Часть вторая 6 страница

– Милорд, и вы, достойные господа, – начала она и заставила себя любезно улыбнуться, – мне жаль, что я нарушила границу и потревожила вас. Не будете ли вы добры всего лишь указать мне дорогу обратно к замку Грей.

– Мы не отпустим вас без угощения, чтобы вы не были голодны в пути, и не отправим вас в темноту без провожатых, – ответил Брюс.

– А вот лорд Грэм, кажется, позволил себе поступить иначе, – заметил Фергус.

– Я очень опытная наездница, – заявила Гвинет.

– Может быть, но вы не должны находиться в темноте одна, – возразил ей Брюс.

Он внимательно изучал ее взглядом. Гвинет это не нравилось, и она понимала, что должна говорить очень осторожно.

– Жена лорда Рована сегодня умерла, – мягко и тихо произнесла она. – Он в трауре. Он устал, и у него скверно на душе.

Ее слова заставили всех переглянуться.

– Поезжайте с нами! Мы напоим вас пивом и накормим мясом, – сказал Фергус.

У Гвинет не было выбора: Фергус держал в руках поводья ее кобылы, а Брюс взял ее за руку. Поэтому она позволила им отвести себя к горевшему в ночной темноте костру.

Ее усадили перед огнем на свернутый клетчатый плед я подали пиво в кубке из рога, который явно достался этим людям от какого-нибудь предка-викинга. Она вежливо приняла угощение и только теперь поняла, что хочет пить. Правда, вода гораздо лучше утолила бы ее жажду. Пиво было таким крепким и горьким, что ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не закашляться.

Фергус протянул ей маленький кусок мяса, но не пояснил какого. Гвинет подумала, что, может быть, ест на ужин белку, но вслух только поблагодарила его. Она ошиблась: это было мясо какой-то птицы, и вкус у него был совсем не плохой.

Вежливо усадив ее и накормив, эти трое отошли в сторону. Они сказали, что пытаются решить, какой дорогой ей лучше всего проехать обратно в замок Грей. Но она поняла, что трое Макайви говорят о ней.

Гвинет прислушалась, но смогла разобрать только часть их слов. Этого оказалось достаточно, чтобы у нее мороз пошел по коже.

–... из Маклаудов... – это сказал Брюс.

–... богатое приданое... – а это Фергус.

–... месть старику Энгусу! – с торжеством произнес Майкл.

– А гнев королевы? – спросил Брюс.

– Лорд Рован опасней, – высказал свое мнение Майкл.

Притворившись, что усаживается поудобней, Гвинет подвинулась ближе к ним, чтобы лучше слышать. Фергус горячо шептал:

– Это верно. Только что они сделают, Брюс, если ты возьмешь эту леди сейчас? А? Чего ради ждать завтрашней свадьбы? Какие могут быть трудности? Такая красота любого заманит.

– А лорд Рован? – спросил Майкл.

– Этот дурак выпустил ее из рук. Он сейчас в горе и трауре и даже не заметит, что ее нет. А когда заметит, будет уже поздно, – логично рассудил Брюс и сделал вывод: – Я не собираюсь ждать до утра.

– Верно говорится: кто владелец, того и закон, – признал Фергус.

Гвинет сидела неподвижно и напряженно прислушивалась. От ужаса у нее застыла кровь в жилах и онемели руки и ноги. Но она знала: если она хочет иметь хоть какую-то возможность убежать от этой банды, она не имеет права выдавать себя. Она не очень верила, что они посмеют совершить над ней какое-нибудь насилие, и все же понимала, что должна быть настороже. Гвинет знала, как легко кланы начинают сражения между собой и как они любят сами вершить правосудие.

Ей было ясно, что ее дядя сделал что-то такое, из-за чего эти люди стали врагами Маклаудов. И было также ясно, что теперь они желали заставить ее заплатить за это.

Служба при королеве не была для нее защитой, потому что Мария вернулась в Шотландию совсем недавно. Для этих людей королева была иностранкой, которая еще не держала в руках бразды правления. Разумеется, они понимали, что, если королева пошлет сюда солдат, против нее могут восстать все, кто боится ее веры и связей с Францией.

Брюс Макайви большими шагами подошел к Гвинет. Теперь его глаза отражали возбуждение и работу мысли. Девушка поняла, что ее судьба решена. Этой ночью ее изнасилуют, а утром против воли отдадут замуж. Им нетрудно найти сговорчивого священника. Как только обряд будет закончен, ловушка захлопнется. Она станет презираемой женой лорда, который использовал ее только как средство для мести – и для получения денег: ее земли были далеко не самыми богатыми в Шотландии, но все же приносили доход.

Какой же дурой она оказалась! Она может кричать хоть целую вечность – никто ее не услышит. Она даже не представляет, где находится сейчас, знает только, что это земли клана Макайви. Конечно, королева и лорд Рован обрушат на них свой гнев, но уже после того, как все будет кончено. Когда слова брачного обета будут произнесены, никто ничего не сможет сделать. Она станет испорченным товаром, и тут ничего нельзя будет изменить.

Здесь некому ей помочь и нет никакой возможности быть спасенной. Значит, она должна спасти себя сама.

– Как вам понравился фазан, миледи? – вежливо осведомился Брюс.

– Очень вкусный, настоящий деликатес, – ответила она. – Я должна признаться, что ужасно хотела есть и пить. Пиво тоже прекрасное. Искренне благодарю вас зато, что подумали о моих нуждах.

– Мы люди чести и, разумеется, не могли поступить иначе, – ответил Брюс.

– Думаем, будет лучше дождаться утра, и тогда мы проводим вас до дома, – серьезно произнес Фергус.

– Темнота – неподходящее время, чтобы скакать верхом, – заметил Майкл.

– Разве? – спросила она.

– Места здесь очень суровые и опасные, – предупредил Фергус.

Похоже, старший здесь он, хотя главой клана считался его белокурый родственник. По возрасту Фергус был старше остальных, да и телом мощнее.

Но в лес ее поведет Брюс. И она как-то должна справиться с ним.

Гвинет следует изображать простодушную дурочку, чтобы они ослабили внимание. Она позволит Брюсу заманить ее глубоко в лес, потому что остаться с ним наедине для нее – единственная возможность убежать.

В этот момент Брюс взглянул на нее и вежливо сказал:

– Новость, которую вы сообщили... Что леди Кэтрин наконец покинула этот мир... Огромная трагедия!

Гвинет наклонила голову в знак согласия.

– А вы живете здесь у лорда Рована? – задумчиво спросил он.

– Да. По приказу королевы я путешествую вместе с ним.

Наступила тишина. Может быть, эти трое пытались угадать, не решила ли королева, что Гвинет будет подходящей второй женой для лорда Рована? Такая мысль показалась ей достойной презрения: он ведь только что потерял жену. Но если, заставив их поверить в это, она сможет сохранить свою свободу, то она с огромной охотой поддержит эту ложь.

– Не нужно лорду Ровану иметь еще больше власти, – пробормотал Фергус, пристально глядя на Брюса.

Сердце Гвинет сжалось. Вдруг ложь не поможет ей?

Как теперь быть?

Настало время принимать решение: Брюс шел к ней и протягивал руку.

– Идемте, миледи, я покажу вам приятный уголок леса. Мы найдем место, где вы сможете отдохнуть до утра. Ночью мы будем охранять вас, так что вы в безопасности.

– Спасибо, – сказала она, принимая его руку с видом доверчивой благодарности и мысленно молясь о том, чтобы выглядеть естественно.

Желая выиграть время, она начала стряхивать пыль со своих юбок и при этом старалась определить силу Брюса по тому, насколько крепко он сжимал ее руку. Он был худощавее остальных, но вовсе не слабый. У нее была только одна надежда – перехитрить Брюса и ударить его так, чтобы он не смог двигаться.

Брюс увел ее довольно далеко, и это означало, что он хорошо знает эти тропы.

– А есть ли в этом лесу звери? – прошептала она, хватаясь за его руку.

– А! Вам нечего бояться. Тут у нас почти нет зверей, кроме оленей. Правда, иногда мы видим кабанов, но они не тревожат тех, кто их не трогает.

Он остановился, и Гвинет встревожилась: они были еще слишком близко к костру.

Она отпустила его руку и, почти ничего не видя, зашагала по тропинке, желая, чтобы ее глаза скорее привыкли к темноте.

– Куда вы идете, миледи? – спросил Брюс, немного повышая голос.

– Просто дальше в лес, – ответила она.

– Но я знаю эти леса и могу указать место, где всего безопасней спать.

– Я состою при королевском дворе и не могу ночевать вместе со всеми, лорд Макайви.

– Вам не нужно заходить глубже в лес.

– Но я должна это сделать.

Гвинет не осмелилась бежать, но все же пошла быстрей.

Брюс догнал ее и пошел сзади. Она еще больше ускорила шаг, наконец они были уже достаточно далеко от костра. Тогда Гвинет побежала.

Брюс снова оказался рядом и очень крепко схватил ее за руку. Она заставляла себя не делать ни одного движения, похожего на борьбу, и только смотреть на Брюса.

– Милорд? – спросила она.

С его лица мгновенно исчезла вся притворная вежливость.

– Это может произойти приятно и легко или с небольшими затруднениями. Выбирайте, что лучше для вас.

– Это?..

– Маклауды должны мне кое-что, – тихо сказал он.

– У вас вражда с Энгусом? – спросила она, по-прежнему продолжая притворяться, будто так простодушна, что ничего не понимает.

– Ну да. Ваш дядя затеял жестокую войну, в результате которой мы потеряли Соколиный остров. Его отняла ваша родня, леди. Вы моя должница. Вы должны мне доходы с этой земли и с Айлингтона.

– Если мой дядя совершил несправедливость, я исправлю ее, – заявила Гвинет.

– Вы действительно ее исправите.

Брюс потянул ее к себе: он наговорился достаточно.

Гвинет похолодела от страха, но нашла в себе силы прислушаться к тому, что подсказывал инстинкт самосохранения, и выждала время.

Лишь когда Брюс полностью поверил, что она покорилась и готова уступить... лишь тогда она нанесла удар. Она яростно ударила его коленом. Он согнулся пополам, и тогда она изо всех сил ударила его по голове крепко сжатыми кулаками. Он упал, крича от ужасной боли, и Гвинет поняла, что ей снова пора бежать. Она помчалась через лес, жалея о том, что Брюс так громко кричит: такой шум разбудит даже мертвых до самого Йорка.

Но это уже не важно. Дело сделано. Теперь, если они снова схватят ее, будут пытать. В этом Гвинет была уверена, и, значит, ей оставалось только одно – бежать.

Поэтому, несмотря на темноту, она продолжала мчаться по незнакомой дороге так быстро, как только могла. Она бежала и бежала, пока не услышала впереди журчание ручья. Гвинет повернула на этот звук. У ручья она остановилась и стала большими глотками пить воду, а напившись, лихорадочно думать, куда идти дальше.

Но тут ночную тишину нарушил стук камней, и в темноте вспыхнул свет.

Ошеломленная, Гвинет поняла, что Брюс Макайви по-прежнему гонится за ней, он где-то сзади, и отступила в сторону.

– Ты и правда настоящая Маклауд! – раздался гневный голос.

К ней шел Фергус, и его лицо искажала бешеная ярость.

Гвинет повернулась, желая убежать, и, к своему ужасу, наткнулась на чей-то живот. Ее сердце сжалось от страха: даже в полутьме она увидела, что попала прямо в руки свирепо усмехавшегося Брюса Макайви. Обходя ее сбоку, к нему спешил Майкл.

Гвинет вырвалась из рук Брюса и отступила назад. Она была окружена с трех сторон, и бежать было некуда.

На этот раз ее остановил Фергус. Он был наготове, прыгнул к ней – быстро и яростно. Но вместо того, чтобы схватить ее, он вдруг замер неподвижно с каким-то странным выражением лица. Потом, к ее величайшему изумлению, он упал к ее ногам.

Из темноты раздался резкий, хриплый голос – такой властный, что, казалось, даже лес притих от его звука.

– Только дотронься до нее, Макайви, и, клянусь душой моей покойной жены, ты умрешь – и твои родичи тоже!

Глава 7

Ярость Рована ничуть не ослабла. Возможно, этот гнев был ему отчаянно нужен. Он ухватился за него потому, что ему было необходимо чувствовать хоть что-то – что угодно.

И теперь то, что он увидел, еще сильнее разожгло его ярость.

Эти Макайви, грубые и порочные люди, были честолюбивы и всегда готовы продать свои души за то, чтобы хоть сколько-нибудь расширить свои земли или увеличить свой доход. Никогда ни одному из них не приходило на ум просто старательней возделывать их наследственные земли. Они были известны как любители объявлять вражду по нелепым причинам и бросать вызов соседям.

И чаще всего они проигрывали.

До сих пор Джеймс, действуя как представитель королевской власти, пытался в какой-то степени сохранять мир в горном краю, но такие люди, как Макайви, делали все возможное, чтобы свести на нет все его старания. Конечно, нельзя отрицать, что горцы и без того легко затевали вражду. Но они также гордилась чистотой своих нравов. В прежние времена, конечно, случались похищения девушек с целью замужества. Но насилие над женщиной горцы презирали у вторгавшихся на их землю захватчиков и не совершали его сами.

Гвинет влипла в чудовищную историю. И как раз в эту ночь! Она молчала, тяжело дыша, и не сводила с Рована расширенных от волнения глаз. Ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

Она действительно была сейчас на редкость хороша. И слишком соблазнительна. Такие люди не могли не польститься на нее. К тому же их подталкивала еще вражда с Энгусом. Гвинет – просто маленькая дура!

– Вы убили его, Рован. Убили моего человека, Фергуса!

Брюс был взбешен.

– Слишком много жалости: он не умер, только потерял сознание. Я стараюсь не убивать людей за глупость. Но я сообщу королевским властям о ваших преступлениях, – холодно процедил Рован.

– О каких преступлениях? – спросил Брюс. – Мы только старались помочь этой леди. Она испугалась нас, а я испугался за нее в темноте.

– Вы лжете! – не выдержала Гвинет.

Брюс, кажется, приготовился снова схватить ее, но Рован заставил своего коня сделать всего несколько шагов вперед, и Брюс решил не трогать Гвинет. Однако он не смог заставить себя замолчать.

– Она ошибается, – заявил он.

– Нет, я не ошиблась! – холодно и резко бросила Гвинет.

Глаза Брюса сузились от гнева.

– Если она предполагает что-то другое, то это потому, что она ведьма. Она каким-то образом отыскала нас в этом лесу и сглазила.

– Великий Боже! Что за смешное оправдание для глупости! – прогремел грозный голос Рована.

– Из-за чего вы гневаетесь? Леди случайно встретилась с нами. Разве только... – Брюс медленно и нагло улыбнулся. – Я слышал, что тело вашей супруги еще не остыло. Но может быть, вы уже строите планы на будущее. Вы уже... имеете право на эту леди и потому так разъярились, – со смехом заявил он.

– Я убил бы тебя сейчас, – спокойно заявил Рован. – Но это убийство привело бы к большим осложнениям, хотя вряд ли я бы дорого заплатил за него. И все же я был бы вынужден убить еще и Фергуса, и Майкла, а они не должны умереть из-за того, что имели глупость последовать за своим лордом, который должен вести себя разумней. Ты бы лучше позаботился о Фергусе. Он получил хороший удар по голове вон тем камнем. Ты знаешь, я всегда без ошибки попадаю в цель.

– Вы на моей земле! – крикнул Брюс, но не шагнул вперед.

– Но эта земля граничит с моей. Вам надо было только направить леди вон на ту тропу, и она бы доехала до стены, – сказал Рован. – Гвинет, идите сюда.

Тут Гвинет поняла, что Рован был не один: за его спиной стояло несколько всадников. И она, не раздумывая, подчинилась его приказу.

Рован с седла протянул ей руку, поднял ее и посадил впереди себя на коня.

– Жена только что умерла... – осмелился пробормотать Брюс.

– Только из-за этого я оставляю тебя в живых, – произнес Рован тихим голосом, в котором было больше угрозы, чем в самом громком крике.

Больше не было сказано ни слова. Рован повернул коня в сторону своего дома. Теперь она разглядела, кто его сопровождал. Это были Тристан, охранники, приехавшие с ней из Эдинбурга, и еще трое солдат из замка Грей. Они тронулись с места лишь после того, как Рован выехал из рощи, и Гвинет поняла, что Рован не доверяет Брюсу и его товарищам и осмелился повернуться к ним спиной лишь потому, что вполне доверяет своим людям.

Гвинет хотела сказать хоть что-нибудь – «спасибо» или слова извинения. Но едва она попыталась заговорить, он резко предупредил:

– Молчите, леди Маклауд!

Так она и доехала до замка – впереди Рована на его коне, с болью в душе от его соседства и слишком потрясенная, чтобы бороться против унижения.

В замке Энни и Лайза ждали ее возвращения.

Рован, не сказавший ей ни слова в дороге, не заговорил с ней и теперь, когда опустил ее на землю перед Энни.

– Позаботься о своей госпоже! – отрывисто приказал он служанке.

Гвинет быстро повернулась к нему, желая увидеть его лицо. Оно было суровым и бесстрастным, как маска. Глаза Рована смотрели холодно.

– Благодарю вас, – чопорно произнесла она.

– Больше не выезжайте верхом одна, – сухо сказал он.

– Пожалуйста, не уходите сейчас, – попросила она.

Но он ушел.

– Ах, бедная, милая вы моя! – проворковала Энни, а потом стала отчитывать госпожу: – Что это вы делаете, миледи? Видит бог, вы должны беречь себя. Вы служите королеве, и титул леди у вас – ваш собственный. Ах, госпожа, желаю вам: пусть вас оберегают так, чтобы вы не узнали, что порой бывает на уме у мужчин.

«А ведь Энни не знает и половины того, что произошло! » – устало подумала Гвинет.

– Я прекрасно чувствую себя, – смущенно прошептала она.

– Завтра будет трудный день, – сказал Тристан, успевший вернуться из конюшни, и ласково улыбнулся Гвинет. – Вам не причинили никакого вреда, леди, хотя могли причинить. Но теперь вы в безопасности, поэтому сейчас вам лучше всего лечь спать.

– Да, поспите, – сказала Лайза, которая до сих пор только стояла рядом и молча смотрела, она обняла Гвинет за талию, чтобы поддержать. – Идемте, утром все будет лучше.

Но Гвинет знала: лучше не будет.

Женщины обрабатывали тело Кэтрин пряностями, уксусом и водкой, чтобы оно оставалось красивым и казалось, что умершая только спит. Она лежала в большом зале, в прекрасном гробу, который так заботливо вырезали для нее из дерева.

Рован стоял неподвижно большую часть дня, пока обитатели его поместья проходили через замок, молясь о Кэтрин и желая ей доброго пути на небо, где, разумеется, будет теперь обитать эта ангельская душа. Его опять охватили прежние оцепенение и бесчувствие. Они пропадали лишь на время, когда он замечал Гвинет, стоявшую поблизости. Каждый раз, когда его взгляд падал на нее, Рован чувствовал все тот же обильный страстный гнев, хотя ее поведение в этот день не давало ему никаких оснований для упрека. Она сумела пройти по тонкой черте, не оступаясь, и выглядела величественно. Гвинет приветствовала всех плакальщиков так, словно они были ее друзьями, и следила, чтобы всех угощали вином или пивом, когда она благодарила их за любовь к госпоже.

Многие жители деревни смотрели на Гвинет с любопытством и задумчивостью. Рован понял, что его собственные крестьяне, так же как трое Макайви, пытаются догадаться, любовница ему Гвинет или нет.

Эта мысль еще сильней разожгла его гнев, хотя их предположение было не совсем нелепым. Гвинет была молода, красива и имела титул. Она может быть подходящей женой для лорда.

«Для другого лорда, не для меня», – подумал он сердито. И тем более сердито, что не мог отрицать: он считает ее привлекательной.

Рован хотел отослать Гвинет от себя, потому что она слишком волновала его. Так волновала, что он терял разум.

Он пытался убедить себя, что Гвинет раздражает его лишь потому, что была так дорога для Кэтрин. Его жена хотела, чтобы Гвинет была рядом, а его даже не узнавала.

«Мне нужно быть вдали от Гвинет», – подумал он. Выражение ласковой серьезности, которое было на ее безупречно правильном лице, когда она говорила с теми, кто проходил мимо, вызывало у него огромное желание закричать: «Нет! », выйти отсюда, найти коня и ускакать...

Ускакать, чтобы забыть.

В конце дня Тристан стал настойчиво просить своего господина, чтобы тот прервал свое бдение у тела покойной и поел. Но Рован не мог этого сделать. Он знал, что Гвинет находится всего в нескольких футах от него и что ей больше нечего делать с тех пор, как они закрыли большой зал для пришедших проститься, а значит, она может услышать его. Но он не мог заставить себя быть осторожным.

– Оставьте меня с моей супругой на всю ночь, – приказал он.

– Мой дорогой лорд... – начал Тристан.

– Оставьте меня, – повторил он.

Тристан хорошо знал его – и подчинился. Когда он увел Гвинет из зала, Рован лишь смутно осознал, что она уходит.

Он не простоял на ногах всю ночь. Он взял одно из больших, обитых парчой кресел, которые стояли возле камина, переставил его к гробу и уснул.

Никто не беспокоил его до утра. Когда Тристан пришел взглянуть на своего господина, Рован приказал ему:

– Не оставляй ее одну. Она не хотела бы остаться одна.

– Я буду здесь, милорд, при ней, пока вы не вернетесь, – ответил Тристан, кашлянул, прочищая горло, и добавил: – В десять часов мы отнесем леди Кэтрин в часовню, на службу, если вы согласны.

– Да, – сказал Рован и, кивнув, ушел.

Придя в свои комнаты, он остро почувствовал, что они стали совсем другими. Он не спал здесь с тех пор, как Кэтрин тяжело заболела. Когда он был дома, то спал рядом с ней или не спал вообще. Несчастный случай с женой в одно мгновение изменил его жизнь. До этой беды он был счастливым человеком, а после ее смерти его душа быстро опустела. Еще до возвращения королевы он решил отдать свое сердце государству. Каждому мужчине нужно иметь страсть, и Рован, потеряв прежнюю Кэтрин, сделал своей страстью родную страну.

Сейчас он с трудом мог вспомнить, когда они с женой были по-настоящему счастливы. После смерти Кэтрин его душа опустела.

«Да, жизнь не слишком честно обходится с людьми», – с горечью подумал он. Кэтрин была всегда доброй, всегда хотела для людей только хорошего, но судьба обошлась с ней жестоко. А дураки, сумасшедшие и палачи, кажется, живут долго и хорошо.

Он приказал, чтобы ему принесли ванну и воду, потом неспешно вымылся и оделся. Для него было важно выглядеть самым лучшим образом, когда он будет отдавать последние почести Кэтрин. Под конец, уже надев шотландскую одежду и броши – знаки своего клана, он немного помедлил. Нужно было произнести последние молитвы – это был венец всей траурной церемонии. Но он не мог больше медлить.

Когда он вошел в большой зал, его люди уже были готовы. Они подняли гроб так нежно и заботливо, как будто Кэтрин всего лишь спала, а преподобный Кеох встал впереди гроба. Домочадцы Рована собрались вокруг него. Он подал знак кивком, и священник начал читать молитвы. Процессия пересекла зал и вышла во двор, а оттуда проследовала в часовню, стоявшую у одной из боковых стен замка.

Слова, которые говорились ради ее души, как будто сливались воедино, в одном пламенном порыве. Рован чувствовал, что не нужно молить Бога, чтобы Он принял Кэтрин. Если Бог есть, она уже с Ним и под Его охраной.

Он был благодарен преподобному Кеоху за то, что этот добрый человек произносил лишь слова, входившие в похоронный обряд. Он не упоминал обо всем мире в целом, о добре и зле и о том, как люди должны молиться. Он лишь красноречиво говорил о Кэтрин. Когда он закончил, все присутствующие снова подходили к умершей, целуя гроб или бросая полевые цветы сверху и вокруг него. На этом служба наконец завершилась.

Рован вышел из часовни. Он знал, что его рабочие уже ждали поблизости, чтобы должным образом установить гроб с телом Кэтрин в семейный склеп, в нишу рядом с тем местом, где лежали его родители и другие предки.

Каменщики уже готовили великолепную плиту для гробницы, которая теперь будет безмолвным памятником леди Кэтрин.

Рован знал: от него ожидают, что он еще раз пригласит в замок местных дворян и жителей деревни, но был не в состоянии этого сделать. Он поручил все Тристану и своей незваной гостье, леди Гвинет, а сам пошел на конюшню, сел на коня и ускакал, как недавно мечтал.

Рован задумался: он сейчас не может усидеть на месте по той же причине, по какой этого не могла сделать Гвинет два дня назад? Такое предположение привело его в ярость, а почему – он не желал знать.

Не желал, но знал, даже не размышляя об этом.

Те, кто думал, что он вожделеет к Гвинет, не так уж сильно заблуждались. И то, что он мог желать ее, когда Кэтрин только что умерла, ужасало его.

Если бы она была шлюхой, женщиной легкого поведения, куртизанкой без доброго имени, которое можно потерять, было бы другое дело. Но она не такая. Она леди по рождению. Леди из свиты королевы.

Он не мог простить себе, что испытывает телесное влечение к ней, и злился еще больше, когда вспоминал, что Брюс Макайви тоже вожделел к этой девушке и едва не сделал ее своей.

Рован остановил коня на вершине высокого холма – там, куда он отвез Кэтрин, чтобы она вздохнула последний раз.

Гвинет уедет отсюда этим утром или чуть позже, как только он подготовит ее отъезд. На прощание он прикажет, чтобы ее охраняли как драгоценность, чтобы никто не беспокоил ее и не позволял себе с ней вольности, независимо от того, собирается ли старый Энгус строго присматривать за ней или нет. «Ее нужно увезти подальше от моей собственной ярости», – подумал Рован. По сути, ее надо бы выдать замуж за какого-нибудь лорда куда-нибудь далеко, где она ни для кого не будет соблазном.

Рован просто хотел, чтобы она уехала.

– Кэтрин, – тихо сказал он и опустил голову.

Прошло больше двух лет с тех пор, как они были в гостях на родине Кэтрин, в Англии, и произошел несчастный случай, при котором она едва не умерла. Прошло больше двух лет с тех пор, как его сын родился мертвым – этой своей тайной он ни с кем не делился, а Кэтрин потеряла всякую связь с действительностью после этой трагедии. Рован еще ниже опустил голову. Он был рад, что находился рядом с ней перед ее уходом. Рад, что она в последний раз узнала его и коснулась его.

Через секунду он очень тихо сказал, глядя в небо:

– Прости меня.

Гвинет только что проснулась и еще не встала с постели, когда раздался стук в дверь. Она удивилась и испугалась: было еще очень рано.

Она уже несколько дней не видела Рована. Замок был украшен черной тканью. Здесь было тихо и сумрачно, что было естественно во время траура. Но Рован не сидел дома. Каждый день он еще до рассвета уезжал из замка на коне и возвращался поздно. Никто не смел беспокоить его.

Ей же вообще не позволяли выходить из замка, и это ее раздражало. Из-за того, что ее последняя прогулка едва не кончилась бедой, она сидела в замке, как ее попросили. Нет – как ей приказали.

Она не была глупа и не хотела снова подвергать себя риску встретиться с такими людьми, как Макайви. Но ей нечем было заняться, и она начинала тосковать от безделья. В замке была прекрасная библиотека, и Гвинет читала книги. Но все это продолжалось слишком много дней, и ей стало казаться, что она задыхается от черноты драпировок и от тоски. Ей казалось, что мрачное уныние накрыло замок, как большое темное облако. Она тоже оплакивала Кэтрин. Но она не могла чувствовать то же, что люди, которые знали покойную много лет и любили ее, как Рован. Она хотела дать Кэтрин все: почет, уважение и печаль, которых она заслуживала. Но ей было душно.

Осторожный стук раздался снова. Она села в кровати и спросила:

– Что такое?

Дверь со скрипом открылась.

– Леди Гвинет!

Это говорил Тристан.

– В чем дело?

– Извините, что беспокою вас. Но Энни попросила меня сказать вам, что она идет укладывать ваши вещи.

– Вот как? – нахмурилась Гвинет.

– Именно так, миледи. Сегодня утром вы отправитесь на пароме на Аилингтон.

– Лорд Рован намерен уехать так рано?

– Нет, леди. Вы поедете с сопровождающими.

– Понятно, – пробормотала она.

Тристан кашлянул, прочищая горло.

– Когда вы оденетесь, миледи, не будете ли вы добры уделить мне минуту своего времени?

Уголки губ Гвинет приподнялись в странной улыбке.

– Конечно, – ответила она.

Как только дверь закрылась, Гвинет спрыгнула с кровати, умылась и стала быстро одеваться. Но завязки корсажа никак не хотели ей поддаваться, и тут в комнату вошла Энни и помогла девушке, заботливо охая, как кудахчущая курица.

– Моя работа – служить вам, госпожа. Зовите меня чаще.

– Я люблю иногда побыть одна, Энни. Спасибо, ты служишь мне очень хорошо, – пробормотала она.

Гвинет заметила, что Энни, несмотря на мрачную атмосферу в замке, улыбается, как человек, которого что-то забавляет.

– В чем дело? – спросила она.

– Этого я не могу сказать, миледи.

– Разумеется, можешь. Твоя работа – служить мне, верно?

Энни от души рассмеялась и ответила:

– Об этом – не могу!

– Почему же?

– Потому что об этом с вами будет говорить Тристан.

– Что происходит, Энни?

– В этом деле мой рот закрыт на замок и запечатан, миледи. Так должно быть. У меня нет права говорить.

Гвинет, которой стало очень любопытно, что это за тайна, поспешила выйти в большой зал. Там она увидела одного Тристана, который ходил туда-сюда, заложив руки за спину.

– А, миледи!

– Тристан!

Он оглянулся вокруг – на черную ткань, которой был окутан замок.

– Сейчас, правда, неподходящее время, чтобы говорить о таком деле, но я боюсь, что... в общем, вы едете на Аилингтон.