Глава 9. Часть третья. СТРАСТЬ И ПОРАЖЕНИЕ

СТРАСТЬ И ПОРАЖЕНИЕ

Глава 15

Джеймс Стюарт был в бешенстве.

Его разговор с Рованом происходил не при королевском дворе: брат шотландской королевы под любыми предлогами старался не появляться там, даже если получал приказ явиться.

– Я в отчаянии, – говорил Джеймс. – Моя сестра приехала сюда с самыми лучшими чувствами и намерениями. Она заботилась о стране. Ей удалось очаровать народ и заслужить его уважение. А теперь она как будто забыла все, чему научилась из политики и искусства управления. Она просто сошла с ума.

Рован молчал. Ужас, как тяжелый груз, сковывал душу. Видеть такой разрыв между королевой и ее сводным братом было не просто печально – это было жутко.

Ему не пришлось отвечать. Джеймс, жестикулируя, продолжал говорить без остановки.

– Этот молодчик воспитан в Англии, и он всего лишь слуга Елизаветы. Его мать думает, что имеет право на английскую корону, а если она женит своего красавчика сынка на Марии Шотландской, вся семья еще больше задерет нос.

– Елизавета недвусмысленно заявила, что не благословит этот брак, – сказал ему Рован.

Джеймс покачал головой:

– Идите к Марии и посмотрите сам. Она просто потеряла разум. Уже планирует свадьбу.

– А вы на свадьбе не будете? – спросил Рован.

– Нет, не буду! – гневно воскликнул Джеймс. – Она отдаст страну родителям этого мальчишки – графу и графине Леннокс. А я говорю вам, что наши лорды с этим не согласятся.

– Но они могут согласиться потом. Если от этого брака родится наследник престола, шотландцы объединятся вокруг Марии – все равно, нравится им муж, которого она выбрала, или нет.

– Она уже именует его королем, хотя этот титул должен утвердить парламент или тайный совет, – раздраженно Джеймс.

– Вы и королева должны жить в мире друг с другом. Обязательно, иначе в стране будут новые междоусобицы.

– Я не желаю смотреть, как моя сестра отдает в чужие руки королевство нашего отца, – откровенно сказал Джеймс. – Вы должны пойти к ней с моими письмами.

Вот каким образом Рован оказался в Эдинбурге на свадьбе королевы Марии и Генри Стюарта, лорда Дарнли.

Он заметил изменения при дворе Марии. У нее теперь был новый секретарь, итальянец по фамилии Риччо. Все ее дорогие Марии по-прежнему состояли в ее свите, но рядом с ними появилось несколько новых молодых француженок и юных знатных шотландок.

Его даже не пригласили к королеве до свадьбы, которая состоялась на следующий день после его приезда в часовне Холируда. Но по крайней мере, ей были переданы письма Джеймса.

Королева венчалась не в белом платье, как положено по традиции, а в черном, с большим капюшоном. Этот наряд, конечно, был элегантен и удобен, но ясно показывал, что она вступает в брак как вдовствующая королева Франции. С испугом и смятением Рован смотрел на то, как Мария и Генри Стюарт дают друг другу брачные клятвы. До сих пор он думал, что знает Марию. Она была страстной, решительной, глубоко верила, что рождена быть королевой и имеет право властвовать. Как она могла влюбиться в человека с такой мелкой душой и позволить ему управлять собой?

Рован говорил себе, что не имеет права судить Марию. У него даже мелькнула шутливая мысль, что Мария могла влюбиться в Дарнли просто потому, что тот примерно на дюйм выше ее ростом. Избранник королевы был невероятно хорош собой, строен и, как говорили все, умело владел двумя самыми любимыми искусствами Марии – охотой и танцами.

Но что-то в нем беспокоило Рована. Дарнли был слишком хорош собой и слишком молод. У него не было сильного характера, за который шотландцы могли бы горячо полюбить и принять его как короля.

Вскоре после свадебной церемонии королева сняла свой элегантный черный вдовий наряд, и начался праздник. Рован наконец смог заговорить с королевой, когда вел ее в танцевальный зал.

Мария была вне себя от радости. Ее первый вопрос был не о государственных делах. Она спросила другое:

– Разве он не идеал принца, лорд Рован?

Рован не хотел лгать Марии и ответил:

– Ваша милость, видеть вас такой счастливой – это, без сомнения, чудесно.

Ее лицо искривила странная гримаса.

– Она завидует, вот и все.

– О ком вы, ваша милость?

– О Елизавете. Она не хочет выбрать себе мужа и как раз поэтому не может смириться с тем, что другая государыня может сделать это и при этом по-прежнему выполнять свои обязанности. Скажите мне, как идут дела у Гвинет? Полагаю, что хорошо. Мэйтленд сказал мне, что моя кузина считает ее очаровательной и честной. Мне нужно, чтобы Гвинет оставалась при ней и продолжала поддерживать меня, особенно если мы с моим дорогим мужем родим наследника. В этом случае Елизавета будет просто обязана признать меня наследницей.

Рован опустил голову. Он понимал, до какой степени честолюбивы особы королевской крови, но не мог понять, почему Марии мало править одной Шотландией.

– Эта верная девушка сможет своими способами склонить Елизавету к верному решению, чего, возможно, не могут добиться другие.

– Вы еще ни разу не встречались с Елизаветой, – осторожно напомнил Рован.

– Потому что она постоянно находит причины, чтобы мы не встретились.

– Ваша милость, я должен обсудить с вами серьезные дела.

– Обсудим их позже. А теперь поговорим о сути вашего возвращения. Будет ли мой брат просить, чтобы я его простила?

– Ваш брат любит вас, – сказал Рован.

– Он любит власть, – ответила королева, перестала танцевать под свою любимую мелодию и пристально посмотрела на Рована. – Убедите его, что я не разлюблю своего мужа. Джеймс должен попросить у меня прощения, иначе я объявлю его вне закона.

– Я пойду к нему и передам ваши слова, – пообещал Рован. – Ваша милость, я бы хотел попросить, чтобы вы вернули миледи Гвинет сюда, на прежнюю службу при вас.

Глаза Марии широко раскрылись.

– Вы в своем уме? Она очень нужна там, где находится сейчас. Из всех моих фрейлин, шотландок и нешотландок по рождению, она лучше всех подходит, чтобы представлять меня там.

– Мы обвенчались, ваша милость, – тихо произнес Рован.

Он был ошеломлен тем, какая ярость вспыхнула в глазах королевы.

– Что это такое? Все стараются бросить мне вызов? Меня не интересует, в какие игры вы играли в пути. Вы не муж и жена! Я не утверждаю ваш брак! Как вы посмели склониться перед Елизаветой и просить разрешения у нее, а не у меня!

Рован был изумлен.

– Ваша милость, вы теперь, должно быть, знаете, до чего может довести человека страсть. Я прошу вас...

– Вы оскорбили меня, лорд Рован, – ледяным тоном сказала она. – И прошу вас больше не портить мою свадьбу и не стараться вызвать у меня сочувствие к моим неверным подданным. Идите к моему брату Джеймсу. Может быть, вместе вы научитесь каяться!

Сказав это, она вышла из танцевального зала и скользнула в объятия своего нового мальчика-мужа. Рован смотрел ей вслед и все еще не мог опомниться, потрясенный ее гневом.

Он видел, как Мария шла в центр комнаты с красавцем мальчиком-королем, и покачал головой. Этот брак не принесет королеве того, о чем она мечтает, но никто здесь не осмелится сказать ей об этом – а если бы кто-то и сказал, она все равно бы не стала слушать. Генри Стюарт высок ростом; Мария никогда не поймет, что рост не делает его ни мудрым, ни сильным.

По дороге из Эдинбурга он думал о судьбе Марии: скорее всего, она удержится на престоле. Должна удержаться. Мария была грудным младенцем, когда умер ее отец, но ее мать, Мария де Гиз, была отличной регентшей, несмотря на свою веру, англичан и постоянную вражду между знатными родами Шотландии.

Потом, после смерти вдовствующей королевы, Джеймс Стюарт умело и осторожно вел государственные дела.

Но теперь...

Наследник.

Королеве Шотландии нужен наследник.

Когда он родится, ей простят очень многое. И возможно, будет даже заключено соглашение с Елизаветой, которая все продолжает играть в брачные переговоры и использует их с выгодой для себя. Рован не верил, что Елизавета приняла бы предложение, которое могло бы привести к опасным для нее как правительницы последствиям. В этом она отличалась от Марии.

Со временем Мария тоже образумится, он уверен в этом.

Но сейчас он в опале. Что ж, пусть так и будет. Он любит Шотландию, но теперь знает, что может жить счастливо и просто как мужчина, как муж.

Он отыскал Джеймса Стюарта, который в своем поместье ждал, что будет дальше. Рован боялся, что брат королевы не только ждал, но и готовил заговор.

Гвинет была в отчаянии из-за того, что прочитала в письме. Оно пришло от Мери Флеминг, которая уступила ухаживаниям Мэйтленда и согласилась стать его женой. Прочитав первые строки, Гвинет была возмущена: с другими королева так охотно бывает доброй, а вопрос о ее замужестве не желает даже обсуждать.

Но именно благодаря Мэйтленду Гвинет смогла получить это письмо. Теперь она жадно читала:

«Никто из нас не одобрил свадьбу королевы с Дарнли. Мы до сих пор в ужасе, поэтому сожги письмо сразу после того, как прочтешь, чтобы оно не попало в плохие руки. Ты не можешь представить себе, Гвинет, как относимся к этому человеку мы и как к нему относится королева. Это просто безумие. Он на все ворчит, к тому же самолюбив, как ребенок. Он думает, будто вполне заслуживает, чтобы все знатные люди страны гнулись перед ним, но не видит, что большинство из них ненавидят его самого и его родителей, которые изо всех сил лезут наверх. Почти все боятся власти Ленноксов в Шотландии.

Я, так же как и ты, люблю нашу добрую королеву Марию, но боюсь этого ее замужества. Не думай, пожалуйста, что моя верность ей стала хоть сколько-нибудь меньше. Я молюсь, чтобы все кончилось хорошо, несмотря на все эти тревожные признаки.

Я не понимаю, что произошло: королева не хочет говорить об этом. Но она поссорилась с лордом Рованом прямо в танцевальном зале, во время свадебного праздника. Я должна предупредить тебя: она теперь вспыльчива, бросает вызов даже тем, кого любит и кем восхищается, если они не проявляют достаточного уважения к лорду Дарнли. Она по-прежнему убеждена, что ты имеешь больше влияния на Елизавету, чем сто мужчин, которые говорят только о государстве. И я, и все мы скучаем по тебе, Гвен. Будь как можно более осторожна во всех своих словах и поступках: мы живем в опасное время».

Гвинет положила письмо и устремила взор на горевший огонь в камине – она была сейчас в городском доме лорда Лохревена.

Перед этим она уже получила письмо от Рована. Он описывал свадьбу королевы, но не упомянул о своей ссоре с ней, а отметил только, что разрыв в отношениях между королевой и ее братом лордом Джеймсом Стюартом увеличился и что сам он, бесполезный посланец, ходит от сестры к брату и обратно и напрасно просит их помириться.

Она встала и замерла на мгновение, отвлеченная от письма своими мыслями.

Сейчас она не была одинокой. С ней была Энни, а Томас с большим умением и благородством заботился, чтобы все шло хорошо.

Гвинет не служила при дворе Елизаветы и предпочитала держаться в стороне от ее придворных. Каждый раз, когда ее вызывали к английской королеве, Гвинет предусмотрительно вспоминала роль, которую должна была играть как подданная Марии. Она ни к кому не навязывалась с разговорами о своей шотландской королеве, но очень старательно использовала каждую возможность упомянуть о ее дарованиях, высокой нравственности и всех свойствах Марии, которые выгодно характеризовали ее как королеву Шотландии и возможную наследницу английской короны. Однако Елизавета, кажется, играла с ней, как кошка с мышью. Когда она хотела позабавиться, то звала к себе Гвинет для этой игры.

И по правде сказать, с тех пор как Мария вышла замуж за Дарнли, беседы Гвинет с Елизаветой стали очень трудными. Этот брак вызывал у королевы Англии огромную нескрываемую ярость. Ее гнев был так силен, что трудно было даже слегка коснуться в разговоре правды. А правда была проста: Елизавета сама благословила возвращение семейства Леннокс в Шотландию. Она сама почти приказала Генри Стюарту, лорду Дарнли, отправиться на север ко двору ее кузины.

Иногда Гвинет спрашивала себя, не мечтала ли Елизавета быть настолько счастливой, как была счастлива сейчас Мария Шотландская. Вероятно, она отправила молодого лорда Дарнли к Марии в качестве соблазна, только для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

Она предполагала, что он станет развлекать Марию, но та посчитает себя слишком царственной, чтобы выйти замуж всего лишь за подданного.

Раздался стук в дверь, и сердце у Гвинет замерло. Девушка знала, что это глупо, и все же каждый раз, когда кто-то собирался войти в комнату, она молилась, чтобы это был Рован. Но он, конечно, ни за что не постучал бы в дверь. Эта мысль вызвала у нее улыбку, несмотря на горькое разочарование, которое она испытала, когда стучавший вошел.

Это был Томас, с порога он сообщил:

– Миледи, королева требует, чтобы вы пришли к ней.

– Я поняла. По какому случаю я понадобилась? Королева хочет, чтобы она присутствовала на обеде?

Или желает сыграть в какую-то игру?

– Она желает сообщить вам важную новость.

– Понятно, – сказала Гвинет и пристально взглянула на Томаса, надеясь, что ему что-нибудь известно.

Но он покачал головой:

– Я не знаю, что случилось, миледи.

– Спасибо. Раз так, я пойду готовиться.

Плавая по Темзе на барке Рована, Гвинет пыталась сосчитать, сколько дней его уже не было в Лондоне. Ей казалось, что с его отъезда прошла целая вечность. Она отчаянно хотела увидеть его снова. Гвинет понимала, что иногда им нужно будет на время расставаться, Рован так долго служил Шотландии, он не мог сейчас забыть свой долг перед родиной.

И судьба поставила ее почти в такое же положение, как и ее мужа, хотя в душе она до сих пор не могла примириться с тем, что Мария так легко услала ее прочь.

Когда она прибыла ко двору, к ней быстро подошел Мэйтленд. Посол королевы Марии смотрел на Гвинет печально.

– Что происходит? – беспокойно шепнула ему Гвинет.

– Боюсь, что произошли новые неприятности. Наша королева, храни ее Бог, в последнее время стала слишком гневливой.

Гвинет незачем было спрашивать, о которой из королев он говорит: Мэйтленд был верен Марии.

Перед дверью в комнату королевы их встретила одна из ее служанок. Здесь Мэйтленд остановился и сказал:

– Она попросила, чтобы ей дали возможность говорить с вами наедине.

Служанка пропустила взволнованную Гвинет за дверь. Елизавета лежала в кровати и выглядела утомленной и нетерпеливой.

– Вы нездоровы, ваша милость? – озабоченно поинтересовалась Гвинет.

Елизавета махнула рукой и ответила:

– Это просто недомогание и слабость. Заверяю вас, я не серьезно больна. Вы знаете, я отказываюсь умереть.

Гвинет с улыбкой наклонила голову.

– Вы не должны смеяться, дорогая леди. Я говорю это серьезно. Вся эта суета насчет того, что будет с моей короной, когда я умру... Я просто буду жить, и все.

– Молю Бога, чтобы вы жили так долго, как может прожить женщина, – сказала ей Гвинет.

Елизавета снова улыбнулась и пробормотала:

– Благодарю, дорогая.

Она с ласковым выражением на лице окинула Гвинет взглядом и промолвила:

– Итак, мне осталось только рассказать вам, что я слышала из надежных источников и что я намерена сделать. Во-первых, я отправляю вас в Тауэр.

Гвинет эти слова так ошеломили, что она беззвучно ахнула и едва удержалась на ногах.

– Сядьте же, – сухо произнесла Елизавета. – Я заключаю вас туда, чтобы показать, что я в гневе.

– Вы гневаетесь? – еле слышно выдохнула Гвинет.

– Да, на мою кузину за эту гнусную историю с Дарнли. Они обвенчаны по всем правилам и теперь до неприличия упорно стараются произвести наследника, чтобы еще сильней давить на меня.

Гвинет не сразу решилась заговорить.

– Однажды, сразу после нашего приезда в Шотландию, она сказала мне, что считает его очаровательным. И даже красивым. И все это лишь потому, что он был послан к ней принести соболезнования по случаю смерти Франциска... Вы должны ее понять. Я считаю, что она искренне хочет нравиться вам. Но она не знает вас. И она... очень страстная.

– Об этом я слышала, – пробормотала Елизавета.

– Я хочу сказать, что у нее огромное сердце. Она – женщина, которой нужен муж. Но он должен подходить ей.

– Об этом я и говорю. Он неподходящий муж.

– Она влюблена.

– Вы понимаете это даже слишком хорошо.

- Да.

– Вот настоящая причина, по которой я посылаю вас в Тауэр.

– Признаюсь вам, я сбита с толку, – сказала Гвинет.

Глаза Елизаветы блеснули.

– Это ненадолго, – заверила ее королева.

– Искренне благодарю вас за эти слова, – горячо произнесла Гвинет.

– Мария, королева Шотландская, объявила ваш брак незаконным. Она очень разгневана на лорда Рована, несмотря на его старания помирить ее с дворянами. Она объявила вне закона своего брата Джеймса Стюарта и лорда Рована вместе с ним. Джеймс попросил у меня убежища. Я, конечно, буду следить за развитием событий... Я не верю, что законную государыню могут свергнуть силой. Но многие знатные шотландцы чувствуют так же, как Джеймс Стюарт, что Мария больше не способна править, она полностью подчиняется капризам своего нового мужа и уже не ищет совета у тех мудрых и ученых людей, которые думают о благе всей Шотландии, а не ищут выгоду только для себя.

Гвинет продолжала стоять, хотя ее ноги ослабли. Она расслышала только первые слова Елизаветы.

Официально она не замужем.

– Мария также прислала письмо с требованием, чтобы вы вернулись.

– Понимаю! – выдохнула Гвинет. – Но... я ведь иду в Тауэр?

– Идете, моя дорогая, потому что я решила быть вам другом. Вы всегда были полностью честны со мной. Просто смешно, что Мария так мелочно мстит вам, когда сама отдается своей глупой страсти.

– Я уверена... королева Мария поймет, что ошиблась в этом случае, – сумела прошептать Гвинет.

Она не могла поверить, что королева полностью отвернулась от нее, но чувствовала, что Елизавета не лжет.

– Вот теперь вы понимаете, почему я отправляю вас в Тауэр. Поскольку королева Шотландии отказывается признать ваш брак и ваш муж объявлен предателем за свою дружбу с Джеймсом Стюартом, погостить пока у меня будет лучше для вашего здоровья и для здоровья ребенка, которого вы носите во чреве.

Гвинет опустила глаза. Ей казалось, что мир все дальше ускользал от ее разума. Елизавета сейчас сказала ей о том, что она сама поняла лишь недавно. У них с Рованом будет ребенок. Это было бы самым большим счастьем на свете.

Не было бы, а есть. Это самое большое счастье на свете.

Но Гвинет так сильно, до боли хотелось, чтобы отец ее ребенка был с ней. Она не могла не чувствовать гнев. Та, кому она служила так верно, оказалась слепа к ее счастью. Ей было трудно представить себе и то, что Мария, которая раньше так доверяла своему брату Джеймсу и проявляла к нему такое уважение, теперь отвергла не только его, но и его друга.

– Тауэр не так уж страшен, хотя его стены и видели много ужасных дел. Я сама когда-то гостила там, вы это знаете, – сказала Елизавета и добавила: – Внутри него вы будете полностью свободны.

– Благодарю вас, – пробормотала Гвинет.

– Я отдам приказ арестовать вас только завтра, – произнесла Елизавета.

– Энни может пойти со мной?

– Разумеется, да.

Лорд Мэйтленд ждал ее перед дверью в личные покои королевы.

– Я иду в Тауэр, – без подготовки сообщила ему Гвинет.

Он кивнул и ответил:

– Я думаю, пока это лучше всего.

Гвинет нахмурилась, взглянула на него и спросила:

– Почему Мария так обошлась со мной?

Он отвел взгляд и ответил:

– В Тауэр вас посылает Елизавета, а не Мария.

– Мария объявила Рована вне закона, а наш брак – недействительным в Шотландии. Что случилось? Она так нуждалась во мне, полагалась на меня. А теперь меня... использовали и выбросили!

– Дайте чувствам немного остыть, дорогая. Трудно представить, что она не помирится со своим братом. Но вы должны понять: лорд Джеймс почти угрожал поднять против нее мятеж. Я думаю, что он попросил Елизавету о помощи.

– Будет ли она воевать с Марией?

Мэйтленд покачал головой:

– У меня было несколько долгих разговоров с ее послом, лордом Трогмортоном. Долгих! Елизавета настаивает, чтобы королевские права Марии были защищены. Понимаете, если этого не сделать, ее собственная власть окажется в опасности.

– Она не начнет войну даже ради протестантской веры?

Мэйтленд засмеялся: его немного позабавил этот вопрос.

– Мария заявляет, что ничего не имеет против шотландской церкви, но не допустит, чтобы в Шотландии преследовали католиков. Джеймс говорит, что его сестра становится слишком горячей сторонницей своих католиков. Если говорить начистоту, сейчас это только борьба за власть. Но многие шотландские дворяне – не важно, хватает им смелости разговаривать теперь с лордом Джеймсом или нет, – ненавидят Дарнли и его правление. Правда, многие из них готовы ненавидеть любого, кто возвысился, когда не возвысились они.

– Чем же все это кончится? – с тревогой спросила Гвинет.

– Будем молиться о мире. Со временем станет видно, что вы – верная подданная королевы Марии. Настолько верная, что рады сидеть ради нее в лондонском Тауэре. За это время, – тихо добавил он, – вы родите ребенка. Не бойтесь: когда настанет время, королева Шотландии благословит ваш брак. Вам не нужно бояться ни за себя, ни за малыша. Будьте только терпеливы.

– Я даже не знаю, где сейчас Рован.

– В данный момент этого не знаю и я. Но не бойтесь. Я верю в глубине души, что все будет хорошо. Если мы не будем верить, то не сможем каждый день жить дальше. Разве не так?

– Каждый день кажется вечностью, – призналась Гвинет.

– Но каждый день мы сражаемся. – Его глаза блеснули. – Одни сражаются мечом, другие речами. Я буду служить королеве – моей королеве. И буду верить в лучшее и молиться. Так должны поступать и вы.

– Но Рован...

– Рован знает, как держать себя в этом мире.

– Вас тоже объявили вне закона! – возмущенно сообщил Ровану Джеймс, укладывая свои вещи.

Брат королевы Марии готовился бежать в Англию.

Рован никогда не собирался воевать против своей королевы. Но Джеймс желал пойти против своей младшей сводной сестры. Однако Мария добилась того, на что они когда-то так горячо надеялись, – любви шотландского народа. Джеймс, пока его сестра со своим новым молодым мужем ездила на север осматривать свои земли, приехал в Эдинбург – и не нашел там поддержки, которая была ему нужна, чтобы сбить спесь с Генри Стюарта и его честолюбивой семьи и не дать им подняться еще выше.

Теперь ему стало известно, что Мария, когда ей сказали, что он бросил вызов ее власти, приказала его арестовать. В результате Джеймс несколько раз обменялся тайными посланиями с Елизаветой, и вот теперь шла подготовка к его побегу... Рован жалел, что Джеймс не знает английскую королеву так, как знает ее он.

Елизавета была мастерицей говорить уклончиво. Она ничего не пообещала лорду Джеймсу, но и не отказала ему.

Как всегда, она ждала, куда подует ветер.

Рован уже слышал, что сам он тоже объявлен вне закона, но не верил, что угрозы Марии могли быть направлены против него. Он не сделал ничего дурного, только старался облегчить ей каждую минуту дня. Она много раз требовала, чтобы он служил ее посланцем. Он не искал власти для себя, а стремился только к благу своего народа.

Это правда, что он был возмущен поведением королевы, но у него были для этого самые веские основания. Однако он не предал Марию, не сказал ни одного слова против нее. И даже теперь, когда она яростно отказалась признать его брак, он ничем не выразил свое возмущение.

– Но ведь можно найти какое-то решение, – раздраженно произнес Рован.

– Оно уже найдено: я уезжаю в Англию, – ответил брат королевы.

Рована эти слова не удивили. Крепость, в которой он встретился с Джеймсом, стояла в центре равнинного края, и ее владельцем был лорд Мак-Конах, стойкий протестант. А земли Мак-Конаха находились так близко от английской границы, что он мог свободно ездить в Англию и обратно.

– Я поеду на юг и буду добиваться аудиенции у Елизаветы. Вы должны поехать со мной: при вашей поддержке она может принять меня быстрей.

– Джеймс, мы должны выйти из этого тупика. Между вами и вашей сестрой должен быть мир. Для многих людей вы – сердце Шотландии. Для многих дворян...

– Наши дворяне переменчивы как ветер.

– Да, это так, – устало согласился Рован. – Вы должны меня понять. Мне необходимо остаться здесь и попытаться убедить королеву одуматься.

– Сестра не одумается: она по уши влюблена в это разодетое по моде посмешище, – сказал Джеймс.

– Да, – согласился Рован и, немного помедлив в нерешительности, добавил: – Но ее влюбленности придет конец.

Джеймс ответил тоже не сразу:

– Тогда оставайтесь. Скажите ей, что я почувствовал необходимость уехать, что я боялся за свою жизнь, потому что она полностью попала под власть своего мужа и его семьи. Но, мой друг, если она не увидит недостатки лорда Дарнли очень быстро... то у нас будет мало надежды на прочный мир в Шотландии.

– Я люблю Шотландию и хочу, чтобы она была мирной страной, где я мог бы жить долго и растить детей. Страной, где мои сыновья могли бы вырасти гордыми.

Джеймс мрачно усмехнулся:

– Тогда вам, может быть, лучше поехать со мной и увидеться со своей незаконной женой.

– Вы думаете, я не хочу вернуться к ней? – спросил Рован и покачал головой. – Но сначала я должен помириться с Марией.

– Тогда удачи вам, – бросил на прощание Джеймс.

В ту же ночь Рован, подъезжая к Эдинбургу на своем коне Стиксе, увидел, что навстречу приближается отряд из двадцати всадников, и поначалу решил, что им поручено приветствовать его.

К его огромному изумлению, из этого строя выехал человек, которого он раньше никогда не видел.

– Вы лорд Рован Грэм, граф Лохревен? – спросил незнакомец.

– Да. Я приехал сюда ждать возвращения королевы Марии и попросить ее принять меня ради лорда Джеймса Стюарта и для благополучия королевства.

– Вы арестованы, милорд.

– Я арестован? – переспросил он.

– Да. За государственную измену.

– Вы шутите!

– Нет, не шучу, – ответил командир отряда и сглотнул комок в горле так, что кадык дернулся: этому человеку явно было не по себе. А потом он добавил, понизив голос: – Если бы это было шуткой, лорд Рован. Господи, если бы так было!

Он выглядел расстроенным и смущенным.

– Кто вы? – спросил Рован.

– Сэр Алан Миллер, – представился тот.

– Произношение у вас английское.

– Я состою на службе у... лорда Дарнли. – Он опустил голову. – Мне поручили вас арестовать.

И Рован понял, что сэр Алан чувствовал себя из-за этого несчастнейшим человеком. Ему явно не нравилась вся эта ситуация.

Рован посмотрел на остальных людей, приехавших взять его под стражу, и не увидел ни одного знакомого лица. Это не были воины, которые много лет подряд защищали Шотландию. Они получили власть из рук Дарнли или его отца, графа Леннокса, и выглядели при этом не слишком грозно. Стикс был гораздо лучше любого из их коней. И вряд ли кто-нибудь из них хоть немного умел обращаться с мечом.

Можно убежать...

Рован не хотел сражаться. Он не боялся за свою жизнь, но ему придется убить слишком много людей, и он не хотел, чтобы к нынешним обвинениям против него прибавилось еще и убийство. Королева может отдать его под суд за измену, но в тюрьму его не заключит: слишком много честных и здравомыслящих лордов будут против этого.

– Раз королеве угодно, чтобы я находился под арестом, то я в вашей власти, господа.

Алан Миллер громко вздохнул:

– Вы будете доставлены в Эдинбургский замок и останетесь там под охраной до суда.

– Я в вашем распоряжении, сэр Алан.

Миллер подъехал ближе к нему.

– Я должен забрать у вас меч и нож.

Рован отдал ему свое оружие. С молодого начальника отряда лил пот, хотя было холодно. Когда он брал у Рована меч, его руки дрожали.

Рован положил руку ему на плечо:

– Вам незачем бояться меня: я иду в замок по собственной воле.

Алан Миллер взглянул на него, сглотнул слюну, кивнул и спокойным голосом произнес:

– Да защитит вас Бог, сэр.

– Не пора ли в путь? – спросил Рован.

«Вот как я возвращаюсь в Эдинбург служить королеве», – с горечью подумал он.

Глава 16

Известие о том, что Рован находится в тюрьме в Эдинбурге, дошло до его жены достаточно жестоким путем.

Она знала, что скоро должна родить, но под просторным плащом ее беременность была почти незаметна. Она не говорила о ней почти никому из-за своего двойственного положения. Гвинет никогда не могла предположить, что ее жизнь сделает такой крутой поворот. Королева, которой она служит, так ее «любит», что от этой «любви» можно спастись лишь в тюрьме у другой королевы.

Первые несколько месяцев в Тауэре были тревожными и мучительными. За это время Гвинет поняла, что ей остается только терпеть и найти себе какие-нибудь занятия, чтобы заполнить время. В эти первые дни заключения она получила лишь одно письмо – от самой Марии. Королева просила узницу, чтобы та помнила о своих обязанностях, и приказывала ей при каждой возможности напоминать английской королеве, что счастье Англии зависит от признания Марии наследницей английского престола. В письме Мария назвала ее своей хорошей и любимой подругой, но ни словом не упомянула ни о Роване, ни о ее браке.

Четыре Марии тоже постоянно писали ей, но старались заполнять послания легкой болтовней, а настоящих новостей не сообщали. Гвинет спрашивала себя, не боятся ли фрейлины королевы, что их письма прочтет кто-то посторонний.

Дни проходили медленно, а от Рована не было никаких известий, и Гвинет очень тревожилась из-за этого. Но ей нужно было как-то скоротать время, и, несмотря на свое лихорадочное беспокойство и тревогу, она не могла позволить себе заболеть.

У нее было о чем подумать – о ребенке. А когда ее охватывал страх за свою жизнь, она твердо приказывала себе не умереть при родах. Леди Маклауд не желала облегчать жизнь своим мучителям. С сожалением она признавалась себе, что под «мучителями» подразумевала Марию Шотландскую. В своих письмах она очень осторожно подбирала слова и каждый день то принимала, то отменяла решение открыть душу королеве, обратиться к ней как к женщине. Мария безумно влюблена в Дарнли и лучше других поймет такие же чувства у другой женщины, тем более что Гвинет была ее верной подданной.

Но она боялась откровенно разговаривать с Марией даже на бумаге после того, что рассказала ей Елизавета и что постепенно, раз за разом узнавала от Мэйтленда о положении в Шотландии. Мария была уже не той Марией, которую она знала: Дарнли изменил шотландскую королеву.

Поэтому Гвинет старалась приятно проводить время, гуляя по двору и поддерживая в порядке свой ум, настроение и здоровье. Она знала, что Мария Шотландская шила или вышивала во время многих заседаний совета, но сама не владела этими искусствами. Вместо рукоделия она вела дневник. Ее жизнь в заточении была не так уж плоха. Ее держали в одной из башен огромной крепости Тауэр – башне Бошан. По воскресеньям Гвинет могла присутствовать на церковных службах в Белой башне и бродить там по залам. Смотрители начали выставлять на обозрение в Тауэре оружие разных веков, так что Гвинет могла, сколько желала, бродить среди экспонатов и изучать различные способы защиты и то, как они изменялись с течением времени. В Тауэре была прекрасная библиотека, и Гвинет охотно позволяли читать собранные в ней книги.

Елизавета вовсе не была жестокой правительницей. Она даже иногда посылала кого-нибудь за Гвинет, хотя делала это тайно. Чем больше проходило времени, тем меньше она проявляла склонность говорить о Марии Стюарт и ее муже, однако Гвинет чувствовала, что Елизавета не желает ей зла.

А потом наступил день, когда Гвинет, гуляя по дворам Тауэра вместе с Энни, столкнулась с другой гостьей поневоле – Маргаритой Дуглас, графиней Леннокс, матерью лорда Дарнли.

Она не была знакома с графиней и даже не знала, что та вернулась в Англию, пока не услышала разговоры о том, что графиня арестована по приказу Елизаветы за то, что позволила сыну жениться без разрешения английской королевы.

Маргарита Дуглас и сама была родственницей королей Англии. Ее матерью была Маргарита Тюдор, бабка королевы Марии, а отцом – второй муж Маргариты Тюдор, шотландский граф. Как внучка Генриха VII, она сама занимала место в числе наследников престола.

В эти дни графиня, разумеется, была невероятно зла на свою «кузину» Елизавету, которая так плохо с ней обошлась. Она была худощавая, подвижная и даже в своем возрасте вполне привлекательная. Ее лицо и поза выражали силу.

Леди Маргарита большими шагами подошла к Гвинет. На ее лице читался гнев.

До сих пор они ни разу не встречались, но Гвинет мгновенно поняла, кто эта дама, и уже хотела вежливо с ней поздороваться, но та не дала ей такой возможности.

Леди Маргарита Дуглас подняла палец и указала им на нее.

– Ты! Говорят, что королева пишет тебе больше писем, чем кому-либо еще. Но это не может быть правдой. В моих жилах течет королевская кровь, а ты – ты шлюха этого гнусного человека, который отверг свою законную королеву и переметнулся к таким, как этот Джеймс Стюарт, неблагодарный ублюдок короля, который был сыном моего сводного брата. Мерзкая маленькая ведьма! Ты, должно быть, околдовала королеву. Но поверь мне, ты будешь гнить в аду так же, как он сейчас гниет в Эдинбургском замке. Его объявят предателем, и он умрет смертью предателя!

Сопровождавшая графиню горничная быстро положила руку на плечо своей госпожи, а Энни выступила вперед, словно бульдог, и загородила собой Гвинет, как будто ожидала, что графиня попытается ударить ее. Один из охранников замка тоже подбежал к ним.

Графиня явно не совсем потеряла рассудок, хотя и позволила себе многое из-за своего происхождения. Она лишь плюнула на землю перед Гвинет и ушла.

Энни повернулась к своей госпоже и ахнула:

– Миледи!

Гвинет и сама знала, что побледнела. Никто не говорил ей, что Рован сидит в тюрьме в Эдинбурге и что его обвиняют в измене.

– Со мной все в порядке, – пробормотала Гвинет и пристально взглянула на свою горничную. – Почему ты мне ничего не сказала? Ты должна была знать. Кто-то в городе должен был знать!

Лицо Энни выдало ее. Энни это знала. И королева Елизавета тоже знала.

– Вам нельзя волноваться, дорогая вы моя, – настойчиво напомнила Энни. – Подумайте о ребенке...

Вдруг ее голос затих, и она внимательно взглянула на Гвинет, а та посмотрела на нее таким же пристальным взглядом и с улыбкой, полной боли и иронии, произнесла:

– Ребенок? Ребенок вот-вот родится.

Гвинет была искренне рада родовым болям: они мешали ей сильно тревожиться о том, что будет с отцом ее ребенка.

Измена!

Это было ужасное обвинение. За это преступление не раз казнили и мужчин, и женщин. Он может умереть, так и не увидев своего ребенка. Она даже не знает, сказал ли Ровану кто-нибудь, что она забеременела.

А потом ее ребенок появился на свет. Он бодро завопил, и Энни объявила своей госпоже, что та родила прекрасного здорового сына. Гвинет с почти священным трепетом прижала своего малыша к груди и в этот момент забыла даже о его отце.

Мальчик появился на свет с густыми волосами, и глаза у него были синие-синие. Это был чудесный мальчик, само совершенство. Он был... ее.

Ее и Рована.

Она заставила себя прогнать страх и лежала, изумленно любуясь на то, как ее малыш приветствует жизнь. Она обожала его, когда он кричал, когда сосал ее грудь. Гвинет не позволяла Энни унести ребенка, пока повивальная бабка не потребовала, чтобы молодая мать отдохнула. Но и потом она смогла уснуть, только когда ей дали выпить глоток крепкого бренди.

Проснувшись, она вскрикнула, и Энни проследила, чтобы ребенка сразу же принесли к матери. Гвинет ласково потрепала его пальчики, взглянула в припухлые маленькие глазки, которые, кажется, также серьезно смотрели на нее. Она крепко прижала малыша к себе, умиротворенно почувствовав себя с ним одним целым.

Только позже в ее душу с новой силой вернулась тревога.

А вдруг отец ее сына лишится головы или будет повешен? Могло быть и хуже. В Шотландии изменников иногда четвертовали, а это была ужасная смерть.

Гвинет громко закричала, и Энни заставила ее замолчать суровым предупреждением:

– Так вы доведете малыша до болезни. Вы не сможете сами кормить его грудью, если испортите свое молоко. А от большого огорчения оно, к сожалению, портится.

Гвинет не знала, возможно ли такое, но не рискнула оставить предупреждение без внимания. Поэтому она, чтобы успокоиться, стала настойчиво уверять себя, что Рована не могут казнить. Никто не поверит, что Рован – изменник.

Но в глубине души она все же знала: поверить могут. Сколько людей умерли возле того самого места, где она родила своего сына? Перед этими самыми стенами стояла виселица – «Тайбернское дерево». На ней умерли тысячи людей, несомненно не виновных в том, в чем их обвинили.

Так было здесь, в Англии. Но ее любимая Шотландия могла быть такой же жестокой. Законы страны справедливы ровно настолько, насколько справедливы те, кто ими правит. А Мария – нынешняя Мария – уже не та беспристрастная королева, которой была раньше.

Томас пришел посмотреть на малыша. Он нежно держал мальчика на руках и так же, как Энни, старался успокоить молодую мать.

– Королева Шотландии не осмелится причинить вред лорду Ровану. Она все время откладывает суд над ним, потому что знает: слишком много дворян перейдут на сторону ее брата, если она поднимет руку на человека, которого всегда знали как честного и который всегда делал лишь одно – сражался за Шотландию. Вы увидите, миледи, с отцом мальчика все будет хорошо.

– Томас, ты должен рассказать мне все. В чем его преступление? Он воевал против королевы?

– Нет, этого не было. Его арестовали просто за то, что он близок к Джеймсу. Народ за него. Он мог убежать, мог сражаться, но не сделал этого, потому что верил в свою королеву. Она его не казнит. Лорд Лохревен никогда не рвался к власти, отказывался убивать соперников, был отважен в бою. Ни знатные люди, ни народ не примут покорно его казнь, и королева это прекрасно знает.

– Ты не говорил мне ничего обо всем этом! – упрекнула его Гвинет.

– Мне казалось, что сказать было бы неразумно, миледи, – ответил Томас. – Мы не хотели, чтобы вы огорчились: это могло быть опасно для малыша.

– Ему нужно подходящее имя. Мы все вместе должны придумать самое лучшее имя для самого лучшего из детей, – ласково заметила Энни.

– Рован. Как его отец, – предложила Гвинет.

– Может быть, но отца милорда звали Дэниел. Может быть, Дэниел Рован? – предложил Томас.

– Дэниел Рован Грэм, – громко произнесла Гвинет.

– Вы должны сделать так, как пожелаете, – сказал Томас.

– Дэниел Рован Грэм, – повторила молодая мать. – Вот его имя. Его нужно окрестить здесь, быстро и без шума.

И Томас, и Энни на минуту замолчали. Они знали печальную правду: младенцы часто умирают, а поэтому ребенка надо было немедленно окрестить. Никто в те времена не хотел, чтобы чей-нибудь малыш ушел в мир иной некрещеным.

Все необходимые приготовления были быстро выполнены. Гвинет чувствовала, что у ее сына не может быть других крестных, кроме тех двоих, что были свидетелями на ее венчании.

– Дорогая леди, вам нужны для этого мальчика крестные познатней, чем мы, такие, у которых есть власть и богатство, – сказал ей Томас.

– Нет, – сердито ответила Гвинет, думая о том, что те, у кого есть власть и богатство, кажется, разгневались на нее. – Я хочу, чтобы вы - те, кто любит его, – были его представителями перед Богом.

Томас и Энни взглянули друг на друга и согласились.

Дэниэлу было всего несколько дней от роду, когда его принесли в часовню и окрестили как положено. Это был красивый, здоровый и бодрый младенец. Крестил его тот же священник Ормсби, который в свое время произнес слова венчального обряда, и это было приятно Гвинет.

В последнюю минуту в задней части часовни раздался шум, который испугал всех. Гвинет повернулась на этот звук, охваченная страхом, но готовая сейчас же броситься в бой за жизнь своего сына, и увидела Елизавету.

Молодая мать не знала, что предвещает этот приход королевы, и лишь обратилась к преподобному Ормсби:

– Продолжайте.

Королева Англии не участвовала в обряде, но все же присутствовала при нем, как и при венчании Гвинет с Рованом.

Когда крещение было завершено, Елизавета сказала леди Маклауд, что в башне Бошан уже накрыт небольшой ужин, и пообещала поговорить с ней за столом.

Пока они сидели вместе за трапезой, Елизавета ни разу не дотронулась до младенца, но все время любовалась им. Гвинет подумала, что королева, может быть, пытается представить, что бы чувствовала она сама, если бы имела такого сына, наследника английской короны. Но что-то в позе и решительном виде королевы говорило молодой матери, что Елизавета решила до конца своей жизни управлять своей судьбой и владениями одна. Следя из-за границы за трудностями своей шотландской кузины, Елизавета, разумеется, заново почувствовала, что она – правительница-женщина в мужском мире. Она привыкла стоять на своем и поэтому не желала, чтобы кто-нибудь мог оспорить ее права и решение о выборе спутника жизни. А раз так, спутника жизни у нее не будет.

Кроме колыбели, которая когда-то принадлежала первому Дэниэлу Грэму и была доставлена из загородного дома Рована, Елизавета отдала молодой матери свернутый в трубку лист пергамента с королевской печатью.

– Благодарю вас, – пробормотала Гвинет.

Ей было любопытно узнать, что это за подарок, но хорошее воспитание не позволяло ей развернуть его сразу.

Елизавета улыбнулась и пояснила:

– Это дарственная на участок земли в Йоркшире, под надежной защитой английских пограничных укреплений и близко от вашей родной Шотландии. Эта земля принадлежит ему, – тут Елизавета кивнула на младенца, – и только ему. Он теперь лорд Эленшир. – Королева сделала вдох и продолжила: – Я думаю, что пока лучше не объявлять широко о его рождении. Но я рада предложить ему мою защиту в благодарность за услуги и приятное общество обоих родителей.

Гвинет молчала. Она была благодарна, но мороз прошел у нее по коже. Отец ее малыша, может быть, уже погиб. Сама она, по всей видимости, никогда не вернется домой.

Но у Дэниела есть защитница – королева.

Она опустилась на одно колено, взяла Елизавету за руку и произнесла:

– От всего сердца благодарю вас за подарок.

– Охотно принимаю благодарность. Мне редко встречаются люди, которые полностью честны со мной, в особенности среди тех, кто служит не мне. – Она вдруг улыбнулась: – У меня есть для вас еще один подарок, и думаю, он лучше первого.

– Не может быть подарка лучше, чем защита вашего величества, – сказала Гвинет.

Елизавету позабавил этот ответ.

– Нет, есть. Моя дорогая кузина Мария, как говорят, должна скоро родить. Она просит меня в письме, чтобы я разрешила вам приехать к ней. Я написала ей в ответ, чтобы она отпустила тех заключенных, которых сама несправедливо держит в тюрьме. – Королева понизила голос: – Мой подарок вам – время, которое вы проведете вместе с вашим сыном. Я очень настойчиво советую вам не брать его с собой в Шотландию. Вы сначала должны убедить свою королеву признать ваш брак. Вы же не хотите, чтобы этого малыша объявили незаконнорожденным?

Гвинет скрипнула зубами и наклонила голову. Все кружилось у нее перед глазами. Она вдруг поняла, что такое быть готовой с радостью умереть за другого человека. Она будет до последнего вздоха сражаться за своего сына – даже если для этого ей придется оставить его в Англии и уехать одной на север, чтобы сражаться за себя и своего мужа.

– Ваши подарки огромны, – вымолвила наконец молодая мать. – Я благодарна вам свыше всякой меры и вряд ли чем-нибудь смогу отплатить за них.

– Вашим ответным подарком, леди Гвинет, будут ваши честность и порядочность. Королевские особы, которым люди льстят днем и ночью, ценят правдивые слова. И вот что еще: на этой неделе к вам придет посмотреть на малыша еще один человек, довольно грустный и озлобленный.

– Кто же?

– Джеймс Стюарт, граф Меррей, который приехал в мою страну искать убежища. Я не могу и не хочу дать ему ни оружие, ни благословение на войну против Марии, законной государыни Шотландии, хотя сердцем я на его стороне и верю, что его дело правое.

Эти слова ворвались в сознание Гвинет как мощный удар. Джеймс Стюарт здесь. Он бежал, и его сторонники отреклись от его дела. Гвинет понимала, что теперь он не смеет вернуться в Шотландию. А Рована обвиняют в том, что он поддержал мятеж Джеймса!

– Благодарю вас, – произнесла она с трудом.

Елизавета внимательно взглянула на нее:

– Я хотела бы сказать, что все будет хорошо. Но, боюсь, я слишком много пережила, чтобы лгать. Вот что я могу вам сказать: я верю, вы всегда будете делать то, что правильно, и Бог, конечно, благословит вас.

Благословит ли их Бог?

Не доверяй правителям...

Она должна быть сильной. Она должна верить.

В конце недели к ней пришел Джеймс, слишком веселый, если учесть, что он по природе был суров и не любил открыто проявлять свои чувства. Все же он всегда был хорошим другом Рована и королевы. Как печально, что эта дружба так ужасно оборвалась!

– Когда вы в последний раз видели милорда Рована? – с тревогой спросила его Гвинет.

Джеймс поведал ей о том, как он и Рован в последний раз встретились у границы.

– Я думаю, что со временем его надежда оправдается, – заверил он молодую мать. – Ленноксы боятся его власти, но... Леди Леннокс ведь здесь? – спросил он с лукавой иронией. Потом он снова стал разглядывать малыша и наконец сказал: – Ну, он совсем крошечный. Очень хорошие волосы. Похоже, они у него от отца. – Он взглянул на Гвинет и добавил: – И в его жилах тоже течет кровь королей.

– Это-то мне и не нравится. Я ужасно боюсь за него.

– Вот как?

– Мне кажется, что дети королей всегда со страхом думают: чего могут захотеть другие королевские дети?

Джеймс взглянул на нее и ответил:

– Я бы никогда не попытался причинить вред моей сестре. Я лишь надеялся положить конец тирании ее идиота мужа и не дать его семье окончательно потерять разум, а жадным до власти баронам – уничтожить мою страну из-за этой жажды власти.

Гвинет молчала. Она спросила себя: знает ли и верит ли Мария, что ее брат никогда не причинил бы ей вред? – и вздрогнула от страха.

Она удивилась, когда Джеймс по-отцовски обнял ее рукой за плечи.

– Мария не казнит Рована, – сказал он, явно угадав ее мысли. – Вы знаете, как она относится к насилию.

- Да.

– На этот счет не беспокойтесь, – посоветовал Джеймс. – Королева вызывает вас обратно к себе. Более того, вы уже видели, что пишет вам Мария. Она попросила, чтобы вы вернулись. Вы нужны ей, чтобы внести в ее жизнь немного разума, хотя она сама не осознает этого.

– Она, должно быть, очень сердита на Рована, раз отправила его в тюрьму.

– Сначала придите к ней как подруга, только после этого вы сможете заговорить с ней о лорде Грэме.

– Я постараюсь запомнить все, что вы сказали, и все, чему я научилась, так часто бывая в вашем обществе.

Джеймс улыбнулся: он был доволен ее словами.

– Вы скоро уедете. Дай вам Бог удачи!

Гвинет поблагодарила его и заверила, что между ним и Марией тоже в конце концов наступит мир. Но на самом деле она не знала, будет ли так. И боялась.

Боялась просто потому, что в жизни тех, в ком течет королевская кровь, всегда бывает мало мирных дней.

Гвинет тихо прожила в Тауэре еще один месяц.

Все это время она словно разрывалась на части. Она не могла покинуть своего малыша, когда он еще такой крошечный, но и не смела оставаться здесь дольше, хотя в каждом известии, которое приходило из Шотландии, говорилось, что королева видится с Рованом. Мария решила отменить суд и лишь настаивала, чтобы Рован дал клятву быть целиком и полностью верным ее престолу и ее мужу-королю.

Слушая некоторые рассказы о своем муже, Гвинет втайне ругала его.

«Поклянись во всем, чего она хочет. Спаси себя! » – мысленно подсказывала она Ровану.

Но она хорошо его знала: он поступит правильно, обдуманно и правдиво. Он никогда не даст клятву, которую не собирается выполнить. Рован просто откажется присягнуть Дарнли или проклясть Джеймса Стюарта, иначе быть не может.

Наконец настал день, когда она должна была оставить сына на попечение Томаса, Энни и кормилицы.

– Вы просто красавица. У вас снова фигура как у девушки – так скоро после родов. Иногда кажется, что вы, слишком молоды, чтобы быть матерью этого прелестного малыша.

У верной служанки были на глазах слезы – признак искренней печали о том, что она не едет в Шотландию вместе со своей госпожой. Но Гвинет сказала ей, что может доверить Дэниела только его крестным родителям.

Гвинет плакала, когда обнимала мальчика, а потом целовала на прощание Томаса и Энни.

Ей дали сопровождающих, которые должны были охранять ее до границы с Шотландией. А на границе ее встретит отряд шотландских солдат, чтобы благополучно доставить фрейлину королевы Марии в Эдинбург.

На лужайке стояла леди Маргарита Дуглас. Она все еще была под арестом. Должно быть, пожилая дама узнала, что Мария потребовала вернуть Гвинет, а не ее. Гвинет похолодела, услышав ее крик:

– Ведьма! Шлюха! Уезжай! Она отпускает тебя, потому что ты предала королеву Марию. Не думай, за меня не просят! Меня держат здесь несправедливо! А ты... принесешь королеве свои заклинания и чары, а теперь – и к королю, моему сыну! Я знаю: это ты, ты разожгла вражду. Моего сына не любят там из-за таких ведьм, как ты! Ты умрешь, шлюха и ведьма, и сгоришь в адском пламени!

«Она сошла с ума, – подумала Гвинет, – повредилась рассудком из-за того, что интриговала, – ей нужно было женить сына на шотландской королеве, – а теперь расплачивается за это».

«Нет, она не сошла с ума, и это страшней всего. Она просто в ярости. Она мать и защищает своего сына», – поправила себя Гвинет.

Леди Маргарита не имела права так жестоко поступать с Гвинет, но это было не важно. Гвинет подумала, что когда-нибудь позже ей надо будет суметь простить эту женщину и даже подружиться с ней, поскольку она – свекровь Марии Шотландской, а Гвинет – фрейлина Марии. Гвинет поймала себя на том, что молится, чтобы Елизавета продержала Маргариту в Тауэре очень долго.

Тюрьма Рована была достаточно удобной, но для деятельного человека его положение было очень досадным: Рована держали под стражей в той комнате, где он обычно жил в замке. Он проводил бесконечные дни, шагая по ней от стены до стены, придумывая, на что потратить свою не получавшую выхода энергию, и делал все, что мог, чтобы заставить работать свои мускулы. Его содержали в хороших условиях, и он не верил, что Мария желает ему зла. По ее мнению, он участвовал в заговоре Джеймса, а Джеймс много раз вызывал у нее гнев. Она возвысила брата, дала ему титулы и земли, а он проявил самую черную неблагодарность. Главным недостатком Марии была ее искренность: она была не из тех людей, которым легко удаются интриги. Рован узнал, что его еще не начали судить, оттого что доказательства измены все еще изучаются.

В начале весны к нему пришла Мария – и она была не той Марией, перед которой Рован стоял всего несколько месяцев назад.

Он слышал, что Мария беременна. Слухи об этом пошли в декабре, хотя кое-кто шепотом говорил, что королева просто больна. Потом стало известно, что она действительно ждет ребенка. Рован знал, что это было огромной радостью для всех шотландцев. Если бы Мария умерла бездетной, в стране могла бы наступить анархия. Джеймс родился вне брака, многие возможные претенденты на корону тоже были внебрачными детьми. Дарнли был бы одним из претендентов, но его так ненавидели, что он вряд ли смог бы править, несмотря на поддержку союзников семьи Леннокс.

Однако было не похоже, что Мария в восторге от своего будущего материнства. Она была необычно сурова, когда пришла в замок для разговора с якобы предавшим ее подданным. Вместе с ней пришло довольно много людей из ее свиты, и в их числе ее новый любимец – покрытый морщинами итальянец, музыкант, а теперь также и секретарь по фамилии Риччо.

Рован словно окаменел, увидев итальянца: он знал, что не только Джеймс, но и многие знатные дворяне Марии, даже те, кто был верен ей и из верности не осуждал ее брак, ненавидели этого человека. Королева лишь недавно стала так сильно зависеть от него, и Рован чувствовал, что эта безрассудная зависимость от Риччо – еще одна ее ошибка.

А вот муж Марии не пришел с ней.

Рован поспешно встал, оказывая ей положенный почет.

– Оставьте нас одних, – приказала она остальным.

Смотритель не решался выйти, словно Рован был кровожадным убийцей, а не ее верным подданным, терпевшим это бесчестье, чтобы не вызывать вражду в стране. Он возмутился бы, если королева не повторила нетерпеливо:

– Оставьте нас одних! О боже! Этот человек – мой племянник, он не причинит мне зла.

Все спутники Марии исчезли в коридоре, и смотритель, по-прежнему настороженный, наконец закрыл дверь.

– Приношу вам самые искренние поздравления, – сказал Рован, показав кивком на ее увеличившийся живот.

Мария приподняла одну бровь:

– Хоть в этом мой брак оказался удачным.

Рован промолчал: несмотря на слова Марии, она не желала ни от кого выслушивать нотации по поводу того, какого мужа она себе выбрала.

– Я уверен, ваша милость, что вы всегда будете поступать так, как сочтете правильным. И Шотландия будет благодарна за наследника.

– Наследник еще не сделал свой первый вздох, – напомнила ему королева.

– Вам нечего бояться. Вы молоды и сильны как... как королева, – тихо сказал Рован.

– Мне жаль, что я так поступаю с вами, – призналась ему Мария.

– Я верю, что вам жаль.

– Но вы предали меня.

– Я никогда не предавал.

– Вы не хотите назвать Джеймса предателем, хотя это правда.

– Я не выступал против вас с оружием в руках.

– Нет, – согласилась она.

Но когда она заговорила снова, в ее голосе звучали недовольство и обида:

– Вы были заняты тем, что соблазняли одну из моих фрейлин.

– Я люблю ее, ваша милость.

– Это смешно!

– Простите, но почему смешно?

Мария провела рукой по воздуху, показывая, чтобы Рован отошел в сторону, села и отвернулась от него. Он остался стоять.

– Только дураки верят в любовь.

Вдруг она взглянула на Рована. Ее огромные темные глаза были широко раскрыты и полны тревоги.

– Я вышла за Генри, стала его женой перед Богом. Я возвысила его. А он – дурак, хотя и очень красивый.

– Он отец вашего ребенка.

– Жаль, что это так, – с горечью сказала она.

Рован промолчал, потому что знал: любые его слова сейчас были бы ошибкой.

– Я сама заварила эту кашу... – пробормотала Мария.

Рован опустился перед ней на колени, взял ее за руки и пристально посмотрел ей в лицо.

– Мария, вы моя королева, королева Шотландии. Вы вступили в брак, которого горячо желали. Вы... по своему выбору возвысили Дарнли как супруга... даже больше, чем как супруга.

Она улыбнулась какой-то кривой улыбкой:

– Шотландский парламент никогда не присвоит ему титул короля. Теперь я это понимаю – и понимаю, почему это так. Моему мужу нет никакого дела до управления страной. Он тщеславен и самолюбив. Он хочет только охотиться, играть, пить... и, я полагаю, блудить со шлюхами ночи напролет. Что я сделала! – прошептала она.

– Мария, вы были хорошей королевой и должны остаться такой. Вы государыня. Если кто-то из близких к вам людей просит, чтобы вы поступили вопреки своему, более разумному решению, ответьте отказом. Будьте той королевой Марией, которую любят ваши подданные... и не позволяйте никому отнять у вас эту любовь.

Она кивнула и слабо улыбнулась.

– Вы знаете, что я не могу отпустить вас, – сказала она.

– Я никогда не желал вам того, что вредно для вас. Я всегда предлагал вам только мою верность.

– Я вам верю.

– Тогда в чем дело?

– Я не могу отпустить вас. Я предъявила вам обвинения, теперь их нужно опровергнуть.

– Как вы хотите, чтобы я доказал ложность ваших обвинений?

– Публично отрекитесь от Джеймса. Назовите его тем, что он есть, – предателем.

Рован опустил голову:

– Мария, вы только что сказали, что...

– Что я вышла замуж за слабовольного, бесхребетного и развратного мужчину?

Рован только приподнял бровь и, как всегда в подобных случаях, промолчал, считая, что это лучше, чем соглашаться с таким замечанием.

Мария покачала головой:

– Джеймс вел со мной нечестную игру: сначала поступал так, словно наша знать не прочь поддержать этот брак, а потом твердо стоял против него. Елизавета всегда играет честно. Она знает, что никого, кто мог бы стать ее мужем, ее подданные не приняли бы без войны. Как это нечестно, что королевы должны терпеть эту глупость, а короли нет. Но главное в том, что Джеймс тогда еще слишком мало знал о Генри, чтобы ненавидеть его. Джеймс просто был в бешенстве из-за того, что терял власть.

– Может быть, он был оскорблен тем, что его советы ничего не значили с тех пор, как вы встретили Дарнли.

Королева печально покачала головой:

– То, что случилось между нами... очень горько и гораздо серьезней. Из-за того, что мать Генри была близкой подругой Марии Тюдор, а я католичка... Джеймс решил, что сможет поднять против меня протестантов. Я ни в чем не виновата!

– Мария, прошу вас, измените свое отношение к лорду Джеймсу. Вы были слишком близкими друзьями, чтобы дать этим событиям разлучить вас навсегда.

Мария очень серьезно взглянула на него:

– Я бы высоко ценила вас... но вы так твердо стоите за него.

– Стою за него, но не иду против вас.

Она вдруг встала, прошлась по комнате и сказала:

– Вы знаете, как я была разгневана на лорда Босуэла. Он тогда был здесь в тюрьме, но бежал и теперь снова смог добиться моей милости.

– Вы предлагаете мне бежать? – с улыбкой спросил Рован.

– Может ли королева предложить такое? Никогда! – заявила она.

Но потом Мария наклонилась к Ровану, который продолжал стоять согласно этикету на одном колене, поцеловала его в щеку и произнесла:

– Мне нужно было увидеть вас. Я знаю, что могу верить вам, что вы не станете пересказывать другим мои слова. Добрый день и до свидания, лорд Лохревен!

Она вышла, и Рован не услышал, чтобы замки на двери закрылись за ее спиной. Все же он предпочел подождать – и ждал, пока луна не поднялась высоко над стенами замка.

Дверь была не заперта.

Он тихо выбрался в коридор. Охраны не было. Он подошел к винтовой лестнице, которая связывала башню, где он сидел под стражей, с башенкой, откуда другая лестница, тоже винтовая, вела прямо во двор. Стараясь держаться ближе к стенам здания, он вышел в ночь, бросил быстрый взгляд вверх и увидел, что на парапетах стояли стражники.

Тут он заметил движение в темноте: кто-то был рядом. Рован замер неподвижно и стал ждать. Он не хотел совершить сейчас убийство.

Кто-то крался мимо него. Рован подождал еще, прилагая огромные усилия, чтобы не выдать себя, а когда темная фигура оказалась почти рядом с ним, рванулся вперед, схватил этого человека, застав его врасплох, обхватил одной рукой вокруг тела, а другой закрыл ему рот.

– Не выдавай меня. Я не хочу тебе ничего плохого.

В ответ раздалось тихое неразборчивое бормотание.

Рован, по-прежнему изо всех сил стараясь не дать этому человеку двигаться, повернул его так, чтобы увидеть его лицо, и улыбнулся, а потом разжал руки и с облегчением воскликнул:

– Гевин!

– Милорд, уходите! Мы должны торопиться. Я не все знаю про то, что происходит. Но этот коротышка Риччо, комнатный щенок королевы, сказал мне, чтобы я приехал сюда сегодня ночью на телеге с сеном и привез плащ, какой носят монахи.

– Риччо?

Упоминание этого человека не успокоило Рована. Но он слышал, что королева доверяла этому Риччо во всех своих делах, а поскольку Риччо выполнял желания королевы, а не ее мужа, короля лишь по имени, то...

– Где плащ?

– Вот он, на земле. Я бросил его, когда подумал, что вы – охранник, который хочет перерезать мне горло.

– Извини. Я подумал, что это ты – охранник.

– Что же, теперь мы во всем разобрались, и я предлагаю поторопиться.

Гевин быстро нагнулся и поднял потерянный им сверток грубой шерстяной ткани коричневого цвета. Рован мгновенно накинул плащ себе на плечи и низко опустил на голову капюшон.

– Сюда, – тихо сказал Гевин.

Рован низко опустил голову, как монах, глубоко погруженный в молитву, вытянул перед собой руки и сложил вместе ладони. Они прошли мимо людей, которые даже в этот поздний ночной час были заняты порученными им делами. Серебряных дел мастер сворачивал свой брезент, жестянщик закрывал крышкой свое ведро с иглами и разным мелким металлическим товаром.

– Телега вон там, – сказал Гевин.

Они шли не слишком быстро, но и не слишком медленно. Дойдя до нагруженной сеном телеги, Рован увидел, что ее тянула всего одна белая лошадь. Это был боевой конь из его конюшни в замке Грей, уже немолодой, но надежный, по имени Аякс. Он и теперь еще был в состоянии набрать большую скорость, как только они окажутся за воротами.

– Вам бы лучше спрятаться в сене, милорд Рован.

– А я думаю, нет. По-моему, для нас безопасней, если я буду сидеть рядом с тобой.

– Вот как? А что вы знаете о монахах?

– Немного, мой дорогой друг. Но я не хочу, чтобы меня проколол насквозь какой-нибудь охранник, которому придет на ум ткнуть своим оружием в сено для проверки, нет ли внутри контрабанды.

– А, вон оно что, – пробормотал Гевин. – Тогда лезьте наверх.

Они сели в эту бедную телегу, устроились оба на скамье, предназначенной для управляющего конем возчика, и Рован взял в руки поводья. Телега проехала через двор и остановилась у ворот. Охранявший их стражник взглянул на вновь прибывших с любопытством. Как и предполагал Рован, у этого человека была в руке длинная пика.

– Куда это вы едете со двора среди ночи? – спросил он.

– В аббатство, которое наверху холма. Меня вызвала одна женщина, которой полностью доверяет сама королева, – ответил Рован.

Охранник что-то проворчал, но не стал настаивать на том, чтобы Рован показал ему свое лицо. Он подошел к задней стенке телеги и начал протыкать сено своей пикой, как и опасался Рован.

– Ей и правда можно доверять, – пробормотал он еле слышно, а затем разрешил: – Проезжайте!

Рован ничего не ответил, только натянул поводья, и Аякс послушно зашагал вперед.

Пока они ехали через город и затем по самой густонаселенной местности, Рован старался вести коня медленным шагом, но когда они оставили за спиной поля и въехали в лес, он снова натянул поводья, заставляя Аякса двигаться быстрее.

Они были уже близко от крестьянского дома, который, как сказал Гевин, был для них местом назначения. И тут Рован понял, что за ними гонятся. Он быстро свернул с дороги телегу и поставил под деревьями.

– Сколько их? – с тревогой в голосе спросил Гевин.

Рован прислушался и ответил:

– Двое, не больше.

У Гевина к ноге, ниже колена, были пристегнуты ножи в кожаных ножнах. Он вынул один из них, быстро подал его Ровану и извинился:

– Я не рискнул принести ничего крупнее из оружия.

– Это не имеет значения. Я не могу убить их. Нам нужно только схватить их и связать.

Гевин посмотрел на Рована как на сумасшедшего:

– У них будут мечи, милорд. Что же нам, умереть здесь сегодня?

– Нет. Мы просто будем очень осторожны.

Он сбросил с головы капюшон, снял с себя мешавший движениям плащ и огляделся вокруг, радуясь темноте.

– Туда, – скомандовал он Гевину, указывая на противоположную дорогу, а потом повернулся, быстро ухватился за ветку и, подтянувшись, оказался на старом дубе.

Гевин едва успел последовать его примеру, как на дороге показались те всадники. Это действительно были охранники из замка.

– Он поехал на север, в свою крепость в горном краю! – заявил один, даже не потрудившись понизить голос.

– Верно. Потому-то сюда, на юг, и послали только нас двоих. Зря гонимся! – пожаловался второй.

У обоих были мечи, но ни один не был готов к нападению. Рован жестом подал знак Гевину, и два беглеца, как один, без шума прыгнули с деревьев на всадников.

Им легко удалось в темноте сбросить противников с коней. Охранники пытались схватиться за мечи, но оба растерялись до того, что у них перехватило дыхание. Тот, кого схватил Рован, был толстым и совсем запыхался. Рован легко разоружил его. Второй охранник выглядел моложе и мог бы немного побороться с Гевином, но не получил для этого возможности: Рован быстро перешел от толстяка к его спутнику и выхватил у того меч из-за ремня как раз в тот момент, когда охранник потянулся рукой к своему оружию. Затем он приставил острие меча к горлу охранника и приказал:

– Гевин, сними уздечку с его лошади: нам будут нужны поводья.

– Лошадь вернется в замок, – заметил Гевин.

– Этого нельзя избежать, – тихо произнес Рован.

Гевин сделал как ему было сказано и принес кожаные поводья, чтобы связать охранников.

– У нас знают, что ты на свободе, предатель, – осмелился сказать младший.

– Знают – значит, знают, – спокойно ответил Рован.

Когда он начал связывать старшего и более тяжелого охранника, тот сжался от страха.

– Сиди тихо, ради бога! Я не хочу тебе вреда, – нетерпеливо сказал Рован.

Но охранник и после этого смотрел на него настороженно.

– Предатель! – снова пробормотал младший.

– Нет, это не предатель. Был бы он предателем, мы бы лежали здесь мертвые, – сказал старший.

– Но...

– Я у вас в долгу за то, что сохранили мне жизнь, – сказал старший охранник.

Рован, уже кончавший связывать его, только кивнул:

– На этой дороге достаточно большое движение. На рассвете вам помогут.

– Вы не могли бы поднять нас на деревья? – попросил старший. – Обидно было бы остаться в живых после... – Он замолчал: сказать «после сражения» было нельзя, борьбы, по сути дела, не было. – То есть, раз вы решили не убивать нас, обидно будет, если нас затопчут насмерть на рассвете.

– Да, это мы можем сделать, – заверил его Рован.

Когда беглецы собрались продолжить путь и отошли на такое расстояние, что пленники не могли их слышать, Рован внимательно оглядел оставшуюся лошадь, которую они привязали к дереву, а потом повернулся к Гевину и спросил:

– Ты, случайно, не спрятал Стикса где-нибудь рядом?

– Нет. И мы должны вернуть телегу на ту ферму. Королева действительно не хотела вам вреда. Стикса вернули в замок Грей вскоре после вашего ареста, но, по-моему, вам не придется искать его так далеко.

– Это большая милость.

– Вы знаете, нам придется уехать из Шотландии, – нахмурился Гевин.

– Мы оставим телегу здесь и возьмем эту лошадь. И теперь поедем быстро, хоть большинство людей королевы и направились к горам.

Вдвоем на оставшемся у них коне они доехали до назначенной фермы, где их ждал обеспокоенный хозяин. Рован объяснил ему, где он сможет найти свою телегу, и предупредил, чтобы тот сходил за ней быстро, пока еще темно и никто не мог обнаружить охранников.

– Мы оставляем тебе коня по имени Аякс. Ты увидишь, что это прекрасное животное. Гевин, у нас, по-моему, где-то лежит золотая монета для этого доброго человека?

– Конечно да.

– Смотри, чтобы, когда я вернусь, мой конь был здоров, – сказал хозяину Рован.

– Я буду досыта кормить его яблоками из собственных рук, – пообещал фермер.

Оба беглеца сели на отдохнувших коней, и Рован сделал это с огромным удовольствием: он вновь встретился со своим Стиксом. Они сразу же уехали с фермы, поскольку не желали подвергать опасности ее хозяина.

– В Лондон? – спросил Гевин.

– Да.

Ровану и в голову не приходило поступить иначе: только одно чувство каждый день направляло его поступки и поддерживало в нем жизнь – огромное желание снова увидеть Гвинет. Но все же, когда Гевин задал вопрос, сердце Рована неожиданно дрогнуло. Он покидает Шотландию, и в этот раз не отправляется на юг как посол. Он едет в изгнание.

– Другого пути нет, – сказал Гевин.

– Я знаю.

Гевин улыбнулся ему:

– Милорд, в этой картине есть одна светлая точка.

– Да, моя супруга.

– Не только она, – сказал Гевин, продолжая задорно улыбаться. – Есть еще ваш сын.

Рован раскрыл рот от изумления. Он чувствовал, как опустилась нижняя челюсть, но и ему никак не удавалось овладеть собой.

Наконец он смог произнести – правда, хрипло и шепотом:

– Ты о чем?

– Я знаю о нем от Мэйтленда, милорд. Это не слух, а правда, хотя рождение произошло без огласки. У вас есть сын. Ему уже несколько месяцев от роду, он здоровый и крепкий мальчик. Дэниел Рован – так назвала его ваша супруга.

Глава 17

Гвинет приехала в Эдинбург вечером, весь день она провела в седле, и первой ее приветствовала перед стенами замка Мери Флеминг.

– Гвинет!

Десять шотландских солдат, отличные парни, встретившие путешественницу на границе с Англией и принявшие ее охрану у своих английских собратьев, дали подругам время поздороваться. Горничная, которую прислала молодой шотландке сама Елизавета, повела себя также деликатно: держалась сзади и на таком расстоянии, чтобы не слышать, о чем говорят дамы. Она была родом из Стирлинга и собиралась ехать дальше, в дом своего отца.

Мери Флеминг, оставаясь в седле, так стиснула подругу, что Гвинет едва не упала со своей любимицы Хлои. Когда подруги разжали объятия, Мери сказала:

– Мне нужно очень много тебе рассказать. Мы проводим тебя в Холируд, и я сообщу тебе все последние новости.

– Скажи о лорде Роване. Ты знаешь, что с ним? – с тревогой спросила Гвинет.

– Он убежал из-под стражи. Все считают, что королева хотела этого побега. Вчера было заседание парламента, и она потребовала, чтобы члены парламента постановили лишить лордов-мятежников всех прав и конфисковать их имущество. Но она решила не включать в это постановление имя лорда Рована, хотя он по-прежнему считался изгнанным из Шотландии.

– Он убежал? – глухо повторила Гвинет.

Этого не может быть! Бог не мог быть так жесток! Он не мог позволить ей приехать в Эдинбург и быть так близко к любимому лишь для того, чтобы не застать его здесь.

– Да. Говорят, что он в Англии. Может быть, он в Ньюкасле вместе с лордом Джеймсом.

Мери Флеминг выглядела очень печальной и серьезной. Она положила ладонь подруге на плечо и стала ее утешать:

– Он в безопасности. Охранники погнались за ним, но он сумел связать их и оставить на дороге. Они очень хорошо говорили о нем, и теперь уважения к нему становится все больше и среди равных ему, и среди народа. Никто не верит, что королева желала ему зла. Просто она была так рассержена из-за восстания, что...

– Едем в Холируд – подальше от любопытных глаз и ушей.

Наконец они доехали до дворца и вошли в комнату, которая так давно была выделена в нем для Гвинет. Там она села на кровать и стала слушать Мери Флеминг.

– Ты очень давно не была здесь. Мы скучали по тебе, Гвинет. Иногда казалось, что ты могла бы сказать то, чего мы не можем произнести. Мы все шотландки, но в нас слишком много французского. Мария часто больше верила твоим словам. Конечно, когда-то она также сильно верила и своему брату Джеймсу. Все беды начались с тех пор, как появился лорд Дарнли. А теперь... королева ждет ребенка, а Дарнли каждую ночь уходит пить, и один Бог знает, как еще он там развлекается. Я думаю, что вокруг нас плетут заговор.

– Против королевы?

– Может быть. Очень трудно отличить правду от выдумки. Я знаю только, что некоторые из лордов очень злы на Дарнли. Они шепчут, что он стал слишком похож на католического короля. Лорды презирают его, и ходят слухи, что кто-то из них предлагает дать Дарнли больше власти, чтобы наша добрая королева потеряла свои права, и поставить на ее место короля-протестанта. Всегда и везде у нас за спиной люди шепчут друг другу тайны. Я боюсь за Марию.

– Но... она скоро родит ребенка. Он произведет на свет наследника для Шотландии, и... она убедит народ и лордов.

– Я надеюсь, что ты права. А теперь приготовься: сегодня вечером королева собирается устроить в своих комнатах малый ужин. Она знает, что ты здесь, и в восторге от этого.

– Лорд Дарнли будет на этом ужине?

– Ты что, шутишь? – сухо спросила Мери Флеминг. – Нет, лорд Дарнли, или король Генрих, как он называет себя сам и как его именует королева, будет пить и кутить где-нибудь еще, по своей привычке. Его спальня находится точно под спальней королевы, но он редко поднимается по потайной лестнице, которая их соединяет.

После того как Мери ушла, Гвинет долго лежала в своей кровати. Ее душа болела оттого, что она не увидит Рована, но она была рада, что ее любимый муж в безопасности. И все-таки ей было так горько: она приехала из Англии в Шотландию, как раз когда он уехал из Шотландии в Англию.

Наконец она встала и оделась с помощью одной из горничных, служивших в замке. Вскоре после этого в ее дверь постучала одна из комнатных служанок королевы и напомнила, что ей пора идти на ужин.

Личные покои королевы находились в северо-западной башне дворца. Они состояли из четырех комнат: приемная, за ней спальня и за спальней еще две комнаты поменьше, куда также можно было пройти по потайной лестнице, ведущей в спальню. Когда Гвинет вошла в спальню королевы и направилась в расположенную за ней комнату, где был накрыт ужин, она услышала тихий голос Марии Стюарт и заметила лестницу, которая вела в комнаты ее мужа.

Но тут королева увидела ее и быстро пошла ей навстречу через комнату с накрытыми для ужина столами, приветствуя вернувшуюся подругу. Гвинет увидела, как сильно изменилась королева, и тревога из-за этого заставила ее забыть, что она была сердита на Марию. Раньше в глубине глаз шотландской королевы всегда таился смех, теперь они потускнели, лицо осунулось. Казалось, что она очень постарела.

– Гвинет, моя самая дорогая! – воскликнула королева и обняла ее так нежно, как если бы эти слова действительно выражали ее чувства.

– Ваша милость! – ответила Гвинет и присела в низком поклоне, полностью соответствующем этикету.

Затем королева увлекла ее за собой в комнату.

– Своих подруг, моих дорогих Марий, ты, конечно, узнаешь. И ты, несомненно, помнишь леди Джин Аргайл и Роберта Стюарта.

«Конечно помню», – подумала Гвинет. Джин была внебрачной сестрой королевы, а Роберт – ее сводным братом. Значит, Роберт не попал в немилость вместе с Джеймсом.

Королева продолжала представлять присутствующих.

– Это Энтони Стенден, мой паж, это – Артур Эрскин, мой конюх... а это Давид Риччо, мой музыкант и мой ценнейший секретарь. – Она повернулась к остальным и объявила: – Это леди Гвинет, наконец освобожденная из заточения, в котором ее держала моя кузина Елизавета.

Все поздоровались с новой гостьей. С Энтони и Артуром Гвинет уже встречалась раньше. Эти люди были верны королеве и хорошо служили ей. Джин всегда была для Марии любящей подругой и поддерживала ее. Роберт, кажется, тоже принимал близко к сердцу интересы своей правящей сестры. Четыре Марии были для королевы любящими прислужницами. По крайней мере, в этот вечер Мария Стюарт окружила себя людьми, чья верность была бесспорной. Непонятным для Гвинет остался только Давид Риччо: ей не было ясно, что он за человек на самом деле.

За ужином Гвинет заметила, что Риччо некрасив, – можно было бы даже сказать «уродлив, как жаба», но умен, и голос у него приятный и нежный. Он мог заставить королеву смеяться, а это, подумала Гвинет, явно не часто удается Марии в последнее время.

Этот низкорослый человечек улыбнулся ей и сказал:

– Добро пожаловать домой. Я знаю еще так мало об этой обширной дикой стране, хотя прожил здесь уже много лет. Здесь такие страсти, такие яркие характеры, такая полнота жизни!

Гвинет улыбнулась и собиралась ответить ему. Но тут их разговор был прерван громким шумом, донесшимся со стороны спальни. Гвинет взглянула на дверь комнаты, где они ужинали, и увидела, что к ним только что вошел лорд Дарнли.

Она поняла, почему Мария охладевает к своему мужу. Он был молод, но умудрялся выглядеть беспутным стариком.

– Король прибыл! – объявил он.

Все встали, кроме Марии.

– Генри, как мило с вашей стороны, что вы нашли время и присоединились к нам, – приветствовала супруга королева Шотландии.

Он улыбнулся в ответ. Даже на большом расстоянии от него пахло так, словно он искупался в бочонке с пивом. Входя в комнату, он покачнулся.

Вошел еще один человек, и тоже со стороны лестницы. Это был лорд Патрик Рутвен. Гвинет была с ним знакома, но все же очень удивилась, увидев его здесь. Он был болен: об этом ей сказала раньше Мери Флеминг. Лорд Патрик действительно выглядел так, словно и теперь еще был не здоров. А когда он заговорил, его слова звучали как бред больного.

– С разрешения вашего величества, – начал он и поклонился Марии таким широким и быстрым поклоном, что едва не упал. – С разрешения ли вашего величества ваш слуга Давид Риччо так долго находится в вашем обществе, и притом в вашей спальне?

– Вы с ума сошли? – гневно спросила Мария, переводя взгляд с Рутвена на своего мужа. – Давид находится здесь по моему высочайшему королевскому повелению, – твердо заявила она, затем взглянула на Дарнли. – Все это происходит только из-за ваших смешных интриг!

– Не порицайте вашего достойного лорда-супруга, моя королева, – настаивал Рутвен. – Риччо околдовал вас. Вы не понимаете, что говорят люди. А они говорят, будто вы наставляете рога вашему супругу.

– Я ношу ребенка! – возмущенно крикнула королева, которая все еще не верила своим глазам. – Я играю в карты и слушаю музыку, пока мой дорогой праведный супруг играет в другие игры!

Ярость Марии была так велика, что Гвинет побоялась, как бы Мария вскоре не расплакалась и гнев не сменился бы горем, которое могло повредить и королеве, и ее ребенку.

Вдруг комната стала наполняться людьми. Гвинет была знакома не со всеми из них, но узнала Джорджа Гордона-младшего, Томаса Скотта и Эндрю Кера.

– Если у вас спор с Давидом Риччо, он явится в парламент, – ровным, без интонаций голосом произнесла Мария.

Но ее слова не произвели никакого действия. Гвинет мгновенно поняла, что эти люди, что бы они ни стали говорить потом, пришли сюда для насилия.

Давид Риччо тоже понял, что происходит что-то ужасное. Он спрыгнул со своего кресла, собираясь убежать, но бежать было некуда. Он подскочил к массивному окну, которое находилось за спиной у королевы.

Гвинет едва успела отступить назад, когда вдруг опрокинулся стол, который перевернули бросившиеся следом за музыкантом заговорщики. Кто-то сумел завладеть единственной оставшейся свечой: все остальные догорели. Угроза пожара стала меньше, но теперь комнату освещали только огонь, горевший в камине, и эта последняя свеча.

Давид Риччо кричал, смешивая итальянские и французские слова:

– Правосудия, правосудия! Государыня, умоляю вас, спасите мою жизнь!

У заговорщиков были пистолеты и кинжалы. Риччо в ужасе ухватился за юбки королевы и попытался спрятаться за ними.

Гвинет очнулась от оцепенения, схватила за руку Мери Флеминг и крикнула:

– Помоги! Нам здесь нужна помощь! Они что, хотят убить Риччо?

– А может быть, и королеву с ним! – воскликнула Мери Флеминг.

Заговорщики уже держали Риччо, выкручивали ему пальцы, оторвали их от юбок королевы, а потом потащили бившего ногами и громко кричавшего музыканта через комнату, где был ужин, в спальню.

– Правосудия, правосудия! Спасите мою жизнь!

Гвинет услышала стук тела: заговорщики сбросили Давида Риччо вниз с потайной лестницы и закричали изо всех сил:

– Помогите! На помощь! К королеве! Жизнь королевы в опасности!

В комнате вдруг началась суматоха. Прибежали личные служанки Марии с половыми щетками, тряпками для вытирания пыли и всеми другими предметами, способными служить оружием, которые смогли найти. После них в комнату ворвались люди из клана Дуглас, очевидно находившиеся поблизости в замке. А следом за ними явились охранники королевы, потрясавшие настоящим оружием.

Раздались крики, яростные обвинения, и началась кровавая схватка.

Гвинет и другие дамы из свиты королевы с большим трудом старались загородить собой Марию, но Рутвен осмелился приставить пистолет к животу королевы.

В конце концов заговорщики остались победителями.

Крошечный итальянец Риччо был мертв, его превратили в кровавое месиво. Почти невозможно было догадаться, что это был за человек: столько кинжальных ран разрывали его маленькое тело. Когда королеве Марии сказали о его смерти, она заплакала. Но потом она взглянула на тех, кто захватил дворец Холируд, и ответила на их бесчинства мужеством.

– Я больна, – объявила королева. – И я ношу в чреве наследника Шотландии. Оставьте со мной моих дам, чтобы они мне прислуживали, и дайте мне покой.

Победители в замешательстве посмотрели друг на друга, видимо решив подчиниться.

Но Гвинет знала, что все они, побежденные, по-прежнему были в опасности, и опасность была огромной. Когда большинство мятежников покинули комнату и Мария легла в постель, Гвинет почувствовала, что снова любит свою королеву и хочет хранить ей верность.

Когда Гвинет помогала королеве лечь, Мария прошептала:

– Мы еще отомстим. Прислушивайся к каждому шепоту и каждому слову тех, кто держит нас в плену. Замечай каждую мелочь. Мы убежим.

Глаза королевы ярко блестели. Она тяжело оперлась о руку Гвинет, изображая тоску и горе в надежде, что это заставит уйти из комнаты тех мятежников, которые в ней еще оставались. Потом она закричала, словно от боли, и наконец ее оставили только с ее фрейлинами и сторонниками.

– Подойди ближе, – шепнула она Гвинет.

И они вместе начали составлять план спасения.

Ровану показалось хорошим знаком, что день его приезда в Лондон оказался таким солнечным. Когда он ехал по городу в свой дом, то невольно любовался тихой прелестью английских пейзажей. Он еще не успел дойти до двери, как к нему сбежали вниз по лестнице Томас и Энни. Они приветствовали его так горячо, что ему было почти неловко.

Ему нужно было узнать очень много. Но, когда он наконец оказался в своем доме, в его уме была лишь одна мысль.

– Что с миледи? – нетерпеливо спросил он.

И увидел на лицах слуг смущение.

– Она... наконец уехала в Эдинбург, – ответил Томас.

– Господи Иисусе! – вскрикнул Рован.

– Но маленький Дэниел живет здесь, с нами, и он в безопасности. Это был ее приказ, – сообщила Энни.

И вот, горько скорбя о том, что глупый каприз судьбы направил его и Гвинет в противоположные стороны, Рован попросил наконец провести его в детскую, он хотел видеть своего сына.

– Боже мой! – выдохнул он в почти религиозном трепете.

Малыш спал, но Рован должен был его разбудить. Когда отец схватил сына и поднял в воздух, мальчик вздрогнул всем телом и возмущенно закричал, но потом стал внимательно смотреть на Рована. Глаза у ребенка были слегка припухлые и ярко-синие, светлые волосы вились на висках и около шеи. Рован был изумлен и тронут, как никогда раньше. Дрожа от волнения так же, как вырванный из плена сна малыш, он сел, нежно обнимая своего сына.

Лишь много часов спустя он наконец вернул мальчика молодой женщине – кормилице и в сопровождении Гевина поехал верхом просить о приеме у королевы Елизаветы.

Он был ошеломлен: королева пожелала принять его немедленно в своих личных апартаментах.

– Для начала я скажу вам, что по округе ходят очень романтичные рассказы о вашем дерзком побеге, – произнесла королева с веселым любопытством.

– Мой побег был не таким уж дерзким, – ответил Рован, пожав плечами. – Я получил помощь, и притом оттуда, откуда не ждал.

– Я так и думала. Мне кажется, что у нас, государей, в крови живет отвращение к тому, чтобы причинять вред другим. – Она отвернулась и задумалась. – Я знаю, что моя сестра, Мария Тюдор, плакала много часов подряд, когда ее ближайшие советники и члены Государственного совета требовали, чтобы она казнила леди Джейн Грей. Нет боли сильнее той, которую нам приходится испытывать так часто, когда нужно бороться с самым близким тебе человеком... который хочет стать тобой.

– Вы еще ни разу не встретились с Марией Шотландской, – напомнил ей Рован.

– Мне говорят, что ее положение – ужасное.

Он глубоко вздохнул:

– Я полагаю, она очень сожалеет о том, что вышла замуж, ваша милость.

– Вы ничего не знаете о том, что там произошло, верно? – мягко спросила его Елизавета.

Сердце словно оборвалось у него в груди.

– Миледи Гвинет?

– Мне нужно было бы удержать ее здесь.

Его сердце словно полетело обратно и подскочило вверх – до самого горла.

– Пришло известие. Она жива и здорова, но рассказ непонятный и запутанный.

– Прошу вас, расскажите мне все.

– Да, я должна это сделать, – серьезно промолвила Елизавета.

На следующее утро Гвинет ступала бесшумно и старалась быть как можно незаметней, хотя мятежники не мешали ходить по дворцу дамам, которые обслуживали королеву.

Она узнала, что жертвой убийц стал еще один человек – католический священник, отец Блэк; но лорды Хантли и Босуэл, которых заговорщики тоже собирались убить, сумели бежать. Она нырнула в дверной проем и, пригнувшись, слушала оттуда разговор двух сторонников Рутвена, стоявших на страже. Эти двое смеялись и шутили по поводу того, как легко досталась им победа.

– Я слышал, королеву отвезут в Стирлинг и будут держать там, пока не родится ребенок. Можно не сомневаться: она будет счастлива, – сказал один.

– Ох, это да: займется музыкой и вышиванием, потом сможет нянчить своего ребенка и охотиться, а править страной будет добрый король.

И говоривший рассмеялся.

– Дарнли? Да у него уже начались муки совести, сомнения и страх: это видно по нему, – возразил первый заговорщик.

– Да он не будет править страной. Это будут делать от его имени те лорды, у которых есть мозги.

– От такого плохого обращения королева вполне может и умереть.

– Если это случится, в самом Дарнли достаточно королевской крови. Он будет подходящим королем по имени. И Бог видит: Дарнли так любит грешить, что быстро сделает наследника с другой женщиной.

Узнав все, что нужно, Гвинет вернулась к королеве. Там, в присутствии еще нескольких женщин, в том числе леди Хантли, которая теперь состояла на службе у королевы, она рассказала то, что ей было известно о заговоре.

– Мне нужно бежать, – заключила королева. – Я должна бежать. А потом те, кто верен мне, должны призвать на помощь сельских жителей, и мы торжественно вернемся в Эдинбург с победой.

– Сначала вырвитесь на волю, – шепнула леди Хантли.

Гвинет молчала. Она волновалась: нападение на королеву оказалось частью хорошо спланированного и очень опасного заговора. Она не считала, что этих людей легко победить.

– Гвинет? – окликнула ее королева.

Молодая женщина моргнула: она слишком углубилась в свои мысли.

– Будьте внимательной! – предупредила ее леди Хантли.

Гвинет последовала ее совету. Она твердо высказалась против предложения, чтобы королева попыталась бежать из окна с помощью веревки, сделанной из простыней, и указала, что это невозможно не только из-за положения королевы. Ее увидят из верхних комнат или из соседней башни либо заметит охранник внизу.

– Нужно убедить кого-то помочь нам – кого-нибудь из заговорщиков, – заявила она.

– Я знаю, кто это будет, – с горечью ответила королева.

Утром Дарнли вернулся в покои своей жены. Приближенные дамы сразу же ушли в соседнюю комнату, но одна из Марий приложила ухо к двери, выходившей в коридор, чтобы не пропустить приближающуюся опасность, а все остальные стали подслушивать разговор супругов, прижавшись к стене.

Генри Стюарт, лорд Дарнли, был готов расплакаться. Он говорил прерывающимся голосом:

– Мария, убийство не должно было случиться.

Гвинет не могла видеть королеву, но чувствовала, насколько возросла ненависть Марии к мужу. Ничего этого не случилось бы без его участия. Но королева ласковым голосом сказала, что прощает его. Потом она стала говорить о том, что он тоже может оказаться в заточении. Очевидно, она убедила мужа, что их обоих жестоко и безбожно используют слишком честолюбивые лорды, которые хотят добиться власти для себя.

Позже в тот же день, когда Дарнли привел к королеве тех лордов, которые так подло напали на нее, она с такой же неотразимой силой убеждения заверила их, что они будут прощены.

В этот момент кто-то сказал, что в Холируд прибыл Джеймс Стюарт.

– Мой брат здесь? – спросила королева, и было очевидно, что приход Джеймса ей приятен.

Гвинет рассматривала его появление не так радостно. В конце концов, Джеймс пытался поднять мятеж против Марии. Но сейчас королева, видимо, помнила лишь о том, что Джеймс был рядом и помогал ей, когда она только что приехала в Шотландию, такая молодая и так мало знавшая о том, что происходило в ее стране.

Но, когда Мария увидела Джеймса и бросилась к нему в объятия со словами, что ничего из этих ужасов не случилось бы, если бы он был с ней, брат ответил ей сурово. Гвинет не смогла расслышать его слова, но наблюдала за лицом Марии и видела, как королеву охватывают ярость и негодование.

Затем королева вскрикнула, словно от внезапной боли, сказала, что у нее начинаются роды, и попросила прислать к ней повивальную бабку, что и было мгновенно исполнено.

Мария потребовала, чтобы из комнаты вышли все, кроме ее придворных дам. Как только все остальные ушли, она перестала играть свой спектакль и осторожно рассказала о том, какие у них есть возможности.

В эту ночь план побега был осуществлен.

В полночь к ним пришел Дарнли. Он и королева вместе незаметно спустились вниз по той потайной лестнице, по которой убийцы смогли войти к Марии во время ужина. Королева заранее предупредила о побеге своих служанок-француженок, и те тайно провели ее по коридорам.

Гвинет сторожила дверь замка, когда королева и Дарнли выходили из Холируда, и она же быстро провела их через аббатство, мимо кладбища. На одну полную боли секунду королева остановилась возле свежей могилы – Гвинет была уверена, что это могила Риччо. Дарнли побледнел и стал извиняться перед Марией.

– Тише! – предупредила Гвинет. – Сейчас вам надо уйти. Для сожалений нет времени, ваша милость.

Перед стенами аббатства их ждали остальные участники побега, которых предупредили заранее. Мария села на коня сзади Эрскина, была также приготовлена лошадь для Дарнли и еще одна для Гвинет.

Началась ночная скачка. Беглецы рассчитывали добраться до замка Данбар. За это время Гвинет еще лучше поняла, почему королева возненавидела своего мужа. Теперь, когда Дарнли не был под защитой, он начал бояться, что их поймают мятежники, которых он только что предал. Он был в таком ужасе, что жестоко гнал коней.

– Мой супруг, имейте жалость к моему положению, – стала просить королева.

– Если этот ребенок умрет, мы сможем родить других. Вперед! – беспечно ответил ее муж.

После пяти долгих часов трудной скачки они в конце концов достигли Данбара, и там королева наконец смогла отдохнуть.

Гвинет, обессилевшая в пути, тоже упала в постель, но не смогла уснуть. За ночь она несколько раз начинала дремать и каждый раз снова просыпалась. Но даже во сне она слышала голос лорда Дарнли – Генри Стюарта, воображавшего себя королем Шотландии: Если этот ребенок умрет, мы сможем родить других.

Нет, если бы этот ребенок умер...

Этот человек никогда не будет отцом короля. Даже ради страны или ради долга Мария больше не должна никогда позволить ему приблизиться к себе.

Гвинет проснулась и заплакала. Ее охватила огромная тоска по собственному малышу – и по утешающим объятиям его отца, мужчины, который не дрогнет и не отступит. Рован никогда не мог бы восстать против королевы, а потом плакать и просить, чтобы ему отсрочили наказание.

Она лежала в этой постели, дрожа и страдая от боли, и чувствовала себя невероятно одинокой. До сих пор она не представляла себе, что такое огромное одиночество возможно.

Мария вырвалась на свободу. Лорд Гордон, прощенный королевой старший сын того лорда Гордона, который воевал против нее, и Джеймс Хепберн, лорд Босуэл, уже призывали на помощь королеве жителей окрестных деревень. Эти двое даже не ложились спать.

Они победили, и она должна была бы благодарить за это судьбу. Они все могли бы погибнуть в бешеной суматохе нападения или быть схвачены и убиты во время побега.

Гвинет сказала себе, что действительно благодарна судьбе. Вот только кроме благодарности она чувствует еще кое-что.

Одиночество.

Босуэл и Хантли с изумительной быстротой исполнили свой долг перед королевой.

За несколько дней они собрали восемь тысяч бойцов. Конечно, увеличить войско королевы помогло и ее собственное обращение, в котором она просила, чтобы жители окрестностей замка Данбар встретили ее в Хеддингтоне, имея при себе запас еды на восемь дней.

В конце марта беременная Мария мчалась на коне во главе своих войск, а рядом с ней был очень несчастный Дарнли. В пути они услышали о том, что предводители мятежа покинули Эдинбург. Узнав, что Дарнли предал их, они бежали, боясь за собственную жизнь.

Мария выполнила то, что обещала, – вступила в Эдинбург победительницей.

Для Гвинет было огромным облегчением, что Марии не пришлось давать сражение. Она была рада и тому, что большинство мятежников бежали, хотя они и заслуживали смертной казни за убийство.

Ей также было приятно, что эти события каким-то образом привели Марию к решению простить своего брата Джеймса, хотя упорно ходили слухи о том, что его подпись стояла под соглашением среди имен заговорщиков.

«Раз Джеймс прощен, – думала Гвинет, – то, разумеется, королева должна простить и Рована».

За все это долгое время она получила от своего любимого мужа всего одно письмо. Теперь она иногда боялась, что не сможет узнать Рована. Но затем ее накрывала волна такой боли, что Гвинет убеждалась: она никогда не забудет Рована, раз любит его так сильно.

Первые дни после возвращения в Эдинбург для спутников королевы были полны и чувств, и действия.

Одним из первых выполненных со страстью дел королевы была забота о том, чтобы Давид Риччо был вырыт из своей недостойной могилы и похоронен как должно по католическому обряду. Затем она занялась аристократами: наградила тех, кто так стойко защищал ее, и наказала тех, кто ее предал. Несколько более низких по званию членов заговора были арестованы и приговорены к смерти.

Кроме того, Мария очень волновалась из-за рождения своего ребенка.

– У меня разрывается сердце оттого, что мой малыш войдет в такой беспокойный мир, – сказала она, ходя по своей комнате.

– Вот почему вы так добры к лорду Дарнли? – шепотом спросила Мери Флеминг. – Для того, чтобы ваш ребенок узнал в этом мире хотя бы немного спокойствия и лада.

– Не может быть и речи о каком-нибудь разладе между нами, пока младенец не появится на свет. Никогда не должно возникать споров о том, что мой сын – законное дитя и наследник престола, – заявила Мария.

Но на ее лице было ясно видно полнейшее отвращение к мужу.

Гвинет хорошо знала свою королеву. Мария будет играть роль хорошей жены, пока не родится наследник. Гвинет понимала огромную любовь королевы к ее еще не родившемуся ребенку и инстинктивное стремление Марии защитить его. И она решила при первой возможности заговорить с королевой о Роване и о своем милом крошке Дэниеле.

Такая возможность представилась через два дня. Мария наконец помирилась с Джеймсом Стюартом, Аргайлом, Хантли и многими другими и чувствовала, что снова управляет своим миром. И когда она, довольная, осмелилась немного побыть одна и села шить один из крошечных нарядов, которые готовила для своего малыша, Гвинет наконец сумела заговорить с ней:

– А что будет с лордом Рованом?

К ее изумлению, королева взглянула на нее зло и пристально:

– При чем тут он?

– Ну, вы снова приблизили к себе лорда Джеймса...

Мария встала:

– Не говори мне об этом человеке. Мои беды и испытания по-настоящему начались с той минуты, как он был освобожден. Я была дурой!

Гвинет беззвучно ахнула и встала, пораженная и сбитая с толку.

– Мария! Как вы можете так обвинять его? Он бежал в Англию. Он...

– Откуда я знаю, правда ли это? Я проявила милосердие и способствовала его побегу, а потом в моей собственной спальне произошло убийство! – Глаза королевы сузились. – Не будь глупой. Я очень много узнала о мужчинах, и однажды я предупреждала тебя: не влюбись в него.

Они были одни, и Гвинет чувствовала в душе такой гнев и такую тяжесть, что осмелилась высказаться откровенно:

– Вы предупредили меня... а потом по уши влюбились в такого человека, как Дарнли.

– Я королева и должна была найти себе подходящего мужа.

– Но он же не был подходящим. Елизавета...

– Елизавета двулична, зла и умеет потворствовать другим, а сама оставаться в тени! Она прислала его сюда. Она хотела, чтобы он сам добился моего расположения. Она рассчитывала, что я выйду за него замуж, а она потом поднимет по этому поводу крик и сможет отказать мне в моем праве на английскую корону.

Гвинет глубоко вздохнула и попыталась осмыслить все это, но королева оборвала разговор. Она явно много узнала о двуличии за время своего царствования. И все же...

– Мария, я его жена.

Королева встала. Ее глаза и лицо выражали ледяной холод.

– Ты не его жена. Ты подданная Шотландии. Моя подданная. А я объявила, что твой брак недействителен. Ты это понимаешь? Ты не замужем за этим предателем. Я позабочусь, чтобы он оставался изгнанником до конца своей жизни. Иначе его голова слетит на плахе!..

– Мария!

– Ты меня поняла?

– Нет, я никогда не пойму вас. У вас нет доказательств, что он участвовал в каком-нибудь предательстве, направленном против вас!

– Дарнли сказал мне, что участвовал.

Гвинет изумленно раскрыла рот.

– Вы верите словам лорда Дарнли?

– Он признался мне в очень многом.

– Он называл имена наугад, чтобы спасти себя. Мария, вы же не лишились ума! Рован всегда презирал Дарнли.

– Это верно, но Генри презирали и другие. Однако они хотели использовать его как подставную фигуру против меня. Они забыли, что, если человеком так легко управлять, им может управлять и их противник.

– Он лжет!

– Нет ничего горше, чем предательство человека, которого ты полюбила, – произнесла королева.

– Рован никогда не предавал вас!

– Гвинет, послушай меня. Дарнли – жалкий человек, но теперь я снова сильна, и он меня боится. Он назвал мне имя Рована. Рован был с ними в этом заговоре, пойми это!

– Я никогда в это не поверю!

– Значит, ты не просто глупа. Ты еще глупей, чем была я, – заявила Мария.

– У меня есть ребенок от него.

Мария изумленно посмотрела на Гвинет. На мгновение показалось, что королева может смягчиться и уступить. Но ей причинили слишком много зла.

– Значит, у тебя незаконный ребенок, – холодно сказала она наконец.

Гвинет сжала кулаки и пристально посмотрела на королеву.

– Я люблю его. Он мой муж перед Богом и отец моего ребенка. И если вы так сильно ненавидите моего мужа, я больше не могу служить вам с чистой совестью.

У Марии был такой вид, словно Гвинет дала ей пощечину.

– Значит, ты тоже готова предать меня.

– Я вас не предам никогда!

– Тогда я позабочусь, чтобы тебе не пришлось мне служить.

– Я смогу покинуть Шотландию и сама по себе!

Мария покачала головой:

– По-твоему, я позволю тебе уехать? Соединиться с ним в стране, где меня презирают? Богу известно, что Елизавета не присылает мне из Англии ни помощи, ни слова сочувствия. Ты знаешь, у меня есть шпионы. Хотя она отказалась дать Джеймсу армию против меня, точно известно, что она снабжала его деньгами, когда он в этом нуждался. Вы не вернетесь в Англию, миледи Гвинет.

– Что же тогда? Вы заключите меня под стражу в Эдинбургском замке? – с оттенком презрения в голосе спросила Гвинет.

– Уйди от меня!

– Ваша милость! Я прошу вас еще раз рассмотреть...

– Уйди! Сейчас же.

С тоской в душе Гвинет вернулась в свою комнату и стала беспокойно ходить по ней, стараясь понять, что с ней теперь будет.

Ей недолго пришлось размышлять об этом. Раздался стук. За дверью стояли охранники – те самые, которые так недавно оберегали ее в пути сюда. Их начальник посмотрел на нее, устало вздохнул и сказал:

– Вы должны пойти с нами, миледи.

– Куда?

– Мы не можем ответить.

– Я арестована?

– Да, миледи. Я говорю это с величайшим сожалением.

– Какую одежду я должна взять с собой? – спросила она.

– Мы поедем на север.

– Я скоро буду готова, – заверила его Гвинет.

Она подумала о том, что с ней рядом нет даже Энни. И что она далеко от своего драгоценного малыша, а теперь ее увозят еще дальше от него.

Но хуже всего было то, что Рован был снова заклеймен как предатель, и на этот раз Мария в его предательство верит.

Ей так хотелось броситься на кровать и закричать, выплеснуть наружу свою ненависть к королеве! Хотя она не чувствовала к Марии ненависти. Она была только очень зла на нее за то, что та не пожелала видеть правду. И так же сильно злилась на себя за то, что не видела опасность.

Она быстро упаковала свои вещи. Покончив с этим, Гвинет открыла дверь и указала на свой багаж охраннику. Потом она попросила разрешения увидеться с королевой.

Мария согласилась ее принять. Войдя, Гвинет сразу же поняла, что королева тоже плакала. Мария обняла ее.

– О господи! Мария, я никогда бы не предала вас, – шепнула Гвинет.

Королева отступила назад и ответила тоже шепотом:

– Поэтому я и буду оберегать тебя от всех соблазнов.

– О чем вы? – спросила Гвинет, сбитая с толку этими словами.

– Я, к сожалению, знаю, что такое страстная любовь, как у тебя. Меня ослепило то, что блестело передо мной. Но это было слишком красиво, и теперь я расплачиваюсь за свою ошибку.

– Вы знаете Рована, – начала Гвинет и, поколебавшись, продолжила: – Вы знаете его хорошо.

Она едва не сказала, что Рован – одной крови с королевой. Но вовремя удержалась. Дарнли тоже был с королевой одной крови, но происхождение от Генриха VII не сделало его достойным похвалы.

– Да, – серьезно сказала Мария Стюарт и покачала головой. – Я его знаю. Я очень верю в него. И я молю Бога, чтобы Рован нашел какой-нибудь способ доказать, что Генри, лорд Дарнли, мой муж, солгал мне.

Гвинет снова помолчала, затем сказала:

– Ваш муж действительно предал вас. Почему вы верите ему теперь?

– Потому, что теперь он боится меня. Он предал меня, а потом пошел против тех, с кем вместе это сделал. Я его единственная надежда. Гвинет, будет расследование. Но сейчас... Я буду любить вас обоих. Я охраню вас от опасности.

– Мария...

– Уведите ее, – тихо приказала королева охранникам, ждавшим у двери.

Слезы лились по лицу Марии, но прошедшие события сделали ее жестче. И королева не отступила от принятого решения.

Глава 18

– Я предлагаю вам, лорд Рован, просто оставаться в Англии, – произнесла Елизавета, закончив свой рассказ о событиях в Шотландии.

Рован посмотрел на английскую королеву и покачал головой.

– Вы знаете, что я не могу.

– Ваша страна – рассадник предателей. И там, кажется, не имеет значения, кого из них прощают, а кого нет, – заговорила Елизавета. – Королева Мария пишет письма сама, словно она секретарь. Длинные и пылкие письма. Она хочет, чтобы вы были невиновны, но не осмеливается поверить в это. – Елизавета покачала головой. – Я знаю из надежных источников, что заговор действительно был. Ее дорогой Мэйтленд не подписал соглашение, которое заключили между собой лорды, но, я полагаю, знал о нем. Нет никаких доказательств того, что лорды хотели совершить убийство. Но они подписали соглашение о том, что они, как протестанты, избавят Марию Стюарт от власти Давида Риччо и наденут на голову Дарнли корону супруга-соправителя. Теперь Мария снова приблизила к себе Джеймса Стюарта, графа Меррея. Хотя налицо признаки того, что он был связан с заговорщиками. Ваша драгоценная родина находится в большой беде, Рован.

– В этом-то и дело, ваше величество. Это моя драгоценная родина. И там находится Гвинет.

– Мария возбудила против вас дело по закону и объявила, что в Шотландии вы считаетесь неженатым. И никто не знает, где она приказала держать леди Гвинет.

– Я найду ее.

– Вы лишитесь головы.

– Я должен рискнуть.

Елизавета снова села и стала изучать его долгим взглядом. Кажется, ей было и любопытно, и забавно.

– Пожалуйста, присмотритесь повнимательней к положению дел в Шотландии. Шотландские лорды всегда готовы вцепиться друг другу в горло. Когда один из них возвышается, все остальные его собратья бросаются на него как стая злобных псов.

– Разве в какой-нибудь другой стране бывает иначе? – спросил ее Рован.

Улыбка Елизаветы стала шире.

– Мы здесь не так легко прибегаем к насилию. У меня больше власти, чем у Марии, – пояснила она. – Я могу отправить в тюрьму – и отправляю туда – людей, которые действуют против меня. Я смотрю и слушаю, и иногда прощаю их. Я боюсь за вас, Рован: вы честный человек среди воров.

Рован не смог сдержаться:

– Я не понимаю, что происходит. Я знаю Дарнли, и то, что я о нем знаю, мне не нравится. Но я не сделал ему ничего плохого. Почему королева так разгневалась на меня?

– Она устроила ваш побег, и сразу после этого с ней обошлись так жестоко и грубо. Вы – удобный козел отпущения для любого из тех, кто виновен. Вы никогда не меняли свою точку зрения, то есть всегда поддерживали Джеймса и баронов Марии. Я знаю: вы верите, что единая и сильная Шотландия станет мирной и это случится само собой. Но я боюсь, что путь, выбранный Марией, приведет к войне. Да, судя по всему, что мне говорили, она начала презирать Дарнли. Но теперь она поддержит его. У нее нет другого выбора. Она не будет просить об объявлении их брака недействительным или о разводе.

– Не будет из-за ребенка, – с горечью сказал Рован.

Елизавета кивнула:

– Из-за наследника она сделает вид, что поддерживает Дарнли, и не совершит ничего, что могло бы вызвать сомнение в том, кто отец ее малыша. Ей нужно, чтобы ребенок родился законным. Поэтому я советую вам быть осторожным. Подождите, пока пройдут роды. Потом вы увидите, что будет. Я вам предсказываю, что вскоре после этого Дарнли откажут в милости.

– Я боюсь, что с Гвинет за это время случится беда, – спокойно ответил он.

– Знаете, я завидую вам обоим, – проговорила Елизавета.

– Завидуете?

– С вами обошлись несправедливо, и все же... в вас обоих я вижу такую преданность и любовь друг к другу. Может быть, ваша вера и глубина вашей любви в конце концов спасут вас. А может быть, они приведут вас к гибели. Или, как часто случается в нашем мире, время и трудности сделают вас врагами, и вся нежность и романтика закончится горечью и злобой.

– Этого я не допущу, – заявил Рован.

– Не вините себя с тем безрассудством, к которому имеют склонность ваши сородичи.

Рован не удержался от вопроса:

– Мои сородичи?

– Шотландские горцы, – объяснила Елизавета, но при этом улыбнулась. – Конечно, это только совет. В конечном счете вы сделаете так, как захотите.

В начале июля до Гвинет дошла новость, что королева Мария разрешилась от бремени мальчиком, здоровым и красивым, хотя роды были долгими и трудными.

Она написала Марии длинное письмо о том, как она счастлива, что у королевы родился сын. На самом же деле Гвинет была несчастна и задавала себе вопрос: неужели ей суждено всю жизнь провести в заточении? Много долгих мучительных часов она раздумывала, стоит ли ей набраться смелости и послать кого-нибудь в Лондон за Энни, Томасом и Дэниелом. Но в последнее время произошло так много ужасного, и Гвинет побоялась вызвать их. Там, где Дэниел находился сейчас, он был в безопасности, и она должна была довольствоваться этим.

Как и в Тауэре, условия ее содержания не были жестокими. Только теперь она жила в довольно унылом, хорошо укрепленном доме, в поместье Джеймса Хепберна, лорда Босуэла. Он недавно возвысился благодаря тому, что помог королеве бежать из Эдинбурга. Гвинет тратила очень много времени на письма к королеве и к своим родным и друзьям. Хотя эти письма у нее забирали, она сомневалась, что их отсылали.

Наконец к ней стали допускать посетителей. Вскоре после того, как она узнала о рождении у Марии Стюарт сына, к ней приехал ее дядя Энгус Маклауд. Он попросил племянницу отступить перед гневом королевы по поводу ее брака и больше не требовать, чтобы ее считали женой Рована. Ее изумило, что дядя может быть таким переменчивым: она знала, что он восхищался Рованом.

– Королева может отнять у тебя и у лорда Рована все поместья, – серьезно сказал Энгус. – До сих пор она ждала рождения ребенка. Но теперь он родился, и мы не можем знать, что она сделает. – Энгус покачал головой. – Любовь. Что такое любовь? – устало спросил он у племянницы. – Брак – это сделка, которая связывает семьи и скрепляет союзы. Ты знаешь это, моя девочка.

– Я уже видела, какие чудеса творят такие браки, – сухо ответила Гвинет.

Он помедлил и произнес:

– Королева упоминает о тебе иногда.

– Простите, дядя, вы о чем?

– Она предлагает тебя в жены как награду многим, кого хочет иметь союзниками.

– Я не так богата. Для них я не та награда, которую стоит завоевывать! – воскликнула Гвинет.

– Королева обещала, что пожалует твоему новому супругу, когда ты его выберешь, поместья, конфискованные у мятежников. – Энгус подошел к очагу, покачал головой и заговорил снова: – Брачный контракт – это брачный контракт. Бывало, вдовы, которым уже шестьдесят лет, выходили замуж за двадцатилетних юношей. Часто невесту, которой нет еще и двадцати, отдают древнему старику, который похож на ходячего мертвеца. Так устроен мир, Но мужчина, который хочет оставить после себя в этом мире потомство, желает иметь молодую жену. И красота ей тоже не повредит.

– Она не может выдать меня замуж без моего согласия. И я не верю, что она это сделает.

– Ты все еще так горячо любишь Марию? – спросил дядя.

– Я, конечно, очень сердита и обижена. Но я видела, как она изменялась. Я видела, как она приехала с надеждой, с любовью к Шотландии, с верой в то, что будет хорошей королевой и объединит свою страну. Я знаю, сейчас она заблуждается, но уверена, со временем она увидит всю правду.

– Я молю Бога, чтобы ты не была слепой, девочка, – ласково сказал Энгус. – И пока ты веришь в это, я буду тихо сидеть на Айлингтоне, далеко от политики, и делать для тебя все, что в моих силах. – Он немного помолчал и добавил: – И для Дэниела тоже, что бы ни произошло.

Гвинет с удивлением спросила себя: как она могла раньше считать Энгуса черствым и холодным? С тех пор как она приехала из Франции, он все время вел себя достойно и был постоянен в своих чувствах. Она сказала дяде об этом и, пока ему не настала пора уходить, крепко его обнимала, чем, может быть, немного смутила старика.

Она продолжала вести переписку – писала Марии, Томасу и Энни, Ровану, хотя знала, что ни одно ее письмо не дойдет до него.

К ней приходило мало писем, и только от одного человека – от королевы Марии. В одном из них Мария предложила ей подумать о замужестве с Дональдом Хэтевеем, который недавно стал лордом Стретерном. Королева с большим воодушевлением писала о том, какой Дональд молодой, здоровый и сильный.

Гвинет в гневе бросила это письмо на пол, но на этой странице было написано еще что-то, и она снова подняла его. Королева писала: «Пойми, я делаю это со всей возможной любовью. Надежные люди сообщают, что лорд Рован совершенно забыл о своем долге перед родной страной и женился на Элишии Стретфилд, дочери графа, и теперь служит только королеве Англии».

Гвинет отказывалась верить тому, что прочитала. Все же она дала волю своим эмоциям: гнев и слезы душили ее. А потом... ее охватило отчаяние.

В конце года Гвинет с изумлением увидела перед своими окнами отряд охранников. Мария, желавшая, чтобы Гвинет вернулась ко двору сразу же после рождественских праздников, прислала этих людей сопровождать ее. Девушка до сих пор чувствовала в душе такую боль и гнев, что хотела отказаться. Но у нее не было выбора: это было желание королевы, и перед ней стояло шесть сильных мужчин.

А она не желала провести всю жизнь под принудительной защитой королевы.

Не желала, даже если новость о предательстве Рована была правдой.

– Вон там, – сказал Гевин и вытянул руку.

С каменистой вершины холма Рован из-за деревьев видел солдат королевы. Позади начальника отряда ехала Гвинет в красивом плаще, спускавшемся на круп ее лошади. За ней ехала горничная, а замыкали цепочку пять вооруженных охранников.

– Я вижу, – пробормотал Рован.

– Напасть сейчас – чистое сумасшествие. Нас окружают любимчики графа Босуэла, а вы все время старались не причинять вреда никому за то, что они выполняют свой долг...

– Ты прав, – ответил Рован, наблюдая за тем, как отряд двигался по дороге.

Ему так хотелось броситься в бой и победить или проиграть! Но два чувства, как два тяжелых груза, удерживали его на месте. Во-первых, он не хотел убивать. И во-вторых, он не хотел рисковать жизнью своих людей: эти десять человек были с ним рядом и в хорошие, и в трудные времена.

Рован знал, что его возвращение в Шотландию не осталось незамеченным. Но, хотя королева изгнала его, народ Шотландии встретил его с любовью и почетом. Те его друзья, которые находились вдали от двора, давали ему и его спутникам кров и отдых. На рынках и в поселках крестьяне-арендаторы и ремесленники узнавали его, но молчали.

Но здесь их окружали войска человека, который был честолюбив свыше всякой меры и пользовался величайшей милостью у королевы.

– Нападать мы не станем, но пойдем за ними, – решил Рован.

Так они и сделали – последовали за отрядом на таком расстоянии, чтобы оставаться незамеченными.

Гевин, который был известен гораздо меньше Рована, поехал вперед на разведку. Перед наступлением темноты он вернулся в лес, туда, где стоял отряд Рована, и доложил:

– Они остановились на ночь в усадьбе Элвуд.

– Я там никогда не был, – сказал Рован.

– А я был, – улыбнулся Гевин.

Элвуд был не укрепленным господским домом, а усадьбой преподобного отца Хепберна, родственника Босуэла.

Усадьба была красивая, но постройки расположены беспорядочно. По лужайке бродили овцы и цыплята. Хозяйский дом был окружен очень симпатичными хижинами под соломенными крышами.

Преподобный Хепберн явно был предупрежден об их приезде, потому что ждал их перед своим жилищем, готовый встретить Гвинет. Это был крепкий человек с густыми темными волосами, которым седина придала оттенок стали. Все вокруг него выглядело таким же суровым и строгим.

Солдат королевы разместили в окрестных хижинах, горничную поселили на чердаке, а сама Гвинет узнала, что будет обедать вместе с хозяином и жить в его доме.

Преподобный Хепберн был вежливым человеком, но он твердо решил прочесть своей гостье наставление. Пока подавали обед из нескольких рыбных блюд, он говорил о положении в стране.

– Мы очень обрадованы – я даже смею сказать, мы ликуем по поводу рождения нашей дорогой Марией наследника, который еще больше прославит нашу страну. Но мы все должны внести свой вклад в то, чтобы все шотландцы смогли жить мирной жизнью.

– Разумеется, – пробормотала Гвинет, пытаясь при этом понять, к чему он клонит.

– Это значит, что мы все будем повиноваться королеве, – твердо заявил он и, к изумлению Гвинет, сурово указал на нее своей вилкой. – Нас всех связывает долг, миледи. Воображение не играет никакой роли в действительной жизни. Предателей не будут терпеть.

Гвинет знала, что должна просто оставаться спокойной.

– Если вы имеете в виду лорда Рована, то он не предатель. И я не верю, что Мария в глубине сердца считает его предателем: она ведь не конфисковала его земли, преподобный отец.

Глаза священника сузились.

– Значит, вы такая же, как эти жалкие люди, которые не видят правду и кричат его имя на улицах, – с отвращением произнес преподобный Хепберн.

– Он будет отомщен.

– Отомщена будет королева, – улыбнулся священник. – Если он появится здесь, то обещаю вам, что мы быстро и легко решим проблему, которую он создал для королевы: мы пришлем ей его мертвое тело.

– Она никогда не давала согласия на убийство. Вы в своем уме?

– Любой человек обязан сражаться, чтобы защитить свой дом и свои земли.

Гвинет встала. Этот человек был ей так отвратителен, что она была не в силах продолжать беседу.

– Я сегодня устала в дороге, поэтому прошу у вас прощения, но мне придется уйти.

Священник тоже встал, и она поняла, что он хотел ускорить развязку. Однако, разыскивая спальню, которую ей выделили, Гвинет шла слишком быстро. Спальня находилась на первом этаже, в восточном крыле дома.

К ней пришла горничная, служившая ей во время заточения, – молодая девушка по имени Одри. Но Гвинет вежливо попросила, чтобы та оставила ее одну. Она плохо знала Одри и чувствовала, что присутствие этой девушки не поможет ей и не утешит ее. Как ей хотелось, чтобы рядом с ней снова была Энни! Но Энни сейчас была нужна Дэниелу, и этого Гвинет не могла отрицать.

У преподобного Хепберна все же нашлось одно хорошее качество – склонность к иронии. Он прислал ей в комнату грубую деревянную ванну с горячей водой, намекая без слов, что ей следует смыть с себя грехи.

Оставшись наедине со своими мыслями, Гвинет то и дело переходила от гнева к отчаянию. Она думала, что мир – это сумасшедший дом, полный лжи и сплетен, лжецов и честолюбцев, которые лезут вверх и хотят лишь одного – утолить свою алчность.

Проведя в воде немало времени и уже наверняка смыв в ней много грехов, – правда, не тех, которые находил у нее хозяин дома, – она вышла из ванны, оделась в мягкую льняную ночную сорочку и легла в постель, желая побыстрее уснуть.

Но это оказалось непросто.

Видимо, преподобный Хепберн решил, что она искупит еще несколько грехов, если он даст ей самый жесткий и комковатый матрас, который у него есть.

Гвинет спросила себя: согрешит ли она, если мысленно пошлет его к черту?

Усадьба стояла в долине с пологими склонами и даже при тусклом свете слабой луны была прекрасна. Эта малая частица той страны, которую Рован так любил, воплощала в себе все ее очарование.

Они подошли к усадьбе пешком, а коней оставили в окружавшей ее роще под охраной одного из солдат. В усадьбе было тихо. И она не охранялась.

Рован был уверен, что отряд королевы не ожидал никаких неприятностей. Этим людям было поручено доставить к королеве одну из ее фрейлин. У них не было причин ждать беды, поэтому Ровану и его спутникам было достаточно легко изучить дом и найти вход.

Гевин, как всегда, был справа от него, когда они влезли в дом через окно прихожей. Рован нашел комнату, где спал священник. Преподобный отец храпел во сне, и этот звук раздавался в пустой спальне, как весенний гром. Рован закрыл дверь и пошел дальше вдоль зала. На всех дверях изнутри были засовы, и он молился, чтобы Гвинет не считала, что находится в опасности, и не заперла свою дверь на ночь.

Наконец он нашел ее комнату. Дотронувшись до двери, он облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил Бога: дверь легко открылась.

Едва он увидел Гвинет в свете луны, время перестало существовать. Когда он расстался с ней, она спала так же, как теперь, распустив волосы, и они так же раскинулись на подушке и блестели в свете догорающих в камине углей, как золотой огонь. Она была похожа на ангела и сирену одновременно: ее одежда была белой и обтягивала тело, позволяя угадать красивые формы, гибкость и совершенство того, что скрывала.

Несколько долгих секунд он стоял в проеме двери, потом бесшумно закрыл ее, доверившись Гевину, который сторожил в зале. И все же ему потребовалось время, чтобы закрыть засов.

Потом он подошел к Гвинет и сел рядом с ней. Он увидел, что ее щеки блестят от влаги, и догадался, что она, должно быть, плакала перед сном. Рован немного помедлил, набираясь решимости: со времени своего приезда в Шотландию он много слышал о том, что она собирается замуж за одного из новых любимцев королевы.

Но он слышал и о том, что сам женился, а более нелепого слуха не могло быть. Ему приходилось спрашивать себя, хватит ли у Гвинет силы ума и веры, чтобы понять, что есть люди, которым доставляет наслаждение порочить других, когда они сами в милости у правителей, и что такие люди быстро придумывают ложь.

Гвинет открыла глаза.

Он был наготове и успел закрыть ей рот ладонью, чтобы она не закричала. Но она не крикнула, а только посмотрела на него.

– Я вижу сон, – прошептала она.

Он подавил готовый вырваться крик, наклонился к ней, и его губы оказались как раз над ее губами.

– Тогда позволь мне видеть его вместе с тобой, – прошептал он.

Он знал, что потом должен будет снова заговорить, что им нужно так много сказать друг другу. Но чувства обоих были слишком сильны. Его губы коснулись ее губ, мысли и слова были вмиг забыты: оба дрожали от страсти. Им казалось, что они были в разлуке целую вечность, и все же губы Гвинет так жадно и с таким желанием ответили на его поцелуй, что Рован почувствовал: мир становится нормальным. Он лег рядом с ней, его ладони начали скользить по льняной сорочке. Гвинет повернулась к нему, прижалась сильнее, и их губы слились в порыве страсти... Ее руки обнимали его, эти прикосновения разожгли в нем безумный огонь. Время, место и даже то, будет ли он жив, – все потеряло значение. Их губы наконец разомкнулись, но лишь для того, чтобы дарить лихорадочные поцелуи.

Он ощутил ее груди под своими пальцами и губами, и непреодолимое желание охватило его с новой силой. Нежная игра ее ладоней и языка была невыносима. Наконец они с бешеной силой соединили свои тела посреди клубка сброшенной одежды. Она двигалась, прижимаясь к нему, – то огненная дуга, то извивающийся луч солнца. Это был пир для его изголодавшихся чувств, и одно блюдо сменялось другим так быстро, что его возбуждение стало диким буйством страсти и заполнило его целиком.

Он был так удовлетворен и пресыщен любовью, что не сразу услышал стук в окно. Гвинет быстро села на кровати и пристально посмотрела на него при свете огня. В ее глазах была тревога.

– Рован!

Он услышал предупреждающий крик Гевина: надо было спешить.

Рован встал, быстро привел в порядок свою одежду. Он оставил Гевина в коридоре, почему же он оказался под окном?

– В доме большая суматоха. Солдаты королевы просыпаются и берутся за оружие, – сообщил Гевин.

И в это время раздались тяжелые удары в дверь. Гвинет была уже на ногах и смотрела на него.

– Уходи отсюда! – настойчиво шепнула она.

– Ты должна пойти со мной.

К его изумлению, она шагнула назад, и он увидел в ее взгляде муку.

– Нет, – последовал ответ.

– Да! – настаивал он.

– Леди Гвинет! – позвал кто-то из коридора.

– Уходи! – приказала она Ровану и толкнула его в грудь. – Уходи, я... я выхожу замуж. А теперь уходи, дурак! Ты что, хочешь потерять голову на плахе или висеть в петле, как простолюдин? Уходи!

Рован скрипнул зубами. Он совершенно не представлял, что могло выдать их и вызвать такую сумятицу среди ночи.

– Ты пойдешь со мной.

– Клянусь: если ты еще раз коснешься меня, я закричу. Тогда ты увидишь, как твои люди умрут тяжелой смертью, а потом сам умрешь с позором, – предупредила она. – А теперь иди отсюда.

– Леди Гвинет! – на этот раз крик из коридора был громче.

– Уходи! Ты изгнан и находишься вне закона. Ты предал королеву, и я презираю тебя, – холодно сказала Гвинет. – Я выйду замуж за подходящего лорда законно, а ты всегда будешь моим врагом.

Даже если бы она дала Ровану пощечину, он не был бы так ошеломлен.

Потом она подошла к двери, готовясь открыть ее, и крикнула:

– Я здесь. Вы разбудили меня. Пожалуйста, дайте мне время надеть платье.

Ровану так хотелось повернуть ее лицом к себе и заявить, что она его жена и он никогда не был предателем. Но тут он услышал крик Гевина и понял, что один из королевских охранников напал на его верного друга.

Тогда Рован выпрыгнул из окна. Он рассчитывал, как и прежде, обойтись без убийства и поэтому лишь сильно ударил нападавшего по голове. Гевин встал на ноги невредимый.

– Ради бога, объясни, что произошло? – спросил Рован, помогая другу удержаться на ногах. Охранника он оставил лежать ничком под окном.

– Народ вооружается, – ответил Гевин. – Когда я был еще в доме, приехал гонец и разбудил хозяйскую семью. Генри Стюарт, лорд Дарнли...

– Что с ним?

– Он убит, – ответил Гевин.

Как только Рован ушел, Гвинет торопливо натянула на себя платье. И стала отпирать засов, но так дрожала, что едва смогла сдвинуть его с места.

– Откройте дверь, леди! Вы в большой опасности!

Засов поддался.

Она отступила назад, но преподобный Хепберн все равно чуть не налетел на нее. Он с тревогой оглядывал комнату, и в руке у него был меч.

– Что случилось?! – крикнула Гвинет.

– Один Бог знает, что сейчас происходит. Вся страна бурлит. Этой ночью страх крадется по нашей земле. Дарнли убит, и каждый подозревает других в этом преступлении.

Она изумленно ахнула, и мороз пробежал у нее по коже.

– А... королева?

– Она не была вместе с мужем. Мария Стюарт в безопасности.

Немного прищурившись, священник внимательнее осмотрел комнату. Как раз в этот момент к ним большими шагами подошел один из солдат королевы.

– Леди Гвинет в опасности. Я не знаю, кто может желать ей зла, но под окном стоял какой-то человек. Когда один из моих ребят хотел сбить его с ног, на него напал другой.

– Что вам известно об этом? – спросил священник.

Гвинет покачала головой и сделала вид, что ей страшно.

– Теперь я в безопасности?! – воскликнула она словно в отчаянии.

– Успокойтесь, дорогая леди, – сказал начальник сопровождавшего ее отряда. – Мы окружим дом и дадим вам возможность одеться, а потом...

– Вы никого не поймали? Вы не знаете, кто хотел мне зла?! – крикнула она, притворяясь, что испугана.

Начальник охраны виновато опустил голову.

– Нет, миледи. Они налетели как бешеные и исчезли в лесу.

– Скольких людей вы потеряли? – прошептала она.

– Ни одного, только один жалуется на головную боль.

– Прошу вас, как только рассветет, давайте уедем отсюда. Нам нужно в Эдинбург, – попросила она.

– Хорошо, леди, – согласился начальник охраны и вышел из комнаты.

Преподобный Хепберн посмотрел на Гвинет пристально и недоверчиво, но ему не в чем было ее обвинить. У него не было доказательств, только подозрения, поэтому она просто пожелала ему спокойной ночи.

– Больше не запирайте свою дверь. Мы должны иметь возможность войти к вам, если опасность возникнет снова.

Гвинет согласилась оставить дверь незапертой и попросила поставить часового у нее под окном.

Священник согласился на это и наконец оставил ее одну. Гвинет, дрожа, закрыла дверь и, шатаясь, дошла до кровати. Эта постель казалась такой грубой и жесткой, но в ней она пережила сказочное чудо. Гвинет уже стало казаться, что все случившееся было сном.

Нет, это не был сон: сейчас, кажется, жизнь сама стала страшней кошмарного сна.

Рован приходил и ушел невредимым. Но Гвинет знала: чтобы убедить его уйти, она разбила ему сердце. Она знала, народ поддерживал его. А теперь супруг Марии мертв. Убит.

Когда Гвинет представила себе возможные последствия этой смерти, кровь словно застыла у нее в жилах – ужасное горе тяжелой волной накрыло ее. Она должна беспокоиться о королеве и о положении дел в стране. Но вместо этого она боялась только за одного человека – за Рована.

И еще она боялась за себя. Поймет ли Рован когда-нибудь, в каком ужасе она была, как дрожала за его жизнь? Или он поверит, что она так же, как королева, предала его?

Гвинет не плакала, но не смогла уснуть. Она просто просидела на кровати всю ночь, оцепеневшая и дрожащая.

Когда леди Маклауд приехала ко двору, ее сразу же провели к королеве. Мария выглядела спокойной, и было не похоже, чтобы она давала волю истерическим слезам. Она как будто оцепенела.

– Дорогая моя Гвинет! – воскликнула она, вставая, когда фрейлина низко присела в поклоне.

Потом королева прижала девушку к себе и горячо обняла, словно она никогда не говорила ей ни одного жесткого слова.

И Гвинет обняла ее в ответ.

– Убийство, – прошептала королева. – Оно отравляет мою жизнь, как зараза.

Гвинет не стала оспаривать ее слова. Пока они ехали в Эдинбург, к ним поступали одна за другой новости. Был какой-то заговор – что-то, связанное с порохом и взрывом. Дарнли, который был болен и отдыхал в местечке под названием Керк о'Филд, в доме, принадлежавшем королеве, но собирался на следующий день вернуться в Холируд, должен был неминуемо умереть во время этого взрыва. Но этого не случилось. Его нашли вне дома – задушенным.

В этом была какая-то ирония. Королева со временем стала презирать своего мужа. Она терпела его, не скрывая при этом своего недовольства, лишь для того, чтобы весь мир признал, что ее сын-младенец Джеймс, несомненно, родился в законном браке.

– На его месте могла оказаться я! Если бы не маскарад, я должна была находиться там вместе с Генри.

Это правда. Несмотря на все свое старание быть сильной и честной, Мария нажила себе врагов. А непостоянные лорды начали снова менять свою позицию. В конце концов, у Шотландии теперь есть наследный принц – законный сын Марии и Генри. Законный и признанный наследник – и ему всего несколько месяцев от роду.

Теперь Дарнли умер.

Они действительно живут в опасное время.

Рован остался в горном краю, но не жил в своем поместье, чтобы не навлечь на тех, кого он любил, гнев могущественных приближенных королевы. Ему было нетрудно найти в этих местах поддержку, и место, где он скрывался, было защищено благодаря верности шотландцев своей семье. Сейчас он и его люди жили у одного семейства из клана Мак-Грегор в их поместье, которое называлось Хай-Тирни. Оно состояло из крепости, возвышающейся на голых скалах, и множества ферм вокруг. Крепость и фермы были окружены горами целым лабиринтом пещер, где в течение многих веков приходилось укрываться многим знатным шотландцам.

На участке был склон, где выступала на поверхность грубая каменная порода. Рован поднялся на гряду высоких холмов, возвышавшихся над морем, и теперь сидел на вершине одного из них, погрузившись в мрачные раздумья. Дул отвратительный ветер, холодный и сильный, но Рован почти не чувствовал его. Вдали от него горы были покрыты снегом, но у его ног земля была зеленой. Он жевал травинку и понимал, что должен сейчас обдумать свое обращение к королеве. Что бы он ни написал ей в письме, он должен очень осторожно подобрать слова.

«Она рисковала моей жизнью: меня могли арестовать! И рисковала моими людьми! » – гневно думал он. Он никак не мог поверить в это.

Гвинет сказала, что намерена выйти замуж за того, кого ей выбрала королева.

Один внутренний голос предупреждал Рована, что женщины непостоянны, но другой напоминал ему о том, как горячо они любили друг друга, и говорил, что Гвинет поступила так от страха и для того, чтобы защитить его.

Они не успели поговорить. Это была ошибка. Но может быть, в том, что произошло между ними, крылось больше значения, чем в любых словах.

Правда, это могла быть просто встреча двух существ разного пола, которые изголодались по плотской близости.

Он отбросил эту мысль. Когда-то он искал этих простых плотских удовольствий. В то время как Кэтрин тяжело заболела, ему были очень нужны телесные ласки, которые бы не имели никакого значения, не влияли бы на его любовь к жене. То, что случилось между ним и Гвинет в той постели, было гораздо больше, чем простое плотское удовольствие.

Он скрипнул зубами и встал лицом к хлеставшему, как плеть, ветру.

Сейчас он должен выиграть время. С каждым днем его все больше уважают здесь, хотя он не может точно сказать почему. Супруг королевы мог назвать его предателем, а королева проклясть, но он, несмотря на это, становится героем для народа. Он горько усмехнулся, подумав, что воздерживался от убийств, а его все-таки обвинили.

Наконец он смог переключить свои мысли на то, как ему лучше приблизиться к королеве Марии.

Сорок дней она будет официально соблюдать траур. В это время Гвинет будет рядом с ней, и никакие важные решения не могут быть приняты.

А потом... Один Бог знает, куда подует ветер.

Глава 19

«Первые дни после смерти Дарнли были очень странными», – думала Гвинет. Это время молчания и неподдельной печали, неизбежных государственных визитов. И обвинений.

Графиня Леннокс вышла на свободу. Теперь она была в трауре и в ярости.

Граф Леннокс потребовал, чтобы Джеймс Хепберн, лорд Босуэл, предстал перед судом.

Лорд Джеймс Стюарт, граф Меррей, поспешил в Лондон сообщить Елизавете, что он не имел никакого отношения к злодейскому убийству.

И каким-то образом среди всей этой неразберихи Мария поняла, что заговорщики целились не в нее. Ее лорды устроили заговор с целью убить ее мужа. Но не оттого, что она была несчастна с ним в семейной жизни. Ее бароны-интриганы убили его, желая убрать с арены в борьбе за власть.

Несмотря на то что Джеймс Хепберн раньше помогал ей, Мария добилась, чтобы он явился в суд. Это случилось вскоре после того, как торжественная заупокойная месса завершила ее официальный траур по Дарнли.

Леннокс не смог присутствовать на суде: его остановили в пути еще на английской земле. Таким образом удалось удержать на расстоянии этого вечного сплетника, постоянно создававшего неприятности. Позже Гвинет узнала, что королева Елизавета прислала гонца с просьбой, чтобы суд был отложен. Но Мария то ли не получила ее послание, то ли это было ей безразлично.

Хотя судьи сами в письменном виде указали, что все в городе считали Джеймса Хепберна виновным в этом мерзком злодеянии, ни один свидетель не дал показаний против него под присягой, поэтому после суда Босуэл вышел на свободу и проехал на коне по улицам Эдинбурга, похваляясь своей победой.

Королеве, кажется, было безразлично, в чью пользу окончится этот суд. Она продолжала вести себя как раньше: очень часто появлялась со спокойным лицом перед своим народом и занималась государственными делами. Но вдали от посторонних глаз она иногда давала волю чувствам и плакала от утраты и тоски. После этого она была слишком спокойной, словно ее душевное потрясение не ослабевало и от слез.

Мэйтленд, который тоже побывал в опале, поскольку королева считала его одним из виновников смерти Риччо, с тех пор получил прощение. Мери Флеминг, ставшая его женой, напрасно пыталась поговорить с королевой. И все же именно от нее Гвинет узнала о многом из того, что происходило за пределами тесного круга друзей и приближенных королевы.

– Дворяне в ярости, они действуют, причем с бешеной скоростью, и я не думаю, что королева понимает, насколько это опасно, – рассказывала она Гвинет наедине. – Беда в том, что она слишком добра и хочет видеть во всех, кто ее окружает, только хорошее. – Тут Мери понизила голос и беспокойно взглянула в сторону спальни королевы, где сейчас отдыхала Мария. – Она не в состоянии увидеть, насколько мужчины злы и честолюбивы. Леннокс уже собрал группу сторонников против Босуэла. Противники действуют более агрессивно. – Она помедлила, посмотрела на Гвинет и продолжила: – Ты, должно быть, уже поняла то, о чем я тебя сейчас предупреждаю: пока не проси за него. Говорят, что, когда дворяне яростно спорили между собой в совете, они все заявили, что лорд Рован невиновен. И Мария наконец уступила им и сказала, что в ее глазах он прощен. Поскольку официально ему не предъявлено никакого обвинения, я думаю, он свободен – кто бы что ни говорил против него. Но пойми вот что, Гвинет. Босуэл рассердился, когда узнал, что Рован оправдан. Его может почитать и любить народ, его даже может простить королева, но он по-прежнему в опасности.

Гвинет вздохнула и посмотрела на Мери Флеминг широко раскрытыми и полными надежды глазами.

– Бог знает, сколько часов я провела, молясь за него. Но... как его могли простить за то, чего он не делал?

– Я думаю, это было признание, что он не сделал ничего плохого.

Гвинет помедлила, но все же решилась спросить:

– А откуда пошли слухи, что он женился в Англии?

Мери печально покачала головой:

– Даже мой муж не знает, правда это или нет. Когда он последний раз был на аудиенции у Елизаветы, она тоже не сказала ему ничего определенного. Гвинет, ты должна терпеть и верить. Королева не потребовала снова, чтобы ты вышла замуж за Дональда, а он состоит в свите у лорда Босуэла. Так что ты видишь, она вовсе не дурочка. Она осторожна и не желает перехода власти от одного человека к другому.

Гвинет поколебалась, но решила верить своей подруге и рассказала ей, что произошло, когда она находилась на земле Босуэла. Во время рассказа обе были настороже и внимательно следили за дверью королевы.

– Значит... ты обвиняла его, чтобы сохранить ему жизнь? – спросила Мери Флеминг.

Ее щеки были красными, хотя Гвинет не рассказывала ей о встрече во всех подробностях.

– Узнает ли он об этом? – спросила Гвинет.

– Сердцем, конечно, поймет! – сказала романтичная Мери Флеминг.

Тут их позвала королева. Когда они приблизились к ней, Мария выглядела такой усталой и больной, что они не удивились, услышав от нее:

– Я собираюсь уехать из города. Хочу посмотреть страну... побывать где-нибудь еще, не в Эдинбурге. Здесь слишком много вражды.

Мария была нездорова, но все же настояла на тайной поездке в Стирлинг, где жил ее сын, потому что эта крепость считалась безопасным местом. Гвинет была не против: Стирлинг очень красив, там очаровательные холмы и долины. Он был и национальной гордостью шотландцев: именно на Стирлингском мосту Уильям Уоллес когда-то полностью разгромил англичан. Это прекрасный, уютный и хорошо укрепленный замок.

И именно там она в последний раз была с Рованом.

О Роване она молчала, следуя предупреждению Мери Флеминг, но была рада тому, что имя лорда Грэма было на устах у людей, и это имя всегда произносили с уважением.

Однако Мария была слаба и часто падала в обморок, когда ей сообщали о чем-то тревожном. Она была счастлива только рядом со своим ребенком, и от этого сердце Гвинет разрывалось. До чего жесток этот мир!

Ее собственный ребенок теперь уже не узнает ее. Гвинет не хватало ее маленького сына, как могло бы не хватать утраченной руки или ноги. Без него она не могла жить – как без дыхания, без биения сердца.

Но она не осмеливалась увидеться с ним, пока его права в этом мире не будут прочно защищены. Поэтому молодая мать не могла подавить обиду и весьма неохотно прислуживала королеве, когда та ухаживала за своим младенцем и играла с ним.

Мария была уже совсем не той страстной и уверенной в себе женщиной, какой она приехала в Шотландию. Те, кто ее любил, боялись, что душевный перелом, который она перенесла, повредил ее здоровье, и постоянно волновались за нее. В своих поступках после убийства Риччо она проявила величайшее мужество и большой ум, быстро принимала решения и спаслась от угрожавшей ей смерти.

Но теперь она была вялой и безразличной ко всему. Возвращаясь в Эдинбург, Мария в начале пути казалась такой больной, что ей и ее спутникам пришлось остановиться в Линлитгау и провести ночь в прекрасном дворце над великолепным озером, где она родилась.

Путешественников было мало – сама королева, ее фрейлины, лорды Хантли, Мэйтленд и Мелвилл, да небольшой отряд охранников. Всего за шесть миль до Эдинбурга, на Элмондском мосту, их встретил большой отряд – больше восьмисот конных бойцов, вооруженных и, несомненно, опасных. Прямо к королеве подъехал Босуэл и предупредил, что в Эдинбурге ее ожидает ужасная опасность и поэтому она должна поехать с ним в надежное место.

Не все спутники шотландской королевы были согласны с этим. В числе недовольных был Мэйтленд, который не доверял Босуэлу и с осторожностью отнесся к его словам. Но Мария подняла руку и заявила, что больше не желает быть причиной спора. Раз лорд Босуэл считает, что для них всех будет безопасней отправиться под охраной его людей в замок Данбар – этот замок она ровно год назад отдала под его управление, – то они поедут с ним.

Гвинет не представляла себе, какой другой ответ могла бы дать королева в таких обстоятельствах. У Босуэла под началом было целое войско, а королеву охраняли всего тридцать человек.

Когда стемнело, они подъехали к замку Данбар, ворота были закрыты, и сотни солдат были готовы вступить в бой с любым, кто мог бы явиться сюда и попытаться отбить королеву. Спутники Марии быстро узнали, что никакой опасности для нее в Эдинбурге нет. Значит, королева похищена.

Много дней подряд Марию Стюарт держали отдельно от ее друзей, но рядом с лордом Босуэлом. Даже в Данбаре ходили слухи о том, что королева и Босуэл вместе задумали это похищение. Но когда поползли сплетни о том, что королева еще раньше позволила Босуэлу соблазнить себя, Гвинет поняла, что все было ложью. Мария всегда отличалась строгой нравственностью.

Когда Гвинет снова увидела королеву, та выглядела такой же безразличной ко всему, как всегда. В голосе Марии не чувствовалось радости, когда она объявила своим придворным дамам:

– Я согласилась стать женой лорда Босуэла.

– Но он ведь женат! – потрясенно воскликнула Гвинет.

Мария не рассердилась, лишь подняла руку и сказала:

– Ты разве не видишь, какие у него сила и власть? Он похитил королеву в ее собственной стране и уже добивается развода. – Мария отвела в сторону глаза, и в ее взгляде была пустота. – Джейн вышла за него потому, что он казался ей выгодным мужем. Она не будет возражать против развода. Возможно, брак будет признан недействительным, а не расторгнут. Но новый брак будет заключен только по протестантскому обряду.

Верные приближенные королевы, которые находились с ней в Данбаре, были в ужасе, но ничего не могли сделать.

Мери Флеминг и Гвинет разговаривали до поздней ночи, поскольку комната у них была общая.

– Она словно окаменела, – говорила Мери о королеве. – Он изнасиловал ее, а у нее не хватило сил протестовать. Она так запуталась, совершенно не знает, что делать. Я никогда не видела ее такой. О ней говорят такие ужасы, что она будто бы спала с ним до смерти Дарнли. Но они ошибаются. Помнишь, какой она была, когда безумно влюбилась в Дарнли? Тогда она страстно любила. Я не вижу, чтобы она вела себя так с Босуэлом.

– Это безумие. Страна восстанет.

– Да, – серьезно и печально согласилась Мери.

– Этого... не может быть, – пробормотала Гвинет.

– Но так и есть.

Наконец они вернулись в Эдинбург вместе с Босуэлом, который скакал на коне рядом с королевой. В честь королевы прозвучал салют из пушек, но даже тем, кто любил Марию, казалось, что командовал всем Босуэл.

Брак Босуэла был расторгнут с неприличной торопливостью.

Через двенадцать дней после этого Мария и Босуэл вступили в брак по Протестантскому обряду. Для тех, кто хорошо знал Марию, не могло быть более ясного знака, что королева изменилась. В первое время после приезда в Шотландию она никогда бы не пренебрегла так своим Богом и своей верой.

Уже в ту минуту, когда жених и невеста давали брачную клятву, жители Эдинбурга начали протестовать. На улицах громко кричали: «Только распутники женятся в мае! » и «В мае жениться – век маяться! ».

Гвинет была уверена, что в первые дни замужества Мария не была счастлива. Королева была ласковой и культурной женщиной, а Босуэл мог быть грубым и жестоким. Раньше королева восхищалась им за его силу, но он оказался ревнивым. Теперь Мария, находясь в обществе, часто извинялась и уходила, и Гвинет знала: это потому, что новый муж слишком часто доводил королеву до слез.

К концу месяца стало ясно, что в стране скоро начнет литься кровь. И все это время Гвинет не видела Рована, не получала известий от него и даже не слышала о нем.

Всего через несколько недель после свадьбы Босуэл и Мария со своими свитами переехали в замок Бортвик. Едва они поселились там, как его окружили мятежники. С наступлением ночи Босуэл покинул замок, чтобы собрать своих сторонников, оставив Марию руководить обороной, хотя знал, что Бортвик не может выдержать осаду.

Гвинет помогла Марии одеться в мужскую одежду и сама оделась по-мужски – как рабочий, и испачкала себе лицо сажей. Когда наступила ночь, они отправились в путь.

Подъехав к замку Блэк, где они надеялись найти убежище, молодые женщины услышали крик. Кричал гонец, посланный семьей Ваучоп – соседями и сторонниками Босуэла.

Когда всадник подъехал к ним, Мария была готова упасть.

– Это королева? – озабоченно спросил он и быстро сошел с коня, глядя при этом на Гвинет.

– Да. Вы должны взять ее к себе, и быстро: она вот-вот потеряет сознание, – сказала ему Гвинет.

– А как же вы, миледи?

– Я прекрасно дойду до места пешком, если только вы укажете мне дорогу.

Гвинет смотрела на то, как гонец вежливо усадил королеву на своего коня, а потом сам сел позади нее. Он с тревогой оглянулся на Гвинет, потом бросил взгляд на дорогу, по которой они двигались.

– Скачите быстро, – посоветовала ему леди Маклауд.

– Я вернусь за вами.

– Благодарю вас... и благословит вас Бог, – произнесла она.

Он быстро ускакал. Гвинет была рада, что королева находится в хороших руках, но, когда она осталась одна на дороге, ей стало до жути страшно. Она быстро пошла вперед, стараясь не замечать каждый шорох ветра, каждый шум деревьев и стук каждой ветки, которые невольно кидали ее в дрожь. Она уговаривала себя, что это просто ночные шорохи. В лесу могут быть кабаны и другие опасные звери, но честолюбивые люди опасней любого зверя.

Вдруг слева от нее раздался громкий треск. Это был не лесной звук, и Гвинет побежала.

Но тут лес словно ожил. Повсюду появились люди.

– Это королева! – крикнул кто-то.

– Мы нашли ее! – прозвучал еще один голос.

– Не болтайте глупости, это не она. Эта ниже ростом.

Гвинет бежала так, что ее сердце бешено колотилось в груди, а ноги горели. Но это не помогало: люди были всюду, и она могла лишь молиться, чтобы Мария успела безопасно проехать через лес до их прихода.

Она сворачивала то в одну, то в другую сторону, пытаясь скрыться среди деревьев, но ее схватили, прижали к земле, и кто-то поставил ногу ей на грудь, чтобы не дать подняться.

Шапка слетела у нее с головы, и волосы рассыпались по земле. Она могла сделать лишь одно – вызывающе посмотреть вверх на того, кто взял ее в плен. К ее ужасу, она узнала этого человека. Она не забыла его, хотя в последний раз видела его очень давно.

И он тоже не забыл ее.

– Да это леди Айлингтон, Гвинет Маклауд! – воскликнул он.

Стоявший над ней человек был коренастым и носил длинную бороду. Это был не кто иной, как Фергус Макайви, который мучил ее так давно, в тот день, когда она уехала прогуляться на коне из замка Грей.

Тогда Рован пришел и спас ее.

Теперь он не придет.

Случилось то, чего Рован всегда боялся в самой глубине своего сердца.

Гражданская война.

Королева Мария была спасена и доставлена в замок Блэк. Там она встретилась со своим мужем и вместе с ним вернулась в Данбар, где Босуэл снова оставил ее и уехал, чтобы созвать больше сторонников.

В конечном счете Марию предали.

Лорд Балфур настойчиво требовал, чтобы королева вернулась в Эдинбург, где была бы лучше защищена. Когда она покинула Данбар, ее охраняло несколько сотен сторонников и столько же людей было у мятежников. Рован знал, что Мария не боялась. Она, наверно, верила в любовь своего народа и надеялась снова соединиться с Босуэлом на поле битвы.

Два войска встретились на расстоянии восьми миль от Эдинбурга, и многие из лордов, которым Мария так доверяла, покинули ее. Мария вместе со своим новым мужем Босуэлом находилась во главе своих солдат. Балфур тоже был с ними.

Конницу мятежников возглавляли лорды Мортон и Хоум. Во главе других отрядов противника находились лорды Этол, Маар, Гленкерн, Линдсей и Рутвен.

Рован не был на поле боя: он уже вернулся в замок Грей, встал во главе своих собственных солдат и начал готовиться к дальнейшим событиям. Теперь, когда он, кажется, был официально прощен, ему так хотелось приехать в столицу и найти Гвинет! Но горький опыт научил его быть осторожным. А сейчас осторожность была особенно нужна. После того как Босуэл увез Марию к себе и затем женился на ней, страна словно обезумела, Рован написал в Лондон – одно письмо Томасу и Энни и другое Елизавете. Он просил королеву Англии предоставить охрану двум его верным слугам, которые должны были привезти Дэниела в Лохревен.

В конце концов сражения не произошло. Сторонники Марии просто стали уходить от нее, и потому она, всегда уверенная, что ее подданные в глубине души порядочные люди и соблюдают приличия, прекратила кровопролитие. Она попросила для Босуэла разрешение свободно уехать и предложила, что сама вернется в Эдинбург и там выслушает все обвинения.

Но с ней обошлись не как с королевой. Лорды боялись ее, и Рован знал почему. Они громко осуждали убийство Дарнли, но многие из них сами были виновны и боялись, что, если королева привлечет на свою сторону простой народ, их обвинят в смерти ее супруга. Поэтому Марии не позволили остаться в Эдинбурге, а отвезли ее в одну из крепостей семейства Дуглас и держали там в заточении.

Рован сам не верил, что лорды желали причинить вред своей королеве. Но жестокие новости поступали одна за другой, и его страх усиливался. Он приехал в Эдинбург и встретился там с Мэйтлендом. Рован не верил, что Мэйтленд был замешан в мятеже против королевы. Но когда они заговорили, дипломат сначала не мог смотреть ему в глаза, и Рован понял, что тот действительно был виновен.

– Неудивительно, что нас, шотландцев, столько раз побеждали: мы не умеем быть верными даже друг другу, – сказал ему Рован.

– Пожалуйста, Рован, не надо об этом, мне и так тяжело, – начал Мэйтленд. – Вы знаете, сколько лет я прослужил королеве Марии? Гораздо больше, чем она прожила здесь. Мне невыносимо видеть, как она страдает, но вы должны меня понять. Даже ее министры-французы просили ее расстаться с Босуэлом, пока еще была возможность, но она не захотела.

– Позвольте мне поговорить с ней.

Мэйтленд помедлил, затем произнес:

– Лорды потребуют, чтобы Босуэл ответил за смерть Дарнли. Сплетники были правы: это злое дело совершил он.

– Тогда пусть отвечает Босуэл, а не королева.

– Лорды хотят, чтобы королева отреклась и передала корону своему сыну.

– Чтобы правили они.

– Она была сердита на вас, лорд Рован. Она посадила вас под стражу и объявила недействительным ваш брак.

– Она королева, и теперь с меня сняты все обвинения.

– Вы, видимо, единственный человек, которому доверяют обе стороны. За охрану королевы отвечают Мортон, Гленкерн и Хоум. Они позволят вам увидеться с ней.

Увидев Марию, Рован был поражен. Ее грубо захватили в плен, с ней жестоко обошлись, и в тюрьме ей не могло быть хорошо. С ней не было ни одной из ее приближенных женщин. Дом, где ее держали под стражей, принадлежал матери Джеймса Стюарта, леди Маргарита Дуглас.

Леди Маргарита не могла смириться с тем, что внебрачное происхождение помешало ее сыну стать королем, и твердо держалась мнения, что на троне должен быть он, а не Мария.

Однако она, по сути дела, не была жестока с Марией. Когда Рован наконец увидел королеву, та вежливо встала, приветствуя его, хотя была бледна и сильно похудела.

– Рован! – с искренней нежностью воскликнула она, а потом улыбнулась ему:

– Вы ведь знаете: я отпустила вам все ваши грехи задолго до того, как началась вся эта путаница. Теперь я сама прошу прощения у вас.

Он взял ее за руки, опустился перед ней на колени и увидел, что ее глаза блестят от слез.

– Я всегда служил вам всем, чем мог.

– Я это знаю. Но я столько раз была обманута. – Она снова улыбнулась и подняла его с колен. – Я слишком часто верила не тем, кому надо было верить.

Рован глубоко вздохнул:

– Вот почему я здесь.

– Да, я знаю, почему вы пришли. Вам доверяют все. У меня сейчас тяжелейшее время, а вас громко восхваляет вся страна. Я даже не могу предложить, чтобы вы нашли Босуэла и остались при нем как мой представитель, потому что он тоже находится под арестом где-то на севере.

– Моя королева, вы должны согласиться, чтобы ваш брак с ним был расторгнут. Иначе вы не помиритесь с вашими лордами.

– Я не могу, – тихо сказала Мария.

– Но вы должны, – настаивал Рован.

– Я не могу и не хочу, – повторила Мария с удивительной твердостью. – Я беременна и не позволю своему ребенку родиться незаконным.

Сердце словно оборвалось у Рована в груди: он почувствовал, что не сможет ее переубедить.

– Здесь мне сообщают так мало новостей. Как здоровье вашей супруги? Послали вы уже людей за своим малышом?

– О чем вы?

Мария улыбнулась.

– Я никогда не видела, чтобы женщина так яростно, как она, защищала того, кого любит. Вы, конечно, помирились с Гвинет, если у вас с ней по моей вине возникло какое-то непонимание?

– Я думал, что она по-прежнему служит вам и что ее держат вместе с остальными вашими дамами.

Мария нахмурилась так, что между бровями пролегла складка.

– Последний раз я видела ее во время моего побега в замок Блэк.

Ровану показалось, что все его мышцы вдруг стали мягкими, как глина.

– Вы не видели ее с тех пор? – переспросил он, не в силах поверить тому, что услышал.

– И даже ничего не слышала о ней, Рован. Если она попала в плен, то, конечно, никто не причинил ей вреда.

В этот момент Рован ничего не мог сказать: он очень боялся, что Мария неверно оценивает свой народ, и чувствовал, что ее ошибка опасна.

Он поклонился, чувствуя, что дрожит, как в ознобе.

– Простите, ваша милость, но я должен уйти. Мне необходимо найти ее.

Недавно она увидела сладкое видение. Теперь она оказалась в кошмарном сне.

Никто из тех, кто мог бы взять ее в плен, не презирал ее так сильно, как этот человек. Честные солдаты, стоявшие вокруг обоих Макайви – Фергуса и ставшего новым лордом клана Майкла, брата убитого Брюса, – не позволили им слишком жестоко обращаться с пленницей. Тогда Фергус придумал новый способ отомстить.

Все началось с ее ярости и страха.

Когда солдаты начали кричать, что Мария – шлюха и убийца, Гвинет выругала их всех и заявила:

– Королева всегда была порядочной и доброй! Она честная и справедливая правительница. Вы не имеете права говорить о ней так! Бог не простит вам эту насмешку и жестокость!

– Бог отвернулся от тебя, сатанинская шлюха_г – ответил Фергус. Глаза у него были как у сумасшедшего, и в его словах звучало такое веселье, что Гвинет похолодела от страха. – И человек тоже отвернулся. Вся страна знает, что твой великий защитник женился на англичанке. Даже он – и он в первую очередь – повернулся к тебе спиной!

– Неужели это правда?

– Правда или нет – разве это важно?

Рован считает, что это она отвернулась от него.

Она постаралась не думать о Роване и не горевать о времени, когда вокруг нее было только счастье и казалось, что так будет всегда.

Сначала с ней обошлись не очень плохо – отвели в дом сэра Эдмунда Бекстера и держали там под стражей. Ей сказали, что она виновна в нескольких преступлениях перед Шотландией, помогая королеве скрыться. Фергус и его люди ушли, и уже одно это было облегчением.

Она пробыла в этом доме несколько недель и однажды услышала, как люди в прихожей взволнованно говорили о Марии. Королева была в заточении. Она сдалась в плен, чтобы не стать причиной кровопролития, но ее не отвезли обратно в Эдинбург, а отправили в одно из владений семьи Дуглас.

После того как стали известны эти новости, Фергус Макайви вернулся.

И вернулся не один. С ним был человек, о котором Гвинет почти забыла, – священник Дональд Донехью.

Даже когда ее подвели к Донехью, она не боялась за свою жизнь. Лишь когда он поднял палец и указал им на нее, она поняла, в какой большой опасности находится.

– Ведьма! – крикнул он. – Она ведьма, и я понял это, как только увидел ее в первый раз. Тогда она заступалась за Марию, католичку и шлюху, так же, как заступается теперь.

– Она околдовала и убила Брюса Макайви. Потом она околдовала лорда Рована и теперь называет себя его женой, – сказал Фергус.

– Вы идиот! Как вы можете верить в такую глупость?! – крикнула Гвинет.

Но по лицам этих людей она увидела: они верят. Или настолько ненавидят ее, что хотят верить. В конечном счете это одно и то же.

– Отведите ее в церковь, и сейчас же! – приказал Донехью.

Фергус Макайви и лорд Майкл, судя по их виду, хотели бы потащить Гвинет туда силой, но она не доставила им такого удовольствия.

– Я пойду в любое место, куда вы поведете меня. Если это будет церковь, тем лучше: у меня нет никакой причины бояться Бога.

Но когда Гвинет вышла из дома, сердце сжалось у нее в груди: вдоль дороги, по которой она должна была пройти, стояли люди – мужчины в доспехах, женщины, дети, крестьяне и ремесленники. Некоторые целились в нее поднятыми вилами, а кто-то даже бросил в нее гнилой помидор.

– Шлюха-ведьма, шлюхи-королевы! – крикнул кто-то.

Гвинет остановилась и спокойно ответила, защищая Марию:

– Она добрая и хорошая королева и такой будет всегда.

В нее полетел еще один помидор. Гвинет не обратила на него внимания. Она знала, что, если будет стоять слишком долго, Фергус схватит ее, и поэтому, высоко держа подбородок, пошла дальше.

Когда она оказалась перед церковью, там был еще один священник. Пока Гвинет подходила, он пристально смотрел на нее, и пленница поняла, что этот человек ее ждет.

– Я преподобный Мартин, разоблачитель ведьм. Признайтесь в своих грехах, дитя мое, – произнес он.

Гвинет огляделась. Вокруг стояли сотни людей. Им всем было сказано, что королева – соучастница в убийстве своего мужа, лорда Дарнли, и шлюха, которая спала с убийцей мужа.

Все они были готовы поверить, что Гвинет, которая служит ей, – ведьма.

Фергус грубо втолкнул пленницу в церковь. Там ее ждали женщины – четыре сильные крестьянки. Гвинет скрипнула зубами, но держалась очень спокойно, когда они схватили ее. Она инстинктивно попыталась плотней прижать к телу свою одежду. Но это оказалось бесполезно: через несколько секунд она услышала, как рвется ткань, а потом одна из женщин крикнула:

– Вот здесь! Это метка самого дьявола!

Преподобный Мартин стоял над ней с ножом в руке.

Гвинет решила, что он хочет убить ее прямо здесь и сейчас. Она не стала бороться, так как знала, что этим только доставила бы ему удовольствие.

– Она не кричит и ничего не отрицает. Это действительно знак Сатаны, – согласился священник. Потом он рывком повернул ее к себе, дернул за волосы и крикнул: – Признайся!

Гвинет поддержала руками порванную одежду, чтобы выглядеть прилично, взглянула на него и резко ответила:

– В чем я должна признаться? В том, что люблю добрую и порядочную женщину, которая хотела только одного – быть хорошей правительницей? В этом я признаюсь!

– Ты заключила договор с дьяволом, – сурово произнес священник.

Гвинет оглянулась и увидела на лицах окружавших ее людей страх и ненависть. В округе было много сотен людей, и теперь их всех взволновал призыв сбросить с престола женщину, которую они считали виновной в убийстве. Она служила этой женщине, а значит, была виновна, что бы ни говорила.

– Я создание Божье, – прошептала она.

Ладонь преподобного Мартина громко и сильно ударила ее по лицу. Гвинет почувствовала во рту вкус крови.

– Ты что, совсем не заботишься о своей бессмертной душе? – спросил он.

Гвинет ничего не ответила.

Он пожал плечами и улыбнулся.

– Я всегда беру с собой в путь свои рабочие инструменты. Так что у меня есть много способов спасти тебя от вечного адского пламени.

Гвинет высоко держала голову и продолжала молчать.

Он снова ударил ее, и у пленницы зазвенело в ушах. Ей показалось, что ее голова раскололась. Гвинет была готова упасть, но священник подхватил ее.

– Что? Что? – громко спросил он и наклонился к ней так, словно слушал ее, хотя Гвинет ничего не говорила.

Затем он дал ей соскользнуть на пол. Девушке показалось, что все вокруг нее почернело. Но прежде чем потерять сознание, она расслышала торжествующий голос священника:

– Она призналась! Ведьма призналась!

Потом она успела услышать смех и понять, что это смеялся Фергус Макайви.

Глава 20

Мария Шотландская в последний раз видела Гвинет на пути в замок Блэк. Поэтому Рован прежде всего помчался туда, не давая отдыха ни себе, ни коню. Его собственное войско, которое во время его отсутствия хорошо обучал заботливый Тристан, насчитывало много сотен бойцов. Но, чтобы ехать быстро, он взял с собой только Гевина, Брендана и десять своих постоянных спутников-солдат.

В замке Блэк он встретился с тем человеком, который спас королеву Марию на дороге. Этот юноша знал, что с королевой была одна из ее дам, но не знал, кто именно.

Он очень горевал о том, что королева перенесла столько утрат, и очень хотел помочь Ровану.

– В ту ночь мятежники шли по пятам за нашей дорогой королевой и уже нагоняли ее. Я попытался вернуться и помочь той даме, потому что обещал. Но лес был полон их людьми, и я нигде не смог ее найти.

Ровану стало так плохо, словно он был болен. Он понял, что Гвинет захвачена в плен кем-то, кто служит союзу дворян-мятежников, но ничего не узнал о том, кто именно ее пленил. Юноша из замка Блэк, видимо, сам ничего не знал об этом, но тут вышел вперед один из его товарищей и сказал:

– В том отряде были люди из разных мест. Я это знаю, потому что мне поручили идти следом за ними и наблюдать. Среди них были горцы. Я это помню, потому что удивился, что они идут на юго-восток, а не к своим домам.

И они тоже поехали на юго-восток. Рован старался рассуждать разумно и не давать воли лихорадочному страху, который становился все сильней и был готов овладеть им. Он приказал своим людям переодеться в обычных путников, разъехаться в разных направлениях и останавливаться в крестьянских домах.

Наконец на одном постоялом дворе они присоединились к пьющей за столом компании. Когда кто-то оскорбительно отозвался о королеве, Гевин был готов ввязаться в драку. Рован остановил его грозным взглядом и небрежным тоном вставил:

– Я слышал, что одну из придворных дам королевы тоже захватили в плен, но в Эдинбурге про нее ничего не слышно.

Один из его соседей, пожилой человек, поднял кружку с пивом, покачал головой и ответил:

– Я знаю про нее. Печальная история. Она была схвачена на дороге, но осталась верна своей королеве. Среди тех, кто ее поймал, было несколько человек из клана Макайви, и, кажется, у них была с ней вражда. – Он снова качнул головой и понизил голос: – Это сумасшествие! Они привели изгонителя дьявола и заявили, что эта женщина своим колдовством вызвала убийство одного их сородича, который был их лордом.

Рован отчаянно старался сохранять спокойствие.

– Они приговорили одну из дам королевы к смерти как ведьму, – добавил кто-то.

Старик кивнул.

– У нас бы этого никогда не случилось. Мы люди мирные, и у нас есть голова на плечах. Но теперь ей ничем нельзя помочь: есть законы против колдовства.

– Где она сейчас? – спросил Рован охрипшим голосом, мысленно молясь, чтобы Гвинет была еще жива.

– Я слышал, что ее отвезли в одну из старых крепостей возле границы с Англией.

Это недалеко, у него еще есть время. Ему придется послать за своими людьми. Хочет он или нет, ему придется воевать. Он вынужден убивать несчастных дураков, которые идут за такими людьми, как эти Макайви.

Сосед по столу поглядел на Рована. Лицо старика печально вытянулось.

– Она должна умереть завтра, – сообщил он.

Потрясенный этой новостью, Рован вскочил на ноги, едва не перевернув при этом стол.

– Рован, не надо! – предупредил его Гевин, но было слишком поздно.

К счастью, крик Гевина услышал только старик. Углы его рта поднялись в странной улыбке.

– Вы лорд Лохревен, верно? – тихо спросил он. Не дождавшись ответа, он кивнул сам, и это было мудро. – Вы не сможете остановить их силой, если только не приведете очень много бойцов.

Рован хотел запротестовать, но он знал, что старик прав.

– Меня зовут Финнан Клуг, – представился старик. – Я могу вам предложить очень мало. Но вы не должны бояться меня.

Ум Рована быстро заработал.

– Есть здесь аптекарь?

– Есть. И я могу найти вам все, что вам нужно, но...

– Мне нужно лекарство. Хороший аптекарь должен его знать. Оно замедляет работу сердца и легких, и человек кажется мертвым.

Старик вдруг улыбнулся.

– В чем дело?

– Я знаю это лекарство. Я сам все время смотрю, нет ли признаков его действия. Дело в том, что я могильщик при здешней церкви.

– Могильщик? – переспросил Рован.

– Да.

– Дорогой друг, вы можете мне помочь гораздо больше, чем думаете. У меня есть план, – сказал Рован.

И он начал объяснять, а Гевин и старый Финнан – слушать.

– Мне не остается ничего, кроме риска, – ответил ему Рован.

Они переночевали на постоялом дворе. С первыми лучами рассвета Рован оделся в свою лучшую шотландскую одежду, на всякий случай взял в руку кинжал, прикрепил к обеим икрам ножи, а на пояс повесил меч в ножнах. Его солдаты были одеты так же торжественно и вели с собой вьючную лошадь, которая везла на себе какие-то вещи, завернутые в одеяло.

Когда они приехали на место, ему больно было видеть, как легкомысленно относились к казни люди в этом городке. На улицах было множество народа – крестьяне, доярки, солидные домохозяйки, солдаты. За городком, на холме, был построен помост и сложены вокруг столба дрова для костра. Ровану показалось, что связки хвороста, лежавшие там, были полусырыми. Огонь станет разгораться медленно, и приговоренная будет мучиться дольше.

Многие заметили появление Рована: цвета его одежды были такими яркими, что его нельзя было не заметить. Рован был рад этому: он хотел, чтобы его узнали.

Он прошел прямо к церкви и обнаружил там священников Мартина и Донехью; оба молились. Он не увидел никого из клана Макайви, и это его тоже обрадовало: он был уверен, что они собираются появиться, только когда настанет время зажечь костер.

Он вошел в церковь, стараясь шуметь как можно сильней, и напугал священников.

Оба встали. Донехью беззвучно ахнул и удивленно произнес:

– Рован, лорд Лохревен.

Преподобный Мартин широкими шагами подошел к нему.

– Суд не будет заседать сегодня, милорд. Какая бы любовь ни была между вами и ней раньше, извините. Эта леди должна умереть.

– Да, действительно должна, – сказал Рован просто и холодно. – У меня есть свои причины презирать ее за развращенность.

Преподобный Донехью вздохнул с облегчением, а преподобный Мартин явно был очень доволен.

– Я хочу увидеть ее. Хочу, чтобы она знала, что я здесь и буду свидетелем ее смерти.

Священники неуверенно переглянулись.

– Я желаю увидеть ее перед тем, как вы выведете ее к людям, и остановить ее, если есть какая-то опасная ложь, которую она может произнести на костре и которая может причинить вред.

– А, вот в чем дело! – понимающе сказал Донехью. – Но ее уведут уже сейчас.

– Тогда проведите меня к ней, и быстро.

– Я провожу вас в ее камеру, – сказал преподобный Мартин. – Идемте со мной, лорд.

Священник провел Рована от церкви к пустынным развалинам старой крепости. От нее осталось слишком мало, чтобы она могла называться замком, но крыша была цела, и солдаты, которые сидели вокруг, играя в карты и другие игры, были вооружены. Их было двадцать.

«Как много сторожей для одной хрупкой девушки! » – подумал Рован.

Один из тюремщиков присоединился к ним. Он нес с собой какую-то вещь, прижимая ее к боку. Рован подумал, что вещь эта, видимо, черный капюшон.

Значит, это палач.

Они спустились вниз по ступеням, всего на один пролет. И тогда Рован наконец увидел Гвинет.

Его сердце словно подпрыгнуло в груди и бешено застучало. В каком горестном беспорядке были ее прекрасные волосы! Ее одежда была порвана и запачкана грязью, а сама она была слишком худой. Но при этом она держалась с еще большим достоинством, чем когда-либо раньше.

По пути священник сказал:

– Так будет покончено со всяким злом. Те, кто становится на сторону дьявола, должны гореть на костре, пока не придет смерть. Огонь очищает, и корень нечисти станет пеплом и будет развеян по ветру.

Рован пытался протолкнуться впереди преподобного отца, а тот продолжал проповедовать.

– Будьте осторожней, преподобный отец, – тихо ответила она, – я уже осуждена, и, если я теперь буду говорить перед толпой народа, я скажу, что ни в чем не виновна. Я не солгу перед народом, иначе Отец Небесный покинет меня. Я пойду на смерть, а после нее – на небеса, потому что наш добрый Господь знает, что я невиновна и что вы используете Его имя, чтобы избавиться от политического противника. Боюсь, что это вы будете долго гнить в аду.

– Не богохульствуй! – крикнул Рован.

Она смотрела на него так вызывающе, пока обращалась к священнику. Но Рован знал, что его крик ошеломил ее.

Рован кивком указал на охранника, который должен был исполнить обязанность палача, и дверь в камеру распахнулась. У него не было выбора. Он жестоко схватил ее за плечо, повернул к себе и дернул за волосы, заставляя посмотреть ему в глаза.

– Ни в коем случае нельзя позволить ей говорить перед большим скоплением людей. Она знает, что ее душа попадет в ад, и будет только стараться утащить других вслед за собой в зловонную дыру Сатаны, – грубо, с ненавистью и убеждением в голосе сказал Рован. – Поверьте мне, я слишком хорошо знаю, как соблазнительны ее колдовские чары.

Он держал ее так, чтобы те, кто наблюдал за ними, не могли видеть их лица. Рован незаметно вынул из рукава чашку с напитком и поднес к ее губам. Понизив голос, он умоляюще прошептал:

– Выпей это. Сейчас, – приказал он.

Гвинет взглянула на него. И в ее глазах было столько презрения и ненависти, что ему пришлось стиснуть зубы так, что они заскрипели. Иначе он не сохранил бы самообладание.

– Ради бога, выпей это сейчас, – повторил он и прижал чашку к ее губам.

Потом напиток начал действовать, и свет в ее глазах стал гаснуть.

– Сатанинская сука! Она издевается над нами! – крикнул Рован.

Гвинет была уже почти без сознания и медленно падала на Рована. Он обхватил руками ее горло.

– Негодяй! – сумела хрипло прошептать она.

Он снова повысил голос и крикнул:

– Я встречусь с вами в аду, леди!

Глаза Гвинет закрылись, но он продолжал держать руки на ее горле, делая вид, что душит ее.

– Хватит! Вы убьете ее, – с тревогой воскликнул священник.

Рован похолодел. Он старался, чтобы она не очень сильно ударилась об пол при падении, но теперь ему пришлось уронить Гвинет, чтобы обман не был раскрыт.

– Она мертва, – произнес лорд Грэм, когда ее тело рухнуло на холодный каменный пол.

– Вы решили обмануть огонь? – гневно спросил преподобный Мартин.

Он был в ярости.

Рован резко повернулся к нему и с такой же яростью ответил:

– Вы дурак! Вы не знаете, какие слова она могла бы произнести. Вы что, хотели бы, чтобы эта казнь обернулась против вас?

Он наклонился и поднял Гвинет с пола. Она висела у него в руках, словно тряпичная кукла.

Как трудно ему было не дотронуться до нее ласково, не встряхнуть ее, чтобы убедиться, что на самом деле она жива. Она была так похожа на мертвую! Он снял свой плащ с великолепной меховой подкладкой и завернул Гвинет в него так, чтобы ее лицо было закрыто. Ему надо было торопиться, чтобы появиться в точно рассчитанный момент.

– Никому не нужно знать, что их обманули, – заявил он, выпрямляясь со своей ношей в руках. – Преподобный отец, идите впереди.

Они вернулись на первый этаж разрушенной крепости, а затем вышли на солнечный свет. Гевин и остальные солдаты Рована сразу же подъехали к ним на конях.

– Значит, она мертва? – спросил Гевин так, словно был очень этим доволен.

Но пока он говорил, солдаты окружили Рована, загородив его своими лошадьми.

– Люди ждут, – беспокойно напомнил преподобный Мартин.

– Пусть подождут. Я не стану зря губить в огне хороший плащ, – проворчал Рован и приказал: – Гевин, дай мне одеяло. Мы не можем позволить зрителям увидеть ее лицо, иначе они поймут, что смерть уже призвала ее.

Они двигались быстро и с выработанной тренировками ловкостью. Рован, отвлекая внимание священника, красиво взмахнул плащом в воздухе, когда заменял его грубым шерстяным одеялом.

Затем, не обращая внимания на остальных, спешившихся следом за ним, он быстро, широкими шагами прошел к помосту. Толпа поняла, что настало время казни, и бросилась туда же.

Тут возникло неудобное для Рована обстоятельство: охранник, которому была поручена роль палача, взобрался на помост и стал помогать ему укладывать тело.

– Зажигай скорей, пока кто-нибудь не возмутился, что они не могут видеть ее лицо! – потребовал Рован.

– Да, – согласился тот и огляделся вокруг так, будто вдруг понял, что возможен протест и тогда вся тяжесть возмущения обрушится на него.

Он быстро зажег огонь, и от сырых прутьев пошел такой густой черный дым, что зрители, стоявшие ближе всех, начали кашлять.

– Подождите! – гневно крикнул священник. – Я еще не произнес слова!

– Смотрите! Ведьма горит! Вот наказание, которого по справедливости заслуживают те, кто служит Сатане! – крикнул Рован.

Произнося эти слова, он увидел, как вверх по склону холма мчится группа всадников. Впереди них были Фергус Макайви и рядом с ним молодой лорд Майкл.

– Рован Лохревен! – удивленно и растерянно воскликнул Фергус, натягивая поводья своего коня: животное, которому не нравился огонь и запах дыма, высоко поднялось на дыбы. – И ты не останавливаешь это!

Одна бровь Рована изогнулась.

– Остановить? Я сам бросил эту леди в огонь!

Подробней говорить об этом он не рискнул и только посмотрел на Фергуса с презрением.

– Дело сделано! – сказал он коротко и пошел прочь от костра через толпу.

Его ждал только Гевин, державший под уздцы Стикса. Как раз в тот момент, когда сам Гевин прыгнул на своего коня, воздух наполнил зловонный запах горящего тела.

Рован взглянул назад и увидел, как Фергус и Майкл Макайви внимательно смотрят на огонь.

– Вы не можете убить их! Не здесь и не сейчас, – предупредил его Гевин.

– Да.

И Рован ударил коленом Стикса.

Он и Гевин спустились с холма и быстро проехали через город. Они мчались без отдыха, пока не доехали до деревни, где их ждали Финнан и аптекарь.

– Отнесите ее в спальню, – сказал аптекарь, худощавый мужчина по имени Сэмуэл Макхет.

Несмотря на то что они, казалось, нашли уголок, где люди были честными и справедливыми, Рован из осторожности раскутал Гвинет лишь после того, как они поднялись по лестнице и закрыли за собой дверь.

– Она жива? Ради бога, скажи мне, что она жива! – вне себя крикнул он аптекарю.

Тот нащупал у Гвинет пульс, приложил ухо к ее груди, медленно улыбнулся, выпрямился и произнес:

– Да, она еще долго будет спать, может быть, целых три дня, но она жива.

Финнан, который пришел вместе с ними, глубоко вздохнул от радости.

– Добрая старушка Эми Макги была бы горда, что совершила такое благородное дело – отдала свое безжизненное тело, чтобы спасти такую, как эта несчастная, невинно пострадавшая леди.

– Жаль, Эми никогда не узнает, как я ей благодарен, – пробормотал Рован.

– Прочитайте несколько молитв за ее душу, дорогой лорд Рован.

– Так я и сделаю, – пообещал он Финнану.

– Нам нужно как можно скорее уехать отсюда, – предупредил Рована Гевин.

– Да, – согласился Рован, повернулся к двум своим помощникам и сунул каждому в руки несколько золотых монет.

Вот ирония: на этих монетах была изображена королева.

– Ну, я не говорил, что нам не нужны деньги за богоугодное дело, – сказал Финнан.

– Нет, дорогой друг, ты этого не говорил. Окажи мне милость и прими этот маленький знак моей благодарности за то, что ты вернул мне все, что важно для меня в жизни.

– Вот как! Так вы не только воин, но и поэт! – весело усмехнулся Финнан.

После этого Рован поднял на руки и прижал к себе драгоценную ношу – свою жену, которую теперь бережно накрыли льняной простыней, и поспешно спустился по лестнице. Лошади уже были напоены, солдаты сидели в седлах и были готовы отправиться в путь.

– Грэм! – вдруг раздался громкий голос с другой стороны тропы.

Рован повернул Стикса и увидел тоже сидевшего в седле Фергуса Макайви, который готов был помчаться на него и уже выхватил из ножен меч.

– Ты сыграл с нами какую-то шутку и обманул нас, но ты не уйдешь отсюда так легко! – заявил Фергус.

– Осторожно, – предупредил Рована Гевин.

Но Рован больше не мог быть осторожным. Он передал свою легкую ношу – свою жену – в руки Гевина, издал яростный боевой клич и погнал коня по поросшему травой полю. Фергус помчался навстречу, и его меч сверкал под лучами солнца.

Они встретились. Мечи ударили один о другой, но ни один из противников не был выбит из седла. Они продолжали сражаться, и каждый отбивал все удары противника.

Наконец Рован мощнейшим ударом сумел сбросить Фергуса с коня, а потом сам спрыгнул со Стикса и швырнул своему врагу меч, который тот, падая, выронил из рук.

Фергус схватил свое оружие, вскочил на ноги и с полным ненависти криком бросился вперед. Неумение сдерживать чувства погубило его. Ровану было достаточно отклониться в сторону и позволить, чтобы противник налетел на него. Когда Фергус пытался нанести ему удар прямо в сердце, Рован сделал шаг в сторону и обрушил свой меч на его шею.

В то мгновение, когда Фергус падал, раздался предупреждающий крик Гевина.

Рован повернулся и увидел Майкла Макайви, который собирался вонзить ему меч в спину, пока внимание Рована было занято боем с его дядей.

У Рована не было времени думать, не было возможности решить, должен Майкл жить или умереть. Рован был вынужден развернуться и во время этого поворота пронзить Майкла мечом. Лезвие прошло через желудок, и младший Макайви рухнул на спину.

Рован неподвижно стоял над лежащим противником.

Глаза Майкла были открыты, из его рта медленно текла струйка крови. Майкл был мертв, и на его лице застыло изумление.

Рован быстро поднял взгляд от этого лица: он спешил увидеть, кто из отряда семьи Макайви нападет на него следующим. Но перед ним никого не было. Когда люди Макайви поняли, что не могут победить, они убежали с поля боя.

К нему подошел Брендан.

– Лорд Рован, это закончилось. Пора везти вашу леди домой.

– Да, – сказал Рован. – Домой.

Гвинет медленно проснулась. Ей казалось, что она лежит в глубокой темной пещере. Ощущения возвращались.

Слабый свет.

Что-то мягкое под ней.

Запах чистого белья.

Но она же умерла! Небесный мир не может пахнуть и быть на ощупь таким же, как земной!

Она попыталась шире открыть глаза. На ней были уже не лохмотья, а чистая, белая как снег сорочка. Она лежала на белоснежной, приятно пахнущей постели. На одну минуту все вокруг показалось ей белым туманом, и она моргнула, чтобы видеть ясней.

На нее внимательно смотрели два улыбающихся лица. Она снова моргнула.

Энни. И Лайза Даф.

– Ох! Иисусе милостивый, она проснулась! – закричала Энни, наклонилась вперед и обняла Гвинет, чуть не раздавив ее при этом своим большим животом. По лицу служанки текли слезы.

– Это правда. Лорд Рован, лорд Рован! – закричала Лайза.

И перед ней появился Рован. Его лицо было сурово, золотые волосы сверкали, а глаза сияли, как два волшебных голубых огня.

– Моя леди!

– Рован? – недоверчиво спросила она.

– Да, это я, любимая, – ответил он и сел рядом с ней.

Его пальцы ласкали ее ладонь. А потом Рован обнял ее нежно и так осторожно, словно она была хрупкой, как стекло.

– Этого не может быть! – прошептала она, и он отодвинулся.

Гвинет смотрела на него изумленная, растерянная и боялась, что все это только чудится ей перед смертью. Но белье было настоящее, и тепло, исходившее от его объятий, тоже.

– Она проснулась? Слава богу, наша леди снова с нами! – раздался еще один голос.

Голос Гевина.

– Хвала всем святым!

Гвинет увидела, что Томас тоже был в комнате. Рован быстро заговорил:

– Моя любимая, нам пришлось положить вместо тебя на костер труп. У нас не было времени сказать тебе об этом заранее. Ты должна была казаться мертвой, поэтому я напоил тебя снотворным. Прости меня за всю боль, которую я мог тебе причинить. Мне очень жаль.

– Но меня приговорили по закону!

– Как раз сейчас этот приговор отменяют.

– Макайви никогда не позволят этого, – сказала Гвинет и снова отодвинулась от Рована, чтобы взглянуть на него.

– Макайви больше нет, – негромко и жестко проговорил он.

– Но...

Он глубоко вздохнул:

– Мария отреклась от престола в пользу своего сына. Я думаю, что ее заставили. Перед отречением она распорядилась, чтобы наш брак был объявлен законным в Шотландии и чтобы Дэниел был признан нашим законным сыном. Джеймс, который теперь стал регентом, тоже подписался под обоими документами.

Гвинет беззвучно ахнула. Такие чудесные новости, хотя и приправленные печалью.

Но в эту минуту она могла только благодарить Бога за то, что жива.

Она крепко обняла своего любимого мужа.

– Ох, Рован! Я никогда не хотела сделать тебе больно. Я боялась... и я слышала...

Рован отодвинулся от нее, откинул назад ее волосы и коснулся нежно ее щеки. Гвинет испугалась, что не выдержит этого и потеряет сознание от радости и восторга...

– Я никогда даже не думал о другой жене, любимая. И я знаю, что ты кричала на меня только для того, чтобы заставить меня уйти.

Это уже слишком. Такого огромного счастья она не может вынести. А потом...

– Миледи, – начал Гевин и кашлянул, чтобы прочистить горло. – Кое-кто хочет увидеть вас, если только у вас достаточно сил.

Когда он шел к ее постели, Гвинет разглядела, что он был не один...

Она с изумлением смотрела на маленького человечка, которого он нес на руках. На мальчика, у которого были сияющие синие глаза и золотые, как солнце, волосы.

Мальчик посмотрел на нее настороженно, но с любопытством и спросил:

– Мама?

– Он теперь умеет и ходить, – произнес Рован, взял малыша у Гевина и усадил между собой и Гвинет.

Молодая мать долго смотрела на своего сына – на ребенка, который, как она думала, не узнает ее, а теперь наблюдал за ней с таким любопытством и ждал чего-то.

– Дэниел, – еле слышно шепнула она, потом перевела взгляд с него на Рована и вдруг расплакалась.

– Любимая, любимая, – стал успокаивать ее Рован, и она постаралась овладеть собой, чтобы Дэниел не заплакал.

– Я...

– Все хорошо, – прошептал Рован. – Все будет хорошо, – пообещал он и улыбнулся. – Будет, потому что я больше тебя не покину. Никогда. Я служил своей стране, и мы оба пожертвовали всем, что у нас есть, ради королевы, которую боготворили. Но теперь я понял, что Шотландия, которую я люблю, – здесь, на моих собственных землях и в моем сердце. Я понял, что не могу изменить других людей и, разумеется, не могу изменить мир. Поэтому... я всегда буду делать все, что смогу, если надо будет выступать в защиту королевы и ради мира и разума. Но больше я никогда не расстанусь с тобой.

Гвинет погладила волосы Дэниела, взглянула в глаза Ровану и улыбнулась, хотя ее глаза были влажными от слез.

– А я буду любить тебя всегда, – еле слышно прошептала она. – Всегда.

Судьба была добра к ним.

Даже великий проповедник Нокс разгневался, когда узнал, что в деле, касающемся человеческой души, подозреваемую допросили и осудили, исходя из политических интересов.

Священники Мартин и Донехью были арестованы и отданы под суд. Поэты того времени написали прекрасные стихи о том, как лорд Рован спас от гибели леди, свою жену. Положение супругов в Шотландии стало прочным, и их дому ничто не угрожало.

Беременность королевы Марии закончилась выкидышем, и яростный материнский инстинкт, который побудил ее отстаивать Босуэла, угас. Но народ – ее народ, когда-то так любивший свою красавицу королеву, – не мог простить ей, что считал ее соучастницей убийства, совершенного для того, чтобы она смогла стать женой своего любовника.

Из крепости Дугласов, где Марию держали в плену, она бежала с помощью нескольких членов этого семейства и укрылась в Англии.

Рован и Гвинет много раз приезжали к ней за те годы, когда Марию держала в заточении ее английская кузина. Они были благодарны Елизавете за то, что она хотя и отказывалась встретиться со своей шотландской родственницей, много лет не желала слушать и настойчивые требования своих лордов, которые заявляли, что Мария является угрозой для английского государства и потому ее нужно казнить. Англии все еще угрожало восстание католиков, и Елизавета была достаточно мудрой, чтобы не дать к нему повод.

Шли годы, и к Дэниелу присоединялись новые дети Рована и Гвинет – Йен, Марк, Айвен, Хевен, Мария и Елизавета. Дети Гвинет были рядом со своей матерью, когда Рован, такой же благородный рыцарь, как в день их первой встречи, сообщил ей о смерти Марии Шотландской. Он постарался передать любимой жене эту новость как можно мягче и рассказал ей, что Мария, идя на эшафот, была окружена теми, кого любила, и никто из присутствовавших при казни, даже враги Марии, даже слуги Елизаветы, не мог отрицать, что Мария встретила смерть с величайшим самообладанием и достоинством. Она сказала тем, кто окружал ее, что любит их и знает: она будет на небе со своим Богом, уставшая и готовая отдохнуть от жизни.

Угроз стало слишком много, давление сделалось слишком сильным, и королева Елизавета была вынуждена уступить.

Упорная и своевольная, страстная, твердо желавшая править как можно лучше, но ставшая жертвой заговоров, которые плели вокруг нее другие, всегда видевшая в людях только лучшее, прекрасная, жизнелюбивая, беспокойная Мария, королева Шотландии, окончила свои дни красиво и благородно.

Как ни старался Рован смягчить удар, Гвинет очень страдала и много дней подряд плакала не переставая. Ей могло помочь только время, и Рован дал ей это время. Он был занят: на горизонте возникла угроза войны с Англией. Народ Марии отвернулся от нее, когда ей была нужна поддержка, но теперь шотландцы не хотели покорно переносить ее смерть. Однако ее сын Джеймс, которому всю жизнь внушали, что он может стать королем двух объединенных государств – Англии и Шотландии, мечтал сидеть на двух престолах сразу. Он мог бы повести свой народ на войну, но не повел.

Через несколько недель после смерти королевы Гвинет, когда семья закончила ужинать, неожиданно встала, обошла вокруг стола, остановилась за стулом своего мужа, обняла его рукой, крепко поцеловала в щеку и шепнула:

– Сегодня ночью ты мне так нужен!

Рован встал со стула немного быстрей, чем обычно.

– Силы небесные! – с легкой насмешкой произнес Дэниел и покачал головой.

– Что это значит? – спросила Марси, как уменьшительно называли их Марию.

Дэниел, уже взрослый молодой человек, засмеялся, посмотрел на родителей и извинился:

– Простите, мне очень жаль. Но вы женаты так много, так много...

– Ну, договаривай, Дэниел, – подбодрил его Рован.

– В общем, это почти неловко слышать, – вступил в разговор Йен.

– Это значит, что мы выбираем имя для нового младенца, – сказал Дэниел с тихим горловым смехом.

– Дэниел, мы сейчас как раз займемся этим вопросом, – твердо сказал Рован и подмигнул Гвинет.

А потом, не в силах сдержать себя, подхватил свою протестующую жену на руки и, не обращая внимания на их многочисленных красивых детей, понес ее, смеясь, на руках по лестнице – на самый верхний этаж.

[1] Килт – шотландская юбка в складку, часть воинского наряда. (Примеч. ред. )

[2] Само слово «ковенант» означает торжественную клятву, договор, завет. Под этим термином основатели протестантской церкви в Шотландии понимали комплекс обязательств, которые брали на себя пророки и библейские святые отцы, заключая так называемый «завет с Богом». Но в середине XVI века получил большое распространение тезис об избранности шотландского народа, якобы единственного в мире принявшего «истинную веру». Поэтому была выдвинута идея необходимости нового договора с Богом, который бы послужил основой протестантского движения и подтвердил разрыв с католической церковной традицией, абсолютно ложной, по мнению шотландских реформаторов. (Примеч. ред. )

[3] Лилит – в еврейской мифологии первая жена Адама. (Примеч. ред. )