Я мстю! И мстя моя ужасна!

Иные

– Сколько нужно американцев, чтобы вкрутить лампочку?

– Сто один. Один вкручивает лампочку, остальные сто следят, чтобы не нарушались права негров.

Американцы, надо заметить, не частые гости в этом конце света. Я не имею в виду военные базы, конечно, а говорю о простых американских туристах. Ну, таких толстых дяденьках и тетеньках с гамбургерами и литровыми стаканами кока‑ колы в руках. Для отдыха у них есть свои Карибы, Багамы, Гавайи, и сама мысль полететь позагорать куда‑ то за океан, да ещё и в «нецивилизованную» Африку может, вероятно, прийти в голову только очень эксцентричным миллионерам или настоящим искателям приключений. Тем не менее такие люди находятся, вероятно, потому, что Нубия ну просто специально создана для них, причем больше для последних.

Группу из четырёх американцев доверили мне, так как с «местными» нырять они наотрез отказались, а немецкие и английские инструкторы были «очень заняты» своими делами, типа, «да шли бы янки на… нам своих понтов хватает». А я по неопытности согласился, тем более что денег за них платили достаточно. Мои клиенты на поверку оказались тремя обычными молодыми парнями в шортах и одной мелированной девицей вполне сносного вида. Они поздоровались со мной, представились, предъявив свои дайверовские сертификаты PADI, и по‑ военному строго поинтересовались, что и как им предстоит делать. Я в двух словах обрисовал, как у нас всё обычно происходит. Они кивнули.

– А во сколько это начнется и во сколько закончится? – уточнила девушка.

– Уже началось и закончится, как со всем управимся, – конкретизировал я. – А теперь расслабтесь и получайте удовольствие. Вы же на отдыхе.

Отсутствие даже тени радости на их лицах меня правда, немного смутило, но тогда я не придал этому особого значения.

День прошел спокойно и обычно, мои подопечные без проблем сделали свои два погружения, но что‑ то все равно было с ними не так. Американцы держались от всех в сторонке, при этом парни явно избегали своей спутницы. Они были как будто чем‑ то расстроены и недовольны, но на мои вопросы отвечали дежурным «о'кеем» и прилагаемой к нему формальной улыбкой. «Остальное – не мои проблемы», – решил я и просто не обращал на них внимания.

Действие, называемое обычно у летчиков «разбор полетов», началось вечером, после того как мы вернулись из порта в дайвинг‑ центр. Ко мне подошла американка Эрика и начала высказывать претензии. Из её слов следовало, что ничего из того, что окружало их во время дайвинга, даже приблизительно не соответствовало их американским стандартам. Они ждали чего‑ то больше положенного времени, не могли есть пищу, так как она была «несъедобной», отсутствовала диетическая кока‑ кола… и так далее и тому подобное. Короче, на этом основании Эрика требовала вернуть им деньги.

– Здесь не может быть американских стандартов, – попытался объяснить я. – Здесь Африка. Стандарты здесь нубийские, а у нас в клубах даже лучше, почти европейские, так как мы работаем с иностранцами.

– Если вы беретесь обслуживать американцев, то вы должны обеспечить нам те условия, к которым привыкли мы! – не унималась она.

– Если вы приезжаете в чужую страну, то вы должны быть готовы к тому, что условия жизни в ней могут быть не такие, как в Америке! – сдержался я. – Конкретно ко мне, как к дайвмастеру, претензии есть?

– Нет.

– Тогда расскажите о своих проблемах хозяину дайвинг‑ центра. До свидания.

Но этим дело не кончилось. Часом позже, приняв душ и переодевшись, я собирался уже идти ужинать, как на выходе из гостиницы снова встретил американцев. Они ждали меня на крыльце.

– Мухаммед сказал, что в качестве компенсации завтра ты будешь нырять с нами ещё раз, – сообщила мне Эрика.

– Я бесплатно не работаю, а с американцев теперь беру двойную таксу и расписку, что они готовы смириться с «нечеловеческими» условиями неамериканского быта, – парировал я. – И завтра у меня, кстати, выходной. На пляж пойду загорать и купаться.

– Только попробуй, – заверещала она. – Я подам на тебя в суд.

– Давай! – согласился я. – Отличная идея! Суд, если ты не знаешь, находится сразу за мечетью, только туда без паранджи баб не пускают. Совершенно не признают, понимаешь, сволочи судьи, американских стандартов. Просто дискриминируют женщин, я бы сказал.

И тут Эрика, громко завизжав, кинулась на меня с кулаками. Я поймал её за шиворот, развернул и пинком под зад отправил «погулять» на улицу. Визг мгновенно прекратился, я посмотрел на свиту скандалистки. Парни, оцепенев, застыли, глядя на меня с восторгом и ужасом. По их глазам было видно, что я только что подписал себе приговор как минимум о пожизненном заключении в тюрьме самого строгого режима. О таком «свойском» отношении к женщине они даже мечтать, судя по всему, не могли в своей Америке. Стандарты, видать, не позволяли. Эрика, похоже, тоже не была готова к такому повороту событий: она растерянно сидела прямо посреди дороги с широко раскрытыми от удивления ртом и глазами. Я, не прощаясь, направился ужинать.

…Эрика догнала меня уже на набережной.

– Эб, извини меня, – запыхавшись, пробормотала она. – Прости, пожалуйста. Я была не права. Просто Мухаммед сказал, чтобы мы тебе передали… но ты же не виноват, что у него все плохо организовано в дайвинг‑ центре, и, конечно, отдуваться за него ты не обязан.

– Да я и не собираюсь, – хмыкнул я. – Я же у него даже не работаю. Я вообще фрилендер.

– То есть, если ты откажешься, тебя не уволят? – спросила она.

– Нет, поэтому вы со своими претензиями пролетаете.

– Это хорошо. Ты пойми, мы же не хотели навредить тебе, просто у нас в Америке принято везде высказывать открыто свое недовольство, потому что это приводит в итоге к улучшению качества обслуживания клиентов.

– Буду у вас в Америке – учту.

– Не обижайся, пожалуйста… ну, хочешь, я угощу тебя ужином, – вдруг предложила Эрика.

– А потом потребуешь вернуть деньги, потому что продукты и технология приготовления блюд не соответствуют четыреста двадцать шестому параграфу Госстандарта США?

– Не буду. Обещаю! Пускай в Африке все будет так, как принято в Африке. Правильно?

– Ого! А тебя с такими изменениями в сознании обратно домой‑ то в Америку пустят?

– У нас в Америке, между прочим, настоящая свобода, и каждый может иметь любое собственное мнение по любому вопросу…

– Вижу, что пустят, – успокоился я. – Изменения поверхностные, ствол не задет. Ну, давай, приглашай меня на ужин.

– Тогда выбор ресторана за тобой, – она взяла меня за руку, – ты же здесь местный.

Сначала я из мести хотел отвести её в какое‑ нибудь любимое «Юлино» место, но сжалился и остановил свой выбор на одном вполне респектабельном ресторанчике «для туристов». Мы сели в уголке с видом на море.

– Будешь пить водку? – спросила Эрика.

– Виски «Рыгал», – ответил я.

– Ты, русский, пьешь виски, а не водку?

– А ты, как истинная американка, сейчас закажешь себе гамбургер?

– Нет, пожалуй, хот‑ дог и кока‑ колу, – улыбнувшись, подыграла она.

– Ну, тогда мне икры и балалайку.

Найдя, таким образом, общий язык, мы принялись весело болтать, подкалывая друг друга. Удивительно, но Эрика оказалась «своей», и не прошло и получаса, как я уже звал её просто Эриша, а она меня Эби. У нас возникла любовь с полпинка в самом прямом смысле этого слова, и она тут же поселилась у меня, бросив свой пятизвёздный отель. Что её во мне привлекло, я понял немного позже. Я был первым нестандартным мужиком в её жизни. Практически «крокодил Данди». Ну, а что нравится им в их американских киногероях: те тоже плюют на правила, начальников и т. д.

***

Утром, ну, в смысле, как проснулись, мы отправились за фруктами на рынок. Фруктов захотелось, особенно клубники.

– Эби, помоги мне, пожалуйста. Здесь не говорят по‑ английски, и мне никак не объяснить, – позвала меня Эрика.

Я подошел, поздоровался с продавцом по‑ арабски и спросил у Эрики, что она хочет, чтобы я ему сказал. Затем попытался сформулировать фразу на родном нубийцу языке. По‑ моему, получилось неплохо.

– О, сэр, вы отлично говорите по‑ арабски! – восторженно взвыл продавец. – Но давайте лучше по‑ английски, я не совсем понял, что вы хотите.

– Вы же не говорите по‑ английски, – возразил я. – Вот девушка…

– Я не говорю по‑ английски? – прервал меня продавец. – Это она не говорит по‑ английски!

Я посмотрел на Эрику.

– Я тебя понимаю, – призналась она. – А его почему‑ то нет. Ты понимаешь, о чём он говорит?

– Я‑ то понимаю, – рассмеялся я. – Он утверждает, что ты не говоришь по‑ английски. Он тоже тебя не понимает. Эриша, ты говоришь слишком сложно и, извини, но у тебя жуткий американский акцент.

– Но я же говорю правильно, как надо, а ты – нет, – обиделась она.

– Но меня‑ то все понимают, а тебя нет… Хорошо, я дам тебе пару уроков бесплатно.

– Тогда скажи ему на «вашем английском», что я бы хотела клубнику более зрелую и сочную, – фыркнула она.

– Ши вонт свит энд тэйсти стоубери (она хочет сладкую и вкусную клубнику), – сказал я продавцу.

– Но проблем, сэр. Плиз, – улыбнулся продавец и достал из‑ под прилавка другой лоток.

– И это все? – рассмеялась Эрика.

– Урок первый, – многозначительно сказал я. – Будь проще, и тебя поймут. Учись.

Вообще, американский менталитет, по‑ моему, очень близок нашему. Данное сожительство, которое я в шутку назвал «Союз – Аполлон», очень напомнило мне мою первую русскую семью в самом начале нашей совместной жизни, что не могло не радовать. Местные друзья, кстати, сразу назвали Эрику моей женой, хотя, вероятнее всего, потому, что понятие «герлфренд» в Нубии отсутствовало по определению. Жить с женщиной мужчина мог только после брака, а добрачный секс, мягко говоря, не приветствовался, так как старшее поколение нубийцев всерьёз боялось, что он может привести молодежь к самому страшному – питию пива и танцам на дискотеках.

***

Итак, мы с «женой» дружно ныряли днями и славно тусовались по вечерам. Эриша быстро освоила подводную фотографию и стала помощником в моем бизнесе. Наш тандем процветал. Так или иначе, мы прожили с ней замечательный месяц, но пришло время прощаться. Ей надо было возвращаться домой, она и так задержалась в отпуске слишком надолго.

За день до отлета Эрика решила предаться шопингу, дабы обеспечить своих американских родственников и знакомых экзотическими сувенирами из далекой Африки. В тот день у меня было много клиентов, и пропустить работу я никак, к сожалению, не мог. «Ничего, иди, справлюсь сама, я уже большая девочка, – улыбнулась она. – Пробегусь быстренько по магазинчикам и буду ждать тебя дома».

Вернувшись с «нырялки», я застал Эрику очень взволнованной… и без подарков.

– Слушай, – пожаловалась она, – Я не понимаю, что происходит. Я выбрала всяких сувениров, но мне их не отдали.

– Как не отдали? – удивился я.

– Вот так. Не отдали и все… и денег не взяли. Сказали, что вечером сами принесут к нам домой.

– А где ты так покупала?

– Да вот здесь рядом, – она показала рукой в сторону улицы.

– В магазинчике «Гуд Лак», что ли?

– Ну да.

– Странно, – заметил я. – Но, не расстраивайся, я хорошо знаю хозяина. Сейчас приму душ, и сходим разберемся.

В это время в дверь постучали.

– Кам ин (заходите), – ответил я.

На пороге стоял Мухаммед, хозяин как раз того самого магазинчика «Гуд Лак», о котором мы только что говорили с Эрикой.

– Мистер Эб, здравствуйте, – начал он. – Ваша жена сегодня выбрала у меня в магазине всякие вещи, я их принес вам. Посмотрите, пожалуйста, что вы будете из этого покупать.

– Но Эрика же уже выбрала, – удивился я.

– Конечно, мистер Эб, – объяснил Мухаммед, видя мое непонимание. – Но у нас не принято, чтобы жены покупали себе вещи сами, без согласия мужа, поэтому они обычно выбирают, что им нравится, а мы приносим все в дом, чтобы муж мог купить из выбранного то, что считает нужным. Вы разве не знали?

Лицо Эрики вытянулось от такой открытой дискриминации женщин «по половому признаку». Похоже, она даже слов не могла подобрать от неожиданности.

– Да я недавно женат, – сквозь смех процедил я. – Не успел ознакомиться просто со всеми преимуществами брачных отношений… Но какие мудрые у вас правила, правда, Эриша? Не фига бабам семейный бюджет на всякие их безделушки спускать! Давайте‑ ка посмотрим, что там моя глупая женщина набрала…

– Прости, мой Господин! – быстро придя в себя и уже давя хохот, Эрика «пала ниц» перед моими ногами. – Убей меня, как собаку!

Мухаммед отшатнулся и посмотрел на меня обескураженно, но с каким‑ то особым уважением.

– Встань, женщина! – громко и властно произнес я. – Достойна ты даров моих. Цени доброту и щедрость. Беру все, не глядя!

– Все? – переспросил Мухаммед, обалдевший от увиденного.

– Вводи караван! – приказал я ему. Праздничный вечер по поводу отъезда любимой начался…

– А приезжай жить ко мне в Америку, – вдруг предложила Эрика уже в аэропорту.

– И что я там буду делать? Мыть машины на бензоколонке?

– Тогда я приеду к тебе в Россию. Хочешь?

– Буду рад, хотя не верю я в продолжения курортных романов… Давай‑ ка не станем ничего загадывать…

– Райт. Ай лав ю coy… факин крэйзи рашен!

***

О том, как проводят люди свое свободное время на курортах, не мне вам рассказывать. Замечу, что Халаиб не был в этом смысле досадным исключением, несмотря на то, что находился в мусульманской стране. Соответственно, моя личная жизнь изобиловала разнообразием и ненавязчивостью отношений. Курортные романчики чередовались с циничным сексом, и никто не успевал друг другу надоесть, так как продолжительность пребывания приезжих красавиц соответствовала сроку их путевки и, как правило, не превышала недели. Сердца никакие не бились, сопли и слезы не текли, а на упреки и подозрения просто не было времени. Все проходило в коротком страстном порыве и приносило лишь радость и удовлетворение. Как правдиво характеризовала свое отношение к этому одна очаровательная москвичка: «Симпатичные, загорелые, веселые парни на курорте просто входят в программу моего отдыха».

Дайвмастера, хочу заметить, пользуются особым успехом, так как ко всем перечисленным выше качествам прибавляются ещё экзотичность, романтизм и мужественность их профессии. После того, что мне посчастливилось пережить в Халаибе, я никогда не поеду со своей женой отдыхать на курорт и тем более не отпущу её одну. И вам не советую. Я вообще считаю, что жены не должны там отдыхать. Грядка на даче в кругу детей и под надзором свекрови – вот их место отдыха. Курорты созданы для настоящих мужчин, незамужних девиц и конченых блядей.

Я мстю! И мстя моя ужасна!

Мужчина едет в одном купе с женщиной, она плачет.

Он спрашивает: «Что случилось? »

Она: «Мне муж изменил».

Он: «И мне жена изменила. Давай им отомстим? »

Она: «Давай».

Легли в койку, отомстили.

Пошли, перекурили.

Женщина говорит: «Надо ещё отомстить! »

Мужик: «Пойдём! »

Опять отомстили.

Пошли перекурить.

Она говорит: «Как вспомню этого мерзавца, так бы мстила и мстила! »

Он: «А я свою уже простил».

Стоило ко мне приехать одному из друзей, как слух о том, что я охрененно устроился на теплом море, моментально разнесся буквально по всему Питеру. В гостинице, естественно, имелся телефон, по которому нельзя было позвонить за границу, но на него, как бы странно это ни звучало – можно. Откуда народ доставал этот номер, я не ведаю, но он просто разрывался от звонков из России.

– Мистер Эб, опять на непонятном языке – значит, вас, – сообщал мне портье. Вопрос у всех был один: когда же приглашу к себе.

– В очередь, сукины дети, – без энтузиазма отвечал я.

Отсутствие радости по поводу встреч с земляками объяснялось просто. Падали на хвост ведь не только близкие друзья, но даже мало и совсем незнакомые. Звонили даже соседи малознакомых и родственники соседей незнакомых, приятели внучатых племянников троюродных дядь и теть. А порой, что меня вовсе удивляло, – и бывшие враги. Они, как ни в чем не бывало, звонили и по‑ свойски напрашивались в гости. Все это вызывало не самые приятные ощущения: хотите столкнуться с жадностью, прикрытой лицемерием, купите себе дачу где‑ нибудь на Кипре или устройтесь на приличную работу за границей. Все тут же начнут вами интересоваться, размышляя, как можно вас получше использовать.

К счастью, чаще всего звонки заканчивались ничем. Все ж таки ехать черт его знает куда да ещё к малознакомому пареньку рискованно (а звонящие, хоть и кричат, что они ваши лучшие кореши, в глубине душе понимают, что на фиг вам сдались).

И тут совершенно неожиданно позвонил Витёк. Тот самый Витёк, благодаря которому я сюда и попал. Он сразу начал с расспросов о погоде, температуре воды, местных ценах… и, как ни в чем не бывало, заявил, что собирается приехать погостить. И мне вдруг захотелось, чтобы он действительно приехал. Конкретного плана коварной мести в моей голове ещё не было, но в том, что он легко появится, я был уверен АБСОЛЮТНО!

– Да не парься ты, купи только билет, а я тебя встречу, остановишься у меня. Какие проблемы‑ то? – мягко стелил я.

– А чего там у тебя делают? – начал ломаться он.

– Ныряют с аквалангом, купаются, пьют пиво (три копейки за литр), ну а с тебя‑ то я и вовсе ни цента не возьму. Ведь все здесь только благодаря тебе и сложилось. А какой темперамент у местных баб!.. И дешевые: пучок – пятьдесят центов.

– Правда? – недоверчиво поинтересовался Витёк.

В трубке повисла нехорошая менопауза. Я уводил беседу от главного. Витёк ждал, что я сболтну лишнего, но я догадывался, чего он ждет. Бедолага до сих пор не в курсе, встречался я с королем или нет, сам же я помалкивал. Витёк наверняка все ещё мечтает получить «свои» двадцать процентов? Будучи человеком, не очень чистым на руку, Витёк всех остальных считал такими же, и то, что я сумел относительно неплохо устроиться на чужбине, вызывало у него ещё больше подозрений: чья‑ то «мохнатая лапа» мне помогает…

Значит, Витёк обязательно приедет. И хорошо бы заставить его пережить то, что пережил я. Встретить его именно так, как он того заслужил. Ну, пусть, черт возьми, этот хитровыебанный белый тоже окажется среди черноголовых, не врубающихся ни в один европейский язык. Пусть попробует выжить среди НАС! …Хотя нет, конечно, я не садист. Я не буду так жесток: и пусть он только психологически переживет мое состояние, а физически я о нем добродушно позабочусь. Подстрахую! Так сказать: «Себя от холода страхуя, купил доху я, на меху я! »

И решив, что это хорошо, тут же побежал к своему мудрому местному другу: «Слушай, Али, а у тебя случайно нет среди знакомых или родственников кого‑ либо, живущего в деревне? »

Местная деревня – это, как правило, пара десятков домиков, слепленных их верблюжьего навоза, где население живет натуральным хозяйством; одевается в обноски, что привозит из городов неимущая родня; впрочем, и одевается‑ то лишь по большим праздникам, предпочитая одежде естественную и бесплатную наготу.

– Есть, – ответил Али.

– А далеко их деревня находится?

– По пустыне на джипе минут сорок. А что?

– Свози меня туда, познакомь, пожалуйста. Дело одно есть.

– Да поехали, хоть сейчас. По пути расскажешь.

– Рванули! – В кармане у меня валялось несколько долларов. С ними я сейчас был миллионером. По дороге мы купили гостинцев родне Али, а я придумал маленький, но говнистый план…

***

Витёк прилетел через четыре дня. Он был прикинут по курортному: в соломенной шляпе, тёмных очках «Рей Бан», красных понтовых шортах и пестрой гавайской рубахе. Как я и ожидал, многочасовой перелет сделал свое дело. Впрочем, уже давно замечено, что из прилетающих за границу русских самолетов трезвыми выходят только дети. Витёк был хорош. Более того, он был просто прекрасен – расплывался, как медуза на камнях, и говорить почти не мог. Я на взятом у Али по такому случаю джипе встречал его в аэропорту.

– Здорово, кореш! – заорал он дурным пьяным голосом. – Как ты тут, брат? Вот я и приехал!

Впрочем, в глазах его не было радости встречи. Там светились жадность, подозрение и даже страх: а что, если его надежды напрасны?! Что, если денег я от короля не получил? А если и получил, так делиться не собираюсь?! И тогда поездку к теплому морю Витьку придется отрабатывать года два‑ три. В мутных зелёных глазах его не читалось ни грамма человеческого интереса, типа: «А как же я тут выживаю, ежели он меня, по неразумению своему, подставил? » Ни грамма сочувствия или раскаяния.

«Все‑ таки неприятный он человек, только о себе и думает», – огорченно осознал я. И если до сих пор окончательный приговор Витюньке ещё не был вынесен, то сейчас незримый судия завизировал высшую меру.

– Наконец‑ то, я так тебя ждал! Отдохнешь, покупаешься, позагораешь!!! – в ответ орал я, вслед за Витьком превращаясь в лицемерного монстра. – Кидай сумку назад и садись. Поехали, пока тебя в каталажку не забрали.

– Да я их всех! – опять заорал Витёк, на всякий случай оглядываясь.

– Давай‑ давай, таз проталкивай.

– Нету у меня никакого таза. Что ты гонишь!

– Жопу пропихивай, дверь не закрывается, – я прервал его дебош и запихнул податливое тело в машину.

Сразу за аэропортом свернул с дороги в пустыню и, отъехав с километр, остановился.

– Офигительно здесь, – пробормотал Витёк. – Только жарко очень.

– У тебя бухло‑ то ещё есть? – спросил я.

– Литруха вискаря в сумке, а чего?

– Доставай, выпьем, что ли, за свиданьице. А то чего, как не родные‑ то!

– Давай, брат! – согласился он и попытался дотянуться до заднего сиденья.

– Не, оставь, лучше я.

– Да я не пьяный… она там, в кармане, – после третьей неудачной попытки сдался он.

Я достал уже нагревшуюся бутылку и налил нам обоим по полному стакану.

– О, ты даешь, – икая, Витёк взял стакан.

– Чего, не сдюжишь? – проверенным традиционным способом я взял его «на слабо».

– Я? – повелся Витёк. – Да я литр могу.

Явно лишний контрольный стакан горячего виски на жаре почти мгновенно вогнал Витюльку в состояние глубокого алкогольного наркоза. Я бережно переложил его назад к сумке на бочок, чтобы он не выпал и не мешал мне рулить.

Все население деревни: два‑ три десятка человек, два верблюда, несколько коз, штуки три ручных обезьянки и несчитанное количество кур и уток – радостно повернули головы навстречу дорогому гостю. Я сгрузил его в одну из землянок и жестами поблагодарил старосту. Он кивком уверил меня, что все будет «супер гут» и даже более того – в точности, как мы и договаривались. Местные аборигены вообще практически, как индейцы в кино: гордые, честные и немногословные. Правда, понимают только свой язык – он отличается от нубийского, как украинский от русского. Но договаривался с ними, естественно, Али, которому они доводились какими‑ то дальними предками, а городской родственник пользовался неоспоримым авторитетом.

Уже уезжая, я сел сочинять записку. Мне хотелось сказать Витьку, что он несколько, знаете ли, гондон, и потому я тоже решил подшутить над ним, как и он надо мной. И вот пусть теперь поживет среди чужих, поучится доить козу, добывать огонь трением и искать себе пропитание в пустыне разными способами, которые обязательно ему подскажет мать‑ природа, так как местные, если и могут подсказать, то лишь на незнакомом ему языке.

Кажется, тогда мне хотелось, чтобы записка была доброй, но стакан теплого, сгустившегося на жаре вискаря выстрелил в голову не только ему. Моя рука независимо от моего хотения стала выводить на бумаге странные письмена: «Вителло! Держись! – написал я и заржал, глядя на чуть теплое тело «курортничка». Как ему держаться‑ то? – Держись!.. Вителло! » А дальше меня вдруг понесло: «В Нубии переворот. Я в бегах. НАШ король в опасности, но мы верим, что демократия обязательно победит. К власти пришли префиномандогондонисты. В деревне ты почти в безопасности, главное – не отходи от селения дальше чем на три метра и сорок аршинов. Эти честные люди укроют тебя от акул империализма. Не нарушай их обычаев. Не спи ногами на север, не мойся, не брейся, сри только в присутствии старейшины (кстати, гадить можно только в горшок, слепленный своими руками), демонстрируй свой помет главарю и вылизывай посуду после еды. Кажется, я ничего не забыл.

Прощай.

За нарушение правил смерть через Мумбу‑ юмбу.

Искренне любящий тебя Эб ибн Лев Шайтан‑ малай».

Записку я положил рядом с Витьком, зная, что сельчане чужого не тронут, и утром он её найдет. Мучила ли меня совесть? В тот момент НЕТ! Я веселился так, словно выкурил несколько косяков, и думал даже, не вернуться ли мне, чтобы переписать на память текст послания, казавшийся мне гениальным. «Наш король в опасности, но демократия победит» – бред! Наверное, с утра он все поймет и начнет меня материть. Не полный же он дурак. Догонит, что над ним подшутили, купит верблюда и прибьется к проходящему каравану…

…Наутро голова раскалывалась. Пить вискарь стаканами на жаре, наверное, все‑ таки не стоит; представляю, каково же Витеньке. Когда я добрался до холодного пива, у меня даже одна полудохлая кошка скрябнула по душе – в пустыне бара нет. После трех бутылочек кошка смылась. Я попытался вспомнить свой гениальный манускрипт, но «великий артефакт» погиб в пучине алкогольного сознания. Ну, а потом… Деньки шли, я работал, однако теперь меня истязала совесть: все‑ таки не один Витёк участвовал в мероприятии по перебросу моего тела из загнивающего социализма в процветающее первобытно‑ общинное государство. Он ведь, в сущности, маленький человек, в чем‑ то такой же, как и я, стремящийся заработать, где, как и чем может. На четвертый день я решил съездить и забрать бедолагу из пустыни.

…Деревня несколько изменилась за прошедшую сотню часов. На шатких заборных кольях висели мешки с молоком. «Интересно, Витёк научился доить коз? » – усмехнулся я про себя. И все‑ таки мешки казались мне странными… Точно, блядь, это же презервативы, которые кто‑ то приспособил под тару! Интересно, откуда они здесь? Туристы сюда не заезжают, а первобытно‑ общинные граждане ими не пользуются. Дальше – лучше: у одной из говняных мазанок на корточках сидел почти совсем голый дедушка в бейсболочке с надписью «Спартак‑ чемпион»; а красно‑ белый шарфик он приспособил вместо коврика. «Ух, ты, Витюха, наверное, тут сувениры раздает! Вот ведь хороший парень», – решил я и тут же забыл про старика. Прямо в окно джипа улыбалась проходившая мимо местная девица. Её обнажённая грудь была высокой, аппетитной и колыхалась в такт движениям, наверное, не менее эротичных бедер. Юная дикарка – просто прелесть. Я цинично приподнялся на сиденье и глянул, что там ниже… На крошке оказались надеты… полосатые мужские трусы. Что ж, гигиенично, но чего‑ то наш пацан тут путает с сувенирами. А вот вам, пожалуйста, упитанная примадонна в похожих трусах; что‑ то печет на костре. Да ещё в толпе я увидел мужика, одетого в мужские стринги, то есть две полоски и мешочек для яиц с вышитыми на нем заячьими ушками. Блин, ни фига себе! Вот, оказывается, какие трусики имелись у нашего мальчика‑ зайчика Викуси. А я‑ то мучился с местью, да попробуй кому‑ нибудь в Питере сказать про такие трусики, как парня начнут поддевать на каждом углу. Ну, что же, это приберегу для другого случая.

А вот и он сам – герой‑ стриптизер – летит прямо под колеса! Только я собрался подколоть парня, но при виде его смехуёчки куда‑ то испарились. Витёк был немыт, небрит, растрепан, глаза постарели лет на пять, и, что самое пугающее, он нес какой‑ то полный бред: «Префиномандогондонистов прогнали прочь?! – орал он. – Ответь! Я так тебя ждал, здесь же спросить не у кого!!! »

На улице стояло пекло, а меня прошиб ледяной пот – человек сошёл с ума! «И ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ????!!!! » – я уже много раз по разному поводу задавался этим классическим вопросом, но сейчас оказался просто в потрясении. Совершенно неизвестно, есть ли клиники для душевнобольных в Нубии, а если и есть, как там лечат? Чем? Отдать земляка, пусть не очень стоящего, докторам‑ людоедам на растерзание электрошоком и лоботомией нельзя. Но что его сломило: неизвестность ли, хора ли, укус собаки «це‑ це», а вдруг местные не так хорошо отнеслись к нему, как обещал мне Али. Что, если здесь водятся верблюды и люди «це‑ це»? Я оторвал взгляд от Видауна и зорко оглядел жителей деревни. Все они открыто улыбались беззубыми ртами, а дети уже тащили Витюхин похудевший чемодан к машине. Примадонна в трусах спешила протянуть нам корзинку с ещё горячими лепешками, жестами показывая, что это для нас, перекусить в дороге. На заднем сиденье уже появились корзинка с яйцами и вяленое мясо. Нет, народ относился к русскому постояльцу с любовью, правда, как‑ то уж слишком шустро они торопились его спровадить…

Последним, как и полагается, к нам вышел старейшина. Его улыбка показалась мне скорбной. Я вылез из машины, протянул ему немного денег и спросил: «Все в порядке? » Фразе научил меня Али. Старик вопрос понял, а вот что он ответил, осталось для меня загадкой (но если запомнить, Али переведет). Вроде бы все в норме, правда, он несколько раз показал на свою голову и постучал по ней кулаком. Если я верно понял его жест, меня ждала серьёзная проблема: наш курортник тронулся. Я и сам был в этом уверен, но в глубине души теплилась надежда: может, сейчас привезу его в отель, отмоется, побреется, отойдет от страхов и станет нормальным человеком?

Витёк уже «бил копытом» в машине. Он влез туда, как только я подъехал, захлопнул за собою дверь, пристегнулся ремнем и ни за что теперь не вышел бы. Но и я не собирался бросать товарища в такой беде.

– Рассказывай! – Он дрожал от нетерпения. – Кто победил?! Наши или нет?

– Победа – сложная вещь, – принялся я тянуть время, ибо совсем не понимал, о чем меня спрашивают. – Сегодня ты на коне, но какой ценой?! Победу часто легко одержать, но нелегко удержать.

– Да! Скажи главное – король не пострадал?

– Король?!!! …Ах, да… Нет, с ним все в порядке, его хорошо охраняют.

«Господи, что я натворил?! » – стучало в висках, но автоматически продолжал поддерживать разговор:

– Как тебе жилось у африканцев?

– Неплохо. Ты знаешь, самое трудное – найти в пустыне север.

– А зачем его искать?

– Как зачем? – Он покосился на меня. – Ты же сам мне велел…

И из кармана грязной рубахи он достал тот самый, но уже замусоленный «двухстаканный» свод законов. Я даже тормознул, чтобы взглянуть на текст. Только очень быстро, чтобы Витёк ничего не заподозрил. Понемногу стало проясняться, что никакой он не сумасшедший, а просто жертва чьей‑ то (поймать бы гада! ) пьяной шутки «…не мойся, не брейся…» Какая же я скотина!

– Все теперь в порядке, брат, – сказал я как можно мягче.

Он успокоился, но тут же снова взялся рассказывать, как ему жилось. К счастью, я мог обдумывать свое положение и пока помалкивать. Витёк же подобного позволить себе не мог. Четыре дня он ни с кем не разговаривал, впечатлений накопилось так много, что они просто разрывали его на кучу маленьких Витюлек.

И он начал подробно с первого дня: проснулся, разумеется, от дикой головной боли, сушняка и от того, что кто‑ то ворошил его волосы. Этим «кто‑ то» оказалась маленькая вонюченькая обезьянка. Мартышек ни у него, ни у кого‑ либо из его друзей сроду не водилось, и Витюху тряхануло от ужаса – «белочка»! В смысле, белая горячка. Окружающие его странные и по цвету, и по запаху стены он также принял за мираж, зажмурился и попытался руками на ощупь найти телефон, чтобы вызвать «скорую».

Телефона, конечно же, не нашлось. Зато в дверях появился очередной глюк: скрытая сексуальная фантазия – голая чернокожая девочка‑ подросток с бутылкой из‑ под пепси‑ колы, в которой была налита какая‑ то жидкость. Девушка протянула подарок, но он отмахнулся и забился в страхе. «Белочки» ни у него, ни у кого‑ либо из его друзей тоже сроду не было, и, вследствие этого пробела в своем образовании, как себя вести с призраками, он тоже не знал. Правда, сострадательное племя быстро вникло в его состояние и настойчиво подсунуло ему мое послание. Сначала он и от него отмахивался, но, вглядевшись в до боли знакомую кириллицу, стал читать: «Дорогой, Вителло…»

«Вителло» прочел документ один раз, потом второй, третий… Увидел, что в углу стоит его походный чемодан. Единственная вещь не из мира кошмаров, а из бытовой реальности привела его в чувство. Он вспомнил, что прилетел в Нубию, и, раз есть письмо, значит, я его встретил! А подробностей этой встречи он не помнил, может, мы прорывались сквозь минные поля и трупы солдат? Но в деревне, к счастью, все тихо. Понемногу Витёк стал отходить и… захотел жрать! О том, что я оплатил его кормежку, в письме не указывалось, и он, совершенно не умея «вести переговоры с матерью‑ природой», решил обсудить это дело с местными, для чего достал бумажник. Но мелкие долларовые купюры не произвели на них впечатления. В эту пустыню доходили только мелкие местные деньги. Тогда он взялся за натуральный обмен и стал предлагать свои вещи, которые разошлись по деревне «на ура».

«Ага, я, дурак, думал, он просто дарил! А он на жратву менял! » – дошло до меня.

Ну, в общем, его все равно накормили. Сначала, как дорогого гостя, угощали самым вкусным: скорпионами, жареными змеями, кузнечиками, но Витёк мотал головой. Пусть желудок уже прирос к позвоночнику, есть ТАКОЕ он пока не мог! Когда же предложили нормальную жратву – печеные яйца с лепешками, он кинулся на них и стал всячески показывать, как они ему нравятся. Ел с огромным удовольствием, почавкивая, чтобы до дикарей дошло – кормить надо только ими! К тому же не забыл вылизать посуду, как я наказал ему в письме. Деревенских тетушек тронула его любовь к их незамысловатой пище. Видимо, поэтому нам и положили её с собой. Или же они решили, что он из голодающей страны?..

Многие пункты, указанные мною в письме правил, озадачили его до состояния шока. Верить, не верить… Когда‑ то он видел в программе «Мир кинопутешествий», как в племя зулусов приходят гости. Говорилось, что надо при входе в деревню обязательно прокричать три раза какую‑ то херню. Иначе тебе просто отрубят голову. Здесь могло быть так же: непонятные обычаи, правила и как на грех всего одна голова.

Когда в пустыню пришел вечер, Витюлю вновь охватило отчаяние. Он не мог найти север! В памяти его ещё оставались почерпнутые в школе на уроках географии сведения о том, как его искать. «Надо подойти к дереву, и с той стороны, где на нем гуще растёт мох, – и будет север». Вторая примета была не мене «полезной»: «На дереве растет больше веток с той стороны, где юг. На северной – веток меньше». Сии школьные познания оказались невероятно «полезны» в пустыне. Не только ни одного дерева, но даже пенечка Витьку обнаружить не посчастливилось. Тяжелое красное солнце клонилось к горизонту, когда он снова начал метаться, как зверь, чующий приближение смерти. Больного отвели за руку в его чуланчик, но он не решался ни сесть, ни лечь, дабы соблюсти условия безопасности. От страха и усталости его мутило. И в этот тяжелый момент он вспомнил о вискаре в чемодане. И точно! Бутылка лежала на месте, почти целая. Глотнул – чуть полегчало. Глотнул ещё…

«Проснулся он от дикой головной боли, сушняка и от того, что кто‑ то ворошил его волосы. Этим «кто‑ то» оказалась маленькая вонюченькая обезьянка…» Зато живой! Ноги его оказались чуть ли не в шпагате, разбросаны по сторонам. Ага, значит, даже в пьяном состоянии он пытался изобрести компромиссную позу, типа «а мы пойдем на север» или «свой среди чужих». Правда, ещё полчаса он пытался собрать вместе затекшие конечности, а когда удалось, его озадачила новая проблема. Он ещё не сделал себе горшок – вчера было не до того – а сейчас хотел срать, как африканский слон… В дальнейших рассказах Витька стали появляться большие пропуски; вскользь он рассказал, как искал материал для горшка. Оказалось, здесь все лепят из верблюжьего помета. Только верблюды в тот день «сходили по большому» на некотором расстоянии от поселка, а Витёк боялся, что это расстояние будет больше «трех метров и сорока аршин», на которые нельзя отходить. Тем более что так и не вспомнил, сколько же в аршине вершков. Вкратце он пересказывал и то, как лепил горшок и терпел, как потом бегал за старейшиной, а тот, едва завидев своего странного гостя, с криками и воплями удирал от него.

– Кстати, может, остановимся? – вдруг спросил Витёк.

Я даже не стал спрашивать, зачем. И пока он облегчался за машиной, раздумывал, как же сказать правду? Стоило глянуть в его серьёзные глаза человека, практически пережившего смерть, – сразу представлялось, КАК ОН МЕНЯ БУДЕТ БИТЬ!.. Витёк, конечно, не Геракл, но пережитое придаст ему сил. Лучше уж рассказать ему все потом, когда‑ нибудь, за выпивкой, за долгим душевным разговором, когда я смогу поделиться всем, что сам здесь пережил и чего натерпелся – благодаря ему, между прочим! Может, тогда он поймет меня и простит…

И я ещё раз взглянул в зеркало на счастливо гадящего Витька… Может, ТОГДА– лет через десять… или, нет, наверное, лучше через тридцать.