Михаил Георгиевич Гиголашвили 21 страница

А она в замешательстве перебирала листы. Думала о чем-то неуловимом. Темное поле мерещилось ей.

— Что это за поле такое?

— Ну, конопля. План. Курево. Анаша. Я знаю! — важно объяснил Гоглик, видевший как-то в руках у одного старшего парня кусочек чего-то зеленого. — Как вино или водка. Только не пьют, а курят.

— А зачем?

— Зачем вино пьют? Чтоб весело было, хорошо. Мы тоже пили с ребятами. Пять или шесть раз. Вино с пивом. Потом, правда, стало плохо…

Помолчав, девочка с опаской указала на рукопись:

— И откуда все это у твоего папы?

Гоглик пожал плечами.

— Может, он знаком с ними? — осторожно предположила Ната.

— С кем? С бесами? Ты что?! Как человек может быть знаком с бесами? — обиженно возразил Гоглик.

— Шаман же был знаком… — настаивала Ната.

— Так то шаман, а не папа, — растерянно сказал мальчик, не зная, что и возразить на такие предположения. Папа — и бесы! Скажет тоже…

— Ну ладно, пора, я устала, — пробурчала Ната, чувствуя, что ее начинает знобить на сквозняке. — Пошли вниз!

— Хорошо. Только я должен поцеловать тебя! Один раз! В щечку! — вдруг набравшись мужества, выпалил Гоглик и даже потянулся к ней, но Ната больно ткнула его в грудь:

— Это еще что такое? … Сегодня не праздник и не день рождения!

И он понял, что девочка опять обижена. Очень любила она обижаться. Гоглик пожалел о своих действиях, но было поздно. Что же делать, придется ждать праздника или дня рождения, чтобы прикоснуться губами к ее горячей щеке… Когда-нибудь это случится обязательно…

В отвратительном настроении Нана сидела на работе. После той кошмарной ночи она чувствовала себя как в помоях. Помимо омерзения к своему «жениху» Бати и к себе, Нана ощущала вину перед Ладо. «Господи, сколько можно так ошибаться в людях!.. Одни ошибки! — тоскливо думала она, понимая, что ошибается главным образом не в людях, а в себе самой: как можно было не разобрать, что этот " жених" — просто подонок, зверь и садист? … Опыта мало у меня, потому и прокалываюсь… На своих ошибках учатся… А где, когда, с кем было эти ошибки делать, ума набираться? … Тедо, доцент, Ладо… И еще тот, чернявый… гитарист… на море… сумасшедшие сутки…»

Нана пыталась успокоить себя тем, что та ночь с Бати случается в жизни каждой или почти каждой женщины — с кем-то раньше, с кем-то позже, и все знают примерно, что такое насилие, неважно, грубое оно или мягкое. Но ничего не помогало. Она пыталась разбудить в себе злость к Ладо, чтобы как-то оправдаться перед собой, но и этого не получалось. Нана упрямо ходила по замкнутому кругу, повторяя: «Если бы он меня любил, то женился на мне. Развелся бы с женой — и женился. Раз он этого не делает — значит, не любит. Или любит, но не меня, а мое тело. Пока любит… А раз так — значит, я свободна…». Но эти мысли ни к чему не приводили и камнем давили на затылок. Она чувствовала себя виноватой и оскорбленной, и от этого сердилась и трепетала еще сильней.

За те несколько лет, что Нана провела с Ладо, ее отношение к нему менялось. То ей его не хватало — и тогда она часто звонила ему и бесилась, если жена брала трубку. То его бывало много — и тогда ее раздражала его ревность, не- умность, звонки, расспросы, намеки, проверки, капризы и упреки на пустом месте. Вечная тупая ревность, которая ничего, кроме злости, не вызывала и ничего, кроме хитрости и изворотливости, не рождала. Ведь что может быть сложнее, чем доказывать, что белое есть белое? … Доходило до того, что, бывало, приходилось врать, чтобы правда выглядела правдой!

Иногда Нане удавалось сводить его ревность к минимуму — Ладо начинал верить ей. Но тогда переставал названивать и приезжать. И уже ей самой начинало недоставать его голоса, интонаций, бреда любви-ревности, всех этих дрязг, разборок и любовных склок, после которых встречи так ошеломительно-прекрасны: каждый, боясь потерять другого, обретает его заново.

Порой Нане казалось, что он не звонит и пропадает по той или иной причине: разлюбил или нашел другую. И она принималась упрекать его в черствости, в отсутствии любви, в эгоизме и себялюбии: редко звонит, мало спрашивает, не поджидает возле подъезда, как раньше.

«Какой мне смысл и толк быть твоей любовницей? — вились мысли дальше, обращаясь к Ладо. — Да, я люблю тебя, но ты ничего не хочешь сделать для меня, у нас даже квартиры нет, где можно по-человечески встречаться!.. Мы никуда не ходим, нигде не бываем. Понятно, ты женат, тебе не с руки появляться со мной в театрах и кино, но я тоже человек! Мне надоело всюду бродить одной! Перед подругами стыдно: все с мужьями, одна я как уродка или инвалидка, одна, одна, всегда одна!.. Значит, приходится самой строить свою жизнь, а не сидеть, как собачонка, и ждать твоего свиста, чтобы бежать в какую-нибудь грязную хату, вроде притона этого недоделанного Художника!.. А потом ты меня бросишь. Ты и так уже на малолеток заглядываешься… Голову прошлый раз чуть не свернул, когда мою тринадцатилетнюю соседку увидел…»

«Нет уж, спасибо! Не хочу быть дурой! Не хочу! — почти кричала Нана ему в трубку и добавляла, уже потише и угрожающе, зная, что этот тихий голос действует на Ладо сильнее всяких сцен: — Раз так, раз я не жена тебе и свободна, то я буду жить по-своему! Я не кукла, а живой человек! У тебя семья, дом, сын, а у меня что? … Разве я не женщина, разве мне не надо иметь детей, семью? Я старею, в конце концов! Скоро я никому не буду нужна! » — истерически прорывалось у нее, а облик дряблой старости пугал до смерти.

«Поступай, как считаешь нужным, — отвечал он. — Хочешь выходить замуж — выходи. Запретить тебе я не могу! Беги под венец! Мендельсон уже играет! »

«Как выходить, когда ты рядом и я тебя люблю? » — искренне удивлялась Нана.

«Что же мне, умереть? Повеситься? Утопиться? Сделать золотой укол, заснуть навсегда? » — отвечал Ладо.

Эти диалоги длились до бесконечности, по замкнутым спиралям, уходящим в темные дыры, чертова карусель, бег по кругу: остаться, чтобы уйти, уйти, чтобы остаться. Любить, чтобы ревновать. Ревновать, чтобы любить. Ревность и верность сцепились зубьями колес.

В таких разговорах, чаще всего по телефону, проходили минуты, часы, иногда дни. Все, что должно было излучать радостный свет, тускнело и приобретало оттенок безысходности. Даже минуты близости окрашивались в безнадежные тона. Да и Ладо не всегда бывал на высоте: то ему плохо от того, что нет лекарства и он в ломке, то ему плохо от того, что лекарства слишком много… Это тоже нервировало.

Нана просидела весь перерыв одна, словно в параличе. Она была в шоке с того момента, как Бати ударил ее в первый раз…

Когда в тот вечер на Площади героев, на развилке, он вздохнул с неподдельной печалью: «Ну, если не можешь, если тебе надо домой — пожалуйста, я отвезу тебя…», — она вдруг уверилась в нем: «Хорошо, поедем, но только один фильм, уже поздно!.. » — «Конечно, только один… " Ключ" …» — отозвался он, сделал дерганый, конвульсивный круг по площади и помчался на Веру.

Идти надо было через весь двор, полный соседей. Нана спиной ощущала недобрые взгляды старух из окон, улавливала смешки женщин; притихшие дети, побросав мячи и скакалки, смотрели на нее во все глаза, а из мужского угла несло напряженным грозовым молчанием. От этого она разволновалась, на ватных ногах еле поднялась по лестнице, прошла по длинному балкону, на счастье, безлюдному, а в комнатке села на диван и одеревенела. А Бати начал шарить в шкафу. Коньяк, конфеты. Включил видео и сел рядом — кроме дивана, кресла и телевизора, в комнате ничего не было…

Тут, под шепот сослуживцев, перед ее столом возник плечистый мужчина в зеркальных очках и черной рубашке, из-под ворота поблескивала цепочка с крестиком.

— Нана Саканделидзе? — спросил он, снимая очки и всматриваясь в ее лицо.

— Да, я…

— Капитан угрозыска Бежан Макашвили! — представился он и положил на ее стол, поверх бумаг, какую-то квитанцию. — Вас срочно вызывают в милицию. Начальник хочет побеседовать. Вот повестка.

— А в чем дело? Почему в милицию? — опешив, посмотрела Нана на бумажку.

— Поедем. Там все выяснится, — уклончиво ответил он.

— Когда поедем?

— Да прямо сейчас. Видите, в повестке написано: «В пятнадцать часов явиться в милицию». Сейчас как раз полтретьего. — И капитан взглянул на часы, скрытые в гуще волос на мускулистой руке.

— Ну, я не знаю… Милиция… А что, это обязательно? — жалобно взглянула на него Нана.

— Конечно, начальник ждет.

Она принялась беспорядочно собирать бумаги. Сотрудники замерли, прислушиваясь. Не каждый день милиция забирает коллег прямо со службы!

Они спустились на первый этаж. В лифте Нана старалась не смотреть на капитана, ощущая легкий запах одеколона. Мака исподтишка, из-под очков, наблюдал за ней. Такую красивую женщину он давно не встречал. От волнения сердце у Наны стало легким. Она ощутила внутри себя какой-то омут, в котором пропадало дыхание. И была уверена — что-то случилось с Ладо. «Наркотики? … Милиция? … А я тут при чем? …» — распадались в ее голове отрывки мыслей. Беда зависла над ней.

Капитан мчался, не соблюдая правил, все время лавируя, проскакивая на красный свет и сигналя, так что Нана, которую толчками носило по заднему сиденью, даже не смогла разузнать у этого резкого человека, почему ее вызывают.

В милиции был разгар рабочего дня — сновали туда и сюда сотрудники с папками, из кабинетов слышались голоса и споры, тянуло сигаретным дымом. В вестибюле переминались с ноги на ногу какие-то небритые личности, с тоской и опаской поглядывая в затхлые, прокуренные, полутемные коридоры.

— Сюда, пожалуйста! — слегка коснувшись локтя Наны, сказал капитан и повел к одной из дверей.

Вошли. Из-за стола приподнялся грузный, добродушного вида мужчина.

— Майор Майсурадзе! — представился он и улыбчиво указал на стул. — Садитесь. Не боитесь сквозняка? — Он кивнул на шипящий японский вентилятор.

Нана, неопределенно что-то хмыкнув, села.

— Извините, что приходится беспокоить вас, но ничего не поделаешь… — Он развел руками, улыбка застыла на его лице, он нахмурился и сказал, весь как-то преображаясь: — Обстоятельства! Странные, весьма странные и непонятные… Но к делу! Скажите, пожалуйста, знаете вы такого Нодара Баташвили по кличке Бати?

— Знаю, — машинально ответила Нана, не успев удивиться вопросу.

— Давно знаете? Откуда? Хорошо знаете? — спросил майор, глядя ей в глаза и легким движением нащупывая перед собой лист бумаги.

— Н-ну… Я знаю его через общих друзей…

— Каких?

— Не помню даже… А в чем дело?

— В каких вы отношениях с этим человеком? — продолжал майор, набрасывая что-то на бумаге. — Когда вы в последний раз его видели?

— В каких отношениях? — машинально повторила Нана, пытаясь постичь, что им от нее надо. — Как вам оказать… — Она запнулась… — В принципе, ни в каких… Как будто… А потом… — И она пожала плечами, поморщившись и одновременно беря себя в руки. — Вообще — что вам угодно? Вы арестовали меня? За что?

— Нет, нет! — Майор руками словно оттолкнулся от такого нелепого предположения. — Дело в том, что арестован как раз Баташвили…

— За что?

— Об этом после. Я бы хотел задать вам несколько вопросов об этом человеке, — бесхитростно глядя ей в глаза, сказал майор.

— Почему именно мне?

— Потому… что он назвал вас в качестве своей сообщницы, — изменил тон майор.

— Я — его сообщница? В чем? — чуть не задохнулась Нана.

Майор будто не слышал ее вопроса:

— Он симпатичный парень, из хорошей семьи, с деньгами, связями, не женат. Настоящий Ромео… Многие девушки с удовольствием познакомились бы с ним… Ария Трубадура из оперы «Драбудара»…

Нана молчала. Помолчал и майор, помечая что-то на листе. И до нее дошло — майор записывает ее ответы и это не просто беседа, а допрос.

«При чем тут Бати? …» — не успела додумать Нана, как майор, вынув из сейфа несколько предметов, положил их на стол и строго спросил:

— Известны ли вам эти вещи?

Нана вгляделась в предметы — это были кольца. С некоторым холодком она отметила про себя, что одно из них — то самое, которое Бати дарил ей в рыбном ресторане, а потом, ночью, избив и изнасиловав, отнял назад.

— Нет, я их, пожалуй, не видела… Кажется, нет!

— Кажется или точно? Смотрите хорошенько! Это очень важно!

— Точно не видела! — ответила она, но так неуверенно, что даже сама не поверила себе.

— Подумайте хорошенько, это важно! — настаивал майор, а Нана в смятении недоумевала: «Что ему надо? … Сказать о кольце? … Тогда нужно говорить все… Нет, молчать! » Она вспомнила слова Ладо о том, что никогда, нигде, ни за что не откровенничать ни с кем из сотрудников милиции, ибо, сказав А, придется лететь до самого Я и ниже.

— Значит, не видели? — еще раз переспросил майор.

— Нет.

Где-то в глубине кабинета кашлянули. Нана вдруг увидела, что, кроме черного капитана, около стены тихо сидят мужчина и женщина.

— Кто это? — обернулась она к майору.

— Понятые. Присутствуют при опознании.

— При каком опознании? — ошарашенно спросила она.

— При опознании гражданкой Саканделидзе колец, изъятых при обыске у гражданина Баташвили, — отчеканил майор.

— При чем тут я и эти кольца?

— А при том, что Баташвили утверждает, что эти кольца попали к нему через вас! Что вы дали их ему для продажи! Вот при чем!

— Я?! Ему?! Дала? Для продажи? … — Нана поперхнулась от волнения.

— Вот его показания! — И майор безошибочно выхватил из пачки нужный лист, бросил его на стол. — Читайте, хоть это и запрещено.

Нана взяла лист и с трудом, прыгая со строчки на строчку, разобрала смысл. А он был в том, что в такой-то день и час в рыбном ресторане она передала эти кольца Нодару Баташвили с просьбой продать их подороже и поскорее. И его подпись.

Майор с кривой улыбкой смотрел на нее. Он был доволен. Майсурадзе находился в хорошем настроении со вчерашнего дня, когда услышал на планерке, что открыто дело по ограблению и смерти известного гинеколога Давида Баташвили. Услышав фамилию покойного, майор онемел: они вчера арестовали уже одного Баташвили. Узнать, что Бати — это племянник гинеколога, заняло минут двадцать. И майор поспешил к начальнику с докладом, что по делу задержан подозреваемый, родственник убитого, Нодар Баташвили, и даже есть первые результаты и существенные факты. Потом послал за вдовой погибшего, которая тут же опознала кольца. Итак, кольца, изъятые на базаре из сейфа у племянника-морфиниста, оказались теми, которые украли из квартиры дяди-гинеколога, скончавшегося от обширного инфаркта после истязаний и побоев. А еще говорят, что следователь — профессия неинтересная!.. «Ищи преступника в самом ближайшем окружении», — учил их старый профессор Васадзе на каждой лекции, и был прав.

— Видите, Бати дальше пишет, что кольца дал вам ваш любовник, морфинист и алкоголик Ладо. Вот какая рисуется картина… — добавил майор. — Словом, шайка, группа, сговор, сбыт…

В этот момент кто-то заскрипел дверью, но капитан резко прихлопнул ее плечом.

— Вот оно что… — Нана в растерянности полезла в сумочку за сигаретами, но майор быстро выхватил откуда-то пачку «Кэмела».

«Подонок! — сжалось все внутри у Наны. — Я воровка?! Я дала ему на продажу! Все скажу, как есть! »

— Поэтому внимательно посмотрите еще раз на эти кольца и не забудьте об ответственности за дачу ложных показаний, — с угрозой нажал майор.

— Да, я знаю вот это кольцо! — дрожащим пальцем указала Нана. — Он подарил мне его в ресторане, а потом отнял обратно…

— Вы не ошибаетесь? Посмотрите внимательно. Именно это кольцо подарил вам Нодар Баташвили, по кличке Бати, в ресторане? — повторил майор, знаком подзывая к столу понятых. Те на цыпочках приблизились.

— Да, это то самое кольцо… Я не хотела брать, но он насильно заставил…

— В каком ресторане? — переспросил майор с занесенной ручкой.

— «Над Курой».

— Ах, в рыбном!.. Ты смотри… Осетрину на вертеле, значит, любит, — покачал Майсурадзе головой, занося в протокол место и время факта. — Ничего! Я ему покажу осетрину! Сам сейчас на шампуре вертеться будет… Видели, какое кольцо она опознала?

Понятые, вытянув шеи, согласно кивнули.

— Подписывайте!

Майор развернул к ним лист, а потом подвинул его Нане: там стояло, что ею опознано кольцо № 4. Только сейчас она обратила внимание на то, что к каждому кольцу ниточкой был привязан номер (она приняла эти лоскутки за ценники, как в витринах ювелирных магазинах). Нана подписалась, не читая, где указал майор. Тот сразу подал ей новый чистый лист:

— Напишите теперь, как все произошло, подробно. Как в той игре: что, где, когда. Не забудьте назвать причину, по которой Бати передал вам кольцо… Это крайне важно. Были свидетели?

— Были. Официантка.

Взяв лист, Нана поняла, что писать сейчас не может.

— Руки дрожат, — пролепетала она.

— Тогда писать буду я, — нахмурился майор. — Говорите!

Нана пожала плечами. Она уже чувствовала, что ее засасывает в воронку. Напряженно взглянула на все еще стоявших около стола понятых, которые откровенно рассматривали ее. Майор, перехватив взгляд Наны, отпустил их:

— Идите! Еще сигарету? — галантно придвинул пачку и сокрушенно покачал головой: — Надо же, какой подлец! Подарить, отнять! Поступки явно не друбадурские!

Эти слова странно подействовали на Нану: она вдруг увидела, что майор — вполне приличный человек, и даже с юмором, сразу понял, что к чему. Он даже вызвал в ней симпатию — такой добродушный, участливый, вежливый, внушительный, шутит и смеется… Она взяла сигарету и решилась спросить:

— А что сделал Бати?

— О, много чего! — махнул рукой майор. — Я вам все расскажу… Только не сейчас. Вот уточним кое-что… Как вообще складывались ваши отношения? Это не пустое любопытство, мне надо составить картину, иначе я не смогу вам помочь…

— Помочь? Мне? Почему мне надо помогать? — опешила она.

— Ну как же почему, милочка? … Вы — соучастница преступления. Эти кольца взяты в ограбленной квартире, где был убит хозяин. Нам указывают на вас. Мы должны провести расследование, проверить ваши связи, которые, как видно, не очень чисты — убийца Бати, морфинист Ладо, очевидно, другие личности…

— Бати — подлец и подонок! — в панике вспыхнула Нана. — Он приезжал ко мне на работу, ухаживал за мной, сделал предложение, как раз в тот день, — она кивнула на кольца, — уговорил меня пойти в ресторан, твердил, что должен многое обсудить со мной. Подарил это кольцо, я не хотела брать. Тогда он хотел его в реку выбросить. Потом кинул в тарелку с рыбой. Потом подошла официантка. И сказала мне: «Бери, девочка, пока дают, беги, когда бьют», — достала из тарелки кольцо и дала мне. Я решила взять, чтобы не было скандала, все и так уже смотрели на нас… Взять и завтра отдать обратно.

Майор выслушал ее, что-то пометил на бумаге, потом поднял на нее голубые безмятежные глаза:

— Хорошо, а как кольцо оказалось опять у него?

— А так! — Нана не выдержала, всхлипнула. Вся картина встала в памяти. И несчастную прорвало, понесло, завертело: — Он заманил меня к себе, избил, изнасиловал и забрал кольцо! Вот как! — Она в голос разрыдалась.

Где-то в глубине кабинета хрустнули пальцами. Майор изменился в лице:

— Вот оно что — изнасиловал… Синяки, ссадины остались? На экспертизе, конечно, не были?

— Какая там экспертиза! — махнула рукой Нана.

— Синяки, ссадины есть? — повторил майор.

— Есть…

— Пишите заявление! — приказал он. — Всего несколько строк… И успокойтесь — мы вас в обиду не дадим, мы этому подонку покажем, как насиловать женщин. Ромео поганый!.. Друбадур вшивый! Воды?

Мака распахнул холодильник, чвакнул открывалкой, налил в стакан боржом. Она выпила. После сказанного ей стало как будто легче.

— Вспомните все. Опишите со всеми подробностями… — сказал возбужденно майор. — Обязательно вспомните детали. Экспертизу я беру на себя, оформим задним числом, так все делают…

Он снял трубку и стал куда-то звонить, молча пододвигая Нане очередной лист бумаги и подбадривая глазами: «Пишите! »

Она нерешительно взяла ручку:

— Как писать?

Майор знаком подозвал Маку и попросил помочь. Тот, склонившись так низко, что до нее дошел запах одеколона, начал диктовать:

— Майору Майсурадзе, начальнику Второго отделения… Заявление… От гражданки…

Нана покорно принялась писать, краем сознания понимая, что это заявление может погубить Бати. Но после случившегося она не чувствовала к нему ничего, кроме ненависти и желания отомстить: «Ах, это я его сообщница?! Я — воровка?! Я ему дала кольца для продажи?! Может, я его еще и изнасиловала?! Ну ничего, пусть теперь попляшет, извращенец, негодяй, подонок. Ответит за все! »

Как только они оказались в комнатушке Бати, Нана почувствовала неладное. Но было уже поздно — он включил фильм, выпил еще рюмок пять или шесть, полез к ней. Она оттолкнула его. Он надавал пощечин, грозил ножом, разорвал на ней одежду, разрезал белье, крутил руки, совал в рот вялый член, пьяно и больно хватал за грудь потно-ледяными руками… Потом исхлестал плеткой, заставлял сосать пальцы ног, лизать анус, ковыряться языком в пупке… Привязав к батарее, пытался совать во влагалище бутылку…

Нана была в шоке и мало что понимала, ничего не чувствуя, кроме боли, страха и животной покорности. Дверь заперта, бежать невозможно. И длилось это до тех пор, пока он, напившись вдребезги, не затих на полу. Тогда она сумела отвязаться, кое-как приладить порванное платье, отковырять замазку наглухо закрытого окна, вынуть стекло, выбраться на балкон и по лестнице сбежать вниз. Во дворе уже было пусто. Ночь. Текла струйка воды в дворовом кране, переругивались кошки, а в открытом окне сидела бессонная гробовая старуха, которая с язвительной злобой прошипела ей вдогонку: «Ну что, получила свое, сучка? …»

Тем временем майор обменялся с капитаном какими-то знаками и выпроводил его из кабинета, а сам, дозвонившись до экспертизы, поинтересовался, на месте ли нужный ему врач и когда тот может принять их по делу.

— Ну вот, с экспертизой тоже все в порядке, — бросив трубку, сказал он. — Оформим задним числом. Ну-ка, покажите синяки!

— Как? Тут? Вам? — смутилась Нана.

— Вы меня не так поняли. Я просто хотел посмотреть, годятся ли они для экспертизы… Хотя бы один…

Поколебавшись, Нана спустила с плеча бретельку и показала синяки на руке, отодвинула воротник, обнажив на горле оранжево-лиловые пятна и потеки.

— Да-да, спасибо, вполне годятся… Пишите дальше, и поподробнее!

И Майсурадзе отошел к окну, боясь вспугнуть ее… Наркотики, ограбление, хранение оружия, порнография, а теперь вот изнасилование — не многовато ли для директора магазина с Дезертирки? Сумеет ли справиться с соответствующей суммой? … Все-таки интересно жить на этом свете!.. Ехал к этому придурку на базар, думал прихватить какую-нибудь мелочь за проколы, а тут на тебе — кольца!.. А на планерке вдруг сообщение — ограблен и убит гинеколог Баташвили!.. Теперь надо копать дальше. Вдова заявила к розыску ряд наименований, но есть основания полагать, что взято там намного больше — к этому богу вульвы ходил весь город… Да что там город — пол-Грузии у него побывало, из горных деревень ехали показывать свои грешные дыры!..

Услышав, что шуршание ручки по бумаге прекратилось, он обернулся. Нана сидела, покусывая ручку.

— Все? Подписались? — спросил майор, подавляя в себе желание побыстрее схватить лист. — Подпишитесь. Задним числом…

Стараясь не торопиться, он взял заявление. Прочитал его. Пробурчал:

— Вот подонок! Червонец каторги за такое в самый раз… Кстати, он вам что-нибудь о своем дяде говорил?

— Нет, а что? У него есть дядя? … — ответила Нана, хоть и слышала когда-то краем уха, что дядя у Бати — то ли врач, то ли юрист, в общем, кто-то из тех, кто делает деньги.

— Был, дорогая, был. Значит, ничего не рассказывал про любимого дядю? Может, он ссорился с ним или еще что?

— Нет, я не слышала ничего такого. Я вообще его мало знала, — ответила Нана, думая о том, что из-за этого все и произошло: знай она его получше — никуда бы не пошла!..

Майор еще раз с удовольствием перечитал показания и стал уточнять детали, отчего у Наны по спине поползли мурашки. Она стала запинаться, но майор настаивал, и она была вынуждена в физиологических подробностях описать всю сцену. Майор с застывшим взглядом слушал ее, не перебивая.

Неожиданно она запнулась и спросила:

— А что с ним будет? — будто только сейчас до нее дошли слова майора о «червонце каторги».

— Это как суд решит, — уклончиво ответил тот и, в свою очередь, уточнил: — А что бы вы хотели?

— Мне все равно. Но суд, десять лет каторги… На суде надо будет присутствовать? … И все это рассказывать? …

— Конечно! — кивнул майор и важно переложил бумаги на столе, пряча подальше заявление Наны. — А вы, к слову, согласились бы взять у него… э… компенсацию?

— Что значит компенсацию?

— Ну, если бы он дал вам денег, то вы забрали бы свое заявление?

— Н-нет… Не знаю… — не очень уверенно проговорила Нана, однако возможность такого исхода ободрила ее: и на суд таскаться не надо, и он, сволочь, пусть живет, и она деньги получит. И, главное, придет конец этому кошмару допросов, стыдных деталей, предстоящей экспертизы, унижений, обсуждений!

— Ладно, об этом после, — сказал майор.

Тут дверь открылась и на пороге появился небритый, опухший Бати. За ним маячил Мака. Бати потухшими глазами посмотрел мимо Наны и сгорбился у стены.

— Сюда! — указал майор на стул.

Бати мешком рухнул на стул и уставился в пол.

— Узнаешь эту женщину? — спросил майор суровым голосом; Бати, не поднимая головы, кивнул. — Кто это?

— Эта… Как ее… Нана… Саканделидзе, кажется… Или Абрамян, не знаю точно…

— Сам ты Абрамян, дурак! Откуда ты ее знаешь?

Бати пожал плечами:

— Кто ее не знает? … Известная шлюха и воровка…

— Как же ты хотел жениться на шлюхе?

Бати поднял голову:

— Я? Жениться? На этой? Да вы что? Я не сумасшедший! Если на каждой минетке жениться!..

Мака заворочался в глубине кабинета, а майор прервал Бати:

— Полегче. Есть свидетели, что ты делал этой женщине предложение.

— Какие еще свидетели! — махнул тот рукой.

— Ну-ка, расскажи, когда и где ты ее изнасиловал? — деловито приказал майор и достал чистый лист бумаги.

— А, вот вы о чем… Да ничего особенного… Все, как обычно: выпили, закусили, посмотрели фильм, потрахались. Не в первый раз… Она за деньги у кого хочешь отсосет, хоть у вас… Я ее по телефону обычно вызываю…

— Ты на ее шею посмотри! Откуда эти синяки?

— А что шея? Может, ей вчера всю ночь в пасть давали… Она садо-мазо очень уважает… — нагло заявил Бати.

— Смотри, чтобы самому в пасть не получить, подонок!.. — не выдержал из-за спины майора Мака.

А Майсурадзе, подняв руку и остановив жестом вспыхнувшую Нану, холодно отчеканил:

— Даже если это все так, для суда эти факты не имеют никакого значения: изнасилование есть изнасилование, а эксперты свое слово скажут! И в первый раз случилось насилие или в последний — для прокурора без разницы! Мохнатые сейфы сейчас ох как в цене! Теперь слушай внимательно, болван! — И майор ровным голосом прочел ему заявление Наны. — Экспертиза прикладывается.

— Да вы что? … Она сама… Она меня сама стала хватать, я даже не хотел к этой грязной твари прикасаться… — приподнялся Бати. — Что вы ей верите? Это же блядь, минетчица, соска! На ее губы посмотрите! За пять рублей любому дворнику отлижет до крови!..

Но он не успел досказать — кулак Маки свалил его на пол. Нана вскрикнула. Бати захрапел, а капитан с ходу добавил ногой.

— Хватит! — закричал майор. — Не сейчас! Посади его на стул!

Мака за шиворот поднял арестованного и прошипел ему в ухо:

— Язык вырву!

А майор, насильно отстранив Маку от Бати, начал веско объяснять:

— Ты, по-моему, не совсем понимаешь, что с тобой происходит. Есть экспертиза и показания соседей, которые слышали ее крики в ту ночь. Это раз. Потом мы отвезем тебя в наркологический, там посчитают твои проколы на большой линейке. Это два. Подкинем граммов пять или пятнадцать опиума для верности: у кого дырки, у того и кайф, логично, для этого профессором не надо быть. Кстати, наш районный судья почище всякого клистирного доктора в проколах, шрамах и шунтах разбирается, знающий… Это три. Потом покажем прокурору протокол допроса, где твоя тетушка опознала кольца из твоего сейфа, — это ее кольца, которые ты, грабитель и убийца, забрал из ее квартиры. Так что Нана давать тебе кольца никак не могла, понимаешь ты это, болван? Кольца и квартира- твоего дяди, а не папы римского или черта-дьявола!.. Это четыре. Потом выясним, грабил и убивал дядю ты один или у тебя есть сообщники. Это пять. А то, что дядя умер — это уже будет шесть. Не многовато ли? … На пятнашку тянет, если хорошо посчитать… Или вообще стенка… Девять граммов в сердце… Или в затылок…

Бати молчал, вытирая сочащуюся кровью губу.

— Гремишь на всю катушку, уважаемый… Теперь отправляйся в камеру и подумай над тем, что я сказал. Вот тебе бумага, ручка. И пиши, как Руставели, подробно о сообщниках и изнасиловании. А мы тут тоже подумаем. И ночью встретимся. Все!

Мака тычками увел стихшего и сникшего Бати из кабинета.

После всего увиденного и услышанного, половину из которого она не поняла (какие-то дяди, тетушки, сейфы, ограбления), Нана хотела только одного: вырваться из этой кошмарной комнаты.