Джессика Спотсвуд 16 страница

– А в чем тогда дело? Скажи мне, – просит он.

– Не могу, – отстраняюсь я.

– Если ты отчего‑ то несчастна, расскажи мне. Пожалуйста.

Я смотрю на него – действительно смотрю, заглядывая вглубь за веснушки, спутанные волосы и волшебные поцелуи. Финн – умный, одаренный человек, воспитанный умной, одаренной матерью. Я на самом деле нравлюсь ему. Настоящая я – не только смеющаяся барышня, которая лазает по деревьям и ловит руками пескарей, но и упрямая, раздражительная девица, которой я становлюсь в свои самые плохие минуты. Я думаю, что нравилась бы ему – он любил бы меня, – даже если бы он узнал о моей колдовской силе.

Но если бы он узнал, что я применила к нему ментальную магию? Я смотрю на булыжник у себя под ногами. Это непростительно. Я не заслуживаю того, чтобы быть с Финном.

Я отряхиваю грязь со своего бледно‑ голубого платья.

– Мне надо идти. Сегодня я не лучшая компания.

Он смотрит мне вслед, явно озадаченный, и я не могу сказать, что виню его в непонятливости. Я уже на середине дорожки, когда он кричит мне вслед:

– Скорее всего, лилии. И яблочный пирог. И «Метаморфозы».

Я не могу сдержать ответной улыбки:

– Красные розы, земляника и «Рассказы о пирате Ле Ферв»!

Миссис О'Хара морщится, когда я вхожу в кухню.

– Мисс Кейт, вымойте руки, прежде чем до чего‑ то дотрагиваться. И снимите ботинки, пока не разнесли грязь по моим полам. Я вижу, вы опять копались в грязи.

– Я садовничала, – поправляю я, расстегивая ботинки и выбираясь из них, – потому что розы в этом нуждались.

– Я думала, для ухода за розами мы наняли Финна Беластру.

– Он был занят. – Намыливая руки, я склоняюсь как можно ниже к раковине, чтобы скрыть предательский румянец. – В беседке.

Хмыкнув, она принимается оттирать пятно с моей щеки.

– Вы выглядите как уличный мальчишка. Можете задаваться сколько угодно, но вы все еще маленькая девочка, которая любит поплескаться в грязной луже. Разве нет?

– Полагаю, что да, – я заключаю ее в быстрые, любящие объятия.

Миссис О'Хара пахнет гренками с маслом, всю жизнь, сколько я ее знаю, она всегда перекусывает ими в полдень.

– Уф, – с улыбкой отдувается она. – И за что же это?

– За то, что вы – это вы. За то, что вы всегда здесь, с нами, – говорю я, и она вспыхивает от удовольствия.

Наверняка она уже давно в преклонных годах. У нее всегда, сколько я помню, были седые волосы и морщинистое лицо. Иногда в дождливую погоду ее левое колено ноет, и тогда она подтаскивает свой стул к очагу и объявляет швейный день. Она не проявляет больше никаких признаков старения, и это хорошо, потому что я не знаю, как бы мы без нее обошлись. А сейчас, когда мне, возможно, придется уехать, она еще больше станет нужна Тэсс.

В кухню просовывается голова Мауры. На ней простое дневное платье кремового цвета с красным кушаком, а волосы заплетены в одну длинную косу, которая свисает вдоль спины. Сестра выглядит очень молодо.

– Замечательно, – произносит она, но ее улыбка выходит несколько нервозной. – Я хотела поговорить с тобой, Кейт. Это важно. Ты можешь подняться наверх?

Я иду следом за ней в ее комнату, а за мной, будто тень, ползет страх. Маура захлопывает за нами дверь и ведет меня к подоконнику.

– Я знаю, тебе это не понравится, поэтому давай поскорее с этим покончим. Я собираюсь во второй половине дня написать Отцу, потому что я приняла решение. Я вступлю в Сестричество.

Ей нельзя так поступить. Во всяком случае, не зная о пророчестве и о том, чем оно может для нас обернуться. Я кусаю губу, разрываясь между тем, что следует знать сестре, и тем, что велела мне Мама.

– Маура, в этом году ты еще не должна принимать решение!

Маура поворачивается ко мне спиной и жестом просит завязать ей на талии бант.

– Зачем ждать?

– А зачем такая спешка? Тебе не терпится расстаться с семьей?

– У меня будет новая семья. Несколько дюжин сестер, – лучезарно улыбается Маура.

Сердце уязвленно бухает в моей груди, и я резко затягиваю узел:

– У тебя уже есть сестры.

– Я знаю. Я не имею в виду… – Полюбовавшись на себя в зеркало, Маура поворачивается ко мне. – Я знаю, в последнее время мы спорили больше, чем обычно, но я буду скучать по тебе, Кейт.

– Но все равно уезжаешь от нас, не подумав дважды, просто по щелчку? – Я прищелкиваю пальцами.

– Нет. – Маура садится рядом со мной и, сдвинув в сторону желтые занавески, глядит на ухабистую дорогу и красные клены. – Я подумала и дважды, и трижды, и даже четырежды. Мама не научила нас даже половине того, что знала, и мы не практиковались столько, сколько нужно. Я буду отставать от своих ровесниц. Но мы родились с колдовской силой, она передалась нам по наследству, и я хочу лучше в ней разбираться.

– Ты не можешь ехать! – настаиваю я. – Отец тебе не позволит.

Маура закатывает глаза. Мы обе знаем, что эту проблему она решит.

– Отца, возможно, удивит мой религиозный пыл, но он не станет воевать со мной по этому поводу. К тому же он оценит эрудицию и милосердие Сестер.

– Я все расскажу ему, – угрожаю я, поднимаясь. – Я расскажу, кто они на самом деле.

– Ты не станешь так рисковать. Конечно, Отец не подчиняется Братьям, когда дело касается его книг. Но если он узнает, что все его дочери – ведьмы… Боюсь, он может не справиться с шоком. Здоровья не хватит.

Я представляю себе, как стучу в дверь отцовского кабинета. Как сажусь в одно из кожаных кресел. Подаюсь вперед и сообщаю Отцу, что Мама была ведьмой. Что Тэсс, Маура и я – тоже ведьмы. И – что дальше? Что он скажет? Мама любила его, но не верила, что он сможет освоиться с таким знанием.

– Тебе меня не остановить. Но ты можешь ко мне присоединиться. Я тебе напишу. Я не смогу написать подробно из‑ за цензуры, но ведь ты сможешь навестить меня, если захочешь. Я надеюсь, что так и будет. Возможно, когда ты увидишь, как мне там хорошо… – Маура соскальзывает с подоконника и берет обе мои руки в свои. – Я буду скучать по тебе.

Она права. Я не могу остановить ее, она не хочет ничего слышать. Я могу только перехитрить ее, а это значит – пойти на сделку с Еленой.

– Я тоже буду по тебе скучать. Отчаянно, – говорю я, и это чистая правда.

Маура крепко обнимает меня:

– Спасибо. Я не думала… я так рада, что ты решила меня поддержать. Ты лучшая сестра в мире, Кейт. На самом деле.

– Всегда пожалуйста, – бормочу я, чувствуя себя предательницей.

Через час я врываюсь в книжную лавку Беластра. Марианна сидит на стуле за прилавком, нацепив на вздернутый нос очки для чтения. Увидев меня, она указательным пальцем сдвигает их повыше, и этот жест душераздирающе напоминает мне Финна.

– У вас есть другие покупатели? – спрашиваю я.

Она качает головой и откладывает книгу:

– Нет, но…

– Вот что я нашла, – перебиваю я, вынимая из кармана смятое Мамино письмо. – Мама оставила его мне. Конец пророчества… там говорится, что только две сестры встретят двадцатый век, потому что одна из них убьет другую. Мама хотела, чтобы я нашла способ предотвратить это. Она думала, что грядет война, и из‑ за моего дара я окажусь в самом эпицентре. А я не знаю, как этого избежать. Сестры уже угрожают Мауре, чтобы заполучить меня. Они безжалостны. Вы знали это? – Тяжело ступая, я подхожу к прилавку и бросаю на него письмо. – Потому что, должна сказать, с ее стороны было большой ошибкой не рассказать мне обо всем перед смертью. А я теперь должна это расхлебывать!

Я ору во всю глотку, поэтому меня не удивляет, что карие глаза Марианны округляются; только вот смотрит она не на меня. Она смотрит… куда‑ то за мою спину.

Я судорожно сглатываю. У меня возникает ужасное чувство, что там, за моей спиной, в лабиринте стеллажей с книгами кто‑ то есть. И если это не покупатель…

Я медленно оборачиваюсь.

Это Финн. С белым как бумага лицом.

– Ты… Кейт? Что ты сказала?

Мой желудок подскакивает и застревает где‑ то в районе горла.

Финн не должен был быть здесь. И не должен был узнать обо мне так.

Проходит одна‑ единственная томительно долгая секунда.

Я не могу больше врать ему:

– Я – ведьма.

Он выглядит… как? Разочарованно?

Его глаза за очками непроницаемы, лишь на лбу меж бровями залегла глубокая морщинка.

– Ты мне не сказала, – говорит он.

– Нет.

– Почему?

Как я могу это объяснить? Он думает, что я храбрая и сильная, но это не так. Я даже вполовину не такая сильная, как мне хотелось бы. Иногда я боюсь и сомневаюсь. Прямо сейчас меня переполняют эмоции – отчаяние, и злость, и досада на то, что я не понимаю, как теперь все исправить. Если бы я призналась ему раньше – как знать, какие чувства он испытал бы?

Я не хочу отталкивать Финна. Но как рассказать ему, что я передумала и перечувствовала за несколько последних недель?..

Я не уверена, что достаточно смела для этого.

– Я думала, что ты, может быть, догадался, – беспомощно лепечу я. – Когда я пришла посмотреть реестр.

Он качает головой.

– Я подозревал, что, возможно, кто‑ то из твоих сестер…

– И я, и сестры. Мы все. И мы не просто какие‑ то обычные ведьмы, о нас есть пророчество. Мы… да ты же слышал, наверное.

Он пожимает плечами:

– Ты кричала.

Я смотрю на Марианну, а она с любопытством смотрит на нас, переводя взгляд с одного на другого. Интересно, какие выводы она сделает.

– Я совсем не знаю, что теперь делать, – говорю я тоненьким, жалобным голоском. – Они заставляют меня поехать в Нью‑ Лондон. В пророчестве говорится, что одна из нас либо поможет ведьмам вернуться к власти, либо станет причиной нового Террора. Они думают, что это я, а Сестричество… они там все, на самом деле, ведьмы… а мне придется навсегда уехать из Чатэма, и…

Мой голос срывается. Я сглатываю Слезы, спрятав лицо в ладонях. Чтобы восстановить самообладание, я ритмично дышу: вдох‑ выдох, вдох‑ выдох. Чья‑ то рука ложится мне на плечо и разворачивает меня. Сквозь пальцы я вижу, что это Финн. Он смотрит на меня глазами, полными сострадания. Сострадания и еще чего‑ то; это «что‑ то» дает мне надежду, что он не станет относиться ко мне хуже, даже если я начну вопить, плакать и швыряться вещами. Он привлекает меня к себе, хотя его мать стоит тут же рядом.

Он смелее, чем я.

Я шмыгаю носом, уткнувшись в его грубую серую хлопчатобумажную рубаху.

– Я не хочу терять тебя. Но и сестер я не хочу терять тоже.

– Я знаю. – Он гладит меня по спине. Прижавшись к его груди и закрыв глаза, я чувствую себя защищенной от всех бед мира.

Его мать кашляет:

– Финн? Могу я минуточку поговорить с Кейт?

Рука Финна скользит по моей спине, и он неохотно выпускает меня из объятий. Я с такой же неохотой отстраняюсь от него.

– Конечно. – Он отходит, едва взглянув на Марианну. – Я буду наверху.

Мы обе ждем, когда закроется дверь, ведущая в жилую часть дома. Марианна смотрит на меня поверх очков, и я чувствую себя нерадивой школьницей, не выполнившей домашнее задание. Сейчас ей наверняка стало совершенно очевидно, что между ее сыном и мной что‑ то есть. Она была так добра ко мне, но теперь, наверное, возненавидит.

– Простите, – говорю я.

Марианна снимает очки, кладет их на прилавок и, сощурившись, смотрит на меня:

– За что?

– Вам наверняка неприятно, что ваш сын попал в такую переделку.

– Ну конечно, это все несколько осложняет, но мы не можем выбирать, кого полюбим.

– Ох… ну он… это же… он не… – бормочу я.

– Может, он и не сказал ни слова, но я знаю моего сына. Я видела, как он на вас смотрит.

– Как? – Я ненавижу себя за то, что не могу не задать ей этого вопроса.

– Он готов убить за вас.

Я думаю о пистолете в голенище сапога Финна. О том, как он говорил, что готов на все, чтобы защитить от опасности мать и сестру. Тогда меня это заинтриговало, потому что не вязалось с обликом робкого сына книготорговца. Но сейчас это пугает меня. Закон менее суров к мужчинам, но за тяжкие преступления, вроде восстания против Братьев или убийства, полагается плавучая тюрьма.

– Я могу сама о себе позаботиться, и о своих сестрах тоже. Знаю, я совершила ошибку, но мои сестры важнее для меня всего на свете. Я все ради них сделаю.

– А вы яркая женщина, Кейт, – улыбается мне Марианна. – Такая сильная, и знающая, и…

– Знающая? – Я смеюсь, но в моем смехе нет ни капли веселья. – Вряд ли. Все оказалось совсем не так, как я думала. Я так зла на Маму… я понимаю, это ужасно, потому что она умерла и не может себя защитить, но у нее было от меня слишком много этих чертовых тайн! – Я с силой опускаю кулак на прилавок, и предплечье отзывается болью. – Она просит меня позаботиться о сестрах, а потом по рукам и ногам вяжет меня своими секретами!

Марианна перехватывает мой кулак прежде, чем я успеваю еще раз стукнуть им по прилавку.

– Анна была моей подругой, но она поручила вам очень серьезное дело. Слишком серьезное. Держать все это в тайне от Отца, от сестер… ото всех… такого никто не выдержит.

– Нет. Я справлюсь.

Я отхожу в сторону и смотрю в окно, на соседей, спешащих по своим делам. Им нет никакого дела до моих страданий.

– Но вы не должны справляться в одиночку, – мягко говорит Марианна. – Сильный человек силен еще и потому, что может попросить о помощи и поделиться своими бедами, а не прятать их ото всех.

Я глубоко вдыхаю и чувствую запах чернил, пергамента и пыли. Я делаю выдох. Она права. Я не знаю, как мне быть. И я не хочу быть пешкой в руках Сестер. Поэтому я и пришла сюда.

– Вы поможете мне? – тихо спрашиваю я. – Пожалуйста.

Марианна снова улыбается.

– Вы любите моего сына, Кейт? Вы хотите за него выйти?

Я киваю.

– Тогда давайте посмотрим, что можно сделать.

Она хлопает по соседней табуретке, приглашая меня присесть.

– Маура хочет вступить в Сестричество. Елена говорит, что Сестры могут причинить ей вред, чтоб только заполучить меня. Если мне придется отдать свою свободу за ее, я так и поступлю. А что еще делать? Они обещают оберегать Мауру и Тэсс, если я буду их слушаться.

Марианна хмурится.

– Откуда вы знаете, что они сдержат слово? Они могут нарушить его, стоит вам в чем‑ то им отказать. Неповиновение в Сестричестве карается так же строго, как у Братьев, Кейт. Почему, вы думаете, они позволили Братьям схватить Зару?

У меня перехватывает дыхание:

– Они могли спасти ее?

Лицо Марианны искажается, как от боли.

– Да. Но она довольно откровенно критиковала Сестричество. Она была не согласна с некоторыми их методами и очень ясно заявляла об этом. Поэтому‑ то она и уехала из монастыря и стала работать гувернанткой. Это дало ей толику свободы и возможность быть подле Анны. Не думаю, что Сестрам понравилось, когда две самых сильных ведьмы отказались продолжать играть в их игры.

– Я ценю и уважаю то, что пытаются сделать Сестры, но я не хочу стать орудием в их руках. – Я мотаю головой и прижимаю к груди отбитую руку. – И не хочу такой судьбы для своих сестер.

– А вы на самом деле хотите выйти за Финна? Не только для защиты от Сестер?

Я без колебаний встречаю ее взгляд:

– Никогда не была ни в чем так уверена.

Марианна кивает и трет переносицу, словно стараясь прогнать головную боль:

– В таком случае не попросите ли вы его спуститься? У меня есть одна идея, но, боюсь, нам обеим придется попотеть, чтобы добиться его согласия.

Я поднимаюсь по лестнице, заглядываю в жилую часть дома и вижу тесноватую, но уютную гостиную. В камине горит нежаркое пламя, на краю стола стоит стеклянная банка с хризантемами, у стула – корзинка со штопкой, и повсюду, куда ни посмотри, – книги, книги, книги. Доносящийся из кухни сильный запах жареной говядины заставляет мой живот возмущенно заурчать.

Финн сидит на диване. В его руках книга, но он смотрит не в нее, а в пол. Стоит мне войти, он вскакивает.

– Можно посмотреть, что ты читаешь? – спрашиваю я.

Он протягивает мне книгу; это коллекция очерков.

Колдовская сила бурлит во мне, щекочет мои нервы.

– Commuto, – говорю я.

Книга исчезает, и на ее месте возникает букет пушистых золотых хризантем.

– Я – ведьма, – говорю я.

Я устала стыдиться того, что я родилась женщиной и ведьмой. Благословение это или проклятие, но сейчас я сделала лучшее из всего, что могла сделать.

Я поднимаю глаза на Финна. Несмотря на все заверения Марианны, я ожидаю страха или агрессии, но вместо этого он берет цветы у меня из рук, изучает их со всех сторон, а потом издает изумленный свист:

– Это изумительно. И ты изумительна. Я никогда не видел… несмотря на все эти разговоры Братьев о колдовстве, я никогда не видел ничего подобного.

– Я могу кое‑ что еще, – поколебавшись, говорю я и сосредотачиваюсь на стоящей на столе чашке с чаем. – Agito!

Чашка перелетает через всю комнату ко мне в руки.

– Милостивый Боже, – шепчет Финн. – А что еще?

– Ментальная магия. Но я использовала ее, только чтобы уберечь сестер от неприятностей. – Я смотрю в его улыбающееся веснушчатое лицо. Я расскажу ему все, кроме того, что сделала с ним. И если мы действительно сможем быть вместе, я жизнь положу на то, чтобы загладить свою вину. – А ты… это тебя пугает?

– Нет. Я доверяю тебе, Кейт. – Он обнимает меня, и это получается у него одновременно страстно и нежно.

– Я хотела рассказать тебе раньше. Несколько недель назад, когда ты показал мне реестр и сказал, как собираешься защищать мать и сестру, я хотела рассказать тебе все. Я… я рада, что теперь ты знаешь.

Финн ухмыляется:

– А я‑ то как рад! Я люблю тебя. Всю, целиком. Вместе с твоим упрямством, ершистостью, отвагой и колдовской силой.

Я смеюсь, а на моих глазах выступают слезы благодарности.

– Ты любишь мое упрямство?

– И твой смех. И твой острый маленький подбородок. И твои великолепные волосы, – говорит он, заправляя мне за ухо непослушную прядь.

– Мои волосы не великолепны. Вот у Мауры… – Я обрываю себя. Я должна научиться принимать комплименты, не сравнивая себя с сестрами. – Я тоже тебя люблю. И хочу выйти за тебя замуж.

Финн отстраняется.

– Я бы тоже этого хотел больше всего на свете. Но я не понимаю, как… я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя защитить, но, если мы поженимся, Братья станут еще пристальнее к тебе присматриваться. Да и разговоры пойдут. Тебе нужно выйти за ровню.

– Не смей так говорить! Я буду горда войти в вашу семью. Ты и понятия не имеешь, как добра ко мне твоя матушка. Куда добрее, чем я заслуживаю.

Финн затыкает мне рот долгим, дурманящим поцелуем, мои руки обвиваются вокруг его шеи.

– Кажется, ее не очень‑ то беспокоит моя добродетель, раз она послала сюда тебя одну.

– Нет. На самом деле… – я на секундочку прерываюсь, чтобы восстановить дыхание и снова обнять его за талию, – на самом деле твоя матушка ждет нас внизу. Она сказала, что у нее есть мысль.

Марианна с покрасневшими глазами сидит за прилавком. Финн делает к ней беспокойное движение, но она лишь отмахивается:

– Это смерть одной мечты и рождение новой, – говорит она, крутя на пальце кольцо с рубином.

Мы с Финном стоим посреди магазина, и ряды стеллажей скрывают нас от любопытных глаз случайных прохожих, которые могли бы что‑ то увидеть через окно. Финн, держа мою руку, щурится на мать:

– Матушка, сейчас не время говорить загадками.

Она улыбается:

– Сегодня последний день книжной лавки Беластра. Это была славная лавка, но, вижу, пора ее закрывать.

– Что? Нет. – Финн отпускает мою руку и подается вперед. – Ты не можешь принять такое решение, не посоветовавшись со мной.

– Юридически, мой дорогой, вполне могу. Лавка – моя собственность, – ясным голосом говорит Марианна.

– Но почему сейчас? Какое отношение это имеет к… – Его лицо медленно озаряется пониманием. – Ты же это не всерьез?

– Я серьезна, как на кладбище, – заверяет Марианна. Она встает и похлопывает сына по плечу. – Можешь делать что тебе заблагорассудится, но книготорговцем ты больше не работаешь.

– Я не согласна, – говорю я, и голос мой звучит тускло.

Финн запускает руки в копну своих спутанных волос.

– Она хочет, чтобы я вступил в Братство. – Он снова поворачивается ко мне и прислоняется к прилавку. – Вчера поздно вечером опять приходил Брат Ишида, он подсластил предложение стать Братом Беластрой тем, что обещал мне место учителя латыни. То, которое раньше занимал твой отец. Они надеются, что я заменю Брата Эллиота в Совете.

– Нет, – трясу головой я. – Это… вы же любите вашу лавку, вы оба. Вы не можете расстаться с ней из‑ за меня.

– Мы уже вынесли лавку из уравнения, – напоминает нам Марианна. – К тому же для нас с Кларой будет гораздо безопаснее, если Финн станет членом Братства. Я далеко не слишком стара для тюрьмы, а Братья вряд ли скоро угомонятся. Если Финн окажется достаточно строг, чтобы запретить бизнес собственной матери, они наверняка придут в восторг. И уж никогда не заподозрят, что он женат на ведьме.

– Это правда, – говорит Финн. – На зарплату учителя я вполне смогу позволить себе жену. Это будет здорово, но…

– Ничего не хочу слышать! – прерываю я его. – Я вовсе не желаю, чтоб потом ты возненавидел себя за это. Это слишком. Тебе же придется арестовывать таких девушек, как я, вырывать их из семей и отправлять в Харвуд. И, Финн, вряд ли это будут настоящие ведьмы. А даже если и ведьмы, это все равно неправильно. И ты это знаешь.

Финн берет меня за руку.

– Конечно, это будет тяжело… да что там, просто ужасно. Но чтобы уберечь тебя от… – Его голос прерывается. – Ты жертвуешь собой, чтобы защитить сестер. Позволь мне сделать то же для тебя. Для нас.

Я прикусываю губу. Это чересчур. Я должна запретить ему это. Должна, но не могу.

– А что помешает Елене уже завтра увезти меня в Нью‑ Лондон? Не думаю, что она позволит мне остаться тут еще на два месяца, когда убедится, что я способна к ментальной магии, – говорю я.

– Братья очень серьезно относятся к церемонии оглашения, – говорит Марианна. – Это обязательство перед Господом, оно почти так же важно, как брачные обеты. Иногда какой‑ нибудь девушке шлея попадает под хвост, и она просит провести ее церемонию оглашения пораньше. Такое редко, но все же случается, а Братья так привыкли, что барышни до последнего тянут с оглашением, что охотно идут в таких случаях навстречу. – Она улыбается мне мрачной, решительной улыбкой. – Так что вы могли бы объявить о своей помолвке пораньше. Скажем – завтра?

– А если я действительно так важна, как говорят Сестры, они не захотят рисковать, привлекая ко мне внимание, и не заставят меня что‑ то менять. – Я поворачиваюсь к Финну и ищу его глаза. – Ты совершенно уверен?

Финн наклоняется и упирается своим лбом в мой. Его лицо заслоняет мне весь обзор, и я ничего, кроме него, не вижу.

– Да.

Я на минутку закрываю глаза, ища утешения в уверенности Финна, а потом поворачиваюсь к его матери:

– Марианна?

– Все родители хотят счастья своим детям. На самом деле… – Она снимает с пальца кольцо с рубином. – Возможно, ему пора перейти к вам. Это обручальное кольцо Ричарда.

– Но я не могу… – протестую я.

Но Финн берет кольцо из рук матери и взвешивает его на ладони. Он ловит мой взгляд. Его глаза – словно письмо, полное слов любви и нежности. Когда он начинает говорить, его голос звучит сипло:

– Ты выйдешь за меня, Кейт?

Я молчу, и вопрос повисает в воздухе. Я – настоящая я, а не та девушка, которой я хотела бы быть, – никогда не чувствовала себя так, как в этот миг. Такой любимой, такой значимой. Передо мной стоит выбор, и я должна его сделать.

– Да, – выдыхаю я.

Финн надевает маленький золотой ободок на мой безымянный палец. Я шевелю рукой, и рубин искрится, поймав солнечный луч. Финн наклоняется и, едва касаясь губами моих, выдыхает:

– Не могу дождаться, когда ты станешь моей женой.

– Кейт Беластра. – Я пробую это имя на вкус и, несмотря на торжественность момента, несмотря на то что знаю, каких жертв будет стоить Финну это решение, не могу сдержать улыбки. – Кэтрин Анна Белас…

Меня прерывает вопль. Он все звучит и звучит, завывая, пока волоски у меня на руках не встают дыбом.

Финн бросается к окну и выглядывает на улицу. Когда он поворачивается к нам, его глаза полны боли.

– Стражники опять забрали девушку, – говорит он.

Снова раздается женский крик, на этот раз он прерывается резким треском.

– Кто это? – бледнея, спрашивает Марианна.

Лицо Финна кривится; скоро ему тоже предстоит стать участником арестов.

– Бренна Эллиот.

Мое сердце сжимается:

– Я должна это видеть.

Марианна распахивает переднюю дверь, выходит на крыльцо и замирает, вцепившись в чугунные перила так, что костяшки ее пальцев белеют.

На противоположной стороне улицы на булыжной мостовой корчится Бренна. Солнечно‑ желтый подол ее платья под плащом забрызган грязью. На ее покрасневшей от слез щеке отчетливо белеет отпечаток ладони. На Бренну неуклюже надвигаются два стражника, и она, встав на четвереньки, пытается уползти от них в придорожную канаву.

Вокруг, конечно же, собралась толпа. Раздаются крики: «Ведьма! Ведьма! »; одни голоса высокие и возбужденные, другие – низкие, полные ненависти. Мальчишка бросает в Бренну камнем и попадает прямо в лоб. Кровь заливает ее лицо.

Один из стражников хватает Бренну за руку, и она кричит. Копна спутанных каштановых волос падает на окровавленное лицо. Охранник снова бьет Бренну, и она затихает.

Стражники подхватывают Бренну с двух сторон. Она дрожит, как молодое деревцо в грозу.

Вперед выходит Брат Ишида.

– Эта девушка безумна. Ее следует отправить обратно в Харвудскую богадельню.

Бренна раскачивается, тихонько поскуливая, будто раненый зверек.

– Нет! – Это бежит по улице Рори в своем ярко‑ красном платье. Она, видимо, так спешила, что даже не накинула плащ. – Бренна!

Саши подается вперед и тащит Рори в толпу.

Брат Ишида обращается к собравшимся:

– Мисс Эллиот верит, что может видеть будущее. Она самонадеянно полагает, что слабая женщина способна на то, что находится в руках Господа. По воле ее деда мы позволили ей вернуться в семью. Мы надеялись, что она исцелится, но, увы, наша снисходительность не была вознаграждена. Нашему сообществу пойдет на пользу, если мы отошлем эту несчастную душу обратно.

Развернувшись на каблуках, я возвращаюсь в лавку. Я не могу больше этого видеть.

Финн заходит следом, прикрывает дверь и отводит меня за первый ряд стеллажей, чтобы обнять. Мои глаза сухи, но ужас от увиденного заставляет меня дрожать.

– Ты в безопасности, – снова и снова говорит Финн, поглаживая мне спину, – в безопасности. Я никогда не позволю им сделать с тобой такое.

И я не могу понять, кого из нас он успокаивает.

Уже третий час, а я только покидаю книжную лавку. На встречу с Еленой я наверняка опоздаю. Извинившись перед Джоном за задержку, я по дороге повторяю про себя план, который разработали мы с Марианной. Дома я расскажу о том, как арестовали Бренну, как это было ужасно, и как я теперь подавлена. Это будет совсем нетрудно, и у меня появится предлог, чтобы уклониться от занятия с Еленой. Неважно, насколько та предана Сестричеству. Ей в любом случае вряд ли захочется, чтобы напуганная, растерянная ведьма манипулировала с ее памятью. Я пообещаю, что мы займемся ментальной магией завтра после церкви.

В церкви я объявлю о своей помолвке с новым кандидатом в члены Братства Финном Беластрой, и заставлять меня присоединиться к Сестричеству станет слишком поздно.

А сегодня, успокоив Елену, я поговорю с Маурой и Тэсс. Я расскажу им о пророчестве, покажу Мамин дневник и письмо. Конечно, сестрички придут в ярость от того, что я молчала так долго, но прочтут Мамино предупреждение и все поймут. Должны понять. Маура может не поверить мне, но Маму она должна послушаться. Ей станет ясно, что членам Сестричества дела нет до наших интересов, и поэтому нам надо всем вместе остаться здесь, в Чатэме, чтобы оберегать друг друга. Новость о Финне я приберегу на сладкое. Надеюсь, сестры порадуются за меня.

Когда экипаж сворачивает на подъездную аллею, я чувствую радостное волнение. Вот он, дом, – белый, с двускатной крышей, окруженный уже почти облетевшими кленами. Родной дом. Мне хочется взять с земли пригоршню грязи и поцеловать ее. Мне не надо уезжать отсюда. Во всяком случае пока.

Я спешу в розарий, чтобы объясниться с Еленой.

Только вот ее там нет.

Проклятие! Я захожу в дом. Гостиная пуста. Тэсс читает в отцовском кабинете. Я поднимаюсь наверх, в Еленину комнату, но и там никого нет. В кои‑ то веки мне понадобилась наша гувернантка, и вот, пожалуйста – она как сквозь землю провалилась. В раздражении я без стука захожу в спальню Мауры.

– Маура, ты не знаешь…

Я замираю, ошеломленная. Маура и Елена сидят рядышком на деревянном подоконнике. Розовая юбка Елены пенится кружевами и шелком возле кремовой юбки Мауры. Ладонь сестры лежит на Елениной щеке, а ее губы касаются губ нашей гувернантки.

– Маура, мне нужно с тобой поговорить.