтливый старичок с лупой‑ моноклем на лбу закончит обстоятельно рассказывать двум подросткам, где можно купить серии всех Олимпиад. Отпустив парнишек, старичок обернулся к Нугзару:

– Чем могу служить господину?

Тот молча показал ему марку. Старичок взял ее пинцетом, не успел сдвинуть на глаз свой монокль, как моментально опять задрал его на лоб и воззрился на Нугзара:

– Откуда у вас это, смею спросить?

– От дедушки. Старичок, пробормотав:

– Ах, дедушка! Понятно... Ваш дедушка был очень мудрым человеком, – вновь опустил монокль на глаз и стал внимательно изучать марку, с благоговением переворачивая ее пинцетом.

Наконец он окончательно задрал монокль на лоб, снял с полки толстый каталог, порылся в нем, нашел какую‑ то фотографию и, уложив марку рядом с каталогом, начал сравнивать через лупу: вперялся в марку, водил над ней лицом, словно обнюхивая ее.

Нугзар терпеливо ждал, однако краем глаза следил за руками старичка. Потом ему надоело, и он невзначай поинтересовался:

– Что‑ нибудь стоящее? Интересное? Можно ее продать?

– Такие экземпляры продают на аукционах, а не в таких сараях, как мой... «Сотбис», «Кристи»... Тут, кстати, недалеко контора «Кристи», – пробормотал старичок – А вы уверены, что это именно такой экземпляр? – с ударением на слове «такой» уточнил Нугзар, встряхнувшись и удвоив внимание.

– Да. Уверен. Это редкая марка. Подобных в мире мало... Даже если я продам десять таких магазинчиков, – он развел руками, – я не смогу оплатить ее десятой части...

И он со вздохом пододвинул марку Нугзару, пробормотав напоследок, что несколько лет назад в Лондоне зверски замучили и убили одного из владельцев похожей марки, графа Эссекского, и говорят, что убийство связано с маркой.

– Эта – чистая, из Советского Союза. Мой дедушка был главный гинеколог Кремля, – ответил Нугзар первое, что пришло на ум и, пряча марку обратно в сигаретную коробку, спросил о цене, но старичок разволновался и подал ему альбомчик:

– Нехорошо носить сокровище в картонках! Вот вам альбом, всего десять гульденов!..

– Сколько она может стоить? – повторил Нугзар и положил деньги на стойку.

Старичок выключил лампу, спрятал деньги в кассу, вздохнул:

– У таких марок цены нет. Все зависит от того, кто у кого и через кого покупает. Есть люди, которые выложат за нее десятки тысяч, но какова конкретно сумма – не могу сказать, это зависит от разных вещей...

– А вы не ошиблись? – усомнился Нугзар, чувствуя, как екает сердце, которое его редко обманывало. Так, марку – в альбом, альбом – в карман.

– Я уже шестьдесят лет смотрю на марки. Я не ошибаюсь! – старичок обидчиво поджал губы, но таинственно снизил голос: – Это так называемая «Тифлисская уника», одна из самых редких марок в мире... Вот, смотрите! – и он осторожно развернул к Нугзару открытый каталог.

Действительно, похоже... Нугзар, приглядевшись, разобрал русские буквы: «Тифлис, город, почта. 6 коп. » Как это он раньше не разглядел ее толком!

– «Тифлисская уника»? – уточнил он с пересохшим ртом. – Вы уверены, что это именно она? И что она такая ценная?

– Уверен. И радуйтесь, что нарвались на меня – другой бы обманул, но я уже стар для грехов и приключений... Надо, конечно, провести экспертизу. Но, судя по всему, это подлинник. Зайдите тут, через две улицы, в контору «Кристи» и узнайте, когда будет аукцион марок... И не забудьте обо мне, когда продадите свое сокровище!

В магазин ввалились крупные, шумные и упитанные северяне в толстых меховых куртках, и Нугзар поспешил исчезнуть, но тотчас вернулся и, через головы парней, купил каталог с фотографией его марки.

«" Тифлисская уника"!.. Одна из самых редких! – беспорядочно думал он, унимая дрожь. – А ну, подделка?.. Хотя зачем гинекологу подделка, да еще так заботливо спрятанная?.. » Нугзар не помнил, где конкретно она была запрятана – где‑ то в среднем ящике стола, в пустом конверте?

Он сел в скверике и начал сравнивать марку со снимком в каталоге. Да, очень похоже... Его поразило совпадение: логично, что «Тифлисская уника» оказалась у кого‑ то именно в Тбилиси, а не в Москве или другом месте!.. Это придавало веры в то, что марка дорога и редка...

«Может быть, это бабушка гинеколога посылала письма его дедушке? Или он купил ее у кого‑ нибудь, вложил деньги? Или в Израиль готовился увезти? Да, конечно... Везти легче всего. И отдача большая. Или кто‑ нибудь расплатился за аборт? Не знал цены? Нет, наверно, Израиль. Купил для вывоза. Кто‑ то научил. Может быть, даже заказал».