Джессика Спотсвуд 11 страница

К тому времени, когда Пол спасает меня из толпы, у меня уже щеки болят от улыбок. Он пристраивает мою ладонь на свою согнутую руку, и мы с ним выходим на лужайку перед церковью. Нас провожает множество глаз; соседи перешептываются нам вслед.

– Что за давка! Миледи, могу ли я проводить вас домой? – спрашивает он.

– Спасибо, но Саши и Рори ждут меня к чаю.

Они уже вышли из церкви; Рори подмигивает мне, а Саши обещает, что они немедленно пошлют горничную раздобыть самое свежее печенье.

– Я думал, миссис Ишида устраивает чаепития по средам.

– Да, мы собираемся к Рори… погоди, как, ради всего святого, ты это запомнил? – Я смеюсь, придерживая юбку и стараясь не топтаться по цветам.

– Я приезжал к тебе в среду, а тебя не было дома. Лили сказала мне, где ты, вот я и запомнил. У меня великолепная память на все, что касается моей любимой девушки, – улыбается Пол.

Он сбрил бороду; его щеки и кончик носа покраснели, словно он много времени проводит на воздухе.

– Чего загляделась? – низким голосом спрашивает он.

Теперь его лицо вновь кажется мне хорошо знакомым – это опять лицо того паренька, товарища моих детских игр.

– Ты загорел.

– Чинил конюшню, – говорит он, – и строил сарай за домом. Ты бы мои плечи видела, они красные как рак, и костюм их чертовски натирает.

Я восхищенно смотрю на его широкие плечи. Его губы дергаются, словно он догадался, о чем я думаю.

– А еще я побрился, – показывает он.

– Я заметила. Мне нравится, когда ты чисто выбрит, – говорю я и сразу же понимаю, как собственнически это звучит.

– Ну я же понимаю, что борода щекочется, – ухмыляется он; до меня доходит, что он имеет в виду, и я, сконфузившись, вперяю взор в хризантемы. Какие они, поцелуи Пола? Отличаются ли от поцелуев Финна? Наверно, у Пола больше опыта, но я все равно не могу себе представить ничего более приятного, чем тот поцелуй в чулане. Вспоминая губы Финна на моих губах, его руки у меня на талии, я ощущаю волнение и тревогу.

– Кейт, – говорит Пол, понижая голос, – а ты покраснела.

Его устремленные на меня зеленые глаза полны – вожделения? Любви?

– Я… мне надо идти, – мямлю я. Со мной, наверно, что‑ то не то, если я за два дня успела подумать о поцелуях двух разных мужчин.

– Могу я проводить тебя до Эллиотов? – спрашивает он.

– Нет, спасибо. Тут недалеко. – Я подбираю свою синюю юбку и быстро пробираюсь через толпу. Когда я уже собираюсь свернуть на Оксфорд‑ стрит, волоски у меня на загривке вдруг становятся дыбом. Запнувшись, я окидываю взглядом оставшуюся позади лужайку.

В тот же миг мои глаза встречаются с глазами Финна. Он разговаривает с Мэтью Колльером под красным кленом. Его волосы просто невероятно взъерошены.

Он не улыбнулся и вообще ничего не сделал. Мое сердце сжимается. Неужели я стерла наш поцелуй?

Или он все прекрасно помнит и теперь сожалеет об этом оттого, что я у него на глазах флиртовала с Полом?

В четырех кварталах от церкви, в переулке, полном ветхих домов, во дворе дома Эллиотов стоит Саши Ишида и крутит в руках красную розу. Рори сидит на металлической кованой калитке, покачиваясь взад‑ вперед, и хихикает.

– Вот кого мы ждали! – восклицает Саши. – Кейт Кэхилл!

– Мы боялись, что вы передумаете, – Рори спрыгивает с ворот. – Мы же слышали, что вы известная смутьянка.

Мои ноги будто примерзают к тротуару. Я колдовала и лгала. Я читала запрещенные книги. Я поцеловала мужчину, и мне это понравилось. Но ведь Саши Ишида не может об этом знать, правда же?

Ее проницательный взгляд беспокоит меня больше, чем все Братья, вместе взятые. Дурачить ее отца довольно легко, но Саши смотрит на меня так, будто прозревает все мои скрытые мысли и все тайны моего далекого от совершенства сердечка.

Рори открывает мне калитку. Я запинаюсь, и она смеется – резко, тревожаще. Я не могу не заметить, как похожи ее глаза на глаза ее кузины Бренны. Они не такие пустые, нет, но с ними тоже что‑ то не так.

Я прохожу во двор, заросший бурьяном и одуванчиками.

– Нам надо поговорить, мисс Кэхилл, – говорит Саши. – Ах! – вдруг восклицает она, корчит рожицу и роняет розу на землю. На ее указательном пальце выступает капелька крови.

Рори, наморщив нос, отклоняется:

– Брр!

– Не будь таким ребенком, – огрызается Саши.

Я жду, что она достанет носовой платок, но вместо этого она просто сжимает пальцы в кулак и через миг разжимает их.

Крови нет. Нет даже следа от укола. Невозможно даже предположить, что там только что была ранка.

Саши просто немножко поколдовала.

Прямо тут, посреди двора. На глазах у меня и у Рори.

Выходит, она исцелила себя? Я никогда ничего не слышала о такой магии.

Саши улыбается. В своем розовом платье, расшитом воланами и кружевами, она хорошенькая, как картинка.

– Как я и говорила, мисс Кэхилл, пришла пора нам с вами поговорить. Я подозреваю, что у нас больше общего, чем мы думали раньше.

Я тихонько подхожу ближе.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

Саши Ишида – ведьма? Притом что ее отец – глава Совета? Это невозможно.

Но других объяснений тому, что я только что увидела, просто нет.

– Матушка Рори хворает, и мы будем тут все равно что одни, – объясняет Саши, поднимаясь на крыльцо. Я следую за ней.

При ближайшем рассмотрении дом Эллиотов оказывается еще более ветхим, чем кажется с улицы. Синяя краска на оконных рамах потрескалась и шелушится. Некоторые ступеньки крыльца сломаны; я ощущаю, как они прогибаются под ногами, и проникаюсь состраданием к Рори.

Тем не менее самая популярная барышня городка заходит в этот дом, как в свой, без стука, и непринужденно вешает плащ на крючок. Гостиная Эллиотов вовсе не такая роскошная и фешенебельная, как у миссис Ишида. Здесь чисто, но убого: ковры местами протерлись до дыр, а поблекшие полосатые обои давно вышли из моды. И несмотря на все это, тут уютно.

Саши садится в массивное кресло коричневой кожи, я устраиваюсь напротив нее. Она звонит горничной и распоряжается принести чай и печенье, а Рори тем временем переставляет вещи, порхая по комнате, будто яркая, беспокойная желтая бабочка.

Я еще не пришла в себя. Саши всегда казалась такой правильной, а Брат Ишида – самый усердный борец за строгость нравов в нашем городе. Трудно себе представить, что под самым его носом расцвела махровым цветом магия.

– Мы наблюдали за тобой, – наконец говорит Саши.

Я вскакиваю, испугавшись, что в комнату сейчас ворвутся люди в темных плащах.

– Мы с Рори, – поясняет она. – Господи, ну ты и нервная. Садись.

Потрескавшееся кожаное кресло за моей спиной устремляется вперед и поддает мне под коленки.

Она передвинула кресло. Оно было в футе от меня. Она сдвинула его.

Я не сажусь. Я делаю шаг вперед и нависаю над ней:

– Как ты это сделала?

Она не выглядит испуганной.

– А ты как думаешь? Колдовством.

Мама никогда не учила меня передвигать предметы. И лечить порезы и царапины. Или, раз уж на то пошло, выколдовывать вещи из ниоткуда, как у меня вышло с овцой и с перьями.

Я начинаю думать, что Мама не научила меня очень многим вещам.

И вот теперь я тут, в этой комнате, с другой ведьмой, которой довелось родиться дочерью самого влиятельного человека городка и которая явно опередила меня по части колдовства.

– Кейт, не трать зря мое время. – Саши встряхивает темными блестящими волосами. – Я не шпионю для своего отца. Ты ведь именно этого боишься?

Я вспыхиваю:

– А чего мне бояться? Что, по‑ твоему, ты можешь обо мне рассказать?

– Ладно, хватит. Нам обеим выгодна обоюдная честность. Я – ведьма. И у меня есть сильные подозрения, что ты – тоже.

Я складываю руки, стараясь казаться беззаботной:

– Ради бога, откуда такая идея?

– Несколько недель назад в церкви Рори наступила на подол твоей сестричке Мауре. Я шла сразу за ней, слышала треск и видела прореху на корсете, но через миг все исчезло. Как по волшебству. И то, как она резко повернулась и посмотрела на тебя… – Саши смеется. Маура действительно посмотрела тогда на меня – возможно, потому, что боялась, как бы я не прикончила Тэсс за колдовство в церкви. – Она знала, что это твоих рук дело, так ведь? И потом, твоя крестная была ведьмой; я слышала, что тебе рассказывала маменька. Ну а сложить два и два нетрудно. Если у девочки крестная ведьма, предполагается, что девочка тоже станет ведьмой. – Саши триумфально улыбается, а Рори переводит взгляд с нее на меня и обратно, словно мы играем в теннис.

Я вздергиваю подбородок:

– А что, если ты ошиблась?

– Тогда мое слово будет против твоего, а мой папенька – глава Совета, – ухмыляется Саши. – Но если бы я ошиблась, ты бы уже сто раз упала в обморок, или вопила бы, как резаная, или вообще сбежала бы, верно? Именно так ведут себя хорошие девочки.

Она права.

Саши Ишида вовсе не пустоголовая тупица. Она куда коварнее, чем я могла предположить.

Я впечатлена.

Горничная приносит на серебряном подносе чайник чая и черничное печенье.

– Спасибо, Элизабет, я разолью, – говорит Саши.

Я молчу, выжидая, пока горничная уйдет, но даже потом понижаю голос до шепота:

– Ладно. Допустим, ты права. Что, если я… то, что ты сказала?

Саши протягивает мне чай – как я люблю, без молока. Ручку чашки окружает паутина крохотных трещинок.

– Тогда мы могли бы объединить наши познания. Я слышала, ты навещала книжную лавку? Всем известно, что там есть книги по колдовству – и по истории ведьм тоже. Мой папенька так и не смог до них добраться, но, конечно же, они существуют, и я хочу знать, что в них написано. Миссис Беластра никогда мне их не даст, а вот тебе – может.

Глядя на Саши поверх своей чашки, я отпиваю глоток.

– Ты ведь никому не сказала о своих подозрениях, правда?

– Нет, конечно, и не скажу. Честно, – обещает Саши.

– То есть ты не пытаешься меня шантажировать?

Саши с грохотом ставит чашку на стол:

– Нет! От меня, знаешь ли, тоже будет польза. Папенька мне доверяет. Он думает, что мы с Рори просто глупенькие маленькие девочки. Я понимаю, ты так редко выходишь из дому, потому что боишься разоблачения, но это, наверно, до одури скучно. Я могу сделать тебя второй по популярности девушкой в городе. Или третьей, после Рори, – она закатывает глаза, чтобы продемонстрировать, как мало ее занимают городские барышни с их ограниченными возможностями. – Если ты станешь моей лучшей подругой, папенька никогда тебя не заподозрит.

Я смотрю на грызущую печенье Рори; она повытаскивала из прически шпильки, и ее черные волосы мягкими волнами падают ей на плечи. Почему мы разговариваем при ней?

– Нет, – сурово говорит Саши, выбивая из рук Рори какую‑ то маленькую бутылочку. Та катится по палисандровому чайному столику. – Ты что, хочешь стать, как она, раз собралась пить средь бела дня?

Рори опускается на диван.

– Нет, – говорит она жалобно, – но я так не хочу всего этого!

Тут до меня доходит.

– Но ты‑ то ведь не ведьма?

– Почему нет? – Рори стискивает челюсти, отчего ее неправильный прикус становится заметнее, и вперяет взор в бутылочку. – Evanesco, – говорит Рори, и бутылочка исчезает.

– Отличная работа, – хвалит ее Саши.

Без сомнения, это самый невероятный день в моей жизни.

А мне‑ то казалось, что мы с сестрами – единственные ведьмы в городке.

– Выпивка притупляет колдовскую силу, – объясняет Рори, – и я перестаю постоянно ее чувствовать.

– Проблема в том, что ты и все остальное тоже чувствовать перестаешь, – говорит Саши, – а тебе соображать надо. Брат Уинфилд спит и видит, как бы придумать причину, чтобы запретить Нильсу с тобой встречаться.

Рори шлепается на диван, пнув при этом свои пышные желтые юбки; на потертый ковер сыплются крошки.

– А мне‑ то что до этого?

– Нильс нам нужен. С ним ты выглядишь приличной, респектабельной барышней, – терпеливо объясняет Саши, несомненно, далеко не в первый раз. Таким же тоном я порой говорю с Тэсс и с Маурой.

Я думаю о том, как Рори обычно улыбается Нильсу, как старается коснуться его.

– Так это все просто игра на публику? А на самом деле ты не влюблена в него?

Рори смеется своим немелодичным лающим смехом:

– Господи, конечно, нет. Он глуп как пробка. Зато красавчик, правда же?

Я хмурюсь, и Саши бросает мне тяжелый взгляд:

– О, а ты, наверно, никогда не лгала, чтобы сохранить свою тайну? И никого не использовала, наверно?

Она права. Я так поступала и поступлю так снова.

– Ладно, – говорю я, – вы правы. Я ведьма.

Говорить такие слова вслух опасно. Они слишком важны.

Саши улыбается:

– Тогда докажи.

Это вызов, а я не из тех, кто уклоняется от вызовов. Ни в те времена, когда Пол подбивал меня забраться на яблоню или пройти по ограде свинарника, ни сейчас.

Я смотрю на лесной пейзаж, выгравированный на чайном столике, на то место, откуда исчезла бутылочка Рори. Я чувствую разлитое над этим местом волшебство, оно так и мерцает в воздухе. Мы с моими сестрами примерно равны по силе, поэтому мне трудно развеивать их чары. Но, наверно, это легче сделать с колдовством более слабой ведьмы – а Рори, несомненно, слабее меня. Я мысленно отталкиваю ее заклинание, оно трескается, и я снова вижу бутылочку с золотисто‑ коричневым ликером. «Commute», – думаю я. Но на столе по‑ прежнему всего лишь бутылка. Я делаю глубокий вдох. Мое колдовство, в лучшем случае, неубедительно.

– Забудь обо всем постороннем и сосредоточься, – говорит Саши.

Я смотрю на нее, ожидая увидеть выражение презрения на ее лице, но Саши улыбается, словно желает мне удачи. Мама никогда не смотрела на меня так, когда мы с ней практиковались. Все, связанное с колдовством, причиняло ей страдания.

Саши права. Финн – пророчество – Елена – новость, что мы с сестрами, оказывается, не единственные ведьмы в городе, – все это вертелось у меня в голове, отвлекая внимание. Я снова глубоко вдыхаю, наполняю свой разум одним‑ единственным намерением и снова и снова повторяю: «Commuto», – четко и ясно.

И вот на месте бутылки появляется воробушек с коричневыми перьями и белой грудкой. Рори, вскрикнув, вскакивает со своего места.

– Я знала! – Саши торжествующе воздевает руки. – Хорошая работа, Кейт.

– Ничего хорошего, наоборот, ужасно, – протестует Рори. – Птицы разносят болезни.

– Настоящие птицы – да. – Саши отдергивает тяжелые бархатные занавески, распахивает окно, и в комнату врывается холодный воздух улицы.

«Avolo», – говорит она, и воробей, захлопав крылышками, улетает.

– Показуха, – дрожа, ворчит Рори. – И где теперь мой бренди?

Саши смотрит на меня, ее глаза искрятся:

– Поищем в кустах?

– Сколько времени ты уже тренируешься? – спрашивает Рори. Она скидывает туфли и вытягивается на диване, словно мы давние близкие приятельницы и не нуждаемся ни в каких церемониях.

– С одиннадцати лет.

На них это явно производит впечатление; я не уточняю, что почти не практикуюсь в колдовстве с тех пор, как не стало Мамы. Все чары, которые я могу сплести в свои шестнадцать лет, я освоила еще до тринадцати.

– А у меня в тринадцать началось, – говорит Саши. – Во время обеда папенька так яростно распространялся насчет распутности, органически присущей всем женщинам, что я страшно разозлилась, и это пробудило мою колдовскую силу. Я разбила тогда все три зеркала и музыкальную шкатулку, которую Реньиро прислал мне из Нью‑ Лондона. Потом целую неделю соображала, как все это починить, и все это время мне пришлось выдумывать причины, чтобы не пускать горничных в свою комнату. Я не могла допустить, чтоб папенька думал, будто его маленькая дочурка может вспылить.

Когда я впервые начала колдовать, мне было одиннадцать, Мауре едва исполнилось десять, а Тэсс – семь. Стоял дождливый летний день, Пола не было. Мне надоело сидеть в четырех стенах, и я уговорила сестер выйти во двор и поиграть со мной. Мы рисовали мелками на каменных плитах, и нас со всех сторон окружал запах роз и свежескошенной травы.

Мы с Маурой поссорились из‑ за того, что я нечаянно размазала ее рисунок. Маура толкнула меня, и я врезалась в Тэсс, которая упала, порвала чулки и разодрала коленки. Маура сказала, что это я во всем виновата, и что она пойдет и все расскажет Маме, а Тэсс просто сидела рядом с трясущимися губами и окровавленными коленями. Я была так зла на Мауру, что мне хотелось хорошенько тряхнуть ее, чтобы она разревелась, а ее платье порвалось и измазалось кровью пополам с мелом.

Я чувствовала, как во мне все выше и выше поднимается горячая волна гнева. Что‑ то взорвалось внутри меня и выплеснулось на кончики пальцев. Зеленое платье Мауры треснуло. По юбке пошли белые меловые полосы, брызнула кровь. Вначале я подумала, что все происходит только в моем воображении, но потом глаза Тэсс расширились, а Маура начала кричать, и я поняла, что они тоже это видят. Я попыталась подкупить их обещанием интересных историй и сластей. Я не слишком‑ то прислушивалась к проповедям Братьев, но о ведьмах кое‑ что знала. Я считала, что их магия возникла, когда Персефона вышла замуж за дьявола, поэтому все ведьмы рождаются дурными и грешными.

– Твоя мать была ведьмой? – Рори закинула руки за голову, дотянувшись до пола кончиками пальцев.

Я нервно тереблю юбку.

– Да. Была.

– А твои сестры? – спрашивает Саши.

– Нет, хотя могли бы, – быстро отвечаю я. Братья уже не могут причинить зло Маме, но сестры – это другое дело. – Из нас троих ведьма только я.

– Тогда тебе повезло, что мы тебя нашли, – хитро улыбается Саши. – Мой дар достался мне по отцовской линии. Он не любит, когда об этом говорят, но его прабабушка была ведьмой.

– А в кого я такая, совершенно неизвестно, – говорит Рори. – Но уж всяко не в матушку.

– В тебе ничего нет от нее, – говорит Саши, поглаживая темные волосы Рори, – ты гораздо сильнее.

Рори сбрасывает ее руку, и Саши вздыхает. У меня создается впечатление, что и этот разговор происходит далеко не в первый раз.

– Кейт, а что ты можешь, кроме иллюзий? – спрашивает Саши.

– Это все, насколько мне известно. Перед смертью Мама научила меня только нескольким заклинаниям. – Я беру черничное печеньице. Неважно, милая там Саши или нет, я ни за что не рассажу ей о ментальной магии.

– Передвигать предметы гораздо сложнее. На это нужно больше энергии, чем на иллюзии. – Чайная чашка Саши поднимается на несколько дюймов над столом, а потом аккуратно возвращается на свое место, прямиком на синее блюдечко.

– Это не так легко, как кажется. Предметы… ну, они не всегда двигаются, когда я этого хочу, – добавляет Рори.

Саши искоса смотрит на Рори.

– Если ты не будешь пить, то…

– Agito, – перебивает ее Рори; толстая Библия в кожаном переплете срывается с книжной полки и летит по комнате прямо в голову Саши.

– Desino, – парирует Саши, и книга, не причинив вреда, падает на пол. – Очень хорошо, Рори.

– Хватит читать мне лекции, пусть лучше Кейт попробует.

– Я? Здесь? – Я бросаю нервный взгляд в сторону коридора.

Если не считать воробья и перья, я никогда не колдовала перед кем‑ то, кроме Мамы, Мауры и Тэсс. Я смущаюсь, будто Рори предложила мне раздеться.

– Это безопасно. Элизабет ушла на рынок, а мать Рори не спустится до ужина, – говорит Саши, указывая глазами на потолок.

Но это же совсем новое для меня заклинание! Кто знает, что может пойти не так?

– Если ты что‑ то тут разобьешь или поломаешь, никто не обратит внимания, – говорит с дивана Рори. – Мать никогда не замечает, если у нас пропадают блюдца.

– Все, что от тебя требуется, – это выбрать объект и сосредоточиться на том, что ты хочешь с ним сделать. Обязательно точно определи конечное местоположение предмета; если ты отвлечешься, он может оказаться где‑ нибудь еще, – инструктирует меня Саши. – Лучше всего использовать заклинание agito, хотя я иногда прибегаю к avolo, если хочу, чтобы предметы двигались побыстрее. Ну а чтобы остановить движение, используй desino.

Уж на что я слаба в языках, и то понимаю, что это латынь. Я ставлю чашку:

– Agito? – Чашка не шевелится. Я пробую снова, более напористо, представляя, как она сдвинется на три дюйма вправо. – Agito!

Снова ничего. На меня накатывает разочарование.

Чувствуя, как краснеют щеки, поднимаю взгляд на Саши.

– Я не могу этого сделать.

Саши только смеется.

– Ты же не рассчитываешь стать мастером заклинаний за пару минут? Понаблюдай немножко за нами.

Рори садится, и они вдвоем заставляют предметы летать по комнате. Летят книги, подушки, комнатные туфли Рори, сахарница. Рори вытягивает из волос Саши шпильки; в следующее мгновение диван вместе с визжащей Рори на несколько футов отрывается от пола. Они забавляются с магией так, как никогда не забавлялась я. Колдовство выглядит у них веселым развлечением.

Оказывается, все может быть совсем по‑ другому. Все дело в том, что я совсем другая.

Мама говорила очень четко: магия – это не то, с чем можно шутить. Ведьмовство – не подарок и не повод гордиться. Это бремя, и бремя тяжкое; чтобы обезопасить себя, мы должны научиться как следует с ним управляться.

Каково было бы осваивать колдовство без этих ее предупреждений, без бесконечных страхов и тревог, которыми были пропитаны все наши занятия? Может быть, тогда проповеди Братьев не заставляли бы меня до сих пор страдать от чувства вины?

– Попробуй, – говорит Саши, и я пробую.

Чашка многообещающе звенит, и Саши с Рори оставляют свое занятие, переключившись на меня. Я делаю еще одну попытку. На этот раз чашка быстро сдвигается в сторону.

Рори засовывает пальцы в рот и издает пронзительный свист.

– Отлично! Мне понадобилось несколько недель, чтобы этому научиться.

– Мне тоже. Ты просто удивительная, – заявляет Саши. – У тебя настоящий талант к этому типу колдовства.

Я с подозрением смотрю на нее, но она вовсе не издевается. Она действительно считает, что я хороша. Господи, как же я недооценивала этих девчонок!

Спустя полтора часа я усаживаюсь в наш экипаж. Саши и Рори стоят в воротах, машут и обещают прийти во вторник к нам на чай. Экипаж подскакивает и грохочет по мостовой, но я так устала, что задремываю. Я чувствую себя такой разбитой, что еле дышу; ноют виски, и ноги будто свинцовые. Может быть, Мама именно поэтому не учила нас передвигать предметы колдовством? Ждала, когда мы станем старше и сильнее?

Однако она ведь знала, что умирает. Если она беспокоилась о нас, то должна была постараться научить нас всему, на что мы способны. Почему она не захотела, чтобы мы стали настолько сильны, насколько это вообще возможно?

Потому что она считала, что это дурно, робко предположил мой внутренний голос, и я немедленно с ним согласилась. Она хотела, чтоб мы были нормальными, обычными девочками. И чтобы нам ничто не угрожало.

Но это не так. Когда я смотрела на Саши и Рори, то удивлялась, какие они свободные и бесстрашные. Возможно, Маура права. Я следовала Маминому примеру просто потому, что другого у меня не было. Я думала защитить нас, спрятав от мира наши колдовские возможности; я сердилась на магию за то, что из‑ за нее мы в опасности. Возможно, я шла не тем путем. Господь знает, что сейчас мы больше, чем когда‑ либо, нуждаемся в защите. А значит, нужно защищаться всеми доступными нам способами.

Джон останавливает экипаж перед главным входом и помогает мне сойти. Я не иду в дом, решив вместо этого прогуляться по саду. Я просто обязана извиниться перед сестрами: мне следовало учить их, а не мешать учебе. И следить за тем, чтоб мы вели респектабельную жизнь: хорошо одевались и ладили с соседями.

С этим нам может помочь Елена – и еще Саши. И тогда – приняв все меры безопасности – мы сможем разучивать новые чары.

В любом случае мы больше не одиноки. Теперь у нас есть Саши и Рори. И Елена, за спиной которой стоит Сестричество. От этих мыслей мне становится удивительно хорошо и спокойно.

Я прогуливаюсь и размышляю. Меня несколько смущают извинения – ненавижу признавать себя неправой, – но в целом план хорош. Мы будем развиваться, двигаться вперед. Возможно, если я позволю Елене научить нас чарам исцеления и перемещения, она сообщит Сестрам, как мы стараемся, и те будут довольны нашим развитием. Это не решит всех проблем, но даст мне время, и я смогу побольше разузнать о пророчестве. А также о том, можно ли доверять Сестрам.

И тут у меня вытягивается лицо: времени, чтобы что‑ то выяснить, у меня почти нет. Солнышко в начале октября еще пригревает, и по ярко‑ синему небу бегут белые пушистые облачка, однако ноябрь уже не за горами. Если в самое ближайшее время я не приму решения, за дело возьмутся Братья.

Я так погрузилась в свои мысли, что не замечаю бабочек, пока они не подлетают к самому моему лицу. Голубые бабочки с золотой каймой по краю крыла. Розовые бабочки с оранжевыми крапинками. Бабочки с тигровыми полосками и топазовыми глазками. Я никогда не видела ничего подобного. Я застываю, пораженная. А бабочки, стайка за стайкой, все летят из розария.

Я слышу переливчатый смех и спешу вперед. Это Маура. Ее обворожительный смех я никогда ни с чем не спутаю. Но раз бабочки летят… откуда она узнала чары передвижения?

Я скольжу вдоль высокой живой изгороди, надеясь застичь ее врасплох и удивить.

Однако удивляться приходится мне.

На нашей скамье сидит Елена Робишо, сжимая губами тонюсенькую сигаретку и пуская дым колечками. Взлетев, каждое колечко превращается в бабочку, которая устремляется вслед за остальными.

А Маура… Маура в одном из своих старых платьев растянулась на траве, ее рыжие волосы сияют на солнце, и она с обожанием взирает на Елену.

Елена поднимает глаза.

– Здравствуйте, Кейт. – Она выпускает еще одно дымовое колечко, и оно превращается в бабочку с бархатистыми рубиново‑ красными крыльями. – Мы с Маурой как раз изучаем чары перемещения. Не желаете ли присоединиться?

Меня захлестывает гнев. Несмотря на все эти разговоры о дружбе, мне не нравится эта женщина. Я не доверяю ей в том, что касается Мауры. Когда мы были совсем малютками, Маура только на меня смотрела такими глазами. Лишь я была той, за кем она всегда шла, в чьих безумных замыслах неизменно участвовала.

У ног Елены лежит коричневая книга с белыми буквами. Отринув все остальное, я сосредотачиваюсь на ней, не позволяя себе даже помыслить о неудаче.

– Agito.

Когда мы тренировались у Эллиотов, мой разум воздействовал на чашку аккуратно, почти нежно. Но в импульсе, который я сейчас послала книге, ничего нежного не было.

Со свистом рассекая воздух, книга промчалась по саду и упала у подножия статуи Афины – именно туда, куда я запланировала.

– Кейт! – задыхается Маура. – Где ты этому научилась?

Я делаю шаг и оказываюсь посреди розария.

– Елена, я хотела бы поговорить со своей сестрой. Наедине.

– У нас урок, – приподнимаясь на локтях, высокомерно говорит Маура. – А ты нас прервала.

– Очень мило! – Я машу рукой в направлении полускрытого за высоким кустарником дома. – Сильно сомневаюсь, что Отец нанял ее учить нас именно этому.

– Я и не подозревала, что вы владеете чарами перемещения, – говорит Елена.

– И я тоже, – ворчит Маура, отряхивая свою бледно‑ желтую юбку.

– Ох, я вас умоляю, я только сегодня их выучила.

Это правда. Но мне все равно немного стыдно, ведь я скрываю от сестры другие важные вещи. Это и моя ментальная магия, и пророчество, и письмо от Зары, и поцелуй Финна. Я разозлилась на нее за тайный урок колдовства с Еленой, но, думаю, если она узнает мои секреты, ее ярость будет раз в десять сильнее.

– Врешь ты все! – задыхается Маура, уперев руки в боки. – Я весь день пробую и даже пошевелить ничего не смогла!

Вздохнув, я нагибаюсь выдернуть парочку сорняков (когда только вырасти успели! ) и говорю:

– Ну иногда мне удается что‑ то вбить в свою тупую голову.

– Вообще‑ то вы научились им довольно быстро, – задумчиво говорит Елена, и у меня внутри все падает. Зачем только мне понадобилось хвастаться?

– Все, что ты собираешься мне сказать, можно говорить при Елене. Она хочет нам помочь, – настойчиво говорит Маура, сорвав розовую розу и заложив ее за ухо.

Я глубоко вздыхаю.

– Это она так говорит.

Елена хмурится:

– Если вы прекратите наконец ребячиться и признаете, что… – Она вдруг обрывает себя и проводит рукой по волосам. – Нет. Вы правы. Вам действительно нужно поговорить. Я буду у себя.

Мы с Маурой провожаем взглядами ее элегантную фигурку. Когда шелест темных юбок Елены затихает, я начинаю чувствовать себя так, словно совершила какую‑ то гадость.

– Да что с тобой? – напористо спрашивает Маура.

– Она посторонняя! Чужая! И ты рассказала ей о нас!

Маура не отвечает. Стуча каблуками по булыжникам, словно у меня вдруг выросли копыта, я подхожу к ней вплотную:

– Рассказала ведь?

Маура складывает руки на груди:

– А что, если и так? Я что, должна была спросить у тебя разрешения?