Выражение благодарности 15 страница

– Чего так поздно? – бросил один из них.

Войдя в город, увидели по дороге группку итальянских женщин, что‑ то рассказывавших американскому офицеру. Итальянки пытались что‑ то объяснить, указывая в сторону улицы и размахивая руками.

– Ребята, из вас кто‑ нибудь говорит на туземном языке? – спросил офицер у Джеймса с товарищами.

– Я говорю.

– Переведите, что они тут лопочут, пожалуйста!

Джеймс повернулся к женщинам:

– Buona sera, signorine. Cosa c'è? [70]

– Мы пытаемся сказать этому солдату, что у Козимы в погребе прячутся пятнадцать немцев! – сказала одна.

– Где этот погреб?

Женщины показали, куда идти, и Джеймс передал все это офицеру.

– Есть у этих немцев оружие? – спросил офицер.

Джеймс перевел вопрос, и женщины закивали:

– Si, много оружия!

– Спасибо, signorine! – кивнул Джеймс.

– Отлично говорите, – сказал офицер, когда женщины ушли. – Как зовут?

– Гулд.

– Хотите теплое местечко, Гулд? Когда окажемся в Риме, моей группе может понадобиться переводчик.

– Увы, – покачал головой Джеймс. – В Риме у меня дел по горло.

Они вошли туда через три дня. Авангардные подразделения въехали в город, ожидая суровое сопротивление, но вместо этого были радостно встречены населением, забрасывавших цветами их джипы, совавших им бутылки с вином. Им дарили, кто что мог, – женщины в качестве подарков предлагали себя. Через пару дней там, где прежде немцы вывешивали свои приказы, появились громадные надписи: «Римлянки, не теряйте доброго имени! »

Стремительность наступления повергла в изумление даже их собственное командование, и пятеро суток войска ликовали, как безумные, купались в Тибре, щедро пользовались гостеприимством римлян, глазели на город, посылали домой победные телеграммы или просто наслаждались отдыхом, подремывая на солнышке.

Ни на что из этого у Джеймса времени не было. Главной его целью было узнать, где находится немецкий армейский бордель. Это оказалось нетрудно, – местные жители с большим удовольствием назвали ему адрес – Виа Нардонес, 95. Это было высокое каменное здание, в прошлом, вероятно, гостиница. Взбежав по ступенькам, Джеймс вошел в огромный вестибюль‑ приемную. За конторкой было пусто, а разбросанные вокруг бумаги свидетельствовали о том, что обитатели дома покидали его в спешке. Джеймс чуть не поскользнулся на стопке тоненьких листков, наклонился, чтобы взглянуть. Это были отпечатанные билетики с пробелами для внесения фамилии и номера солдата, имени медсестры, осмотревшей и признавшей его незаразным, а также имени девицы. Порывшись немного, Джеймс нашел один заполненный билетик. Девицу звали Ева. Цена ее, похоже, составляла двенадцать лир.

– Эй? – крикнул он снизу вверх по лестнице.

Прислушался: ему показалось, что уловил какое‑ то движение. Он поднялся наверх. Попал в длинный коридор с пронумерованными комнатами. По стенам висели объявления, тщательно выписанные излюбленным немецким готическим шрифтом.

Джеймс открыл первую дверь. Комната была пуста, и даже, кажется, уже обшарена мародерами. Металлическая кровать перевернута вверх ножками, матрац взрезан. Конский волос просыпался на вытертый ковер.

Джеймс уловил тихое бормотание. Оно исходило из какой‑ то комнаты на противоположной стороне коридора. Джеймс пересек коридор, заглядывая в каждую комнату. Во второй на кровати сбились в кучку четыре девицы. У всех головы обриты наголо, варварски – на коже остались кровавые порезы от бритвы. Девицы со страхом глядели на Джеймса.

– Не бойтесь, – сказал он по‑ итальянски. – Я просто ищу кое‑ кого.

– Немсы все усли, – шепеляво пролепетала одна. – Есе в понедельник.

– Была у вас девушка по имени Ливия? – спросил Джеймс.

Девица отрицательно замотала головой.

– Ты уверена?

– Есть регистрационный журнал, – сказала другая. – В конторе. Если хотите, можете там посмотреть.

– Я не читаю по‑ немецки. Не пойму, где искать.

– Я говорю немного, – сказала девушка.

Она отвела его в следующую комнату к огромному черному лежащему на боку шкафу для хранения документов. Джеймсу удалось водрузить его в прежнее состояние. Внутри папки стояли на удивление в полном порядке. Просмотрев, Джеймс отметил чрезвычайную обстоятельность документации. Через бордель вермахта на Виа Народонес прошли сотни девушек, и данные каждой были аккуратно запротоколированы. Все подробности здоровья, каждая жалоба, все недомогания день за днем были тщательно учтены и записаны.

– Что такое damenbinden? – спросил Джеймс, заметив часто встречавшееся слово.

– Прокладки при менструации. Они вели учет, у кого когда месячные, чтоб не притворялись больными.

Тьма девиц.

– Что стало с теми, кто ушел? Куда они пошли?

Девушка повела плечами.

– Немцы их забрали.

В документах не оказалось ни имени «Ливия», ни фамилии «Пертини».

– Вы уверены, что здесь указаны все девушки, которые были в наличии? Могло случиться, что на кого‑ то досье не заводили?

Девушка покачала головой:

– Они заводили на каждую.

Джеймс вздохнул и повернулся, чтобы уйти.

– Простите…

– Да?

– Нам нечего есть. Нет денег. Если выходим на улицу, женщины плюют нам в лицо. А мужчины… те еще того хуже. Не могли бы вы дать нам что‑ нибудь?

У Джеймса было всего‑ навсего несколько сотен лир оккупационными деньгами и пара пакетиков жвачки. Он отдал все.

– Вы эту самую Ливию разыскиваете? – спросила девушка, разворачивая жвачку.

Положила кусок в рот и стала жадно жевать, часто прерываясь, чтобы сглотнуть. Судя по всему, она была очень голодна.

– Да.

– Повезло ей… – грустно проговорила девушка.

– Но прежде мне надо ее найти.

Джеймс шел обратно берегом Тибра, погруженный в свои мысли. Повсюду народ праздновал. Солдаты отплясывали с римскими девушками. На Пьяцца Навона люди жгли немецкие флаги, документы, забытую немцами военную форму, даже кровати, на которых те спали. Немецкие воззвания были сорваны со стен зданий и брошены в костер. К Джеймсу подбежала хорошенькая девушка, чмокнула в щеку и унеслась, хохоча от собственной смелости.

Город праздновал и веселился, но Ливии в нем Джеймс не обнаружил.

Когда он вернулся в барак, где разместилась его часть, Роберт сказал, что его кто‑ то спрашивал.

– Здоровый такой парень. Офицер. Сказал, что из диверсионного подразделения.

– Капитан Джеффрис?

– Это уж я не знаю, только на левой руке у него не меньше дюжины часов от фрицев.

– Ну, конечно, это – Слон, – нежно сказал Джеймс.

Он отыскал гостиницу, в которой временно разместилось диверсионное подразделение.

– А, Джеймс, вот и ты, – сказал Слон таким тоном, будто прорыв в Анцио был не более чем приятной прогулкой. – Знакомься, это мой верный друг Бастер.

Бастер оказался очередным «слоном», только с переломанным носом.

– Бастер занимается партизанами в секторе четыре, – пояснил Слон. – Это вот тут. – Он ткнул в карту на стене. – Скажи ему, что ты слыхал, Бастер.

– Я опрашивал всех командиров партизан насчет изменений численности их отрядов, – сказал Бастер. – Один в своем сообщении передал, что его отряд все время пополняется новыми людьми. Попутно добавил, что, дескать, даже группа неаполитанских проституток примкнула; пережидают, когда можно пересечь линию фронта.

– Может, одна из них Ливия?

– Ну, конечно! – уверенно воскликнул Слон. – Сколько, по‑ твоему, неаполитанских проституток? – И тут же сам себе ответил: – Гм, вообще‑ то весьма немало. Но только не здесь. Тем более таких, кто пытается перейти через линию фронта.

– Если она у Дино, – заметил Бастер, – значит, с ней все в порядке. Дино отличный парень.

– Можно ли как‑ то вызволить ее оттуда? – спросил Джеймс.

– Боюсь, что нельзя, – покачал головой Бастер. – Весь этот сектор забит фрицами.

– С другой стороны, – бодро сказал Слон, – мы могли бы туда заслать тебя. Когда‑ нибудь прыгал с парашютом?

В ту же ночь ежедневная радиопередача Би‑ би‑ си для партизан выдала в эфир новый интригующий материал. Сообщив Марио, что сестрину корову пора подоить, а Пьеро, что жена благодарит его за шляпку, диктор монотонно произнес:

– И наконец сообщение для Ливии, которая гостит у Джузеппе. Пожалуйста, никуда не уезжай. Тунец уже в пути.

Высоко в горах радист отряда Дино, записав сообщение, недоуменно вскинул брови. Оно не соответствовало ни одному из известных ему шифров. Но радист все же передал его по назначению. Может, это имеет отношение к ожидаемому ими крупному оружию?

Примерно в пятнадцати милях от того леса, где укрывался Дино и его партизаны, немцы также слушали передачу Би‑ би‑ си. Они уже давно расшифровали код. Но слово «тунец» было новым. И немцы также заподозрили, что речь может идти об устрашающем новом оружии, которое должно быть доставлено партизанам. Сообщение было передано немецкому командованию, и получен приказ немедленно начать прочесывание вышеозначенной территории.

Глава 44

«В‑ 17» был перегружен, и корпус его чудовищно гремел. Самолет был забит до отказа громадными ящиками с оружием, боеприпасами и продовольствием, спущенными на холщовых ремнях в бомбовый отсек. Скамеек не было: Джеймс со Слоном примостились на полу между двумя ящиками, держась за ремень, тянувшийся вдоль заднего отсека самолета. Другой рукой Джеймс прижимал к себе ранец и небольшой чемоданчик. Одна из дверок люка была открыта, и иногда в просвет было видно реки и озера проплывавшей под ними в серебристом лунном свете итальянской земли.

– Пойдем вниз с двух ангелов, – прокричал Слон сквозь грохот. – Все будет отлично!

Джеймс кивнул, стараясь держаться как можно уверенней. Он ни разу в жизни не прыгал с парашютом, и из того, что Слон ему втолковывал, уяснил, что лучше всего падать с наибольшей высоты. Два ангела – две тысячи футов – с такой высоты главный парашют вряд ли успеет раскрыться, не говоря уже о том, что вообще может что‑ то не заладиться. Но едва сам самолет, сделав вираж, повернул на север, к горам, сердце у Джеймса возбужденно забилось, и вовсе не только от страха. Он отчаянно надеялся, что Ливия получила его сообщение, и что еще не успела покинуть отряд.

По официальной версии, собственно, Слона полагалось забросить для связи с партизанами, Джеймс же был придан ему в помощь, чтобы разгрузить ящики. В рапорте, который пилот должен был подать по возвращении, Джеймс, сбрасывая ящик, потерял равновесие и рухнул с самолета вниз. Таков был, как заверил его Слон, совершенно рядовой способ отсылать народ в то или иное место, не заботясь о получении официального разрешения.

Минут через двадцать Джеймс почувствовал, что самолет стал снижаться. Слон поднялся.

– Пора сбрасывать это имущество! – прокричал он.

Перерезав холщовый ремень, они подтолкнули ящики к люкам отсека. Едва люки распахнулись, увидели на земле мерцание крохотного, как огонь светлячка, костра.

– Это нам сигнал! – крикнул Слон. – Сбрасываем!

Столкнули вниз первый ящик, его закрутило в воздушном потоке, но тут выбился шелковой медузой купол защитного цвета, замедляя падение. Джеймсу оставалось лишь надеяться, что его собственное падение пройдет так же гладко. Хотя сейчас думать об этом было некогда. Вместе со Слоном они выпихивали ящики один за другим, пока Слон не дал команду: отставить. Самолет сделал очередной вираж, снова развернулся.

– Кидаем! – проорал Слон, и работа возобновилась.

Наконец все ящики были сброшены.

– Ну, как самочувствие? – выкрикнул Слон.

– Страху полные штаны! – прокричал в ответ Джеймс.

Видно, Слону послышалось нечто противоположное, так как он ободряюще кивнул и поднял кверху большой палец.

Прижимая к груди чемоданчик, Джеймс шагнул к открытому люку. Далеко внизу темнел склон холма. Внезапно подумалось: что за бред, зачем кидаться в эту небесную пропасть? В этот момент Слон дал ему хорошего пинка, и Джеймс кувырнулся головой вперед в пустоту. На миг его охватила паника, но вот над головой раскрылся парашют, и он выпрямился, почувствовав спасительный подхват.

Прямо под ним медленно парили в воздухе ящики. Джеймс поднял глаза. Слон был справа футах в двадцати над ним. Внизу уже можно было различить темные фигуры, оттаскивавшие ящики из зоны приземления. И вдруг Джеймс разглядел знакомую худенькую фигурку, несущуюся к тому месту, где он должен был приземлиться, и сердце взлетело ввысь, выше облаков.

– Я люблю тебя! – заорал он ей сверху. – Я люблю тебя!

Эти слова по‑ итальянски звучали так чудесно, что он повторил их снова:

– Я люблю тебя, Ливия!

Земля мягко приняла двух небесных ангелов, и партизаны слышали, как один из них заливался смехом, хоть грохнулся и кувырнулся. И вот уже он, обвитый шелком парашюта, ее обнимал, повторяя снова и снова:

– Ливия, прости меня! Я очень виноват. Я отпустил тебя, но теперь уже не отпущу никогда!

Они сидели в сторонке от лагеря на поваленном дереве.

– Я тебе кое‑ что привез, – сказал он. И раскрыл свой чемоданчик. – Это с черного рынка в Риме. Хлеб из пекарни на Пьяцца Трилусса. И еще – вот, смотри!

Он бережно вынул свой сюрприз.

– Моццарелла, целая! Должно быть, в Рим завез кто‑ то из деревни. Это же чудо, правда?

– Нам нужно оружие, не еда, – упрямо сказала она.

– Судя по твоему виду, тебе и еда не помешает.

Ливия заметно осунулась с тех пор, как он видел ее в последний раз. Он разломил моццареллу и протянул ей кусок:

– Попробуй!

Ливия слегка откусила.

– Что‑ то не очень… – пробурчала она привередливо. Но съела немного еще. – Немного с душком, – добавила она. – И приготовлена скверно. Тонкая, водянистая. Не то, что настоящая, из Кампаньи.

– Это лучшая, какую я смог найти.

– Не стоило деньги тратить, – Ливия съела еще немного. – После войны обязательно подыщу замену Пупетте. Знаешь, настоящих молочных буйволиц днем с огнем не сыскать. А этот сыр прямо как от старого немощного быка.

От сыра остался всего небольшой кусочек, Джеймс разломил его пополам, попробовал сам. Наверное, он не был так свеж и ароматен, как прежде бывали ее сыры, но и этот наполнял рот сладковатым, жирным привкусом влажных пастбищ, поросших густой, сочной зеленой травой и разнотравьем.

– Притом еще и крохотная, – добавила Ливия, приканчивая остатки. – Пройдоха римлянин продал тебе неполноценную моццареллу. Надеюсь, ты отдал за нее не больше пары лир?

Джеймс, отдавший за сыр все содержимое своего кошелька, отрицательно замотал головой.

Они долго сидели вместе, его рука бережно обвила ее плечи.

– Джеймс, – сказала Ливия, вздохнув. – Я должна тебе кое‑ что рассказать.

– Я знаю все про Альберто. Мариза рассказала.

– И ты все равно прилетел? – изумленно спросила она. – Никто бы тебя не осудил, если б ты решил со мной порвать.

– Но ведь теперь все не так, как было раньше, правда? Эта война все изменила. Нам придется теперь все по‑ иному осмыслить – решить для себя, что хорошо и что плохо.

Она кивнула:

– Тут у нас говорят, что нужно освободиться от буржуазного лицемерия.

– М‑ да, – протянул он задумчиво, – пожалуй, у вас несколько перехватили. Лицемерами бывают не только буржуа. И чтоб избавиться от лицемерия, не обязательно избавляться от буржуазии.

– Милый Джеймс, – отозвалась Ливия. – Какой ты всегда правильный…

Наступило долгое молчание. Он старался угадать, о чем она думает.

– В общем, кое‑ что ты должен принять к сведению, – начала Ливия. – Теперь я на все смотрю иначе. То, что я попала в отряд, то, что воюю, вижу, что происходит вокруг, – все это изменило мои взгляды на жизнь. Здесь я, во‑ первых, – коммунист, во‑ вторых – боец, ну а женщина… женщина это даже и не в‑ третьих: женщина – это где‑ то в самом конце списка.

– Но не всегда же ты будешь бойцом!

– Мне кажется, коммунисткой теперь я буду всегда. А это значит в какой‑ то степени быть бойцом. Как ты думаешь, кому все приводить в порядок, когда, наконец, закончится война и вы, ребята, разъедетесь по домам? Кто‑ то ведь должен запретить таким, как Альберто, чувствовать себя хозяевами в нашей стране.

– Так, – сказал Джеймс. – Если я тебя правильно понял, Англия по‑ прежнему не для тебя?

– Я не могу уехать из Италии. Особенно после всего этого. Особенно после того, через что пришлось пройти моим соотечественникам. Прости, Джеймс.

– Как интересно, – заметил он. – Ведь и я тоже не собираюсь возвращаться в Англию. Поеду только, чтоб демобилизоваться, потом снова вернусь сюда.

Она взглянула на него недоверчиво.

– Я хочу остаться в Италии, – мягко сказал он. – С тобой, если согласишься. Без тебя, если нет. Человек не может выбирать, где ему родиться. Но может выбрать, где ему жить, и я хочу провести жизнь здесь.

Боеприпасы, которые доставили Слон с Джеймсом, были встречены без особой радости. В ящиках были винтовки и пистолеты для мелкомасштабных действий, в то время как партизанам, собиравшимся ударить по отступающим немецким войскам, требовались пулеметы, гранаты и полуавтоматическое оружие.

– Мы вот уже несколько месяцев просим это оружие, – говорил Дино, почернев от гнева. – Неужели трудно было это уяснить?

– Видно, начальство что‑ то напутало, – успокаивал партизан Слон. – Возможно, в данный момент где‑ то возмущаются, что им зачем‑ то доставили пулеметы‑ автоматы «Стен». Я свяжусь с центром и закажу для вас необходимое. А пока нам надо здорово помозговать, чтобы спланировать наши действия.

На слет были приглашены руководители других партизанских отрядов этой местности. Слон развернул карту и, пользуясь Джеймсом как переводчиком, пояснил, что входит в задачи каждого сектора. Случались вопросы, однако возражений не было. Военная дисциплина у партизан была безукоризненна. Вдобавок, Джеймс это отметил, Слон управлялся мастерски. Он обладал способностью представить предстоявший бой визуально – и в смысле вооружения, и на местности: перемещал данную группу в данную горную область, откуда можно было осуществить прикрытие другого подразделения, переправлявшегося через данную речку…

Недовольный ропот исходил только от Дино, продолжавшего твердить, что самое главное – это если его группа будет обеспечена тяжелым вооружением, чтоб не дать немцам спокойно уйти.

– Верно, – согласился Слон. – И у нас будет тяжелое вооружение. Его сбросят с самолета раньше, чем немцы здесь покажутся.

Немецкое отступление совпало с наплывом жары. Даже здесь, в горах, жара стояла невыносимая, и многие партизаны ходили, обнажившись до пояса, но с неизменными красными платками на шее. Некоторые женщины‑ партизанки надели вместо рубашек мужские безрукавки. Вместе с тем Джеймс отмечал, что у женщин с мужчинами сложились ровные отношения. Все вместе были заняты подготовкой к бою.

Копали окопы, и тут Джеймс мог давать советы, пользуясь военным опытом, приобретенным в Анцио. Кое‑ кто недовольно ворчал, когда он настаивал, что окопы должны быть глубиной в десять футов и что навес над ними надо дополнительно укреплять бревнами и мешками с песком. Откуда было партизанам знать, какова взрывная сила немецких 88‑ сантиметровых снарядов. Несмотря на недовольства, в конце концов с рытьем окопов справились. Дино лично проверил работу.

И все‑ таки Дино не переставал тревожиться насчет отсутствия больших пушек.

– Ладно, вырыли мы места для огневых точек, – говорил он Слону, – но когда же получим орудия, чтоб их там разместить?

– Скоро! – заверил его Слон. – Центр позаботится, чтоб мы получили в достаточном количестве.

Однако втайне и им уже овладело некоторое беспокойство.

– Слыхал я какую‑ то странную штуку по радио, – признался он Джеймсу. – Оказывается, мы только что отозвали из Италии семь дивизий, чтобы открыть новый фронт в Средиземноморье.

– Но это какой‑ то бред! – сказал Джеймс. – Как можно позволять немцам превосходить нас в численности, когда они почти разбиты?

– Меня это тоже смущает, – кивнул Слон. – Просто я надеюсь… ну… не мог же кто‑ то там решить устроить итальянцам подлянку!

– Зачем и кому это понадобилось? – недоумевал Джеймс.

Внезапно его осенило:

– Погоди, я понял, в чем дело.

– Понял?

– Послушай, Слон, по‑ моему, надо собрать вместе всех командиров. Мы должны им объяснить, почему эти пушки, которых они так ждут, никогда к ним не придут.

– Еще в Неаполе, – сказал Джеймс, – я видел один документ. Сверхсекретный. В тот момент я не понял, почему его засекретили – это была просто предположительная оценка политической ситуации, которая может сложиться в Италии после войны.

Он умолк, собираясь с мыслями. Дино, Слон и командиры партизанских отрядов ждали, когда он продолжит рассказ.

– Суть оценки в том, что самой организованной и дисциплинированной силой в Италии являются партизаны. Составитель доклада полагает, что после войны король отречется от престола, и власть возьмут коммунисты. Его это не слишком устраивает – он предвидит, как он выразился, появление коммунистической сверхдержавы от Москвы до Милана.

– Ну и что? – вскинулся Дино. – Это ни для кого не секрет.

– Тот доклад был не просто оценочным, – сказал Джеймс. – Это был план к действию.

Воцарилась долгая тишина, партизаны осмысляли услышанное.

– Ты хочешь сказать, что нас предали? – наконец проговорил Дино.

– Я хочу сказать, что кое‑ кого устроило бы, чтоб немцы сократили численность и силы гарибальдийцев. Для этих людей война в Италии уже цель свою выполнила – сковала двадцать пять немецких дивизий, которые в противном случае могли бы закончить войну во Франции. Теперь, когда война практически выиграна, они отзывают дивизии союзников из Италии, предоставляя коммунистам расправляться с немцами – или же наоборот. Это то, что мой командир именовал: «одним выстрелом убить двух зайцев».

– Эй, Слон? – тихо спросил Дино. – Неужто это правда?

– Боюсь, похоже на то, – кивнул Слон. – Уже под конец командующим армиями придется выполнять то, что им прикажут политики.

– Вы бы лучше отказались от атаки, – заметил Джеймс. – Если вам что еще и пришлют, то только не тяжелое оружие, на которое вы рассчитываете.

– Мы не можем отказаться, – сказал Дино. – Пусть даже мы и узнали, что наша смерть послужит целям каких‑ то политиков. К нашему стыду, мы сами приветствовали приход фашистов у себя в стране. Не можем мы поэтому сидеть сложа руки, смотреть, как немецкая армия проходит мимо нас, и не ударить по ней. – Он обвел взглядом остальных командиров. – Верно я говорю?

Один за другим все согласно кивнули.

Джеймс с Ливией, как и остальные, в свою очередь стояли в дозоре. Однажды ночью впереди них во тьме раздался треск оружейной пальбы. Несколько партизан напоролись на немцев. Джеймс с Ливией кинулись на землю, наводя винтовки, чтобы обеспечить прикрывающий огонь, когда головная группа партизан станет отходить в надежное укрытие. Перестрелка была короткой и отчаянной.

– Ты отличный боец, – пробурчала Ливия, когда они поднялись с земли.

– Ты тоже, – сказал Джеймс. – Впрочем, это меня почему‑ то не удивляет.

– Должен признаться, партизаны превращаются в настоящих виртуозов малых операций, – с гордостью проговорил Слон, возвращаясь назад по дороге и присоединяясь к ним. – Когда мы начинали, они без посторонней помощи даже винтовки зарядить не могли. Теперь вполне могут и меня кое‑ чему поучить.

Немецкие войска теперь перемещались по горным дорогам в основном к северу, подальше от фронта. Но пока шли грузовики с продовольствием и материально‑ техническим обслуживанием. Партизаны ждали момента, когда потянутся боевые дивизии. В лагере ощутимо чувствовалось напряжение, знакомая смесь оцепенения и страха, предшествующее всякому сражению.

Джеймс улучил момент, чтобы прогуляться с Ливией по лесу. Только там они могли оказаться наедине. Набрели на вишневое дерево, и за разговором лакомились плотными, сладкими вишнями. Ливия до сих пор никак не откликнулась на слова Джеймса о его желании вернуться после войны назад в Италию. Но он решил не давить на нее. И теперь обсуждались ее вновь обретенные политические воззрения.

– Во‑ первых, Италию нужно освободить. Затем надо, чтоб итальянский народ стал свободным, – толковала Ливия. – Фабрики и заводы должны принадлежать пролетариату, а не наоборот.

Джеймс съел еще одну ягоду. Манера Ливии говорить лозунгами с тех пор, как она примкнула к гарибальдийцам, несколько раздражала, хотя была понятна при сложившихся обстоятельствах.

– Ну, а если пролетариат не захочет ими владеть? – возразил он. – Или завладеет и станет расхищать?

– Рабочие воруют, потому что при несправедливой системе у них нет иного выхода, – уверенно сказала Ливия.

Тут она вспомнила, как было мерзко, когда обворовывали ее.

– Конечно, должны появиться руководители, – оговорилась она. – Партия должна обеспечить руководство народом.

– И эти партийные лидеры будут избираться народом?

– Демократия уже зарекомендовала себя, как порочный метод распределения власти.

– Ну да, уж Гитлер и это успел испоганить, – пробормотал Джеймс.

– Ну, хорошо, положим, будут выборы, – согласилась Ливия. – Все равно выиграют коммунисты, какая разница.

– Значит, ты за демократический коммунизм?

– Ну? И что в этом плохого?

– Просто я думал, что вы, коммунисты, ничего такого не признаете.

Вместе с тем Джеймс не мог не отметить, что демократический коммунизм – явление в чисто итальянском духе и что как раз в Италии это может сработать.

– Ну, а как насчет религии? Надо полагать, вы позакрываете, как Сталин, все церкви?

– Нет, конечно! – возмущенно возразила Ливия.

– Выходит, у вас будет католико‑ демократический коммунизм?

– Почему нет?

– Ну, а что если пролетариат не захочет предоставить своим женщинам права и свободы? – спросил Джеймс с невинным видом. – Надо полагать, вы согласитесь с его мнением?

– Если не захочет, – сказала Ливия, – то пусть повесится.

И спохватилась:

– Ты издеваешься надо мной?

– Помилуй Бог, – возразил он. – Как можно смеяться над итальянками, когда они такие серьезные!

Она ткнула его кулаком в плечо.

– Ой‑ ёй!

Джеймс отметил, что кулак у нее стал железный, и тело гораздо крепче, чем прежде. Ливия снова ткнула его.

– Больно же! – запротестовал он.

– И что ты мне сделаешь?

– Придется тоже тебе наподдать! – он слегка ткнул ее в плечо.

– Разве это удар! – фыркнула она. – Вот это – удар!

И уже гораздо сильней пнула его кулаком в другое плечо. На этот раз Джеймс уже перехватил ее руку, попытался заломить ей за спину. Между ними завязалась борьба. Ее смеющиеся глаза были так близко, а смеющиеся губы и того ближе, что не поцеловать их было невозможно. Он скользнул руками ей под безрукавку, и вдруг обнажились ее груди, бронзовые от солнца, и вот уже розовые, как мякоть инжира, соски, потянувшись навстречу его губам, мягко перекатывались под его зубами.

– Стоп! – сказала Ливия, чуть отстраняясь. – Хочу еще немного про политику.

– Ах, так! – сказал Джеймс, выпрямляясь. – Ну что ж, давай.

– Джеймс?

– Что?

– Я пошутила!

И снова прильнула к нему, выгнув спину и опять подставив ему груди, ее прохладные пальцы скользнули под пояс его брюк.

Чуть погодя, когда оба лежали обнаженные, и она делала ему что‑ то очень приятное, такое знакомое по воспоминаниям о полуденном Неаполе, именно он остановил ее руку.

– Вообще‑ то, есть одна мысль, – пробормотал он.

Она снова потянулась к нему губами.

– Какая?

Он стащил с вишневой ветки рубашку, на которой та в конце концов очутилась, расстегнул грудной карман.

– Не только сыр я с собой из Рима прихватил. Но и еще кое‑ что.

Ливия уставилась на пакетик презервативов у него в руке.

– Ага! – и бровь ее взлетела вверх. – Выходит, ты еще и спать со мной собирался?

– Не собирался. Надеялся, – сказал он смущенно. И тут заметил лукавое выражение у нее на лице. – Что, опять смеешься?

– Смеюсь, – ответила она, взяв и зубами разорвав пакетик. – Хотя я здорово на тебя зла.

– Это еще почему? – И у Джеймса перехватило дыхание: вынув презерватив, она натягивала его на член.

– Потому, что если б ты сразу, как появился, вот об этом сказал, – она скользнула ногой к его бедру, – не пришлось бы терять столько времени на всякую болтовню о коммунизме.

Потом они лежали, обняв друг друга в тени дерева, и пот потихоньку испарялся на коже. На животе у Ливии Джеймс заметил алое пятно, но, приглядевшись, понял, что это всего лишь след от вишни, раздавленной ее животом в момент страсти. Джеймс склонился, стал слизывать, и в тот же миг Ливия шевельнулась.

– Что ты делаешь?

– Ничего, – ответил он, продолжая свое занятие.

– Ничего, а я чувствую!

– Что ты чувствуешь?

– Чувствую… что приятно…