ЧАСТЬ III 8 страница

– А с чего вы решили, Ирочка, что мы едем с вами в одно и то же место? До конечной станции, города Григорьевска, куча населенных пунктов.

– Вот именно: пунктов! – все так же раздраженно ответила Ирина. – Неужели питерский банкир Александр Ильич Вербицкий едет в какой-то там населенный пункт? Лучше скажите честно, какого черта вы тащитесь за мной в Григорьевск? Разве Никита не сказал вам, что мы с ним решили… пожениться?

Вербицкий плохо уловил про женитьбу, зато название родного города прозвучало для него так четко и ясно, будто Ирина объявила это с помощью микрофона и на весь поезд.

– То есть вы хотите сказать, что тоже едете в Григорьевск? – удивился он.

– А вы разве не туда же?! – продолжала язвить Кардецкая.

– Да… туда же… но к вам это не имеет никакого отношения… поверьте…

– Ага! А к кому имеет?

– Да ко мне самому. Я там родился, Ира…

В купе повисло молчание. Чувствовалось, что молодая женщина еще не может поверить в то, что банкир оказался в этом поезде вовсе не ради нее, и еще не сообразила, как к этому относиться: радоваться или огорчаться.

Ввиду межсезонья и не слишком популярного направления в купе к Ирине и Вербицкому так никто и не подсел, и они, покачиваясь на диванчиках в такт вагону поезда, старались не смотреть друг на друга.

– Если хотите, я перейду в другое купе, – наконец предложил Александр Ильич. – По-моему, свободных мест навалом!

– Да какое мне дело! – бросила ему Кардецкая и нервно повела плечами.

– Я сейчас договорюсь с проводником и покину вас, – сказал Вербицкий, – но, может быть, вы мне все-таки скажете на прощанье, за что так злитесь на меня.

Ирина посмотрела на него довольно строго, а потом почему-то фыркнула и освобожденно рассмеялась. Александр Ильич стоял в дверях, не понимая, как себя вести дальше.

– Да сядьте вы, наконец! – махнула рукой женщина, и банкир послушно опустился на диванчик. Ирина посмотрела на него уже несколько виновато и сказала: – А я сама не знаю, чего злюсь… Надо подумать, почему… – Она посмотрела в окно, потом опять повернулась к Вербицкому и выпалила: – А, наверно, за то, что вы хотели меня использовать!

– Использовать? – удивился он, невесело хмыкнул и откинулся на спинку дивана.

– Вот именно! Использовать! Вы ведь даже не потрудились в меня… влюбиться!

– Не потрудился… – согласился Александр Ильич. – А что, надо было?

– Нет… то есть не знаю… – опять улыбнулась Ирина и вдруг сказала о том, что никак не относилось к обсуждаемой теме: – Представляете, а я ведь тоже родилась в Григорьевске! Надо же, какое совпадение!

– Да-а-а… пожалуй… И на какой же улице?

– На Школьной.

– А я на соседней – на улице Партизана Ивасюка!

– С ума сойти! – Ирина развеселилась окончательно. – Жаль, в гости вас не пригласить!

– А что так? – спросил Вербицкий, хотя совершенно не был уверен в том, что хотел бы в гости к Ирине на улицу Школьную.

– Мои родители давно продали квартиру и живут на даче возле Рябого озера. Там сейчас целый дачный поселок вырос. У родителей хороший зимний дом, доставшийся им еще от папиного отца. Вот туда сейчас и еду.

– Чтобы благословили? – зачем-то спросил Вербицкий, вспоминая ошалевшего от любви Прокофьева.

Ирина вскинула на своего попутчика глубокие серо-голубые глаза и ответила:

– И за этим тоже.

– Вы влюбились в Никитку? – Александр Ильич совсем не хотел язвить, но эта самая язвительность против воли была написана на его лице.

– А вы, конечно, считаете, что влюбляться можно только в вас!

– Нет… не цепляйтесь к моим словам, Ирина. Я знаю, что Прокофьев каким-то неотразимым образом действует на женщин. Не на вас одну, учтите это.

– Что-то вы меня наставляете, как отец родной!

– Простите… Сам не знаю, зачем все это говорю… Может быть, лучше закажем чайку.

Ирина рассмеялась:

– Неужели банкиры способны пить третьесортный чай, заваренный пакетиками в граненых стаканах?

– Банкиры еще и не на такое способны! – весело подхватил Вербицкий, радуясь тому, что разговор все-таки соскочил со скользкой темы. – А мужчины, вообще могут пить все на свете!

– Бросьте! Вот мой отец, который вовсе не банкир, а простой инженер, ни за что не унизится до чайных пакетиков. Если мама вдруг забудет купить его любимого чая… с какими-то там птицами на пачке, он обычно говорит: «Люся! Я могу есть что угодно, хоть гвозди, но чай прошу покупать хороший! » А мама обязательно в ответ: «Коля! В магазине сказали, что привоз чая будет только через неделю! Так что ешь пока свои гвозди! » Вот такие у меня потешные старики!

Вербицкий не сразу понял, что ему не понравилось в веселой истории Ирины, а когда разобрался, чуть не выронил на пол коробку с бутербродами, которую достал из дорожной сумки. Ирина сказала, что родилась на улице Школьной, а родителей зовут Люсей и Колей… Конечно, это может быть всего лишь совпадением, но…

С болезненно изменившимся лицом, изо всех сил стискивая в руках бутербродницу, Александр Ильич спросил:

– А как ваша фамилия, Ирочка… по батюшке? Знавал я Люсю с Колей со Школьной улицы…

– Якушева я… – ответила она и с тревогой посмотрела попутчику в глаза. – Что-то не так или… или вы знакомы?

Вербицкий взял себя в руки, положил коробку на стол и ответил:

– Да, я знаком с вашими родителями… Я учился с ними в одном классе…

– Вот здорово! – Ирина по-детски прихлопнула в ладоши, уже не обращая никакого внимания на смятение в лице Вербицкого. – Вы непременно должны с ними встретиться! Сколько лет вы не виделись?

– Не считал, но… В общем, как школу закончили, так почти и не виделись…

– Ой! Вы их не узнаете! Они стали круглые-круглые, как два колобка! Такие смешные! Мама-то всегда была толстушкой, а отец… Он растолстел после инфаркта. Мама прямо не давала ему пошевелиться и все кормила… кормила…

Вербицкий проглотил вязкий ком, который опять вдруг откуда-то взялся во рту, и спросил:

– А кто-нибудь еще из наших одноклассников живет в городе?

– Не знаю… – Ирина пожала плечами. – Родители всегда жили замкнуто. Говорили, что одноклассники разъехались в другие города. Сначала уезжали учиться, потом – работать. В Григорьевске-то сейчас повальная безработица. Завод закрыли, и работать стало негде. А вы хотели кого-то разыскать?

– Да… – с трудом проговорил Александр Ильич, – …хочу…

– Кого? Может быть, я что-нибудь знаю об этом человеке?

– Этого человека зовут… Галиной… Вербицкой…

– Вербицкой? – удивилась Ирина. – Вы так давно не видели сестру или…

– Или… – подхватил он. – Я был женат на однокласснице. Ее девичья фамилия – Харина. Галина Харина… Не слышали о такой? Может быть, родители что-нибудь рассказывали о ней?

Ирина отрицательно покачала головой.

– Нет, не рассказывали. Они вообще очень редко вспоминали школу… Во всяком случае, при мне… Но, думаю, они вам обрадуются! Давайте сразу с поезда и поедем к нам на дачу! Возьмем такси и…

– Нет, – мягко перебил ее Александр. – Мне нужно сначала заехать в квартиру родителей. Почему-то захотелось ее сохранить… Я нанял людей, чтобы присматривали…

– Ну хорошо… А потом! Вы же можете приехать в любой день! Папа из-за своего инфаркта давно на инвалидности, не работает… ну и мама всегда рядом… Приезжайте, Александр Ильич. Они обрадуются, вот увидите!

Вербицкий посмотрел на бегущий в окне пейзаж, потом перевел глаза на дочь своих одноклассников и сказал:

– Я обязательно приеду к вашим родителям, Ирочка. Только давайте договоримся, что вы… пока… ничего им не скажете обо мне, хорошо?

– Хотите сюрпризом?

– Ну… что-то вроде этого…

Ирина усмехнулась и, кивнув головой, согласилась.

Из родительской квартиры на Вербицкого пахнуло запахом затхлости. Оно и понятно. В ней десятилетиями никто не жил. Нанятые для ухода за его родовым гнездом люди как могли старались содержать помещения в порядке, но эти самые родовые гнезда не выдерживают отсутствия птенцов: начинают ветшать и разрушаться. Александр Ильич почему-то никак не мог решиться продать эту квартиру. Ему казалось, что с ее продажей у него не останется ничего от той жизни, когда его любили по-настоящему, искренне и бескорыстно, как умеют любить только родители и… очень редко попадающиеся особым счастливчикам женщины. Он, преуспевающий питерский банкир, станет совершенно одинок, лишившись родного дома, куда все-таки можно было иногда приезжать. Почему-то сейчас Александру Ильичу казалось, что он теперь станет приезжать сюда чаще. Только здесь он был по-настоящему счастлив… с родителями… они были хорошими людьми… и с Галей… которая была плохой женой, но которую он все равно очень любил…

Бросив стильный черный плащ на спинку стула, который много лет стоял на одном и том же месте у круглого стола, застеленного пыльной золотистой скатертью с длинными коричневыми кистями, Вербицкий опустился на диван. Старая мебелина натужно скрипнула и разразилась кислым душным запахом. Александр провел по выгоревшей шершавой обивке ладонью. Она показалась ему влажной. Да-а-а… тут надо все менять или… все же… продать квартиру…

Опасаясь за свои дорогие брюки, Александр Ильич пересел на стул к плащу. Стул начал плавно крениться в сторону. Вербицкий, чертыхнувшись, вскочил, укрепил стул в нужном положении, опять шлепнулся на диван и даже вольготно развалился на нем. Черт с ним, с костюмом! Можно подумать, что у него не хватит денег на другой! Да он не обеднеет, если десять таких костюмов себе купит… И вообще… Не этим у него сейчас занята голова! Что костюмы! Вот взять… судьбу! Какие же удивительные встречи она иногда преподносит! Ирина Кардецкая оказалась дочерью Якушевых! Видимо, он, Александр Вербицкий, что-то такое чувствовал всеми фибрами и потому никак не мог заставить себя по-настоящему ухаживать за этой женщиной, которая годилась ему в дочери. Да-а-а… в дочери… У него вполне могла бы быть такая дочь… ну… чуть помладше, если бы Галочка смогла пережить свое горе и начать с ним, с Сашкой, новую жизнь. Она не смогла… Нет! Это не она во всем виновата. Это он так и не смог зажечь ее своей любовью! Он ничего не смог! Ведь чувствовал, что Галя не любила и Якушева, а значит, сердце у нее было свободным. Надо было жизнь свою положить к ее ногам, а он, идиот, уехал…

Ну ничего… Он завтра же поедет на дачу к Якушевым и узнает у них все про Галочку. Ирина говорила, что они всю жизнь прожили в Григорьевске, значит, что-нибудь да расскажут о его бывшей жене. Он ее непременно найдет и… чем черт не шутит… может быть, в конце жизни… у них что-нибудь и получится… Галя не может быть замужем за другим, потому что он с ней никогда не разводился. Но она может просто жить с кем-то нерасписанной. Разве в паспортных штампах дело? Да и вообще, она могла как-нибудь потерять паспорт, а в новом – не восстанавливать печать о браке, которого, по сути, и не было. Ну и что? Он, Александр Вербицкий, все равно найдет ее, посмотрит в глаза и…

Проснувшись утром по своему обыкновению ровно в семь часов, Вербицкий не знал, чем себя занять до двенадцати, когда ему казалось приличным ехать в гости. Как сказала Ирина, отец на инвалидности, а значит, наверняка дрыхнет до полудня. Куда Кольке торопиться? Не в банк же!

В половине двенадцатого Александр Ильич вызвал такси и отправился в дачный поселок у Рябого озера. По дороге он попросил завезти его в разного рода магазины и накупил дорогих продуктов на целый полк, пару бутылок коньяка, вино для дам и для них же – два фантастически красивых букета, которые научились составлять и украшать уже и в провинции.

Дом Якушевых существенно отличался от остальных построек дачного поселка. Почти каждый второй был обит вагонкой, которую в этой местности, видимо, было модно обжигать паяльной лампой до появления черных пятен и полос, как на березовых стволах. Колькин дом представлял собой уменьшенный вариант бывшего главного продовольственного магазина Григорьевска, выполненного в стиле модного тогда сталинского ампира, то есть с лепниной под крышей и ложными колоннами у входа. Дом строил еще Якушев-старший, бывший директор григорьевской овощебазы, очень состоятельный по тем временам человек. Участок Ирининых родителей, опять же в отличие от других, был огорожен добротным кирпичным забором с мощной калиткой, закрытой на серьезный, похоже, чугунный засов. Вербицкий попросил водителя посигналить, и почти сразу на крылечко выбежала сама Ирина в спортивном костюме и с волосами, заплетенными в косу. Александра Ильича будто резко толкнуло в грудь. Она своей косой опять живо напомнила ему Галочку.

– Здравствуйте, Александр Ильич, – приветливо поздоровалась она, открывая калитку. После того как в вагоне их отношения были выяснены до конца, она перестала бросать на него саркастические взгляды. Питерский банкир стал для нее теперь всего лишь другом родителей, бывшим их одноклассником. Она приняла у него из рук один букет, с довольным видом сунула в него нос, вдохнула пряный запах осенних цветов и сказала: – Пойдемте в дом! Я ничего никому не говорила! Вот родители удивятся! А уж обрадуются! Они давно гостей не встречали.

– Ирочка! Ты с кем там? – раздался из открытой двери женский голос. Если бы Вербицкий не знал, что матерью Ирины является Люська Скобцева, никогда не догадался бы, что голос принадлежит именно ей. Оказывается, стареют даже голоса…

– Это, мама, к вам с отцом приехали…

– Кто? – прозвучало уже совсем близко, и в дверь протиснулась безобразно полная женщина с редкими седыми волосами, остриженными очень коротко.

– Говорит, что одноклассник! – радостно произнесла Ирина и даже подмигнула Вербицкому.

Александр Ильич застыл на добротном каменном крыльце, с ужасом взирая на то, что сделало время с признанной красавицей школы № 1 имени В. И. Ленина Люсей Скобцевой. Вместо яркой брюнетки с талией, утянутой в рюмочку, перед ним стояла бесформенная седая старуха с тремя подбородками. Ее водянистые глаза, когда-то поражавшие своей знойной чернотой, смотрели на приезжего недоверчиво и даже, пожалуй, с испугом.

– Мама! Ну что же ты! Приглашай в дом! – засуетилась Ирина. – Это же ваш с папой одноклассник, Александр Ильич Вербицкий! Неужели не узнаешь?

– Вербицкий… – глухим голосом повторила за дочерью старуха и прошептала: – Не может быть…

– Да почему же не может! Это он и есть! Мы с ним в поезде вместе ехали! Я вас с отцом специально не подготовила, хотя сама пригласила его к нам в гости. Мы с Александром Ильичом хотели вам сделать сюрприз! – Ирина широко взмахнула рукой и сказала: – Да вы проходите в дом, Александр Ильич. Это мама от удивления никак отойти не может! Вообще-то она очень даже разговорчивая!

– Я это, Люся… я… – вынужден был сказать Вербицкий и, несколько кривовато улыбнувшись, шагнул за Ириной через порог. Может быть, хоть Колька при виде его не впадет в такой ступор… Мужик все же… Женщине, конечно, неприятно демонстрировать, как безжалостно изуродовало ее время, а мужику что… Он и есть мужик!

Мужик Якушев выглядел еще большей развалиной, нежели его жена. Он стал, как жена, необъятно толстым, а еще обрюзгшим и лысым. Грязно-бурые остатки когда-то пышной смоляной шевелюры жалко кудрявились над ушами и длинными неопрятными прядями свисали с затылка. Он с удивлением уставился на Вербицкого, так и сжимающего в руках букет, предназначенный Люсе.

– Чем, собственно, обязан? – прошепелявил Якушев, не отрывая от Александра уже по-настоящему испуганных глаз.

– Коля, это Сашка… то есть Александр Вербицкий, – уже вполне твердым голосом сказала бывшая красавица Люся Скобцева. – Дождались…

Якушев еще раз недоверчиво оглядел стройного подтянутого гостя, дорого одетого и модно подстриженного, и вдруг, взявшись рукой за сердце, ахнул, поскольку наконец узнал его, и жалким голосом произнес:

– Саш-ка… ты?.. Не может быть…

– Все именно так, Коля, – вынужден был ответить Вербицкий, сунул в руки бывшей однокласснице букет и без всяких приглашений уселся в старенькое продавленное кресло, стоявшее напротив дивана, на котором сидел хозяин.

– И зачем же ты приехал, Сашка? – спросил он.

– За этим, за самым… – все так же криво улыбаясь, ответил Александр Ильич, потому что не знал, как начать разговор. Он вдруг решил, что зря затеял эту поездку. Его Галочка сейчас выглядит наверняка не лучше Люськи. Время к женщинам как-то особенно безжалостно. Неужели и она сейчас такая же безобразная толстая старуха? Нет, она должна была состариться как-нибудь по-другому. Она всегда была высокой и худой. И что? Тощие старухи наверняка к старости горбятся и превращаются в настоящих ведьм. Он, Вербицкий, тоже наверняка выглядит ужасно, просто привык к себе и не замечает разрушительных следов времени. Какой кошмар! Он еще пытался клеиться к Ирине!!!

– Я знала, что ты когда-нибудь за этим придешь, – неожиданно вдруг подала голос Люся. – Ждала… Мы с Колей тебя давно ждали…

– Ждали? – удивился Вербицкий. – Да я, собственно, собрался в Григорьевск неожиданно даже для себя. Но… вы правы… Я должен был приехать сюда… Галя… Где Галя? Что с ней? Жива?

– Жива… Только…

– Что «только»? – Вербицкий даже приподнялся с кресла, потому что приготовился услышать самое страшное: его жена потеряла рассудок, спилась, превратилась в бомжиху…

– Не знаю, как и сказать… – махнула толстой рукой бывшая красавица. – В общем, ее надо видеть… Словами этого не передать…

Александр Ильич вскочил с кресла, плюхнулся на диван к Якушеву, вцепился руками в его клетчатую фланелевую рубашку, тряхнул, как следует, и прошипел:

– Я хочу знать правду, слышишь! Немедленно и всю, до самого донышка! И ты мне непременно все расскажешь, потому что Галкины беды начались именно с тебя, Якушев!

– Оставь его, Саша, он после инфаркта… – Руки якушевской жены, которые оказались неожиданно сильными, ловко выпростали из пальцев Вербицкого мужнину рубашку.

– Мама! Папа! Что происходит?! – удивленно и настороженно выкрикнула Ирина. – Александр Ильич, что вы себе позволяете?! Вы же в гостях!! Это непорядочно, наконец! Мой отец болен!!

Но трое бывших одноклассников уже не обращали на нее никакого внимания.

– Значит, хочешь знать правду? – переспросил Якушев и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А что с нами со всеми будет после того, как выползет эта самая правда, ты можешь представить? Кому от этой правды станет лучше? Тебе? Мне? Люське? Галине? Или… может быть, ей? – И он показал рукой на Ирину, которая с выражением настоящего ужаса на лице привалилась спиной к косяку двери. – Представь, мы давно хотели сказать правду Гальке, но ведь на нее как посмотришь, всякое желание пропадает что-нибудь говорить… Да ты сам ее увидишь и… все поймешь… Она же… посмешище всего Григорьевска… А что до твоей… модной персоны… так Галька и не любила тебя никогда! Это все знали! И не ты отец ее ребенка! Это тоже всему Григорьевску известно! В общем, ты, Сашка, в этом деле самое последнее лицо!!

– Я ее муж!! – взвыл взбешенный Вербицкий.

– Ага! Тот самый, который объелся груш! – выкрикнул высоким бабьим голосом Якушев. – Где ты был, муж, все эти годы?!

– Коля, успокойся, – вмешалась его жена. – Тебе вредно так волноваться, а с этой тайной мы уже и без того намучились. Не в могилу же ее нести. Мы же с тобой давно решили, что надо наконец покаяться. Вот она и пришла, пора эта…

– Мама… что ты такое говоришь? – бросилась к ней Ирина. – Мне что-то не по себе…

– Ничего страшного, девочка… Ты-то как раз все поймешь и, думаю, простишь. Мы ведь были тебе хорошими родителями… любили тебя, как могли… все для тебя… души не чаяли…

– Я не понимаю, о чем ты… – Ирина отпрянула от матери и обратилась к отцу:

– Папа! Что она такое говорит? Я никак не пойму…

– Я тоже… – добавил Вербицкий. – Колька, объясни, наконец, что Люся имеет в виду?!

– Да неужели же ты все еще не понял? – горько усмехнулся Якушев. – Ведь стоит только посмотреть на Ирочку, как все делается ясно. Мы всегда ее прятали от Галины. Даже в школу отдали не в Григорьевске, а в соседнем Белоцерковске, в спортивный интернат… чтобы, значит… подальше от Хари… А сами сюда вот из города переехали… только, чтобы не видеть твою Гальку…

Вербицкий еще раз внимательно вгляделся в Ирину. Побелевшее лицо, огромные, полные ужаса глаза и разлохматившаяся коса… Почти так выглядела Галочка, когда он в юности привез ее домой из роддома…

– Нет… – проговорил он, пятясь от Якушевых и Ирины до тех пор, пока не уперся спиной в старый буфет. Находящаяся в нем посуда неприятно раззвякалась на разные голоса.

– Мама!!! – надрывно выкрикнула Ирина и хотела опять броситься к ней, но женщина, сделав рукой запрещающий жест, сказала: – Я не мать тебе, Ира…

– Как… – прошептала Ирина, а Вербицкий, нервно дернув шеей, с трудом проговорил:

– Зачем вы это сделали?

– Зачем?! – взвилась Люся. – Затем, что мой ребенок… мой сын… умер на следующий день после рождения!!! Я не хотела с этим жить, понимаешь, Сашка?! Я себе вены перерезала, а меня зачем-то спасли! Я им… родственникам… всем говорила, что все равно лишу себя жизни… Какая-то… Харя наверняка родит здорового ребенка, а я… Я не могла понять, почему жизнь ко мне так несправедлива… Почему этой Харе все, а мне… В общем, это Колин отец все придумал. У него в городе были большие связи. Он, как ты помнишь, заведовал овощебазой, а в советские времена это ценилось гораздо выше, чем директорство твоего папаши… Он как-то договорился с врачами, как-то грандиозно им заплатил, кому-то квартиру помог получить… Вот они все и организовали. Я родила раньше Галины на три дня, и к ее родам уже все было решено. Во всех сводках было написано, что у меня родился здоровый ребенок, а у Вербицкой – мертвый… Потом мне приписали… девочку… ее рост и килограммы… – Люся выпрямилась на стуле, на который тяжело опустилась во время рассказа, перевела глаза на Вербицкого и спросила: – Не за этим ли ты сюда ехал, Саша?

– Нет… – не своим голосом проскрипел Александр Ильич. – Я не мог даже предположить… Я ехал к вам только с тем, чтобы узнать, где сейчас Галя…

– Ну вот… а узнал все… Я давно хотела повиниться в содеянном, только не знала перед кем. С Галькой явно не все в порядке, а остальным и дела нет до этой истории. Всё хотела Ирочке открыться, но тянула… боялась…

– Мама… – начала Ирина, но Люся ее перебила жестким сильным голосом:

– Да не мать я тебе! Тебя родила жена вот его… Александра Вербицкого…

– То есть получается, что я – ваша дочь… – широко раскрыв глаза, ужаснулась Ирина.

– Нет, – покачал головой Вербицкий. – Ты действительно Ирина Николаевна Якушева. Отец у тебя настоящий…

– Но… как же тогда…

– Это особая история, Ирочка… и очень некрасивая… – вступил в разговор Николай. – Когда-нибудь я расскажу тебе… только не сейчас… сил уже нет… И без того уж…

Вербицкий поднялся на ноги, вытащил мобильник, сунул его Ирине в руки и сказал:

– Вызывай такси! Быстро!

– И куда же ты собрался? – спросила Люся.

– К Гале! Немедленно объясните, где ее найти!

– Да кто ж ее знает, где она нынче живет…

– Компьютер… компьютер у вас есть?

– Да зачем же нам здесь компьютер? – усмехнулся Якушев. – С нас и телевизора достаточно. Старые мы уже, Сашка… Это ты как-то держишься, а мы… – Он в полной безнадежности махнул рукой. – А мы с Люськой уже сдались… давно… Может, груз этого чудовищного обмана давит… даже и не знаю… В общем, нерадостную жизнь мы прожили, Вербицкий… Но Ирочку любили… да… Она не даст соврать…

– З-зачем вам компьютер? – дрожащим голосом спросила Ирина.

– Ну… должна же быть в вашем городе база данных… Мне надо найти свою жену… твою мать… Ира…

– Нет у нас никакой базы… Так и не создали еще… – отозвалась она. – Провинция и есть провинция. Но… – Она повернулась закаменевшим лицом к родителям. – …здесь же все всех знают. Не может быть, что вы не в курсе! Может быть, больше не стоит… врать?

– Ира, мы давно живем здесь, в дачном поселке… ты же знаешь, и даже отовариваемся почти всегда в магазине у озера, – ответил ее отец. – Мы давным-давно не были в самом Григорьевске…

– Но вы ведь говорите, что эта женщина… моя мать… какая-то особенная… Может быть, я сумею помочь Александру Ильичу ее найти. Кто она? Чем занимается?

– Конечно же, ты ее знаешь, Ирочка, – после некоторого раздумья проговорила Люся. – Это та самая женщина, которую в городе называют Белой Дамой Треф… или юродивой… кому как больше нравится…

– Юродивой… – прошептал Вербицкий враз пересохшими губами. Если кличка Белая Дама Треф оставляла надежду, то – юродивая – никакой.

– Я знаю, где ее найти, – сказала вдруг Ирина. – Эта женщина… она каждый день в одно и то же время кормит уток с моста через Григорьевку.

– И в какое же время? – спросил Вербицкий.

– Ближе в вечеру, часа в четыре…

Александр Ильич машинально посмотрел на часы. Еще не было и двух.

– Вы успеете… Я пойду с вами, можно? – попросила Ирина.

– Нет!!! – истерично выкрикнул Вербицкий и гораздо тише добавил: – Сначала я сам… я должен все сначала увидеть сам…

Александр Ильич Вербицкий занял пост на мосту через реку Григорьевку с половины четвертого. Мало ли, вдруг Гале захочется сегодня прийти пораньше. Если она придет раньше, то это будет означать, что она не такая уж и свихнувшаяся, то есть кормление уток – это вовсе не навязчивая ее идея, а так… прихоть… услада жизни одинокого человека…

Но она пришла именно в четыре. Александр Ильич сразу увидел ее. Он не смог бы узнать ее издалека, если бы не кличка Белая Дама Треф. На голове приближающейся к нему женщины из желтовато-белых волос было возведено необыкновенное сооружение в виде трех пушистых шаров. По мере приближения Гали Вербицкий начал различать в ее прическе множество мелких украшений в виде золотистых бабочек и голубых розочек. Одеяние его бывшей жены было сделано из черных кожаных прямоугольников, связанных между собой блестящими кручеными нитками в некое подобие удлиненной куртки. Куртка была туго перепоясана широким белым лакированным ремнем с золотой пряжкой. Из ворота куртки торчал завязанный эдак на бочок огромный бант из полупрозрачной ткани в красную и серую полоску, а на плечи накинут шарф-палантин черно-красного цвета. По одной стороне палантина были прикреплены пушистые красные помпончики, которые весело покачивались в такт походке Галины Романовны. Юбка ее была белой и многослойной, почти до самой земли. Каждый слой, каждая оборка были отделаны золотыми кантами. Из-под нижней оборки показывалась то одна, то другая нога в белом сапожке с золоченой пряжкой. На плече висела огромная красная сумка на длинных ручках. В самом центре ее красного поля красовалась огромная золотая роза. Как всегда, наряд Галины Романовны был строго выверен в трех цветовых гаммах: черной, белой и красной. Изысканными дополнениями служили золоченые пряжки, золотые канты, золотые бабочки и золотая роза. Дополнительные синие розочки в прическе нужны были для того, чтобы подчеркнуть по-прежнему небесную синеву глаз.

Когда Галина подошла ближе, Вербицкий смог разглядеть и броский макияж бывшей жены. Он оценил и его, и продуманность женского туалета, а после этого ужаснулся. Неужели и впрямь юродивая… сумасшедшая… И тем не менее по-прежнему красивая… Галина осталась статной и стройной. Вербицкому показалось, что если стереть с ее лица этот клоунский грим, то под ним, возможно, будет обнаружена его прежняя Галочка.

Между тем, женщина, привыкшая к «восхищенным» взглядам, которые бросали на нее все жители Григорьевска, остановилась ровно посередине моста, достала из своей огромной сумки пакетик с булкой и принялась крошить ее уткам, которые моментально скопились под мостом. Вербицкий смотрел на руки Белой Дамы Треф и узнавал изящные жесты любимой женщины.

Он подошел к ней поближе и назвал по имени:

– Галочка…

Женщина вздрогнула и уронила в воду пакет с булкой, из-за которого в утином коллективе тут же возникла неприличная драка. Галина Романовна осторожно, но с достоинством повернулась и всмотрелась в мужчину, назвавшего ее детским именем. Сначала она не нашла в его лице знакомых черт, но когда он сказал:

– Галя, это я… – она продолжила за него:

– Саша?

– Саша, – кивнул Вербицкий и увидел, как под толстым слоем макияжа лицо жены покрывается неровными красными пятнами.

Он схватил ее за руку и потащил за собой.

– Куда мы? – спросила она, и он понял, что его жена вовсе не сумасшедшая.

– Ко мне, – ответил он и, сбежав с моста, остановил первую попавшуюся машину.

Довольно молодой мужчина по имени Сергей, который подвозил их до квартиры родителей Вербицкого, потом рассказывал всем встречным и поперечным, что престарелая григорьевская Ассоль – Белая Дама Треф дождалась-таки на мосту своего капитана Грея – красивого седовласого мужика, который увез ее в дом на улице Партизана Ивасюка на его, Сергея, личной «девятке» вместо корабля с алыми парусами.

От моста через Григорьевку до улицы Партизана Ивасюка, где находилась квартира Вербицких, в которой юная Галина Романовна прожила всего несколько месяцев мужней женой, езды было минут десять. Все то время, пока они с Александром сидели в салоне «девятки», между ними не было сказано ни слова. Белая Дама Треф плохо представляла, что собирается предпринять ее бывший муж, а потому не думала об этом. Она вспоминала, как жила без него, благо представился повод…

– В общем, так, Галька, хватит лежать мордой к стене, пора и честь знать, – однажды заявил ей отец. – Понятно, что жизнь тебя здорово долбанула, но от мужа уходить никто не заставлял. Могла бы еще ребенка с ним нажить и кататься в богатой директорской квартире как сыр в масле. Не захотела, так пеняй на себя. Не нравится детали шлифовать, иди на бухгалтерские курсы. При Доме культуры недавно открыли. У тебя математика в школе всегда хорошо шла, может, и это пойдет. Бухгалтера-то куда хочешь на работу возьмут: хоть обратно на завод, хоть в магазин, хоть на овощебазу. Деньги считать везде надо.