Михаил Георгиевич Гиголашвили 16 страница

Старейшины понурились. Опять война… Когда же придет этому конец? … Нет покоя. Снова есть камни от голода и хоронить детей, зарезанных ятаганами… Все и так пропиталось кровью, скоро в Иберии будут расти пурпурные деревья и алый виноград!.. Но что могут сделать они — малые роды горного села? …

— Неужели Армази не может защитить нас? — недоумевали старейшины. — Мы исправно приносим ему жертвы, работаем, как волы, платим подати. Чего еще надо ему от нас?

Некоторые даже стали роптать, что, возможно, медные болваны Гаци и Гаими[28] и вовсе не способны отвести беду: просто сидят себе, выпучив изумрудные глаза, но сабли в их руках заржавели, и мыши проели дыры в их некогда золотых кольчугах и серебряных латах.

— Отец-Кавказ спасет и укроет! Так было, так будет! Все в руках Барбале! Мы только частицы мира! Свет да будет с нами! — обнадежил шаман.

От застолья, больше похожего на поминки, отказался, но старейшины упросили не обижать их, взять хурджин с едой:

— Не побрезгуй! Прими!

Отойдя от села, за старой овчарней, шаман выбрал пустое место, начертил круг и приложил к нему ухо. Далеко ли брат Мамур? … Скоро ли будет? …

Слух шамана пошел сквозь землю. Гуденье корней, журчанье вод, перебранки жуков… Ниже — шорохи землероек, шепот червей, тихие ссоры личинок… Шипенье угля, стуки железа, всплески, бурленье, стоны… слабые шумы… А дальше — слепое урчанье духа Задена.

Скоро он нашел то, что искал: легкие, редкие щелчки ступней о землю. Это брат Мамур! Он недалеко. О, брат Мамур умеет не только взвиваться в воздух и сидеть рядом с птицами, но и бежать без устали много дней особым скоком. Скоро, скоро он будет здесь! Вместе они сумеют изловить беса-беглеца».

Гоглик закрыл рукопись, облизал пересохшие губы.

— Что это такое — родовая память? А что такое род? — спросила Ната.

— Ну, это ты, и твои родители, и родители твоих родителей, и их родители и так дальше…

— Докуда?

— До обезьяны, до маймуна[29], докуда же еще? — убежденно ответил Гоглик. Насчет обезьян он помнил точно — как раз вчера они весь урок смеялись над бородатым Дарвиным, которому пририсовали очки и зубчатые рожки, отчего он стал похож на пьяного ежика-очкарика.

— Сам ты маймун! — обиделась Ната. — Я произошла не от них. И мой род тоже.

— А от кого?

— От кого, от кого… От бабочки!

— От бабочки? — засмеялся Гоглик. — Откуда тогда у тебя руки-ноги, нос, уши? — Он хотел добавить еще кое-что, но сдержался, памятуя о девичьей обидчивости. — Ведь у бабочек нет рук и ног!

— Потом выросли, что тут смешного? Эволюция! — строго посмотрела на него Ната. — А родовая память — это когда ты помнишь то, что было раньше, до тебя. Ясно?

— Нет, неясно. Как я могу помнить то, что произошло до меня? — удивился Гоглик, но тоже решил показать себя. — А вот недавно по телевизору про индейцев фильм показывали, там их по-разному зовут: или Белый Орел, или Сильный Медведь, или Быстрый Ветер… Вот скажи — кто такой Синтар, например?

— Не знаю.

— Синий Таракан! А Хитбор? … Хитрый Бобер!

И пошло-поехало:

— Подвижный Хорек? Подхор!

— Разумная Муха? Размуха!

— Гордый Морж? Гормо!

— Бешеный Голубь? Бешгол!

— Пестрая бабочка? Песбаба!

— Тупой осел? Тупое.

— Крипет! Умбелка! Гломут! Черка!

Это так развеселило детей, что по дороге домой они давали имена всему, что видели: вот глупмил жезлом машет, красмаши едут, в больмаги люди заходят…

И дома, вечером, когда взрослые смотрели телевизор, Гоглик по телефону надоедал Нате, заставляя повторять за ним всякие глупости типа «Умочка села в сумочку», «Хитлоп ест укроп», «Выбук лишился рук», «Бляс пустился в пляс». Он так настаивал, что она не могла отказать. А Гоглик, вслушиваясь в ее голос, млел от непонятного, но ощутимого счастья.

Утром Нугзар проснулся раньше всех и позвонил в Тбилиси. Жена односложно сообщила, что все в порядке, только при странных обстоятельствах убит Жужу, да еще являлся некий Бати и довольно злобно сообщил ей, что неделю назад похоронили его дядю, гинеколога Давида Баташвили, умершего от инфаркта, и настойчиво интересовался, где Нугзар. Ответа, конечно, не получил, потому что она сама не знает, где муж.

Нугзар повесил трубку и некоторое время сидел, раздумывая. Умер гинеколог один? Если нет, то кого успел назвать перед смертью? … Их лиц под чулками он не видел и имен не знал. Но вполне мог сказать о Гите. Значит, арест Гиты — дело времени. И вообще Гита стала обузой… О Бати тоже надо крепко подумать. Еще и Жужу убили…

Из близких ему воров этот — уже третий, который уходит на тот свет «при странных обстоятельствах», хотя все трое знали жизнь не понаслышке и старались в «странные обстоятельства» не только не впутываться, но и выпутывать себя и других. Кто следующий после Жужу?

Неужели угрозыск и КГБ начали отстрел хищников, как обещал начальник оперчасти в зоне, где Нугзар сидел последний срок? … Если это так, то, значит, воровской закон скоро сгинет — уберут тех, кто изучил и почитал закон, и придут те, кто его не знал и знать не хочет. И там, где вор часами вел беседы, чтобы понять, объяснить, довести до ума, примирить, помирить, рассудить и распутать, теперь будут зиять дыры от автоматных очередей. Уважение к авторитету заменится страхом перед беспределом.

«Перестройка! » — мрачно усмехнулся Нугзар, вспомнив глупое слово, порхавшее по устам. Законы зон строились веками — разве могут они рухнуть от какой-то перестройки? Но они изменятся. Для этого надо немного: втоптать в грязь все прежнее, чтобы доказать свою правоту. Недаром любимый тост Жужу был несложен: пить за старое, чтобы молодое боялось… Значит, плохо пили, раз оно не боится!..

Нугзар пожалел, что не спросил, каковы «странные обстоятельства», при которых погиб Жужу Дидубийский. Прежде, чем им стать, тот был Алеко Боцвадзе, студент-отличник из прекрасной семьи, окончил с золотой медалью институт, но свернул на новый путь и принялся грабить богачей и нуворишей, а деньги отдавал в общаки и воровские кассы. Потом в зоне стал вором, не запятнавшим рук кровью, а рта — бранью. Он мирил людей лаской и решал споры смехом. Все зоны молились на него, пока какой-то пьяный вертухай не изувечил его поленом, после чего Алеко охромел, ослеп на один глаз, озлобился, назвался Жужу и начал матом и кровью наводить порядок в зонах так жестоко, что его стали сторониться воры и бояться друзья. Конечно, Нугзару он не смел говорить лишнего, но других гонял беспрерывно и до того беспощадно, что Нугзар только дивился подобной перемене. «Кто следующий? … И какой номер у меня в их списках? …» — чувствуя легкий озноб, думал он, направляясь в комнаты люкс. Ясно, что в Тбилиси возвращаться пока нельзя.

Гита спала одна на двуспальной кровати. В зале, на раскрытом диване, храпел Черный Гогия, обложенный с двух сторон подругами Лялечки. Вечер после ресторана завершился, как обычно.

Бесцеремонно хлопнув дверью, Нугзар двинулся дальше и нашел Сатану в дальней комнате. Лялечка посапывала на его мощной груди. С трудом растолкал Сатану. Тот рывком поднялся, отчего Лялечка, бормотнув, сползла на пол.

Вышли в ванную. Там, в раковине, валялась пачка «Мальборо», на краны были намотаны женские трусики, на крюке душа болтался презерватив.

— Баташвили умер, — тихо сказал Нугзар.

— Бати? Нодар? — удивился спросонья Сатана.

— Какой Нодар? Старик Давид! Гинеколог. От инфаркта.

— О! — повел головой Сатана, просыпаясь. — Хотя что там… Мы же не доковырялись до «Скорой»…

— Да… Теперь не только грабеж с истязанием, но и смерть. На нас.

— А кто в курсе, что мы там были? И потом — не мы же его убили!

Нугзар поморщился:

— Бати все знал! Будут они разбирать, мы его доконали или не мы… Из гостиницы надо уходить. Весь этот бардак кончать. Бати мог давно продать. К моей жене являлся, наглая морда, выспрашивал, где я. Племянник на родного дядю накол дает!.. Он на все способен, паскудина…

— Когда уходить? — встревоженно схватился Сатана за спасительный клок на лбу.

— Сейчас. И еще… Гиту придется убрать.

— Гиту? — поморщился Сатана.

— Да. Ей все известно. В конце концов она вернется в Тбилиси и не сегодня-завтра ее выловят и расколют.

— Но… Может, она будет молчать? — растерянно выдавил Сатана. — Хорошая телка, жалко.

Нугзар усмехнулся:

— Жалко у пчелки в заднице. Человек молчит в одном случае — если он мертв. Во всех остальных случаях говорит. Что делать? Выхода не вижу. Скажи, если его нашел.

— Тогда и Бати тоже…

Нугзар склонил голову:

— Может быть.

Сатана молча вертел клок. Потом пробурчал:

— А Черного Гогию куда?

— Гогия ничего не знает. Мы не можем таскать его с собой вечно — мы не лазарет и не походная больничка. Пусть отправляется домой. Дадим ему денег — и все.

— А если он скажет, что видел нас?

— Кому? Ты думаешь, он что-нибудь видит? Или помнит? Или соображает? Мало ли кого и где он видел… Тем более, нас тут скоро не будет…

— А где мы будем?

— Посмотрим, — уклончиво ответил Нугзар. — При деньгах это можно хорошо обдумать.

Сатана вздохнул, огляделся:

— Давай заглотнем кодеин, а то мне плохо.

— Делай что хочешь, — с некоторой брезгливостью ответил Нугзар и отправился к Гите.

В комнате он долго смотрел на нее. «Нельзя смотреть на спящих! » — говорила ему мать. Но он не мог преодолеть в себе этой странной привычки. Для чего Нугзар так делал — он не знал, но чувствовал, что в эти моменты понимает душу человека. Бывало, в зоне он по нескольку месяцев смотрел на одного и того же спящего зэка, и тот становился его рабом. Глядя сейчас на Гиту, Нугзар не чувствовал ни жалости, ни волнения — одно безразличие: она сама выбрала свой путь. Он знал, что это надо сделать. Как сделать — уже иной вопрос. Если бы гинеколог не умер — другое дело. Нугзар не оставлял следов. Не оставит и сейчас. И подонка Бати стоит убрать, хотя Бати, если заложит, будет сидеть и сам… Надо надеяться, он это понимает своей трухлявой башкой…

Очнулись девочки около Гогии. Кряхтя и охая, сползли с дивана.

— Мамочки, чугунок болит с похмелюги! — запричитала одна, шаря в поисках туфель. — Машка, ты мои копыта куда закинула, блин?

Вторая молча искала юбку, а на повторные вопросы лениво откликнулась:

— Шла бы ты, Наталия, куда подалее!

— Доброе утро! — вежливо поздоровался с ними Нугзар. — Плохо себя чувствуете?

— Ой, плохо, родной! Головка бо-бо! Выпить нет ли чего горячительного? Ты самый тут главный, прикажи!

— В холодильнике.

Девочки направились к холодильнику и дернули по сто граммов. Лица их стали светлеть и разглаживаться.

— Здесь как, вчерась все спокойно было? — подозрительно оглядываясь, спросила полненькая Машка.

— Да вроде битой посуды не видно. Все хорошо, девочки, — улыбнулся Нугзар, привыкший к тому, что там, где он, все всегда спокойно. — Ты очень красиво исполняла на Гогии танец живота…

— О, Гогия! — закатила глаза худая Наташка и с похмельной доверительностью сообщила Нугзару: — Знаешь, в конце концов он проснулся и так нас отодрал, что меня до сих пор колотун бьет. Прямо суперзверь! В прокат не дашь?

— В прокат? — удивился Нугзар.

— А чего? Мы его нашим бабам на сеансы одалживать будем. Им же тоже интересно на такое посмотреть… Не каждому дано…

— Но он редко просыпается, — предупредил Нугзар.

— Разбудим, милый, не бойся, мы слово петушиное знаем! — засмеялась Наташка, застегивая лифчик и отправляясь на поиски трусов.

— И козлиное, — поддакнула Машка, выела дольку лимона и поморщилась.

— Но учтите, его надо кайфом кормить, а то ничего не получится, — продолжил Нугзар. — Без кайфа с ним мама родная разговаривать боится. Да и он вряд ли трахаться захочет на трезвяк.

— Понятное дело — наркуша. Клиентки покормят. У нас четко: дамы угощают кавалеров… Мы его, золотого, поселим на хате и будем к нему бабскую клиентуру водить, а он нам — долю отстегивать, ну, как обычно. Сейчас это самый доходный понт — бордели для баб.

— Перестройка! — поддакнула Наташка из ванной. — Он, кстати, не буйный?

— Нет, он тихий, разве не видно? — сказал Нугзар. — Но если без кайфа останется — тогда о-о! Не дай Бог!

— Яснее ясного, кайфун. У него и стоит так здорово оттого, что он в кайфе. Он, между прочим, не кончил… — уточнила Машка.

— Кончил! — натягивая трусы, возразила Наташка.

— Когда, интересно знать? — взвилась подруга.

— А вот тогда! Много ты помнишь, пьянь! Если б не я — не кончил бы, блин! Ты только о себе заботилась, я видела! Сучка лохматая!

— Не ссорьтесь, девочки! — остановил их Нугзар.

— Ладно, дай тогда сигаретку.

Он указал на блок, лежащий на подоконнике. Наташка подскочила, вытащила пачку, а вторую украдкой спрятала под кофтой.

— А где вы его поселите? — спросил Нугзар, делая вид, что ничего не заметил.

— Найдем, хат много. Вот у Дашки поселим. — Она лихо распечатала пачку. — Или у Светки.

— Тогда забирайте! — решил Нугзар.

— Ты чего, правда? А вам он не нужен? — удивилась Наташка, наливая себе очередную стопочку.

— У нас дела, пора ехать. А ему деваться некуда. Хотите — берите! — серьезно сказал Нугзар.

— Слышь, Машка? Зверь наш!

— Слышу, — отозвалась та, бродя по номеру в поисках сумочки. — Честно сказать, я боюсь его, ведь насмерть ухайдакал! Укатал катком!.. Налей мне тоже, подруга!

— Да ладно тебе — боюсь! Повзводно принимала, теперь испугалась? Да ты представь, мы его Раиске в прокат дадим! — увлеченно заговорила костлявая Наташка, размахивая горящей сигаретой. — Иринке! Маринке! Им надо для души… И от души… И с душой…

Девицы схватились за рюмки, но, сообразив, что надо бы предложить и Нугзару, повернулись к нему, но тот лишь рукой махнул: водку старался не пить вообще, тем более с утра. Они глотнули. Одна шваркнула рюмки о стол и завела:

— Просыпаюсь в шесть часов. Где резинка от трусов?

Вторая подхватила:

— Вот она, она она, на хую намотана!

Нугзар мельком заглянул в темную спальню. Гита не шевелилась.

Вылез Сатана, довольно посапывая после принятого кодеина. Умытая и причесанная Лялечка начала возню с чайником.

— Гони их всех теперь! — коротко напомнил Нугзар Сатане, а сам отправился в переднюю — звонить Тите. Однако, не набрав номера, он положил трубку и подозвал Наташку. — Я насчет Гогии серьезно. А ты?

— Я тоже. Это экземпляр! Что он еще умеет делать, кроме ебли? … Комиссионку сторожить может? В охране работать? За ларьками надзирать? Мои друзья как раз ищут такой шкаф повиднее.

— Он все может. Днем будет ларьки охранять, а ночами вас обслуживать. Ему даже ошейника не надо — никуда не уйдет, пока кайф у него есть. А кайф кончится — никакой поводок не выручит: уйдет искать.

— Послушай, а ты сам кто такой? — вдруг с бесцеремонным пьяным любопытством уставилась Наташка на Нуг- зара.

— Я друг.

— Понятное дело. Тогда поговори с ним, друг, а то я боюсь.

Нугзар пошел к дивану и, потормошив Гогию за плечо, объяснил, что девочки хотят взять его с собой на хату и трахаться с ним.

Гогия, пробормотав:

— Очень хорошо… Ноксирона не осталось? — опустился на подушку и закрыл глаза.

— Он согласен, — сказал Нугзар, вернувшись к телефону.

Тите был у себя в конторе. Узнав, что Нугзар хочет познакомиться с его помощниками, обрадовался, усмотрев в этом знак того, что Нугзар поможет ему выколотить деньги из строптивого кооператорщика. Они договорились, что один из них — Балда — подойдет в гостиницу:

— Сейчас его нет, но к вечеру будет.

— Кто такой? На что способен? — поинтересовался Нугзар.

— На все. Пять ходок, — ответил Тите.

— В девять вечера жду его в бункере, где дискотека.

Нугзар вернулся в зал, где девочки, гомоня, допивали бутылку и пытались втолковать Гогии, что они заедут за ним в полдень, пусть он соберется. Гогия дико озирался, мало понимая, что происходит, но все равно утвердительно кивал и ощупью шарил по тумбочке в поисках какой-нибудь подмолотки. Сатана и умытая, тихая, просветленная Лялечка сидели за столом друг против друга. Сатана, приосанившись и оттопыривая мизинец, размешивал в чае опиум, а Лялечка по его заданию сосредоточенно вылущивала из золотисто-желтой пластины таблетки ноксирона.

— Женись на ней, Сатана, — сказал Нугзар. — Посмотри, как она хорошо тебе завтрак готовит.

Сатана, прыснув от хохота, разлил чай. Лялечка подняла на Нугзара голубые глаза:

— Я все умею готовить. — И принялась салфеткой вытирать со стола разлившийся чай, но Сатана, рявкнув:

— Стой! Там опиум! — мощно слизнул со скатерти комочки опиума и тщательно обсосал влажную ткань.

Нугзар осуждающе покачал головой:

— Бедный, в логе ты, столы облизываешь… Плесни мне тоже, — попросил он у Лялечки.

Та поспешно принялась наливать ему чай.

— Лимончик?

— Конечно.

— Лимончики, лимончики! — запел Сатана. — Без лимончиков нельзя… Она красивая девочка, послушная, — погладил он ее лапой по дрогнувшей голове. — В турбюро работает, на Невском. А Самсона показать можешь?

— Какого Самсона? — не поняла она.

— Ну, того, что падле пасть рвет?

— А, Самсона, фонтан в Петергофе? … Конечно. У нас туда экскурсии.

— И куда еще экскурсии? — спросил от нечего делать Нугзар.

— Куда хочешь! В Финляндию, например, в ФРГ, в Голландию…

— В Голландию? Кому же вы их продаете?

— Путевки? … А всем, у кого капуста есть! Часть валютой платить надо, часть рублями.

— Понятно. И каждый может купить?

— Конечно. Были бы грины.

— Что за грины? — не понял Сатана.

— Доллары, — объяснил Нугзар. — А какие путевки, на сколько дней?

— Разные.

— И быстро можно оформить?

— За бабки все можно, — твердо ответила Лялечка, гордая оттого, что смогла чем-то заинтересовать этого сумрачного человека. — Хоть завтра.

Нугзар взглянул на Сатану:

— Махнем в Голландию? …

Сатана оторопел:

— В Голландию? Это где, в Германии? — и вытаращился на Нугзара, не забыв схватиться за клок волос и быстро- быстро завертеть его.

— А в какой именно город путевки? — уточнил Нугзар.

— Я точно не помню, но Амстердам и Гаага точно есть.

— Амстердам и Гаага, — повернулся Нугзар всем телом к Сатане. — Гаага и Амстердам. Как тебе? …

Сатана выдохнул:

— Ну и ну… Га-га-га…

— Не был никогда за границей?

Сатана усмехнулся:

— С тремя судимостями?

— Ну, и я тоже никуда не летал. А с судимостями пускают?

— Конечно, — сказала Лялечка. — Сейчас другое время. Были бы бабки, а все остальное ерунда. А у кого они сейчас, как не у судимых?

— Хорошо. Тогда, милая, все узнай, — уже по-деловому обратился к ней Нугзар. — Доллары где брать?

— Вот у них спроси, у них есть, — кивнула Лялечка на подруг, которые ворошили Черного Гогию, пытаясь волоком доставить его в ванную.

— Ты сделай сама все, что нужно, мы в долгу не останемся. А хочешь с нами поехать? — спросил Нугзар. — Тебе тоже путевку купим.

— Ой, мама! — широко распахнула глаза Лялечка. — Правда?

— Конечно.

Сатана расцвел.

— Тебе приятно, друг? — усмехнулся Нугзар.

— Да, — признался тот.

Закуривая сигарету, Нугзар вдруг представил себе эту Голландию, райское место, будущее, и ему стало беспредельно спокойно, хотя в рай надо еще добраться, а на них, если Бати взяли и он раскололся, могут объявить всесоюзный розыск.

— Я пройдусь, а ты тут не зевай… — сказал он Сатане. — Насчет путевок Наташа позаботится. Чем раньше ехать — тем лучше. Хоть завтра. Долларов возьми побольше. Путевки — две, мне и тебе.

— Заметано. А ты куда? Мы хотим Самсона посмотреть! — сказал Сатана.

— Дался тебе этот Самсон! Не до него, дела есть…

— Путевки я устрою мигом, только на работу надо сбегать. Если есть бабки… Потом можно и в Петергоф слетать, — примирительно сказала Лялечка.

Нугзар кивнул и ушел в переднюю. Гита причесывалась перед зеркалом.

— Ты сегодня красивая, — сказал он ей. — Собралась куда-нибудь?

— Нет. В номере побуду, устала. Голова трещит. Надоели эти пьянки…

— Тогда не выходи. Потом поедем гулять. Хочешь?

Она пожала плечами.

— У меня есть для тебя подарок, — сообщил Нугзар.

— Какой?

Он обнял ее и шепнул:

— Вечером.

Нугзар заторопился к набережной и стал прохаживаться вдоль парапета. Поворот насчет путевок внезапно открыл ему глаза и перспективу. Собственно, он и раньше подумывал о загранице, но всегда мимолетно, теперь идея обретала форму и смысл. Он знал, что с драгоценностями на Западе не пропадешь, да и на себя надеялся не меньше. У Давида Соломоновича было взято достаточно. Но цацки и главные деньги спрятаны в Тбилиси, надо подумать, как перетащить их сюда и дальше. Через границу он еще не ездил, не знал, как там шмонают и поверяют. Мелькнула мысль приспособить для этой цели Лялечку: обвешать ее под одеждой. Но самолетом лететь опасно — звенит. Значит, надо на поезде. Хотя сейчас можно поехать, и цацек — денег, взятых с собой, пока достаточно. А потом по-умному перетащить остальное…

«А вдруг Лялечка — стукачка? » — внезапно подумал Нугзар. Эти путанки выглядят очень тертыми… Да еще сотрудница турбюро. Наверняка с ментами связана. Посоветоваться с Тите? … Нет, все решать самому, как обычно.

Потом он начал думать о Гите. Это дело срочное. Ему не понравилось ее лицо, она явно устала, ей все надоело, в любую минуту она готова уползти назад в свою блядскую жизнь, а дальше известно… Притом она могла в любом автомате набрать номер тбилисской ментовки и сказать всего несколько слов. Вообще было ошибкой брать ее с собой, но… что сделано, то сделано!

«Может, дать ей денег? » — подумал Нугзар, но тотчас решил, что это ничего не изменит: рано или поздно она все равно отправится в Тбилиси, и там ее возьмут. «А если она сумеет молчать? …» — спросил он себя, но что-то внутри него ответило твердо: «Нет! Кому-нибудь обязательно проболтается».

Значит, оставался вопрос — как? Нугзар сам не хотел этого делать. Он вор, и марать рук ему не следует. Он присел на парапет. Шпиль Петропавловки светился вдали. К причалу приткнулась угрюмая «Аврора». Бока ее проржавели, труба была черно-сизого цвета. «Сатане тоже не поручишь — он бандит, но не убийца. Хотя убить может. Но обязательно нашумит или что-нибудь перепутает. Лучше всего пусть местные, тот же Балда…»

К полудню Нугзар возвратился в гостиницу. В номере было пусто. Он позвонил в парикмахерскую, Гита сидела там. Поискал кодеин, принял пачку, сел к окну и смотрел на реку и небо, чувствуя, как кодеин наполняет его благостной истомой. Дождавшись Сатану и Лялечку, узнал, что доллары уже куплены, путевки оплачены, и надо срочно нести паспорта для виз.

— Всюду бабки сунули — и ништяк! — радовался Сатана, что хорошо выполнил поручение.

Нугзар спрятал паспорт Гиты, а свой и Сатаны, секунду поколебавшись, отдал в мягкие Лялечкины руки. Та внимательно рассмотрела паспорта. Это тоже не понравилось ему.

— Дай денег, чтобы побыстрее, — шепнул он Сатане. — И следи за ней.

— Само собой! — пожал плечами Сатана.

Лялечка пообещала, что паспорта будут готовы хоть завтра, если сунуть взятку.

— Отлет через два дня, из «Пулково».

— Чемоданы просвечивают?

— Что в багаж идет, не просвечивается. А что у вас? — откликнулась Лялечка.

— Жареная курица, котлеты, вареные яйца, — усмехнулся Нугзар, которому и этот вопрос пришелся не по душе. — А паспорта вы куда носите, кроме посольств? В МВД?

— Нет, зачем? Какое МВД, кому сейчас оно нужно?

— Ты смотри у меня! Не врешь? — жестким взглядом пробуравил ее Нугзар.

— Нет, нет, чего ты… — испуганно ответила девушка, отшатываясь к Сатане. — Если в ментовку паспорта носить- кому тогда путевки продавать? … Наши клиенты почти все такие…

Это показалось Нугзару резонным, и он отмяк. Дал знак, и они, захватив Гиту из парикмахерской, спустились в ресторан. За обедом Нугзар шутил и рассказывал девушкам, как он познакомился с Сатаной лет двадцать назад: стоял у себя в районе на бирже с ребятами, и вдруг появился Сатана с каким-то пижоном, у которого в руках была коробка с тортом. Они куда-то торопливо шли. Нугзар, естественно, подозвал их и стал выяснять, кто они и куда направляются. Те стали мяться. Тогда Нугзар вежливо попросил их угостить ребят тортом. Парни замялись еще больше. А когда торт вырвали у них из рук, то коробка зазвенела, как хрустальная люстра, — она вся доверху была забита ампулами!..

— Тогда ампула тридцать копеек стоила, — вставил довольный Сатана. Те ампулы он, конечно, потерял, зато приобрел Нугзара.

Гита оставалась по-прежнему не в духе. Рассеянно оглядываясь, вздыхала. «Уж не ждет ли кого? — подумал Нугзар. — Может, уже стукнула? » Он взял ее за руку, она не отреагировала. Рука была вялая и холодная. Все это встревожило его донельзя, но Нугзар подавил волнение: он все делает правильно, а чему быть — того не миновать.

После обеда наняли такси и отправились в Петергоф. Фонтан с Самсоном не особенно удивил Сатану.

— Я тоже так могу, — сказал он убежденно. — Псу пасть порву.

— Какому псу? — не поняла Лялечка, а Нугзар заметил:

— Тут лев, а не собака.

— Ну и что? — куражился Сатана и полез в воду прямо в одежде, вызвав восторг проходящих иностранцев.

Потом он обсыхал на скамейке.

Во дворце они притихли.

— Хата слишком роскошная, — пробормотал Сатана.

— Хотела бы жить здесь? — спросил Нугзар у Гиты.

— Нет, — покачала она головой. — Зачем мне столько всего? Мне бы квартиру, семью — и все.

— Но посмотри — как светло, просторно!

— Может быть, но мне много не надо.

— Ты наверняка боишься, что придется без конца убирать — вон сколько комнат! — засмеялся Нугзар, на что она слабо улыбнулась.

Сатана и Лялечка любовались огромной кроватью с балдахином и обсуждали позы, которые тут можно было бы попробовать. Бродили по парку: Лялечка с Сатаной, Гита под руку с Нугзаром.

— Вы хотите куда-то ехать? — неожиданно спросила она у него.

— С чего ты взяла? — насторожился он.

— Утром слышала… Голландия?

— Нет, ерунда, обсуждали только, — Нугзар понял, что надо спешить.

Когда вернулись в город, Нугзар прилег поспать, велев взять билеты в «Бункер» — дискотеку в подвале гостиницы.

К восьми часам они вчетвером спустились туда — в сумасшедший дом с круглой стойкой посередине, за которой вертелись, как бешеные, бармены, а вокруг, в нишах, кишели люди. Гремела музыка, многие танцевали.

Устроились подальше от динамиков. Сатана заказал десять коктейлей и стал залпом опорожнять их, выбрасывая трубочки под стол. Лялечка пригласила его на белый танец.

Когда они остались вдвоем, Нугзар обнял Гиту за плечи.

— Не скучай, все будет хорошо. Ты красивая женщина, у тебя жизнь впереди. Ты очень нравишься мне. Я хочу сделать тебе подарок.

Он достал из кармана серьги. Камни блеснули. Гита уставилась на них.

— Нравятся?

— Ты шутишь, — пролепетала она. — Это же… Это же…

И замолкла, качая головой. Нугзар положил серьги на стол.

— Возьми, они твои.

Гита недоверчиво смотрела на него:

— Но это же…

Нугзар усмехнулся:

— Ерунда! Твоя улыбка дороже, — и погладил ее по щеке.

— Это из квартиры Давида? — не дотрагиваясь до серег, растерянно прошептала Гита.

— Какая разница? Надень.

Она настороженно взяла одну серьгу, потом вторую… Нугзар, как зачарованный, смотрел на ее лицо, которое на глазах преобразилось, стало просветленным и значительным.

— Ты красавица, — признался он.

— Правда? … Идут? …

— Еще как…

Гита кивнула, продолжая пристально смотреть на стойку. В уголках ее глаз стояли слезы.

Сатана и Лялечка, вернувшись после танца, ничего не заметили. В начале десятого Нугзар вышел в фойе. Там, среди прочих стоявших, безошибочно распознал того, кого ждал.

— Ты от Тите?

Долговязый малый представился:

— Балда.

Нугзар взял его под руку и отвел в сторону.

— Тите говорил мне, что вы друзья…

— Какое! Он отец наш родной! Если б не он — с голоду бы околели. Дай Бог ему здоровья! — широко перекрестился Балда.

Нугзар кивнул:

— Надо убрать одного человека.

— Понятно, — протянул Балда. — Что дают?

— Кольцо. — И он издали показал кольцо. Вместе с серьгами Гиты оно образовывало тройку.

— Ты чего?!. Это много… — поразился Балда. — У нас тут за пять тысяч мочат, а за десять — четвертовать могут.

— Денег нет, есть вот это кольцо! — не мигая, смотрел на него Нугзар.

— Не знаю, — повел головой Балда. — Я сейчас позвоню.

Он отошел к автоматам и стал что-то говорить. Нугзар уловил слова: «серьезный зверь», «офигенное рыжье». Вернувшись, он сообщил:

— Он подойдет. Пока занят.

— Кто это он?

— На все руки мастер. Знаешь чего? … Ты оставь мне билет, я его тут подожду. Как придет — я дам тебе маяк, мимо твоего стола пройду, ты за мной выходи. Кольцо-то чистое? …

— В каком смысле? … — прищурился Нугзар.

— Ну, не фальшивка? Не туфта? …

Нугзар поднял на него глаза. Балда смутился:

— Понял, понял.

Нугзар вернулся к Гите. Выпил коктейль.

— Где мой паспорт? — вдруг спросила она.