Эльфрида Елинек 14 страница

Люди бы очень на меня рассердились, если бы узнали, что я тут ими начиняю колбасу и вывешиваю на всеобщее обозрение, но совсем без тела — штанам держаться не на чем. Занавес опустился. Молодую женщину поглотила земля, хотя это никакая не земля. Такую шутку, пусть и невесёлую, с её телом сыграла вода. Там сейчас Габи вступает в точно согласованный с водой симбиоз из растений и животных, с каждым видом по отдельности. Ах, если бы выбор был побольше, то виды были бы получше! Поскольку защита этого человеководного симбиоза играет ключевую роль, если люди хотят предохранить себя и свой вид, естественно, тоже, но в первую очередь предохраниться. Для этого они должны — что потребует больших трудов, но должно быть, чтобы человечество не погибло, — защищать и все другие виды, поскольку существует этот чувствительный базис симбиоза, который находится под особенной угрозой в болотах, топях, прудах и заливных лугах. В отличие от них эта юная женщина уже мертва — неудача высшего сорта, когда жизнь обрывается преждевременно. Кто и что сделал не так? Кто злодей? Вы это знаете, я знаю тоже, зачем же ещё спрашивать. Юн человек лишь однажды, но некоторые остаются вечно юными, потому что для них не существует «потом». На этом они сэкономили. В лице жизни у них был зловещий противник, который в данном случае их победил.

Вот и расклеивай теперь по столбам объявления с модельным фото Габи. Матттины проносятся мимо, видят объявление на столбе, резко тормозят и подъезжают ближе, поскольку у их владельцев взыграло любопытство, готовя головоломку идущим следом автомобилям. Остатки их голов они смогут потом забрать в госпитале или в службе буксировки, где они их, по протоколу, снова разыщут. Хорошо, что мы пустили в дом фотографа, теперь у нас хоть что-то осталось от этой хорошенькой девушки. Она такая красивая, что аж противно, по крайней мере на фото, а под ним глубокая выемка, пропасть, отделяющая её от нас, старших; увидев такое, самому хочется помолодеть да так и остаться. Выемка указывает на что — то, но не на эту строительную фирму в районном городе, где Габи проходила обучение. На снимке видна невидимая печать фирмы, хотя фото сигнализирует наблюдателю скорее о праздности, как и большинство фотографий, вы не находите? Может, дело в одежде, однако посыл этого снимка — фиктивный, рот готов к поцелую, но не с тем, кто хотел бы прочитать распечатанные на принтере строки, хотя печать отличная. Хорошо этой девушке, она будто создана для поцелуев. Но всё позади. Согласно правилам, банковский счёт теперь закрыт, включая и владелицу. Вы с этим не согласны? Тогда вы должны всё изложить на стол в газетной форме. Из вашего согласия мы исходим по умолчанию и автоматически спишем всё с вашего счёта.

Мать Габи раненой тигрицей мечется по квартире, беспомощная, как овца. Разве у неё нет друга, в Германии, к которому она рвалась? Она же как раз была перед прыжком в новую жизнь, перед ней уже открывался путь для разбега, залитый солнцем, а под солнцем — обетованное ледяное озеро, в которое она, уж конечно, приземлится. Конец ледника, его язык, который посверкивает или сникает, смотря по погоде, блестит у неё перед глазами; мне не кажется прочным то место, где она хочет приземлиться. Выглядит как ослепительный отпускной рай, но станет с высокой степенью вероятности, как многие озёра, лишь резервуаром пресной воды или морем слёз. Но сейчас в её, матери, облике есть что-то от судьи: как она взвешивает на весах правосудия, что же могла натворить её дочь, в какие тяжкие она пустилась и во что ввязалась. Где она? Если б знать. Мать же собственноручно нашла для Габи этого очаровательного друга, у которого ей разрешалось даже ночевать. Что за кодированные данные, спрятанные в компьютере? Для последующей расшифровки? Мать ведь знает все данные. Она же их и задала, в конце концов, собственноручно. Что дадут многомесячные допросы более чем двух тысяч свидетелей, даже если одних только следователей приставлено к делу двадцать штук? Что они смогут разузнать! Что проку записывать тысячи автомобильных номеров! Почему Габи сбежала — если это так? Я имею в виду если она вообще сбежала. Ведь её друг ещё здесь и опять моет свою машину. Мобильная мебель отполирована до блеска. Нет, друг тоже не знает ничего определённого. Он приходит навестить мать сразу после занятий, садится за кухонный стол с таким видом, будто мог бы, спасибо, и постоять. Берёт чашку кофе с таким видом, будто мог бы и чаю выпить из крышки своего плеера. Говорит о своей исчезнувшей подруге так, будто её здесь и не было никогда. Ничего не знает так, будто мог бы и знать что — нибудь. Она простая и честная — вот слова, которым его обучили в высшем техническом учебном заведении, когда проходили электронную коммутацию, которая, по крайней мере, никогда сама не разомкнётся, пока не грянет гром и не ударит молния. Но что делать, чтобы электрическая цепь наконец замкнулась? Это надо поставить лабораторный опыт. Сейчас ток течёт в одном направлении так, как будто он с таким же успехом мог бы течь и в обратном. Электроны рады, что они свободные и никто их ни к чему не принуждает, но мы ведь можем с ними и по-другому — правда, наш преподаватель пока не смог добиться, чтобы мы это смогли. Друг Габи со своими сокурсниками как раз паяет электронный отпиратель дверей, но дверь пока что остаётся запертой, переключательная схема никак не берёт на себя управление электронами, переключательная схема, задача которой сводится к тому, чтобы оказывать электронам наименьшее сопротивление. Этого хотела бы и наша молодёжь: никакого сопротивления их планам! Эти электроны, чего они только не устраивают между собой! Никакому человеку такое и не выдумать, однако он умудряется это использовать в своих целях. Они пускаются в путь только в том случае, если на другом его конце есть пространство, менее заполненное ими. В противном случае они предпочитают оставаться дома. Отрицательно заряженные, в соответствии с их природой, они постоянно стремятся, в отличие от меня, к позитивному. С них можно всегда взять пример (из: Муффлер, Эберих. Электроника для детей, том 276, изд. седьмое, испр. ) и решить его. И отпиратель дверей, кажется, запер сейчас ученику и небо, до которого было рукой подать. Его комната в родительском доме, а также новая, уже выплаченная собственная квартирка, какое-то время не будут больше пылесоситься, не будут больше готовиться маленькие закуски, никто больше не выберет его президентом своего мирка и не будет вырезать для него статьи из автомобильных журналов и наклеивать в тетрадь на колечках, и рай на земле, цель его вечерних выходов буквально каждую субботу, он теперь не скоро снова почтит своим посещением. О чём он ещё не догадывается. Другой мужчина и Габи? Исключено. Это не может быть другой мужчина, а даже если и другой, то он не может быть сейчас с ней, потому что он её совсем не знает. Это только пересуды завистливых подружек. Их не надо принимать за чистую монету, за них ничего не дашь, потому что назад тебе никто ничего не вернёт. Нечего. Габи была открытая книга для её друга, застеклённое окно, то есть достойное обрамление для него. Что она первосортная обманщица — если это подтвердится, — мы и представить себе не могли, единодушно говорят мать и друг. Мы всегда знали каждый её шаг, и если друг мыл машину, она сидела или стояла рядом и, если лето, показывала ноги, а если зима, то ничего не показывала и, если спрашивали, не рассказывала ничего особенного, а то и вовсе ни за что не отвечала. Она не знала, что она чувствует, если не хотела. Ну да, она чувствовала себя в чём-то ущемлённой, хорошо, мы признаём это. Квартире, за которую её мать тоже внесла первый взнос, она не придавала большого значения, а друг придавал. Молодой человек не помнит, что он чувствовал до того, как увидел фото нового «феррари» и нашего Шуми, засевшего в нём, как пробка. Состав личности Габи был как на сортировочной станции: он хоть и двигался, но это не приводило ни к чему, что вело бы за её пределы, вдаль, в счастливую страну. В Австрию. Прямо в неё. Нет. Всякий раз лишь туда-сюда, неважно откуда. Вид всегда отсутствующий, хоть она и была дома; стоящий на столе сосуд, то освещённый солнцем, то погружённый в тень, как в череду приливов и отливов. Омой меня, но не намочи, причём поверх высшей отметки подъёма воды. Стоп, там же больше не водятся водоросли, но всё же охота погрузить ступни глубже, ещё глубже, совсем до конца. Всем хочется больше и больше — неважно чего. Что в воду упало, то пропало, особенно когда уровень воды колеблется в зависимости от сезона. Тихо покоится озеро, кто покоится в нём? Отложения ила, песка, глины, осыпей и девушки, которая затоплена водой, — вот кто покоится в нём, т. е. если девушка залегает не слишком глубоко. Другими словами, для понимания читателей, в лабораторном пространстве между сушей и водой: если книга — то уж, пожалуйста, хорошая! Нечто подобное была Габи: ясно, что в ней есть. Ну, не знаю. Можно то и дело брать её в руки, эту кишу, и никогда не скучно её читать, где бы ни раскрыл, но чаще всего в двуспальной кровати из IKEA, которую её друг, опять же, получил в подарок от родителей (конечно, каждый должен что-то давать, иначе это были бы не мы, это были бы другие), всякий раз свежезастеленной для себя и подруги. Иначе бы ничего не было. Её ресурсы на будущее, пока они не растрачены, использовались равномерно, ибо ресурсы в принципе неотъемлемы, хоть и неумножимы. Что я хотела этим сказать: если человек здесь, то пусть тут и остаётся, потому что, если он уйдёт, его никто не сможет заменить. Можно взять себе другого, но этого, точно такого, уже не найдёшь. Потому что у всех других, которые как он, очень многое не так. Боже мой, как нам наполнить страницы содержанием, если мы самое простое слово не можем в простоте сказать! Это комплексная задача — сберечь и сохранить людей, и потренироваться можно на природе. Естественно, это потребует сиюминутных решений, которые выведут нас на далеко идущие следствия, но по большей части нет, поскольку потребуется сто тысяч лет, пока следствие дойдёт до вывода, что не следовало сжигать старые башмаки в печи, потому что они отравили и погубили всю окружающую среду. Лучше разжигать людей красивым телом и приятным лицом, скоростной машиной и весёлой телевизионной программой. Всё это было у Габи, и что это ей дало? Ничего. Какой она ни была располагающей к разговору — а ответа никакого! — особенно на этом славном фото, что здесь висит, когда ждёшь рейсового автобуса, то мимо не пройдёшь, и многим людям, которые пришли загодя, ничего другого не остаётся, как основательно разглядывать это фото, больше им нечего делать, и автобус от них не уйдёт, ведь они нарочно пришли загодя. Все знают Габи живьём, но по четверти часа таращатся на её фото. Стоит на секунду отвернуться — и что-нибудь пропустишь. Хотя все они хорошо знают Габи в лицо — ведь она здесь выросла, — на фото она кажется им незнакомой. В ней здесь есть что-то легкомысленное, нескромное, что кажется людям нахальным. Здесь показывается совсем другая сторона, которую в жизни не замечали. С другой стороны, такой облик им хорошо знаком по журналам (запрокинутая голова и её лицо, которое она всё ещё сохраняет, на моём снимке оно сверху, а если нет, то вы держите газету вверх ногами или смотрите на что-то другое, а не на человека на странице пять «Кроненцайтунг», но ведь это же та голая женщина, разве нет? Боже мой, чему это вы смотрите в лицо, да лицо ли это вообще? ), и то, что Габи скорее раз-, чем одета на фото, кажется им нормальным с тех пор, как у них есть телеэкраны, то есть уже несколько десятилетий. Там люди не только целиком разоблачаются. Они разоблачают и своих партнёров, а потом они выворачиваются, чтобы можно было увидеть их и изнутри — что они действительно абсолютно пустые. А то бы им не поверили. Тела за это время стали такими нескромными, всюду пролезут, чтобы раздеться ещё быстрее. Такая давка! В магазине одежды «Бауэр» каждый понедельник первые пятеро, добежавшие до кассы совершенно голыми, смогут бесплатно одеться на пять тысяч австрийских шиллингов, так что поторопитесь, вам срочно необходимо полное обновление. Но некоторых, к сожалению, не замечают. Хоть на них не меньше кричащего, чем на остальных. Такая хорошенькая девушка, Габи. Её наконец нашли, её надо снова доставить сюда, а никто пока об этом не знает. Всё идёт медленно, после обычного ожидания начинается рутинный поиск того, кого потеряли, и некий жандарм по службе слышит об этом, но не знает ничего, то есть всё; старается принимать всё всерьёз, надеется, что сможет хотя бы сыграть серьёзность, если понадобится, но по-настоящему ему это не удаётся. Теперь он делает перед коллегами мрачное лицо. Его спрашивают, да, как и большинство из них, он знал эту Габи в лицо, коллеги знают, хорошенькая девушка. В принципе они не знают ничего. Они не знают, что Габи покоится на основании озера, а это не очень глубоко. Да, мысли иногда глубоки, но основания, которые толкают кого-то на преступление, часто неглубоки. Жандарм что-то вроде проводника на местности, только никогда не стал бы водить баб в лопухи, если бы это не сулило ему выгоду. Вот он, смотрите, как бы случайно трётся об этого младшего коллегу, переодевается вплотную позади него, вроде бы невзначай. Коллега уже наполовину стянул рубашку через голову, ничего не видит и не может защититься — попался в свою одежду, как рыба в сеть, руки у него подняты, бёдра у него узкие, и на них красные прыщики — вот это я и называю плотью, как раз в её недостатках. Такое наслаждение — как бы ненароком прижать слегка набухший член к левому бедру младшего, словно штемпель, чтобы он расчухал и смог хотя бы наружно прочувствовать хорошую форму предмета.

Мы в любом случае возвращаемся назад: рутинный поиск пропавшей. Компьютеры прочёсывают свои огромные скопления данных и сводят людей, незнакомых друг с другом, в нерасчленимые союзы на экране. Так вот они где, все местные нарушители морали! Скорей сюда, пожалуйста, они уже наготове в этой машине, готовые к потреблению государством, некоторых из них мы в последнее время выпустили, а некоторых нет, некоторые детоубийцы снова попадают под защиту государственного канцлера и неумолимо преследуются Йоргом, всю их жизнь, нет, не этим государственным канцлером, а другим. Кого ещё не засадили пожизненно, а перед тем ещё не кастрировали и / или не убили? В этом районе наберётся несколько таких, но не много, считая и известных эксгибиционистов, которые, по крайней мере в начальной фазе их хобби, безобидны. Но мы их всё равно перепроверим, поработаем как следует, перед тем как пойти перекусить или смениться. Но девушка и без того снова объявится, это ясно. Мы будем над этим работать, чтобы это произошло как можно скорее и без проволочек и чтобы она была не слишком изношенной, девушка, когда её подхватят, как чью-то шутку, быстро, пока мы её не забыли, пока она не приелась и в конце концов совсем не отошла, как вода в озере. Никаких признаков чего-то подобного я пока не вижу. Я усмиряю свой гнев на убийц; порядок на территории надо поддерживать, нет, нам не наплевать на общественные деревья и кусты, и нам не наплевать под навесами автобусных остановок или на стены чужих домов, этот инструмент, понятия не имеем какой, служит постепенному преодолению региональных диспаритетов в экономической и экологической части, а это значит, что всё когда-то вернётся на круги своя в царстве животных и растений и что не наше — долой, а что наше — подать сюда немедленно, быстро! Габи одна из нас, урождённая из многообразия сложных живых существ, нет, одна из сложного многообразия всех живых существ и живой природы. Но то, что она уже стала частью неживой природы, этого мы пока не можем себе представить, нам для этого потребуется иллюстрация. Где взять так, чтоб не украсть. А что крутая тёлка пропала из стада, ну, так они в конечном счёте, все есть жертвенные телицы, и ведь не настолько же рано, э-э, чтобы нарушился обменный процесс между живыми существами и мёртвыми, а с ним и экосистема. Итак, нам не придётся представлять себе что-то уж совсем ужасное. На сей раз нет. На следующий опять же. Пусть исчезнут хоть миллионы живых существ, пожалуйста, мы к этому притерпелись, а вот чтобы одно живое существо — это нет, надо было дать ей ещё кого-нибудь за компанию, посмотрим, кто у нас тут есть в запасе. Вредные организмы, например, у нас всегда в наличии, и что мы с ними делаем? Мы следим за тем, чтобы не причинить вред природе и не нанести ущерб народному хозяйству. Природное хозяйство мы щадим, а домашнее нет, мы покупаем для него новые чистящие средства с антибактериальной добавкой, которая вам убьёт в аккурат девяносто девять процентов всех бактерий, но последний неубиваемый процент оставит на развод. Но поскольку она чувствует, что в ней что-то разведено и раствор можно не только помешать, но он сам способен помешать, иначе для чего все его способности и возможности, — это ей сильно мешает. Можно, как уже говорилось, что-то разрушить или что-то натворить. Одна эта бацилла, эта нежелательная приезжая, которая осталась на жительство, может теперь без помех размножаться, поскольку у неё больше нет конкурентов и большие способности к выживанию. Итак, дадим этому грудничку новенькое воспаление лёгких, а этому ученику водительских курсов, который никогда не моет руки, щедрую порцию кишечного гриппа. Да-да, химические средства следует применять избирательно лишь в самых необходимых пропорциях, а лучше вообще не применять. Эта отдельно взятая девушка, которая не сохранилась в живых, пала жертвой избирательно действующего убийцы, который как таковой не хочет быть узнанным, разве что это уж совсем необходимо, когда кто-то захочет увидеть его паспорт (но коллеги же все знают, кто есть кто! Они тайком покупают у него, в специально отведённой теневой зоне, часы и украшения, и голова у них не болит), который преследовал этим высшие цели. Нет, я знаю не всё, на что он нацелился. И буду благодарна за подсказку. Собственность сама по себе ещё не причина для жалоб, за исключением тех случаев, когда кто-то её оспаривает. Тогда он подаёт жалобу на нарушение права собственности, и кто знает, что из этого выгорит, а что будет застраховано от пожара. Что, если листья весной распустятся и кто — то их обломает? Тогда и весне не бывать? А при чём тут собственность вообще, о чём вы говорите, бог с вами! Весна хоть и есть, но никому не принадлежит. Собственность в настоящий момент ещё покрыта одной женщиной, которая сейчас (если бы можно было, я бы сказала так: она низко надвинула на глаза сама себя, чтобы прохожие не сразу её узнали) топчется в своей раскрытой двери и опускает очи долу, потому что мужчина опять не явился на условленную встречу и, судя по всему, вообще стал обманывать её в последнее время. Секс, правда, неподдельный, она хочет его так или иначе, но лучше иначе. Из остального многое в упадке, и надо привести его в порядок. Худшая версия правды гласит: этот человек её не любит, ведь кого любят, тому не дадут пропасть. Или дадут? Нет, этого не может быть. Если кого-то или что-то любят, то всегда поставят в холодильник на потом, если больше нет аппетита. Ведь не хочешь, чтоб оно пропало и его пришлось выбросить. Любимого человека не бросают, а берегут, чтобы можно было и завтра, и послезавтра вкушать чудесное тело его. Иисус. Ах, не спите, не спите ночами! Я это уже не раз говорила. Не может быть, чтоб он меня обманывал, с давних пор, с молоденькой. Спрашивается: кто тут старший из нас, где нам приклонить наши головы, напоённые поликолором! Сколько раз уже она хотела расстаться, женщина, но тут же заболевала от этого. Она хотела встретить кого-нибудь ещё, сделать другой выбор, но разве он у неё есть, думает женщина средних лет, глядя в даль улицы, по которой громко, но негармонично топают женщины, вышедшие за покупками, матери с колясками и маленькими детьми в резиновых сапогах — да уж, действительно, какая тут фисгармония, просто серая деревенская улица. Время торопит. И она снова пускает в действие свои локти, женщина, ведь она уже не так молода, как сама себя сделала, ибо творить позволено, к сожалению, лишь одному Господу Богу. Мужчине. Разумеется. Подчистить дату в паспорте — кто же будет это делать! Госпожа Дагмар Коллер будет это делать, но её поймают.

Между тем есть настоятельная потребность во вмешательстве медицины, но вмешался совсем другой, который обнаружил её на перекрёстке дорог в машине, остановил, вскрыл и удалил, даже без местного обезболивания. Лишил её всех прав. Кто бы мог подумать. Нам нужно что-нибудь выписать. Поэтому мы рано или поздно идём к нотариусу. У людей, которые не сидят на месте, а действуют, неважно как и чем, есть первый выбор, и выбирают они того, кто им нравится. Он говорит правду, он приличный, спортивный, чистоплотный и деятельный и выгодно отличается от того, кто им не так нравится, хотя он тоже приличный, спортивный, чистоплотный и деятельный. Но по нему это, к сожалению, не видно. К счастью, выбирают только того, по кому всё видно, прежде всего — что он твёрдо стоит на ногах, но ещё твёрже сидит в своём «порше». Приличные и справные. И неутомимые. В чём их секрет? Не знаю, иначе бы разнесла. Может, мы хотим обмануться, потому что и сами всегда всех обманываем, — я хотела сказать: всегда, когда для этого предоставляется случай. Эта женщина, например, стерилизовалась, в чём она откровенно признаётся, хотя теперь у неё больше не может быть детей. Она не хочет иметь детей и никогда не хотела, потому что сама дитя и хочет быть для мужчины ребёнком.

Другой ребёнок только помешал бы. Другая. Габи, почти ещё ребёнок, тоже только мешала. Что является доказательством. Чего? Кому? Неважно, кто бы он ни был, сейчас его обстреливают из хлопушек, он уже едет на карнавал в Виллах или смотрит его по телевизору и чувствует себя в этих краях в своей среде. У каждого своя среда обитания, некоторые живут в озере, нет, этого вы не можете сказать, тоже мне писательница, если кто-то спит в озере, это ещё не значит, что он там живёт. Вы же видели надувную лодку. Габи живёт в комнате мансарды с фотографиями на стенах, зверятами и фотомоделями, и то и другое опубликовано, а дальше всё зависит от того, кто их использует и куда внедряет. Главное — внедрить и использовать, чтобы чувствовать себя хорошо. Любая праздношатающаяся снежинка, пока летит, может сказать, что предвкушает мягкую посадку, но после этого сразу же тает. Не успев стать даже каплей в море.

Решающей деталью, которую никто не видит или видит каждый, но не обращает на неё внимания, была машина, которая в холодные сумерки прошедшей зимы, до того как пришла весна и стало не до сна, почти каждое утро стояла, припаркованная у самой автобусной остановки. За рулём с высокой степенью вероятности ждал мужчина, который уже полгода тайком подвозил Габи в районный город к её фирме, а иногда, если позволяло его рабочее время, привозил и обратно. Наверняка большую половину этих поездок, расстояние довольно короткое, девушка проделала с этим неизвестным, о других поездках, ночных, безумных от удовольствия, мы даже не хотим заводить речь, иначе мы заморочимся, пытаясь представить, как они там приставлялись и прикладывались. Габи, должно быть, обманывала мать и друга. Другие не обманывались на её счёт, но никогда не говорили об этом. Никто об этом не знал, будем придерживаться такой официальной версии. В одной из этих поездок — если подойти ближе, увидишь больше — у Габи, когда она, может быть, сильно достала мужчину, которого хотела лишь побаловать, в зобу дыханье спёрло. Так не годится. Хоть немножко-то надо дышать! Пришлось оказать на неё давление, потому что Габи, избалованная ласками, совсем распоясалась. Язык, гортань, сонная артерия, лёгкие привыкли выступать на публике. Если им в этом отказать из благих побуждений, чтобы оставить человека наедине с его дыханием, эти двое последних выдохнутся в своём честолюбии обеспечить работу тела. Они издеваются над остальным телом, кричат ему: без нас ты ничто и никто. Можешь попробовать, это не возбраняется, но ты рухнешь, дорогое тело, и поднять тебя можно будет лишь с трудом, или, если ты Бог воскресший, то обнаружится это, самое позднее, к тому времени, когда женщины отвалят камень и поднимут вопль. Но если ты Бог, то в нас ты не нуждаешься. Кислород отводится от мозга, и мозговые русла мелеют, условия окружающей среды в мыслительном биотопе радикально меняются. Кто думает, что богатые видами симбиозы от мысли и задуманного становятся стабильнее, тот в принципе прав, но не всегда. Максимизация числа мыслей в таком проекте, как этот, не обязательно должна быть целью стремления, если вас удивляет, что здесь, в этом местечке, вы находите так мало мыслей. Уж вам придётся поискать! Да и зачем их много. Важно какие, и важно ещё проанализировать мои мысли на предмет роли, какую они играют в моём мозгу, ибо моему мозгу всё быстро наскучивает и он давно уже хочет затеять что-нибудь новенькое. И ещё надо подумать, какие стратегии из тех, что заполнили мою мозговую камеру, должны выступить на первый план, чтобы они могли достойно заступить на моё место, а я, в свою очередь, могла прилично заступиться за живущих здесь или бывших живущих людей. Чем многообразнее телефильмы, которые я опорожняю в мою головёнку, тем больше число видов организмов, урожай которых я смогу потом снять с моего письменного стола и с банка. Я беру себе мёртвое и делаю из него жизнь. Потом я велю себе её искусно приготовить. Ну, может быть, придётся ещё и газеты дополнительно почитать. Спасибо, я с удовольствием, это всегда окупается. Здесь, например, я уже многие страницы списала оттуда, но пока ещё не увязала всё это. Я всегда удивляюсь, как доверчиво естество жизни раскрывается мне, но потом я тут же всё-таки захлопываю дверь. Это мелко нарезанная охота за фактами, вы только начните, вы больше ничего не найдёте, потому что я расчленю труп, и тогда у меня его сегодня больше не получишь, если ещё добавить высокоэффективный очиститель канализационных стоков «Пастор Панди», британский продукт. Теперь и следа не осталось, как от глазуньи из двух яиц перед этим. О боже, теперь мне на голову выпали туманные намёки одной из подруг Габи, которая день-два назад задумчиво смотрела в небо (такой хорошенькой, как Габи, она никогда не смотрелась и поэтому всегда распыляла вокруг себя какую-то муть из упаковки l'Oreal, чтобы её нельзя было толком рассмотреть), и она сказала что-то злопыхательское, что, например, никак не могло бы появиться в истории Марии. Эта девушка теперь тяжёлой поступью топает, благо путь свободен, по жизни подруги, мучаясь выбором, что бы взять из этой жизни, чтобы с большей пользой для себя: приятный, спокойный, верный мужчина, дети, собственный дом, отпуск, — и тогда она делает смутный намёк в направлении, которое пока ещё закрыто для нашего взгляда. Мы ничего не видим. Этот намёк вспомнится лишь потом, когда и другие на него укажут, как солнце, которое вечером светит назад, прежде чем окончательно опуститься к другой половине земного шара, где у людей уже земля под ногами горит и им уже не терпится наконец иметь солнце у себя над головой.

Чья же это машина — слушательницы водительских курсов? Коллеги по предприятию, пожалуйста, выйдите вперёд и говорите громко и отчётливо в этот микрофон, чтобы и наши служащие слышали. Ну, говорю я вам, это был световой эффект, когда Габи входила в бюро: казалось, сна носит драгоценности из бриллиантов, казалось, она купается в солнце или напитана им. Хоть выжимай. Только матерью она ещё не была, а всем остальным уже — и принцессой карнавала, и принцессой праздника урожая, — правда, что из того? Я бы с удовольствием описала, что за блеск царил в пивной под музыку из радио, где постоянные посетители заглядывали в свои кружки, потускневшие от постоянного мытья и потому неспособные отдать назад ни одного лучика. В этом, наверное, кроется причина того, что люди за столами для постоянных клиентов обычно не имеют ни проблеска мысли о чём бы то ни было. Такая хорошенькая девушка, Габи, как будто она не из здешних. Она часто смеялась, разве что к концу уже не так. И на краю умывального стола в дамском туалете лежит продолговатая косметичка, в которой губная помада, контурный карандаш и тушь для ресниц, они делали её ещё красивее, Габи, и маленькое колечко с горным хрусталём, дружеский подарок друга, тоже вносило свой вклад; когда она тихо опускала голову, волосы красиво гладили плечи, и то немногое время, которое она получала от кого-нибудь в подарок, она праздно тратила на себя одну, как будто у всех людей есть столько же времени на себя и, соответственно, они могут взять его себе, что потом гарантированно видно по результату. Это написано на кассе в супермаркетах «Билла», где продают временную штукатурку: тени для век, питательные кремы, даже пластырь для чистки пор. Всё это должно иметь глубинный эффект, хотя большинство людей предпочитают мелководье и болтают, покупая себе бархатный обод для волос, о том, что они хотели бы посмотреть тот или иной мюзикл. Растения и животные зависят друг от друга, и какие тени для век подойдут к какому цвету лица, зависит, естественно, тоже от того и другого, и они при некотором старании могут наилучшим образом сработаться, если только им позволит природа, по возможности заручившись помощью косметики. И она это делает! Всегда. Извольте, входите и сделайте невидимыми мои неровности и прыщики! Неважно, чего они хотят, эти краски, мы пустим их на нашу кону, в соответствии с рекомендациями, и мы спустим фосфаты в наши водоёмы, хотя нам это категорически не рекомендовалось. У Габи была тайна, ну что ж, у природы тоже свои тайны. Сегодня не разгуляешься с этим типом почвы, который находится на краю водоёмов. Завтра она погуляет с другим типом. Но с кем же загуляла Габи, если не со своим официальным другом из технического лицея? Никто не знает этого. Но ведь кто-то же есть. Никто не знает, сколько есть на земле форм существования воды, но многие хотели бы знать, поскольку виндсёрфинг, катание на моторных лодках, хождение под парусом и плавание — их хобби. И об этой молодой соседке из нашей среды никто ничего не знал подробнее? Ветер ужасно обращается с водой, сто метров — и там уж поджидает смерть, поглядывает на часы и позванивает своей косой. А где в это время Габи, об этом спрашивают себя другие, которые уже начали сильно нервничать. Их не так много. Друг и мать сидят друг против друга и соревнуются в банальности, лишь бы не возникло молчания. О чём им говорить между собой, кроме как о Габи? Мать тем временем думает только о своём друге в Германии, когда она сможет туда поехать и что он скажет. Они, мать и друг Габи, соревнуются также в солетти, которые всегда наготове. Это мне очень кстати, иначе пришлось бы выдумывать что-то другое. Друг впадает в задумчивость и молчит о том, как часто у него встаёт член при виде Габи, хотя он ещё не управился с едой, а порножурнальчик опорожнён ещё только наполовину; к сожалению, её сейчас нет. Наверное, сбежала, и дом как вымер. Царит пустота, которую молодой человек не может заполнить своими незрелыми мыслями. Едва он вошёл в дом, как его охватила странная робость, он просит природу сегодня вытравить из его мыслей вожделение к подруге, но толком не знает почему. Мысли ведь вольные. Он хочет сегодня думать о ней нежно, даже с претензией на духовные запросы, но духовные запросы ограничиваются посещением кино в районном городе, и некому предъявить претензии. Будет ли она ещё когда-нибудь держать его член у самого основания, как в прошлый раз, медленно поглаживая его вверх, до конца, где крепко залотмает его? Она говорит, ей страшно, она совсем не хочет смотреть, но он терпелив и может подождать, когда она снова сделает это, и снова, как он ей показал. Главное, она ведёт себя покорно и снова впускает его в себя и даже немножко шевелит бёдрами. Мечта, скажу я вам! Если бы вы и я вместе были домом, мы бы сейчас рухнули. Габи по своей природе не очень-то взрывная, но бутылка вина способна творить чудеса. Он недавно зашёл на минутку в её комнату, друг, открыл платяной шкаф, сам не зная зачем, понюхал её одежду, побрякал одним-двумя тоненькими золотыми браслетами на комоде, прислушался: ничего. Шкаф словно заснул. Всё прибрано. Кажется, вы что-то говорили о сути отсутствия? Нет? Скажите ей, что я её ищу! Как здесь тихо. Все две тысячи плюшевых зверят довольны, как всегда, своей красотой и тем, с какой любовью их выбирала хозяйка, каждого в отдельности, должно быть, собирала годами, вот почему у них такой самодовольный вид. Комнате пора кончать с темнотой по углам, а? Ведь всё же в порядке, а? Студент-техник открывает дверцы и других шкафов. Как будто Габи могла спрятаться и просидеть в шкафу двое суток. Водное хозяйство Земли продолжает усердно полоскать чашки, а люди, разбазаривающие воду, их вечно разворовывают — видимо, у них не хватает. Не все дома. О боже, это плохо, и, кроме того, это уже было. Извините, я часто сама за собой не поспеваю, во всяком случае многие ландшафты живут водой, вспомните об озёрах Каринтии и об озёрах соляных пещер, об этой сокровищнице, где надёжно окопались богатые, которые всегда выбирают свободу и на выборах голосуют за Партию свободы Австрии. По ним можно сверять часы. Мать тянется к сигарете, сегодня это уже пятнадцатая, они благотворно действуют на неё и успокоят, если Габи и дальше не отыщется. Бронхи матери дают о себе знать, но мы их не слушаем. Воды, из которой состоит человек, так много, что и после смерти его не надо класть в воду, — ни воду к воде, ни прах к праху. Я считаю, это излишне. Обследование грунтовых вод в лёгких матери показало бы: более чем достаточно, самое позднее через десять лет здесь можно будет разводить раков и бросать в овощное рагу по-лейпцигски, но мы тогда будем уже мёртвые, и нам не доведётся его отведать. Теперь мать плачет, и ей нужен новый носовой платок, потому что этот уже не впитывает и не сохраняет. Что уж говорить о земной почве, а тем более о моём жёстком диске, который я так хорошо отформатировала, буквально сровняв с землёй! От них можно бессовестно требовать всего, в простоте нашей.