Грэм Джойс 14 страница

Они въехали в старый город – бастиду – и зашли выпить кофе, прежде чем отправляться за покупками.

– Так что же, после того как я привез его обратно, ты так ничего от него и не добилась?

– Нет. – Сабина все крутила ложечкой в своей чашке, как будто искала там некий тайный смысл. – Он клянется, что пережил нечто вроде затмения. Кстати, он попросил не говорить тебе об этом. Он думает, что, если об этом узнают на работе, его компетентность окажется под сомнением.

– Ты ему веришь?

– Как ни странно, да. Мне кажется, он разрывается. Я хочу сказать, что в нем много разных людей и он сам не знает, кто он. Мы женаты двенадцать лет, а он мне словно чужой. И себе самому тоже. Он не знает, хочет ли он быть Джеймсом‑ отцом, боссом, дегустатором вин, ленивым грубияном, вольным философом, мужем… Знаешь, когда мы в последний раз занимались любовью? Когда он последний раз целовал или обнимал меня?

Он в упор посмотрел на нее.

– Пойдем.

– Тебе следует остерегаться его, Мэтт, – сказала она, когда они поднимались. – Он чувствует, что ты его каким‑ то образом унизил. Никак не может забыть это тщательно разыгранное пиротехническое шоу… Ты сыграл его роль. Проявил к его детям больше внимания, чем он сам. И он тебе за это спасибо не скажет.

– Да пропади он пропадом, – сказал Мэтт, давая чаевые официанту.

Они быстро покончили с покупками и поехали обратно. Машину вела Сабина, и Мэтт решил показать ей то место, где Бет однажды видела кого‑ то в кукурузе. Проехав по дороге километра два, Сабина спросила:

– А эта дорога ведет не к той пещере, куда мы ходили на днях? – Она съехала на обочину. – Посмотрим еще разок?

Без долгих рассуждений Сабина выключила зажигание и вышла из машины.

Она открыла багажник, и рука Мэтта слегка дрогнула, когда он потянулся за фонариком. Руки Сабины неестественно свисали по бокам, пока она шагала по пыльной, белой известняковой дорожке в сторону пещеры. Они шли вдоль зеленой изгороди из пышной жимолости, от запаха которой кружилась голова. Он следовал за ней, держа в потной руке резиновую рукоять фонаря, и старался не смотреть на крошечные прожилки на ее ногах.

Из‑ за неловкого молчания казалось, что цикады еще громче стрекочут в траве. Воздух был душный и давящий; рубашка Мэтта липла к его спине, а юбка Сабины четко обрисовывала ее ягодицы. Они прошли мимо террасы, заросшей несобранным виноградом. Переспелые ягоды портились прямо на лозе, наполняя воздух резким запахом брожения, делая его ощутимо вязким. Казалось, что иссушенная земля настолько напряжена и перегружена, что вот‑ вот лопнет от беспощадного зноя. Сабина нервно улыбнулась из‑ за плеча и сразу же отвернулась. Мэтт переложил фонарь из одной руки в другую.

Они пробирались через кусты, и ягодка ежевики застряла в волосах Сабины, удивительно похожих по цвету на эту самую ягодку. Мэтт вынул ее дрожащей рукой, и они пошли дальше к зеву пещеры. Именно там она повернулась к нему, прежде чем войти. Она прижала руку к груди, как будто ей было трудно дышать. Мэтт, весь мокрый, заметил жемчужные капельки пота, сияющие на ее верхней губе. Он стоял достаточно близко и мог вдыхать ее солоноватый запах.

Внутри пещеры что‑ то сдвинулось. Легкий шорох, скольжение сланцевых плиток.

Они повернули головы к входу и услышали сопение, а потом снова шарканье о сланцевый пол. Затем раздался не то свист, не то вздох. Сабина в ужасе посмотрела на Мэтта, но его взгляд был прикован к черному устью пещеры, формой напоминающему женское лоно. Шагнув назад, она схватилась за его плечо. Звуки прекратились, хотя они изо всех сил старались услышать что‑ нибудь еще.

– Давай не останавливаться, – попросила Сабина.

– Слушай, – сказал Мэтт.

Камешки снова зашуршали и защелкали; потом последовали вздохи, похожие на тихий, неумелый свист. Что‑ то приближалось изнутри к выходу из пещеры. Из темноты стала вырисовываться белая фигура. Это оказалась Бет, которая пыталась так сложить губы, чтобы удалось посвистеть. Увидев Сабину и Мэтта, она внезапно остановилась.

– Мамочка!

Сабина была так ошеломлена, что потеряла дар речи. Вскоре к Бет присоединилась Джесси, а еще через несколько секунд – Джеймс, который тоже встал как вкопанный и полюбопытствовал:

– Что это вы тут делаете?

С поразившей Сабину быстротой Мэтт ответил:

– Мы видели вас с дороги. Как раз возвращались из магазина.

– Ну да! – с недоверием произнес Джеймс.

– Мы крались за вами, – объяснил Мэтт, поглаживая золотистые волосы Бет. – Мы хотели, чтобы вы подпрыгнули от неожиданности, но вы нас опередили.

– Я подумал, что девочек надо сводить сюда еще раз, – сказал Джеймс. – А внутри‑ то как прохладно. Ты вспотела, дорогая.

– Я знаю. Так неприятно. И мухи повсюду. Ты поедешь обратно на машине?

– Нет, – ответил Джеймс. – Мы охотимся за мертвецами, так ведь, Бет? – Бет показала две огромные использованные ракеты, найденные в поле. Он прошел мимо Мэтта и двинулся дальше через кусты. Девочки последовали за ним.

– Вы двое продолжайте развлекаться. И не беспокойтесь за нас, мы прекрасно проводим время.

Сабина посмотрела на Мэтта, а затем двинулась сквозь кусты вслед за ними.

– Нет, я пойду с вами.

– Ты уверена, милая? Может, ты лучше отдашь ключи Мэтту?

Она бросилась назад и вложила в руку Мэтта ключи от машины. Он ничего не сказал, и она быстро кивнула ему головой.

После их ухода Мэтт долго еще стоял у входа в пещеру, думая о том, что только что случилось, о том, насколько далеко все зашло. Мышцы рук и ног ослабли. Казалось, что зной горячими потоками скатывается вниз по скале у него за спиной. Назойливая муха вилась вокруг его рта.

Он ступил внутрь пещеры в поисках укрытия от испепеляющей жары. Там было влажно и прохладно. Он зажег фонарь и направился в дальний угол пещеры, где без труда отыскал настенный рисунок, который показал им Патрис. Мэтт снова внимательно его изучил. Две главные фигуры представляли собой либо рогатых животных, либо людей, одетых в звериные шкуры. Эти шкуры, украшенные перьями, были, видимо, сняты с серны или с другого подобного существа. Одна из фигур взгромождалась на другую, как правильно заметила Джесси. Пока он рассматривал рисунок, фонарик помигал и погас. Мэтт похлопал по нему ладонью, и фонарик загорелся снова, хотя и слабо. Изучая изображение, Мэтт пришел к выводу, что фигуры либо танцуют, либо совершают какой‑ то сексуальный ритуал. Коричневато‑ желтая краска выцвела почти до серости, и в темной пещере было очень сложно отличить примитивные мазки художника от расщелин и изломов каменной стены. Потом батарейки в фонарике сели окончательно. Мэтт оказался в полной темноте. Он вдыхал каменную влажность пещерного пола и пытался – хотя и безрезультатно – вновь вернуть фонарик к жизни. Направляясь туда, где, как он считал, находился выход, он протянул руку в поисках стены, однако ничего не нащупал, и рука повисла в воздухе. Он выдвинул вперед правую ногу, но пол оказался намного ниже, чем он ожидал. Затем, наткнувшись на что‑ то в темноте, разбудил какой‑ то запах. И снова ему в нос ударил аромат минерала, на сей раз похожий на дыхание моря. Он сделал еще один шаг наугад, и таинственный запах стал подниматься с пещерного пола подобно дыму, почти как фимиам; в прохладе пещеры он был горячим и сухим, словно воздушный поток в атмосфере.

С другой стороны, он почти до неприличия напоминал о человеческом присутствии. Это был дурманящий запах женщины, струящийся из скалы, будто случайно спровоцированный несмелыми человеческими шагами. И с запахом на Мэтта снизошло прозрение. Он осознал, что тысячи лет назад эта пещера служила местом проведения ритуала; сюда приводили новичков, чтобы они познали смерть и возрождение. Странные очертания входа в пещеру, ее влажная утроба, напоминающая женскую, запах мускуса и магические настенные символы – все испускало ауру опасного любовного приключения. Он знал, что преобразующий ритуал возрождения вполне возможен. И более того, пещера приводила ему на память обещание, которое он некогда дал Крисси. Для Мэтта человек в кукурузе и его собственный страх перед пещерой имели одну и ту же природу.

Спотыкаясь в темноте, он разглядел наконец узкую полоску света, обозначавшую выход, и в панике бросился туда со всех ног. На секунду он испугался, что проход для него слишком узок и что он застрянет, но этого не случилось, и он выбрался наружу, тяжело пыхтя в знойном воздухе и зажмурившись от яркого света

Он лишь на миг оглянулся на узкую щель в скале, а потом пошел напролом через заросли. Снова оказавшись за рулем автомобиля, он услышал где‑ то на севере урчание далекого грома.

– Она приближается, Джесси, как я тебе и предсказывала. Разве это не чудо! Ты не почувствовала, что стало прохладней еще градуса на два? Посмотри на север. Посмотри, как она надвигается на нас, темнеющая, развевающаяся, как знамя, озаренное небесным светом. Но ты все это и сама знаешь. И что дождь – это просто эфирные шелковинки, свободно падающие из тучи. Мы говорили об этом, правда? О том, что в короткий человеческий век нам дано увидеть такую красоту! Теперь ты сама видишь. Теперь ты можешь верить в ангелов – смотреть, как они там собираются, толпятся в раскаленном воздухе, катаются на воздушных волнах, толкают друг друга. Джесс, ангелы устремляются к нам!

Знаешь, когда человек забывает язык – любой язык, он в первую очередь утрачивает способность писать. Затем теряется навык чтения. Наконец человек постепенно разучивается говорить; и язык, такой поразительно сложный, существующий по жестким правилам и законам, но все же без конца создающий новые формы, подобия, метафоры и протуберанцы чистого света, исчезает навсегда.

То же самое, Джесс, происходит с языком ангелов. Надо думать, когда‑ то он был дарован смертным, чтобы они могли при необходимости писать на небе таинственными облачными символами, но теперь вторичное искусство чтения утрачено навсегда. Сейчас даже стало модным отрицать, что этот язык когда‑ либо существовал. Облака, утверждают умники, не хмурятся и не сердятся, не капризничают и не досадуют; они никого не запугивают и никогда не грустят. Дождь – это не слезы, это просто дождь.

На свете много мертвых языков, Джесс. Но способность говорить на небесном языке облаков, что, кстати, означает жить и существовать внутри этого языка, не полностью потеряна. И пока люди, отягощенные земными заботами, спорят, разумно или неразумно считать – в жизни ли, в искусстве ли, – что погода влияет на человеческую душу, носители языка ангелов пребывают в унынии. Не могу передать тебе, в какое отчаяние они приходят, встречаясь с надменностью и тщеславием! Горестно стеная, они воздевают руки; они заламывают крылья в тоске. Как можно спорить с тем, что погода – это отражение человеческих забот, плачут они; ведь так очевидно, что человек – лишь слабое отражение яркой радуги земной метеорологии, что не погода – часть нас, а мы – крошечная частица погоды?

Но ты не такая, как они, Джесс. Ты знаешь, что для всех нас наступило волшебное время. Тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было. Твое детство уже почти прошло. Так? Не удивляйся. Я знаю. Просто знаю. И не спрашивай меня почему. Знать подобные вещи – моя работа. Можешь называть это шестым чувством, или чутьем, или посланием, начертанным на ветре, – но в тебе это есть; я вижу по румянцу на твоем лице, по блеску твоих глаз. Такие вещи дано заметить проницательной женщине, и неважно, есть у нее небесный дар предвидения или нет.

У тебя скоро случится кровотечение. Но ты не бойся и не стыдись этой многообещающей струйки. Смотри на нее как на алое знамя, как на свидетельство здоровья и силы, как на символ священной женской тайны. Не слушай тех грубых женщин, которые говорят тебе о Проклятии, не обращай на них внимания. Это все отголоски прошлого. Ты особенная, Джесси, одна из избранных, ты – как я. И раз в месяц тебе будет являться ангел, и тебе будет дан язык, на котором ты сможешь с ним говорить. Это редкий дар, юная леди.

Рассказать тебе, как это случилось со мной, как это случилось в первый раз? Рассказать?

Джесси кивнула, догадываясь, что сейчас надо сделать именно это. Казалось, земля уходит у нее из‑ под ног, когда наставница пребывает в таком настроении: когда глаза ее беспрестанно бегают и похожи на две маслянистые бездны, когда она даже не останавливается, чтобы передохнуть. Джесси следила за тем, как быстро двигаются губы проповедницы, словно не успевая за произнесенными словами, исторгая их, как поток горящих стрел. От нее исходил иногда такой же странный, кисловато‑ металлический запах, каким отличались таблетки риталина.

Это напугало Джесси. «Неужели это из‑ за меня? – подумала она. – Неужели это моя вина? » Ее ошеломляло, что наставница с такой легкостью может вести себя как два разных человека. «Я похожа на нее? – размышляла она. – А она – на меня? Интересно, мог бы ей помочь риталин? »

– Ты добыл то, за чем ездил? – спросила Рейчел Мэтта, когда он вернулся.

Джеймс, Сабина и дети были все еще за полями, в пещере. Крисси изнывала наверху, скрываясь от надоедливой тягучей жары.

Небо над головой Рейчел окрасилось в цвет баклажана. Она стояла в тени виноградных лоз, и ее глаза, казалось, были того же цвета, что и небо. Мэтту не понравился ее тон. Он свалил пакеты на кухне и, вытащив из холодильника бутылку пива, приложил ее ко лбу. Вторую бутылку он протянул Рейчел, и подношение было принято, казалось, без особой охоты. Струйка пота побежала от ее виска и остановилась чуть ниже уха. Кожа на шее блестела там, где ее касались волосы.

– Думаю, что да. – Мэтт повалился на шезлонг.

– Галочкой в списке пометил?

– В списке? У меня не было никакого списка.

– А я думаю, был. И до сих пор есть.

Мэтт все еще слегка задыхался от беготни по магазинам. На его взгляд, теперь он сам оказался в странной роли.

– Нет никакого списка, – спокойно сказал он.

– Нет, есть. Он приколот к двери кинжалом. И только некоторые из нас могут его увидеть.

– О чем разговор? – спросила Крисси, появляясь в одной из хлопчатых рубашек Мэтта. Она склонилась над ним, источая запах сна и пота, поцеловала его долгим страстным поцелуем, перекинула ногу через его ноги и пристроилась к нему на колени, не обращая ни малейшего внимания на Рейчел.

– Люди смотрят, – пробурчал Мэтт непослушными губами.

Крисси подняла голову, сонно поглядела на Рейчел и снова его поцеловала. Потом встала и пошла к бассейну. Раздался всплеск.

– Я наблюдала за тобой, – сообщила Рейчел.

– Ну и как? Что же там в списке? – спросил Мэтт.

– Джеймс. Его дети. Его жена. Как обычно.

– А его любовница? Разве ее не стоит вписать?

– Я так и думала, что ты рано или поздно затронешь эту тему.

– Ты льстишь себе. Что ты хочешь доказать? Что ты прибрала к рукам не только Джеймса, но и все его вещи?

– Не прибрала, а приберегаю.

– Ты какая‑ то странная, Рейчел, и понятия у тебя странные. Что ж, у меня для тебя тоже есть сюрприз. Я тоже за тобой наблюдал.

– Почему бы тебе не оставить Сабину в покое? Она ведь тебе не нужна.

– А ты не находишь, что в твоем положении читать лекции о морали как‑ то странно? И что это вдруг ты принимаешь так близко к сердцу интересы Сабины? С какой это радости ты вообще оказалась здесь?

– Я тебя раскусила, Мэтт. Так и знай. Я тебя раскусила.

Вернулась Крисси, завернутая в полотенце. Она дрожала и переводила взгляд с Мэтта на Рейчел.

– Рейчел перегрелась на солнышке, – сказал Мэтт.

Рейчел встала и пошла в дом.

– Что произошло? – спросила Крисси.

– Жуткая она, эта Рейчел.

– Я раньше помалкивала, но что‑ то в ней меня пугает.

– Я тебя понимаю, – ответил Мэтт. Примерно через час вернулись все остальные;

Джеймс все еще был в приподнятом настроении. Бет предъявила Мэтту для экспертизы несколько использованных ракет. Ее папочка сказал им, что это падшие ангелы, гордо отрапортовала она. Мэтт понюхал пустые бумажные патроны и признал их вполне сернистыми для падших ангелов. Он поднял глаза. Джесси, не отходившая от отца ни на минуту, всматривалась в него странным взглядом. Тем временем разразился спор на тему о том, из чего делают порох для фейерверков; один из присутствующих мужчин утверждал, что используется хлорат калия, в то время как другой настаивал на нитрате калия; после этого кто‑ то заметил, что люди, часто находясь в неведении, яростно спорят о чем‑ то, хотя логичнее всего было бы просто признать свою неправоту; судя по всему, это и явилось приемлемым решением вопроса о составе пороха. Мэтт и Сабина избегали друг друга.

– Где Рейчел? – спросила Джесси.

– Думаю, наверху, – ответила Крисси.

– Пойду поищу ее, – сказала Джесси, входя в дом.

– Не надо, – крикнула ей Сабина. – Пусть отдыхает.

Тем временем Рейчел наверху вовсе не отдыхала. Она внимательно прислушивалась к голосам, доносившимся снизу из комнаты Крисси и Мэтта. Пока она слышала эту нелепую дискуссию насчет фейерверков, можно было не сомневаться, что никто ее не потревожит. Она тщательно обыскивала ящики комода, переворачивая носки, футболки и трусы Мэтта.

Но пока Рейчел ничего не находила; да, в общем, и не знала, что, собственно, ищет. Она просто пыталась обнаружить что‑ нибудь неправильное и, лишь увидев это, осознала бы цель своих поисков. Она закрыла верхний ящик и открыла следующий. От нижнего белья повеяло духами Крисси. Она переворачивала белье и так и этак, пытаясь прощупать все до задней стенки в надежде найти что‑ нибудь спрятанное. А потом Джесси упомянула внизу ее имя.

Кто‑ то вошел в кухню, и Рейчел услышала, как Сабина позвала Джесси обратно. Она быстро и бесшумно выскользнула за порог и прикрыла за собой дверь.

Джеймс был на лужайке; ракеткой для бадминтона он подбрасывал вверх воланчик, и Крисси заметила, что он выглядит на удивление бодро. Джесси оторвалась от дела, которым была занята, и уставилась взглядом в землю, стараясь скрыть свой интерес к тому, что могло быть сказано.

– Я чувствую себя гораздо лучше. Кто‑ нибудь хочет сыграть?

– Значит, та прогулка к Пиренеям пошла тебе на пользу, – сказала Крисси, но сразу пожалела о своих словах, увидев, как залилась краской Сабина.

– Крисси, прихвати ракетку. Мне нравится смотреть, как подпрыгивает твоя грудь.

– Папочка, ну пожалуйста! – простонала Джесси.

– А что такого? Именно для этого я и живу. Дело вот в чем… – Джеймс стал серьезным. – Я бросаю пить.

– Ты правда бросаешь? – неожиданно закричала Джесси. Она кинулась к отцу и вцепилась в его рукав. – Правда бросаешь? Правда? Правда, правда, правда?

Джеймс не успел поймать воланчик. Лицо Джесси побагровело, и она так настойчиво требовала ответа, что он изумился.

– Да, скорее всего. По крайней мере, с завтрашнего дня.

Джесси обхватила руками его живот и прижала голову к отцовской груди. Все вокруг как‑ то присмирели. Бет подошла к матери.

– Что ж, это хорошая идея, – весело проговорила Крисси, чтобы как‑ то выйти из положения.

Мэтт и Сабина обменялись взглядами. Затем Мэтт испытующе взглянул на Джеймса:

– Почему с завтрашнего дня?

– Потому что сегодня, Мэтт, – нагло заявил Джеймс, подбрасывая воланчик в воздух, – твоя очередь платить за праздничный ужин.

– Праздничный ужин? – переспросила Сабина.

– Да. Мэтт ведет нас в ресторан. И всех нас угощает ужином.

– Серьезно? – удивилась Сабина. – А ты можешь себе это позволить, Мэтт?

Мэтт покосился на Джеймса и долго размышлял над ответом.

– Ладно, – сказал он. – Почему бы и нет? Я угощаю.

Крисси и Джеймс закончили партию в бадминтон. Пока они пытались отдышаться, стоя у сетки, Крисси спросила:

– Что у тебя сейчас на уме?

– О чем это ты? Крисси пожала плечами.

– Что касается твоего решения бросить пить, то это просто замечательно. Нельзя ли узнать, что послужило тому причиной?

– Ну, допустим, я испугался. Мэтт думает, что я обманщик, но я действительно не могу дать отчет, чем занимался, когда меня тут не было. Как уходил – помню. Но в течение следующих двух дней… ничего.

– Думаешь, это из‑ за выпивки?

– Не знаю. Вчера тоже что‑ то случилось. После фейерверка. По всей видимости, я полвечера беседовал с человеком, которого на самом деле там не было. Со стариком. Он меня по‑ настоящему напугал.

Крисси удивленно уставилась на него:

– Не знаю, говорить тебе или нет, но я тоже его видела.

– Кого?

– Но буквально пару секунд.

– Что ты видела? Крисси не успела ответить.

– Папа, смотри! Папочка! – Джесси подбежала к Джеймсу и схватила его за руку. Она указывала на горизонт, куда‑ то за плоскую равнину. На фоне тяжелого неба вспыхивали в искрящейся последовательности крошечные ветвящиеся, лихорадочные молнии, одни далеко, другие еще дальше. Мерцающие нити не сопровождались громовыми раскатами, но змеились под аккомпанемент далекого, почти непрерывного урчания.

Это был изысканный балет белого света, от которого слезились глаза. Резко похолодало, и подул свежий ветер.

Джесси была необычайно возбуждена, она приплясывала и тыкала пальцами:

– Смотри, папа, они пришли! Фиолетовый дождь, папочка! Фиолетовый дождь!

Но Джесси не суждено было долго радоваться, потому что ужин в ресторане оказался совсем неудачным. Сначала, как всегда, она закапризничала и потребовала, чтобы ей позволили ехать в Мэттовом «Ка», но если разрешат ей, тогда придется разрешить и Бет. В итоге возникла заминка, поскольку Рейчел в этом случае предстояло ехать вместе с Джеймсом и Сабиной.

– Хоть убей, не пойму, что такого привлекательного в этом чертовом пузыре на колесах, – взорвался Джеймс.

Но Джесси стояла на своем, так что в конечном счете Крисси, Джесси, Бет и Мэтт выехали первыми и направились по шоссе к скромному, но вполне уютному придорожному ресторану. Джеймс нагнал их, опустил стекло и крикнул что‑ то язвительное по поводу международных меню для туристов. Он настоял на том, чтобы они следовали за ним. Минут через сорок пять Джеймс наконец остановился возле какой‑ то гостиницы, сулившей клиентам стол с серебряными приборами, чистейшее постельное белье и самую аристократическую обстановку.

– По крайней мере, мы можем выбрать место, где кормят по‑ человечески, – сказал он, запирая машину и направляясь к гостинице.

Джесси услышала шепот Крисси:

– Надеюсь, ты захватил кредитки. – На шутку это было не похоже.

– Я тоже надеюсь, – ответил Мэтт, потирая подбородок.

Усевшись, Джеймс отклонил предложение официанта принести меню дежурных блюд.

– Меню заказных блюд, пожалуйста, – сказал он. – Да, именно заказные блюда.

– Тебя это устраивает? – спросила Сабина Мэтта.

– Почему здесь так много ножей и вилок? – удивилась Бет.

– Бери любые, какие хочешь, – улыбнулся Мэтт. – Как выражается Джеймс, я угощаю. – Он заказал вино.

– Хороший выбор, – похвалил его Джеймс. – Это позволит нам продержаться, пока не закажем.

Джесси внимательно наблюдала за отцом. В его глазах она заметила какой‑ то коварный огонек.

– Никогда не видела столько ножей и вилок, – сказала Бет.

Наконец они сделали заказ. Джеймс хотел заставить Джесси и Бет попробовать какие‑ нибудь необычные блюда.

– Чипиронес! Что это такое?

– Маленькие кальмары, сваренные в собственных чернилах, – ответила Сабина. – Уймись, Джеймс.

Но Джеймс все равно заказал это блюдо, чтобы девочки попробовали хоть что‑ то новое. Кроме того, он предложил отведать миноги, и маринованную сельдь, и мозги, и фазана, и кое‑ что еще.

– Ты не возражаешь, Мэтт? Это просто пикантные добавки, которые выкладываются на каждую порцию основного блюда.

– Никаких возражений, – отозвался Мэтт. За этим последовали другие щедрые заказы;

Джеймс охотно предлагал супы, закуски, charcuterie, домашнюю птицу и дичь, пока ужин не приобрел характер средневекового пиршества: стол просто ломился под тяжестью всяких яств. Через некоторое время Джеймс подозвал официанта, разносящего вино, и что‑ то шепнул ему по‑ французски. Но Сабина задержала официанта и спросила, что было заказано; после этого она немедленно отменила заказ Джеймса и потребовала принести еще одну бутылку того, что они уже пили.

– Ты что делаешь? – возмутился Джеймс.

– Прекрати немедленно! – потребовала Сабина.

– Что прекратить? Я тебя не понимаю. Мы просто пытаемся хорошо повеселиться!

– Если ты собираешься заказывать вино по пятьсот франков за бутылку, пей его сам и сам за него плати.

Все сидящие за столом притихли.

– Хорошо, – произнес Джеймс совершенно спокойно, – тогда мы весь вечер будем пить эту дрянь.

– Это не дрянь. Это по‑ настоящему хорошее и довольно дорогое вино, Мэтт его сам выбрал. И ты считаешь, что показываешь детям достойный пример? Тебя угощает друг, а ты позволяешь себе разбрасываться его деньгами? Как ты смеешь подобными выходками унижать свою семью?

– Сабина… – начал Мэтт.

– Нет, Мэтт! Это моя страна, здесь задета моя гордость, и я этого не потерплю!

– Ты делаешь из мухи слона, – сказал Джеймс. Джесси заметила, что другие посетители смотрят на них. Ей стало жарко. – За вино я в любом случае собирался заплатить сам.

– Сомневаюсь, – бросила Сабина.

– Не понимаю, чего ты добиваешься. Этот ужин пока ничего не стоил Мэтту.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Сабина.

– А вот что. Я пригласил в эту поездку Мэтта и Крисси, чтобы они были нашими гостями, и оплатил необходимые расходы. А Мэтт был рад, что ему сегодня представилась возможность потратить немного денег.

Сабина удивилась:

– Это правда?

Мэтт поставил свой бокал:

– Правда заключается в том, что Джеймс ничего бы с нас не взял за эти каникулы.

Щеки Сабины вспыхнули. У нее земля ушла из‑ под ног. Она возмущенно взглянула на мужа:

– Как это щедро с нашей стороны.

Джеймс посмотрел на склоненные головы своих дочерей.

– Кушайте, кушайте, девочки, – сказал он. – Это просто буря в стакане воды.

Но ужин был испорчен. Когда съели все блюда, выяснилось, что ни у кого не осталось места ни для десерта, ни даже для кофе; кроме, пожалуй, Джеймса, который отведал и то и другое, да к тому же насладился еще сыром, портвейном и очередной бутылкой вина. Когда официант принес счет, Мэтт достал кредитную карточку и накрыл ею сложенную полоску бумаги, даже не посмотрев на цифры. Официант потянулся за кредиткой, но Сабина, мягко коснувшись плеча Мэтта, перехватила ее и спрятала под столом.

– Джеймс, – окликнула она мужа.

– Мэтт угощает, – ответил тот.

– Я с удовольствием заплачу, – вставил Мэтт. – Правда.

– Джеймс, – повторила Сабина.

Джеймс отвернулся. Официант переминался с ноги на ногу.

Джесси наблюдала за родителями с ужасом и интересом. – В другой раз, Мэтт, мы пойдем в ресторан, который ты выберешь сам; и вот там ты за все и заплатишь. Но сегодня у меня такое хорошее настроение, что я расплачусь сама. Джеймс?

Официант поглаживал усы. Мэтт умолял позволить ему заплатить, но Сабина была непреклонна. Наконец Джеймс с показным спокойствием достал свой бумажник и протянул официанту пластиковую карту. Тот схватил ее, словно опасаясь, что его и на этот раз опередят.

Выходя из ресторана, Джесси спросила:

– Можно мне поехать с Мэттом и Крисси?

– Нет, – сухо ответил Джеймс. – Нельзя.

В «мерседесе» по дороге домой Джесси все время тошнило.

При замедленной съемке видно, что одиночные (в человеческом восприятии) вспышки молнии на самом деле представляют собой серию разрядов числом до сорока двух.

Каждый разряд длится 0, 0002 секунды. Интервалы между разрядами составляют приблизительно 0, 02 секунды.

В среднем вспышка молнии продолжается четверть секунды.

Прошлое не стоит на месте. Отражения событий дергаются в зеркале наставницы, словно картинка в телевизоре с неисправной вертикальной разверткой. Она снова заглядывает в глубину глаз Грегори. Гроза заканчивается, молнии отступают. Она видит искаженное отражение своей головы в его черных зрачках. Отвернувшись, зашторивает на ночь окно.

Осматривая каждый угол квартиры самым тщательным образом, она собирает все свои личные вещи. Одежду она запихивает в сумку, которую принесла с собой, все остальное складывает в черный пластиковый мешок. На это уходит не так много времени. Грегори никогда не разрешал ей что‑ либо менять в мрачной обстановке квартиры, пресекал малейшие попытки внести в нее женский уют. Однажды он сказал: в своей комнате делай что хочешь, но не смей убирать во всей остальной квартире. Только теперь она осознает, как мало повлияла не только на квартиру, но и вообще на жизнь Грегори.

Что же касается его смерти, то тут ее роль оказалась более значительной.

Когда обнаружат тело Грегори, его смерть, скорее всего, припишут если не передозировке, то, по крайней мере, грязному шприцу. Она достаточно знает о наркотиках и наркоманах и может представить себе, как долго полиция провозится с его трупом.

Она тщательно умывается и чистит зубы. Рассматривая свое лицо в зеркале ванной комнаты, она думает о том, что кожа у нее немного суховата. Главное сейчас – добраться в Дордонь. Всегда существует возможность, что на улицах Парижа найдется другой ангел, который возьмет тебя под свою опеку.