Эхо войны

Была поздняя осень. Люди всё реже и реже совершали прогулки по парку. Я составлял исключение. Мне приятен сырой и прохладный воздух, поблекшие тёмные листья, кружащиеся в темпе вальса. В нашем провинциальном городке есть доступ к побережью Северного моря. Осенью прогулки там крайне опасны из-за сурового ветра и бурных волн.

Я возвращался домой после работы. Был поздний вечер и, кажется, я застал тогда первый снег. Белые хлопья посыпали грязный асфальт, тонули в лужах. Пришлось ускорить шаг и поспешить к дому, я ведь мог намочить тетради своих неумелых учеников с упражнениями по грамматике, кишащие кляксами и орфографическими ошибками. А вот и мой дом. Меня ждал там сын и его няня Мелисса, которая уже давно не получала жалование. Тому нельзя было здесь расти и поэтому, я хотел собрать деньги на более-менее приличный пансионат, где мальчик забыл бы трагедии, перестал бы скучать и получил бы хорошее образование. Всегда мне было туго, но тогда - особенно. И вот, я уже был дома.

Мелисса топила камин. Было тихо. Видимо, Том уже улегся спать.

- Добрый вечер, Мелисса. Сын спит?

- Да, мистер Фурчайлд. Так вас и не дождался.

- Он сегодня плакал?

- Нет. Я нашла на чердаке " Робинзона Крузо". Он увлекся чтением и сегодня был спокоен, как удав.

- Спасибо, Мелисса. Скоро я выплачу тебе жалованье. Жду зарплату, - виновато сказал я, запихивая газеты в мокрые ботинки.

Девушка повернулась ко мне лицом. Она прослезилась.

- Вы даете мне кров, пищу. И присматривать за вашим сыном и за домом мне совсем не сложно. У меня нет ничего. И я рада жить здесь.

Я не смог ничего сказать её в ответ.

В тот ужасный вечер, когда я еще не подозревал, что череда трагедий ожидает меня, выстроившись в безобразную колею, я также сидел в кресле, перед камином, покуривая и глядя в окно, где медленно догорал розовый закат.

- Джон, сколько раз можно тебе повторять? Выброси это серый пиджак! Он стар и потрёпан, ты круглый год его не снимаешь! - Моя жена Мэри любила покричать. Всё еще помню её пронзительный голос.

- Ты тратишь время попусту, дорогая. Он не снимет этот злосчастный пиджак, да и это совсем не важно, - посмеивался мой пожилой отец, - помню времена, когда я долго не мог выбрать прачечную, где лучше всего крахмалят воротнички. Я хотел выглядеть достойно и опрятно. А теперь что? Теперь меня устраивают и дешёвые, рубашки без воротничков. Теперь никому и дела нет до того, как кто выглядит.

Мэри поморщилась.

- Знаешь, отец, мне стыдно. Моя семья живет на твою пенсию.

- Радуйся, глупый, что я не погиб и у нас есть кое-что на жизнь, - мой отец был человеком прямолинейным и известным своими язвительными шутками. Он унаследовал свой характер от матери-итальянки. - Мэри, завари-ка чаю, вспомним добрую традицию, - обратился он к моей жене.

Через несколько минут Мэри постелила на стол скатерть, принесла китайский сервиз и разлила чай по кружечкам.

- А сахар? Нету? - заворчал отец.

- О, совсем забыла! Вы можете себе представить, сегодня под домом какой-то молодой человек продавал сахар в кубиках очень дёшево! - Говорила она, копаясь в сумке.

- А не думаешь, что нехороший сахар? - спросил я.

- Как же? Обычный сахар! Мистер Фурчайлд, могу я попросить вас с ним экономить?

- Четыре кубика! Не менее! Я хочу устроить себе сегодня праздник! - возмущался отец.

Он бросил в чай три кубика и один положил себе в карман. Все знали о его огромном пристрастии к сладкому. Из соседней комнаты послышался негромкий детский плач. Том проснулся. Ему было года три тогда. Я помню, как поднялся и направился в детскую, взял его на руки, успокоил и снова уложил в кровать. Он часто просыпался по ночам и плакал, ничего не говоря о причинах своей бессонницы. Когда я вернулся в гостиную, то не застал там отца.

- Ему кто-то позвонил, и он ушел, - сказала Мэри, увидев меня.

- Меня пугает поведение Тома. Что-то с ним случилось.

- Не беспокойся, с ним всё в порядке, - жена поднялась и обняла меня.

- Я надеюсь. Знаешь, валюсь с ног. Пора мне идти спать. Ты идешь?

- Я выпью чаю. Не пропадать же ему.

Я тогда быстро уснул и спал очень крепко. Когда первые солнечные лучи прорезались через порванные шторы и коснулись моего лица, я проснулся. Будто жужжащий вертолёт, большая муха сделала посадку прямо у меня на носу. Я открыл глаза и вытянул руки, чтобы обнять Мэри, но вдруг понял, что обнимаю пустоту.

Уже через несколько секунд я был в гостиной. Я надеялся застать там её за приготовлением завтрака, но Мэри лежала на холодном полу, её светлые глаза были открыты, на бледном теле виднелись багровые пятна. На ней была ночная рубашка. Я быстро подбежал, пощупал пульс, и меня обдало кипятком. Я не могу передать в словах именно то, что тогда почувствовал. Меня, как будто, столкнули с обрыва или дали оплеуху. Такую, от которой перестаешь соображать. Минут десять я лежал, просто лежал, и смотрел на неё. Потом несколько раз тряс мёртвое тело. Сознание вернулось ко мне еще минут через двадцать. Я поднялся с пола и из моих глаз ручьем потекли слезы. Самовольно. В ногу что-то вонзилось, и потекла кровь, но тогда я не чувствовал боли.

Вот мы сидит с отцом. Он достаёт что-то из моей ноги.

- Это-стекло, - говорит он непринужденным тоном, поднимая глаза из-под очков.

Я молчу. Тело Мэри лежит на диване. Под ним осколки и лужа воды, искрящиеся на солнце.

- Ночью, наверное, ей стало дурно. Она вышла выпить воды, но взяла стакан и сразу же упала. Я слышал удар, но во сне показалось, что на землю падает гигантское яблоко, - усмехнулся он. - Утром прихожу и вижу тебя, лежащего на полу, с осколками в ногах и Мэри в багровых пятнах. Меня хватил удар, я думал, что вы оба мертвы. Слава Богу, хоть ты жив.

- Что с ней случилось ночью? Что мы будем делать? - понемногу я возвращался к реальности.

- Может, сердечный приступ. Может, отравилась.

- Чем отравилась? Мы все ели и пили одно и то же.

- А чай?

- Но ведь я его тоже пил!

- Ты пил с одним кубиком сахара, а она выпила мой чай-с тремя. Я совсем забыл о чае. Вчера мне звонил старый друг, и я отвлёкся. Можно сказать, он меня спас. Я полакомился потом тем кусочком, что положил в карман и признаюсь, мне было дурно. В сон клонило и противно подташнивало.

- Я тоже чувствовал слабость.

-Вот, - отец взял синюю сахарную коробочку, - нужно проверить его.

- Ты полицию вызвал? - спросил я, вспомнив о сыне. Как был я благодарен судьбе, что ребенок не удосужился попробовать сахар.

-Да, конечно, сынок, - ответил он, и я снова заплакал.

- Ты не плачь за себя сейчас, плачь за Тома, - сказал отец. Я действительно тогда горевал за себя.

Я несколько дней не спал, не вкушал пищу, не ходил на работу и отец злился на меня за слабость моего духа. Я лежал на кровати, когда старик зашёл в комнату.

- Я пришёл кое-что рассказать тебе, - начал он. - Я многое выяснил о смерти Мэри, но если ты снова расплачешься, то я уйду.

- Рассказывай.

- Никто из соседей, покупающих тот сахар у мальчика, не пострадал. Нас кто-то заказал, а может, только меня. Экспертиза выявила в сахаре слабый яд. Кто - то из моих знакомых сделал это. Тот, кто знал о моем пристрастии к сладкому и знал, где я проживаю.

- Ты должен был выпить чай с обильной дозой сахара, - с презрением сказал я. (Теперь я чувствую большую вину за те слова)

- Ну да, и вы бы померли от голода без моей пенсии.

- Зачем им убивать тебя?

- Ты действительно хочешь знать это?

- Конечно.

- Я был не просто военным служащим, - с гордостью сообщил он. - У нас было небольшое ученое сообщество. Мы с товарищами долго разрабатывали очень активный антидот, который был заказан одним влиятельным полковником, имеющим средства на составляющие разработок. Наша работа даже в военных кругах держалась под большим секретом. Дело в конце увенчалось успехом. Кое-что, должен признать, у нас получилось. Но встреча с полковником и его людьми не состоялась. Почти всех ученых убили, в живых остался я и мой друг-Мишель. Он забрал капсулу, а я - бумаги с формулами, расчетами и вычислениями, которые привели нас к созданию вещества. После войны я узнал, что у полковника был допросный штаб для противников, где самой жестокой пыткой было отравление, а за нужную информацию им давалось противоядие. Вот, думаю, разработки нужны эти людям и как только они узнают, что я не умер, попытаются сделать это снова. Быть может, уже знают.

- Разве не проще украсть бумаги?

Отец засмеялся.

- Не возможно, - улыбнулся он и открыл медальон на шее. Там лежал небольшой ключик. Да и я занялся -бы поиском украденных бумаг.

- Когда похороны Мэри? - сменил я тему.

- Сегодня мы заберём тело и выберем гроб, а послезавтра похороним её. У Мэри нет родственников?

- Кажется, в Манчестере есть сестра. Я свяжусь с ней, хотя не думаю, что она согласиться приехать.

- Тебе нужно на работу, сынок. Ребятишки приходили сегодня к тебе.

Я помню, как тогда замялся. Я не любил свою работу и совсем не любил учеников. Оказывается, они были привязаны ко мне и дорожили нашими уроками. Я и не думал, что бедным мальчишкам и девочкам с вшивыми головами, которые постоянно грубят и корчат рожицы, есть дело до грамматики и её учителя. В тот день мы оставили Тома у соседки, наняли машину, забрали тело Мэри и в тот день подобрали простой сосновый гроб и искусственные красные розы. По приходу домой я позвонил Арен. Она, к моему большому удивлению, согласилась приехать на похороны.

- Я приеду глянуть на малютку Тома и проститься с Мэри, - после небольшой паузы сказала она в телефонную трубку, и уже следующим утром в нашем доме сильно пахло её крепкими папиросами.

Мы простились с Мэри, и я вернулся к работе. Серое здание школы, обвитое плющом, полюбилось мне очень скоро. Я гулял по парку, возвращаясь, домой после работы, приходил домой, вешал свой серый пиджак на вешалку, целовал Тома перед сном и проверял работы своих учеников. На отдых оставалось часа два-три. Сначала мне было сложно с бедными детьми. Потом я понял, что моей навязчивости недостаточно. Нужна доброта и простота в общении с ними. Я старался вызвать их интерес: в классе ставил пластинки на прослушивание, читал сказки. Когда на улице было тепло, и директор отсутствовал, мы ходили в парк и на побережье. Ученики как-то не были готовы с сочинениями о море. Тогда я не разозлился, а расставил детей по парам и сказал:

- Мы идём к морю, ребята. Возьмём с собой яблок и перекусим там.

В ответ я услышал радостный гул.

- Будьте тихими, как мыши, - прибавил я.

Я привел класс на побережье. Утром море было особенно спокойным, по пустынному пляжу бродили чайки, а в небе прорезалось мягкое солнышко. Усевшись на камень, я достал газету, разрезал сочные яблоки карманным ножиком и разложил их на газете.

- Угощайтесь, - улыбнулся я.

Дети жадно набросились на яблоки и разделались с ними в два счёта. Когда же они закончили, я попросил всех посмотреть на море и сказать, что они видит, ощущают и как морские воды действуют на них сейчас. Я услышал много глубинных мыслей из уст совсем не интеллигентных, бедных детей. Некоторые сказали немного, но никто из них не молчал.

Миссис Мэрдок, кухарка, ошиблась с пропорцией соли в томатном супе и дети, один за другим выливали жидкость из тарелок на бетонный пол. И тогда я позвал миссис Мэрдок в класс, к нам на урок.

- Вас больше не будут кормить в школе, раз вы не довольны пищей, которую даёт нам Господь. Вы оскорбили не только миссис Мэрдок сегодня, но и показали своё неуважение к Богу, - сказал я.

- Мы будем голодными учиться? - выкрикнул темноволосый мальчик, посыпанный веснушками, словно приправой.

- Да, Макс.

- Но вы не можете! Вы - не директор! - кричали ученики.

- Ваше уважение должно быть равным ко всем: ко мне, к директору, к миссис Мэрдок, к другим учителям, к вашим родственникам и друг к другу. Мы все зависим друг от друга. Мы все связаны жизнью на одной круглой планете.

- Мы не зависим от какой-то кухарки! - кричали дети.

Организация наказания не вызвала трудностей, директору было удобнее оставить деньги, предназначавшиеся для покупки продуктов, себе. Через несколько дней дети начали посещать по - тихонько кухарку и пользоваться добротой старушки. Они просили еду, жалуясь на боли в животе и головокружение. И я сказал ребятам, застав их очередную кучку на кухне:

-Вы сейчас показали мне, что зависите от миссис Мэрдок, ребята, и не обойдётесь без неё. Может, стоит попросить прощения?

Перед летними каникулами дети подарили миссис Мэрдок букет цветов. Я старался научить их уважать меня, а не бояться. Поэтому, никогда не оскорблял их, не издевался, не бил и не кричал. Я наказывал своих учеников за ошибки, совершенные сознательно.

Я поставил работу на первое место, потому - что старался забыть о Мэри. Но еще одна трагедия вернула меня домой. Я пришёл с работы поздно вечером, как обычно. И застал там мертвого отца. Его застрелили. Я проверил медальон. Ключа в нём не было. Тогда я снял цепочку с холодной шеи и повесил на себя. Я все еще берегу медальон, как память об отце. Один лишь я был повинен в его смерти. Я не защитил своего старика, хотя знал об угрозе, нависшей над его облысевшей головой.

Несколько сложных лет, через которые я прошел с маленьким сыном на руках, с мизерной зарплатой и камнем на душе, Бог послал мне как наказание. Но оно не было вечным. Я нашёл Мелиссу. Миссис Мэрдок посоветовала её мне, как хорошую няню и горничную за небольшую плату. К тому времени моя зарплата несколько увеличилась, я стал директором начальной школы. У меня появился свой небольшой кабинет и много новой работы.

- Я приготовила омлет, мистер Фурчайлд, вы будете ужинать? - Мелисса всё еще была в комнате, и я забыл об этом. Не хотелось поднимать на неё взгляд своих мокрых глаз.

- Да, я буду ужинать, - ответил я.

- Тогда, прошу вас, вымойте руки, - улыбнулась она и грациозной походкой направилась накрывать на стол. Мне казалось, что эта девушка не была рождена для мытья полов, стирки, мытья посуды.

После ужина я снова уселся возле камина и слушал тёплое потрескивание живого огня. Никогда я не чувствовал себя так тепло и уютно, как в те минуты.

Стремительно пронеслась суровая зима, весна совсем стёрлась из моей памяти. Некоторые дни нашей жизни настолько насыщенны, что надолго остаются в памяти, но множество недель и месяцев скрашиваются в одноцветное пятно. Я хорошо помню один день, когда принятое мною решение принесло огромную трагедию.

Вечер был душным. Солнце не щадило горячих лучей для роз, чьи листья лоснились и блестели также, как и лица уставших от жары людей. Мелисса рыхлила землю на клумбах и приводила в порядок небольшой цветник у дома.

- Ай, - услышал я её голос. Мелисса, кажется, попекла руку крапивой.

- Будь осторожнее! – крикнул я в открытую форточку и скоро направился помогать ей.

Очень часто я, понаблюдав за трудящимися людьми, немедля к ним присоединялся. Еще в детстве, когда отец был очень небедным человеком, я возился на кухне с кухарками и помогал садовнику. Мною двигало совершенно бескорыстное желание оказать какую-либо помощь.

Я взял мотыгу и подошёл к клумбе.

- Мистер Фурчайлд, не стоит. Я сама справлюсь, - говорила Мелисса.

Я просто усмехнулся. Я прекрасно знал, что помощь ей не помешает. Через минут сорок мы закончили и я ушёл к себе в спальню, где под кроватью хранились мои сбережения, в ящике с носками. Я прикрыл дверь, занавесил окна льняными шторами и достал деньги и почему-то тогда решил не оставлять сбережения « на черный день», а отправить Тома в пансионат. Денег на год обучения хватало. Восемь лет было Тому, и на следующий день я торжественно объявил сыну:

- Сынок, ты скоро отправишься в хорошую школу, где тебе нужно будет немного потрудиться, чтобы выучить кое-какие науки. Но там ты сможешь играть в спортивные игры с другими мальчиками, ходить в походы. Тебе будет весело. Эта школа не такая, в какой преподаю я.

- Я не хочу, - вот что он мне ответил. Он на несколько секунд оторвался от книги, и снова к ней вернулся.

- Но я очень старательно собирал деньги на эту хорошую школу. Я хочу, чтобы ты получил образование, - банально уговаривал я.

- Нет. Я не поеду в дурацкую школу. Уйди, отец, и не мешай мне читать. Лучше отправь кого-нибудь из своих любимых учеников. Они дороже тебе! – Его слова вонзились мне в сердце.

Я не знаю, что нашло на меня тогда. Я кричал на него, несколько раз ударил и твёрдо заявил:

- Ты поедешь в школу и будешь там учиться. Это не обсуждается.

Ночью я сидел в гостиной и думал о своих отношениях с сыном. Его можно было понять. Я отдавал многое своей работе и совершенствовал запущенную школу для бедных детей, вскоре превратив её в более-менее приличное заведение. Но я забыл о собственном сыне, тихо сидевшем в маленькой комнате.

На следующий день я связался с директором пансионата, который только открылся и был готов принять новых учеников. Директор был мне хорошо известен, поскольку имел несколько хороших школ для детей разных возрастов с разными уклонами к знаниям.

- Вы всё еще хотите возиться с бедными детьми? Я могу предложить вам заманчивую вакансию у нас в школе. Бросьте, зачем вам это. Вам приходиться вкладывать свои деньги. У нас вам не придётся это делать, да и какая у нас зарплата! – уговаривал он меня.

- Нет. Я хочу устроить своего сына у вас.

-Вы знаете о цене обучения? И еще: вашему сыну нужно пройти небольшое тестирование.

- Да, конечно.

- Жду вас в конце лета. Надеюсь, ваш сын будет хорошим учеником.

- И я надеюсь.

Он, действительно, хорошо прошёл тестирование и. Несколько раз перед отъездом я, Том и Мелисса ходили на аттракционы и проводили время вместе. Мы устраивали пикники на побережье. И отношения с Томом немного наладились. Но я всё еще видел какой-то страх и недоверие в его зелёных глазах, таких же, как и у меня. А еще я снова полюбил. Полюбил Мелиссу, и она ответила мне взаимностью. Я, честно говоря, это предвидел еще давно, когда она в первый раз переступила порог моего неухоженного дома. Сказка, не правда ли? Мне было так хорошо тогда. По утрам я гладил её светлые волосы, наблюдал, как нежно и по-матерински обращается она с моим сыном. Помню, как мы с ней плакали, провожая Тома в школу. Он казался таким серьёзным, но таким несчастным.

Я очень часто получал хорошие отзывы о сыне, беседуя с директором.

- Он очень старателен и упорен, хотя иногда ведёт себя чересчур уверенно, но я не думаю, что это является проблемой, - говорил он.

Я наслаждался сказкой.

- Мистер Фурчайлд, прошу вас приехать, - однажды услышал я по телефону от директора. Его голос дребезжал, как стекло.

- Что случилось? Том неподобающе себя ведёт?

- Дело в том, что.. э…мальчик…погиб, - промямлил он.

Дальше ничего, кроме черной ямы с кровью не помню. Еще помню Мелиссу. Она плакала и прижимала мою голову к груди.

- Дети сбежали ночью в лес. Знаете, как мальчишки резвятся, убегают. С дисциплиной плохо. Очень далеко в лес забежали и тут взрывное устройство, они костер разожгли как - раз на его местоположении, - судорожно взглотнул полицейский.

Громкий, страшный и будоражащий сознание крик первой Мировой Войны не принёс мне никаких потерь. А эхо лишило всех родных. Мы с Мелиссой пережили и вторую Мировую, и я всё - еще боюсь услышать её эхо, её отголосок.