Джессика Спотсвуд 9 страница

Господи, я только что говорила с Финном тем же тоном, каким обычно отдаю распоряжения сестрам. На моем лице невольно возникает гримаса.

– Извини. Я не хотела дерзить, я…

– Ничего, – обрывает меня Финн.

Его рука, лежащая на подлокотнике кресла, очень близко к моей руке. Если вытянуть пальцы, я смогу до нее дотронуться. Это странное, необъяснимое желание, которому трудно сопротивляться. Все мое тело наклонено в его сторону. Неужели это всем заметно? Я чинно складываю руки у себя на коленях.

Пол со странным выражением лица смотрит на нас.

– Я и не думал, что ты на такое способна. Мне нравятся женщины с норовом.

– С норовом? – Я стреляю в него взглядом. – Такое впечатление, что ты говоришь о лошади. О ком‑ то, кого нужно укрощать и ломать под себя.

– Вряд ли, – он усмехается, хватает с крюка на стене деревянную лопатку и встает в позицию «En garde». [7]

Я огорченно смотрю на Финна. Мы с Полом фехтовали на палках в саду и на столовых приборах в кухне, но это было в мои двенадцать лет. Я качаю головой.

– Пол, нет.

Пол направляет на меня свою как‑ бы‑ рапиру.

– Ну же, давай. Может быть, на этот раз я смогу тебя одолеть. Я практиковался в клубе Джонса.

Финн хохочет:

– Я ставлю на Кейт.

– Джентльменское пари? – предлагает Пол, вытаскивая из кармана монету и бросая на стол.

Ни у одного из них нет лишних денег, чтобы так глупо их терять.

– Нет уж, никаких денег. Ставкой будет лишь гордость, – заявляю я, хватая со стола ложку на длинной ручке, и угрожающе наступаю на Пола.

– Кейт! – вскрикивает миссис О'Хара. – Я же этим пользуюсь! Положите на место, а то суп будет…

– Превосходным! – Я касаюсь ложкой плеча Пола, оставляя пятно тыквенного цвета на его сером пальто.

– Ты ответишь за это! – Пол наступает на меня, размахивая лопаткой. – Это мое новое пальто!

Мы скачем вокруг кухонного стола, перед ледником, возле печки… Миссис О'Хара попеременно то прыскает от смеха, то призывает меня вести себя как подобает юной леди. Я смеюсь; из моей прически повылетали шпильки, и волосы свободно падают на спину.

– Сделай его, Кейт! – кричит Финн.

Я бросаю на него взгляд через плечо, и он улыбается. Я перевожу дух.

Пол подкрадывается ко мне сзади, тесня широкой грудью. Он делает круговое движение рукой и легонько стукает меня лопаточкой по макушке.

– Я победил, – нежно говорит он.

Это вроде бы еще игра, но чувствуется, что он имеет в виду нечто большее. Он как бы застолбил территорию.

– Мисс Кейт? – Отворяется ведущая в переднюю дверь, в ней появляется лицо Лили, и я с первого взгляда понимаю – что‑ то не так.

Я отстраняюсь от Пола:

– Что случилось?

– Пришли Братья.

Я столбенею, но всего на миг.

Маура или Тэсс? Что они могли натворить, пока я не присматривала за ними?

И почему я не присматривала за ними лучше?

– Спасибо, Лили, – говорю я, и мой голос совсем не дрожит. Мне очень хочется посмотреть на Финна, но я этого не делаю. Слишком велик может оказаться соблазн попросить его одолжить мне пистолет.

– Кейт, волосы! – Миссис О'Хара подбегает, чтобы подобрать их. Когда она заканчивает, я смахиваю с подола приставшую мокрую траву и распрямляю плечи. Я немного подпитываюсь силами от храброй улыбки, которую надела на лицо миссис О'Хара, и иду следом за Лили.

В гостиной меня ждут Брат Ишида и Брат Ральстон. Брат Ральстон – мужчина с бакенбардами, огромным животом и морщинистым лбом, напоминающим весеннее поле. Он дружит с Отцом и преподает литературу и изящную словесность в школе для мальчиков.

– Добрый день, мисс Кейт, – говорит он.

Я делаю книксен:

– Добрый день, сэр.

Брат Ишида опускает мне на голову свою пухлую, мягкую ладонь.

– Господь да благословит тебя и да сохранит сегодня и во все дни жизни твоей.

– Благодарение Господу. – Вот все, что я могу вымолвить. Я не смею спросить у них, зачем они здесь. Это было бы дерзостью.

Они заставляют меня ждать целую долгую минуту.

– Ты переписывалась с Зарой Ротт? – наконец спрашивает Брат Ишида.

Я с облегчением поднимаю голову и лгу:

– Нет, сэр. Я даже не знала, что у меня была крестная, пока миссис Ишида не сказала мне. Разве она не в Харвудской богадельне? Я не думаю, чтобы тамошним пациентам разрешалось писать письма.

– Это так. Но в прошлом там были недобросовестные сестры милосердия, которые все‑ таки передавали письма. Так у тебя были с ней какие‑ нибудь контакты?

Я с нарочитым недоумением широко раскрываю свои серые глаза:

– Нет, сэр. Никогда.

– Если вы что‑ то услышите… если она попытается связаться с вами каким угодно способом, вы должны немедленно дать нам знать, – требовательно говорит Брат Ральстон.

Я молитвенно складываю ладони и перевожу взгляд на их ботинки:

– Конечно же, сэр. Я незамедлительно вам сообщу.

– Она была дурной, грешной женщиной, мисс Кэхилл. Ведьмой, замаскировавшейся под одну из Сестер, предавшей наше правительство и Господа нашего. Я не знаю, почему ваша маменька, да упокоит Господь ее душу, избрала тебе в крестные подобную женщину. – Темные глаза Брата Ишиды смотрят на меня так, словно я запятнала себя связью с Зарой.

Я бросаю взгляд на семейный портрет – на нем Мама, красивая и спокойная, – и печально качаю головой.

– Я тоже не знаю, сэр. Мама никогда о ней не упоминала.

– Мы надеемся, что с ее стороны это было всего лишь проявлением женской слабости, – сказал Брат Ральстон. – Вы должны опасаться искушающего шепота дьявола, который маскируется под дружеские голоса, мисс Кейт. Доверяя не тем людям, можно стяжать печальную участь.

– Я надеюсь, ты не пойдешь по стопам своей крестной, – сказал Брат Ишида. – Мы заметили, что вчера ты была в книжной лавке Беластра.

Я вздрагиваю. Неужели они за мной следили? Почему?

Но Брат Ральстон делает успокаивающий жест, словно утихомиривая пугливую кобылку:

– Мы уже некоторое время наблюдаем за книжной лавкой и видим, кто туда ходит. Барышне с вашим положением в обществе не подобает бывать в таких местах, мисс Кейт. Круг общения молодой леди жизненно важен для ее репутации.

– Но я была там по поручению Отца, – лгу я.

– Но ты ничего там не оставила, – говорит Брат Ишида.

– Я думал, ваш отец в Нью‑ Лондоне – добавляет Брат Ральстон.

Господи, они все отслеживают. Я быстро соображаю.

– Я просто передала сообщение для Финна Беластры. Он наш новый садовник. Я только зашла сказать, и… – Надеюсь, они не спросят, почему сообщение не мог передать Джон. Или не оставались ли мы с Финном в магазине наедине.

Брат Ральстон сладенько улыбается, охотно поверив в мою женскую слабость. Такое легковерие мне на пользу, но как же хочется стереть с его лица эту улыбку!

– В этом есть смысл. Ваш отец говорит, что вы не слишком умны.

Я скрежещу зубами.

– Признаюсь, меня не слишком влечет книжная премудрость, – я одариваю их взглядом попавшей в беду лани, хлопая длинными светлыми ресницами. Даже Саши Ишида могла бы мной гордиться.

– Это не беда. Большая ученость не доводит женщину до добра, – говорит Брат Ральстон.

– Ты ничего не потеряла от того, что росла без крестной, – говорит Брат Ишида. – За тобой всегда был должный присмотр. Это наш долг – наставлять наших сынов и дочерей, и мы счастливы его выполнять.

Я прячу ярость за улыбкой:

– Да, сэр. Я очень признательна за это, сэр.

– Когда вам исполнится семнадцать, мисс Кэхилл?

О, нет!

– Четырнадцатого марта, сэр.

От того, как Брат Ральстон смотрит на меня сверху вниз своими веселыми голубыми глазами, мне становится неуютно.

– Вы полностью осознаете важность вашего грядущего дня рождения?

Я киваю, надеясь, что этим он и ограничится, но он продолжает:

– За три месяца до него вы должны либо объявить имя своего жениха, либо сообщить о намерении вступить в Сестричество. В середине декабря на церемонии в церкви вы торжественно пообещаете себя либо мужу, либо Господу. И мы очень серьезно отнесемся к вашему заявлению.

– В случае если за месяц до церемонии ты не определишься с женихом, этим займется Братство. Мы подберем тебе пару, – добавил Брат Ишида. – Для нас это честь и привилегия – помогать нашим дочерям найти свое место в сообществе.

Брат Ральстон встревоженно смотрит на меня.

– Это середина ноября.

По спине бежит холодок. Сегодня первое октября. Осталось всего шесть недель. Мне придется принять решение даже раньше, чем я думала.

– У нас уже есть несколько претендентов на твою руку, – говорит Брат Ишида. – Твоя преданность сестрам, которую ты проявляешь с тех пор, как умерла ваша матушка, не осталась незамеченной. Есть несколько вдовцов с маленькими детьми на руках. Детям нужна материнская забота. И Брат Андерс, и Брат Соболев могут стать тебе хорошими мужьями.

Я не могу выйти ни за одного из этих стариков! И не выйду. Брат Соболев – это угрюмый отец семерых детей в возрасте от одиннадцати до двух лет. Надеюсь, хотя бы на том свете его жена смогла обрести покой. А Брат Андерс старше моего Отца – ему, по меньшей мере, сорок, у него пятилетние сыновья‑ двойняшки, и он лысый.

– Да, сэр, спасибо, – мямлю я.

– Очень хорошо. Тогда на этом закончим, – говорит брат Ишида. – Очистим наши умы и откроем сердца Господу.

– Очистим наши умы и откроем сердца Господу, – вторим мы с Братом Ральстоном.

– А теперь иди с миром служить Господу.

– Благодарение Господу.

Я и на самом деле благодарна. Я преисполнилась огромной благодарности, как только они скрылись с моих глаз долой.

Как они только смеют! Как они смеют приходить сюда, в мой дом, и велеть мне держать рот закрытым, а голову – пустой! И заставлять меня искать мужа, и грозить тем, что иначе они это сделают сами!

Прежде чем вернуться в кухню, я слушаю, как гремит по булыжникам экипаж Братьев. Моя колдовская сила бурлит во мне, вздымая валы, как морская вода во время шторма. Я глубоко вздыхаю, прижимая ладонь к холодному оконному стеклу в гостиной.

Мой взгляд натыкается на красное пятно. Это Маура идет среди дубов по саду рука об руку с Еленой. Из‑ под капюшона чуть‑ чуть виднеются яркие волосы сестры. Мне никогда не удавалось убедить ее оставить свои романы и выйти со мной погулять. Но для этой чужеземки в красивых платьях и с красивыми манерами Маура готова на все. Она прислушивается к Елене, она обожает Елену, а я тем временем провожу все дни и ночи в беспокойстве о безопасности драгоценной сестрички.

Только вот что можно сделать, чтобы ее обезопасить? Следует ли мне выйти за Пола, уехать с ним и видеть сестер не чаще пары раз в год, оставив их на попечение Елены? Или остаться тут, в Чатэме, чтобы Братья поступили со мной как с племенной кобылой, выдав за кого‑ то по своему усмотрению, и быть готовой пустить в ход ментальную магию, если сестер в чем‑ то заподозрят?

Ни один из этих вариантов не кажется мне надежным.

Оконное стекло становится холодным, как мартовский лед на пруду, и идет под моей ладонью мельчайшими трещинами. Я глубоко вздыхаю. Если бы я потеряла контроль в кухне, на глазах у Финна, Пола и миссис О'Хара…

Мне не следует об этом думать. Я должна быть более осторожной.

«Renovo», – шепчу я, и стекло снова становится прежним.

В кухне меня ждет море вопросов. Заляпанное супом пальто Пола висит на спинке стула, а сам он щеголяет в рубашке и бежевом жилете.

– Чего они хотели? – требовательно вопрошает он.

Миссис О'Хара поднимает глаза от стола, где она зачем‑ то опять вымешивала тесто, хотя на подоконнике исходит паром свежий каравай.

– Все хорошо, Кейт?

Но я смотрю на Финна, который по‑ прежнему сидит в кресле у очага. Он не кажется таким взволнованным, как остальные, хотя его густые волосы чуть сильнее взлохмачены, словно он не раз запускал в них руки. Его лицо невозмутимо; все это время он явно что‑ то прикидывал. Может, решал в уме математическую задачку, а может, соображал, как прийти мне на помощь, если вдруг возникнет такая необходимость.

– Это ничего. Я в порядке, – твердо заявляю я.

Пол подходит ближе, нависает надо мной:

– Кейт, Братья не приходят просто так…

Я взрываюсь и, повернувшись к нему, повторяю:

– Я же сказала, все в порядке!

Он, сдаваясь, поднял обе руки:

– Ладно, ладно. Все хорошо.

Конечно, он мне не поверил, но что я могу ему сказать? «Пол, они так хотят пристроить меня замуж, чтобы я не причиняла им хлопот, как когда‑ то моя крестная. Пожалуйста, помоги мне»? Это унизительно.

– У Джона наверняка уже готов экипаж, – сказал Финн, поднимаясь. Миссис О'Хара одолжила ему свою деревянную тросточку. – Еще раз спасибо за все.

Я пытаюсь улыбнуться, но улыбки не получается.

– Я тебя провожу.

Финн прочищает горло:

– Все нормально, я сам справлюсь, – и хромает к двери.

– Посиди, попей со мной чаю. Ты же как выжатый лимон, – настаивает Пол, придвигая мне стул.

– Сейчас, только вначале Финна провожу. – И следом за Финном я выскакиваю из дома, прежде чем кто‑ то успевает возразить.

Мне уже довольно скоро придется подчиняться приказам мужа, но я не хочу начинать заранее. Чтобы догнать Финна, мне приходится пробежать несколько ярдов по садовой дорожке.

– Ты же знаешь, что я прекрасно дойду сам. Не хочу, чтоб из‑ за меня у тебя были проблемы с женихом. – Он смотрит вниз, как будто адресует свои слова земле под ногами, и тяжело опирается на палку.

– Он мне не жених, – огрызаюсь я, срывая садовую ромашку. Что там Пол успел наговорить в мое отсутствие?

Шесть недель. Это так мало. Шесть недель назад у меня не было ни крестной, ни гувернантки; тогда я ничего не знала о пророчестве и едва знала Финна.

– А? Он не… тогда приношу свои извинения. Видимо, я сделал неправильные выводы, – улыбается Фиш.

– Видимо, – я обрываю с цветка лепестки (любит? не любит? ) и отмахиваюсь от чувства вины. Мы с Полом ничего не обещали друг другу. Я сказала, что подумаю над его предложением, и вот, думаю. – Братья спрашивали меня, зачем я была у тебя в лавке. Они знали, что я приходила, и знали, сколько времени я там провела, и что вышла с пустыми руками. Они следят за лавкой. Я хотела сказать тебе это по секрету от Пола и миссис О'Хара.

Финн сжал губы:

– Ничего нового. Прости, если я втянул тебя в неприятности, но…

– Вовсе нет, они считают, что я почти безграмотна.

– Как? – Финн прислоняется к каменной садовой ограде.

– Ну, судя по всему, всем известно, что я не слишком умна, – фырчу я, бросая на землю общипанную ромашку. Финн стоит и смотрит, а потом тянется ко мне и берет мою руку. Вот отважный человек!

Этого оказывается достаточно, чтобы усмирить мой гнев.

– Они хотят, чтобы ты чувствовала себя маленькой; не позволяй им этого. Всякий, у кого в мозгу есть хоть одна извилина, видит, как ты умна. – Он бросает на меня косой взгляд. – И ты храбрая. Ты почти не медлила, когда узнала, что пришли Братья.

– Ты считаешь, что я умная? – Неужели Финн с его блестящим умом действительно так думает?

– Да. – Моя ладонь покоится в его; это прикосновение и успокаивает, и тревожит одновременно. Мое сердце переворачивается в груди. – О чем еще спрашивали Братья?

Раздается грохот колес по выбоинам – это Джон выводит из сарая наш экипаж. Я отпускаю руку Финна и отхожу на приличествующее расстояние.

– Твоей матушке лучше?

Финн, кажется, озадачен.

– Да. Сегодня она уже торгует в лавке.

– Может быть, я завтра загляну к ней. Я хочу кое‑ что у нее спросить. – Это безрассудно, ведь я знаю, что за лавкой следят Братья. Но как еще я могу узнать об этом проклятом пророчестве? Что ж, придется мне измыслить еще одно отцовское поручение. – А ты там будешь, как думаешь? – Я стараюсь, чтоб мой вопрос прозвучал равнодушно, словно мне нет до этого особого дела, но мне ясно: завтра я хочу снова увидеть Финна. Он улыбается:

– Утром буду. Тогда увидимся завтра.

– Увидимся завтра, – вторю я.

Прислонившись к ограде и ощипывая другую ромашку, я смотрю, как он ковыляет по дорожке, и чувствую, что завтра наступит ужасно не скоро. Прежде чем я снова смогу увидеть Финна, пройдет слишком много времени.

Ничего хорошего из этого не выйдет.

Когда я возвращаюсь в кухню, Пол сидит на стуле Финна, а миссис О'Хара куда‑ то испарилась. Когда я захожу, он вскакивает.

– Я так устала, – отрывисто говорю я. – Сегодня было тяжелое утро.

– Неужели? – Пол совершенно как раньше шевелит нижней челюстью. Он с самого детства делал так, когда его что‑ то раздражало, и эта привычки никуда не делась по сей день. – Ладно, только я все равно не уйду, пока ты не скажешь мне, зачем приходили Братья. Давай выясним этот вопрос.

Я беру с подоконника каравай и несу его на стол.

– Да ничего важного.

Пол нагибается ко мне через стол, опираясь на загорелые, мускулистые руки.

– То, что касается тебя, не может быть для меня неважным. Тем более ты, кажется, рассказала обо всем Беластре. Вот уж не знал, что вы с ним такие близкие друзья.

Финн был прав: Пол ревнует.

– Это вовсе не так. Я почти его не знаю. – На миг наши сердитые взгляды встречаются. Пол бессчетное количество раз выводил меня из себя, но я ни разу не усомнилась в том, что у него добрая душа. Он просто обо мне беспокоится.

Сказать по правде, я о нем тоже беспокоюсь.

– Дело касается книжной лавки, – объясняю я, варварски кромсая хлеб серебряным ножом. – Братья подозревают, что миссис Беластра торгует запрещенными книгами. Я была там вчера, передавала поручение от Отца. Братья видели меня и пришли спросить, не заметила ли я чего‑ нибудь предосудительного.

– И это все? – На лице Пола появляется облегчение.

– В основном да. Они еще напомнили мне о том, что близится церемония оглашения моей помолвки, – вздыхаю я.

Пол снова кажется удрученным:

– И ты захотела рассказать об этом Беластре?

– Нет, я хотела рассказать ему, что Братья следят за магазином.

– Вот как. – Он берет со стула свой пиджак. – Значит, между вами ничего нет?

– А что должно быть? Он наш садовник. – Я изо всех сил стараюсь, чтобы в моих словах звучало недоумение, но не могу при этом не вспомнить покрасневшую веснушчатую кожу на шее Финна. И тепло его пальцев, обхвативших мою ладонь.

– Я не знаю. Я был в отъезде. – Пол накидывает пиджак на широкие плечи. – Откуда мне знать, кто к тебе наезжал.

– Могу тебя заверить, что Финн Беластра сюда не ездил.

Он обходит стол, упирается рукой в стену, и я оказываюсь в ловушке, зажатая между ледником, столом и его телом.

– Это хорошо. Я не думаю, что Беластра мужчина того типа, который тебе подойдет.

Вот ведь дерзкое создание!

– Да? И какой же мужчина, по‑ твоему, подойдет мне?

Пол одним пальцем приподнимает мой подбородок. В его глаза опять вернулась самоуверенность. Он проводит мне пальцем по скуле, и у меня отчего‑ то пересыхает во рту, а пульс начинает частить.

– Я, – говорит он.

На следующее утро я в весьма приличном новом сером плаще шагаю по Черч‑ стрит. Возле шоколадной лавки мне встречается миссис Уинфилд, которая хвалит мой плащ и интересуется, как дела у Отца. Миссис Уинфилд сокрушается, предполагая, что мы, наверное, страшно по нему скучаем, и я вежливо соглашаюсь. Не стану же я ей объяснять, что жизнь с Отцом больше всего похожа на жизнь со скучным, обожающим науку призраком.

Так было не всегда. Когда‑ то он привозил нам шоколадки, а по дороге из школы для мальчиков набирал букеты в подарок Маме. Когда она была здорова, в хорошую погоду по выходным мы выбирались в долгие поездки. Миссис О'Хара собирала нам ленчи из хлеба, острого сыра и свежей земляники, а после еды Отец читал нам про Одиссея, Геракла и других героев древности. Читал он нам и зимой, когда в дымоходе завывал ветер, а в камине гостиной уютно потрескивало пламя. Иногда он даже читал на разные голоса, снабжая каждого героя собственными интонациями.

Я думала, что он, в конце концов, оправится от горя. Кажется, я ошиблась.

Пока миссис Уинфилд говорит, я оглядываюсь по сторонам: у меня возникает ощущение, что за мной следят. Быть может, вон та старая перечница в коричневом – информатор Братьев? Или, может, это Алекс Ральстон, привязывающий лошадь к коновязи возле хозяйственного магазина? Раньше я не поощряла свою манию преследования, но сейчас, когда я узнала о пророчестве, многое изменилось. Сдается мне, мы должны быть очень осторожны, потому что любой неверный шаг может стоить очень дорого.

Наконец миссис Уинфилд удовлетворяет свою страсть к сплетням и исчезает за дверьми шоколадной лавки. Я ненадолго задерживаюсь у витрины канцелярских товаров, разглядывая визитные карточки, а потом иду дальше и поднимаюсь по ступеням лавки семьи Беластра. У приоконного ящика с растениями я вижу Клару, которая обрывает засохшие цветы.

Когда я вхожу, миссис Беластра поднимает голову на звон колокольчика. Она стоит посреди лавки, выставляя книги из коробок на стеллажи.

– А, мисс Кэхилл, – говорит она. – Финн предупредил меня, что вы придете.

– Да, я… я надеюсь, что вы сможете мне помочь. Кое в каких поисках.

Ее карие глаза очень похожи на глаза Финна, но смотрит она оценивающе. Под этим взглядом я начинаю переминаться с ноги на ногу, внезапно устыдившись того, что всегда вела себя с ней довольно бестактно. Когда я приходила сюда за книгами для Отца или за компанию с Маурой, я едва удостаивала ее парой пустых вежливых реплик. Не потому, что Беластра не принадлежат к нашему кругу – хотя это так, – а потому, что мне здесь не нравилось. Я только что не тянула Мауру за подол, чтобы поскорее увести ее отсюда. А теперь я явилась молить миссис Беластра раскрыть мне тайну, хоть это и грозит нам обеим арестом.

Что ж, она имеет полное право мне отказать.

– Я не знала, что Финн вас предупредил, – говорю я, расправляя плечи, – но дело в том, что я недавно обнаружила дневник моей матери, и она пишет там об очень странных и тревожных вещах. Я буду вам очень признательна, если вы поможете мне разобраться с этим.

Ну вот, теперь я полностью сдалась ей на милость. Я не знаю, что мне еще делать. Если Марианна откажет мне в помощи, я пропала.

– Я сделаю все, что смогу. – На лице Марианны пока нет улыбки, но она заметно расслабляется. – Я очень любила вашу матушку.

– Я не знала, что вы были подругами. Во всяком случае, пока не прочла дневник. Она там вас упоминает. Она пишет… она пишет, что… – Я выворачиваю шею и бросаю взгляд в глубь магазина.

Миссис Беластра понимает меня правильно.

– Мы тут одни; Финн наверху. Я подумала, что вам, возможно, захочется, чтобы этот разговор остался между нами.

– Да, вы правы. Спасибо.

Я застываю как раз напротив входной двери. Солнечный свет из широкого панорамного окна отражается от кольца с маленьким рубином на безымянном пальце миссис Беластры. Ее волосы собраны сзади в тугой пучок, да и весь внешний вид скорее благопристойный, нежели модный. От карих глаз разбегаются «гусиные лапки», на лбу тоже залегли глубокие печальные складки, зато вокруг рта видны смешливые морщинки. Можно смело сказать, что в юности она была красавицей. У нее такая же, как у Финна, квадратная нижняя челюсть, пухлые алые губы и красивый вздернутый нос.

Интересно, когда это я решила, что у Финна красивый нос?

– Наша дружба с вашей матушкой началась с общей любви к книгам, – поясняет Марианна, махнув в мою сторону томиком стихов. – Нам обеим очень нравилась романтическая поэзия. А уж когда в город приехала Зара…

– Так вы знали и Зару тоже?

Ее губы трогает улыбка.

– Не более чем все остальные. Она была очень замкнутой. И очень храброй; многие сказали бы, безрассудно храброй, если дело касалось ее собственной безопасности. Ее жизнь была в ее исследованиях. Финн говорил, что вы искали информацию о том, что с ней произошло.

Я смотрю себе под ноги на натертый до блеска паркет. В магазине пахнет воском и лимоном, словно Марианна разложила по нему лимонные корочки.

Если Зара была так важна для Мамы, почему она никогда даже не упоминала мою крестную? Может быть, опасалась напугать нас историями о девушке, которая оказалась в Харвуде?

– Я даже не знала, что у меня была крестная, пока не прочла Мамин дневник. Я совсем ее не помню.

– Когда ее арестовали, вам было всего лет шесть. Последний год на воле она много путешествовала, а когда возвращалась, за ней постоянно наблюдали Братья. Арест был только вопросом времени. Они с вашей матерью иногда встречались здесь, но Зара боялась навлечь на Анну подозрения.

Анна. Я так давно не слышала, чтобы кто‑ нибудь произносил Мамино имя. Я подавляю всколыхнувшуюся отчаянную боль потери.

– А почему вы продолжали с ней дружить, если это было так опасно?

Марианна улыбается, словно сочтя мой вопрос вполне закономерным и вовсе не дерзким.

– Есть вещи, ради которых стоит рискнуть, разве нет? Я никому не позволю диктовать мне, что читать и с кем дружить. Мне доставляет удовольствие хотя бы в малом идти наперекор Братству. А потом, я думаю, что исследование Зары было очень важным. Она изучала предсказания оракулов Персефоны и весь последний год занималась одним пророчеством, которое, осуществившись, может изменить весь ход истории.

Я прикусываю губу.

– Мама писала о пророчестве, но очень мало. А вы… вы знаете о нем больше? – спросила я, молясь про себя, чтоб Мамина вера в Марианну оказалась не напрасной.

Марианна живо кивает:

– Немного. Мне известно кое‑ что, что может помочь. Почему бы вам не пройти и не присесть за стол? Я принесла бы вам несколько книг.

Я прохожу в глубь лавки и усаживаюсь за знакомый стол. На нем рядом с чашкой остывшего чая лежат Марианнины очки и какие‑ то заметки, сделанные ее аккуратным почерком.

Интересно, сама Марианна – ведьма или просто эрудит и книготорговец? Знает ли Финн, насколько серьезно его мать занята изучением колдовства? Часто женщин убивали и за меньшее.

Марианна возвращается, неся два завернутых в марлю манускрипта. На одном вычурными синими буквами написано «Трагическое падение Дочерей Персефоны». Второй сильно поврежден водой: чернила в правом нижнем углу расплылись, записи местами невозможно разобрать. Он называется просто «Оракулы Персефоны». Под заголовком мелкими буквами значится: «З. Ротт».

Мои пальцы изумленно замирают над манускриптом. Когда у власти были Дочери Персефоны, образование было доступно для каждого. Такие девочки, как Тэсс, могли вместе с мальчиками учиться математике и философии, и некоторые из них впоследствии становились известными учеными. Теперь девочек не допускают даже в сельские школы; желание научиться чему‑ то, кроме рукоделия, вызывает подозрения. Труды, написанные женщинами – неважно, ведьмы они или нет, – запрещаются и уничтожаются.

– Это написала Зара? – Я испытываю прилив гордости от того, что у меня такая необычная крестная.

Марианна надевает очки; так сходство с Финном еще более заметно.

– Да. Она исследовала последнее пророчество, которое так беспокоило Анну.

Я выжидающе смотрю на Марианну, но она открывает «Оракулы Персефоны» и протягивает его мне.

– Вы должны сами это прочесть. Так будет понятнее.

Я склоняюсь над книгой и читаю кусок, на который она указывает:

«Автор подозревает, что к моменту написания этих строк в Новой Англии осталось в живых не более нескольких сотен ведьм. Храмовые жрицы были повсеместно убиты летом 1780 года. Женщин, подозреваемых в ведьмовстве, массово сжигали и обезглавливали на протяжении всего девятнадцатого столетия.

Великий Храм Персефоны был сожжен дотла на рассвете 10 января 1780 года. Двери Храма были заперты, чтобы никто не мог спастись. Перед тем как храм был полностью охвачен пламенем, несколько жриц спрыгнули с его крыши.

Книга Пророчеств, содержавшая сотни предсказаний, сгорела вместе с Храмом. Но ходили слухи, что было сделано еще одно, последнее пророчество, которое дало надежду обреченным на гибель жрицам. В нем говорилось, что перед наступлением двадцатого века три сестры, три ведьмы, достигнут совершеннолетия. Одна из них, обладающая способностью к ментальной магии, будет самой сильной ведьмой за много столетий – достаточно сильной для того, чтобы вновь привести ведьм к власти или спровоцировать новый Террор. Эта семья будет одновременно и благословенной, и проклятой, потому что одна из сестер…»

На этом запись обрывается: слова в правом нижнем углу расплылись так, что невозможно ничего прочесть.

– Что будет с одной из сестер? – требовательно спрашиваю я, вскинув глаза на Марианну.

– Боюсь, что не знаю. Перед тем как Зару арестовали, она успела спрятать рукопись под застрехой крыши пансиона Коста. К счастью, Братья не нашли ее труд. Но увы, прежде чем я успела до него добраться, он оказался частично поврежден.

– Но мне нужно узнать. Мама беспокоилась… она боялась, что мы – те самые три сестры из пророчества, – шепчу я.

– Я знаю, – говорит Марианна, сморщившись. – Я думаю, Анна знала продолжение пророчества, но мне она его не сказала. И Зара не сказала тоже. Мы дружили, да, но я не была посвящена во все их секреты.