Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Эльфрида Елинек 2 страница



Короче говоря: сын Яниш, сам уже отец, которого даже собственный сын уже с удовольствием переодевает, когда надо идти на битву на футбольном стадионе, уже удалил из банка небольшую, но важную часть его богатства, для чего перетаскал шефу филиала несколько ящиков вина и несколько жирных кусков вранья, смыть которые можно только ещё большим количеством алкоголя, и мы снова встретимся за родовым столом для завсегдатаев. Сообща с наследниками нашего рода — нет, наш род не вымрет никогда — мы основали для него партию и хотим всем остальным всего наихудшего, пока мы, вывалив язык, гоняем наши собственные шутки. Всё это — мой последний аргумент, который слишком нетерпелив, чтобы обосноваться тут надолго. Все кому не лень задирают эту теперь уже заслуженную партию. но на выборах проходит именно она. Теперь давайте устроимся поудобнее. Курт Яниш (ныне старший компаньон фирмы «Домокража и сын») пластается на работе, да ещё в двух местах подрабатывает на охране объектов. Это ему в своё время устроил ещё отец. Здесь, где поколения ещё преемственны, к традициям относятся не наплевательски. И сын Эрнст, кронпринц, принёс кое — что выпить банку, который и без того склонен к полноте, потому что охотно снимает проценты за просроченные платежи с чужих рождественских ёлок, которые и погорели-то всего неделю, а потом пожирает их. И неважно, выпьет это банк или нет. И эти деньги были в конце концов пропиты, домой мы не пойдём, для этого надо сперва заиметь дом — а денег-то и нет. И дома по-настоящему нет, то есть он вроде как есть, но кажется таким отсутствующим, будто того и гляди исчезнет, сделав перерыв на кофе, ещё до того как проценты начнут как следует работать. Вопящая старуха в чердачной норе оказала ему плохую услугу, общественное мнение не выразило восторга, и что — то надо придумать. Об этом не должны судачить на каждом углу. Иначе наступит срок платежа, и будет освещена свалка, на которой и другие развалины ждут не дождутся, когда их заберут. Её не заберут в дом престарелых, она останется здесь и будет приносить неплохой доход — пока не превратится в прозрачную шелестящую мумию, которая ночью пытается убить пляшущую на горячей плите крысу болтушкой из муки, поскольку крыса хотела на неё напасть, а у той под рукой ничего не оказалось, кроме этого белого порошка, из которого она тайком замешивает тесто, да — да, вино хорошее.

Итак, банк «Райффайзен» тоже протягивает руку помощи, нет, обе руки, а между ними наша шея. Нет ничего удивительного, что этой многотерпеливой институции постоянно и всякий раз заново, для изображения всё новых богатств, которых никогда не оказывалось, рассказывались всё новые мрачные истории, к счастью все выдуманные. Вот нам кто-то должен, но не возвращает долг, что мы делаем тогда? Мы посиживаем в удобных креслах в филиалах банка, получаем удовольствие и радостно поглядываем на засахаренные вишни на пенном изобилии (полученном путём взбивания обыкновенного воздуха! ) наших притязаний. И потом мы выглядываем из окна и при этом заглядываем прямо в витринное окно кондитерской, а там они, настоящие торты. Потом, набитым холестерином, в гробу, нам будет легче. Но оптимизм мы должны излучать уже сейчас, тогда как банку ещё предстоит научиться работе с молодёжью, которая умудряется в четырёх разных телефонных компаниях наделать долгов в размере будущей годовой зарплаты. Мы же придерживаемся более прочных ценностей, говорит Курт Яниш и говорит его сын Эрнсти. Этакая бронзовая башенка на семейном доме, тип-топ! А что, было бы действительно красиво, дом смотрелся бы дороже, почему мы сразу же не водрузили на него шляпу? Верно: башню мы ещё поставим. Подходящий по размеру «испанский сапог» мы на себя не натянем. Больше дела, меньше слов: банк каждый месяц чего-то хочет. Деньги всегда только ожидаются, и никогда не оказывается под рукой подзорной трубы, чтобы их приблизить или увеличить. Но ситуация снова изменится! Грядут совсем другие времена для этих усердных, толковых и приличных, которые когда-то же захотят и власть взять, достаточно долго они ждали и объединялись в движение, — власть, которая твердеет, словно яичница на воздухе, наконец-то достанется нам, — так точно, именно НАМ! — как жирный гарнир к ещё более жирному жаркому. Я бы не стала голосовать за нас, мы будем слишком ленивы, за нами будет вечно следовать война, потому что мы профаны. Когда-нибудь она, может, и научится манерам, эта партия, но это, собственно, и ни к чему, потому что большие деньги, которые так дорожат ими, когда-нибудь всё равно сядут в этот поезд, хоть и с колебанием, куда бы он ни шёл и кто бы его ни вёл, однако он, капитал, всегда одной ногой опирается на землю, чтобы вовремя соскочить и подыскать себе другого машиниста. Но не знает этот капитал наших Янишей! С ними бы у него с первого раза всё сладилось. Даже Маркс написал бы всё по-другому, лучше, будь он с ними знаком. Правда, компания жилищного строительства «Яниш К°» основана недавно, зато похожие на них люди в этой партии уже давно, и все они упали мордой в грязь. Компании должны быть снова ликвидированы. а жаль. Сейчас господа Янихпи пробуют кое-что другое! Они хотят, наконец, делать свои собственные ошибки, но те же самые, что делали бы и другие, если бы имели для этого возможность. Вообще, все челов. свойства будут повязаны в этом объединении единомышленников, и эта вязанка обрушится на нашу голову, теперь я это вижу. Ну, скоро они начнут собирать людей, дома у них уже есть, вот увидите!

С деньгами так: их сначала надо вырвать из алчных рук и передать в другие алчные руки. Но сыну жандарма они нужны сейчас и позарез, чтобы в союзе со своим отцом (это Союз строительных вкладчиков Австрии, который на цветных картинках в домашних журналах демонстрирует британские родовые имения или хотя бы домики австрийских провинциальных врачей, перестроенные крестьянские лачуги из старого, благородно посеревшего без покраски дерева. Этот очаровательный журнальчик мы хотим разослать нашим строительным вкладчикам после того, как заберём их миллиарды! Тогда они станут экономить ещё больше, австрийцы и австрийки. Под процент ниже одного процента! Мы вкладываемся в акции, но, несмотря на это, дремать и почивать на лаврах больше не можем. Если Бог создал человека по образу и подобию своему, то почему человек не может изваять свой домик по образу и подобию Букингемского дворца? ) предаться увлечению собирательства домов и участков. Директор филиала, в свою очередь, имеет ещё одно хобби — спекуляция. К этому его побудили грядущие тяжёлые времена. Это храбрый и умный человек. И хобби, которое вам тут преподнесли в подарок, очень красивое. Другие должны идти играть в теннис, или идти на смерть, или идти бегать, а именно умереть должны законные владельцы прилегающих владений, владельцы, к которым их собственность тоже изначально интимно прилегала и которые, как две мирные деревушки, располагались рядышком, объединяясь в уютный жилой ландшафт, достаточно большой, чтобы в него вступили жандарм и его сын, но маловатый для их семейств, которые у них между тем уже повисли обузой на шее. Когда-то было время, они бы умерли, если бы не обзавелись ими — семьями, жёнами и детьми. А теперь они им больше не годятся, поскольку их запросы выросли, и дети, к сожалению, тоже. И им тоже теперь надо гораздо больше. Люди вырастают из своих потребностей и настолько глупы, что склоняются к насилию, когда получают новые потребности. А мы, к сожалению, всё ещё здесь, род элиты, которая выставляет на балкон садовые стулья. Пожалуйста, минутку терпения. Сначала одно, потом другое, один дом за другим, одна женщина за другой, одна отдача за другой, чтобы в конце концов ухватиться за обстоятельства ослабевших к тому времени созданий со всеми их жалобами. Со всеми потрохами. Вот что я называю военным искусством! Людям так или иначе умирать, — не бойтесь, их дома останутся, если, конечно, мы не

 

2 Алчность в Косово, там всё наоборот, нет, там вообще ничего не остаётся. Ни от кого. Кто может, тот уносит ноги. Да, что-то надо делать с людьми, чтобы они не закосневали. Сколько времени нужно, чтобы они смогли заблаговременно спрятать свои владения, пока не грянула война, которую мечтательные люди давно накликивали. Они её предвидели! Где грузовик, где трактор, где лошадка? — за шеломянем еси. Пока имение не развалилось, пожалуйста, мы приберём его к рукам, если этого не сделает другой. Бесхозное владение не терпит пустоты, оно хочет снова кому-нибудь принадлежать. Там, на горном перевале, конь угодил под трактор, а ведь нужно было идти аккуратно, друг за другом. А иные владения таковы, что их никаким транспортом не увезёшь. Если не сам за рулём, не управляешь всем до мелочей и оказываешься в придорожной канаве, другой заберёт то, что принадлежало тебе. Иногда налоги, иногда дальний родственник, на которого не рассчитывал, потому что никогда о нём не слыхивал. Эти двое, отец и сын Яниши, в целом производя наилучшее впечатление, тут я ничего не могу сказать, один как жандарм, другой как укротитель телефонных проводов, к которым ещё надо взобраться на столб при помощи когтей, нашли красивый способ, чтобы собственность сама со вздохом ложилась у их ног, как усталый пёс. Но пусть только кто попробует приблизиться — она вскочит и укусит, собственность, в знак того, что она принадлежит только нам.

Они ухаживают за женщинами. Собственно, оба. Но главным образом отец Яниш, жандарм. Легко сказать, а ведь скольких людей в этом городе и в этой деревне он сделал несчастными! Ну, разве вам пришло бы такое в голову? Лучше всего женщины, у которых в соседнем городке есть дома или собственные квартиры. Их уводят и обращаются с ними интимно, хоть это и называется иначе — то, что делают Яниши. Они соединяют приятное с полезным. Так.

Удобно, когда профессия позволяет разъезжать и свободно распоряжаться рабочим временем: можно и прокатиться туда-сюда. Мужья этих женщин, должно быть, умерли, или их просто никогда не было. Собственных детей тоже никогда не было. Кому же и знать такое (что дама в настоящий момент уступит, в противном случае она лишняя для её собственности), как не жандарму, полицейскому, священнику, соседу, монтёру или всеведущему лавочнику, который, правда, и сам положил глаз на это пустующее место, которое в его душе заселяется всё большим количеством кирпичей, пока не перегрузит сердце? Всё же в розничной торговле разговора заслуживает только прибыль, а не поступки. Вот, например, ящик южных фруктов: его нельзя ронять, иначе красный ядовитый паук, который выскочит оттуда, может сильно исказить черты вашего лица. Глаз, который лавочник положил, ему уже не вернуть. Таковы они, женщины, и их глобальный проект, по сравнению с которым загрязнение окружающей среды и мир во всём мире просто пустяк, — замужество. Этого хотят они все. Женщины и замужество — это отличное сочетание, особенно в деревне, где так мало развлечений и они быстро приедаются. Тогда возникает брак. Тут уж ни одна женщина не скажет: «Спасибо, как-нибудь без меня». Лавочник будет покупать свои бананы где — нибудь в другом месте и посылать свои ящики в другое место, для него дверь захлопнулась. Он и не подозревает, для кого эта дверь теперь открыта, но ведь для кого-то она открыта. Он уже несколько недель не видел эту женщину. Что-то получит, в конце концов, племянница из Кремса, на что она не рассчитывала, но получит она это после тётиной кончины. То, что лавочник аккуратно доставлял старухе продукты на машине, теперь уже никогда не окупится. Другие опередили его и оказались здесь раньше него. Соседи тоже охотно полакомятся, хоть и объедками. Они пялятся на отбросы. Столько она всего выбрасывает, а ведь это ещё можно использовать! Люди обкрадывают друг друга в первую очередь из убеждений, а уж потом из любви. Они представляются друг другу вначале как соседи и сразу превращаются в друзей, то есть жадных бестий, — это похоже на наши дорогие Балканы, которые мы теперь знаем лучше, чем свои гостиные, в которых эти Балканы не сходят с экрана телевизора, не меньше четырёх раз в день; там соседи были когда-то соседями, а теперь того уж нет. Наши собственные соседи пришпоривают своих коней Апокалипсиса, чтобы этот напирающий, брызжущий, капающий поток стариков и старух спровадить в их постели, которые стоят в спальнях, куда телевизоры чаще всего не добираются. Если окажешься недостаточно ловким, может так получиться, что пойдёшь в ванную и, приятно оглушённый анафранилом, захлебнёшься в собственном дерьме. Красть нелегко, зачастую это тяжёлая работа, иначе бы её делали все кому не лень.

Оба Яниша, в этом мы с ними заодно, хотят либо сейчас, либо чуть позже получить весь дом или несколько домов за ничто, ведь у них ничего другого нет, кроме: ничего. И желанные объекты недвижимости должны примкнуть к тем, которые Янишам уже принадлежат. Теперь им придётся, я боюсь, заблаговременно изменить подход к некоторым женщинам. С первой начинаешь, с последней кончаешь. Опять будет тяжёлый несчастный случай наезда на дороге, — момент, сейчас прибудет жандармерия! И виноваты в наезде всегда оказываемся мы сами. Господин жандарм заносит всё это в блокнот и в такт записям фотографирует. Деревенские вакансии постовых из соображений экономии редко бывают заняты. Часто приходится привлекать случайных людей, которые легко отвлекаются. Сколько времени нужно, чтобы завоевать ту или эту женщину, спрашиваете вы? Надо с ней переспать, а потом снимать сливки. В деревне у многих возникает чувство вины, если они заводят внебрачные связи, поэтому твёрдо обещайте ей брачные, только для этого нужно убрать с дороги несколько препятствий из мяса, костей и крови. Но не стоит так раскатывать губу, перед вами в очереди ещё несколько других! Им тоже надо вставить, — как вы думаете, сколько раз в день можно это делать, чай, мы уже не самые молодые. Даму нужно подержать на испытании самое меньшее год, за это время она может разве что подержаться за него да посмотреть, а содержимое нам ещё пригодится, чтобы не вызвать подозрений у других. Между делом — исповедь на скорую руку, и снова всё хорошо.

Всё это зависит от густоты волос, от характера и от того, что там ещё под капотом или в портмоне, а не только от недвижимости. Пока не истощатся лошадиные силы моего воробышка, бедняжки. Женщины иногда благодарны уже за одно то, что с ними это вообще ещё случается, когда пыл жизни, её гон, зов и смех постепенно стихают. Надо только, хотя бы некоторое время, ухаживать за ними, надо в служебные часы несколько раз к ним заехать, как бы случайно, на маршруте патрулирования, составленном по своему усмотрению, узнать, всё ли у дамы в порядке. А то, дескать, в прошлый раз у меня было нехорошее чувство, но хорошо хоть было. А то давно вообще уже не было никаких чувств. Так-так, кто-то звонил к вам в дверь. Это мы расследуем, вы только впустите меня, я из органов, и вы поэтому можете использовать меня как бумажную салфетку — когда угодно! Не стесняйтесь, вы можете даже руками есть, осторожно, а то мой малыш встаёт при одном взгляде на вас, посмотрите, как он сочится, момент, я, пожалуй, сойду с ковра, правда, ваш мелановый пол больно твёрдый, но есть вещи и потвёрже, вот это видели, прямо сейчас? Было бы, конечно, лучше, если бы мы сразу прошли в спальню. В передней я больно скор, а уж в спальне я его выну целиком, не беспокойтесь, он не будет озадаченно стоять и не натрётся в неподходящий момент до красноты оттого, что у вас внутри суховато, с ним можно идти в разведку, уж я его знаю. Он, как только вас увидит, сразу вскакивает, будет стоять, вытянувшись в струшу, как солдат на посту, и всё сметёт, да, так что я давеча хотел сказать? Брючишки мы сейчас приспустим (о, пожалуйста, с удовольствием, вы только продолжайте! ). Что, вы хотите влезть на меня повыше? Всё общество предъявляет мне требования, но не такие высокие, как вы! Ну, делайте что хотите, я останусь холодным, но на матрац я бы с удовольствием, ничего, если ты ещё не прибралась, уж я наведу в тебе порядок! В любом случае ты сейчас получишь абсолют, по которому ты всегда тосковала, уж он по-настоящему длинный, но вошёл бы и в твою сумочку если бы вообще умел ходить. Да, женщины часто скромны, потому что прожили трудную жизнь. Но такого молодца, как я, вы ведь никогда не видели, верно? И со мной весело, я отнюдь не дитя печали, я дитя смеха и шутки. По мне. так вы можете хоть в прихожей раздеваться, я только запру дверь и буду готовиться к вашему новому виду без нижнего белья, не спешите, что, вы его купили специально для меня? Ну, какая честь! Тогда пусть останется на вас, это неважно, я в тебе и так разберусь, как я разбираюсь в собственном голоде и жажде или в моей тоске по дому, в первую очередь по твоему, в который я пока что должен стучаться, если хочу войти. Это не у вас вчера в сенях объявилась куница, которая пришла полакомиться, любезная дама, о, это были не вы, тогда я ошибся, или это был соседский барсук, который потравил вашу смородину. Поганец этакий! А ты взгляни-ка на моего зверька, он тебя уже давно ждёт, я его еле держу, чтобы ты могла его погладить, а то он от тебя сразу сбежит. А для начала можешь глянуть в этот красивый журнальчик, который я прихватил с собой, в нём ты можешь выбрать позу, какую хочешь. Нет, это не садовый каталог. Он тебе сделает всё, что ты пожелаешь. Не буду его сдерживать, этого мальчишку. Голову даю на отсечение. Собственно, мне полагается прибавка к пенсии за всё, что мне приходится засовывать в женщин. И пилишь, и строгаешь, а выходит потом всё одно. Только выглядит по-разному, вроде бы меньше, как мне кажется.

И все эти глупые предлоги, чтобы напарник по патрулированию не заметил, в чём дело. У обоих — у него и у Курта Яниша — колотится сердце. Они медленно катятся или едут быстро. Младтттих приходится учить, что на время мы — пара. Проедешься по нему рукой, а люди тем временем радостно разъезжаются, потому что их нарушения на сей раз остались незамеченными. У напарника на короткое время встают дыбом волоски на руке, а потом ничего, разглаживаются, пожалуйста, Курт, не надо по мне так проезжаться, по крайней мере специально. И тогда ты проезжаешься куда — нибудь в другое место, патрулируешь. Напарник, молодой отец семейства, уже ни о чём не думает, вернее, конечно, думает кое о чём и, крепко зашнуровываясь в спортклубе жандармерии, держит рот на запоре, но не потому, что он зажат твоими зубами. Уж тогда-то он бы раскрылся. Да, всё это — дело земное, я тебя люблю и всё такое, если губы твои в поцелуе, это не трудно…

Так. Говорю же вам. С женщинами, к сожалению, приходится говорить очень много, но совершенно иначе, чтобы у них началось эротическое опьянение. Желания, конечно, нельзя таить (вообще ничего не останется в тайне! ), иначе они потом не исполнятся. Только речь делает человека самостоятельным, благодаря ей он может спросить у других дорогу, а сам пойти в другую сторону. Речь — это хобби многих женщин. Странно, если они садятся, то не для того, чтобы затихнуть. Так дадим же им повод покричать! Просто чудо, какие слова вырываются у них изо рта! Но лучше им туда засунуть, в этот рот, чтобы они умолкли. Никто его не должен направлять, у него особое разрешение на право ношения, он вправе требовать, и он это делает неутомимо. Ну хорошо, давайте и мы приступим и загоним ей член туда, где у неё язык. Как петушка на палочке, чтобы лизать, тогда они хотя бы утихают, женщины, ведь не захотят же они сделать тебе больно с их высоким уровнем социальной поддержки, на котором они помешаны. Минуточку, нет, я слышу какой-то стон, он пробегает по искажённому лицу, как тучи по дождливому ландшафту. Жандарм, к сожалению, зарабатывает не много, да к тому же дома у него жена, с которой они давно живут как чужие. В любом случае они не умолкают, даже залезая тебе в ширинку. Женщины могут служить достопримечательностью — как они неделями мучаются ради одного мгновения, годами ждут следующего, становятся покорны и податливы; и когда потом, наконец, встанет наготове этот шикарный торчок, как небрежное, непреднамеренное достижение, то все ожидания, что были напрасными, потому что человек цветёт, как тополь, и истлевает, как окурок: забыты. Надо хорошо разбираться в женщинах, на этом всё стоит, от этого всё зависит. Политики, в конце концов, тоже должны это уметь, хотя бы на уровне слов, тогда как мужчины достигают этого скорее действием, хоть что-то новое, и тут уж все наши поступки действительно последние. Истинный акт любви — это если в то же время у тебя полно других и более важных дел. Иной раз случается пожертвовать и пробежкой. Жандарм берёт свою личную машину, это в благих целях: у дамы с боковой улочки рядом с сельским детсадом опять сегодня свербит, моча в голову ударила, что, в последний раз она получала это три недели назад? Как быстро летит время, я и не заметил, пора её снова стереть в порошок. Ей хочется, чтобы придавили её животом к матрацу и быстро вскрыли, для немедленного употребления, конечно, потому что она давно уже на всё готова, но редко выпадает случай, чтобы ещё смазали как следует. Чтобы шарниры (нечасто тайник открывают! ) не так скрипели. А то за стеной маленькие дети, целая куча детей!

С женщинами можно сделать в принципе всё что угодно, если они что-то натворили и хотят быть наказанными. И чего с ними ещё никогда не делали, на то они пускаются с тем большим удовольствием. А мужчинам это настолько же против шерсти, как если садишься за пианино, не умея играть. Но может быть и так, что приятное приходит с полезным, дерзость приходит с опытом, а выговоры и замечания не приходят вовсе, поскольку их и не ждёшь. Поскольку всё делаешь заблаговременно. Потом — это уже прошлое, и ты не готов обсуждать это со следующей женщиной, хотя она дотошно хочет знать, что почём. У женщин ведь ничего не бывает само собой разумеющимся, им всё сперва объясни да покажи и только потом хватай их за грудки. О, но это было совсем не обязательно! Я такая послушная, даже и без ваших шоколадных конфет, они у нас в супермаркете «Меркурий» есть, к этому супермаркету люди слетаются на своих окрылённых сандалиях со всех сторон, конечно, здесь дешевле, чем там, где вы это купили. Но через некоторое время они уже заранее знают, что их ждёт, и открывают уже в прозрачном пеньюаре, который они заказали по каталогу, а то и вовсе без него. Для тренированного человека и возраст не помеха, хотя тренироваться лучше на ком-то помоложе. Обычные женщины всё-таки хотя бы без запросов.

Всё это стоит для таких мужчин, как Курт Яниш, времени и денег, зато они могут отвезти свой крупногабаритный хлам во многие места, сменив его на мягкий гарнитур, если повезёт; пожалуйста, здесь, у меня внутри, ещё много места, дети на улице или вообще уехали, я с удовольствием открою для вас заднюю каморку, чтобы у вас было поменьше работы. Я сама из себя сделаю комнатку, если угодно, только для вас, ну, что вы теперь скажете? Я восхищён, ведь как раз ваша специальная комната, да, собственно, и вся квартира, — это именно то, чего я давно хотел. Теперь прочистим её разок как следует, согласны?

За эти поступки, на которые идёшь, если не красноречив и если женщина не спешит что — нибудь подписывать не читая, воздается тебе потом сторицей, возвращается ещё больше времени (когда женщина наконец на том свете) и денег, это хорошая инвестиция. Тут не обходится без усилий со стороны должностного лица и его сына, наёмного работника, который хоть и молод ещё, но уже бесконечно многогранен. Многоликий Янус, накачанный искусственными витаминами, чтобы черты проступали не особенно чётко и были размыты, да, такая вот многоликая голова на плечах у молодого человека. Вы только посмотрите, как он умеет понравиться. Сын и на все руки мастер, и способен на большее, чем просто тянуть провода. Но отец для него превыше всего, а отец идёт по трупам, которые при жизни были для него гарниром к его мясу. И как же так получилось, что жандарм и его сын не имеют ничего, кроме долгов? Как же так они потеряли всё, что имели? Не знаю. Отец нам посоветует, отец нас направит и спасёт, чтоб мы не упускали из виду своих. Я не думаю, что это случилось впервые в истории жандармерии, чтобы один из её представителей затеял такой славный гешефт с добродушной смертью, которая ведь всегда берёт только своё, никогда не берёт чужого. Смерть забирает тех, кто был ей заранее предназначен. Она как лесник. Обычно эти образованные госслужащие на службе при оружии расстреливают только собственные семьи, и лишь тогда, когда это необходимо, потому что те хотят от них сбежать. Но в любом случае дома и участки от них остаются. Сами они по большей части довольствуются верхней каморкой, прямо оттуда они потом и стреляют. Если они от этого не сильно устанут, то стреляют потом себе в голову.

Нет-нет, ничего, оба эти мужчины специализировались на смерти. А после смерти остаётся целый универмаг вещей, которые не надо больше покупать, потому что они являются наследством.

И так и случается, на глазах у всех, в деревне недалеко от районного городка, полного опасности и ревности, игровых и спортивных возможностей, где все поневоле друг друга знают — по теннисной площадке или по суду, если после игры, как это часто бывает, грубо и с руганью поспорили. И знакомство продолжается до тех пор, пока человек не найдёт себе лучшую долю. Местность ограничена своим внезапным концом. После которого лишь автобан слева да автобан справа. Городок как пруд, в который на одном конце втекает, на другом вытекает. Пересечь эту местность — нешуточная работа, всё равно что реку форсировать без лошадиных сил. Шторы раздвигают как по часам, люди переглядываются, имеют свои взгляды, имеют свои виды, плохие виды принимают за хорошие и наоборот, и это тоже бизнес, против которого никто ничего не предпримет. Местные, правда, не против принять, но предпринимателями становятся редко.

Все люди рано или поздно умирают, это общая участь. С другой стороны, это не как в городе, где не сразу заметишь, если кто-то умер. Чаще, чем думаешь, бывает так, что паталогоанатом-единственный человек, который будет на тебя смотреть, так для чего тогда принаряжаться? И кто в городском многоквартирном доме станет интересоваться, куда это уехали соседи, почтовый ящик которых уже забит почтой? Где господин такой-то, кто ему сторож и где тот, кто не сторож ему?

Полицейские и жандармы всегда знают, где что — то освобождается, им их должность не с неба свалилась, к этому надо призвание иметь. Сесть в готовое гнездо, вытолкать из него других, как кукушонок, — теперь мы повязаны и должны распутывать узлы. Смерть бесчеловечна, а вот наша жизнь перед тем, к сожалению, не без человека. Обращайтесь со всем вашим доверием в полицию! Но кто на самом деле знает что-нибудь об этих радостных защитниках закона, чьи повадки граничат с наглостью и над кем, тем не менее, никогда нельзя смеяться вслух, иначе схлопочешь. С допросами надо подходить к людям достаточно властно, жандармерии это хорошо известно, ей всегда всё известно; и почти в каждой второй квартире женщина живёт совсем одна; она истосковалась и готова впустить любого, только бы пришёл, тогда бы нас стало уже двое, а чуть позже подоспеет и смерть. Вот тогда будет по-настоящему уютно. Не успеет женщина на что-нибудь согласиться (проверка проводки, прочистка водостока, поиск пропавшего домашнего животного и т. д. ), как тут же что-то шмыг под руку — голова с мягкими волосами, и тебе остаётся только выяснить, как она хочет — чтобы спереди или сзади. И пошла болтовня по проводам, это даже прелюдией пока не назовёшь, это ещё впереди, а уже надоело, потому что соседи могут услышать. И смотришь на неё — всё ли в порядке? Закрылась ли дырка или всё ещё нараспашку, наподобие кричащего рта, потому что нет привычки, чтобы прибивали гвоздями, как попало швыряли и даже не зашпаклевали как следует. Голова начинает задумываться, кому, собственно, принадлежит квартира и мебель, когда он там уже почти обосновался. Теперь она принадлежит мне, говорит жандарм в одно ушко, которое не в себе в тот момент, но ушко слышит только одно, это всегда можно оспорить. Разве ты против? Ни одно сердце не сердечно, когда оно вламывается в неохраняемый дом, а там ждут совсем другую часть тела, более выносливую. Женщины до того похотливы, что уму непостижимо. Чего им только не взбредёт в голову и где они только не захотят это сделать, это ж нужно целую карту местности держать в голове, чтобы прийти к таким идеям; в ванной комнате или на кухонном столе — это ещё куда ни шло, но на полу под божничкой — там ведь и тесно, и пыльно, Бог не хочет, чтобы мы трахались у него в ногах, аки черви, которых он — нас всех-создал из праха, и он даже не может как следует посмотреть на нас, потому что он там наверху прочно приколочен гвоздями! И чем потом обтереться, тоже проблема. Кухонный рулон бумажного полотенца был бы решением, но некоторые предпочитают воспользоваться закаменевшей от грязи губкой или тряпкой для мытья посуды. Принадлежности для мытья порой так и поглядывают на тебя приглашающе, как только ты вошёл, показывая место, где женщина хочет, чтобы её выпотрошили, — врачи иногда прикрывают свои инструменты, а женщины так и выставляют их бесцеремонно напоказ. Всё. Что у них есть. Смерть доводит нас до того, что мы перестаём что-либо охватывать умом. И тут женщины заводят своё, поскольку их охват не знает пределов: что они хотели бы золотое кольцо. Любовь доводит их до того, что они могут вместить в себя так много. Но смерть в то время ещё сильнее. Посмотрим, чья возьмёт.

Повсюду волосы, и на ладонях мёртвой, налипшие на кровь, я бы сказала, эти напоённые искусственной краской и завивочной химией пережитки человека женского пола, и этот пол, видать, много чего перелсил, перед тем как умереть. Телефонный эксперт и его жандармский родитель имеют, должно быть, нечто вроде встроенного военного клапана, ну, я думаю, они вообще любят драться, но вынуждены — один как должностное лицо государства, другой как служащий — на людях сдерживаться. Но где-то он должен находить выход, зверь, а в женщине, как правило, не разгуляешься. После этого приходится специально бегать. У некоторых после этого появляется зверский голод, они обнимаются, облизывают друг друга, но зрачки уже беспокойно бегают, заглядывая поверх голов, ведут себя непростительно и при этом, может быть, немножко стесняются, ведь глазам стыдно, зато душе радостно. Они уже виляют хвостом, ещё до того, как кто-нибудь успеет дотянуться до подходящей палки. Кстати. Как на ваш взгляд, не слишком ли серьёзно я сейчас выгляжу? Ох, этого я не хотела! А теперь покрепче палкой по шерсти, она не может сколько-нибудь серьёзно смягчить удары. Загляните, да скорее. в прошлое, там вы увидите серьёзного человека, тоже отца семейства, без всякого страха орущего на живых людей, которые были бы уже мёртвые, если бы их способ вождения имел серьёзные последствия, потому что они что-то нарушили в уличном движении, да-да, водители есть водители, так было во все времена, даже в те, когда они были ещё кем-то и о них снимали фильмы. Иногда ещё велосипедисты, но они достаточно получают уже за сам факт своего существования. Одинокие женщины, очень ухоженные, но уже больше не молодые, они хватают всё, что шевелится и носит брюки, хотя они и сами их, в конце концов, носят. Но им этого мало, и иногда они получают приложенный аппетитный кусок, мясо, на которое они больше не рассчитывали, зато оно теперь на них рассчитывает. Хм-м, выплачена ли уже квартира? Одна очень ухоженная женщина уже второй раз на этой неделе идёт в парикмахерскую, чтобы сделать себе маникюр с шелковистым лаком, такое нельзя не заметить; это красноречивее любого поэта, само её тело говорит при помощи этих знаков, что оно тоскует и уже, наконец, знает по ком.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.