Третья четверть 9 страница

– А с ребенком мне что делать? – заорал Викин отец.

Павел Сергеевич пригорюнился. Это была уже третья беременность школьницы за последний год. И он подозревал, что знает далеко не всё.

– Вопрос о сохранении ребенка не входит в компетенцию школьных педагогов.

– Ах не входит? – взвился Викин отец. – Вы обязаны их воспитывать! А вы не воспитываете, а развращаете! Мы в их годы еще в игрушки играли, а не детей делали! И учтите, я этого так не оставлю!

Оскорбленный отец вылетел из кабинета, хлопнув дверью.

– Я директор школы! Директор! Я не гинеколог, не поп и не судья! В конце концов, у них всех есть родители!

– Да, Павел Сергеевич, – кивнула Таня.

– Что мне делать? Лично ходить и проверять, где они ночуют?

– Нет, Павел Сергеевич!

– Так они и днем все прекрасно успеют. Моя б воля, я б половину этих девиц еще год назад отправил замуж, им что физика, что химия… хорошо, если учебники различают…

– Различают, Павел Сергеевич.

Директор смерил секретаршу тяжелым взглядом и только сейчас заметил папку, которую она нервно прижимала к груди.

– Что это у тебя? – спросил он, мучаясь тяжелыми предчувствиями.

– Это направление на обследование. Евдокия Матвеевна начала оформлять документы на Артема Пивоварова. О переводе в спецшколу.

– Это после того, как он…

– Избил своих одноклассников.

– Но вроде бы все наладилось?

– Да, наладилось. Но документы‑ то она уже отправила. Вот и пришло направление. Но она еще раньше начала его оформлять, у него с речью проблемы, она говорит, что сама не справляется, а там специалисты, они помогут.

Павел Сергеевич тяжело вздохнул. Он прекрасно понимал, что спецшкола – это конец для нормального ребенка. И только Евдокия Матвеевна со своими розовыми очками может сохранять какие‑ то иллюзии. Какие специалисты? Кому помогут?

Он пролистал личное дело Артема и ужаснулся. Усыновленный. Проблемы с речью. Бывший ученик 34‑ й школы. Победитель городской олимпиады по информатики для 9‑ х классов.

– Послушай, какая может быть спецшкола? Он в каком классе?

– В пятом.

– В пятом? А олимпиада для девятых? Городская?!

Таня только развела руками.

Юля сидела в кабинете математики и проверяла самостоятельные. Проверяла очень внимательно, тщательно прописывая каждую букву – ничего страшнее, чем потерять расположение Впалыча, для нее по‑ прежнему не существовало.

Когда открылась входная дверь и в кабинет просочилась Эля, Кошка не заподозрила ничего плохого. Мало ли, забыла что‑ то…

– Ты одна? – мило спросила Эля.

– Нет, меня много, – попыталась пошутить Кошка.

– Я вообще‑ то про Диму спрашиваю, – уточнила Эля.

– Я ему не пастух, – огрызнулась Кошка.

– Это хорошо. – Эля вошла, но дверь не закрыла.

Юле сразу стало кисло, разговаривать не было ни малейшего желания. А Эля тем временем махнула головой, и из‑ за двери показалась вся Элина свита.

– Шла бы ты из нашего класса по‑ хорошему, Юлечка.

– С какой это радости я должна уходить?

Свита загалдела:

– А с такой! Нечего тут из себя королеву строить!

– Пришла тут!

– Коза!

– Ладно, если вы не против, я пойду, – сказала Кошка, не желая ввязываться в разборки.

Но как только она дошла до двери, ей преградили дорогу.

– Что? – искренне удивилась Кошка. – Я вас официально предупреждаю, у меня пояс по карате…

– Ирка, бей! – закричала Эля.

Юля отпрыгнула в сторону, одновременно краем глаза отмечая, что Ира со всей дури замахивается и неумело лупит кулаком Эльке по скуле.

– А‑ а‑ а! – закричала Эля и закрыла лицо руками.

Пока Юлька пыталась вникнуть в происходящее, дверь кабинета распахнулась, и в нее ворвалась очередная Элина подружка, которая тянула за собой дежурного учителя.

– Что у вас тут происходит? – рявкнул физрук.

Эля рыдала, хромала и прикрывала скулу руками. По лицу растекались черные подтеки туши.

– Ай, меня тошнит, – прокричала она. – У меня голова кружится!

Учитель не на шутку испугался, подскочил к Эле, начал заглядывать ей в глаза и махать двумя пальцами у нее перед глазами.

– Эля, сколько пальцев?

– Три… Два… Не знаю… – прорыдала Эля. – Меня тошни‑ и‑ ит.

Кошка только растерянно моргала.

Весь урок Анечка не отвлекалась, не считала ворон и вообще вела себя подозрительно идеально – сидела и аккуратно писала. Большой педагогический опыт Анастасии Львовны подсказывал, что дело тут нечисто. Когда проблемный ребенок вдруг перевоспитывается, жди шкоды.

И опыт не подвел. Когда прозвенел звонок, Аня вдруг подняла руку и, не дожидаясь реакции учительницы, вскочила с места.

– Анастасия Львовна! Можно с вами поговорить?

– Конечно, – учительница предупреждающе улыбнулась, – все свободны…

– Нет, – перебил «проблемный ребенок», – я при всех хочу поговорить!

И снова, не дожидаясь разрешения, вышла к доске. Анастасия Львовна лихорадочно соображала. Конечно, следовало настоять на своем, но если она начнет воспитывать девочку при всем классе… Нет, этого педагогический опыт не одобрял. Воспитательный процесс – дело тонкое, можно сказать интимное. Поэтому учительница доброжелательно кивнула, показав, что все делается с ее разрешения. Учитель контролирует ситуацию.

– Вы все время улыбаетесь, – сообщила Аня, – а сама просто злая. Вы нас пугаете…

– Достаточно, – звякнула металлом в голосе учительница. – Все свободны…

Дети озадаченно принялись вставать с мест, но наглая девочка повела себя просто вызывающе.

– Вы что, боитесь меня? – прямо спросила Аня. – Боитесь при всех со мной говорить? Да сидите вы!

Те, кто успел встать, послушно сели.

– Не боюсь, конечно! Просто есть вещи, которые… – Анастасия Львовна спохватилась («Она заставила меня оправдываться! ») и закончила совсем ледяным тоном: – Аня, останься, а остальным пора на перемену.

Класс уже не понимал, что делать, – то ли уходить, то ли послушать, чем закончится.

– Вот опять запугиваете! – и Анечка отвернулась от учительницы к одноклассникам. – Она меня знаете чем сначала пугала? Что меня назад в мою школу не возьмут…

– Аня! – повысила голос Анастасия Львовна.

– А Полину она напугала, – Аня говорила так, как будто никакой учительницы рядом не было, – что из‑ за нее мама умрет. А твоя мама, Полина, никогда не умрет, ясно! Она даже не болеет. Просто худенькая. Как и ты…

– Сивцова, замолчи! – учительница уже кричала.

– Она все врет! – продолжала Аня спокойно и даже весело. – И про тебя, Ванечка, и про то, что Анжелу ремнем бить будут…

Анастасия Львовна схватила обнаглевшую девчонку за плечо и тряханула. Но Анечку это почему‑ то только обрадовало:

– Видите! Она меня боится! Значит, она нестрашная! Она трусиха и вру…

И тут Анастасия Львовна тряханула снова – теперь уже в полную силу. Голова Анечки мотнулась, и девочка закашлялась.

Пользуясь этим, Анастасия Львовна схватила ее за руку и потащила из кабинета. Одноклассники провожали их обалдевшими взглядами. Все это время Анастасия Львовна не переставала улыбаться.

Директор буравил Кошку сумрачным взглядом.

– Я ее не била! – Юля и не думала отводить глаза. – Это ее прилипалы…

«Прилипалы», которые толпились рядом (стараясь, впрочем, держаться от Кошки подальше), загомонили:

– Она все врет!

– Она сама!

– Да Рябцева все время руки распускает!

– Она Элю давно ненавидит.

– Я ее не била… – повторила Кошка таким тоном, что стало понятно: Элю она, может, и не била, но вот кое‑ кому сейчас точно прилетит.

Стайка одноклассниц отодвинулась еще дальше.

«Вот только драки восьмиклассниц в кабинете мне не хватало для полного комплекта», – подумал директор и сказал как мог спокойно и внушительно:

– Так! Все, кроме Рябцевой, вышли!

Девчонки с явным облегчением освободили помещение.

Кошка проводила их нехорошим взглядом.

– Рябцева… – устало произнес Павел Сергеевич.

– Я ее не била…

– Не перебивай! Сейчас Рогову обследуют. Если у нее что‑ то серьезное, отправлю тебя на комиссию по делам несовершеннолетних. Если поднимешь руку на кого‑ то еще – отправлю на комиссию. В общем, сиди тихо, Рябцева, если не хочешь неприятностей. Ясно?

Кошка серьезно кивнула. Как взрослая.

– Иди.

У самой двери Юля остановилась и еще раз повторила:

– Павел Сергеевич! Если бы я ее ударила, я бы так и сказала. Но я не била. Честно.

Оставшись один, директор вдруг подумал, что он почему‑ то этой взбалмошной Рябцевой верит больше, чем всем остальным. Но драка была! Даже если не она ее устроила, то явно из‑ за нее! А это при любом раскладе безобразие.

Директор отхлебнул остывший чай с мятой. В последнее время секретарша ему только такой и делала – для успокоения нервов.

Анастасия Львовна тащила Аню по коридорам, как огромный ледокол маленькую баржу. Ее улыбка, как тяжелый нос ледокола – льдины, раздвигала в стороны всех встречных. Анечка все еще пыталась откашляться, но на ходу не получалось. Наконец учительница завела Анечку в учительскую, в которой только физик Борис Семенович флегматично жевал разведенную в кипятке лапшу. Анастасия Львовна на секунду замешкалась – не попросить ли его выйти, – но не стала. За время буксирования Анечки из класса она немного пришла в себя.

Дождавшись, когда Аня откашляется, Анастасия Львовна почти ласково спросила:

– Аня, кто тебя надоумил на это… выступление?

– Никто, я сама!

– Понятно… Твои «старшие товарищи», – учительница сочувственно покивала головой. – Видимо, придется позаботиться о том, чтобы вы больше не общались!

– Как «не общались»! Вы не имеете права! Так нельзя!

– Можно. Раз уж они так плохо на тебя влияют…

Анастасия Львовна чувствовала себя все лучше. «Вот он, рычажок, на который надо надавить, чтобы непослушный ребенок стал нормальным! Вот чего боится наша правдолюбка! »

– Так что, Анечка, с сегодняшнего дня можешь позабыть о своих друзьях из старших классов!

«Уже и рот кривит – сейчас разрыдается. Это ничего. Она поплачет – а я утешу. И, так и быть, отсрочу наказание. Я же не зверь…»

Но изо рта Анечки вместо рева вдруг раздался заливистый смех:

– Я поняла! Я поняла! Вы меня опять запугиваете! Только я вас не боюсь, понятно? И никто больше бояться не будет! Потому что детей любить надо, а не пугать.

Борис Семенович за своим столом философски хмыкнул, с легким шумом втягивая в себя последнюю макаронину. Анастасия Львовна прищурилась, стараясь изо всех сил не показать, как она злится. «Всыпать бы этой мерзавке ремня, – думала она, внешне изображая Мудрость и Сожаление. – Чтобы завопила. Чтобы до конца жизни…»