Фриш Макс 14 страница

Крик попугая.

Строго по-деловому!

Бабетта. А если они спросят про спички?

Бидерман. Да, я дал их. Ну и что? Все давали спички. Почти все! Иначе не сгорел бы весь город - я же видел, как огонь полыхал из-под всех крыш. У Гофманов тоже! И у Карла! И у профессора Мара! Не говоря уже о том, что я просто пал жертвой собственной доверчивости.

Бабeтта. Не волнуйся.

Бидерман. Скажи, пожалуйста, если бы мы с тобой - ты и я - не дали спичек, ты что, думаешь, это что-нибудь изменило бы в катастрофе?

Бабeтта. Я спичек не давала.

Бидерман. И вообще - нельзя же всех швырнуть в ад, если все так делали?

Бабетта. Почему нельзя?

Бидерман. Есть же все-таки хоть какое-то милосердие...

Возвращается Мартышка.

Мартышка. Я очень сожалею, но владыка преисподней задерживается. Может быть, господа поговорят с Вельзевулом?

Бабетта. С Вельзевулом?

Мартышка. Этот принимает.

Бидeрман. Вельзевул?

Мартышка. Только уж очень он воняет. Знаете, это тот, что с лошадиным копытом, с козлиным хвостом и с рогами. Ну вы его знаете! Но этот вряд ли вам чем поможет, мадам, - он всего лишь мелкая сошка, этот Зепп.

Бидeрман. Зепп??

Бабетта вскакивает.

Сядь.

Бабетта. Что я тебе говорила, Готлиб? В первую же ночь!

Бидерман. Молчи! (Смотрит на нее так, что Бабетта садится. ) У жены больное сердце.

Мартышка. Ах!

Бидeрман. Подолгу не может заснуть. Вот и чудятся всякие привидения. Но при свете дня, господин доктор, у нас не было ни малейшего основания для каких бы то ни было подозрений, клянусь вам - ни секунды...

Бабетта бросает на Бидермана возмущенный взгляд.

У меня, во всяком случае!

Бабетта. Почему же ты тогда хотел их вышвырнуть на улицу, Готлиб? Собственноручно и прямо ночью?

Бидeрман. Я же их не вышвырнул!

Бабетта. Вот именно.

Бидерман. А почему же, черт побери, ты его не вышвырнула?

Бабетта. Я?

Бидерман. Да, ты! Вместо того чтобы кормить его завтраком с конфитюром и сыром. И с яичками всмятку!

Мартышка курит сигару.

Короче говоря, господин доктор, мы тогда совершенно не подозревали, что у нас происходит в доме, совершенно не подозревали.

Слышен звук фанфар.

Мартышка. Может, это уже он?

Бабетта. Кто?

Мартышка. Владыка преисподней.

Снова звук фанфар.

Он поехал на небеса, и вполне возможно, что он в паршивом настроении. Мы ждали его уже вчера. Видимо, опять переговоры зашли в тупик.

Бидeрман. Из-за меня?

Мартышка. Из-за этой последней амнистии... (Шепчет Бидерману на ухо. )

Бидeрман. Это я читал.

Мартышка. Ну и что вы на это скажете? (Шепчет Бидерману на ухо. )

Бидeрман. Не может быть!

Мартышка шепчет ему на ухо.

То есть как?

Мартышка шепчет ему на ухо.

Вы думаете?

Мартышка. Если небеса не будут придерживаться десяти заповедей...

Бидeрман. Гм...

Мартышка. Без небес - никакой преисподней!

Бидерман. Гм...

Мартышка. Вот об этом и ведутся переговоры.

Бидерман. О десяти заповедях?

Мартышка. О принципе.

Бидерман. Гм...

Мартышка. Если небеса думают, что преисподняя все будет терпеть... (Шепчет Бидерману на ухо. )

Бидерман. Забастовка?

Мартышка шепчет ему на ухо.

Вы думаете?

Мартышка. Я точно не знаю, господин Бидерман, я просто говорю, что это возможно. Очень возможно. Все будет зависеть от результатов переговоров...

Слышен звук фанфар.

Это он! (Уходит. )

Бабетта. Что это он тебе говорил?

Бидерман. Он говорит, что возможно, очень возможно, что в ад больше никого впускать не будут. С сегодняшнего дня. Понимаешь? Вообще не будут.

Бабетта. Как же так?

Бидерман. Потому что в аду забастовка.

Звонит дверной звонок.

Черти, говорит, просто вне себя. Они чувствуют себя обманутыми: они рассчитывали на целый ряд видных личностей, а небеса, судя по всему, их помиловали. Вот он и говорит, что в таких условиях черти, по-видимому, откажутся содержать преисподнюю. В общем, поговаривают о кризисе преисподней.

Анна выходит слева и проходит направо за сцену.

Как, собственно, Анна попала в ад?

Бабетта. Она украла у меня пару чулок. Я уж не стала тебе говорить. Пару новых нейлоновых чулок.

Входит Анна и вводит вдову Кнехтлинг.

Анна. Присядьте. Но если вы вдова Кнехтлинга, то это ни к чему: ваш муж самоубийца. Присаживайтесь. Но это ни к чему. (Уходит. )

Вдова Кнехтлинг стоит - сесть не на что, кресел нет.

Бабетта. А этой что тут надо?

Бидерман приветствует вдову Кнехтлинг кислой улыбкой.

Готлиб... Она хочет на нас заявить. (Приветствует вдову Кнехтлинг кислой улыбкой. )

Бидерман. Пускай заявляет!

Снова звук фанфар - на этот раз ближе.

Это же чепуха! Что он, не мог переждать недельку, черт побери, и выбрать потом удобный момент, чтобы поговорить со мной? Я же не мог подумать, что Кнехтлинг на самом деле откроет газ из-за увольнения, черт побери!

Звук фанфар приближается.

В общем, я совершенно не боюсь.

Звук фанфар приближается.

Спички! Спички!

Бабетта. Может, этого никто и не видел?

Бидерман. Я не позволю создавать ажиотаж вокруг какой-то катастрофы! Катастрофы были, есть и будут! И вообще: ты только посмотри на наш город! Весь из стекла и бетона! Я тебе скажу, если уж говорить откровенно, - это просто благо, что он сгорел, просто благо - с архитектурной точки зрения...

Слышен звук фанфар, потом вступает орган, и появляется пышно

разодетая Фигура в величественной и торжественной позе; облачение

у нее примерно как у епископа, но только примерно. Бидерман и

Бабетта опускаются на колени у рампы.

Фигура (стоит неподвижно посредине сцены). Анна! (Медленно снимает фиолетовые перчатки. ) Я только что с небес.

Бидeрман. Слышишь?

Фигура. Толку никакого. (Швыряет первую перчатку. ) Анна! (Медленно снимает вторую перчатку. ) Я сомневаюсь, настоящие ли небеса они мне показали, - они-то уверяют, что настоящие, но я сомневаюсь... Так все торжественно, все при орденах, и из всех репродукторов несет фимиамом. Целый Млечный Путь из орденов - черт голову сломает. Встретил там всех своих клиентов - самых отъявленных убийц, - так вокруг лысин у них порхают ангелочки, все друг другу кланяются, прогуливаются, пьют вино, поют " Аллилуйя", хихикают, что их помиловали; святые демонстративно молчат они-то все каменные или деревянные, взяты напрокат; а князья церкви - я замешался в толпу князей церкви, чтобы разведать, где живет бог, - они тоже молчат, хотя они-то уж не каменные и не деревянные... (Швыряет вторую перчатку. ) Анна! (Снимает головной убор и оказывается Айзенрингом. ) Я переоделся! А те, кто там наверху стоят у власти и сами себе отпускают грехи, они меня даже не узнали. Я их благословлял!

Появляются Анна и Мартышка и склоняются перед Фигурой.

Разденьте меня! (Сохраняя по-прежнему величественную позу, простирает руки, чтобы можно было расстегнуть четыре шелковых облачения: первое серебристо-белое, второе позолоченное, третье фиолетовое и четвертое кроваво-красное. )

Орган смолкает. Бидерман и Бабетта продолжают оставаться на

коленях у рампы.

Принесите фрак!

Анна. Как вам угодно.

Фигура. И парик старшего официанта.

Анна и Мартышка снимают первое облачение.

Я сомневаюсь, точно ли господь бог меня принимал, - все-то он знает, а когда повышает голос, то говорит точь-в-точь как пишут в газетах - слово в слово.

Крик попугая.

Где Вельзевул?

Мартышка. В котельной.

Фигура. Позовите его.

Сцена вдруг озаряется красным светом.

Что это за пламя?

Мартышка. Да это он разжигает. Только что прибыли несколько грешников ничего значительного, так, обычная серость...

Снимает второе облачение.

Фигура. Пускай погасит огонь.

Мартышка. Погасит?

Фигура. Погасит.

Крик попугая.

Как там мой попугайчик? (Замечает Бидермана и Бабетту. )

Спроси их, чего они молятся.

Мартышка. Они не молятся.

Фигура. Но они же на коленях...

Мартышка. Они хотят, чтобы им вернули их дом...

Фигура. Чего-чего?

Мартышка. Требуют компенсации.

Крик попугая.

Фигура. Люблю своего попугая! Единственное живое существо, не искажающее моих лозунгов! Я его нашел в одном горящем доме. До чего преданная тварь! Надо будет посадить его себе на правое плечо, когда опять отправлюсь на землю.

Анна и Мартышка снимают третье облачение.

А теперь, лапочка, мой фрак.

Анна. Как вам угодно.

Фигура. А вы, доктор, давайте сюда велосипеды. Помните? Два ржавых велосипеда.

Мартышка и Анна с поклоном выходят.

Бидерман. Вилли!.. Да это же Вилли!.. Я Готлиб, ваш друг. Вилли, ты что, забыл?

Фигура снимает с себя четвертое, и последнее одеяние.

Бабетта. Мы совершенно безгрешны, господин Айзенринг. Почему нас направили к вам, господин Айзенринг? Мы - жертвы, господин Айзенринг. Все мои драгоценности расплавились...

Фигура стоит в рубашке и носках.

Бидерман. Почему он делает вид, что не знает нас?

Бабетта. Ему неудобно, отвернись.

Анна вносит фрачные брюки.

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо.

Анна собирается уходить.

Анна!

Анна. Что вам угодно?

Фигура. Принесите две бархатные подушки.

Анна. Как вам угодно.

Фигура. Для господ, что стоят на коленях.

Анна. Как вам угодно. (Выходит. )

Фигура надевает фрачные брюки.

Бидерман. Вилли...

Бабетта. Вы же нас помните, господин Айзенринг, наверняка помните. Мой гусь - мечта, вы сами говорили.

Бидерман. Гусь в бургундском!

Бабетта. И с каштанами!

Бидерман. И с красной капустой!

Бабетта. И candlelight, господин Айзенринг, candlelight!

Бидерман. И как мы все вместе пели...

Бабетта. Ах да...

Бидерман. Ты что, в самом деле забыл?

Бабетта. Был такой милый вечер...

Бидерман. Сорок девятый, Вилли, " Кав дель Эшанон"! Лучшая бутылка в моем погребе! Вилли! Разве я не отдал все для того, чтобы мы стали друзьями?

Фигура отряхивает фрачные брюки.

Ты свидетель, Бабетта. Разве я не отдал все, что было у нас в доме?

Бабетта. Даже спички.

Анна вносит две красные бархатные подушечки.

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо!

Анна (дает подушечки Бидерману и Бабетте). Что-нибудь еще?

Фигура. Мой жилет, лапочка, мой белый жилет!

Анна. Как угодно.

Фигура. И парик!

Анна выходит.

(Повязывает галстук. ) " Кав дель Эшанон"?..

Бидерман кивает, лицо его озаряется радостной улыбкой. Я все помню, Готлиб, отлично помню, как только черт умеет помнить. Ты чокался с нами, чтобы выпить на брудершафт, и дошел до того, что целовал черта в щеку - даже вспомнить стыдно, какая сцена!

Крик попугая.

Бидерман. Мы же не знали, Вилли, что вы черти. Честное слово! Если бы мы знали, что вы на самом деле черти...

Появляется Шмиц в обличье Вельзевула - с лошадиным копытом,

козлиным хвостом и рогами; в руках у него большая лопата для

угля.

Вельзевул. Ну в чем тут дело?!

Фигура. Не ори.

Вeльзeвул. Чего это ты переодеваешься?

Фигура. Нам нужно опять на землю, Зепп.

Анна вносит белый жилет.

Спасибо, лапочка, спасибо. (Надевает жилет. ) Ты потушил котлы?

Вельзевул. Нет.

Фигура. Делай, что тебе говорят.

Пламя разгорается еще ярче.

Вельзевул. Угли-то уже там!..

Анна уходит, затем вносит фрак.

Фигура. Минуточку, лапочка, минуточку! (Застегивает жилет. ) Я только что с небес...

Вельзевул. Ну и что?

Фигура. Уж с кем только я там не встречался, чего только не испробовал - никакого толку. Ни одного не отдают. Это безнадежно.

Вельзевул. Ни одного?

Фигура. Ни одного.

Анна держит фрак.

Доктор!

Мартышка. Слушаю вас.

Фигура. Зовите пожарников.

Мартышка с поклоном выходит.

Вельзевул. Ни одного не отдают?

Фигура. Каждый, кто в униформе или был в униформе, когда убивал, или обещает носить униформу, когда надо будет убивать или приказывать убивать, спасен.

Вельзевул. Спасен?!

Фигура. Не ори.

Вельзевул. Спасен?!

Слышно эхо с небес: " Спасен".

Фигура. Слыхал?

Эхо: " Спасен. Спасен. Спасен".

Вельзевул тупо смотрит наверх.

Надевай свои шмотки, Зепп, надо нам опять приниматься за работу.

Входит хор.

Хор.

Горе! Горе! Горе!

Бабетта. Готлиб!

Бидeрман. Тише ты!

Бабетта. А этим что тут надо?

Хор.

Житель города, зри,

Как мы бессильны:

Города стражи верные,

Тушенью обученные,

В касках сверкающих, ах,

Обречены мы

Вечно взирать на адское пламя,

Где корчится в дьявольской топке житель

Мирный.

Фигура. Господа, тушите преисподнюю!

Хор онемел.

Ну что вы стоите?

Хор.

Мы наготове.

Тщательно свернуты шланги красные,

Все по инструкции,

Блещет каждый ворот,

Из меди сделанный.

Каждый место знает свое.

Блещет, проверен тщательно,

Чтобы напора хватило,

Насос наш,

Тоже из меди сделанный.

Корифей.

А пожарные краны?

Хор.

Каждый место знает свое.

Корифей.

Мы наготове.

Фигура (оправляет фрак). Ну, валяйте.

Отсветы пламени разгораются снова.

Корифей.

К шлангам!

К насосу!

К лестнице!

Пожарники мчатся по своим местам, возгласы: " Готов! "

Мы начеку.

Фигура. Прекрасно.

Слышно шипение пожарных кранов, отсветы пламени бледнеют.

Мартышка. Вот видите, господин Бидерман, так оно и есть, как я предполагал...

Фигура. Доктор!

Maртышка. Слушаюсь.

Фигура. Велосипеды!

Мартышка. Слушаюсь.

Фигура. И парик, парик!

Анна. Слушаюсь.

Фигура. И попугая!

Мартышка и Анна уходят.

Вельзевул. Мои детские мечты! Мои детские мечты! Не убий - ха-ха! И я в это верил. Во что они превратили мечты моего детства!

Фигура чистит себе ногти.

Я, сын угольщика и цыганки, не умевший читать, только и знавший, что десять заповедей, - я продался черту. Как так? Да просто послал к черту все заповеди. " Катись ты к черту, Зепп! " - все мне так говорили, я и покатился. Я стал лгать, потому что тогда сразу жить становилось легче, и продался черту. Я крал, где хотел, и продался черту. Спал с кем придется - с замужними и незамужними, - потому что это мне доставляло удовольствие, и прекрасно себя чувствовал, когда пересплю, и продался черту. И в моей деревне они передо мной дрожали - я был сильнее всех, потому что я продался черту. Я подставлял им ножку, когда они шли в церковь, потому что это доставляло мне удовольствие, и поджигал их конюшни, пока они там молились и пели, потому что это доставляло мне удовольствие, и смеялся над их господом богом, который ни разу не пришел мне на помощь. Кто свалил ель, которая убила моего отца - среди бела дня? А моя мать молилась за меня и умерла от горя, и я попал в сиротский дом, чтобы поджечь его, и в цирк, чтобы поджечь его, потому что мне это все больше и больше доставляло удовольствие, и я устраивал поджоги во всех городах - просто мне хотелось продаться черту. Делай то-то! Не делай того-то! Делай то-то! У нас ведь не было там в лесу ни газет, ни радио - одна Библия, вот я и решил, что человек продается черту, когда он убивает, насилует, плюет на все заповеди и уничтожает целые города. Вот как я решил!..

Фигура смеется.

Ничего смешного тут нет, Вилли!

Анна приносит парик.

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо.

Maртышка приводит два ржавых велосипеда.

Вельзевул. Ничего смешного тут нет, мне блевать хочется, когда я вижу, куда все идет. Что они сделали с мечтами моего детства! Я съесть столько не могу, сколько мне хочется выблевать.

Фигура (прилаживает парик). Собирайся. (Берет один из ржавых велосипедов. ) Страсть как хочется повидать своих старых клиентов - знатных господ, которые никогда не попадают в ад, и снова их пообслуживать. Страсть как хочется!.. Снова искры, и треск пламени, и сирены, которые вечно воют с запозданием, лай собак, дым, вопли - и пепел!

Вельзевул отстегивает козлиный хвост.

Ты готов?

Вeльзевул. Минуточку.

Фигура садится на велосипед и звонит.

Иду, иду. (Отстегивает лошадиное копыто. )

Корифей.

Закрыть насос!

Опустить шланги!

Остановить воду!

Красные отсветы исчезают совсем.

Фигура. Ну, готов?

Вельзевул (берется за велосипед). Готов! (Садится на велосипед и звонит. )

Фигура. А рога?

Вельзевул спохватывается и снимает рога.

Анна!

Анна. Что вам угодно?

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо за все твои услуги. Чего это ты такая хмурая ходишь с утра до вечера? Только один раз и засмеялась. Помнишь? Когда мы пели песню про лисицу, про гуся и про охотника.

Анна смеется.

Мы еще ее споем!

Анна. Ой, пожалуйста!

Выступает хор.

Хор.

Житель города, зри...

Фигура. Только покороче!

Хор.

Преисподняя потушена.

Фигура. Благодарю вас. (Шарит по карманам. ) Спички у тебя есть?

Вельзевул. Нет.

Фигура. И у меня нет.

Вeльзeвул. Вот каждый раз так!

Фигура. Подарят.

Мартышка приносит попугая.

Попугайчик! (Сажает попугая на правое плечо. ) Пока я не забыл, доктор: больше никаких душ не принимать. Скажите голубчикам, что преисподняя забастовала. А если ангел будет спрашивать, скажите, что мы на земле.

Вельзевул звонит.

Фигура. Ну, тронулись!

Оба (уезжают и машут на прощание). Всего хорошего, Готлиб всего хорошего!

Выступает хор.

Хор.

Солнца луч,

Ресница ока божественного,

Снова день всходит

Корифей.

Над возрожденным городом.

Хор.

Аллилуйя!

Вдали слышен крик попугая.

Бабетта. Готлиб...

Бидeрман. Да тихо ты!

Бабетта. Мы что, спасены?

Бидeрман. Главное сейчас - не терять веру.

Проходит вдова Кнехтлинг.

Хор.

Аллилуйя!

Бабетта. Смотря, смотри, Кнехтлингша пошла...

Хор.

Прекраснее прежнего

Из праха и пепла

Восстал наш город

Выметен мусор и забыт уже начисто,

Забыты начисто также

Те, кто обуглились, крики их

Из пламени...

Бидeрман. Жизнь продолжается.

Хор.

Все они стали давней историей.

И немы.

Корифей.

Аллилуйя!

Хор.

Прекрасней прежнего,

Богаче прежнего,

Выше и современнее,

Из стекла и бетона,

Но в сердцах наших прежний,

Аллилуйя,

Восстал наш город!

Вступает орган.

Бабетта. Готлиб...

Бидерман. Ну что тебе?

Бабетта. Как ты думаешь, мы спасены?

Бидерман. Да уж я думаю...

Орган нарастает, Бидерман и Бабетта стоят на коленях.

Занавес падает.

ГРАФ ЭДЕРЛАНД

СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ В ДВЕНАДЦАТИ КАРТИНАХ

Перевод Ю. Архипова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ПРОКУРОР.

ЭЛЬЗА его жена.

ДОКТОР ГАН.

ХИЛЬДА, ИНГА, КОКО (одна и та же исполнительница).

УБИЙЦА.

СТРАЖНИК.

ОТЕЦ.

МАТЬ.

МАРИО ясновидец.

УГОЛЬЩИКИ.

ПОРТЬЕ.

ЖАНДАРМ.

ШОФЕР.

МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.

ИНСПЕКТОР.

ДИРЕКТОР.

ГЕНЕРАЛ.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ.

СТУДЕНТ.

ДВА КУЛЬТУРТРЕГЕРА.

КЕЛЬНЕРЫ.

СТАРЫЙ ПРЕЗИДЕНТ.

Г-ЖА ГОФМЕЙЕР.

ПОСТОЯЛЬЦЫ, НОСИЛЬЩИК, ЧЛЕНЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА, БОЙ, ГОСТИ на приеме, СОЛДАТЫ дворцовой гвардии.

1. Прокурор устал

Рабочий кабинет в особняке прокурора. Ночь. На письменном столе

горит настольная лампа. Прокурор - высокий, крепкого сложения

мужчина лет пятидесяти, - погруженный в свои мысли, неподвижно

стоит посреди комнаты, засунув руки в карманы, и глядит на стену,

сплошь покрытую протоколами. Часы на башне бьют два раза. Вслед

за этим слышится женский голос: " Мартин! Мартин!.. " Прокурор не

обращает никакого внимания на крики, но, услышав голос совсем

близко, выключает лампу. Ищущая его жeнщина входит в темную

комнату.

Эльза. Мартин! Мартин!.. Куда ж он делся... (Включает большой свет. ) Ты здесь!

Прокурор не меняет позы. Его супруга в ночном халате, у нее

красивое, но заспанное лицо.

Я ищу тебя по всему дому, почему ты не откликаешься? Я уж думала, ты ушел...

Прокурор. Куда?

Эльза. Что случилось?

Прокурор. Я оделся - только и всего.

Эльза. Ночью?

Прокурор. Как видишь,

Эльза. Почему ты не спишь?

Прокурор. А почему ты не спишь? (Берет сигару и неторопливо обрезает ее. ) Прости, Эльза, я не хотел тебя будить. Что могло случиться? Я просто оделся, чтобы выкурить сигару, вот и все. (Зажигает сигару. ) Не спится что-то.

Эльза. Ты слишком много куришь.

Прокурор. Возможно...

Эльза. Ты слишком много работаешь.

Прокурор. Наверное... Мы все слишком много работаем. До поры до времени. А потом наши славные заседатели удивляются, когда кто-нибудь берется за топор. (Затягивается, потом смеется. ) Твой доктор Ган особенно забавен: адвокат, а защищает беднягу, совершенно не разобравшись в том, что тот совершил.

Эльза. Не понимаю, о чем ты говоришь.

Прокурор. Сегодня он сознался.

Эльза. Кто?

Прокурор. Убийца. (Курит. ) Не доктор Ган, а убийца...

Эльза. Что ты хочешь этим сказать?

Прокурор. Убийство с целью грабежа, или из мести, или из ревности, или из чувства расовой нетерпимости - все это в порядке вещей. Все это объяснимо, и наказание предусмотрено законом. Но убийство просто так? Это все равно что дыра в стене: можно заделать, чтобы ее не было видно, но дыра останется. И в своих четырех стенах уже никогда не почувствуешь себя как дома. (Курит. ) Только и всего...

Эльза. Мартин, уже два часа.

Прокурор. Знаю, знаю: через восемь часов я предстану перед судом в отвратительном черном облачении, чтобы вести обвинение, а на скамье подсудимых будет сидеть человек, которого я все больше и больше понимаю. Хотя он ничего не объяснил толком. Мужчина тридцати семи лет, кассир в банке, приятный человек, добросовестный служака на протяжении всей своей жизни. И вот этот добросовестный и бледный человек взял однажды в руки топор и убил привратника - ни за что ни про что. Почему?

Эльза. Почему же?

Прокурор молча курит.

Нельзя же думать только о делах, Мартин. Ты изводишь себя. Работать каждую ночь - да этого ни один человек не выдержит.

Прокурор. Просто возьмет однажды топор...

Эльза. Ты меня слышишь?

Прокурор продолжает молча курить.

Уже два часа.

Прокурор. Бывают минуты, когда я его понимаю...

Эльза. Почему ты не примешь порошок, раз тебе не спится? Опять проходишь всю ночь взад и вперед. А что в этом толку? Будто в тюрьме. Ну, какой смысл? С утра опять будешь, как заводной, а ведь ты уже не молод...

Прокурор. Я никогда не был молод. (Берет с письменного стола фотографию. ) Вот он какой.

Эльза. Я не понимаю тебя, Мартин.

Прокурор. Я знаю.

Эльза. Как это ты не был молод?

Прокурор курит, рассматривает фото.

Почему ты не возьмешь отпуск?

Прокурор. Четырнадцать лет в кассе - из месяца в месяц, из недели в неделю, изо дня в день. Человек выполняет свой долг, как каждый из нас. Взгляни на него! Вот, по единодушному мнению свидетелей, вполне добропорядочный человек, тихий, смирный квартиросъемщик, любитель природы и дальних прогулок, политикой не интересуется, холост, единственная страсть собирать грибы, нечестолюбив, застенчив, прилежен - прямо-таки образцовый служащий. (Кладет фотографию. ) Бывают минуты, когда удивляешься, скорее, тем, кто не берет в руки топор. Все довольствуются своей призрачной жизнью. Работа для всех - добродетель. Добродетель - эрзац радости. А поскольку одной добродетели мало, есть другой эрзац - развлечения: свободный вечер, воскресенье за городом, приключения на экране...

Эльза зевает.

Ты права, Эльза, уже два часа. Ты устала, я наскучил тебе. Возможно, я не умею выразить свою мысль; я говорю, а ты зеваешь.

Эльза. Прости.

Прокурор. Тебе нужно спать.

Эльза. Могу тебе сказать только одно...

Прокурор. Что мне нужно сходить к врачу.

Эльза. Но ты этого не делаешь, потому что знаешь, он тебе скажет...

Прокурор. Что дальше так продолжаться не может.

Эльза. Друзья говорят то же самое.

Прокурор. Кто, например?

Эльза. Ган, доктор Ган, например.

Прокурор. Доктор Ган не мой друг.

Эльза. Чей же?

Прокурор. Твой.

Эльза. Мартин!

Прокурор. Это так, к слову пришлось. (Садится к письменному столу. ) Но довольно об этом. Речь идет о другом... Он говорит, что я - единственный, первый человек, который его понимает.

Эльза. Кто говорит?

Прокурор. Убийца.

Эльза. Я дрожу, Мартин.

Прокурор. Здесь холодно.

Эльза. Ты переутомился, Мартин, вот и все. Расшатал нервы. Один процесс за другим! Да еще при твоей аккуратности, добросовестности...

Прокурор. Я знаю.

Эльза. Почему бы тебе не взять отпуск?

Прокурор. Отпуск в Испании...

Эльза. Человеку это необходимо, Мартин.

Прокурор. Может быть. (Листает бумаги. ) А может быть, нет... Надежда на свободный вечер, на воскресенье за городом, эта пожизненная надежда на эрзац, включая жалкое упование на загробную жизнь... Может, стоит только отнять все эти надежды у миллионов чиновничьих душ, торчащих изо дня в день за своими столами, - и какой их охватит ужас, какое начнется брожение! Кто знает, может быть, деяние, которое мы называем преступным, - лишь кровавый иск, предъявляемый самой жизнью. Выдвигаемый против надежды - да, против эрзаца, против отсрочки.

Бой часов на башне.

Эльза. Не обижайся, Мартин, но я действительно смертельно устала.

Прокурор. Я вижу.

Эльза. Такие разговоры все равно ничего не изменят.

Прокурор. Ты права. (Встает и целует жену в лоб. ) Иди спать, Эльза!

Эльза. И ты тоже.

Прокурор. Спокойной ночи.

Эльза. Спокойной ночи.

Прокурор. Я только докурю сигару.

Эльза уходит. Прокурор стоит в той же позе, что в самом начале.

Он курит, не замечая, как через другую дверь входит девушка,

почти ребенок, босиком, с дровами под мышкой. Только когда она

наклоняется у камина и полено падает на пол, он вздрагивает.

Хильда. Я вас испугала?

Прокурор. Кто это?

Хильда. Хильда.

Прокурор. В чем дело?

Хильда. Господин прокурор позвонили.

Прокурор. Я?

Xильда. Здесь холодно. Может быть, развести огонь? Господин прокурор пусть простят, что я не причесана - я прямо с постели.

Прокурор. Я не звонил.

Xильда. Я разведу огонь.

Прокурор смотрит, как Хильда разводит огонь в камине.

Снег-то все идет и идет. Целая лавина свалилась с крыши. Прогремело, как гром летом, я и проснулась. Господин прокурор ничего но слышали? Все задрожало, как при землетрясении. Господин прокурор опять читали всю ночь?

Прокурор. Тебе приснилось, дитя мое, я не звонил.

Хильда. Разгорелся...

В камине разгорается огонь.

Почему господин прокурор так на меня смотрят?

Прокурор молчит.

Господин прокурор всегда говорят, что я похожа на фею. Но я заметила, господин прокурор не верят в фей. Господин прокурор надо мной смеются. А у нас там, в горах, в лесу, в это верят даже мужчины, не говоря уж о глупых служанках вроде меня.

Прокурор. Да, ты похожа на фею.

Хильда. В городе, я заметила, вообще ни во что не верят, все только смеются, когда я об этом рассказываю.

Прокурор. О чем?

Хильда. Да так, истории всякие. (Раздувает огонь. ) Разгорелся!

Прокурор. Да...

Хильда. Почему вы их не сожжете, господин прокурор, все те бумаги, которые вам приходится читать?

Прокурор. Сжечь?

Xильда. Я бы так сделала.

Прокурор. Ты рассуждаешь по-детски.

Xильда. Я бы так сделала.

Прокурор. Ну так и сделай!

Xильда. И сделаю!

Прокурор, смеясь, подает ей кипу бумаг.

И сделаю. (Бросает бумаги в огонь. )

Прокурор смотрит так, словно не верит, что это происходит наяву,

и беззвучно смеется. Хильда берет вторую стопу бумаг, третью,

наконец все оставшиеся - пламя разгорается так, что вся комната

наполняется красным светом.

Хильда. Какой свет!

Прокурор. Да...

Хильда. Как костер в лесу, у угольщиков!

Прокурор. Да...

Хильда. Так бы и пустилась в пляс!

Прокурор. Да...

Хильда. Как у угольщиков, когда появился граф Эдерланд. Да здравствует граф! Угольщики испугались, потому что горели их собственные дома, горели деревни и города, а фея сказала...

Прокурор. Что сказала фея?

Хильда. Какой свет!

2. Убийца