Уэйн Барлоу 3 страница

Оставшись наедине с книгами, Элигор нейтрализовывал заклятие библиотекаря и сидел, слушая негромкое бормотание какой-нибудь древней души, повествующей о днях минувших. Демон подозревал, что Эйнцарас об этом догадывается, но оба пришли на этот счет к молчаливому соглашению.

Элигор наслаждался временем, проведенным в библиотеке, но наибольшее удовольствие доставляло ему застать здесь государя. Саргатан сидел обычно у высоченной стопки книг, медленно переворачивал тяжелые серые страницы и размышлял над каким-нибудь давно не использовавшимся заклинанием. Он всегда старался держать свой боевой арсенал наготове, а потому частенько рисовал в воздухе во время чтения какой-нибудь всеми позабытый глиф, вбирая в себя его сущность.

Взяв ближайшую книгу, Элигор раскрыл ее и углубился в чтение, как обычно, время от времени делая для себя пометки. Но вскоре выверенные интонации голоса Саргатана отвлекли его. Архидемон был сосредоточен, и Элигор воспользовался моментом, чтобы взглянуть на него спокойно, не снизу вверх. Он настолько привык к обычно возвышавшейся над ним громаде, что, казалось, еще ни разу не смог рассмотреть своего господина как следует.

В колеблющемся свете свечей Саргатан являл собой внушительное зрелище. Темный, мощный, весь в тонких кольцах дыма. После Низвержения у многих демонов на лицах явственно отразились черты их подлинной сущности: боль, мучение, гордость и жестокость. Саргатан от них отличался. Его массивная голова с глубокими, почти скульптурными формами была костистой, но при этом странно привлекательной. Несмотря на отсутствие носа, длинное лицо в минуты спокойствия сохраняло почти ангельское благородство. Над головой государя возвышались три острых рога — символы его ранга. Для большей безопасности их можно было втягивать, ведь в бою именно они были самой желанной добычей. За долгие тысячелетия Саргатан заполнил свой кабинет немалым количеством трофеев, снятых с побежденных демонов.

Облачение его составляли обычные кроваво-красные покровы из плоти — домашняя одежда, так сказать. Сияние надгрудных глифов давало возможность разглядеть пульсирующие сосуды покровов торса, ниспадавших сзади мантией. В груди зияла дыра — рваная, с острыми краями; здесь когда-то билось сердце демона. Она светилась изнутри, как топка догорающей печи, медленно мерцающим сиянием. Когда Саргатан сердился, оно ослепляло, и тогда ярче вспыхивал головной огонь. Сейчас свечение оставалось мягким. Перед Элигором сидел серьезный, погруженный в чтение повелитель Адамантинаркса, и от его фигуры словно исходило спокойствие.

К такому Саргатану Элигор уже привык. Но случалось ему видеть и другую сторону архидемона — бурную, неудержимую. Тогда господину не мог противостоять никто в Адамантинарксе, да и мало кто во всем Аду решился бы в этот момент бросить ему вызов. Элигор вспомнил, как ярость полностью меняла тело демона, его внешний облик. Чем взволнованнее он становился, тем быстрее и неожиданнее происходили эти метаморфозы. Их не мог предсказать и полностью осознать даже сам архидемон, а Элигор так и вовсе временами откровенно боялся.

— Я могу подняться, тогда у тебя будет вид получше, — услышал Элигор мягкое рокотание голоса Саргатана. Господин вскинул голову, и в глазах его мелькнула озорная искорка. Он поднялся с места, вновь поразив подданного своим ростом. — Но я могу отвернуться, чтобы тебя не смущать: любуйся на здоровье.

— Прошу прощения, государь, — улыбнулся Элигор. — Я пытался взглянуть на тебя так, как будто никогда прежде не видел. Как, к примеру, Фарайи и все те, кто впервые прибывает во дворец.

— Ну, им, разумеется, положено испытывать почтение и благоговейный ужас, — усмехнулся Саргатан. — Не слишком уж я отличаюсь от других архидемонов, так ведь? Но уверен, что у тебя есть немало и других дел, куда более важных, чем столь глубокие мысли. Как дела на северной границе?

— На северной границе все спокойно, государь. Как всегда. По правде говоря, теперь я пытался вспомнить тебя таким, каким ты был до Низвержения… Я ведь видел тебя тогда лишь мельком и издали. Всего раза три-четыре.

— Странно, Элигор, но я и сам пытался сделать это совсем недавно. Почти смог. Слишком много времени прошло. — Саргатан снова сел. На его лице появилось какое-то неопределенное выражение.

Элигор закрыл книгу. Он заметил, что его господина охватили какие-то сильные чувства.

— Скажи мне, государь, если хочешь… Какой он был? Я в Войну стоял на фланге, никогда его не видел. А ты был с ним близок.

— Он… Его я, конечно, не забыл. Его, кажется, забыть вообще невозможно. Люцифер… Я не произносил вслух это имя уже, наверное, тысячу лет. — Архидемон смолк, поднял взгляд вверх. — Он был лучшим из нас. Особенным. Абсолютно непохожим на других. Он сиял… Сиял светом такой силы, что мы все блекли рядом с ним.

— Все, с кем я говорил, вспоминают его таким.

— Его любил Трон, и он знал это. Но этого ему не хватало, — продолжил Саргатан, как будто не расслышав своего соратника. — Он всем был недоволен. Он стремился воплотить в реальность свою «беспокойную мечту». Это его собственное выражение…

Элигор смотрел на Саргатана с выжиданием.

— Он не мог понять смысл создания человечества. Оно казалось ему новым, глупым ребенком, который как-то совершенно неожиданно появился и его стали любить так же сильно, как и прежнего. Именно поэтому он чувствовал в людях угрозу, хотел донести свои опасения до Трона, до всех нас, открыть глаза, чтобы мы увидели их возможные недостатки. Многие из нас с ним соглашались. Слишком многие.

— Или, наоборот, таких оказалось слишком мало, зависит от точки зрения, — протянул Элигор. Но его едва заметную грустную иронию господин оставил без внимания. Он словно внезапно оглох.

— Элигор, мы совершили ошибку. Страшную ошибку. В этом у меня сейчас нет никаких сомнений. Даром Люцифера — нет, его проклятием — была способность убеждать. Конечно, среди нас оказалось немало тех, кто вообще не нуждался в оправдании своего бунта. Слова его проникали в нас, как острые осколки льда, и таяли внутри, пропитывая нас холодом. Мы слышали их снова и снова, даже в минуты отдыха. Похоже, нам ни разу не пришло в голову, что, прислушиваясь к ним, мы можем потерять все… Я, к примеру, был полностью во власти этих заблуждений.

Саргатан склонил голову в раздумье.

— Государь, в тот момент в словах Люцифера был определенный смысл.

— А теперь? — прошептал архидемон.

От головы его отделилась и медленно поплыла по воздуху стайка янтарных огоньков.

Элигор пожал плечами.

— Теперь нам остается попытаться быть тем, чем мы стали, а не тем, кем были, — сказал архидемон.

— А… люди?

Саргатан медленно покачал головой:

— Сам посмотри. И на них, и на то, с позволения сказать, «знание», которое им пожаловали. Люди — это самая болезненная рана Войны, они превзошли все ожидания Люцифера. Они — это высшее разочарование для тех, что остались на Небесах.

Подошел явно заинтересованный Эйнцарас. Он молча положил на высокую стопку книг перед Саргатаном еще один старый, тяжелый том. Взлетело облачко пыли и тут же рассеялось в воздухе.

Элигор кивнул. Неважно, пророчествовал Люцифер или просто надеялся, но его мир наступил. Вот только предполагал ли он, что человеческое падение будет настолько живописным?

Элигор поднял кусок пергамента, на котором делал пометки. Кожа заерзала в его руке, а демон стал читать:

— «Он пал, как будто град звезд рухнул с неба… Все небо воспламенилось в момент его падения… Я видел его, как будто молния грянула с Небес в Ад…» А вот еще: «Лорд Люцифер спускался медленно и уверенно, и дымно-огненный след стлался за ним». — Элигор опустил руку с листком. — Что из этого правда? Они не могут быть правдой все.

— Я не знаю. — Саргатан покачал головой. — Но чувствую, что доля истины есть во всех воспоминаниях. Возможно, в разных уголках Ада его падение выглядело по-разному. Мы же все что-то видели, когда летели вниз. Агония со всеми из нас сотворила слишком многое.

— И где, ты думаешь, он сейчас, мой лорд? Может быть, скрывается? До сих пор не может перенести поражение? Или ждет? А может, при Низвержении его просто уничтожили — за все его поступки?

— Мне нечего сказать. Первый Совет архидемонов хотел решить именно этот вопрос. Я, как и все остальные моего ранга, посылал на его поиски огромное количество отрядов. Некоторые так и не вернулись. Мы не нашли ничего. Далее намека на то, где же мог упасть Люцифер…

Элигор рассеянно вертел в пальцах увесистый резной кусок черного янтаря, которым читатели прижимали листы книг, и обдумывал услышанное. Ему казалось немыслимым, что Люцифер мог так просто исчезнуть.

Саргатан пошевелил обгоревшими остатками ангельских крыльев, расправил тяжелые складки одежд. Потом взял принесенную Эйнцарасом книгу и положил руку на плечо своего капитана:

— Здесь мы можем обойтись без него и без его златословия. Для них тут нет места. Вокруг нас бушует Ад, мы должны с ним справляться, здесь мы стали другими, закалились, вытравили чувства. Забыв о прошлом, перестав вспоминать. Так должно быть. Так есть.

Элигор улыбнулся, в груди его что-то дрогнуло. И он еще раз подумал, как же повезло ему оказаться рядом с Саргатаном.

Архидемон проплыл мимо, и Элигор успел краем глаза увидеть надпись на обложке книги, которую повелитель уносил в свои покои. Это оказался очень древний том, пожалуй самый старый, который малый демон видел когда-либо в библиотеке. «Тайные и благословенные воспоминания о Вышнем» — эти слова врезал древний переплетчик в изъеденную временем обложку.

* * *

Время текло огнем и кровью, а Адамантинаркс-на-Ахероне расцветал. И Элигор осознал, что этот город стал самой просвещенной из столиц Ада. Саргатан не только поощрял здесь некоторую долю терпимости по отношению к душам, что, собственно, не возбранялось буквою — но не духом — законов Вельзевула, но и способствовал расцвету искусств — как темных, так и светлых. Надзирающие демоны, с его одобрения, давали возможность душам, которые сохранили ремесленные навыки, участвовать в оформлении зданий. Улицы и площади украсились множеством статуй. Элигор называл про себя этот процесс «черным ренессансом» — эхом того, что все падшие утратили навсегда.

Хоть Адамантинаркс и не копировал города Вышних, но он становился явлением, для Ада совершенно нетипичным. Слух о нем пошел по всей Преисподней, и уже одно это каким-то образом облегчало жизнь малых демонов. Весь город, как и дворец, поражал смешением архитектурных стилей. Здесь можно было встретить не только копии зданий Небес, но и шедевры человеческих талантов, знакомые Элигору как по книгам, так и из ознакомления с памятью душ грешников. Прорывая однообразие кварталов, где мучались души, требующие специального обращения, вздымались грандиозные базилики, а рядом с ними — башни-пагоды. Архитектурное разнообразие поражало, однако все строения, кроме дворцового комплекса на центральной горе, были одинакового серо-оливкового цвета, и это в какой-то мере сглаживало бьющие в глаза контрасты.

Окруженный неспокойными Пустошами Ада с населяющими их искореженными мучающимися душами, этот город, управляемый наиболее просвещенными из демонов, стал для недоброжелателей-соседей бельмом на глазу. Они не понимали и не желали терпеть деятельности Саргатана; архидемон и все его начинания встречали в прилегающих провинциях растущее враждебное неприятие.

Вскоре он эту враждебность почувствовал. Другие демоны приезжали в Адамантинаркс все реже, даров приносили все меньше, а новости доходили до Адамантинаркса все хуже. Архидемоны, если только они не были друзьями Саргатана, перестали появляться вообще, они лишь присылали второразрядных чиновников. Элигор понимал: изменения эти не только оскорбительны, но и зловещи. Почему, недоумевал он, Адамантинаркс стал для многих не образцом, а пугалом?

Встревоженный ощущением растущей опасности, он встретился с Саргатаном и Валефаром, и после краткого обсуждения они решили сделать границы провинции менее прозрачными, а доступ во владения Саргатана — только по специальному разрешению. Элигор с радостью принялся за выполнение этой сложной и ответственной задачи. Теперь Саргатан чаще рассматривал вопросы, связанные с границами, и каждый раз приглашал его на заседания своего Совета. Стоя рядом с государем, капитан с восторгом следил, как возникали и множились сотни охранных глифов, как разлетались они в разные концы владений архидемона. Там они занимали назначенные им позиции — паря, увеличиваясь в размерах до сотен футов в высоту и сверкая во мгле огненными сторожевыми маяками.

Однако далее с такими предосторожностями границы не могли быть полностью защищены от лазутчиков. Шпионы принимали любую форму, на какую хватало фантазии враждебных архидемонов. Самых необычных Элигор показывал Саргатану и Валефару, чтобы они тоже подивились изобретательности недоброжелателей. Ходящих, ползающих, роющих и летающих существ допрашивали, тщательно осматривали, описывали, после чего уничтожали. Они были слишком опасны, чтобы держать их в плену.

Но с особым рвением шпионскую войну против Саргатана развернул великий лорд Астарот, постоянно отправляя к границам владений Адамантинаркса бессчетное количество своих бесшумных летунов.

— Столица и провинции Астарота — какие-то помойки и развалины! — фыркал Валефар, расхаживая вдоль забитых разными диковинами прозрачных ящиков, в стеклах которых многократно отражался зловещим светом заходящий Алголь. — Не понимаю, как столь могущественный некогда демон мог допустить такое. Кто его советники?

— Все до одного марионетки Вельзевула, — бросил Саргатан. — Муха вообще никогда не ценил такого вассала, как Астарот. Не видел в нем проку и рассматривал скорее как старого чудака, чем как полноценного союзника.

— Возможно, государь, мы могли бы оказать Астароту поддержку, — заикнулся было Элигор.

— Уже оказывали… тайно, — буркнул Валефар. — Две последние тысячи лет. Но мы не в состоянии защитить его границы так же, как свои. Нам придется его оставить, и он это понимает. Нелегкие ждут его времена.

— Понимаю, — кивнул Элигор.

Валефар покосился на Саргатана — тот сидел, устремив взгляд на свои сцепленные пальцы.

— И нас, возможно, тоже, — добавил архидемон.

Он поднялся, пересек помещение, приблизился к обсидиановому окну, открыл его и посмотрел в сторону владений Астарота. Ветер ворвался в окно и стал трепать пергаменты на столе Валефара.

— Мой старый наставник, сколько несчастий ты мне еще доставишь, — тихо проговорил архидемон, вглядываясь в клубящиеся облака. Там, вдали, терзая Пустоши, разыгрывалась буря. Красная молния то и дело царапала горизонт. Словно приняв решение, Саргатан отвернулся от окна: — Валефар, придется нам отправляться в Дис. Обсудить вопрос с Мухой лично. Такое через послов не решишь. Адамантинаркс оставим на Зорая. Он справится. По пути поохотимся, добудем какой-нибудь славный трофей, чтобы явиться не с пустыми руками. Элигор, собирайся, отправишься с нами. А то ты как-то давно в столице не был.

— Уверен, ты так соскучился по этим незабываемым видам, — ухмыльнулся Валефар.

Элигор закатил глаза.

АДАМАНТИНАРКС-НА-АХЕРОНЕ

Душа по имени Хани со стоном натянула сплетенный из сухожилий канат. Он был обвязан вокруг огромного блока — тот со скрежетом, царапая мостовую, тащили вверх по улице. Хани поднял голову и понял, что они еще бесконечно далеки от цели. Они тянули этот груз уже целый час, и сегодня их продвижение было гораздо медленнее, чем обычно.

А вскоре эта рабочая группа понесла и неожиданный урон. В самый последний момент, когда прокладка дороги была уже почти завершена, у демонов-строителей закончился камень для мощения, и им пришлось прибегнуть к проверенному методу: часть душ тут же оказалась вмурованной в покрытие улицы.

Хани опустился на колени, проводил взглядом искрящиеся ноги прошедшего мимо, недовольно ворчащего демона-надсмотрщика. Его горло сдавило ужасом — при мысли, что выбор мог сейчас пасть и на него. Стать кирпичом было для души худшей участью. Но демон высмотрел себе жертву через две души от него. Собрав еще два десятка несчастных, демоны отвели их к месту трансформации. Хани все еще стоял на коленях на грязных камнях, не смея поднять глаз, но позволил себе вздохнуть.

Удача не оставила его и на этот раз. Хани был высок, силен, остроглаз, умен, да и посмертное превращение не слишком его изуродовало. Хани всегда считал себя счастливчиком. Но теперь порой невесело усмехался: насколько счастливым можно оставаться в Аду?

Работа возобновилась, но оказалась теперь слишком тяжелой. Двенадцать оставшихся душ не могли с нею справиться. Слабеющие от страшного напряжения руки Хани дрожали, и он не мог унять эту дрожь. Он попытался отвлечься и посмотрел на реку. На ней были теперь только редкие баржи. Когда-то Ахерон нес на себе огромные корабли с диковинными материалами, предназначенными для строительства дворца. Но те времена прошли, и теперь недостроенными остались лишь обычные здания.

Взгляд на реку мало помог Хани. Боль в руках усиливалась с каждым шагом, начались судороги. Но тут удача снова вспомнила про него — на строительную площадку опустилась громадная туча пепла. Хани облегченно простонал и выпустил из истерзанных рук канат. Рабочие, как и мерцающие огоньками в клубящемся сером тумане демоны, бросились в укрытие, где можно было хотя бы дышать. В сгустившейся мгле души держали друг друга за плечи, стараясь не упасть и не потерять направление. С рук Хани клочьями спадала кожа, взамен тут же нарастала новая, и это усиливало боль. Что ж, все они здесь — именно ради боли, в миллионный раз напомнил он себе. Часа два — и руки полностью восстановятся. Если только демоны дадут эти два часа.

Повинуясь рыку надсмотрщика, все собралась с подветренной стороны монументальной жаровни — столь высокой, что ни свет ее, ни жар не проникали сквозь слепящую пелену пепла. Лишь постамент, ненадежно укрывавший теперь от налетевшей бури, да потрескивание пламени доказывали ее существование. Прищурившись, Хани окинул взглядом группу, пытаясь прикинуть, кому же не повезло в этот раз. Оставшиеся потрепанной кучкой сидели на корточках, чтобы не потеряться в валившей сверху массе пепла. Вот Чо, распухший гедонист, для которого пыткой становилась любая работа. Вот улеглась на бок Ла, могучая женщина, у которой осталась только половина лица — вторую полностью стерло во время какого-то несчастного случая на стройке. Она отличалась острым языком и злобностью. Рядом с нею на ветвистых конечностях, которые он называл ногами, примостился Див — тихий, задумчивый мужчина, который и здесь нашел источник удовольствия, наблюдая за наказаниями других. За ними Хани различал только какие-то неясные формы.

Он перевел взгляд на надсмотрщика. Тот тоже сидел на корточках, опираясь на рукоять бича. Он отвернулся от ветра и от подопечных душ, и Хани осмелился обменяться с товарищами несколькими словами. Нарушения любого рода карались очень просто — обращением в кирпич. Такой угрозы оказалось вполне достаточно, чтобы поддерживать дисциплину среди большинства душ.

— Совсем плохо, — бросил Хани, глянув на Дива и быстро мотнув головой в сторону летящего пепла.

— Да, но закончится это все равно быстрее, чем нам нужно, — так же тихо откликнулся Див, корчась от боли и выковыривая кусок пемзы, застрявший между отростками его «ног». — А, вот так — лучше!

— Мы не справимся. Нужны еще руки. Мы этот камень год будем тащить.

— А мне какая разница? — Див почесал ногу.

— Да мне тоже никакой. Но у них-то все распланировано. Слишком частые перерывы привлекут внимание. А отвечать придется нам.

Они оба понимали, о чем речь. Хани втолкнул поглубже высунувшийся было из левого бока край черной сферы. Души называли ее «Бременем». Чем больше они выдыхались, тем больше раздражались надсмотрщики, отчего сфера начинала причинять мученикам все более острую боль.

— Да наплевать, — проворчал Див, но Хани понимал, это — всего лишь ленивая бравада и ничего больше.

Хани подумал, стоит ли обсуждать то, что так и просилось сорваться с языка. Было опасно посвящать в свои секреты кого-либо, последствия могли оказаться полной неожиданностью. Но что-то заставляло его поделиться этим, донести до других полученное им послание.

— Помнишь, я о своих видениях рассказывал?

— Попробуй не запомнить! Все знают, когда они у тебя бывают. Что, все чаще посещают?

Хани почувствовал тревогу: если все так очевидно для душ, не знают ли о его тайне и надсмотрщики?

— Пожалуй… Я, кажется, знаю, откуда они.

Смахнув пепел с заживающих рук, Хани полез в разрез в правом боку — туда, где под ребрами образовался маленький карман из плоти. Нервно перевел взгляд с Дива на демона-надсмотрщика и обратно. Тут лучше никому ничего не показывать. Душа эта — далеко не из самых умных, но и не самая тупая. В Аду ум — штука редкая, и он — настоящее несчастье, увеличительное стекло для страданий и потерь, усугубляющее боль, смягченную для тупых их неспособностью понять. Большинство душ здесь, как давным-давно заметил Хани, пребывало в каком-то постоянном трансе, словно под толстым покровом отупения. Ему повезло оказаться другим. А может, в этом-то всегдашняя удача от него, наоборот, отвернулась.

Хани приподнял руку и уставился на зажатый в ней предмет. И сразу вспомнил, как стал владельцем этой вещи. Он плелся тогда с рабочей командой по улице Огненных Слез. Вокруг было множество прохожих. А она шла навстречу — одна, одетая в необычно бледные и гладкие выдубленные дорожные шкуры. Они встретились глазами, и она, явно специально столкнувшись с ним, впихнула в его ладонь эту вещицу. Сначала он опешил, а потом страшно испугался. И стал украдкой смотреть по сторонам, желая убедиться, что никто ничего не заметил.

Какое-то время он потом шел, не отваживаясь взглянуть, что у него в руке. Когда же наконец улучил момент и посмотрел, то чуть не задохнулся. И нервно выругался. Это была изысканно выполненная костяная фигурка прекрасной женщины с птичьими лапами вместо ступней. Точеные черты лица, совершенные отполированные груди, даже крохотные чешуйки на ногах — все было сделано с невероятной тщательностью. Кто это? И почему именно он стал обладателем этого изображения?

Подобные вопросы тревожили его все чаще с тех самых пор, как во время работы в его сознании стали прихотливо виться странные образы. Все началось с видения лица — белого, цвета отполированной кости, такого красивого и спокойного, с легким намеком на улыбку. Потом эти мимолетные видения все больше расцветали, преследовали Хани целыми днями, отвлекая, порой подставляя под удары надсмотрщиков. Сквозь мерзость реальности он видел образ своей Белой Госпожи — так он ее назвал — в странном просторном зале. Она сидела между двумя жуткого вида безглазыми чудовищами, окруженная бесчисленными коленопреклоненными душами. Где она, что за звери рядом? А души? И почему сам он стоит среди них, не преклоняя колен? Он хочет опуститься перед ней, повинуясь восторгу обожания, любви, но что-то мешает, не дает отдаться этому полностью. Однажды Хани так расстроился из-за этого, что, когда никто не видел, смочил кончики пальцев своими слезами и втер их в фигурку, воздав ей молчаливую хвалу.

Была в этих видениях еще одна особенность, которую он объяснить не мог, — нечто за пределами этого странного послания надежды. Дело в том, что они вселяли в него невероятное чувство… уверенности в себе. Хани тогда думал, есть ли еще более неподходящее ощущение для души в Аду. И эти чувства стали преследовать его именно после появления маленькой костяной фигурки. После многих веков одуряющей разум монотонности новые чувства захватили его полностью.

Прошло еще несколько недель, а видения лишь становились ярче. И вот теперь, сидя с фигуркой в руке, пережидая пепельную бурю. Хани мучился сомнениями, верно ли он поступает, посвящая в свой внутренний мир других. Души раздражительны, погружены в себя, в свои горести, они могут соблазниться иллюзией получить от надсмотрщика мелкие поблажки, выдав чужой секрет. Но что-то подталкивало Хани поделиться этим секретом.

— Ну? — выжидательно глянул на него Див.

Хани сунул статуэтку ему в руку. Див взял ее грубыми пальцами, повертел, рассмотрел со всех сторон, потом снова взглянул на Хани и — снова на костяную фигурку:

— Значит, ты считаешь, что видения у тебя — из-за нее?

— Да. Начались, когда я ее получил. — Хани сразу насупился.

Лицо Дива вдруг оцепенело. Он вздрогнул и протянул статуэтку обратно:

— В ней — сила. Я тоже… что-то увидел. Женщина… Вот эта белая женщина. Промелькнула всего на миг…

— Это она, Белая Госпожа! Она где-то там, я знаю. — И Хани, снова неуверенно, сделал очередной шаг: — Я думаю… Мне кажется, она хочет, чтобы мы ей поклонялись.

Див задумался, уставившись на реку, по которой двигалась против течения наполовину груженная камнем баржа. Над носом судна парила сияющая эмблема Саргатана, вокруг нее плясали мелкие глифы навигационных огней, направлявшие судно.

Ла и Чо тем временем тоже насторожились. Ла протянула руку, и Див, взглядом попросив разрешения у Хани, вручил ей статуэтку. Она недовольно повертела фигурку и сунула ее словно закутанному в остатки своего бывшего жира Чо. Тот изобразил похотливую усмешку и тупо потер указательным пальцем груди фигурки. Хани от него ничего другого и не ожидал.

— Где взял? — спросила Ла. Она воображала себя здесь главной, но подозревала, что на самом деле думают о ней другие.

— Дали…

— Ха! Дали ему… Уронил кто-то, а ты подобрал. Может, этот уронил. — Она кивнула в сторону надсмотрщика. — Хочешь, чтобы нас всех из-за нее кирпичами сделали? Выкинь!

— Нет, Ла, нет, — спокойно ответил Хани. — Никто ее пока у меня не нашел, и никто не найдет. Если кто-нибудь из вас не скажет. А скажет — так ведь ему лучше от этого не будет.

Все смотрели на Хани.

— Скажи им, что мне сказал, — толкнул его локтем Див.

Хани колебался. Он сплюнул набившийся в рот пепел и сразу пожалел об этом, потому что выглядело это вызывающе.

— Я вижу ее, — указал он на фигурку. — Представляю. С того дня, как мне ее дали, меня преследуют видения, всё яснее, всё четче. Не знаю, кто она. Думаю, она дала этой статуэтке способность говорить за нее. Мне кажется, она хочет, чтобы я… чтобы мы за нее молились.

Хани сам удивился тому, что сказал.

Ла выхватила статуэтку из руки Чо и швырнула ее в пепел.

— Души не должны обладать ничем, кроме боли! — почти выкрикнула она.

— Подними! — угрожающе прошипел Хани. Его вдруг затрясло от ярости.

— В кирпич тебя!

Он ударил ее, не думая, что она — больше и сильнее. Ла закрутилась и упала на бок, подняв тучу пепла. Она оскалила зубы, готовясь броситься на Хани, но он уже приготовился к драке, когда увидел, как надсмотрщик поднялся и развернулся в их сторону, держа наготове кнут. Хани быстро сел на землю, стараясь скрыть свой гнев. Демон угрожающе щелкнул бичом и подошел поближе, по-видимому решив разобраться, из-за чего разгорелся шум.

— Подъем! Работать! — рявкнул демон, и души начали медленно подниматься. Буря утихла.

Хани, все еще трясясь от гнева, в отчаянии всматривался в поверхность пепла. Он не мог оставить фигурку здесь; кроме нее, у него больше ничего не было. Абсолютно ничего. Когда надсмотрщик прошествовал мимо, Хани поднял глаза и уставился в затылок Ла. Ее он не простит. Он найдет способ ее подставить. Превратить в кирпич.

Они шли уже обратно к своему блоку, когда к нему подошел Див и с опаской тронул за локоть.

К неописуемой радости Хани, в мозолистой руке Дива лежала маленькая белая фигурка.

— Она упала прямо у моих ног. В пепел зарылась. Бери. Слушай, дай мне ее потом как-нибудь, ненадолго. Я верну, клянусь.

Хани почувствовал в голосе Дива искренность и воодушевление. И еще что-то, похожее на уважение. Значит, он тоже почувствовал на себе влияние этого маленького идола. На это Хани и надеялся. Он улыбнулся:

— Сейчас и оставь. Потом расскажешь, что видел. Но пока никому больше не говори. Надо все-таки поосторожнее.

— Вот этой больше всего надо опасаться, — кивнул Див на Ла.

Они схватились за канат. Руки зажить нормально не успели, но все же Хани чувствовал себя сильным, даже уверенным. Души снова пытались сдвинуть неподатливый блок, и Хани сузившимися глазами сверлил затылок грузной Ла.

* * *

Хани думал, что с Ла не обойдется без проблем, но все вышло наилучшим образом. Как он и предполагал, большинство душ сами рады были от нее отделаться и потому мешать не стали. Хани стал главным в группе еще в ее присутствии, стал вполне естественно и легко. Неделю он ждал подходящего момента, а когда тот пришел, его лучшим союзником, что неудивительно, оказался Див. Они оба незаметно и как бы случайно направили на Ла опускавшуюся гранитную плиту. Ее так расплющило, что демоны, не желая долго возиться с восстановлением, просто превратили этот блин в кирпич. Хани лично укладывал его в штабель, и с его губ не сходила мрачная улыбка. Работа продолжалась, и всякий раз, проходя вблизи преображенной Ла, он чувствовал исходящую от нее ненависть. Однажды, когда рядом никого не было, он даже плюнул на нее и увидел, как слюна вскипела. Ла уставилась на него со злобой, но смогла только пару раз мигнуть. «Пусть побудет кирпичом, — подумал Хани. — Хотела боли — получила».

А Див рассказал ему о множестве посетивших его видений. Они были очень похожи на те, что видел Хани. Правда, с одной существенной разницей: все они оказались более сентиментальными, даже жалкими. Это Хани отметил.