Михаил Гиголашвили 17 страница

– Всюду бабки сунули – и ништяк! – радовался Сатана, что хорошо выполнил поручение.

Нугзар спрятал паспорт Гиты, а свой и Сатаны, секунду поколебавшись, отдал в мягкие Лялечкины руки. Та внимательно рассмотрела паспорта. Это тоже не понравилось ему.

– Дай денег, чтобы побыстрее, – шепнул он Сатане. – И следи за ней.

– Само собой! – пожал плечами Сатана.

Лялечка пообещала, что паспорта будут готовы хоть завтра, если сунуть взятку.

– Отлет через два дня, из «Пулково».

– Чемоданы просвечивают?

– Что в багаж идет, не просвечивается. А что у вас? – откликнулась Лялечка.

– Жареная курица, котлеты, вареные яйца, – усмехнулся Нугзар, которому и этот вопрос пришелся не по душе. – А паспорта вы куда носите, кроме посольств? В МВД?

– Нет, зачем? Какое МВД, кому сейчас оно нужно?

– Ты смотри у меня! Не врешь? – жестким взглядом пробуравил ее Нугзар.

– Нет, нет, чего ты... – испуганно ответила девушка, отшатываясь к Сатане. – Если в ментовку паспорта носить – кому тогда путевки продавать?.. Наши клиенты почти все такие...

Это показалось Нугзару резонным, и он отмяк. Дал знак, и они, захватив Гиту из парикмахерской, спустились в ресторан. За обедом Нугзар шутил и рассказывал девушкам, как он познакомился с Сатаной лет двадцать назад: стоял у себя в районе на бирже с ребятами, и вдруг появился Сатана с каким‑ то пижоном, у которого в руках была коробка с тортом. Они куда‑ то торопливо шли. Нугзар, естественно, подозвал их и стал выяснять, кто они и куда направляются. Те стали мяться. Тогда Нугзар вежливо попросил их угостить ребят тортом. Парни замялись еще больше. А когда торт вырвали у них из рук, то коробка зазвенела, как хрустальная люстра, – она вся доверху была забита ампулами!..

– Тогда ампула тридцать копеек стоила, – вставил довольный Сатана. Те ампулы он, конечно, потерял, зато приобрел Нугзара.

Гита оставалась по‑ прежнему не в духе. Рассеянно оглядываясь, вздыхала. «Уж не ждет ли кого? – подумал Нугзар. – Может, уже стукнула? » Он взял ее за руку, она не отреагировала. Рука была вялая и холодная. Все это встревожило его донельзя, но Нугзар подавил волнение: он все делает правильно, а чему быть – того не миновать.

После обеда наняли такси и отправились в Петергоф. Фонтан с Самсоном не особенно удивил Сатану.

– Я тоже так могу, – сказал он убежденно. – Псу пасть порву.

– Какому псу? – не поняла Лялечка, а Нугзар заметил:

– Тут лев, а не собака.

– Ну и что? – куражился Сатана и полез в воду прямо в одежде, вызвав восторг проходящих иностранцев.

Потом он обсыхал на скамейке. Во дворце они притихли.

– Хата слишком роскошная, – пробормотал Сатана.

– Хотела бы жить здесь? – спросил Нугзар у Гиты.

– Нет, – покачала она головой. – Зачем мне столько всего? Мне бы квартиру, семью – и все.

– Но посмотри – как светло, просторно!

– Может быть, но мне много не надо.

– Ты наверняка боишься, что придется без конца убирать – вон сколько комнат! – засмеялся Нугзар, на что она слабо улыбнулась.

Сатана и Лялечка любовались огромной кроватью с балдахином и обсуждали позы, которые тут можно было бы попробовать. Бродили по парку: Лялечка с Сатаной, Гита под руку с Нугзаром.

– Вы хотите куда‑ то ехать? – неожиданно спросила она у него.

– С чего ты взяла? – насторожился он.

– Утром слышала... Голландия?

– Нет, ерунда, обсуждали только, – Нугзар понял, что надо спешить.

Когда вернулись в город, Нугзар прилег поспать, велев взять билеты в «Бункер» – дискотеку в подвале гостиницы.

К восьми часам они вчетвером спустились туда – в сумасшедший дом с круглой стойкой посередине, за которой вертелись, как бешеные, бармены, а вокруг, в нишах, кишели люди. Гремела музыка, многие танцевали.

Устроились подальше от динамиков. Сатана заказал десять коктейлей и стал залпом опорожнять их, выбрасывая трубочки под стол. Лялечка пригласила его на белый танец.

Когда они остались вдвоем, Нугзар обнял Гиту за плечи.

– Не скучай, все будет хорошо. Ты красивая женщина, у тебя жизнь впереди. Ты очень нравишься мне. Я хочу сделать тебе подарок.

Он достал из кармана серьги. Камни блеснули. Гита уставилась на них.

– Нравятся?

– Ты шутишь, – пролепетала она. – Это же... Это же... И замолкла, качая головой. Нугзар положил серьги на стол.

– Возьми, они твои.

Гита недоверчиво смотрела на него:

– Но это же...

Нугзар усмехнулся:

– Ерунда! Твоя улыбка дороже, – и погладил ее по щеке.

– Это из квартиры Давида? – не дотрагиваясь до серег, растерянно прошептала Гита.

– Какая разница? Надень.

Она настороженно взяла одну серьгу, потом вторую... Нугзар, как зачарованный, смотрел на ее лицо, которое на глазах преобразилось, стало просветленным и значительным.

– Ты красавица, – признался он.

– Правда?.. Идут?..

– Еще как...

Гита кивнула, продолжая пристально смотреть на стойку. В уголках ее глаз стояли слезы.

Сатана и Лялечка, вернувшись после танца, ничего не заметили. В начале десятого Нугзар вышел в фойе. Там, среди прочих стоявших, безошибочно распознал того, кого ждал.

– Ты от Тите?

Долговязый малый представился:

– Балда.

Нугзар взял его под руку и отвел в сторону.

– Тите говорил мне, что вы друзья...

– Какое! Он отец наш родной! Если б не он – с голоду бы околели. Дай Бог ему здоровья! – широко перекрестился Балда.

Нугзар кивнул:

– Надо убрать одного человека.

– Понятно, – протянул Балда. – Что дают?

– Кольцо. – И он издали показал кольцо. Вместе с серьгами Гиты оно образовывало тройку.

– Ты чего?! Это много... – поразился Балда. – У нас тут за пять тысяч мочат, а за десять – четвертовать могут.

– Денег нет, есть вот это кольцо! – не мигая, смотрел на него Нугзар.

– Не знаю, – повел головой Балда. – Я сейчас позвоню.

Он отошел к автоматам и стал что‑ то говорить. Нугзар уловил слова: «серьезный зверь», «офигенное рыжье». Вернувшись, он сообщил:

– Он подойдет. Пока занят.

– Кто это он?

– На все руки мастер. Знаешь чего?.. Ты оставь мне билет, я его тут подожду. Как придет – я дам тебе маяк, мимо твоего стола пройду, ты за мной выходи. Кольцо‑ то чистое?..

– В каком смысле?.. – прищурился Нугзар.

– Ну, не фальшивка? Не туфта?..

Нугзар поднял на него глаза. Балда смутился:

– Понял, понял.

Нугзар вернулся к Гите. Выпил коктейль.

– Где мой паспорт? – вдруг спросила она.

– Для чего он тебе? – насторожился Нугзар.

– Хочу застраховать серьги.

– Здесь их тебе не застрахуют. Глупостей не делай!

– Хорошо, – она погладила его по руке. – Спасибо тебе!

– Оставь, все это ерунда...

– Это не ерунда! – Гита мотнула головой, серьги блеснули. – Для меня это жизнь. Продам их и заживу по‑ человечески. Я могу их продать?

– Конечно. Они твои. Делай что хочешь. Хочешь – загони.

Она прильнула к нему:

– Нет, я вначале поношу их... Я всегда буду твоя, когда ты захочешь, только позови, прикажи!

– А Давид... не дарил тебе ничего такого?.. – спросил Нугзар, впервые упоминая о гинекологе.

– Нет. Он... Он давал деньги...

Нугзар кивнул:

– Теперь тебе не надо ни у кого ничего просить, будешь свободная и богатая...

– Я счастлива, – сказала Гита, и Нугзар потрепал ее по щеке.

Вернулся Сатана с новой порцией коктейля. Сзади Лялечка несла две тарелки с бутербродами. Шум усиливался. Уже давно мигала цветомузыка, теперь добавилось еще какое‑ то квакающее табло под потолком. Всюду пили и галдели.

Все, кроме Нугзара, принялись за бутерброды. Сатана рассказывал анекдоты, изображая их в лицах. Лялечке очень понравился про азербайджанца, который говорит пышнобедрой женщине, гладя ее по заднице: «Пай‑ пай, маладес твоя отес, какая кулинар, да! Из два маленьких яйса такой большой бисквит исделал! »

Тут мимо их столика проплыла фигура Балды. Повременив несколько секунд, Нугзар встал и пошел за ним.

На другом конце зала Балда приблизился к человеку в лыжной шапочке, который стоял за колонной и сонно посматривал вокруг. Под глазами – большие мешки, лоб узенький и вогнутый.

– Сова! – указывая на него, сказал Балда.

Сова кивнул, не вынимая рук из карманов замшевого потертого пиджака:

– Я про дело знаю, с Балдой перетерли. Все будет как надо. Только камешек бы посмотреть...

– Я друг Тите, ты слышал? – обозлился Нугзар.

– Да хоть самого Бога! Камень посмотреть надо. – И Сова прикрыл глаза.

– Посмотри! – не снимая с пальца кольца, Нугзар сунул ему под нос руку.

Сова взглянул одним глазом, другим....

– Ладно... Где?.. Кто?.. Когда?

– Рядом со мной сидит. Баба в серьгах. Она – конец, а концы надо в воду прятать, так?

– Можно и в воду, а можно и в канализацию, – пожал плечами Сова. – Утопить, что ли, бабу?

– А ты как хотел? – в свою очередь спросил Нугзар.

– Как? Да ножом, по‑ простому!..

– Ну... А потом в воду...

– Далась тебе эта вода!

– Я так хочу. Мостов тут много...

– Мостов будь здоров, – согласился Сова. – Только они у всех на виду. Так что это отпадает.

– А что тогда?

– Ты чего волнуешься, я не понял? Тебе не все ли равно? Ты покажи заказ, оплати его, а дальше не твое дело, что да как, – заворчал Сова, прикрывая то один глаз, то другой.

– Тела не должно быть!

– Вот ты о чем хлопочешь... Что, известная фигура? Нугзар пожал плечами.

– Местная?

– Нет.

– Тогда нечего волноваться. Наши менты даже запроса не посылают на иногородних, прямо в крематорий – и прощай, мама! Не до того им, – успокоил его Сова. – Чужие самое легкое – никому они не нужны.

Нугзар почувствовал замешательство, чего с ним давно не случалось. Нервы были напряжены. С одной стороны, он понимал, что Гита должна исчезнуть, с другой – не хотел отдавать ее этим людоедам.

– Или сделаешь, как я сказал, или ничего не надо, – нахмурился он, сам не понимая, что с ним творится – какая разница, будет ее тело утоплено или нет... Будто от этого она останется в живых!..

– Да как же театры на мостах играть? – пробурчал Сова. – Не будь ты друг Тите, я бы взял с тебя стольник за ложный вызов – и все...

– Концы в воду – и точка!

Сова и Балда смотрели на него с нескрываемым удивлением. Потом Балда открыл рот, но Сова опередил его:

– Или ты, друг, шутишь, или я не понял, чего тебе надо. В каком это смысле концы в воду?

– В прямом.

– Она – конец, так? Конец в воду? Так? Утопить, что ли? – снова начал он.

– Вроде Муму, – добавил Балда.

– Муму тянет, – заключил Сова, отворачиваясь в Балде: – На хер ты меня сюда вызвал?

Нугзар чувствовал: происходит что‑ то непонятное, у него кружится голова, и он, увидев себя со стороны, понял нелепость разговора. Хотел уже полезть в карман за деньгами, чтобы расплатиться за «ложный вызов», но тут в ушах завыл ветер, залаяли собаки, заклацали затворы автоматов, зазвучали выкрики конвоя. «Нет... Никак... Нельзя... »

– Делай как хочешь, – примирительно сказал он.

Сова тоже смягчился:

– В принципе можно и в воду. Вон у нас на Смоленке, около кладбищ, и днем никого, а ночью ни души не сыщешь. Живот вспороть, чтобы не всплыла... Лишняя возня, конечно, хлопоты... Так приведешь ее сегодня к полуночи?

– Куда?

Сова объяснил:

‑ К Смоленским кладбищам... Армянское найди и идите себе, гуляйте по ограде. А дальше тебя не касается... Ты оглянулся – а бабы уже нет. А кольцо потом через Тите отдашь.

– Хорошо.

– Значит, ждать?

– Да.

Скинув Байрама и «витьков» в их селе и договорившись встретиться вечером, они поехали в Нальчик – предусмотрительный Анзор настоял на том, чтобы где‑ нибудь сделать опорный пункт. Конечно, гостиница была не лучшим местом, но выбирать не приходилось.

– Странно, – сказал Гуга, глазея по сторонам. – В Орджоникидзе одни красавицы по городу ходят, а тут – одни уродки. Нет, не нравится мне Нальчик.

– А типы какие! Смотри, – мотнул головой Ладо на парней возле кинотеатра: фетровые широкополые шляпы, черные мятые кургузые костюмы, застегнутые наглухо рубашки, красные носки, копны волос, угрюмые лица. – Да‑ а‑ а... Где эта чертова гостиница, скоро?

Две десятки, вложенные в паспорт, сработали безотказно. Минут через двадцать приятели лежали на кроватях, рассматривая добычу.

– Сколько у нас? – поинтересовался Гуга, который в поле не ходил и теперь был особенно чуток к этому вопросу.

– Пока мало, – отозвался Анзор и добавил, что все факты надо держать вместе, у него.

Это не особо понравилось Ладо, который вдруг подумал, что делить мацанку будет нелегко: на поле ходили он и Анзор, аборигены давали куски «на общак и водилу», но «общак» – понятие растяжимое, сколько положено водиле – тоже неясно, кто сколько наработал – неизвестно. Но логика в словах Анзора была железная, всем известная. Конечно, наркотики лучше держать в одном месте, чтоб во время возможных обысков и шмонов легче от них избавиться. И затевать по этому поводу препирательства не имело смысла. Поэтому Ладо нехотя отдал свою добычу, незаметно оторвав от нее маленький кусочек.

Анзор ловко развернул особую тряпочку, сунул туда мацанку и запихнул сверток куда‑ то в глубь куртки, приговаривая:

– Надо работать. Пока дождя нет, надо ехать работать. Отдохнем – и снова поедем, помацаем ночью. Надо пиво купить, закуску, чтоб «витьки» работали с удовольствием.

– И свечи, – добавил Ладо. – Ночью на поле могут понадобиться.

– Какие свечи? Может, еще прожекторы в поле понести, чтобы псы слетелись? Ведь конопля цветет раз в году! Не сомневайся: не только вся Кабарда – весь Кавказ этого ждет. И угрозыск тоже... Они тут целый год к сезону готовятся, – объяснил Анзор и отрезал: – Никаких свечей!

К вечеру они тихо въехали в село. Фары были потушены, номера замазаны грязью. На улочках никого. Бездомные собаки гонялись друг за другом. Редкие уцелевшие лампионы тускло горели вдоль главной улицы. Дальше все тонуло во мгле. Изредка из‑ за какого‑ нибудь забора доносился всплеск голосов, собачий лай, куриное паническое квохтанье. Потом все опять стихало.

С трудом угадывая дорогу, они подъехали к кладбищу. Как ни странно, Байрам и «витьки» уже ждали их, варя на костре чифирь. Выпили. Покурили две гигантские мастырки. Проверили, все ли взято для ночной работы и, с трудом поместившись в машине, помчались по ночному безлюдному шоссе в Старый Урух, на прежнее поле. По дороге Байрам наставлял:

– Ночью на поле всем вместе кучковаться. Кто его знает, на кого там нарвешься. Здесь Кабарда! В поле сидят, анашу через сито пробивают, а под рукой – дробовик. Как въедет из двух стволов... Иди и объясняйся потом, кто и что, и за чье здоровье пьем! Вот, кстати, – он показал вынутую из кармана лимонку, – если что – кинем и бежать! Ясно?

Всем было ясно. На дороге милицейские посты словно вымерли. Никого.

– Что это ментовской мрази не видать? – опросил Анзор.

Байрам зашикал на него:

– Молчи! Зовешь их, что ли?! Нет – и слава Богу. Спят, суки, отсыпаются. Плохо, что их сейчас нет. Значит, ночью будут, как пить дать!

По рытвинам и кочкам добрались до поля. Поспорили, что делать с машиной. Гуга тоже хотел идти мацать, Байрам предлагал загнать машину в поле, Анзор настаивал на том, чтоб Гуга отъехал на главное шоссе, как днем.

– В поле машина – это же конец, никуда не денешься! На глухой дороге стоять не надо – а ну придут псы, спросят: «Что ты тут делаешь, кого ждешь? » Самое хорошее – стать где‑ нибудь на трассе, открыть сиденья и лежать. Если что – устал за рулем, ночую, еду в Ессентуки лечиться...

Так и решили. Назначили время и отправили понурого Гугу. Байрам изредка посвечивал фонариком, отыскивая путь. Остальные шли за ним цепочкой. Первые головки дались Ладо с трудом – сразу заныли воспаленные ладони. Но вскоре, покрывшись первым слоем, успокоились. Он углубился в черные заросли, ни на минуту не теряя слухом остальных. Ночью все держались поближе друг к другу. Байрам изредка делал короткие переклички.

Поле, нагретое за день, хранило тепло, медленно остывая. К ночи пряный запах еще окреп, сгустился, пыльца роились, как мошкара, лезла в нос и рот, порошила глаза. Ладо, работая без остановок, ожесточенно набрасывался на крупные головки, случалось, даже подпрыгивал за ними. Будоражащее опьянение завладело им. Он словно под гипнозом смотрел на большие головки, ясно торчащие на фоне лунного неба, выискивая среди них самые породистые.

Постепенно мысли оставили его. Он оказался на малом пятачке сознания, мир сузился до шуршания кустов. Ладо смутно ощущал свою слитность с этим шумом, похожим на прибой или ветер. Чудились какие‑ то смутные вскрики, хохоточки, шепотцы, сонное бормотанье – будто все огромное поле было заполнено людьми, тихо делавшими что‑ то тайное и постыдное.

Так прошло часа два. Мацали без отдыха, изредка перекликаясь. Байрам вел их вдоль дороги, чтобы, если что, перескочить в кукурузу.

Ладо работал ритмично, с головой уйдя в дело: раз – хватал головку, два – крутил ее в ладонях «до холодка», три – отпускал. И так без остановки. У него открылось второе дыхание, он не чувствовал ни усталости, ни боли в ладонях. «Что это со мной? Я как робот! » – удивлялся он, не понимая, что виной тому – реющая пыльца, которая делала его пустым и невесомым.

Вдруг он услышал отдаленный шум мотора. Замер. Так и есть... Откуда‑ то едет машина... Он различал сочное, утробное шуршание шин по гравию и обливался холодным потом. Этого еще не хватало! Звук мотора усилился. И вдруг совсем близко от Ладо раздался громкий хруст и треск, будто где‑ то ломился сквозь заросли крупный зверь. Треск и топот, усиливаясь, явно направлялись в его сторону.

Он стоял в оцепенении, опустив руки. Бежать было некуда. Потом разом все стихло. Через пару минут в этой напряженной тишине, готовой вот‑ вот опять треснуть, все услышали негромкий голос Гуги:

– Эй, Байрам, Анзор! Где вы?

Где‑ то в стороне заливисто заматерился Байрам, зло зацокал Анзор. Стали перекликаться:

– В чем дело?

– Що такэ?

– Що случылось?

Выяснилось, что это Гуга решил приехать, помацать. Вот болван! Чуть под лимонку не попал. Его дружно выругали длинным безответным матом. Стали выяснять, кто это кинулся, как кабан, через заросли – этот треск, такой непонятный, испугал больше, чем шум мотора. Никто не признавался. Гуга сокрушенно молчал.

– Какой там мацать тебе! Ты водила, а у водилы руки чистые должны быть – вдруг придется гадюкам права показать или что... Да и мацать уже нельзя – роса ложится.

Собираться пора, уходить, – сказал рассерженный Байрам.

Роса действительно покрыла растения – мацать стало трудно: ладони скользили по влаге. Все начали что‑ то делать: кто отряхивался, кто стелил газеты, кто уже катал шарики.

Одеколона не оказалось, пришлось мыть руки пивом. У всех на ладонях были остатки коросты. Но все хотели поскорее уйти, поэтому не стали дочиста оттирать руки, да и нечем... Пиво допили.

В машине их разморило. Было четыре часа утра.

Когда проезжали мимо косилок под навесом, Байрам, попросив на минутку притормозить, выскочил и быстро вернулся с полиэтиленовым пакетом, доверху набитым конопляной трухой и головками.

– Косилки в сарай замкнули. Нет времени возиться отмыкать. Да и сторож может появиться. Вот, что в стогу нашел, то и взял.

– Мокро, – потрогав труху, сказали «витьки».

– Ничего, на чердаке высушу.

Темное безлюдное шоссе убаюкивало. Анзор закутался в куртку, накинул на голову капюшон. Байрам клевал носом, обнимая пакет. Остальные, кое‑ как пристроившись дремать, изредка обменивались фразами, передавая друг другу очередную мастырку.

Неожиданно впереди забрезжил, а потом замаячил какой‑ то свет. Вскоре он принял очертания прожектора на будке ГАИ.

– Пост! – с беспокойством очнулись «витьки». – Николы тут лампа не зажигалы. Та там повно ментив!

– А? Что? Где? – завозились все, увидев впереди машины на обочине, фигуры милиционеров и полосатые жезлы в их руках. И поняли как‑ то разом: – Рейд!

– Пакет! Руки! Мацанка! Факты! Лимонка!

Машина была уже метрах в трехстах от поста. Вперед вышел пузатый гаишник и поднял руку с жезлом.

– Сделай вид, что тормозишь, а потом гони! – прикрикнул Анзор.

Гуга начал сбавлять скорость и, когда машина оказалась в нескольких метрах от гаишника, рванул. Обернувшись, все разом увидели, как несколько фигур бросились к «канарейке», на которой сразу завертелась синяя мигалка и зловеще вспыхнули галогены. «Канарейка» сорвалась с места в погоню.

– Менты на хвосте! – окончательно всполошились приятели.

Байрам, сидевший впереди, недолго думая, вышвырнул в окно пакет, из которого длинным веером полетела труха.

– Прямо им в стекло! Жми! – крикнул Анзор.

– Не могу оторваться! – сказал Гуга, стискивая руль.

– Можешь, у тебя мотор усиленный! – крикнул Анзор.

– У них, видно, тоже! – ответил Гуга, впившись глазами в темную дорогу.

На «канарейке» включили сирену. Гуга побледнел. Беспомощно заклацали тормоза, будто кто‑ то повел железкой по решеткам.

– Ты что, в своем уме?! Не тормози! Убьемся! – взвизгнул Байрам, и Гуга, словно опомнившись, опять нажал на газ.

Байрам нагнулся к его уху и стал тихо, но внушительно говорить:

– Сейчас я тебе буду дорогу показывать. Уйдем. Вот‑ вот въедем в город. Улицы пустые. Ты меня слушай – и больше никого... Через Александровку уйдем, не бойся.

Смотри только вперед и не тормози, улицы пустые, никого нет, уйдем запросто! Мотор сильный! Только спокойно...

Ты хороший водила... Меня только слушай... Уйдем!

Тем временем все в машине терли руки, безуспешно пытаясь содрать с ладоней остатки мацанки. В какой‑ то момент Ладо показалось, что у него сходит кожа с рук – так обожгло их болью. Но проклятая черная отрава не сходила, липла, словно превратилась в кожу, содрать которую можно лишь с мясом.

Галогены «канарейки» маячили за ними, словно привязанные. Как ни жал на газ Гуга, оторваться не получалось. Но и «канарейка» не приближалась. Уже проскочили въезд в Нальчик и неслись по главным улицам. Байрам безостановочно твердил:

– Спокойно, все хорошо... Ништяк, только не тормози! Скоро будет правый поворот, правый поворот, скоро, зёма, скоро... Сейчас чуть‑ чуть... правый поворот... правый поворот...

Ладо ничего, кроме тупого любопытства, не ощущал. Свой маленький шарик, утаенный от Анзора, он держал наготове, с безнадежностью думая о том, что на его венах слишком много проколов. Откупаться будет трудно. Обернувшись, он увидел, что фары словно приблизились и, как привязанные, стоят за их машиной. Мигалка стала вертеться быстрей, а сирена – выть яростней.

– Скоро будет переезд, потом грунтовая. Через пути уйдем... Только бы до переезда... Здесь все прямо и прямо, прямо и прямо, зёма, только не тормози! Скоро, скоро оторвемся от ментов... Ты водила классный... – как заведенный, повторял Байрам.

«Уйдем ли?.. » – тоскливо думалось Ладо. Онемевшими пальцами он механически тер горевшие ладони.

– Можэ, лучше всим соскочыты, розбижатысь? – предложил один из «витьков».

– Куда, повяжут! – отрезал Анзор.

Уже стали различимы темные силуэты мужчин в «канарейке», даже было видно, что двое в форме, а один – в светлой рубашке. Галогены жгли глаза. Мигалка остервенело вращалась под заунывный вой сирены. Краем глаза Ладо заметил, что Анзор и Байрам упираются руками в потолок машины, и до него не сразу дошел страшный смысл этого жеста: в любую минуту машина могла перевернуться – так было больше шансов уцелеть.

– Давай швырнем? – Байрам вытащил лимонку.

– Ты что, свихнулся?! За лимонку они нас убьют! – отрубил Анзор. – Да и не спасет!

– Скоро грунт? Грунт скоро? – побелевшими губами спрашивал Гуга.

– Скоро, скоро... Лишь бы шлагбаум был открыт!

«Какой еще шлагбаум? » – ужаснулся Ладо. И тотчас Байрам крикнул:

– Открыт, открыт! Вот теперь, зёма, чуть‑ чуть тормози, не то передок разнесет к едрене фене!

Опять послышалось клацание тормозов. Ствол шлагбаума смотрел в небо. Дальше – густейший мрак. И тут грянули выстрелы. Что‑ то шваркнуло по крыше.

– Ложись! – заорал Байрам, и машина, подпрыгнув на рельсах переезда, понеслась по грунтовой. – Ложись!

«Витьки» полезли под сиденья.

Ударил еще выстрел. Зазвенело заднее стекло, осколки посыпались внутрь. И тут Ладо, не успевший понять, что за ветер завихрился в машине, случайно заметил, что галогены отстают. Он вжался в угол и зачарованно следил, как желтые глаза отстают все больше и больше. Зрелище еще прекраснее, чем вид открытого шлагбаума...

Менты остались за переездом, на грунтовку не пошли. Точки галогенов вдруг разом исчезли.

– Испугались, твари, в лес нос совать! – торжествующе захохотал Байрам.

– Всэ! – закричали «витьки», отряхиваясь от стекол, которыми были густо обсыпаны.

– Гони, гони, еще не все! Может, они просто отключили фары. Куда ведет эта дорога? – беспокоился Анзор.

– В село Нартан. Там речка, но ее сейчас не переехать, – ответил Байрам, вытирая пот. – Лучше загнать тачку в лес и переждать. Менты или плюнули, уехали, или потушили свет и крадутся следом. По‑ любому лучше в лесу пересидеть!

Машина, переваливаясь с боку на бок, съехала в лес и стала трястись между деревьями. Кардан скрипел, глушитель бился о кочки. Наконец, Гуга выключил мотор, несколько мгновений сидел молча, не двигаясь, потом с трудом вылез из машины и лег ничком на землю.

После тряски, завываний мотора, погони и грохота выстрелов тишина оказалась упоительной. Где‑ то подавали голос лягушки, посвистывали ночные птицы, земля была прохладной, пахучей...

– Знобит, дайте что‑ нибудь накинуть, – пробормотал Гуга.

– Жизнь нам спас! – Байрам снял свой ватник и укрыл им Гугу. – Водила ты – первый сорт!

Все разом заговорили: хвалили водилу, Байрама, друг друга, выясняли какие‑ то детали, осматривали осколки заднего парприза, искали пули, кто‑ то даже пожалел о выкинутом пакете, но его застыдили:

– Дурак! О чем жалеет! Вот она, конопля! Из‑ за нее на срок идти?

Мацанку, однако, никто во время погони не выбросил, держали до последнего, и «витьки», спровоцированные Байрамом, отдали Гуге половину своего запаса, который, впрочем, тут же перекочевал в тряпочку Анзора.

– Ну, братаны, заколотим по случаю спасения! – провозгласил Байрам.

Настроение у всех было горячечное. Ладо сидел, как во сне, словно заново родившись и не зная еще, где он и что с ним.

И вдруг все разом увидели, как вдалеке, во тьме, зажглись точки фар...

– Менты! Ложись! Не шевелись! – скомандовал Байрам.

Все уткнулись в землю. Ладо вжался в траву. И волна настоящего страха понесла его. Он ощутил полную обреченность, которая сейчас была ощутима куда сильней, чем в отчаянной тряске машины. Он прижался ухом к земле и слушал, как приближается тяжкое, вязкое скрипение шин о гравий – будто огромный гад полз по щебню...

Вот скрежет совсем рядом... Слышно, как машина переваливается в колее, как вылетают камешки из‑ под колес. «Неужели мы так близко от дороги? » – подумалось Ладо. Раз близко – значит, увидят машину... Раз увидят, значит... «Встать! Руки на затылок! »

Но мерзкий звук стал отдаляться и постепенно затих. Вернулась тишина.

– Куда они дальше поедут? – шепотом спросил Анзор, не поднимая головы.

– Доедут до речки, а потом повернут назад – куда еще? Не думаю, чтоб лес начали чесать или через речку переезжать... Вот настырные твари!.. Надо загнать машину поглубже. Дай ключи, я поведу!

И Байрам повел машину в глубь леса, лавируя между деревьями. Все, пригнувшись, побежали за машиной, как пехота за танком, и бежали до тех пор, пока не оказались среди больших стволов. Дальше ехать было невозможно.

– Теперь сделаем так – факты спрячем, а руки вымоем бензином. Если что – отдыхаем в лесу, и точка... – сказал Анзор.

– Да, отдыхаем! Они не такие рогатые, что номера нашего не знают! Или разбитый парприз не увидят? – возразил Байрам.

– Ну и что?.. Скажем – испугались, погнали... Номера у нас грязью замазаны. Главное – спрятать факты. Есть шланг, чтоб бензин из бака выкачать, руки смыть? Хорошо, что в бак не попали – на воздух взлетели бы... Да еще с твоей лимонкой! – заметил Анзор, принимая канистру.

Байрам не ответил. Нашли шланг и начали счищать бензином остатки коросты с ладоней.

– Главное – спрятать факты! – твердил Анзор. – Отдыхали в лесу – и точка, оближите нам яйца. Посидим до рассвета, там увидим. Надо только послушать – поедут они обратно или нет... Все факты в одном месте держать надо.

Мне сдайте.

Ладо и Гуге было нечего сдавать, а другие на эту реплику не среагировали.

Солико Долидзе в замешательстве спешил в Цхнети. Дела на фабрике принимали угрожающий оборот: ревизоры отказались от денег, подобрались вплотную к опасным документам, счетам и ведомостям. Его держали все время взаперти в кабинете фабрики, как в тюрьме: приносили еду и питье, водили в туалет, пока все не опечатали и не описали. Только сейчас удалось вырваться на вечер, а с утра – все с начала.