Третья четверть 5 страница

Телеканал взял интервью у Кошки, Димы и Жени, все они рассказали, что они ученики 34‑ й школы, что у них была замечательная школа и что это именно она их сделала такими, какие они есть.

Сюжет получился отличный! Веселый, динамичный, яркий. А главное, позитивный!

Редактор местного телеканала осталась страшно довольна и немедленно поставила сюжет в вечерние новости. Правда, с номером школы дети от волнения напутали. Школа‑ то у них 33‑ я!

Поэтому интервью с участниками флешмоба подрезали, зато оставили много восторгов зрителей. А в небольшом авторском тексте рассказали о том, как важно поддержать детскую инициативу и как здорово, что дети с этими самыми инициативами выступают.

– Надо потребовать опровержение! – Кошка порывалась сделать это прямо сейчас, причем в грубой форме, вплоть до рукоприкладства.

– А что опровергать‑ то? – вздохнул Женя.

– Они вырезали, что мы из тридцать четвертой школы! Вся слава досталась тридцать третьей!

– Юль, – Дима дернул Кошку за рукав.

– Я не Юля! Я Кошка!

«Ты не Кошка, а пантера! » – хотел сказать Димка, но решил, что получится слишком романтически. Поэтому просто стал перечислять:

– Они честно показали флешмоб. Несколько фраз из интервью. Фамилии не перепутаны. А самое главное – все происходило где?

– Неважно! – Кошка решила отыграться на Женькиной диванной подушке, и теперь в воздухе клубилась пыль. – Мы же им сказали…

– В школе номер тридцать три, – ответил на свой же вопрос Димка. – Так что опровергать тут нечего.

– Но ведь они могли оставить про тридцать четвертую, – жалобно сказала Анечка.

– Могли, – кивнул Димка. – Но не обязаны. Имеют полное право. Скажи, Жень!

Женька вздрогнул, приходя в себя. Честно говоря, сейчас голова у него была забита другим. То есть другой. Вика третий день ходила какая‑ то… в себя погруженная так, что только макушка торчит. Он сто раз повторял себе, что не его это дело, но все равно не мог не думать о Вике. А вдруг она заболела? А вдруг еще не поздно вмешаться и принять меры? Или она переживает разрыв со своим… этим… и сейчас думает о самоубийстве? Самый простой способ – подойти и спросить – сейчас никак не подходил, оставалось только догадываться. И это отнимало все время и все силы.

Поэтому вопрос Димки застал Женьку врасплох.

– А? Что?

– Я говорю, что телевидение…

– Скандал, – вдруг произнес Молчун.

Кошка даже перестала терзать подушку.

– В смысле? – уточнил Димка.

– Телевидение, – развернул мысль Молчун. – Скандал.

Женька поскреб лоб.

– Это мысль… Телевидению нужен скандал. Тогда они могут целую историю раздуть. И не на местном канале, а на каком‑ нибудь типа НТВ…

– Где же мы скандал возьмем? – удивилась Анечка.

– А чего его искать? – взвилась Кошка. – Такую школу закрыли! Это что, не скандал?!

А Молчун подумал: «Надо будет у телевизионщиков еще кое‑ что выведать». И по возвращении домой сел писать короткую, но выразительную речь.

Первый визит на телевидение прошел, можно сказать, удачно. Сначала, правда, их приняли прохладно: «Ребят, вас только что показали, мы так часто не можем одну тему полоскать». Но потом, когда продюсер понял, о чем речь, глаза у него разгорелись и чуть не слюна закапала.

– Отлично! – заявил он. – Это то что надо! Перекосы в реформе образования! Передовой опыт душат! Дети не могут получать качественные знания! Я этот сюжет на НТВ продам!

Кошка двинула Димку локтем: «Я же говорила! » Димка кивнул, хотя про НТВ говорила не она, а Женька. Записав все нужные данные, продюсер лично проводил их к выходу, пообещав связаться в ближайшее время. Молчун в общем экстазе не успел даже произнести заготовленную речь.

Однако «ближайшее время» наступило только через три дня. Да и разговор вышел нерадостный. Продюсер позвонил Женьке и коротко сообщил:

– Мы об этом говорить не будем. И на другие каналы не ходите – не возьмут.

На уточняющие вопросы раздались короткие гудки.

Молчуну пришлось подкарауливать продюсера у входа в телецентр. Он заступил ему дорогу и строго произнес:

– Вы меня помните?

Продюсер наморщил лоб – и вспомнил:

– Но я же все уже рассказал твоим друзьям.

– Я по другому поводу. – Молчун мысленно пробежал сочиненный (и слегка скорректированный) текст и начал: – У меня есть все основания полагать, что закрытие тридцать четвертой школы как‑ то связано с ее финансированием…

Продюсер слушал с удивлением, переходящим в испуг. Этот пацаненок не мог говорить так разумно. Совершенно взрослые рассуждения никак не вязались с его мальчишеской прической и ростом – по пузо продюсеру. А когда Молчун закончил («Я буду очень благодарен за любую информацию по этому поводу»), захотелось потрясти головой, прогоняя наваждение.

– Э‑ э‑ э… Мальчик… То есть… Как тебя зовут?

«Мальчик» отчего‑ то выдержал паузу и только потом ответил:

– Артем.

– Артем. Хорошо. Так вот, Артем… Я не могу рассказать тебе все, что знаю. Дело решали на самом верху…

«Что я несу! – думал продюсер. – Ему же лет восемь! Что он знает о “самом верхе”?! » Но остановиться не мог:

– Очень серьезные люди дали понять, что тема закрыта. И поднимать ее – себе дороже. Понимаешь?

Артем кивнул.

– Вот и молодец… А теперь извини…

Но странный мальчишка не собирался уходить с дороги. Вместо этого он извлек из кармана две тысячные купюры.

– Что это? – не понял продюсер.

– Плата за информацию. Если мало… найду еще. Потом.

И тут продюсеру вдруг стало безумно смешно. «Это просто пацан! Он и говорил небось с чужих слов. Заучил – а я и повелся! » Захотелось даже хихикать, но Артем не разделял веселья собеседника. Он смотрел взглядом кобры – спокойно и уверенно. Смеяться расхотелось так же внезапно, как и захотелось.

– Ладно, – вздохнул продюсер. – Расскажу все, что знаю. Только уговор: не болтать!

На мгновение ему показалось, что теперь уже Артем рассмеется, но только на мгновение. Мальчик четко, по‑ кадетски кивнул. Продюсер достал из кармана блокнот и быстро набросал в нем несколько слов.

– Все финансировал вот этот человек, – прокомментировал он, вручая листок Артему. – Но теперь у него большие проблемы. Какие – не знаю и знать не хочу. Но человека проверяли очень серьезно. А школу просто заодно решили прикрыть. Финансовые какие‑ то нарушения там придумали. Вот такая история. Но если что – на меня не ссылайся.

Тут он вдруг спохватился и выхватил листок из рук странного мальчика.

– Запомнил фамилию?

Артем кивнул – на сей раз медленно и торжественно.

– Хорошо. – Продюсер порвал записку и сунул обрывки в карман. – От греха подальше. А теперь пропусти, пожалуйста, меня люди ждут.

Мальчик отошел в сторону, продолжая протягивать купюры, словно это были билеты в кино. Продюсер наконец рассмеялся – но нервным смехом, – отодвинул руку Артема и торопливо скрылся в дверях.

«Так я и знал! – ликовал Молчун про себя. – Так я и знал! »

Директор школы рвал и метал. Перед вечерними новостями Павел Сергеевич съел упаковку валидола и еще долго, даже после сюжета, не мог унять сердцебиение.

Ему звонили учителя и коллеги, поздравляли, но он давно был директором школы и знал: ничего хорошего ему эта нежданная слава не принесет.

И точно. Не успел он прийти на работу на следующее утро, как позвонили из управления образования, медовым голосом поздравили с сюжетом и пригласили зайти.

Павел Сергеевич потянулся за таблеткой. «Зайти» обычно значило как минимум часовую промывку мозгов. А до пенсии ему еще пять лет. И если его сейчас «попросят» с должности, то что делать дальше?

– Таня! – рявкнул он в селектор. – Зайди!

Таня влетела в кабинет, приветливо улыбаясь.

– Павел Сергеевич, вы вчера по телевизору так импозантно смотрелись…

– Кто дал им ключ от радиорубки? – перебил директор секретаршу.

– Что?

– Откуда у этих… флеш… мобильщиков ключ от радиоточки, я спрашиваю?

Таня растерялась.

– Понятия не имею, – сказала она. – Ею уже лет сто не пользовались, я даже не знаю, где этот ключ…

– Почему бардак в школе? – рявкнул директор.

Вот чего ему так не хватало со вчерашнего дня – как следует наорать на кого‑ нибудь.

– Почему по школе шляются все кому не лень? Кто позвонил на телевидение? Кто пустил их в школу? Почему любой может проникнуть в радиорубку? И когда ты будешь одеваться соответственно твоей должности, а не как девица легкого поведения?!

У Тани задрожали губы.

– Я уже месяц в этом костюме хожу, и вы мне ничего не говори…

– А теперь говорю! Ключ – мне! Зачинщиков – найти! Мобы эти прекратить!

– Но…

– Педсовет сегодня в три! Объявить всем! Свободна!

Таня вылетела из кабинета и натолкнулась на делегацию учительниц, которые шли поздравить своего директора с телепремьерой.

– Педсовет в три! – хлюпнула носом Таня. – А сейчас не заходите – убьет.

Поскольку на переменах можно было сбегать к Жене или к Кошке, жизнь Ани стала проще. Круга три по школе навернешь, можно и урок пережить. А еще очень пригодились занятия йогой. Сидишь медитируешь… Аня быстро вычислила: главное – сидеть тихо. Пока не высовываешься – тебя не трогают. Оценки плохие – да ерунда эти оценки! Главное, что Анастасия Львовна отстала. Даже перестала индивидуально заниматься.

Анечка теперь на уроках развлекалась тем, что придумывала истории про своих одноклассников.

Вот, например, Дима. Он большой, сильный и заторможенный. Аня придумала, что он заколдованный бегемот. Его похитили из семейства королевских бегемотов, и он вынужден сидеть тут в облике человека, а в это время его родной стране нужна помощь. Потому что охотники убили его отца, и некому взойти на престол…

– Анна Сильванович! К доске!

Уф… Пронесло!

А вот, например, Полина. Она такая тонкая, бледная, почти прозрачная. Глаза огромные, вполлица, волосы такие белые, что даже на волосы не похожи. Похожи на пряжу. Ее наверняка укусил ядовитый паук. Такие водятся только в самых дальних уголках Земли, но кто‑ то привез его нечаянно в кармане в наш город и выпустил. А укус этого паука действует так – из человека постепенно начинают вытекать все краски…

– Открыли дневники и записали домашнее задание!

Аня легко делала два дела одновременно, поэтому дневник открыла и начала записывать туда номера примеров, не прерывая свою историю.

Так вот, Полину нужно срочно спасать, потому что еще пара лет, и она превратится в прозрачную тень, а может быть, и исчезнет совсем! А спасти ее может только…

Прозвенел звонок, но класс не шелохнулся. Все зашевелились только после того, как Анастасия Львовна сказала: «Урок окончен! »

И сама вышла из класса.

А Аня задумалась. Чем больше она смотрела на Полину, тем больше понимала, что человека действительно нужно спасать. Ручки‑ палочки, ножки‑ палочки, кожа прозрачная. Аня не выдержала и подошла к ней.

– Полина!

Девочка подняла глаза.

– Да?

– Полин, а ты ешь когда‑ нибудь?

Девочка нахмурилась.

– Ем. И побольше тебя! – отрезала она. – Отстань!

– Не, я ж не хотела обидеть, – поспешила сказать Аня. – Просто ты такая прозрачная вся, что страшно.

– А ты не бойся. Я сильная!

Полина вдруг согнула в локте руку, и Аня увидела отчетливо вздувшийся мускул.

– Мне нужно быть здоровой! – с нажимом сказала Полина.

Аня с уважением посмотрела на бицепс и согнула свою руку. У нее такого не было. Ноги сильные, бегать она могла хоть сутки, не останавливаясь, а руками ей никогда не приходило в голову заниматься.

– Круто! – выдохнула Аня. – Давай дружить!

Полина повела плечом, и Аня решила, что это значит «да». А поскольку Аня была человек дела и раз уж она решила дружить, то, значит, нужно дружить немедленно. В этот же день после уроков она напросилась к Полине в гости.

– Ма‑ ам! – крикнула Полина, открыв дверь. – Мы пришли!

Из кухни к девочкам вышла… большая Полина. Аня даже головой мотнула от неожиданности.

– Ой, как вы похожи! – сказала она.

А потом засмеялась и извинилась.

– То есть я хотела сказать «здравствуйте». Но вы так похожи! Вам, наверное, все так говорят, да?

Полинина мама улыбнулась, как будто засветилась изнутри. Она совсем не выглядела истощенной, как Полина. Она была нежной и светлой. Хрупкой и очень красивой.

– Пойдемте, я вас котлетами накормлю, – сказала она и скрылась на кухне.

Девочки быстро помыли руки и побежали к столу.

Котлеты были очень вкусные. И картошка разваливалась, когда в нее втыкалась вилка. И соленые огурцы вкусно хрустели на зубах.

Полина уплетала третью котлету, а ее мама Катя смотрела на нее и улыбалась. Аня тоже улыбалась, глядя на них, но больше одной котлеты в нее не влезло.

– Как хорошо, Аня, что ты к нам зашла, а то Полине скучно. В садике ребята из группы так дружили, а как в школу пошли, все заняты, играть вместе перестали. Жалко.

– А мы в школе очень дружили, – вздохнула Аня, – мы и сейчас дружим. Только учимся в разных классах.

– Приходи к нам, мы всегда рады. Правда, Полик?

Полик сосредоточенно кивнула. Полик доедала третью булочку.

– Куда в тебя лезет? – изумилась Аня.

Тетя Катя расхохоталась:

– Ой, не спрашивай!

– А Антон, между прочим, ест еще больше! – огрызнулась Полина.

– Антону четырнадцать лет, и он мальчик, – улыбнулась мама. – Но ты кушай, кушай. Я тебе еще положу.

Дома у Полины было очень красиво. В центре детской на столе стоял большой компьютер, а в зале висел огромный, во всю стену, телевизор.

Правда, и то и другое Аня проигнорировала, зато сразу заметила стеллаж с игрушками.

– Это мальчиковые, – отмахнулась Полина.

– А посмотреть можно? – спросила Аня.

Полина неопределенно повела плечом, и Аня опять решила, что это значит «да».

– Ух ты! – воскликнула она, когда разобралась, что творится на полке Антона. – Это же сплошные сокровища! А у моего брата ничего нет, только компьютер…

Когда Полинин брат пришел из школы, он застал удивительную картину. Из его магнитных конструкторов была построена маленькая Эйфелева башня. Его набор «Юный физик» был аккуратно разложен на столе, и над ним колдовала Аня. Полина и Полинина мама (которая уже превратилась в теть Катю) стояли рядом и приплясывали от нетерпения.

– Ну? Ну? – спрашивала Полина. – Полетит? Не полетит? Полетел!!!

Антон истуканом встал в центре комнаты.

– Ой, ничего, что мы взяли? – быстро спросила Полина.

– Да ладно, – неуверенно сказал брат, – я все равно с этим никогда не буду… А что это у тебя?

– Ой, Аня все‑ все знает! – заговорила Полина. – Мы уже с ней и вулкан сделали, и электричество добыли, и…

– В космос еще не летали? – спросил Антон.

– В космос дорого, – подала голос Аня.

– А‑ а‑ а! – заорал Антон, уворачиваясь от чего‑ то летевшего прямо в лицо.

– Ха‑ ха‑ ха! – упала на пол Полина.

Бумеранг послушно вернулся в руки Ани.

– Да ну вас! – крикнул брат. А потом скинул с плеча сумку и спросил: – А как вы это сделали?

Когда Аня уходила, теть Катя насовала ей с собой целую гору конфет и просила приходить еще.

– Я так рада, что вы подружились! Даже Антон целый вечер к компьютеру не подходил!

– А Полина теперь совсем на вас похожа. Тоже светится изнутри, – сказала Аня. – А в школе она тухлая. То есть тусклая.

Теть Катя с интересом посмотрела на Аню. Даже рот открыла, чтобы что‑ то спросить, но не стала.

Педсовет, назначенный на три часа, обещал быть горячим.

Еще до его начала две учительницы математики стали наседать на Впалыча и комментировать его методы работы.

– Вы что, серьезно доверили им выставлять оценки в журнал? Да они вам такого навыставляют, что вам мало не покажется! И что вы будете с этим делать?

– Ничего, – улыбнулся Впалыч.

– Как ничего? – обомлела одна из математичек.

– А какая мне разница, что стоит в журнале? Моя задача – научить их математике. Я научу.

– Это как? – Учительница даже головой дернула на нервной почве.

– Математику невозможно вызубрить, это не стих, – улыбнулся Впалыч. – Или ты понимаешь, или не понимаешь. Моя задача – научить их понимать. Правильно?

Коллеги неуверенно кивнули.

– Ну вот. Я уверен, что к концу четверти ни у кого из них проблем с пониманием предмета не будет. Поэтому пусть себе ставят что хотят.

– Но… Но… Но получится, что лодырь может получить точно такую же оценку, как умник? Это же несправедливо!

– Да? – удивился Впалыч. – А что ж тут несправедливого? Тот, кто учится, имеет знания, он много умеет. Тот, кто не учится, ничего не умеет. И какая разница, что у него при этом стоит в журнале?

Выражение лиц оппонентов Впалыча не предвещало ничего хорошего, и еще неизвестно, чем бы закончился их разговор, если бы не пришел директор.

Он начал с места в карьер.

– Сюжет по телевидению – это, конечно, интересно. Может быть, вам даже покажется, что это хорошо. Но я хочу, чтоб вы понимали, что я совершенно не разделяю этой радости. Сегодня они звонят на телевидение, завтра начнут выкладывать видео в этом, как его…

– Интернете, – бесстрастно подсказал Впалыч.

– Нет, – раздраженно отмахнулся Павел Сергеевич, – в этом… утюбе. Давайте мы как‑ нибудь обойдемся без неожиданностей. Хотят танцевать – ладно, пусть танцуют. Но! – Директор выждал паузу. – После уроков и в специально отведенных для этого местах. И еще у меня вопрос: кто им дал ключ от радиорубки? А?

Учителя стали прятать глаза.

– Насколько я знаю, – опять подал голос Впалыч, – этот ключ много лет валялся в бывшей вожатской. Никому не нужный. И радиорубка, кстати, не работала.

– И как же они ею воспользовались? – спросила молоденькая учительница русского языка.

– Починили, – улыбнулся Впалыч.

– Вот вы, Виктор Павлович, может быть, тогда займетесь тем, что разберетесь с этими мобильщиками… флеш? Тем более что там заводилы – ваши, так сказать, питомцы.

– Боже упаси, – развел руками Впалыч, – у вас в школе есть прекрасный педагог‑ организатор. Кто я такой, чтобы отбирать у нее работу?

Верочка Васильевна зарделась как майская роза и принялась усиленно черкать в блокнотике.

Директор раздраженно бросил ручку:

– Хорошо. Мне все равно, кто будет этим заниматься.

Впалыч встал:

– Если я правильно понял поставленную задачу, вам нужно, чтобы вы были в курсе всех событий, которые происходят в школе. И основная претензия к вам со стороны вашего непосредственного руководства была в том, что сюжет по телевизору был с ними не согласован, так?

Впалыч говорил безупречно вежливо, выделяя слова «вы» и «ваше», как будто они написаны с большой буквы. Но выглядело это такой несусветной наглостью, что половина учителей в ужасе открыла рты, а вторая половина нервно захихикала.

Павел Сергеевич посмотрел в честные глаза Впалыча. Он не знал, что сказать, поэтому молча кивнул.

– Большое спасибо за ответ, – улыбнулся Впалыч, – а теперь извините, я вынужден уйти, у меня совершенно неотложные дела.

Впалыч вышел.

У бедных учительниц перехватило дыхание. Уйти с педсовета! Как?!

Директор только крякнул и неожиданно произнес:

– Раз мы всё так быстро выяснили, то все свободны. Кстати, не забудьте про конкурс самодеятельности! И Впалычу… э‑ э‑ э… Виктору Павловичу передайте!

Никогда раньше педсовет не длился меньше двух часов!

Впалыч поступил, как обычно поступал в 34‑ й школе, когда нужно было что‑ то сделать, – собрал учеников и объявил:

– Через две недели – конкурс художественной самодеятельности. Если хотите, можете подготовиться и выступить. Возможно, даже выиграть. А мне пора домой.

И ушел.

– Так что, – спросила в пространство Алена, – нам тоже можно уйти?

– А чего? – искренне удивился Колюня. – Тут сидеть и тупить? Пять минут выждем, чтобы на классного не нарваться… – Он вдруг перебил сам себя и озабоченно повернулся к Диме: – Или он спецом сделал вид, что свалил? А сам у входа будет пасти?

– Нет! – хором ответили Дима и Кошка, а Дима пояснил:

– Виктор Павлович такой фигней не занимается.

– Супер!

Колюня, а за ним еще несколько человек похватали рюкзаки и выкатились из класса. Кое‑ кто из девчонок тоже поднялся, нерешительно поглядывая на дверь.

– А что за конкурс‑ то? – спросила Кошка.

– Самодеятельности, – пояснила Эля. – Стишки‑ песни. Сценку можно сыграть. Победителей в театр ведут…

– Да все равно «бэшки» победят, – хмыкнул Денис.

– Ага… У них две девчонки в театральной студии…

– И поют они классно.

– Да, не светит нам ничего…

Кошке стало обидно. Она не привыкла так быстро сдаваться. Даже если речь шла о таком странном мероприятии со стишками‑ песнями.

– Все нам светит! Мы такое замутим! Видели наши флешмобы?! Так вот – в сто раз круче будет! Дим, помнишь Париж?

Алена захлопала глазами, восхищенно глядя на соседа по парте.

– Вы в Париже были всем классом?

– У нас не классы, – терпеливо ответил Дима, – а группы… были. И в Париж мы не ездили, а реконструировали… играли в Париж. Кафе, музеи, «Мулен Руж»…

Тут он запнулся и посмотрел на хитро ухмыляющуюся Кошку.

– Ты думаешь?..

– Уверена! Так, народ! Будем делать мюзикл!

– Ну‑ ну, флаг вам в руки! – сказал Денис и демонстративно ушел.

С Вороном Молчун решил поговорить сам, без Птиц.

Во‑ первых, у него сложилось устойчивое ощущение, что вопрос «Откуда брались деньги на 34‑ ю школу? » никого больше не интересует. Только его, Молчуна. И только он, Молчун, разгадал эту загадку.

Во‑ вторых, после разговора с продюсером у него словно открылось второе дыхание. Он сам, без помощи, сумел не просто поговорить с посторонним человеком, но и получить информацию! Может быть, только Молчун и смог бы эту информацию выведать! Очень хотелось закрепить успех.

В‑ третьих, проблема оказалась деликатной. Ворон явно не знал ничего о папиных делах. А Молчун уже кое о чем догадывался. И пока не собирался делиться с остальными.

После уроков он подкараулил Ворона и попросил, неотрывно глядя в глаза:

– Мне нужно поговорить с твоим отцом.

У Ворона на лице отразилось одновременно удивление, презрение, а также желание развернуться и уйти. Но и на него немигающий взгляд Молчуна произвел гипнотическое действие.

– А зачем он тебе?

– Поговорить.

– Поговорить?! – Ворон расплылся в ухмылке. – Ты? Говорить? Может, скажешь еще «поболтать»?

Молчун продолжал молчать. Уж что‑ что, а это он делать умел. Молчал и гипнотизировал. Ворон перестал хихикать.

– Да пошел ты, – просто сказал он, но пошел почему‑ то сам.

Молчун проводил его взглядом (который оказался не таким уж гипнотическим) и подумал: «Ладно, пойдем длинным путем»…

Длинный путь оказался довольно коротким: у метро жуликоватый тип неопределенного возраста, весь помятый, продал диск с телефонными и адресными базами – и уже через четверть часа Молчун знал, где найти Ворона‑ старшего. Пораскинув мозгами, решил обойтись без звонков, просто подкараулить, как продюсера.

И ему сразу же повезло – Петр Сергеевич Воронько (Ворон‑ старший) выходил из офиса в тот самый момент, когда Молчун до этого офиса добрался. Дальше, правда, пошло тяжелее. Только он попытался сунуться к папе Ворона, как его с двух сторон прихватили телохранители. С виду они были не так чтобы внушительными, но пальцы показались сделанными из какого‑ то сверхпрочного сплава. И глаза… Молчун вдруг испугался. Люди с такими глазами могли запросто свернуть голову.

Однако в планы Петра Сергеевича детоубийство не входило.

– Ты кто? – спросил он не слишком приветливо.

– Артем. Мы с вашим сыном учимся вместе. И раньше учились.

Воронько разом осунулся и махнул рукой охранникам. Те отошли, впрочем оставаясь между своим хозяином и подозрительным собеседником.

– И как он там?

Этого вопроса Молчун не ожидал. «Он что, совсем с сыном не общается? »

– Хорошо. Но у меня вопрос… по поводу школы… тридцать четвертой…

Лицо у Петра Сергеевича стало кислым, как будто он только что раскусил орех, а тот – гнилой.

– Уже детей подсылают… – пробормотал он и добавил четко и внятно: – Передай, что я все рассказал следователю! Учителя ни при чем! Все финансовые нарушения беру на себя!

И он двинулся к машине, не утруждая себя прощанием. Охранники тут же оказались на своих местах: один спереди, второй сзади, кося глазом на потенциальную угрозу, которая стояла и хлопала ресницами.

Мюзикл делали гангстерский, так что даже дезертировавший Колюня с товарищами через день присоединился к репетициям – уж очень прикольно все выглядело. А когда Дима предложил поставить настоящую драку в «подпольном баре», просто пришел в восторг. Особо понравился Колюне момент, где он разбивает о голову противника бутылку виски. Противника – красавца фэбээровца – играл Денис, и он забеспокоился.

– Спокойно, – объяснял Дима, – бутылку нужно специально подготовить: сунуть сперва под горячую воду, а потом под холодную. Она треснет, но не до конца, издалека видно не будет.

– Только бить нужно умеючи! – встряла Юля. – А то у нас Димка Женьке чуть скальп не снял!

Денис тревожно сглотнул и сердито глянул на Кошку. Говорить ничего не стал – он с ней вообще старался не общаться.

Дима поморщился:

– Просто рука дрогнула, я осколком по Женькиной голове протянул… Там крови не очень много было… И вообще, Юль, иди канканом занимайся!

Уже через неделю стало ясно, что получится нечто феерическое.

– Мы всех порвем! – сто раз на дню повторяла впечатлительная Алена. – Никто ничего похожего не придумает! Да, Дима?

Кошка, которая слышала это, почему‑ то хмурилась, а потом вдруг стала опаздывать на репетиции. Димка пытался выяснить, что за саботаж, но Юлька только отмахивалась, а потом и совсем перестала приходить.

Эля сказала:

– Ну и ладно. Дима не хуже нее танец поставит.

Это звучало не как лесть, а как констатация факта. Дима попробовал. И с удовольствием признал, что у него получается лучше, чем у Юли. Он не ругался, не выходил из себя, когда кто‑ нибудь сбивался. Не ехидничал и не гонял до седьмого пота. Зато убрал несколько слишком сложных элементов, и канкан стал просто загляденье.

– Молодец ты, – сказала Эля после одной из последних репетиций. – А Юля твоя… У нее, наверное, другие, более интересные дела.

Надо было бы, конечно, вступиться за Кошку. Но Димка промолчал.

«Не буду смотреть! » – твердо, по‑ мужски решил Женька, когда в сто пятьдесят первый раз покосился на Вику. Она сидела в соседнем ряду, чуть сзади, так что приходилось каждый раз смотреть через плечо. Вика, конечно, взгляды замечала, но почему‑ то злилась.

«Не буду подходить! » – еще решительнее заявил себе Женя, но ноги совершили предательский маневр и сами собой подвели его к Вике на большой перемене.

«Ладно, – смирился с очевидным Женька, – подошел, но говорить ничего не буду! »

Решение продержалось примерно полторы секунды – пока он не заметил слезинку на кончике ресницы Вики. Ресницы были шикарные, пушистые (хотя, кажется, сегодня не накрашенные), и слезинка смотрелась на них неуместно. Только поэтому он спросил:

– Случилось что‑ то?

Вика сжала губы и помотала головой. Даже дураку было понятно, что ей хочется все рассказать, надо только попросить хорошенько, но Женька сейчас был тупее дурака. Слишком близко оказался к Вике. Его интеллекта хватило только на то, чтобы пробормотать: «А, ну ладно…» – и отойти в сторону.

На конкурсе по жребию класс Димы и Юли выступал первым, а вечные соперники «бэшки» – последними.

– Жаль, – сказала Эля, – лучше бы нас последними поставили. После нашего канкана их стишки вообще отстойно слушаться будут!