Джессика Спотсвуд 10 страница

Я так сжимаю кулаки, что ногти впиваются в ладони:

– Этого не может быть.

– Оракулы никогда не ошибались. Вы можете почитать о других пророчествах в…

– Мне нет дела до других пророчеств! – Я резко встаю, и мой стул падает на пол. – Это… оно не может быть о нас. Где‑ то должны быть еще три сестры, которые… которые могут… – Даже сейчас я не могу заставить себя произнести это вслух. Чего там вслух, я даже себе не могу в этом признаться.

– Одна из вас обладает ментальной магией? – спрашивает Марианна.

Я молча разглядываю красный тканый ковер под столом, и она принимает мое молчание за признание.

– Милостивый Боже, – выдыхает она.

– Но неужели это означает, что мы – те самые сестры? Разве это абсолютно точно? Может, есть и другие, кто…

Марианна кладет руку мне на плечо.

– Я так не думаю. Даже если не учитывать то, что вы – три ведьмы в одном поколении, хотя я никогда о таком не слышала. Такого, кажется, не бывало даже в старое время. – Она имеет в виду, до Террора. – А сейчас… вы все прочли сами. Все жрицы были убиты, и на ведьм шла настоящая охота. Некоторые ведьмы приняли решение не вступать в брак и не заводить детей. А у тех, кто становился матерями, способность к магии обычно наследовала только одна дочь. Три ведьмы в одном поколении – это очень ценно.

– Ценно? – задыхаюсь я. – Это не ценно, это ужасно.

– Я знаю, что вы не просили о такой ответственности, но у вас есть возможность изменить ход истории. Снова вернуть женщинам власть. Анна рассказывала вам что‑ нибудь еще?

– Вы имеете в виду, говорила ли она мне, как быть? Как сберечь Тэсс и Мауру? Или еще что‑ нибудь полезное? – Я ссутуливаюсь меж рядами книжных стеллажей. – Нет. Скоро моя церемония оглашения жениха, и я не знаю, как мне быть. Полагаю, мне следует выйти замуж.

Марианна испускает глубокий вздох.

– Вы должны представлять себе все возможные варианты. Присядьте, Кейт. Я должна кое‑ что вам сказать.

Я сажусь и нервно стучу пальцами по столешнице.

– Я заметила, что вы не упомянули Сестричество.

Я трясу головой.

– Но ведь там мы будем в большей опасности.

– Если хорошенько вникнуть, то в меньшей. Кейт, Сестры – это ведьмы.

Моя нижняя челюсть отпадает.

– Все Сестры?

Марианна кивает головой:

– Еще со времен основания этого ордена. Собственно говоря, Сестры – это бывшие Дочери Персефоны. Это очень важная, очень тщательно охраняемая тайна.

– Но тогда… тогда ведьм должно быть гораздо больше, чем думала Зара? – преисполняясь надежд, спрашиваю я. Ведь, если ведьм больше, возможно, мы не те три сестры.

– Нет. Сестер едва ли несколько дюжин, и, возможно, они одновременно воспитывают с полсотни учениц. Некоторые девочки, получив магическую подготовку, возвращаются к мирской жизни. А некоторые остаются и становятся полноправными членами ордена.

– Погодите, – говорю я, потому что меня вдруг осеняет. – Значит, наша гувернантка, Елена Робишо – ведьма?!

– Должно быть. – Марианна склоняется ко мне через стол, словно опасается, что от шока я лишусь сознания. – Я думаю, ее послали сюда разведать, не вы ли три сестры из пророчества.

Я думаю о Елене, хихикающей в гостиной с Маурой. Прогуливающейся с ней рука об руку по саду.

– Тогда она шпионка.

Марианна снова кладет руку мне на плечо; ее длинные пальцы легонько гладят меня, успокаивая.

– Да. Но Сестричество сделает все, чтобы обучить и защитить вас. Они готовы любой ценой уберечь вас от Братьев.

Я прикусываю губу.

– Но как они вообще узнали, что мы ведьмы? Мы же были очень осторожны.

– Когда Анна училась в монастырской школе, ее научили обращать ментальную магию против врагов. Я полагаю, что орден не мог не заинтересоваться ее дочерьми. Ну и то, что вас трое… – Марианна снимает очки, и ее карие глаза встречаются с моими. – Я некоторое время искала способ связаться с вами, чтобы мы вместе поискали выход из положения. Но за мной наблюдают Братья, и мой интерес мог оказать вам медвежью услугу. Однако я хочу, чтоб вы знали: я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Никогда не стесняйтесь задавать мне вопросы.

У меня на глазах выступают слезы. Она знала о Маминой способности к ментальной магии – и теперь знает о моей – и все равно остается нашим другом.

– Спасибо вам. Это… это очень много для меня значит, – тихо говорю я.

Наверху открывается дверь, и кто‑ то, хромая, начинает спускаться по лестнице. Это Финн; в сапогах и в домашней одежде, с невероятно всклокоченными волосами, он выглядит каким‑ то взъерошенным.

– Кейт? Мне показалось, я слышу твой голос.

– Финн, – Марианна властно смотрит на сына, – мы добрались только до середины…

– Да в чем дело? – спрашивает Финн.

Я изо всех сил стараюсь успокоиться.

– Ни в чем. Все хорошо.

– Просто дай нам еще несколько минут, хорошо? Пожалуйста, – просит Марианна, и Финн послушно уходит в переднюю часть лавки. Марианна берет со стола книгу Зары и протягивает ее мне. – Я знаю, это наверняка очень угнетает. Если вы, девочки, оказались объектом пророчества, на вас лежит огромная ответственность. А еще вам угрожает опасность. Возможно, надо рассматривать ситуацию в контексте других пророчеств оракулов. Анна действительно верила…

Ее останавливает звон висящего над дверью колокольчика; в лавку вбегает Клара.

– Мама! – кричит она. – Идут Брат Ишида и Брат Уинфилд!

Я вскакиваю. Марианна снова заворачивает манускрипты и вкладывает их мне в руки.

– И что мне с этим делать? – в панике спрашиваю я.

– Давай в чулан! – указывает Финн, возникнув у меня за спиной.

– Что?

– Кейт, нет времени на споры. Полезай в этот чертов чулан!

Я даже не догадывалась, что у Финна может быть такой голос. Он аккуратно, но настойчиво подталкивает меня к передней части лавки и открывает дверь в чулан. Именно туда он вчера ходил за реестром. Я вижу высокие стеллажи, на которых стоят книги в кожаных переплетах. Предполагается, что мы тут спрячемся? Но это место как‑ то не очень тянет на убежище.

Финн толкает в сторону здоровенный стеллаж так, словно тот ничего не весит. За ним в стене обнаруживается узенькая дверца. Открыв ее, Финн делает шаг вперед и манит меня за собой. Я с сомнением заглядываю в крошечную комнатушку, больше всего похожую на погреб. Там едва хватает места для Финна. Вдоль земляных стен навалены груды книг; если честно, это место кажется мне идеальным для пауков.

– Скорее, – говорит Финн. Он протягивает руку, чтобы помочь мне перебраться через высокий порог, но я справляюсь сама. Миссис Беластра сует ему в руку свечу, а Клара пихает мне мой плащ и закрывает дверь. Я слышу, как они вдвоем ставят стеллаж на место. Я аккуратно кладу манускрипты на самую высокую книжную гору.

Как только дверь чулана захлопывается, я слышу звон колокольчиков над входом с Черч‑ стрит. Потом до меня доносится тяжелая поступь мужских сапог и приветствующий миссис Беластра голос Брата Ишиды – его не спутаешь ни с каким другим. Когда Финн задувает свечу, все погружается во тьму. Я почти перестаю ориентироваться, делаю движение, чтобы отодвинуться от влажной стены, и что‑ то задеваю ногой. Это еще одна громоздящаяся на полу стопка книг. Я покачиваюсь и взмахиваю руками, чтобы удержать равновесие. Если я все это опрокину, мы точно попадемся.

Финн подхватывает меня и помогает не упасть.

Брат Ишида просит у миссис Беластра список ее последних покупателей. Я замираю, перебирая в уме наши покупки в книжной лавке: учебники по языковедению и научные трактаты. Значит, Братья будут считать, что я была тут по поручению Отца.

– А сейчас здесь нет покупателей, миссис Беластра?

– Никого. По ряду причин в моем бизнесе сейчас застой, – говорит Марианна, и я слышу ее дерзкий смешок.

– Кажется, недавно тут была мисс Кэхилл? Мы не заметили, чтобы она выходила.

– Она вышла через заднюю дверь. Ей хотелось взглянуть на мои розы.

Финн берет меня за руку.

В нормальных условиях я бы вырвала руку: ему следовало бы знать, что я не из пугливых. Только вот сейчас я в самом деле боюсь, поэтому не дергаюсь, а, наоборот, отвечаю на его пожатие. Его рука теплее моей, у оснований пальцев мозоли. Интересно, он набил их, плотничая в нашем саду?

Когда дверь чулана вдруг открывается, и я слышу тяжелые шаги, направляющиеся прямиком к нашему убежищу, мое сердце замирает. Я боюсь дышать, у меня перехватывает горло. Финн рядом со мной словно превращается в камень. Единственный звук, который может нас выдать, это быстрое, неравномерное биение наших сердец.

Но шаги уже удаляются, и снова хлопает дверь.

Только тут я ощущаю соленый вкус на губах и понимаю, что по моему лицу беззвучно струятся слезы; они сбегают на подбородок и падают на холодный каменный пол.

Финн все еще сжимает мою руку. Другой рукой он тянется к моему лицу и вытирает слезы мягкой подушечкой большого пальца.

Откуда он узнал, что я плакала? Он же не может видеть в темноте, да и вообще я никогда не плачу.

Его палец скользит вниз по моей щеке и нежно замирает на изгибе нижней губы.

– Все хорошо, – говорит он. Он так близко, что его теплое дыхание щекочет мне щеку.

Я поворачиваюсь и прижимаюсь разгоряченным лицом к мягкому хлопку его рубашки. Он пахнет дождливым весенним днем и старыми книгами. Его руки тянутся к моей спине и робко замирают, словно он ожидает, что я оттолкну его.

Я никогда раньше не стояла так близко к мужчине. Что‑ то глубокое, первозданное шевелится в моем теле и, пульсируя, поднимается вверх, что‑ то невероятно похожее на колдовскую силу, но иное, совсем иное, родившееся в этот миг между мной и Финном.

Его руки становятся тверже, увереннее. Одна ложится мне на талию, и я ощущаю ее вес и тепло даже через платье, корсет и сорочку. Моя кожа трепещет от его прикосновения. Я должна отстраниться.

Должна. Но не отстранюсь.

Я хочу, чтоб его рука лежала у меня на талии.

Мои руки скользят по его груди. Мои губы находят его.

В темноте наши носы сталкиваются, но Финн склоняет голову набок, а его губы касаются моих. Касаются, отступают и снова касаются, словно испытывая. Пробуя на вкус. Он выжидает, но я только прижимаюсь теснее; он понимает это как приглашение, и его поцелуи становятся смелее. Я чувствую, как мои пальцы на ногах поджимаются внутри туфель, руки вцепляются в его рубаху, а в животе взрываются фейерверки.

Его губы целуют мой подбородок, а потом перемещаются ниже, к ямочке на горле.

– Финн, – вздыхаю я; еще никогда в жизни мой голос не звучал так.

Я запускаю пальцы в его волосы, и его губы возвращаются к моим. Его руки скользят по мне, легкие, словно перья, гладят мою спину, мое бедро. Запутываются в кушаке на моей талии, крепче прижимают меня к нему. Мое тело горит под его прикосновениями.

Я никогда особенно не задумывалась о поцелуях, просто повода не было. Но – ах! – какими же они оказались сладкими! Безумными, голодными и сладкими. Я могла бы простоять тут много часов.

А потом чуланная дверь хлопает, Кларин голосок кричит: «Они ушли! » – и мы отскакиваем друг от друга, дыша так, будто только что бежали наперегонки.

Что‑ то мягко хрустит под моими туфлями, и я смотрю вниз.

Это перья. Они везде – укрывают груды книг, торчат из волос Финна, лежат на моих юбках, устилают пол. Все белым‑ бело.

О нет.

Раньше тут не было никаких перьев.

Финн нагибается и поднимает перо размером с его ладонь. Это значит, что он тоже их видит.

Я совершенно этого не хотела. Я просто подумала о перьях, и они появились.

Я крепко зажмуриваюсь. Почему именно сейчас? Я никогда не выколдовывала ничего из ниоткуда, из воздуха, если не считать той несчастной овцы.

«Evanesco, – шепчу я, желая, чтобы перья исчезли. – Господи, пожалуйста, evanesco».

Они не исчезают.

Конечно же, нет. Похоже, я уже исчерпала весь сегодняшний запас удачи.

– Что за черт? – бормочет Финн, и, хотя я его не вижу, я знаю, что между его бровями сейчас появилась морщинка в виде буквы «Л». – Кейт, ты видишь?..

«Evanesco», – опять шепчу я, и на этот раз они пропадают.

Финн замирает с пустой ладонью.

Что я наделала?

Думаю, я могу доверять Финну, но в этом? Это слишком серьезно. Если бы это была только моя тайна…

Но она не только моя. Это и тайна моих сестер.

…за тобой станут охотиться те, кто захочет использовать тебя в своих целях. Ты должна быть очень, очень осторожной. Никому не доверяй своей тайны.

Я смотрю на него, радуясь, что он не может видеть моего лица. «Dedisco», – говорю я, старательно произнося каждый слог. Мое колдовство, острое, как скальпель хирурга, отсекает только лишнее. Я хочу, чтобы он забыл только волшебство и перья. Не больше и не меньше.

Только вот мне не всегда удается так точно наложить чары.

– Финн? Кейт? – Марианна Беластра распахивает потайную дверь. – Что‑ то случилось?

Финн моргает, потому что его глаза успели отвыкнуть от света.

– Нет, – говорит он.

– Ничего, – говорю я.

– Кейт, вам лучше пойти домой, – говорит миссис Беластра. – Позвольте, я дам вам книгу по садоводству на случай, если Братья станут задавать вопросы. Манускрипт лучше изучить в другой раз.

– Да, – бездумно соглашаюсь я. Я никак не могу перестать смотреть на Финна и все пытаюсь понять по его лицу, что именно он забыл. А он не смотрит на меня, и это хорошо: значит, он не ужасается сейчас тому, что я – ведьма. Но что он помнит?

Не стерла ли я вместе с памятью о перьях и воспоминание о нашем поцелуе?

– Спасибо, миссис Беластра. – В горле стоит комок, поэтому мне трудно говорить. – Простите, если я доставила вам неприятности.

Я направляюсь к главному входу, но она останавливает меня, поймав за локоть, и указывает на заднюю дверь:

– Сюда, Кейт. Они наблюдают за главным входом.

Кивнув, я ковыляю через книжный лабиринт. Конечно же. О чем я только думаю?

О Финне. О нем, только о нем, и больше ни о чем и ни о ком.

Я не в силах даже взглянуть на него, и тем более, не могу с ним попрощаться.

В воскресенье у Лили выходной, поэтому я прошу Тэсс затянуть мой корсет, а потом одеваюсь. Я надеваю одно из новых платьев, предназначенных для церкви, – ярко‑ синее, с кремовыми кружевами на запястьях и вокруг горловины. Широкая юбка‑ многоклинка, на талии – кремовый пояс, который сзади завязывается бантом. Я улыбаюсь своему отражению в зеркале, чувствуя себя при этом почти хорошенькой. Интересно, а Финн сочтет меня хорошенькой?

Маура хихикает где‑ то в коридоре – она прихорашивалась вместе с Еленой. Они кажутся скорее подружками, чем учительницей и ученицей; их близость меня нервирует.

Мне нужно поговорить с Еленой. Я поставлю ее в известность о том, что все о ней знаю. Их шаги приближаются, и я стараюсь соображать быстрее. Если я просто попрошу Елену о разговоре наедине, это непременно разожжет любопытство Мауры. Значит, мне нужен повод. Я вытаскиваю шпильки и хорошенько трясу головой, перепутывая волосы.

Маура просовывает голову в дверь:

– Почти готова? Джон уже подал экипаж.

– Почти. Елена, вас не затруднит помочь мне с волосами? – застенчиво улыбаюсь я. – У меня не выходит прическа в стиле помпадур.

Елена бросает на меня удивленный взгляд:

– Конечно. Мы сию минуту будем, – говорит она Мауре, которая вместе с Тэсс спускается по лестнице.

– Знаете, я привезла из Нью‑ Лондона дамские журналы о прическах с пошаговыми инструкциями. Если желаете, можете их позаимствовать.

– Спасибо, это было бы замечательно, – я усаживаюсь за свой туалетный столик перед зеркалом.

Елена, встав за моей спиной, делает мне пышный начес. Я встречаю в зеркале взгляд ее темных глаз. Черные кудри моей гувернантки высоко подобраны, и лишь несколько безупречных локонов обрамляют ее лицо. Мои‑ то волосы не заставишь виться без щипцов и многочасовых усилий.

– Вы хотели что‑ то обсудить? – осторожно спрашивает она.

– Я знаю, что вы ведьма, – прямо говорю я.

Елена даже не приостанавливается – ее руки по‑ прежнему заняты моими волосами.

– Когда вы это поняли?

– Это неважно. Вы не были с нами честны. То, что вы здесь, – это не совпадение. Вы приехали шпионить за нами.

– Не шпионить. Меня прислали вас защищать. То, что одна из вас ведьма, уже подтвердилось, но Сестры очень хотели… – Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть ей прямо в лицо.

– Подтвердилось? И кто же это подтвердил?

Я всегда знала, что в Чатэме полным‑ полно шпионов Братьев. Значит, у Сестричества тоже есть наблюдатели? Может, кроме Мауры, Тэсс и меня, в городе есть еще ведьмы?

Елена усаживается на диван, изящно разложив вокруг ног чернильно‑ синюю юбку.

– Я не вольна это сказать. Но могу заверить, что это не один из тех, кто считает вас воплощением зла. Я приехала, чтобы выяснить, кто из вас троих может колдовать, и была потрясена, когда выяснила, что вы все на это способны. Это очень большая редкость.

У меня немедленно возникает инстинктивное побуждение все отрицать, но Елена поднимает руку, предупреждая мои возражения:

– Маура все мне рассказала. Не сердитесь на нее, пожалуйста. Я знаю, как непросто было хранить в тайне ваши способности, и хочу сказать, что вы хорошо справились.

Судя по всему, недостаточно хорошо. У меня внутри все кипит:

– А теперь вы уедете и расскажете о нас всему Сестричеству?

– Пока нет. Я еще должна выяснить, какими именно колдовскими способностями обладает каждая из вас. Например, способностью к ментальной магии. – Елена делает головой движение в мою сторону. – Маура говорит, что никогда не пробовала влиять на мысли. А вы?

– Боже мой, конечно, нет! Разве то, что я – ведьма, недостаточно дурно само по себе? Вот уж меньше всего на свете этого хотела! – Чтобы моя полуправда прозвучала убедительнее, я разворачиваюсь обратно к зеркалу.

– Вам не нравится быть ведьмой? – Елена морщит гладкий коричневый лоб, словно услышала нечто прискорбное. – Почему?

– А почему мне должно нравиться? – Я корчу гримаску и вдеваю в уши мамины сапфировые серьги.

– Маура сказала, что вы приняли близко к сердцу проповеди Братьев и считаете, что колдовство – это грех.

Маура слишком много болтает.

– А она считает, что колдовство – это развлечение. Баловство. Вы хоть представляете себе, сколько раз Отец или прислуга почти заметили то, что не смогли бы объяснить? Просто удивительно, что нас не разоблачили.

– Я уверена, что это ваша заслуга, – Елена крутит на пальце серебряное кольцо, символ ее обручения с Господом. – Сестричество может помочь вам, Кейт. Я знаю, как много для вас значат ваши сестры; мы можем обеспечить их безопасность. Вы должны принять нашу помощь. Может быть, ваше положение еще опаснее, чем кажется.

– Это из‑ за пророчества? – Не успев произнести это слово, я уже готова откусить себе язык.

– Как вы о нем узнали? – Елена слегка заломила бровь – ее удивление выразилось лишь в этом. Ей бы в карты играть с таким самообладанием.

– От Мамы. Она волновалась, потому что… ну… Что мы все втроем… – Я тереблю белое кружево, которым отделан мой туалетный столик.

– Вы должны знать, Кейт, что Братьям тоже известно о пророчестве. Они нашли записи в доме одной арестованной ведьмы. – Елена хмурится. – Разве вы не заметили, что в последние годы они расправляются в основном с молоденькими девушками? Особенно если в семье три сестры. Сколько еще пройдет времени, прежде чем они обратят на вас внимание?

Семья Доламор. И те три сестры в Вермонте. Интересно, сколько еще таких семей осталось в Чатэме? А во всей Новой Англии? У нас не редкость семьи, в которых по шесть‑ семь детей, особенно это касается фермеров, но в скольких из них есть по три девочки?

– Кейт! – кричит снизу Маура. – Скорее, а то мы опоздаем!

– Уже иду! – отзываюсь я.

– Я сожалею, – говорит Елена, – что не была с вами более откровенна. Но вы должны понимать, что истинная сущность Сестричества и пророчество – это жизненно важные тайны, и мы не можем вот так запросто раскрывать их.

Я закусываю губу.

– А Маура знает?

И опять мне в ответ – лишь легчайшее движение бровей. Она встает.

– Так вы ей не сказали?

– Пока нет. Но я хочу сама рассказать обо всем ей и Тэсс.

– Конечно. – Елена наклоняется и поправляет шпильку у меня в прическе; я подавляю желание шарахнуться от нее. – Пожалуйста, обдумайте наш разговор. Монастырь в Нью‑ Лондоне прекрасен и очень хорошо охраняется. Даже если вы не те самые три сестры из пророчества, мы будем вам рады. Ну а если это все‑ таки вы, то вам не найти более безопасного места.

Я встаю, увеличивая дистанцию между нашими телами. Мое доверие завоевать не так просто, как доверие Мауры.

– Почему вы думаете, что это мы?

Елена улыбается.

– Скажем так: у меня есть сильное предчувствие, что одна из вас способна на ментальную магию. У вашей матушки был такой дар, не правда ли? Даже в Сестричестве он очень редок и вызывает благоговение и страх. Но с этой способностью или без, вы из тех, кто быстро учится. И я хотела бы вас учить. Всех троих.

– Нет. – Я отступаю к двери. – Я не хочу, чтобы вы учили этому моих сестер.

Елена несколькими дюймами ниже меня, но под ее взглядом я начинаю чувствовать себя упрямым ребенком.

– Кейт, ментальная магия действительно обладает нежелательными побочными эффектами, если ее использовать слишком часто. Но если подойти к ней с должной ответственностью, она ничуть не хуже любого другого вида колдовства. Разговоры об особой греховности ментальной магии – всего лишь паранойя Братьев. Она может защитить ведьму, которой грозит опасность. Ваши сестры имеют право знать, на что они способны. Возможно, однажды это их спасет.

– Катерина Анна Кэхилл! – вопит Маура. – Мы опоздаем!

Елена смеется.

– Подумайте о том, что я вам сказала, Кейт. Я знаю, что вы привыкли сами со всем справляться, но в этом больше нет нужды. Я здесь, чтобы помочь.

Сегодня в воскресной школе преподает Брат Саттон. Это высокий человек с кожей красно‑ коричневого цвета и коротко остриженными вьющимися волосами. У него густой, мелодичный голос; он говорит, улыбается и жестикулирует, словно театральный актер. Впрочем, театров, увы, более не существует. Если бы он не распространялся о том, какое зло несет ментальная магия, мне было бы почти приятно его слушать, но эта тема не иссякает уже две недели и изрядно меня беспокоит. В данный момент Хана Ито спрашивает его, почему девушки иногда совершают нечто настолько греховное.

– Возможно, этот вид магии поначалу не кажется таким уж плохим. Скажем, вы поскандалили с братом и разбили бабушкину фарфоровую вазу. Это не слишком подобает юной барышне, но порой такие вещи случаются. – Брат Саттон улыбается, снисходя к нашим девичьим слабостям, в его карих глазах тепло. – Скажем, бабушки уже не стало, и эта ваза хранилась как память о ней. Вы боитесь, что ваша матушка будет убита горем, а еще боитесь наказания. Как вы, возможно, поступите? Вы солжете и скажете, что брат сам разбил вазу. А ведьма вместо лжи – которая, кстати, тоже грех, девочки, вы никогда не должны лгать своим родителям, – прибегнет к ментальной магии. Она сотрет саму память об этой вазе. Это спасет ее от наказания, а ее матушку – от горя. Возможно, ведьма даже убедит себя, что делает благородное дело.

Я сижу, уставившись в белокурый затылок Элинор Эванс (она сидит передо мной, и ее локоны подпрыгивают, когда она энергично кивает головой), и терзаюсь чувством вины. Когда Мама в последние месяцы перед смертью учила меня ментальной магии, она позволяла мне практиковаться на себе. Я до сих пор помню выражение ее лица, когда она поняла, что я могу стирать воспоминания; на нем была написана смесь гордости и страха.

Если судить по рассказам Братьев, ментальной магии кругом, как грязи: на каждом перекрестке затаилась ведьма, готовая пустить ее в ход, и мы должны быть постоянно начеку, чтобы не пасть жертвой этих ужасных чар. А если верить Елене, это редкий дар. Если на свете сейчас живет всего несколько сотен ведьм, то сколько из них способны на ментальную магию? Тридцать? Десять? Меньше? Такой была моя Мама. Зара. Елена. И я.

– Вам может показаться, что это не так уж страшно. Подумаешь, стертый кусочек памяти! Но это очень плохо, – утверждает брат Саттон. – А что, если ваша матушка получила эту вазу в подарок на свадьбу? Или бабушка завещала ее матушке на смертном одре вместе с последними наставлениями и словами любви? Что, если эти воспоминания тоже исчезнут? Ментальная магия не может быть благородной, девочки. Она всегда эгоистична и грешна.

Я дважды изменяла людям память, убедив себя, что я имею право так поступить. Но, защищая нас, я навредила другим. Что, если, стерев намерение Отца отослать меня в школу, я стерла и его воспоминания о том, как я была крошкой, о моих первых шагах и первых словах, о том, как Мама склонялась над моей колыбелью?

А Финн? Я никогда не узнаю, что именно я стерла из его памяти вместе с воспоминанием о перьях. Может быть, урок стрельбы с его покойным отцом или какое‑ то другое дорогое его сердцу воспоминание. И я могу только молиться о том, чтобы он помнил наши поцелуи.

Я грешна. Грешна сто раз.

– Кейт? – Маура подталкивает меня локтем. Оказывается, проповедь уже закончилась; девушки встают, потягиваются и направляются к своим обычным местам, куда вот‑ вот должны подойти остальные члены их семей. – Мы с Еленой собирались пройтись, размять ноги. Хочешь с нами?

– Нет, спасибо. – Я встаю, чтобы дать им пройти, и усаживаюсь на место, решительно глядя вперед. Мне хочется вертеться по сторонам в поисках Финна, но я этого не делаю. Мне есть о чем подумать и о чем волноваться и помимо Финна.

Прервав свой променад, Саши и Рори останавливаются в конце моего ряда.

– Доброе утро, мисс Кэхилл! – приветствует меня Саши.

– Вы не возражаете, если мы присядем с вами на время службы? – спрашивает Рори.

Я вряд ли могу им отказать. Не дожидаясь моего ответа, Рори усаживается рядом, прижавшись ко мне боком. Ее желтая пышная юбка занимает чуть ли не полцеркви. Саши пристраивается возле нее. Хорошо, что с нами нет Отца, – он совершенно не приспособлен к таким ситуациям. Но почему им захотелось сесть с нами? Обычно они вместе с миссис Ишида и миссис Уинфилд сидят на одной из передних скамей. Тэсс изумленно смотрит на меня, но пододвигается, чтобы дать им место на скамье.

– Вы свободны после церкви? – спрашивает Рори. Ее щеки подозрительно розовые, несмотря на мнение Братьев о макияже. – Не желаете зайти ко мне на чай?

Я качаю головой, удивленная этим внезапным вниманием. Мы знакомы с самого детства, откуда вдруг взялся такой интерес к моей персоне? Неужели дело действительно в новых платьях и мужском внимании?

– Пожалуйста, соглашайтесь, – Саши трепещет густыми темными ресницами. – Мы кое о чем хотим с вами поговорить.

Это звучит зловеще и интригующе; у меня не хватает решимости сказать «нет».

– Я… да. Хорошо.

– Замечательно. Не берите сестру, мы будем только втроем. Соберемся тесным кружком.

Вернувшиеся Маура и Елена удивляются при виде Саши и Рори, но они слишком хорошо воспитаны, чтобы как‑ то прокомментировать этот факт. Обеспокоенная и удивленная приглашением, я едва слышу проповедь. Затем на кафедру поднимается Кристина и сообщает о своей помолвке с Мэтью. Церемонии оглашения намерения иногда бывают просто мерзкими, особенно если девушку принуждают к браку Братья или родители, но сегодня все не так. Кристина прекрасна. Ее светлые волосы уложены замысловатыми локонами, а васильковые глаза сияют, когда она смотрит на Мэтью, который сидит во втором ряду за своим отцом. Кристина обещает верой и правдой служить ему до конца своих дней, а его ответная улыбка словно освещает собой церковь. Прихожане выражают свою поддержку раскатистыми криками.

Неужели и я всего через несколько недель объявлю о своей помолвке с Полом?

Когда я думаю об обещании Елены, моя решимость слабеет. Мы все втроем можем стать членами Сестричества, и тогда Сестры гарантируют нашу безопасность. Вот только чего они потребуют от нас взамен?

Потом я шепчу Мауре, что собираюсь на чай к Рори, а с ними встречусь дома. Стайка городских девушек обступает Саши и Рори и всячески выражает им – а заодно и мне – свое почтительное отношение.

Роза Колльер, восхищенная тем, что ее брат теперь помолвлен с ее лучшей подругой, возбужденно болтает о том, с каким наслаждением они с Кристиной придут к нам на чай во вторник. Она берет меня под ручку, словно мы закадычные подружки, и я, сделав над собой серьезное усилие, умудряюсь не шарахнуться в сторону. Всего две недели назад они с Кристиной высмеивали меня, стоя перед бакалейной лавкой. Они потешались над моим старым голубым платьем в клеточку и немодной прической. Роза сказала, что мне, чучелу эдакому, в жизни не отхватить себе мужа, а Кристина добавила, будто я воображаю, что слишком хороша для парней из нашего города.

А теперь вот они меня обожают, потому что я оказалась новой фавориткой Саши. И потому, что я позволила Елене сделать мне прическу и разоделась, как кукла. И потому, что улыбаюсь им, хоть и считаю их пустоголовыми дурами.