Скоморох‑коробейник

Эй, братва! Вали сюда!

Налетай – подешевело!

Было рубль – стало два!

Русская кричалка

Еврей, еврей, продавал червей,

на тарелочке носил,

по копеечке просил.

Русская дразнилка

Вот и пригодились сценические костюмы. Я достал из‑ под шкафа чемодан, тщательно отобрал все необходимое и привел в порядок с помощью щетки, утюга и англичанки Джейн. Вещи успели здорово запылиться и помяться, пока я покорял подводные миры. Выяснилось, что я немного похудел, раздался в плечах или просто отвык от фрака. В назначенный вечер, подготовившись и собрав вещи, я нервно нарезал круги по холлу гостиницы.

– Волнуешься? – спросил Али.

– Не то слово, – ответил я. – Даже во рту пересохло.

– Сейчас я выпить тебе налью.

– Не, я перед работой не пью.

– Это можно, – уверил он, протягивая мне стакан чистого выжатого лимонного сока.

Я выпил залпом, меня передернуло, но сразу действительно полегчало.

– Спасибо, Али, – поблагодарил его я, утирая накатившую слезу. – Я теперь выгляжу достаточно несчастным, чтобы отправить меня домой?

* * *

– Возьми сразу чемодан, – заявил лично приехавший за мной мистер Халед. – Если все будет хорошо, оттуда сразу рванем в аэропорт. Пересядешь в другую машину и вперёд. В аэропорт у нас ездит специальная машина, не та, что возит во дворец. У нас для всего своя машина, и даже для тюрьмы, – опять неудачно пошутил он.

Шутка заставила задуматься. Вспомнив, что «возвращаться – плохая примета», я с тоской пошел за шмотками. Выход на улицу с чемоданом в руке вызвал в мозгах дурные ассоциации, типа «с вещами на выход», «тюрма – твой дом», и картины: сижу печальный во фраке и галстуках на чемодане в глубокой яме. Передо мной таймер: прошел один год, одиннадцать месяцев и двадцать девять дней. Завтра я умру: ведь дольше двух лет тут никто не живет. Постойте, сейчас же февраль! В феврале двадцать восемь дней. Значит, уже день, как я умер…

А мы уже подъезжали к порту, где на своей яхте гулял король. Территория порта по периметру несколько раз была оцеплена военными и полицией. Пару раз меня тщательно проверили на наличие оружия и взрывчатки, затем посадили на катер, который прямиком направился к роскошной яхте, сверкавшей огнями на горизонте. Досматривали меня ещё и потому, что я продолжал держать чемодан в руке. «Специальная машина для аэропорта» то ли застряла где‑ то в дороге, то ли её даже не прислали – на дно‑ то дешевле…

На борту меня ещё раз досмотрели и «под конвоем» проводили в помещение, отведенное под гримёрку. Сорок минут ожидания показались вечностью и эмоционально походили на яркую форму невроза, тонко граничащую с настоящим буйным психозом. Больше всего волновало то, что я ни разу не видел площадку своего предстоящего выступления и не знал в лицо пригласившего меня короля. Это не давало возможности заранее продумать правильную мизансцену. Экспромт – дело хорошее… когда ничем не рискуешь. Вскоре за мной пришли. «Нельзя приближаться к гостям, поворачиваться к ним спиной, падать ниц и целовать руки», – проинструктировал меня офицер.

Мой выход был сразу после танца живота. Не зная, можно ли после выступления возвращаться в гримёрку (туда ведь никто не приходил), я машинально прихватил чемодан. Не помню, как на ватных ногах в полуобморочном состоянии оказался в роскошной зале. Сцены как таковой не было, действо проходило просто на свободном от столов месте.

Зайдя туда, я понял – все подготовленное напрочь не годится. А что тогда делать? Австралийский Филиас Фог говаривал: «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое». Действовать нужно было быстро и нагло. Наглость – я знал наверняка – второе счастье. А в данном случае могла стать победой. Все сидящие здесь были настолько значительнее меня… уже мое появление перед ними, наверное, казалось им наглостью, что же, на этом и придется сыграть. Что мы имеем: они богатые – я бедный; они на родине – я на чужбине; они мусульмане – я еврей… У меня есть концертные костюмы, у них нет! – вдруг осенило меня.

И я с ходу поставил обшарпанный чемодан на потертый стол из слоновой кости, инкрустированный перламутром.

– Добрый вечер! Добрый вечер, дамы и господа! – начал я и сразу же осекся.

В зале были только мужчины.

– В смысле, только господа! – поправился я, продолжая незаметно осматриваться, изучая обстановку и прикидывая, «ху есть кто».

Господа были одеты в элегантные арабские костюмы и ужинали руками. Прямо передо мной по центру располагалась небольшая группа из шести человек, позади которых стояли как на посту официанты и склонились переводчики. «Главные здесь», – понял я и начал работать туда.

– Господа, так как я чувствую себя не особенно уютно на чужбине, я предложил бы маленький маскарад. Сейчас вы все повяжите галстуки, а я представлю, что нахожусь в России. Так мне будет удобнее.

Я говорил очень быстро и уверенно. Только так и надо себя вести, тогда все начинают думать, что ты точно знаешь, что делаешь. Стоит замяться самому, как и все в тебе засомневаются. С этими словами я протянул галстук королю, сказав, что ему, как главному, бесплатно. Он… улыбнулся, принял подарок и повязал себе на шею.

Это была первая и самая серьёзная победа. Мне сразу полегчало. Тут же десяток рук потянулись за галстуками.

– Приобретаем подарочки! – сказал, улыбнувшись, я. – Галстуки редкие, цены немалой. Сотня за штуку.

– Кто купит последним, тот верблюд! – вставил король армейскую шуточку.

Поддержка стала для меня неожиданной и в то же время… Я уже знаком с менталитетом местных мужчин, схожим с подростковым. Когда надо постоянно доказывать, что ты сильнее, или заклюют. Король сейчас отрывался на своих подданных, ведь они практически опрокинули его. Но он сумел вернуться и собирается показать, как раки на горе свистят. Тем более чем ещё ему заниматься: француженка, по слухам, сбежала, едва он пообтрепался, – и наверняка любовная неудача стала поводом для шуток среди свиты.

…Всю эту ситуацию я просек за какие‑ то доли секунды. Потому что сейчас от зрителей зависела моя жизнь, во мне включились и экстрасенсорные способности (до того момента скрытые), и вспомнились сразу и разговор с консульством, и полунамеки Али, когда он говорил об их государственном строе… Все вдруг сложилось в одну картину, и я четко понял, как себя вести, и то, что совершенно случайно оказался здесь в самый благоприятный для себя момент. Монарху хочется праздника и лишний раз показать, кто здесь главный. А главным на тот момент был он, а праздником, по всей видимости, являлся я.

…Итак, четырнадцать больших красочных бумажек веером расположились рядом с обтерханным чемоданом. Что это, деньги? Новые? Или просто очень крупные? Разбираться некогда.

– Господа, позвольте, галстуков было пятнадцать. А денег вы мне дали за четырнадцать. Ах да, я же один подарил королю! – выпалил я на автомате и почувствовал, что влип.

Только не молчать, нужно что‑ то делать. А что делать, и кто виноват?

– Господа, я слишком беден, чтобы дарить такие дорогие подарки. Кто оплатит галстук государя?

Десяток рук протянул мне деньги.

– Не хочу никого обидеть, – заметил я. И с улыбкой собрал все. Испугался. Но продолжать решил в том же ключе. Коней на переправе не меняют.

– Еще раз добрый вечер, господа, теперь я как дома. Давайте познакомимся. Вот вы кто? – Я поинтересовался у ближайшего ко мне человека с гордым профилем.

– Телевизор надо смотреть!

– Извините, сэр, будучи весьма ограниченным в средствах, я не мог позволить себе апартаменты с мультимедиасервисом.

Королю шутка понравилась. Он засмеялся. Вослед ему аккуратно заржали остальные. А потом и во второй раз.

– А чего они смеются два раза? – по‑ приятельски поинтересовался я у короля.

– Первый раз – за компанию, а второй раз – когда им перевели, – сквозь хохот сказал король.

Зал опять дважды хохотнул. Я заметил ещё и их взгляды, с интересом смотрящие куда‑ то вбок. Ёб твою мать! Чемодан! Наверное, это закон сцены – если ты, дурак, вышел на нее с чемоданом и открыл его, то все ждут, что ещё ты оттуда достанешь. Как ни крути…

– А ещё брючки от кутюр! Не желаете? – и я достал концертные чёрные штаны в блестках. – Всего пять сотен. И кстати, лаковые штиблеты – двести… За штуку, итого… итого, две тысячи сто.

– Девятьсот, – поправил король.

– Все оптом за восемьсот восемьдесят. Ладно, восемьсот – и по рукам, – ответил я.

Тут король вступил в торг:

– Ты что, решил продать все, что есть?

– Конечно, евреи вообще бывают старые, бедные и больные. Или очень старые, очень бедные и очень больные. Так вот я, например, очень‑ очень бедный.

– А что там ещё у тебя есть?

– Брючки коричневые в разводах. В них и на охоту ходить – пальчики оближешь. Пятьсот!

– Брючки белые со стразами! Для деловых обедов. Шестьсот.

– Ватничек, подбитый соболем, в комплекте с ушанкой. Три тысячи.

– Фрак для посещения оперы. Ношеный. Двести.

– Котелок с оторванной подкладкой для просмотра фильмов с Чарли Чаплиным. Пятьдесят…Итого пять сто пятьдесят, но хватит и пяти!

– Три, – сказал король.

– Четыре пятьсот, – парировал я.

– Три сто.

– Четыре триста.

– Тысяча – и билет до дома!

Сердце мое дрогнуло. Дом! Услышать сейчас это слово… Наконец‑ то… Я замечтался, но по инерции ляпнул: «Три сто и билет! »

– Продано, – хохотнул король и протянул мне пачку. – Билет получишь в аэропорту.

Я стал отсчитывать из пачки три тысячи, но король меня остановил:

– Три тысячи ты заработал, остальное на чай. Ты хорошо потрудился. Сядь, посиди, а я буду назначать свой кабинет. Министром по чрезвычайным положениям назначается, – монарх обвел взглядом замерший зал. Было слышно, как в коридоре за дверью кто‑ то тихо чихнул. – Назначается Али. Какие брюки, ты говорил, ему полагаются? – обратился он ко мне.

– Коричневые в разводах. Кстати, есть анекдот про охоту, – и я пересказал им старый анекдот, которой был сложен про Брежнева, потом его же рассказывали про Горбачева, потом про Ельцина. И он вполне годился для короля и Али. – Король и Али пошли на утиную охоту. Король стреляет и все мимо. Али смотрит то на уток, то на короля. То на короля, то на уток и произносит: «Король, это чудо – мертвые утки, а летят! »

Нубийцам, как и многим мусульманам, свойствен подхалимаж. Так что над этой шуткой смеялись долго. Я попал в десятку.

– Далее, – продолжил король. – Министром культуры назначается Муталиб. Какие штаны положены?

– Белые в стразах. И фрак. Фрак тоже положен! Так король роздал все. Фуфайка, естественно, досталась министру внутренних дел. Оставалась последняя важная должность: министра по физическому развитию. А претендентов, ещё не осчастливленных королем, было двое.

– Кого назначим? – обратился он ко мне.

По ненавистным взглядам претендентов я понимал, что являюсь для них шутом. Хотя и с веселыми анекдотами, но все же дураком. А раз король обращается к придурку за подобной помощью, он и их ставит невысоко. Однако чем меня пугать‑ то? Раз сегодня мы все пешки в Его игре, сильнее та, что стоит к Нему ближе, то есть я. И мне необходимо довести в этом страшном сне свою роль до конца. Или не проснусь.

– Давайте решим, кто из них лучший, в поединке! – Я поставил в центр стульчик. – Пока играет музыка, вы бегаете, замолкает – садитесь. Кто не успел – тот опоздал. Понятно?

Два жирных борова, путаясь в длинном одеянии, стали бегать вокруг скромного антикварного стульчика. Король взмахнул рукой, музыка остановилась. На стул уселись оба.

– Что ж, обоих и назначим.

– А у меня есть призы! – Я усугубил происходящий кошмар, достал шапочку для душа и вручил её одному. – Ты будешь министром по плаванию. – Второму – чесалку для спины. – А ты – по гребле.

Боровы, улыбаясь, как удавы, вернулись на свои места.

– Вот и ладушки, кстати, мне уже пора. Король, я могу идти?

– Конечно. А на посошок?

– В смысле, вы ж не пьете?

– Да. Но зато курим.

На золотом подносе мне протянули невиданной доселе длины косяк, завернутый в гербовую бумагу. После него я сам полечу к рыбкам и даже не осознаю этого. Только фиг откажешься. Вон министр от резиновой шапочки не отказался.

– А мы вообще‑ то не курим, – задумчиво протянул я, извиняясь тем самым, что, возможно, не смогу отвечать за дальнейшие действия, – но разве что чуть‑ чуть.

И присел покурить на дорожку.

…Надо ли говорить, что дальнейшее оказалось окутано густым сладковатым дымом. Все славили Нубию, «своего парня» нубийского короля… Когда‑ то я уже слышал нечто подобное? Но когда – память не отвечала, а сознание вскоре и вовсе отключилось…