КНИГА ТРЕТЬЯ 8 страница

В воздухе прямо перед ней висела чья‑ то темная фигура… или померещилось? Она чувствовала угрозу, волнами окатывающую ее с ног до головы, холодную и жирную, словно чьи‑ то руки ощупывали ей лицо и грудь.

– А‑ а‑ а‑ а, – раздался шепот… или это ее собственный шепот, зовущий Антонио?

– Дженн!

Вот где Антонио, он приотворил дверь и высунул голову в коридор. Она перевела взгляд с коридорного пространства на его лицо; нахмурившись, он вышел из комнаты и в темноте заторопился ей навстречу.

– Пойдем отсюда, – быстро сказала она, схватив его за руку.

Он крепко сжал ее руку и потянул за собой к своей келье, но она уперлась каблуками в пол, не желая идти дальше по коридору. Вопросительно глядя на нее, он остановился.

– Que tienes? [63] – спросил он ее по‑ испански.

– Не знаю. Мне показалось, что что‑ то ко мне прикоснулось. К щеке.

Дженн не стала говорить, что это было похоже на поцелуй. Сама не знала почему, не сказала, и все. Она облизнула губы и медленно вздохнула.

– Мне страшно дальше идти, – призналась она.

– Где это случилось? – озираясь, спросил он.

– Там, где ты стоишь, – ответила она.

– Да это же был я.

Он взял ее за обе руки, крепко сжал их и повел к себе в комнату. Закрыл за собой дверь, прижался к ней спиной и смотрел, как она, обхватив себя руками, пыталась согреться.

– Расскажи, как это было.

– Ну, как… сначала я что‑ то такое услышала, а потом и почувствовала. Мне кажется, здесь и вправду есть привидения.

Дженн села к нему на кровать с тощим матрасом, покрытым тоненьким одеялом. Она стащила одеяло, накинула его себе на плечи и вздрогнула, когда Антонио снова открыл дверь и вышел в коридор.

– Я ничего не вижу… ты меня слышишь, Дженн? – сказал он.

Она заставила себя посмотреть в проем двери; луч ее фонаря поймал Антонио, он выделялся в темноте четким рельефом, она видела, как он осенил себя крестным знамением и произнес несколько слов на латыни. Потом вернулся в келью и закрыл дверь.

– Nada, [64] – сказал он, садясь рядом с ней на кровать и обнимая ее одной рукой. – Тебя это напугало?

– Да, – ответила она, прижавшись головой к его плечу.

Вот Эрико, та бы не испугалась. Она бы сразу бросилась в бой, криком зовя «своих».

– Все хорошо. Я с тобой, – сказал Антонио.

Дженн крепко зажмурила глаза, чтобы сдержать накипающие слезы. Она была напугана до смерти. В последние дни Дженн только и делала, что плакала.

– Антонио, – начала она, но он прижал ее голову к плечу, и она замолчала; ей очень хотелось, чтобы ее сейчас утешали.

– Расскажем об этом отцу Хуану, – сказал он.

Если бы Антонио в самом деле был уверен, что в коридоре что‑ то такое было, он немедленно бросился бы предупреждать остальных. Он ей не верил. Скорей всего, думал, что ей почудилось.

Может, и вправду почудилось.

«Нет, – яростно подумала она, – не почудилось. Там что‑ то было».

– Пойдем, расскажем прямо сейчас, – сказала она.

Антонио не знал, что делать.

– Отец Хуан сейчас отдыхает, – отозвался он. – Подожди несколько минут, отнесешь ему ужин, заодно и расскажешь.

У нее сжалось сердце. Отец Хуан отдыхает, потому что поделился с Антонио своей кровью. Порой у нее появлялось сильное искушение не думать о том, что Антонио вампир, но ужасная правда постоянно зудела в ее голове, не давая покоя. Он вампир. Он должен пить кровь, но не кровь животного и не кровь из холодильника или консервной банки, а свежую кровь из вен живого человека. И если ему не давать ее, он умрет.

– Ладно, – тихо сказала она.

Что‑ то в нем изменилось; он пошевелился, и пальцы его крепче сжали ее руку. Бедро его, прижатое к ее бедру, заерзало. Тело напряглось, словно по нему пробежал электрический ток.

– Знаешь, – начал он, – меня «обратили», когда я учился в семинарии. Учился на священника. И я еще никогда… я никогда еще ни с кем… не был.

Она тоже.

– Но если бы я мог, Дженн…

Он поцеловал ее волосы, и губы ее раскрылись. Трепет пробежал по ее телу, щеки запылали.

Оба замолчали. Пальцы его гладили ее руку, ласкали кожу, и, возможно, он и сам не знал, насколько глубоко эта ласка трогала ее. Почему Антонио? Этот вопрос не давал ей покоя все два года совместных занятий. Живя в тесных квартирках, перенося суровые, порой жестокие тренировки, студенты Саламанки переносили тяжелое бремя учебы по‑ разному: сходились, расходились, снова сходились, уже с другими. Все, кроме Дженн. Она всегда желала одного Антонио, но догадывалась, что он на ее чувства никак не отвечал. Оставался холодным, холодно‑ дружелюбным, вежливым, чуть ли не изысканно‑ учтивым в отношениях с ней.

В вечер выпускного испытания отец Хуан разбил их на бойцовские пары, и только тогда все узнали его тайну: он был во всех отношениях врагом. За исключением одного: он был один из них. Охотник.

Когда Антонио понял, что она, зная, кто он такой, продолжает его любить, он сделал шаг навстречу. Но потом снова отдалился, убежденный, что преданность Деве Марии и всем святым не позволяет ему вести себя, как чудовищный, ненасытный зверь. Что, исполняя святые обеты церкви – бедность, целомудрие и послушание, – он должен стремиться к святости, к чистоте.

Она понимала, что его влечет к ней, а поскольку она отнюдь не была девушкой религиозной, то не верила в то, что близость с ней может изменить его.

А если и верила, то совсем мало.

Но в такие ночи, как эта, когда в темных коридорах бродили привидения, а Хеда была далеко, Дженн понимала только одно: что она вообще ничего не понимает.

– У тебя когда‑ нибудь была девушка? – спросила она и сразу покраснела: такие вопросы задают только школьницы.

– Нет, но я знаю, что одна девушка любила меня, – ответил он.

Его охватила отчаянная, глубокая, невыносимая печаль, которая всегда жила у него в душе.

– И что с ней стало? – она нежно пожала ему руку. – Может быть, если ты расскажешь…

– Я еще никому об этом не рассказывал, – ответил он. – Один Господь знает, что я натворил.

Она попыталась поднять голову, но он ласково положил ей на макушку руку, чтоб она этого не делала.

– Но если ты католик, а отец Хуан – твой исповедник, ты должен ему исповедаться. И он даст тебе прощение. Разве не так все у вас происходит?

Он долго молчал. Если б она сидела сейчас с другим парнем, прижав вот так голову к его груди, было бы слышно, как бьется его сердце. Молчание между ними было таким долгим, что грозило превратиться в пропасть. И если только что Дженн боялась темноты, то сейчас испугалась еще больше.

– Я не знаю, кто такой отец Хуан, – сказал он наконец. – И не в его власти давать прощение. Он может лишь отпускать грехи. Прощает один только Бог.

– И ты в это веришь?

– Я верю в то, что существует божественный промысел, – тихо сказал Антонио.

– Но ты не знаешь этого наверняка.

Голос Дженн прозвучал громко, почти резко.

– Я знаю, что, если понадобится, я умру за тебя.

Антонио обернулся к ней и заглянул ей в глаза; его глаза, исполненные темно‑ красного сияния, светились любовью.

Клыки его стали расти, Антонио охватила жажда крови.

– Если что‑ нибудь случится с тобой, я умру первый.

Новый Орлеан

Аврора, Скай и Хеда

– Все, что ты мне тут наговорила – сплошная ложь, – проговорила Аврора. – Ты все подслушала. Ты знаешь о нашем плане. И хочешь быть на стороне победителей.

– Я… я… – заикаясь, проговорила Скай.

«О каком плане? О плане использовать Хеду в качестве живца? »

– Что ж, это правильный шаг. Мудрый. Я тронута.

– Благодарю вас, – Скай заставила себя улыбнуться. – Я вам признаюсь. Я услышала о вашем прибытии. И сказала себе, что мы должны быть вместе, я должна просить вашего позволения быть с вами. Мой «крестный отец» боится вас.

– Тоже благоразумный шаг, – Аврора вздернула голову. – И что ты мне можешь предложить?

– Свою преданность.

– А ты хороший охотник?

Этот вопрос чуть не сбил ее с ног. Неужели Аврора знает? Неужели она дразнит ее?

– Да, – ответила она, твердо глядя вампирше в глаза.

– Так… я хочу, чтобы кто‑ нибудь за ним поохотился. Не могу ждать, пока сам умрет. Он выполнил свою задачу. Война прекрасно всех развлекла. Впрочем, этот так называемый «мир» тоже, – она с издевкой произнесла последнее слово. – А мы тем временем занимаемся настоящей работой.

Скай сразу поняла, что услышала нечто чрезвычайно важное. Она мгновенно уловила момент: теперь надо использовать умение вести себя во время допроса как в качестве допрашиваемого, так и допрашивающего. Надо дать понять Авроре, что ей кое‑ что известно про эту «настоящую работу», а может, даже и больше, чем просто кое‑ что.

– Соломон, – сказала она.

– Бедный Соломон, – ухмыльнулась Аврора; по лицу ее было видно, что ей его нисколько не жалко. – Подойди, – сказала Аврора, вероятно, обращаясь к Нику.

Пальцы вампира вонзились в руку Скай, и он повел ее вперед и без предупреждения повернул направо. И она снова сделала вид, что запнулась.

– Что это с тобой? Ты больна? – спросила Аврора.

Бывают ли больные вампиры? Она никогда не слышала об этом. «Нет, это не сейчас», – подумала Скай и прокашлялась.

– Просто голодна.

О, Великая Богиня, зачем она это сказала? Что, если Аврора…

– Ну, так закуси, mi dulce, [65] – сказала Аврора.

Раздалось шипение, и пахнуло серой; в свете зажженной спички она увидела лицо Авроры. Та подносила зажженную спичку к длинной белой свече. И в ее теплом пламени Скай вдруг почуяла страшную, смердящую вонь. Аврора высоко подняла свечу, и свет ее упал на ржавую клетку, стоящую у дальней стенки восьмиугольного помещения, обставленного старинной мебелью викторианской эпохи. В клетке что‑ то шевелилось.

Аврора подошла к клетке. Свеча осветила прутья, и Скай увидела за ними глаза. Огромные, голубые человеческие глаза.

У Хеды Лейтнер тоже голубые глаза.

Скай сделала над собой усилие, чтобы оставаться совершенно спокойной. «Это она. Должна быть она».

Она услышала тяжелое дыхание и тихие всхлипывания. Вдруг клетка пошатнулась: человек, сидящий внутри, бросился назад, в темноту. Раздался странный хрип, словно Хеде трудно дышать. Может быть, она больна. А может быть, умирает.

– Ты знаешь, кто это? – спросила Аврора, и в голосе ее послышалось ликование.

Пятно пыли на ее щеке было единственным свидетельством того, что она только что проткнула колом хвастливую соплячку‑ вампиршу. Рядом с Авророй, как заведенная игрушка, дергался и суетился Ник, словно он растерялся и ничего не понимал. Скай не знала, что и думать, глядя, как змеиным движением Аврора скользнула поближе. Скай почувствовала, что в ней растет поистине волчий аппетит, что все ее колдовские защитные инстинкты вступили в острое противоречие с чувством самосохранения.

– Это сестра Великого Охотника, – объявила Аврора. – Пальчики оближешь.

И она действительно облизала кончики своих пальцев, словно это были не пальцы, а леденцы на палочке, а потом протянула их Скай, глядя ей прямо в глаза с лукавой улыбочкой.

– Хочешь попробовать? – спросила она густым, низким голосом.

КНИГА ТРЕТЬЯ