Михаил Георгиевич Гиголашвили 18 страница

— Встать! Угрозыск! — негромко произнес майор и махнул красной книжкой. — Руки на затылок! Стоять смирно! Капитан, арестовать!

Капитан рывком сдернул Бати со стула.

— Я? Почему? В чем дело? — пролепетал Бати в смятении.

— Позвать понятых! — приказал майор, ничего не отвечая.

Капитан, выглянув наружу, жестом выманил из скобяного ларька напротив двух неказистых продавцов в фартуках. Войдя, они испуганно прижались к стене.

— Вы — понятые при обыске, ясно? Начинай! — махнул рукой майор, сев на стул, где раньше сидел Бати. — Хотя подожди… Может, он добровольно выдаст нам драгоценности, оружие, наркотики?

— Драгоценности? Наркотики? — побледнел Бати. Только сейчас до него дошло, что это угрозыск, менты, собаки!

— Да. Где все это у тебя? — уставился на него майор.

— Ничего нету…

— Ключи от сейфа? — навис над ним капитан.

Бати дрожащими руками полез в ящик.

— Из карманов все на стол, — коротко приказал майор и стал внимательно перебирать удостоверение, зажигалку, ключи от машины, чей-то безымянный номер телефона (который сразу был отложен в сторону), бумажки, жвачки. Обыскивая Бати, Мака нащупал в его нагрудном кармане кольцо с аметистом, хмыкнул.

— Краденое, небось? … Где украл? — и, не слушая лепетанья Бати, заботливо положил кольцо на безымянный телефонный номер, а потом, взяв ключи, отпер сейф и извлек оттуда поочередно шприц, пачку денег и несколько колец.

— А это где взял? А? — грозно вопросил майор, ткнув пухлым пальцем в кольца и отодвигая шприц.

Бати совсем смешался:

— Не мое это… Деньги магазинные. А шприцем алоэ колол.

— Ты смотри, все они алоэ делают, за здоровьем следят! — усмехнулся Мака, а майор, переворачивая карандашом кольца, спросил:

— Чьи это кольца? Почему у тебя в сейфе лежат? Где ты их слямзил, ворюга?

— Это… просили продать… — прошептал Бати, проклиная себя за оплошность.

— Кто?

— Один человек…

— Я тебе покажу одного человека! Я тебе не одного, а много человек покажу! В тюрьмах и зонах их, как песка в пустыне! — пригрозил ему майор. — Все это ворованное, я уверен! — важно добавил он, не ожидая такой удачи: ведь проколы и шприцы — это одно, а непонятные кольца в сейфе — совсем другое! Пришел брать морфиниста, а наткнулся на вора или убийцу. Даже опиум ему подбрасывать не нужно — фактов хватает. Да и шприц имеется, эксперты узнают, какое такое алоэ этим шприцем ширяли…

Майор достал бланк и стал оформлять протокол обыска. Оба продавца испуганно смотрели в земляной пол, помалкивая. Мака отверткой шарил за плинтусами.

— Смотрите внимательно! — велел майор понятым. — Видите все это?

— Видим, видим, батоно милиция… — горестно кивали продавцы.

— Что это? — поднимал майор платком шприц.

— Это… это… чем это делают… плохие вещи… батоно милиция… шприц… такое… — боязливо промолвили те.

— А это? — поддевал майор карандашом кольца.

— Это… это… на пальце носят… да, кольца… кольца, да…

— А это что? — торжествующе выпрямился Мака и ткнул в лицо Бати пару патронов, припасенных в кабинете майора для верности. — От «Макарова».

— Пять лет обеспечено, подонок! — начал нагреваться майор. Фактов было предостаточно, чтобы перейти к угрозам и ругани. — Ну-ка, покажи вены!

Ошарашенный патронами, которых тут никогда не водилось, Бати закатал рукава. Майор просветленно улыбнулся:

— В городе лекарства нет — а он так плотно сидит! Где лекарство берешь, поделись! Да-а-а, — тянул майор, внося в протокол все обнаруженное. — Вот уже лет на пять-шесть и набежало…

— Раз патрон тут — значит, и оружие где-нибудь недалеко, — предположил Мака. — Где пушка?

— В чем я обвиняюсь? — побледнев, спросил Бати.

— Вот нахал, еще спрашивает! Ты за кого нас принимаешь, подлец? — вспылил майор, разводя руками и приглашая понятых полюбоваться этим наглым типом. — Тут на десять лет натикало, а он не понимает, в чем его обвиняют! Если б не в чем обвинять, мы бы на твою паршивую Дезертирку не приехали! Вот, все ботинки грязью заляпаны. — И майор высоко поднял ногу. — В общем, пошли. Разговаривать будем у Гвенцадзе! — И майор властно указал ошалевшим продавцам, где подписывать протокол.

— У министра? — тупо повторил Бати, съеживаясь от этого имени.

— Обязательно. Он все знает. Ждет. Меня, майора, лично послал тебя арестовать… Знает, что ты за птица… Пошли. — Майор, с трудом вылезая из-за стола, спрятал в карман протокол обыска, который продавцы подписали, не читая.

Мака, собрав в бумажный пакет со стола все, что там было, взял Бати за локоть и повел его из магазина. Майор пыхтел следом под испуганными взглядами торговок. В машине он сказал:

— Ты, оказывается, не только морфинист, но и бандит. Сядешь в камеру с самыми отпетыми — уж я позабочусь, чтоб они тебе задницу порвали. Патроны у него!

— Какой я бандит? — промямлил Бати, у которого давно уже похолодели руки и рябило в глазах. — У меня не было никаких патронов… Я стрелять не умею…

Майор не ответил, зловеще покачал головой и приказал шоферу «канарейки»:

— Давай на Веру, на улицу Казбекскую, где у него хата!

Услышав это, Бати одеревенел и замолк. О том, что у него есть хата на Вере, знали немногие. Раз это известно — то все, конец… Может, угрозыск взял Нугзара и Сатану, а те его заложили… А что еще? … Ширка? … Наркота? … Наркоманы настучали? …

Войдя в старый дворик с балкончиками и лестничками, провожаемые любопытными бликами соседей, они втроем поднялись на второй этаж.

— Зови понятых! — приказал майор.

Когда пришли две толстые соседки, майор объяснил им, в чем дело, указал, где сесть, и начал осматривать комнату. Мака принялся методично ворошить постель, заглядывать под матрас, перетряхивать журналы, шарить под диваном и за шкафами.

Майор вынул очередной бланк. Из шкафа, из-под простынь Мака извлек две видеокассеты, сунул одну из них в магнитофон, и вот уже под ойканье соседок на экране зашевелились руки, груди, члены, ягодицы.

— Порнография! — радостно провозгласил майор. — Еще статья, и немалая. Магнитофон конфискован. Гремишь на всю катушку. Кто ходит к нему сюда — проститутки, морфинисты, педики? — обернулся он к соседкам.

Те ответили:

— Никто не ходит. Мы никого не видели.

— Как это не видели? — хмуро уставился на них майор. — У вас что, глаз нету? Слепые? Как это в таком дворе вы можете чего-нибудь не знать? — повысил он голос. — Да вам известно, кто ночью сколько раз в уборную оправляться ходит!

— Ничего нам не известно! — проговорила более смелая старуха. — Он хороший мальчик, вежливый, воспитанный, в детстве на танцы ходил…

— На танцы, говоришь? — зловеще улыбнулся майор. — Да, у нас так: половина народа танцует, а другая — поет. Потому и живем хорошо. Бездельники, лишь бы за столом глотки драть да по хатам морфий делать! Только террором всех держать можно, как Сталин, Иосэб Бессарионович, делал! Ничего, и без ваших показаний обойдемся. На суде встретимся, где вы ответите за дачу ложных показаний!

Из кухоньки показался Мака с тазиком, на котором виднелись коричневые разводы.

— Химию варили! Или еще какую гадость.

— Молодец, Мака! А то этот гусь все переживал, что шприц его мы нашли, а лекарства нету!.. Вот и лекарство, — ласково обратился майор к Бати, а соседкам сказал: — Ну, как вам ваш танцор нравится?

— Уйме, уйме! — запричитали обе.

А Бати безразлично кивал, впотьмах шаря в обрывках мыслей и не отыскивая их концов и начал.

— Ладно, поехали, — наконец сказал майор, поднимаясь и указывая на спортивную сумку. — Складывай все туда. Видеомагнитофон, кассеты. Вон тот «Шарп» тоже. Все ворованное, краденое. Все конфисковано. Тазик с героином не забудь. Бери сумку, — приказал он Бати. — Ты, Мака — телевизор! А факты дайте мне. Дотащим как-нибудь до машины…

Оглянувшись, он убедился, что конфисковывать больше нечего.

— Подпишитесь!

Соседки подписались.

— Квартира опечатана, — объявил в заключение майор, подождал, пока все выйдут, и кое-как приладил к дверной ручке бумажку с печатью.

Молча доехали до отделения. Там майор первым делом отправил арестованного в подвал, отпустил домой Маку, послал шофера за едой. А сам запер кабинет, снял китель, расстегнул рубашку, включил вентилятор, достал из холодильника пиво, водрузил телевизор на стол, подключил к нему видео и сунул одну из порнокассет — теперь можно расслабиться после удачной операции.

Очнувшись, Пилия был не в силах пошевелиться. Одеревенелое тело закоченело. Скосив глаза, он разглядел, что лежит на пыльной земле в полутьме сарая и опутан толстой веревкой. Снаружи доносились тихие голоса и треск огня.

Скрипнула дверь, вошли Убайдулла, за ним еще кто-то… Что-то сказали… Над ним наклонились, крепко ухватили за веревки и грубо, как барана, поволокли по земле. Он крикнул, но мгновенно получил башмаком по лицу и только тут до конца осознал, что связан и обезоружен.

Пока его тащили волоком в глубину сада, к костру, он вспомнил, где он и что с ним. Камни впивались в тело, щеку жгла пыльная земля. Подволокли к огню. Толстый рябой Убайдулла злобно проговорил:

— Ну, ментовски морды! Чичас зуба выбьим, рука-нога ломаем, уши режем! — Говоря это, он деловито раскладывал вокруг себя какие-то железки.

От огня поднялся молодой хилый узбек. Пилия в ужасе увидел, как он с вожделением поднял с земли лом. Паико сидел по другую сторону костра. Перед ним на земле валялась распотрошенная сумка Пилии.

— Ты что, брат, спятил? — спросил у него тихо Пилия. Внутри все высохло от какого-то яда, которым его опоили.

Паико поднял красные глаза и потряс в воздухе удостоверением:

— Это что?

— Удостоверение…

— Значит, ты мент? Пес? Сука? Цветной?

Пилия молчал. Убайдулла пробормотал несколько фраз по-узбекски. Паико продолжал:

— Как ты тут оказался?

— Меня прислали, я же говорил.

— Кто, менты?

— Какие менты?

— А кто?

Пилия с трудом соображал, что ответить. Тогда Убайдулла буркнул что-то вроде: «Аллабисмала! » и плашмя ударил его ладонью по лицу. Молодой узбек с ломом начал обходить костер, как бы примериваясь, куда нанести удар. Паико настороженно молчал.

— Успокой этих скотов, — сказал ему Пилия, чувствуя, как из носа сочится кровь. Голова раскалывалась от боли.

— Ты пса погана! — вновь обрушил на него кулак Убайдулла.

Молодой узбек стоял в ногах Пилии. Тот видел его крысиную мордочку и лом, дрожащий в руках.

— Все чисто, Паико, поверь! Дай объяснить! — собрав силы, сказал Пилия в приливе ненависти и страха.

— Откуда ты? Кто послал тебя? Почему прятал ментовскую ксиву? А это что? — взвизгнул Паико, потрясая в воздухе бланками и пистолетом.

— Чичас он говорит, аллабисмала! Дай лома! — Убайдулла жестом потребовал у молодого лом.

Тот не хотел отдавать, но Убайдулла рыкнул, и тот, нехотя отдав ему железку, вернулся на свое место. Убайдулла концом лома больно ткнул Пилию в бок.

— Как ты, цветной, оказался здесь, в чистом месте? — уставился на него Паико. — Почему прятал книжку, дуру, ордера? Кто ты и зачем явился?

— Я не успел. И знаю немного. Тебе собирались позвонить! Не торопись, не делай ошибки! Пойми, я просто не успел объяснить…

— Как это так? Чай выпить успел, опиум схватить успел, а главного не сказал?

Убайдулла сунул острие лома в костер и начал его нагревать:

— Чичас уши дыра делать…

Пилия в замешательстве пытался собраться с мыслями. Должны ведь были звонить! Не позвонили? А может, это ловушка? И Большой Чин решил таким образом избавиться от него? Но за что, ради чего, почему? …

— Послушай, поговорим спокойно! Без этих дел. Убить всегда успеете…

— Хе, — усмехнулся Паико. — А ты сам людей убиваешь без пыток? Или как?

— Я никого никогда не мучил, у меня другая работа. Я в Минюсте работаю…

— Знать ничего не хочу! Чтоб все ваше отродье передохло! Хорошо, поговорим, перед смертью полезно поговорить, — вдруг согласился Паико и забросил в рот кусочек опиума.

Убайдулла старательно ворочал ломом в углях, ворча.

— Тебе должны были позвонить, из Тбилиси, — начал Пилия.

— Кто?

— Не знаю точно.

— Как, и этого не знаешь? — удивился Паико, а Убайдулла со словами:

— Собак, крутит-вертит! — вдруг вынул лом из костра и приложил его к ноге Пилии.

Задымилась материя, пошел запах жженого мяса. Пилия взвыл.

— Он тебя пока только предупреждает, чтобы парашу не нес. А когда начнет пытать, так ломом будет глаза выжигать, а ножом яйца крошить. Они, узбеки, в этом деле молодцы, без нервов… — сказал Паико. — Так что лучше правду говорить.

— Неужели ты думаешь, что я приехал сюда по милицейскому заданию? Один? Прилетел из Тбилиси сюда, в Узбекистан, чтобы вас брать? В одиночку?! Вас всех? — почти кричал Пилия. — Ты в своем уме?

— А кто вас знает, псов? Может, ты такой наглый? Или пришел понюхать? Мало ли что… Кто тебя послал сюда? Кто дал накол? В чем ты должен был помочь?

Пилия назвал фамилию Большого Чина — больше ничего он сообщить не мог.

— Это кто, генерал ваш?

— Нет, большой человек…

— Как, ты сказал, его фамилия?

Пилия повторил. Паико задумался. Вроде он слышал когда-то от Долидзе эту фамилию…

— Он вызвал меня и сказал, чтобы я поехал по этому адресу и помог тебе вывезти чемодан с опиумом. И добавил, что этот чемодан — его. Вот и все. Да, сказал еще, что тебе позвонят, предупредят… А я в юстиции работаю, в кадрах, потому у меня ментовская ксива. Думал, оформим как задержание — легче товар везти… Ни один мент не прилепится…

Паико закурил сигарету. Вообще-то он просил дядю помочь, но чтобы мент, капитан? … Странно. С другой стороны, в словах мента была логика. А то, что менты на все способны — Паико не сомневался: за деньги мать родную продадут. С третьей стороны, если этого мента похоронить тут — может выйти нехорошая история… Пилия обрадовался: Паико опять что-то сказал узбекам. Те обиженно замолчали. Убайдулла бросил лом.

— А для чего тебе эти пустые ксивы? — вновь подозрительно переспросил Паико.

— Ордера? Я же сказал: так товар везти легче. Если что — я тебя поймал, арестовал и везу в Грузию. Оформим как надо.

— Этого еще не хватало! — пробурчал Паико, но, опять уловив в словах Пилии возможную правду, решил: — Ладно, я сам позвоню в Тбилиси дяде, завтра же утром пойду на почту и позвоню. Но если ты солгал — они закопают тебя вот здесь, в саду!

«А если я вырвусь — сам всех закопаю! » — с яростью подумал Пилия, мучаясь от унижения и ожога, и отозвался:

— Позвони. Убить всегда успеешь. И скажи, чтобы развязали.

Убайдулла что-то тихо сказал по-узбекски Паико. Тот возразил. Убайдулла опять что-то проворчал, со злостью начав копаться ломом в костре. Завязался спор. Убайдулла возмущался, указывая то на Пилию, то на сад, то на дом, то бил себя по плечам, то разводил руками. «Погоны!.. » — понял Пилия. Паико, подняв руку, отвечал. Наконец он соизволил перевести:

— Он говорит, что отсюда еще ни один цветной живым не уходил… Вон лопаты уже принесли.

— Это ты виноват. Вместо того чтобы поговорить по- человечески, разобраться, такое делаешь! Меня потому и прислали, что так безопаснее: кто мента арестует? Ордера для этого взял — если что, я тебя везу в Тбилиси! Я на задании, никто не придерется! — твердил, как автомат, Пилия.

— Почему раньше молчал? — в который раз ощерился Паико.

— Мы же земляки, братья, что ты в самом деле! — продолжал Пилия.

— Заткнись! Черви твои земляки, гниды твои братья! Мент не может быть моим братом! Вот они, узбеки- братья, а ты кто? Пес! Я в зоне клятву давал…

— Клятвы? Кончилось то время! — не удержался Пилия. — Не делай глупостей, позвони в Тбилиси и все узнай! Хуже чтоб не было…

— Узнаю, не сомневайся. А ты лежи до утра.

— Развяжи меня.

— Нет, — отрезал Паико.

Убайдулла все это время смотрел то на Пилию, то на Паико.

— Слушай, а ты не думаешь о том, что будет, когда все выяснится? — собрался с силами Пилия.

— А что будет, когда все выяснится? — насмешливо уставился красными глазками Паико. — Ничего не будет. Каждый поступил бы так же. И ты в первую очередь. Спасибо скажи, что не порешили тебя сразу, до утра ждем.

В конце концов Пилию оттащили в сарай. Привалившись к щелям, он слышал ранние крики петухов, квохтанье кур, надсадный собачий лай. В голове — полный сумбур. «Всех перебью! » — в ярости думал Пилия, вспоминая костер и мерзкие прыщавые хари узбеков. Без оружия он был как без рук.

Катаясь в забытьи по земле, в жажде от проклятого зелья, которым его опоили, проклиная все на свете и готовясь к смерти, он вспоминал тех, кого сам ловил, бил и пытал. И поклялся себе, что если останется жив, то никого в жизни пальцем не тронет. «Бог, прости и помилуй меня! Помоги, если можешь! — по-ребячески шептал он, первый раз в своей жизни всей душой воистину желая, чтобы Бог был, услышал и помог. — Если останусь жив — никого пальцем не трону, уйду из милиции, буду жить тихо, молиться каждый день, свечки ставить! »

Но Пилия знал, что будет убит. Его била мелкая дрожь ужаса, потом он каменел в поту. Силы ушли. Кости размякли. Плоть распалась в прах. Ничего, кроме сквозняка смерти. Ни сил, ни мыслей… Вдруг стало безумно жаль — не себя, а всего, что есть на земле и чего он больше не увидит, если умрет: деревья, реки, солнце, улицы, машины, лица жены и дочери, мебель, собаки и птицы, небо… Все это будет жить, а его не будет…

Потом мысли и чувства Пилии, сделав круг по небу, возвращались на землю, и вспыхивала надежда: а вдруг Паико удостоверится в его словах и освободит его? … Нет, вряд ли… И он опять со всей отчетливостью вспоминал угрозы Убайдуллы, и вожделение на прыщавой мордочке узбека, и свое бессилие, беспомощность связанного барана. И опять клялся Богу в том, что если выйдет живым из этой переделки, то не будет никому делать зла, хотя на задворках души маячила яростная мысль о мести мучителям.

И Бог не оставил его: рано утром кишлачный почтальон, резвый пожилой узбек на ржавом велосипеде, привез телеграмму от Долидзе: «Человек послан, ждите».

Теперь Пилия сидел в двухместном купе поезда «Андижан — Москва» напротив спящего Паико, пил зеленый чай. Под койкой покоился объемистый чемодан неказистого вида, перевязанный веревками. Пилия глотал холодный чай, поглядывая на Паико, и дожидался ночи.

Поезд шел через Казахстан. За окном одна и та же картина — бескрайние коричневые степи, серые поля, опять степи, деревеньки с редкими станциями, где по перронам ходили бабы в кирзовых сапогах и в голос матерились. Пилия поглядывал на Паико. Что-то словно просилось наружу, но он сдерживался, пил чай, ел холодную курицу, смотрел в окно и ждал ночи.

Ему не нравились жесткие редкие волоски на куриной ножке, но Пилия все равно кусал ее, стараясь не смотреть на Паико. Хотя глаза сами собой останавливались на спящем воре. Решение было принято еще там, в сарае. От Паико надо избавиться. «А как же клятвы перед Богом? » — вспоминалось ему, но он одергивал себя: клятва действует после Паико. Да и одним подонком меньше — разве Богу не лучше? И успокаивал себя тем, что Паико — мразь, которую надо убрать. Да и кому нужен свидетель, знающий о тридцати килограммах опиума? Никому! Жаль, оружие пришлось подарить Убайдулле «за беспокойство», иначе не выпускали. Ничего, и без пушки можно обойтись, есть способы…

Ровно в три ночи Пилия тихо поднялся с койки, проверил, заперта ли дверь, украдкой вытащил из сумки веревку — кусок той, которой был связан (он сумел отрезать и спрятать его, когда обматывали чемодан). Некоторое время смотрел на спящего, что-то прикидывая. Потом, ринувшись на него, одним резким движением обмотал веревку вокруг тонкой шеи и начал тянуть ее изо всех сил в разные стороны.

Что-то неистовое словно вырвалось из него помимо его воли. Паико дергался, как от щекотки. Пилия ногой наступил на один конец веревки, а руками стал тянуть за другой. Лицо Паико налилось кровью, и показалось, что оно сейчас с треском лопнет, как кровяной пузырь, и обдаст Пилию кровью.

Но тут он услышал хруст и сразу почувствовал, как тело обмякло. Не в силах остановиться, Пилия все тянул и тянул, и ему чудилось, что не он тянет веревку, а она тянет его руки, не отпускает, держит намертво… Наконец до него дошло, что все кончено…

Тогда он бросил веревку на труп и дрожащими руками стал открывать окно. Ветер заметался по купе. Пилия бегло обыскал тело, забрал из кармана кусок опиума. Сорвал с шеи трупа веревку и вышвырнул ее в окно. Потом принялся поднимать тело. Тут ему показалось, что в коридоре кто-то топчется возле купе. Оставив труп, замер, прильнул к двери. Нет, померещилось… Скинув со стола снедь, Пилия принялся втаскивать труп на стол, а потом протискивать его в наполовину открытое окно. Еще несколько секунд — и Паико, стукнув его по лбу ботинком, вывалился наружу. Пилия услышал треск придорожных кустов, испугался и стал поспешно закрывать окно. Но оно не поддавалось.

В купе метался ветер, неестественно завывая. Пилии чудилось, что он слышит какие-то слова, слоги, проклятия.

Он не знал, что делать. Рвал заевшую раму. Затем лег на койку и начал снизу ногами толкать окно вверх. Тут взгляд его упал на сумку Паико. Он бегло просмотрел содержимое и стал вышвыривать за окно все из сумки, а потом кинул и саму сумку, тоже громко затрещавшую в кустах. И вновь занялся окном. Наконец, оно со скрежетом поддалось, а Пилия полетел вниз и ударился головой о полку. Придя в себя, прислушался. В коридоре было тихо. Тогда он потушил свет и затаился, проглотив кусочек опиума.

До утра Пилия лежал в трансе, чутко прислушиваясь к звукам, идущим из-за двери, и иногда поглядывая в темноте на свои руки, которые будто вспоминали то, что они сделали. Странно — он с закрытыми глазами смотрел на свои руки — и видел их! Так же, не открывая глаз, он мог видеть и купе, и черную дыру динамика в потолке, и зловещий блеск шарниров, когда мимо проскакивали огни встречняков… «Не первое, но последнее… Не первое, но последнее…» — вертелось в пустой голове.

Под утро Пилия не выдержал, вытащил чемодан, распутал веревку и открыл его. Тридцать брикетов опиума завернуты в целлофан, плотно уложены и хитро пригнаны, пересыпаны урюком и покрыты слоем чернослива. Он съел один урюк, закрыл и запер чемодан, сунул его на место, а веревку выбросил в окно, потому что вид у Пилии был не деревенский, а только деревенские обматывают чемоданы веревками. Теперь его беспокоила высадка из вагона. В Саратове надо пересесть на другой поезд, идущий в сторону Черного моря.

Утром, заплатив за чай, Пилия вышел на перрон, не забыв забрать билеты у проводницы, которой он вскользь бросил, что его спутник высадился раньше и она может продать их купе до Москвы, что очень обрадовало ее, и она даже помогла Пилии выгрузить чемодан, приговаривая:

— Уф-ф-ф!.. Что, золото везешь, красавчик? …

— Лук. Лук. Много лука, — вспомнил он самсу и словоохотливого шофера.

С трудом подняв чемодан («правда, как бомба…»), Пилия нашел кассы и с помощью удостоверения (которое милостиво оставил Убайдулла), взял без очереди билет до Краснодара. Надо было ждать несколько часов. Потом еще одна пересадка — до Сочи, а там — еще одна, уже до Тбилиси. Народу в зале оказалось полно.

Он не понес чемодан в камеру хранения, прекрасно зная, что если и ловят на вокзалах — так возле камер хранения, а свернул к ресторану, сдал чемодан в гардероб, кинув пятерку швейцару, начавшему ныть, что багаж принимать запрещено.

— Я быстро, папаша, только поем чего-нибудь. — Надо было запить таблетки горячим чаем.

— Лады, — согласился швейцар и стал, кряхтя, стаскивать чемодан со стойки. — Ну и тяжеленный… Камни там? … И сумку давай, спрячу. Денежку еще одну не забудь, за опасность…

— За какую опасность? — Пилию резануло это слово.

— Как же, дирехтур обходы делает… что да чего… чтоб не нарушали…

Поколебавшись, он отдал и сумку, кинув на стойку мятую пятерку.

Не отвечая на ласковые взоры изношенной официантки с дряблой индюшачьей шеей, заказал чай и шницель, быстро управился. Официантка, принимая деньги, предлагала еще кофе и постель — «если переночевать негде». Пилия вежливо отказался («лучше под забором, чем с такой образиной»).

Когда он вышел из ресторана, швейцара за стойкой не оказалось. Он перегнулся за стойку — ни чемодана, ни сумки!.. Кровь ударила в голову. Обретя сразу множество глаз и ушей, Пилия, как локатор, повернулся вокруг своей оси и увидел три пути: один — в ресторан, второй — к выходу, откуда пришел, и третий — по коридору. Он ринулся по коридору.

Это было непонятное место со множеством табличек. Он даже не услышал, а почувствовал за одной из дверей шевеление. Рванул ее, распахнул. Перед ним стоял швейцар.

— Чемодан! — кинулся к нему Пилия.

— Какой чемодан, чегой? — заквохтал швейцар, подслеповато щурясь.

Пилия схватил его мертвой хваткой за горло.

— Где чемодан? — прошептал он, зажав старческий кадык и ощущая запах пота от затхлого кителя.

Швейцар замахал руками. Пилия отпустил его. Старик зашелся в кашле.

— Чтоб тебе провалится, ироду! — выдохнул он. — Я и не разглядел… Тут твой чемодан, будь он проклят! Уборщица сигнал дала, что дирехтур обход делает, я и решил стащить в каптерку.

— Я тебе покажу каптерку! Где вещи?

— Вон, у тумбочки.

Подхватив чемодан и сумку, Пилия бегом спустился в зал ожидания и плюхнулся возле светловолосой женщины. Сидел несколько минут, остывая после шока, но ничего не получалось. Он попытался взять себя в руки. Неимоверно хотелось курить, но Пилия боялся покинуть чемодан или привлечь внимание.

Зал задыхался от жары. Где-то под потолком противно шлепали лопасти вентилятора. Напротив дико, как лошадь, всхрапывала слоноподобная старуха. Язык ее багровым обрубком свисал изо рта. Старуха мощно, надрывно дышала во сне, и мухи обильно ползали по ее лицу, пропадая в глубоких морщинах.

Пилия обреченно покачал головой — нелегкий путь ожидал его в это отпускное время… Женщина словно в ответ мило улыбнулась. Он тоже выдавил гримасную улыбку и решил немного поговорить с ней, памятуя о том, что сам во время рейдов меньше всего обращал внимание на флиртующие парочки. Выяснилось, что женщину зовут Ланда, она из Риги, а это ее дочь, Нарита. Они завели разговор, который постепенно стал даже немного занимать его, хотя Пилия ни на секунду не забывал о чемодане.

Вдруг женщина сказала:

— Смотрите, что это там? — и показала взглядом в глубину зала.

— Где? — вскинул глаза Пилия и увидел, как наискосок от него, метрах в тридцати, двое милиционеров проверяют документы.

Один — лейтенант цыплячьего вида, другой — помоложе и покрепче, сержант. Было видно даже издалека, что им доставляет большое удовольствие бесцеремонно ходить среди уставших людей, требовать документы и нагонять страх. Вот они грубо потрясли за плечо спящего мужичка, жестами потребовали паспорт, а потом молодой сержант властно указал куда-то на пол. Мужичок полез вниз, и по его движениям стало ясно, что он открывает сумку или чемодан. Милиционеры глянули косо и пошли дальше.

— Что это они? — в замешательстве спросил Пилия у Ланды.

— Проверяют, — ответила она. — Убийств много, грабежей. Может, ищут кого…

— Патруль, — добавила дочь. — Ненавижу русских. Хуже немцев!

«Этого еще не хватало! » — подумал Пилия, воочию представив себе, что может случиться, если они откроют чемодан. И опять мысленно обратился к Богу: в секунду мелькнуло что-то неуловимое, какой-то клубящийся свет — ударил, ожег, осветил, отпустил…

Он всем корпусом повернулся к женщинам — в них он сейчас почуял единственное свое спасение.

Вот милиционеры ближе… Еще у кого-то попросили документы, указали на багаж: «Открыть! »

— Псы проклятые! — в сердцах произнес Пилия и стал что-то говорить Ланде, отчего та засмеялась.

Что он говорил — он не знал: говорилось само собой. Пилия только был уверен, что надо заставить ее улыбаться. Тогда со стороны будет видно, что женщина с ним в милом контакте и никакие проверки их не беспокоят. Ловят тех, кто нервничает и мечется. Она охотно смеялась. Пилия не смотрел в сторону милиционеров, но краем глаза фиксировал, что они тщательно прочесывают зал.

Вот они подошли вплотную… Лейтенант мигнул младшему на небритого моряка, а по Пилии прошелся малоприветливым взглядом.

«Какой он огромный! » — со страхом подумал Пилия про чемодан, который, казалось, сам вылез прямо к сапогам лейтенанта. Он хотел ногой задвинуть чемодан глубже под скамью, но удержался от этой глупости.

Сержант затряс моряка.

— Пьяный, что ли? — предположил лейтенант.

Сержант принюхался:

— Не. Дрыхнет. Гражданин, здесь спать нельзя!

— Почему нельзя? — вдруг удивилась Ланда. — Здесь ведь зал ожидания! И отчего не поспать, если поезда на сутки опаздывают?

Пилия испугался, как бы ее вопрос не рассердил лейтенанта.

— А что, правильно — храпят, мешают! — льстиво поддакнул он, указывая на старуху. — Разве красиво? Антисанитария!

Старуха дышала во сне, как загнанная лошадь. Мухи беспрепятственно заползали в пещеру открытого щербатого рта.

— Да уж… — покачал головой лейтенант. — Видок…

Сержант в это время проверил документы у заспанного моряка и теперь не знал, что делать. Лейтенант, что-то вспомнив, вытащил из кармана какую-то фотографию и засверлил взглядом Пилию, потом подозрительно спросил: