Фриш Макс 15 страница

Тюремная камера. На нарах сидит доктор Ган, в шляпе, с папкой на

коленях. Убийца стоит, засунув руки в карманы брюк и глядя в

окно.

Убийца. Снег...

Доктор Ган. Что вы говорите?

Убийца. Я говорю: снег...

Доктор Ган. Как же мне вас защищать, если вы не отвечаете на мои вопросы? А ведь я задаю их иначе, чем прокурор. Его допросы утомили вас, и не удивительно - он славится ими, своей проницательностью, цепкостью. Что же мне теперь прикажете делать? Я был убежден, что вы невиновны.

Убийца. Знаю...

Доктор Ган. Почему же вы вдруг сознались?

Убийца пожимает плечами.

Сегодня будет вынесен приговор. А я до сих пор не знаю, где мне взять смягчающие обстоятельства. И не узнаю! Если вы мне не поможете.

Молчание.

Убийца. Доктор, у вас есть еще сигареты?

Доктор Ган протягивает ему сигареты.

Кстати, вы неверно сказали насчет сигар - будто прокурор добился признания благодаря им.

Доктор Ган. Благодаря чему же?

Убийца. Не знаю.

Доктор Ган дает ему огня.

Просто он понимает меня. Месяцами мне задавали вопросы, вопросы, потом снова вопросы. И вдруг в зале появляется человек, который тебя понимает, да, черт возьми, кто бы он ни был, мне просто стало легко на душе... (Затягивается. ) Спасибо.

Доктор Ган. Возвращаюсь к моему вопросу: что вы думали и чувствовали, когда в тот день, двадцать первого февраля, возвратились из известного места?

Убийца. Да что угодно!

Доктор Ган. Вспомните!

Убийца. Легко сказать - вспомните.

Доктор Ган. Когда вы направились в туалет...

Убийца. Ну уж это зачем?

Доктор Ган. Я опираюсь на факты, изложенные в деле.

Убийца. Если верить тому, что изложено в деле, доктор, можно подумать, что я всю жизнь провел в известном месте.

Доктор Ган. В деле изложены ваши собственные показания.

Убийца. Я знаю.

Доктор Ган. Так что же?

Убийца. Пусть!

Доктор Ган. Что - пусть?

Убийца. Пусть это в некотором роде правда. Что я провел свою жизнь в известном месте. В некотором роде. Помню. у меня часто было именно такое чувство.

Доктор Ган. Вы уже говорили, что всегда использовали для этой надобности служебное время. И этой шуткой рассмешили присяжных. Я не против того, чтобы их смешить, но сам этот факт несуществен - так поступают все служащие.

Убийца. Несуществен - именно... Часто у меня было такое чувство, доктор, что все несущественно: и когда я стоял перед зеркалом, бреясь каждое утро, - а мы должны были быть безупречно выбритыми, - и когда зашнуровывал ботинки, завтракал, чтобы ровно в восемь быть у своего окошка, каждое утро...

Доктор Ган. Что вы хотите сказать?

Убийца. Лет через шесть я стал бы доверенным фирмы. (Курит. ) И это бы ничего не изменило. Вообще я ничуть не жалуюсь на дирекцию банка. У нас было образцовое учреждение. Швейцар, я сам видел, завел даже специальный календарь, в котором отмечал, когда смазывали каждую дверь. И двери там не скрипели, нет. Это нужно признать.

Доктор Ган. Возвращаясь к нашему вопросу...

Убийца. Да, что же существенно?

Доктор Ган. Я восстанавливаю обстоятельства дела: в воскресенье после полудня вы были на футболе; поражение нашей команды подействовало на вас угнетающе; вечером вы пошли в кино, но фильм вас не заинтересовал; домой вы отправились пешком, не испытывая, согласно показаниям, никакого недомогания...

Убийца. Только скуку.

Доктор Ган. Дома смотрели передачу по телевидению, которая вас тоже не заинтересовала; в двадцать три часа двадцать минут вы снова были в городе, в молочном кафе; вина не пили; незадолго до полуночи вы позвонили у черного входа банка...

Убийца. Главный вход был закрыт.

Доктор Ган. И когда привратник открыл, сказали, что вам нужно в известное место... Я все-таки не понимаю, почему с этой целью - ведь было воскресенье - вы направились именно в банк.

Убийца. Я тоже не понимаю.

Доктор Ган. А что дальше?

Убийца. Сила привычки.

Доктор Ган. Как бы там ни было, Гофмейер впустил вас.

Убийца. Это был душа-человек.

Доктор Ган. Не удивившись вашему ночному визиту?

Убийца. Разумеется, удивился.

Доктор Ган. И что же?

Убийца. Я и сам был удивлен. Я понаблюдал, как он управляется с паровыми котлами, и мы еще минут пять поболтали.

Доктор Ган. О чем?

Убийца. Я сказал: убить бы тебя на этом самом месте! Мы рассмеялись.

Доктор Ган. А потом?

Убийца. Я направился в известное место.

Доктор Ган. А потом?

Убийца. Я это сделал. (Тушит ногой сигарету. ) Не знаю, доктор, что тут еще можно сказать...

Молчание.

Доктор Ган. У вас было тяжелое детство?

Убийца. То есть?

Доктор Ган. Отец вас бил?

Убийца. Что вы!

Доктор Ган. Мать не обращала на вас внимания?

Убийца. Напротив.

Доктор Ган. Гм...

Убийца. Я бы все сказал вам, доктор, но нечего, у меня действительно не было никаких мотивов...

Доктор Ган. Гм...

Убийца. Честное слово.

Доктор Ган. Карл Антон Гофмейер, убитый, как явствует из дела, был женат на сравнительно молодой женщине...

Убийца. Мне искренне жаль ее.

Доктор Ган. Вы знали госпожу Гофмейер?

Убийца. Она мне чинила белье.

Доктор Ган. Гм...

Убийца. Чтобы подработать.

Доктор Ган. У Карла Антона Гофмейера, привратника в банке, не было оснований для ревности?

Убийца. Этого я не знаю.

Доктор Ган. Я хочу сказать: для ревности к вам?

Убийца. Не думаю.

Доктор Ган. Я хочу сказать: не был ли он препятствием?

Убийца. То есть?

Доктор Ган. И политических мотивов тоже никаких!

Убийца. Я не разбираюсь в политике.

Доктор Ган. То есть вы, например, не верите, что мир можно изменить и улучшить, применив силу?

Убийца. Этого я не знаю.

Доктор Ган. Иными словами, убийство для вас - преступление при любых обстоятельствах?

Убийца. При любых обстоятельствах.

Доктор Ган. Гм...

Убийца. Мне непонятны многие ваши вопросы, доктор.

Доктор Ган. Карл Антон Гофмейер мертв...

Убийца. Я знаю.

Доктор Ган. Чего вы ждали для себя от этой смерти?

Убийца. Ничего.

Доктор Ган. Ума не приложу, как мне вас защищать. Так вот и сказать на суде, что вы сделали это потому лишь, что у вас в руках оказался топор и подвернулся именно Карл Антон Гофмейер, а не кто-то другой?

Убийца. Так и было.

Молчание.

Доктор у вас не найдется еще одной сигареты?

Доктор Ган протягивает сигареты.

Спасибо. (Тщетно ждет огня. ) Может, все было бы иначе, если б я получше разбирался в деньгах.

Доктор Ган. Что вы имеете в виду?

Убийца. Трудно сказать.

Доктор Ган. Через ваши руки прошли миллионы. Для вас дело было не в деньгах. На этом строится вся моя защита. Вы могли бы похитить миллионы и без топора. То, что вы совершили, - убийство, но убийство не с целью ограбления. На этом я буду настаивать!

Убийца. Я не это имел в виду.

Доктор Ган. А что же?

Убийца. Если б я получше разбирался в деньгах, может быть, я бы не испытывал такую скуку все эти четырнадцать лет.

Доктор Ган. Скуку?

Убийца. Конечно.

Доктор Ган. Вы что же, хотите заявить на суде, что убили старика привратника просто так, скуки ради?

В дверь стучат.

Войдите!

Входит стражник с письмом.

Что случилось?

Стражник. Мне велено дожидаться ответа.

Доктор Ган вскрывает письмо и читает.

Еду скоро принесут.

Доктор Ган. Что это значит?

Стражник. Понятия не имею.

Доктор Ган. Подробности неизвестны?

Стражник. Супруга господина прокурора ждет внизу.

Доктор Ган. Члены суда оповещены?

Стражник. Да, господин доктор.

Доктор Ган. Сейчас приду.

Стражник уходит.

(Собирает свои бумаги. ) Вам повезло.

Убийца. Какой снег идет...

Доктор Ган. Суд переносится.

Убийца. Вы представить себе не можете, доктор, как мне это знакомо: семь прутьев, за которыми - мир, в точности, как за моим окошком, когда я еще работал, был на свободе...

Доктор Ган. Вы слышали, суд переносится. Подумайте над моими вопросами. Спокойно, не торопясь. Сегодня пятница, мы увидимся теперь в понедельник. Я очень тороплюсь.

Входит стражник.

Стражник. Все?

Доктор Ган. Все. (Уходит. )

В камере остается стражник, принесший еду - жестяную тарелку и

большое ведро.

Стражник. Ну что вы на это скажете, а?

Убийца. Опять горох?

Стражник. Сгинул прокурор; сгинул - и все тут! Такого еще никогда не бывало. Он мне все говорил, что я похож на пчеловода...

Убийца. А хлеб есть?

Стражник. Что вы на это скажете, я вас спрашиваю.

Убийца. Жаль.

Стражник. Почему жаль?

Убийца. Единственный, кто меня понимал... (Откусывает хлеб, принимается есть суп, налитый стражником. )

Не сумев завязать разговора, стражник уходит. Слышно, как

тюремная дверь закрывается на замок.

3. Прокурор берет в руки топор

Избушка в лесу. У печи сидит Инга, юная светловолосая девушка. Ее

пожилая мать ставит на стол три тарелки.

Инга. Суп готов. Если отец сейчас де придет, все остынет.

Мать. Ты опять за свое!

Инга. И я снова буду виновата.

Мать выходит. Слышно, как она кричит: " Йенс! Йенс... "

Наша жизнь такова

Каждый день, и такой

Она будет, пока я не состарюсь

И не умру...

С улицы доносится ругань отца.

Такой она будет

Каждый день.

Но нет, однажды

Я выйду кормить кур,

Как всегда и всегда;

Все начинается сначала,

Отец запряжет свою лошадь,

Позовет меня в лес помогать,

Как всегда и всегда,

И вдруг

Он появится здесь,

Граф Эдерланд,

С топором в руке.

Горе!

Горе тому,

Кто станет у нас на пути,

Горе вам всем,

Вы падете, как лес,

Под ударами топора!

Входят мать и отец, старый угольщик с топором в руке.

Он ставит его к стене, рядом с дверью.

Все садятся за стол.

Отец. На одном мне все только и держится.

Мать. Приди, господи Иисус Христос, будь гостем нашим и благослови посланное тобой, аминь.

Инга разливает суп.

Отец. Это еще что за парень слоняется возле нашего дома?

Мать. Какой парень?

Отeц. Я ее спрашиваю.

Инга. Меня?

Отец. Что это за парень?

Инга. Откуда мне знать?

Отец. У меня он не послоняется!

Инга. Я никого не видела.

Отeц. И соли на столе нет!

Инга встает и приносит соль.

Со вчерашнего дня он часами торчит в лесу, где я очищаю сосны от веток. Думает, я не вижу, как он стоит за деревьями и глазеет. Я за ним бегать не стану. Заблудился, так подойди и спроси дорогу.

Maть. Со вчерашнего дня, говоришь?

Инга. Где же он был всю ночь?

Maть. В снегу?

Отец. А нам что!..

Инга перестает есть.

Куда опять уставилась?

Мать. Оставь ее.

Отец. Почему она не ест суп?

Родители продолжают есть.

Инга.

Наша жизнь такова

Каждый день.

Но однажды

Он будет здесь,

Граф Эдерланд,

С топором в руке,

И горе тому,

Кто станет у нас на пути,

Горе вам всем,

Вы падете, как лес,

Под ударами топора...

Отец. Опять она о своем графе.

Мать. Оставь ее.

Отец. Что ни день - все одно и то же.

Инга.

Граф Эдерланд идет по земле,

Граф Эдерланд с топором в руке,

Граф Эдерланд идет по земле!

Отец и мать испуганно оборачиваются к двери, Инга по-прежнему

неподвижно смотрит перед собой. В дверях стоит прокурор с кожаной

папкой, его пальто и шляпа покрыты снегом.

Мать. Вы к нам?

Прокурор молчит.

Отeц. А мы как раз обедаем.

Прокурор молчит.

Мать. Кто вы?

Прокурор молчит.

Инга. Не хотите ли сесть, господин? (Пододвигает свою табуретку. ) Господин, должно быть, устали за ночь.

Прокурор. Очень.

Молчание.

Я не хотел бы вам мешать...

Мать. Вы снизу, из города?

Прокурор. Вообще это не в моих правилах...

Инга. Не хотите ли есть, господин?

Maть. У нас, правда, только суп.

Инга. Гороховый.

Мать. Принеси тарелку.

Инга выходит.

Отец. Да...

Мать. Зимой, когда дороги заносит снегом, здесь легко заблудиться. Если вам в деревню, то нужно все время держаться ручья. Сейчас он замерз и на тот берег переходите в любом месте - мост вам не понадобится.

Молчание.

Только я не знаю, нужно ли вам в деревню.

Молчание.

Сюда обычно никто не заглядывает.

Прокурор молчит.

Отец. У нас нечего взять, она хочет сказать. Избушка без света, сани да лошадь, ведь вы меня видели, дрова - это все, что здесь есть; коза, если угодно знать, да девятнадцать кур - вот и все, к тому же лошадь никуда не годится.

Прокурор. Что вы этим хотите сказать?

Мать. Бедные мы, он хочет сказать.

Отeц. А то приходил тут раз один...

Мать. Перестань!

Отец ест суп.

Потерпите немного, господин. Она должна еще вымыть тарелку, мы никогда не пользуемся четвертой.

Прокурор. Я рад, что могу согреться.

Отец. Раз приходил тут один, да, двадцать один год назад, убил мою мать и отца. И не взял ни кроны. Сумасшедший какой-то. Убил их топором, когда я был в лесу. Так его и не нашли.

Мать. Зачем ты вспоминаешь об этом?

Отeц. В наших местах такое бывает не часто.

Прокурор. Вам нечего бояться.

Отeц. А я не боюсь.

Прокурор. Хотел бы я то же самое сказать о себе.

Возвращается Инга с вымытой тарелкой.

Мне крайне неловко, что я так вот явился, но действительно очень хочется есть.

Мать. Хлеба на всех хватит.

Прокурор. Вообще это не в моих правилах...

Ему дают хлеб.

Спасибо.

Перед ним ставят тарелку с супом.

Спасибо.

Молчание.

Отец. Как запрягу лошадь, так и ты выходи. Понятно? Один я со всем не управлюсь.

Инга. Я?

Отец. Вязать вязанки могут и женщины.

Прокурор. Может я могу вам помочь?

Мать. Ешьте лучше суп, пока не остыл.

Прокурор. Но потом.

Отeц. Я не к тому говорил.

Прокурор. Почему бы и нет?

Отец выходит.

Мать. Слышала? Не заставляй его ждать. Как только запряжет лошадь, так и выходи. Он и так весь день бранится. Да не забудь о курах! (Выходит. )

Прокурор. Что то это мне напоминает, никак не вспомню.

Инга. Что?

Прокурор. Гороховый суп...

Инга. Я рада, что вы пришли.

Прокурор. Я? Почему же?

Инга. Прежде чем я состарилась и умерла.

Прокурор. Ты?

Инга. Возьмите меня отсюда!

Прокурор. Почему?

Инга. Разве вы не видите?

Прокурор. Да...

Инга. Здесь смертельная скука. Всегда. Просидите хоть десять лет на нашей кухне, ничего не изменится, за полчаса вы все и узнаете.

Прокурор. Понимаю...

Инга. Вы действительно возьмете меня отсюда?

Прокурор ест суп.

Меня зовут Инга.

Прокурор. Инга?

Инга. Почему вы так на меня смотрите?

Прокурор. Вспоминаю. У меня давно было это чувство. Всегда. Такое чувство, будто меня где-то ждут. И всегда не там, где я нахожусь. И вот теперь я чувствую, что мне нужно что-то сделать.

Инга. Что же?

Прокурор. Не знаю.

Инга наклоняется к печке.

Раньше мне казалось, я знаю, что надо делать, но я ошибался. Я умел лишь выполнять свой долг и все-таки никогда не мог отделаться от чувства, что я не выполняю его, - это чувство никогда меня не оставляло. Никогда.

Инга. Хотите еще супа?

Прокурор. Как тебя зовут?

Инга. Инга.

Прокурор. Если б я только знал, кто я такой.

Инга. Вы не знаете этого?

Прокурор. Все это уже когда-то было со мной: как ты стоишь сейчас у печки. Именно так. Твои волосы в красном свете и твой сияющий взгляд. Именно такой. Сияющий.

Инга подкладывает дрова в печку.

Я так испугался, когда увидел старика угольщика. Вчера. Не топора, понимаешь, и не собак. Я боюсь людей. Тебя меньше всех: ты не спрашиваешь, кто я. Это замечательно. Ты не думай, что я влюблен, раз ты молода и красива...

Инга. Да я совсем не такая.

Прокурор. ... словно фея.

Инга. Говорите еще!

Прокурор. Это все, что я могу вспомнить: у меня дела, много работы и вдруг - я стою в лесу, с папкой под мышкой, в каком-то незнакомом месте. И у меня много времени. Все, что было за мной, вдруг пропало, впереди - лес, вокруг снег и ничего больше, один снег, заметающий следы, и кругом деревья, сплошные сосны, ничего, кроме сосен, кроме красных стволов. И только звонкие удары топора.

Инга встает.

Тебя зовут Хильда?

Инга. Инга.

Прокурор. Откуда я тебя знаю?

Инга. Говорите еще!

Прокурор. Мне нечего больше сказать...

Инга садится к его ногам.

Прокурор. В глубине, на самом дне воспоминаний, всего два-три лица, повторяющихся снова и снова. Как ни ломай голову, других нет и нет. И постоянно одно лицо, похожее на твое. И неизменно другое - похожее на жандарма, которому непременно нужно знать, куда ты идешь и зачем. И всюду железные прутья...

Инга. Что всюду?

Прокурор. Прутья, решетки, ограды - прутья... (Встает и смотрит в маленькое окно. ) Словно деревья в лесу, которые хочется срубить, если есть топор.

Инга. Говорите еще, я слушаю...

Прокурор. Когда-то я был капитаном. О да. Плавал в открытом море. На моем корабле было три мачты, мостик напоминал орлиный клюв, я бы и теперь мог его нарисовать. Мы объездили весь мир. Вдоль и поперек... Без маршрута и цели. Мы ели рыбу, ее было много везде, и плоды с берега, иногда ходили на охоту и, запасшись всем необходимым, плыли дальше. Да, а потом...

Инга. А что потом?

Прокурор. Потом он вдруг стал игрушкой, мой корабль с тремя мачтами, игрушкой, которую можно взять в руки и поставить на шкаф, - мой корабль, на котором я был капитаном.

Инга. Ужасно.

Прокурор. Да. (Смеется. ) И горничная каждый день вытирала его тряпкой.

Возвращается отец.

Отец. Сани готовы.

Инга встает.

А вот топор, если у господина есть желание, работы всем хватит.

Прокурор. Спасибо.

Отец. Меня зовут Йенс. А вас?

Прокурор. Меня...

Инга. Граф Эдерланд!

Отец. Граф...

Прокурор смеется.

Граф Эдерланд?

Инга. Да! Да!

Прокурор. Что это вы дрожите... Вас трясет...

Отец с немым криком отступает от него, словно от привидения,

прокурор стоит, наблюдая за происходящим, а затем понимает, в чем

дело: в руке у него топор.

Инга.

Однажды

Вдруг

Он придет

Граф Эдерланд.

Снаружи ржет лошадь.

С топором в руке.

Горе!

Горе тому,

Кто станет у нас на пути,

Горе вам всем,

Вы падете, как лес,

Под ударами топора...

Отец. Смилуйся! Смилуйся! Смилуйся!

Прокурор смеется.

Инга. Пошли!

Отец падает на колени.

Наши сани готовы.

Снаружи ржет лошадь.

Пошли!

4. Первые известия о пропавшем

Кабинет прокурора. День. Господин Марио, ясновидец из варьете,

стоит, подбоченившись и разглядывая стены, сплошь заклеенные

обложками скоросшивателей. Эльза в элегантном, насколько

позволяет домашняя обстановка, платье нервно курит сигарету,

дожидаясь результатов этого осмотра. Сбоку доктор Ган, не

испытывающий, как видно, особого удовольствия от своего

пребывания здесь.

Mарио. Ага... ага... ага...

Эльза. Что вы этим хотите сказать?

Марио. Это и есть его кабинет?

Эльза. Да.

Марио. Ага... А это все протоколы?

Эльза. Да.

Марио. Дела?

Эльза. Что вы имеете в виду?

Марио. Дела. Я имею в виду дела. Убийства, грабежи, клятвопреступления, изнасилования, шантаж, разводы...

Эльза. Да-да, конечно.

Марио. Обложки черные, названия - на белой бумаге. (Снимает очки и, приблизившись к стене, читает в разных местах названия дел. ) Очень аккуратно, очень...

Эльза. Это всем известно, господин Марио, мой муж был аккуратным человеком, об этом весь город знает, не нужно быть ясновидцем, чтобы это определить.

Марио. Очень аккуратно...

Эльза и доктор Ган обмениваются взглядами.

А вы, мадам, - его жена?

Эльза. Да, разумеется.

Марио. Ага...

Эльза. Почему вы спрашиваете об этом?

Марио смотрит на нее, сняв очки.

Это был его письменный стол.

Марио. Один вопрос, если позволите...

Эльза. О, пожалуйста.

Марио. Чей теперь это стол?

Эльза. Теперь? То есть как?

Марио. Ибо вы сказали, почтеннейшая: это был его письменный стол.

Эльза. Я сказала: это - его письменный стол.

Марио. Был его письменный стол.

Эльза. Значит, я оговорилась.

Марио. Ага... (Протирает стекла очков и смотрит, близоруко щурясь. ) Уважаемый пропавший, как видно, много работал...

Эльза. Да...

Марио. Жизнь его была труд, как пишут в некрологах, труд и исполнение долга.

Эльза. Мой муж был прокурором.

Марио. Ага...

Эльза. То есть он - прокурор.

Марио. Ага... (Рассматривает очки на свет. )

Эльза. Не знаю, поможет ли вам осмотр других комнат.

Марио. Поможет. (Снова надевает очки и оборачивается к другой стене. ) И это тоже протоколы?

Эльза. Да-да.

Марио. Обложки черные, названия - на белой бумаге. (Рассматривает обложки, читая в разных местах названия. ) Весьма добросовестно, весьма...

Доктор Ган и Эльза обмениваются взглядами.

А это что такое?

Эльза. Вы о чем?

Maрио. На шкафу.

Эльза. Ах, это. Ничего особенного.

Марио. Корабль?

Эльза. Игрушка.

Марио. Ага...

Эльза. Безделушка.

Марио. Похож на судно викингов, а?

Эльза. Похож.

Maрио. А паруса из пергамента...

Эльза. Собственно говоря, этот корабль, скорее всего, времен испанских мореплавателей, времен Колумба, я думаю, - судя по испанскому названию.

Марио. Ага...

Эльза. " Эсперанца".

Марио. А паруса из пергамента... (Внезапно отворачивается от модели парусника, снимая очки. ) Какие есть еще комнаты?

Эльза. Здесь была его спальня.

Марио. Ага...

Эльза. Здесь - его спальня.

Марио. Если позволите.

Эльза. Прошу вас. Здесь ничего не изменилось. Может быть, вам удобнее осмотреть ее одному?

Марио. Если позволите. (Уходит в спальню. )

Эльза закрывает за ним дверь и поворачивается к доктору Гану,

облегченно вздыхая. Она берет сигарету, доктор Ган подходит к ней

с зажигалкой.

Эльза. И ты серьезно думаешь, что от этого будет толк?

Доктор Ган. Мы должны испробовать все, Эльза. Это наш долг перед ним; ясновидец так ясновидец.

Эльза. Из варьете!

Доктор Ган. Где ж их еще взять?

Эльза курит.

Наши поиски, ты же знаешь, ничего не дали. Двое суток уже идет снег. Полицейские ищейки тут так же беспомощны, как и наш разум. Ни зацепки, ни следа, ни единого человека, который бы его видел...

Эльза. Прошло уже два дня.

Доктор Ган. Будешь коньяк?

Эльза. Не представляю себе, что могло произойти. Не представляю! Меня не покидает мысль: что бы там ни было, он делает это, чтобы досадить нам.

Доктор Ган. Эльза!..

Эльза. Тебе и мне!

Доктор Ган. Милая...

Стук в дверь.

Эльза. Войдите!

Входит Хильда.

Что случилось?

Хильда. Почта.

Эльза берет почту и вскрывает ее.

Собака все еще ничего не ест, ваша милость. Я подогрела ей молока, но она не пьет, а когда господин прокурор вернется и увидит, что Вотан голодает...

Доктор Ган. Хильда! Я спрашиваю тебя еще раз...

Хильда. Я-то здесь ни при чем.

Доктор Ган. Тебя никто и не обвиняет.

Хильда. Отчего ж тогда столько вопросов?

Доктор Ган. Ты последний человек, с которым он говорил. Почему ты ничего не расскажешь? Ты развела огонь в камине, как ты говоришь...

Хильда. Да.

Доктор Ган. Что он тебе сказал?

Хильда. Он смотрел на меня, потому что я была босиком.

Доктор Ган. И не сказал ни слова?

Хильда. Сказал, конечно.

Доктор Ган. Что же?

Хильда. Велел мне сжечь бумаги...

Доктор Ган. Гм...

Эльза. И ты это сделала?!

Хильда. Раз господин прокурор пожелал...

Доктор Ган. Гм...

Хильда. Я-то здесь ни при чем.

Господа дают ей понять, что она их больше не интересует, но она

остается.

Узнали уже что-нибудь про господина прокурора? Во всех газетах его портрет.

Эльза. Займись своим делом, Хильда.

Хильда уходит.

Терпеть ее не могу! Уж эта мне деревенская простота! Ты видел, какое у нее лицо? Скулы и оскал, когда открывает рот, - прямо кошка! (Вскрывает почту. )

Доктор Ган. Тебе это позволено?

Эльза продолжает вскрывать почту.

У него тут осталось полкоробки сигар " Ромео и Джульетта", они просто засохнут.

Эльза. Пожалуйста, прошу тебя.

Доктор Ган выбирает сигару.

Ничего! Одни счета, брошюры, приглашения, директивы, указы, воззвания, показания, проблемы обеспечения по старости, проблемы отопления, охраны природы, борьбы за мир. (Бросает всю груду на письменный стол. ) Одна бумага... (Опускается в мягкое кресло. )

Доктор Ган (зажигая сигару). А что он сказал тебе в ту ночь? Ведь вы еще разговаривали, ты говоришь.

Эльза. Ничего особенного.

Доктор Ган. Но все-таки?

Эльза. Я и не слушала толком. Сказала, чтобы он сходил к врачу, взял отпуск, принял снотворное. Я уже привыкла, что он вдруг одевается среди ночи. Он часто так делал, когда у него много работы. Вдруг проснется и вспомнит, что забыл что-то сделать. У него это постоянно в голове, с тех пор как я его знаю.

Доктор Ган. Что именно?

Эльза. Что он что-то упустил, забыл...

Молчание.

Доктор Ган. Может, у него просто любовница?

Эльза снова встает.

Ты думаешь, он что-нибудь заметил?

Эльза. Ты о нас?

Доктор Ган. Мне было бы неприятно.

Стук в дверь.

Эльза. Тебе кажется, он заметил?

Доктор Ган. Мне кажется, кто-то постучал.

Стук в дверь.

Эльза. С меня довольно! Так бесстыдно вынюхивать! Пусть не думает, что я ей это позволю.... (Распахивает дверь, но за ней никого нет. ) Хильда? Хильда!

Стук в дверь.

Доктор Ган. Должно быть, стучат в другую дверь.

Стук в дверь.

Эльза. Войдите!

Из спальни выходит господин Марио.

Марио. Простите, если помешал.

Эльза. Что вы, что вы!

Доктор Ган. Ничуть!

Эльза. Как это - помешали?

Доктор Ган. Напротив!

Эльза. Напротив!

Марио. Уже шесть часов. В восемь у меня представление. Весьма сожалею. Но, собственно, я уже видел все, что можно увидеть. Видел и спальню: все очень аккуратно, очень...

Эльза. Вы уже уходите?

Марио. Я бы еще хотел спросить мадам...

Эльза. Пожалуйста.

Марио. О двух вещах. (Берет с кресла пальто. ) К сожалению, я никогда не видел господина прокурора. Вы простите, я вынужден об этом спросить, то есть, если вам не мешает присутствие этого господина.

Доктор Ган. О, я могу и уйти.

Марио. Речь идет о его внешности.

Эльза. Там его фотография!

Марио. Ага... ага... ага...

Эльза. Снимок сделан три или четыре года назад, когда мужа избрали академиком, потому и такое одеяние.

Марио. Ага...

Эльза. Рамка, должно быть, запылилась; простите, но я специально распорядилась ничего не трогать в его комнате.

Марио. Серебро?

Эльза. Рамка - да.

Марио. Ага... А могу я узнать, кто подарил господину прокурору эту рамку?

Эльза. Почему вы спрашиваете?

Марио. Мадам лично?

Эльза. Она досталась нам по наследству.

Марио. Ага... (Ставит фотографию на место. ) Очень изящно, очень изысканно, очень. (Вновь берет в руки фотографию. ) Господин прокурор любил путешествовать?

Эльза. Человек в его положении...

Maрио. Не имеет для этого времени. Понимаю.

Эльза. Когда мы поженились, началась война...

Марио. Понимаю.

Эльза. Границы были закрыты.

Марио. Понимаю, понимаю.

Эльза. Иногда он ездит по делам в Париж и Лондон.

Maрио. А Санторин он знает только по фотографиям?

Эльза. Санторин?

Марио. Вы ничего не слышали о Санторине, мадам? (Ставит фотографию на место. ) Санторин. насколько мне известно, - это старый потухший вулкан, окруженный морем, остров где-то между Грецией и Критом. Очень белый, очень яркий от солнца. Сейчас, говорят, он в руках мятежников.

Эльза. Какое это имеет отношение к моему мужу?

Марио пытается надеть пальто.

Доктор Ган. Разрешите вам помочь?

Марио. Спасибо, спасибо, это подкладка порвалась. Да еще вечная спешка! Люди из варьете - народ пунктуальный. Спасибо! Все в порядке. И еще где-то тут моя старая шляпа... (Находит шляпу на кресле. ) Не знаю, мадам, какое отношение имеет ваш муж к Санторину, могу лишь судить о том, что я вижу.