КНИГА ВТОРАЯ 2 страница

Вампир Антонио и не ожидал, что его изберут Великим Охотником, он уже знал от отца Хуана, что тот набирает отряд. Позже Антонио признался Дженн, что сам напросился к ней в напарники, чтоб всегда, в случае чего, мог прикрыть ее от опасности.

А что касается самой Дженн… когда выбрали Эрико, она понимала, что и не ждала, что ее изберут – но в глубине души это было не так. Для нее это был удар. В сущности, она лгала самой себе. Она просто не верила в себя, но верила в дело, которому они служат.

– Ты здесь в отряде неслучайно, – сказал ей отец Хуан. – У каждого из вас свой путь. Каждый из вас – луч света в этом мраке нового Средневековья. Кто‑ то светит ярче сейчас. Для кого‑ то поначалу ветер будет казаться слишком холодным, зато потом…

Он замолчал и благословил ее и остальных тоже, несмотря на то, что только двое из них верили в силу католического благословения.

Отец Хуан выдал им снаряжение и оружие, и для них началась новая жизнь. Теперь они – охотники.

Ах, как бы ей хотелось, чтобы отец понял ее! Что бы он сказал, видя ее теперь, видя перед собой настоящего воина, каким она стала? На глаза ее навернулись слезы.

«Только не теперь», – подумала она, сжимая кулаки. Она стала думать о сильных людях, встретившихся ей в жизни: о дедушке, которого они звали «папа Че», в честь его кумира, борца за свободу Че Гевары. Об Антонио.

Но ведь Антонио – не человек.

– Дженн! – позвал Антонио.

Она перевела взгляд на него, смущенная тем, что он так легко читает ее мысли. Он всегда знал, когда в душе ее происходит борьба, когда она мучительно решает какую‑ то личную проблему.

Дженн пожала плечами.

– Все в порядке, – отозвалась она.

Этими словами она всегда давала понять, что не хочет говорить, о чем она думает.

– Bien, – сказал Антонио; он все понял.

Он продолжал смотреть на нее; лицо его освещали лампочки приборной доски. Она никак не могла понять: неужели он читает ее мысли или может даже заглянуть в самое сердце? Может быть, вампиры способны на это? Людям про них мало что известно.

Про Антонио Дженн почти ничего не знала. Но не сомневалась в одном: когда он шептал ее имя, она видела, что он ее по‑ настоящему любит.

Через какое‑ то время усталость и теплая печка в кабине сделали свое дело: она задремала. Ей снилась поездка, которую они предприняли всей семьей в Биг Сур[10] еще до войны с вампирами, снилось, как, взявшись с сестрой за руки, они идут по песчаному пляжу, не заходя в воду, и волны накатываются на берег.

– Тут водятся акулы, – предостерегала она во сне младшую сестренку.

– Дженн, приехали, – прошептал Антонио.

Она вскинула голову: машина проезжала через кованые ворота университета. На высоких аркообразных стенах их встречали статуи святых. В лунном сиянии блестели кресты, водруженные шесть лет назад, чтобы отпугивать вампиров. За стенами, украшенными витиеватой лепниной, мирно спали студенты нового набора. А может, и не спали, зубрили, готовясь к экзаменам по введению в руководство боем, испанскому или парапсихологии, которую им читал синьор Сузи, самый фантастический человек из всех, кого довелось знать Дженн. Завтра на занятиях с молодыми студентами Дженн должна проводить спарринги по простейшим приемам «крав‑ маги»; [11] эти студенты с успехом могли бы заменить любого или даже всех членов ее отряда… если бы им удалось живыми закончить Академию.

Антонио поставил машину недалеко от часовни. Навстречу им по ступенькам спустился отец Хуан в традиционной одежде священника и с цепью на груди. Он был аккуратно подстрижен, в иссиня‑ черных волосах его серебрились седые прядки.

– Эй, отец, слышишь, у меня есть к вам пара ласковых, – чуть ли не прокричал Джеми ему в лицо, но священник прошел мимо. – Они знали… эй, вы слышите?! – Джеми уже орал во весь голос.

Холгар вышел из машины, придерживая перед ней дверцу. Расправляя члены, Дженн нахмурилась, видя, что отец Хуан подошел к фургону. Обычно он встречал их в самой часовенке, чтобы благословить после боя и помолиться вместе, поблагодарить Господа за то, что они живы и невредимы. Теперь он подошел к открытой дверце машины; лицо его было мрачным.

– В чем дело, падре? – спросил Антонио, пытаясь заслонить собой Дженн.

– Дженн, мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз, – угрюмо сказал отец Хуан.

Дженн бросила взгляд на Антонио; похоже, он был озадачен не меньше, чем она сама.

– О чем? – робко спросила она, выбираясь из машины и следуя за священником.

Мысли ее лихорадочно путались. Неужели Эрико сообщила ему, что Дженн растерялась во время боя? Хочет сказать, что исключает ее из отряда, потому что на нее нельзя положиться? Или что Антонио – предатель?

«Нет, нет. Этого быть не может».

Возле большой каменной статуи Сан‑ Хуана де ла Круса отец Хуан остановился, повернулся и положил руку ей на плечо. Дженн подняла голову, заглянула в его темно‑ карие глаза, и ее охватил страх.

– Что случилось? – прошептала она, еле ворочая вдруг пересохшим языком.

Антонио смотрел на Дженн и отца Хуана, отключив сознание от гневной тирады Джеми и попыток Скай умиротворить его; он полностью сосредоточился на беседе девушки и учителя. Плевать на всякие деликатности, плевать, что он подслушивает чужой разговор! Такие понятия, как учтивость или неучтивость, не должны мешать работе.

А работа его заключалась в том, чтобы уничтожить как можно больше вампиров.

И еще в том, чтобы уберечь Дженн от любой опасности.

Хотя бывали ночки, когда он думал, что наибольшая опасность ей грозит не от вампиров, на которых она охотилась, а от него самого, вампира, на которого она не охотится. Когда они целовались в Куэвас, он испытал к ней страшное вожделение. Оно хлынуло на него, как потоп, наполнив все его существо глубинной потребностью по‑ настоящему ощутить ее вкус, проглотить ее целиком, досуха высосать из нее всю кровь.

Воспоминание только усилило жажду, и он ощутил, как острые клыки уперлись в нижнюю губу.

– Мне жаль говорить об этом, – слушала тем временем Дженн отца Хуана. – Но дело касается твоего деда. Сердечный приступ, неожиданно. Звонила бабушка, справлялась, как у тебя дела. Родственники хотят, чтобы ты приехала на похороны.

«Господи, Дженн», – подумал Антонио, перекрестившись.

Он знал, что она обожает своего папу Че. Ведь во многом благодаря ему она и поступила в Академию.

Он заметил, что колени Дженн подогнулись, и рванулся с места. Отец Хуан протянул было руки, чтобы поддержать ее, но Антонио оказался быстрей. Она упала ему на руки, и он легко подхватил ее.

– Mi amor, [12] – прошептал он. – Ay, mi amor.

Она всхлипнула на его груди, и сердце его сжалось от жалости.

А клыки выросли еще длиннее.

– Дженн должна остаться в Калифорнии, – сказал Антонио, когда они, проводив ее на самолет, сидели с отцом Хуаном за деревянным столом в небольшой закусочной в нескольких кварталах от Мадридского международного аэропорта. Пол здесь был выложен черно‑ белой квадратной плиткой, как шахматная доска. Вампир и священник много часов провели вместе за шахматами и другими играми – военными, интеллектуальными.

Джаз, слегка приправленный мотивами фламенко, действовал Антонио на нервы. За соседний столик уселись двое вооруженных испанских солдат. Они о чем‑ то вполголоса переговаривались, изредка поглядывая на Антонио с отцом Хуаном. И совсем не замечали, что в витрине рядом с их столиком нет отражения Антонио. Но сверхъестественный слух вампира донес ему информацию о том, что они проявляют к нему повышенный интерес; тогда он поменялся со священником местами. Не обращать на это внимания было бы, по меньшей мере, неосторожно. И бдительность его притупилась только потому, что он тревожился за Дженн.

По вышитой эмблеме на рукаве его куртки они признали в нем охотника‑ саламанкийца. Отряды охотников были явлением новым, но сама эмблема Охотника Саламанки была древней. Среди военных многие одобряли действия разбросанных по всему миру независимых групп охотников за вампирами. Но были и такие военные, ну, хотя бы эти двое, кто боялся независимости и самостоятельности охотников и желали бы, чтобы те либо подчинялись военному командованию в качестве одного из родов вооруженных сил, либо были заклеймены как изменники.

Посетителей в этот час в закусочной было немного; с тех пор как началась война, да и во время «перемирия», мало кто без особой нужды осмеливался выходить по вечерам из дому. Испания так и не подписала с вампирами договора, и лояльность каждого была под вопросом – одни поддерживали вампиров, другие – людей. Как и всегда, в Испании нашли прибежище многие тайны, касающиеся веры и убеждений, преступлений и чести. Она светила всему миру, как маяк, как путеводная звезда… или как костер.

«Мир накрывает пелена страха», – думал Антонио.

То же самое происходило и в его душе. Вот уже два года он не спускает глаз с Дженн Лейтнер. Пока он не признался ей в своих чувствах, она не подозревает, не догадывается, сколько ночей он провел под ее окнами, не смыкая глаз, ловя движение каждой тени! Почему Дженн? Почему эта девушка из Калифорнии, нерешительная, шагу не сделает, чтобы не засомневаться, туда ли она ступила, почему она утверждает, что не представляет из себя ничего особенного? Он сам не знал, как удалось ей осветить потемки его души. Нет, она особенная, она не такая, как все. Он знает это так же ясно, как знает, что без нее – и без свежей крови – он рассыплется в прах.

А теперь она летит в Штаты. Их будут разделять тысячи километров и неизвестно, как долго. Между тем среди них завелся предатель. Что, если его цель – Дженн? Что, если она сейчас делает как раз то, что от нее хотят: оставить без своей защиты Саламанку, оставить без своей защиты его самого?

«А если предатель – она? Симпатизирует одному вампиру, почему бы не симпатизировать всем остальным? »

Подобные сомнения всегда злили его; Антонио помотал головой, словно хотел вытрясти из нее непрошеные мысли. Дженн обратила на него внимание не потому, что он вампир, а вопреки этому. Вот истина, за которую он хватался, как за соломинку всякий раз, когда терял себя в ее глазах. Но в глубине души шевелился червячок сомнения, не давая ему покоя.

– Она не должна приезжать обратно, – упорно твердил он, может быть, даже более настойчиво, чем сам того хотел. Потому что знал еще кое‑ что: когда они вместе, им угрожает страшная опасность. Особенно сейчас. Чем больше времени они вместе, тем труднее ему контролировать себя.

Отец Хуан поднял брови, и Антонио опустил глаза. Перед ними на столике стояли два маленьких стаканчика sol у sombra. Полпорции бренди на полпорции анисовой водки, и все приправлено корицей; Антонио цедил свой напиток просто за компанию, из уважения к человеку, сидящему напротив. Полсотни лет назад предшественник Хуана в качестве настоятеля университетской часовни, отец Франциско, приютил Антонио у себя. Он прятал Антонио, молился вместе с ним, чтобы тот избавился от вампиризма. Заняв его место, отец Хуан снова вернул Антонио обществу. Он убедил Антонио продолжать заниматься теологией. Эти занятия прервала еще одна война, разразившаяся давно, много лет раньше, Вторая мировая. Антонио был «обращен», как это называлось, в 1941 году в лесу. Со своим, так сказать, «крестным отцом» он провел меньше года, пока стыд и страх не заставили его бежать из прибежища вампиров в Мадриде и снова отдаться в руки Церкви.

Казалось, вот тебе второй шанс: занятия помогали ему чувствовать себя почти человеком. Однако все изменилось, когда университет стал базой подготовки охотников на вампиров. В Академии было пять выпускных классов, и всякий раз Антонио выдавал себя за студента. Когда отец Хуан и другие мастера в разных странах решили порвать с традицией и готовить отряды охотников для выполнения групповых операций, у Антонио возникли на этот счет сомнения. И тем не менее по просьбе отца Хуана он вступил во вновь сформированный отряд охотников, куда зачислили Дженн.

– Она вернется, – сказал отец Хуан. – Она одна из нас.

Он поднял стакан и повернулся к солдатам за соседним столиком.

– A la gente, – провозгласил он, обратившись к ним. – За народ.

Солдаты тоже подняли свои стаканы.

– Ala gente, – повторили оба.

Вид у них был усталый, да и с чего бы им не быть усталыми? Хорошего мало – воевать, терпя поражение за поражением.

– Молю Бога, чтобы она осталась дома, – пробормотал Антонио.

Отец Хуан печально улыбнулся.

– Ты для меня большая загадка, сын мой, – сказал он. – Ты старше моего деда, а выглядишь, как девятнадцатилетний.

– А ей еще восемнадцати нет, – отозвался Антонио. – Она слишком молода для подобных игр.

– Тебе ведь приходилось сражаться плечом к плечу с восемнадцатилетними, – возразил отец Хуан. – В той, другой войне.

– И все они погибли, – сказал Антонио сдавленным, почти мертвым голосом. – Тысячи юнцов.

– А ты на что? Защищай ее, – сказал отец Хуан. – И душой, и телом.

Антонио фыркнул.

– До сих пор не можем понять, есть ли у меня душа.

– Я знаю, что есть.

Это был старый разговор; Антонио подозревал, что он будет продолжаться до самой его Окончательной Смерти, если, конечно, она когда‑ нибудь настанет. Вероятно, все‑ таки настанет. За его голову назначена награда. Среди своих он считается предателем. Его «крестный отец» считал его иудой.

– Так откуда Проклятые могли знать, что мы направляемся в Куэвас? – спросил Антонию, возвращая разговор в первоначальное русло.

В округе всем было известно, что существует специальный отряд охотников, скрытно посылаемый на ликвидацию терроризирующих население вампиров, но благодарные жители держали рот на замке. Отец Хуан получал десятки просьб о помощи и отвечал на них при первой же возможности. Однажды Антонио с грустной улыбкой слушал одну из зажигательных речей отца Хуана перед отрядом, в которой он сравнивал охотников с отрядом Робин Гуда или Зорро, несшим людям добро, ведя борьбу с властями на стороне угнетенных. Прежде Антонио таким себя и представлял, вплоть до той самой ночи, когда он был «обращен».

– Вампиры в Куэвас знали о нашем приходе. Они устроили нам засаду. Неужели среди нас есть шпион? – продолжал он.

Отец Хуан со вздохом поднял свой бокал – sol у sombra, солнце и тень – посмотрел сквозь него на свет, как бы изучая янтарную жидкость.

– Не знаю. Мы работали вместе со Скай, бросали руны, вызывали видения, но ясного ответа не получили.

– Скай – ведьма опытная, – осторожно сказал Антонио.

– Si, – отозвался отец Хуан. – Ты знаешь, что когда‑ то и я был неплохим ведьмаком, служил двум господам, Господу Богу и Великой Богине, пока не пришлось выбирать что‑ то одно. Я творил такие чудеса, о которых наша ведьмочка и не мечтала… но даже я не могу сказать, есть ли среди нас шпион.

– Джеми считает, что это я, – сказал Антонио. – Может быть, это так. Вдруг вампиры как‑ то умеют считывать мои мысли, отслеживать мои действия…

Священник нахмурился.

– Но ты‑ то сам не можешь отслеживать их действий и читать их мыслей.

– Я – другое дело. От меня не несет могилой. Я существую в лоне Церкви. А их всех тошнит от одного взгляда на крест.

Он провел пальцем по краю бокала; на душе его стало еще мрачнее.

– Падре, послушайте, я хочу вам признаться кое в чем. Когда я поцеловал ее вчера, мне захотелось…

Он опустил голову, ему было стыдно.

– Для питания вроде было не время. Прежде ты соблюдал свое время, Тонио.

Отец Хуан подался вперед на локтях, молодое, загорелое лицо его прорезалось тревожными морщинами.

– Два раза в месяц, в первую и третью пятницу, – напомнил священник. – В течение нескольких десятков лет. Ты сам обещал.

Антонио еще больше застыдился. Несколько десятилетий он пил кровь добровольных доноров, которые знали, что он такое, и отдавали должное его стремлению оставаться верным своей религии и своей потерянной человечности. Кровь животных вампира не удовлетворяет, хотя многие лгут, что им этого вполне достаточно. Он вспомнил, как смотрел телепередачи, в которых Соломон вещал всему миру, что вампиры питаются коровьей, свиной и овечьей кровью. Ах, как Антонио хотелось бы, чтобы это было так, но он знал, что по‑ настоящему вампира удовлетворяет только человеческая кровь.

С тех пор как в Академию поступила Дженн, он морил себя голодом, его приводила в ужас мысль о том, что подумает она и каково ей будет, если она увидит, чем он поддерживает в себе силы. В глазах Церкви любовь – это чудо. Святость любви заставляет простых людей, мужчин и женщин, совершать поступки, на которые способны только ангелы. Она окрыляет человека, и на этих крыльях он приближается к Богу.

Но мысль о том, что Дженн его любит, кружила ему голову, у него было такое чувство, будто он падает куда‑ то в бездонную пропасть.

– Никто тебя за язык не тянул, – подчеркнул отец Хуан. – Это нужно тебе, чтобы постепенно отвыкнуть от крови, чтобы не чувствовать этой жажды и победить ужасное проклятие. Я помогу тебе во всем, чем смогу, молитвами и заклинаниями. Но прежде всего ты должен помочь себе сам, и ты это знаешь.

– Да, знаю.

Антонио поднял голову и посмотрел на полную Луну в небе. Ведьмы поклоняются Луне, это один из многочисленных ликов Великой Богини. Для Антонио Луна была ликом Святой Девы. Но нынче ночью у нее было лицо Дженн.

«Я обещал ей, что никогда ее не покину», – подумал он.

В молодости он бросил Литу, свою первую любовь, и она умерла. И он поклялся, что никогда не сделает того же с Дженн.

«А вдруг Дженн сама бросила меня? »

«В таком случае она свободна».

Минут через двадцать они вернулись в машину, а через два часа уже въезжали на территорию университета. Эрико, Холгар, Джеми и Скай выскочили из часовни и побежали к фургону.

«Что‑ то случилось с самолетом, в котором летит Дженн», – подумал Антонио, опуская стекло и высовывая голову из окошка.

– Случилось что‑ нибудь с Дженн? – крикнул он.

– Да какая там Дженн, – заорала в ответ Скай, – хуже!

Во главе с Эрико они вернулись в часовню и собрались возле алтаря под распятием. Эрико считала эту скульптуру очень жуткой, страшней она в жизни ничего не видела. Она вообще не любила смотреть, как в страшных муках Иисус умирает на кресте, поэтому она повернулась к нему спиной и только тогда сообщила отцу Хуану страшную новость: за прошедшие двадцать четыре часа вампиры зверски убили трех Великих Охотников.

– Трех? – вполголоса переспросил потрясенный отец Хуан и перекрестился. – Que descansen en paz.

Антонио перекрестился следом за ним.

– Requiescat in расе, – как эхо, повторил он то же самое на латыни.

Да упокоятся их души. Все они отдали жизни во имя человечества. Но, в конечном счете, охотники дерутся за жизнь людей. В одиночку.

Скрипнув зубами от злости, Джеми перекрестился.

– Сообщение пришло по электронной почте, – слегка поклонившись, доложила Эрико отцу Хуану. – На мое имя.

В качестве Великого Охотника Эрико официально считалась командиром отряда.

– Как это случилось? – спросил отец Хуан. – Организованное нападение? Кто отправил сообщение, кто‑ нибудь из Великих Охотников?

– Организованное или нет, я не знаю. Возможно, вам тоже отправили такое же сообщение. А может, кто и звонил.

Сколько в мире всего Великих Охотников, никто не знал. Это держалось в тайне. Не существовало и союза Великих Охотников, как и союза их учителей или их представителей. Кое‑ кто из них решил открыться некоторым другим Великим Охотникам, другие сохраняли инкогнито. Скрытность давала им шанс продлить собственную жизнь. Великий Охотник саламанкийцев, избранный в прошлом году, не прожил и суток после того, как выпил священный эликсир. Вампиры устроили ему засаду, им не терпелось поскорей с ним расправиться. Проклятые преследовали всякого, кто, по их сведениям, специально обучался для того, чтобы воевать с ними. В частности, поэтому отец Хуан дал Эрико в подчинение отряд.

– Скорей всего, их предало собственное правительство, – отрубил Джеми, – чтобы умиротворить кровососов.

Он скроил гримасу, будто хотел сплюнуть на пол, но сдержался: Джеми никогда бы не позволил себе сделать это в храме Божием.

– Поэтому нам обязательно нужно быть вместе, – сказала Скай, нервно теребя нитку, торчащую на ее сером свитере.

– Ja, – согласился Холгар. – Держаться стаей.

– Не выйдет, – возразил Джеми. – Мы не звери. По крайней мере, все, кроме тебя.

И он фыркнул, глядя Холгару прямо в глаза.

«Даже говоря о гибели Великих Охотников, мы ссоримся», – печально подумала Эрико, но ничего не сказала.

– Я отслужу по ним мессу, – объявил отец Хуан. – Через час и приглашаю всех, кто хочет участвовать.

– Я буду вам прислуживать, – сказал Антонио. Эрико участвовать в этом очень не хотелось. Болели суставы, вымоталась до предела, и не было никакого желания думать сейчас о смерти, хватило того, что она только что видела. Но ритуал может послужить сплочению членов отряда, она понимала это и со вздохом размышляла, обязана ли она по долгу присутствовать на мессе.

Эрико оглядела своих товарищей и подчиненных. Они были сердиты и напуганы. Антонио закрыл глаза, на лбу собрались морщины, губы беззвучно шевелились. Он горячо молился. На секунду сердце ее смягчилось. Но сразу же снова отвердело. Ведь он же монстр. Чужак и в отряде, и в Академии. Но и на этот раз промолчала. «Никудышний из меня получился командир отряда». Она украдкой бросила взгляд на отца Хуана: тот испытующе глядел на нее.

«Неужели и он догадывается об этом? »

ГЛАВА 3

Эта война была не похожа на другие, поскольку у вампиров не было, как у нас, регулярной армии. Незаметные и грозные, казалось, они возникали из ничего, как туман; устраивая засады нашим солдатам, они перегрызали им горло. Единственной нашей надеждой в борьбе с ними были отряды особого назначения – подразделения «морских котиков» Соединенных Штатов, израильская Моссад и секретные подразделения спецназа Японии, Кении, Австралии и десятка других стран, боевой дух которых питался застарелым недоверием и ненавистью к вампирам. Было много обвинений в заговорах, коллаборационизме и секретных соглашениях с вампирами, заключаемых в обмен на защиту и покровительство. Вместо того, чтобы сплотиться единым фронтом против общего противника, человечество было разобщено.

И тогда за дело взялись мы.

Из дневника Дженн Лейтнер

Беркли, штат Калифорния

Дженн и Хеда

Во время похорон случилось маленькое чудо: дождь прекратился. Должен был идти, так всегда бывает в кино, когда хоронят близкого человека главного героя. А тут на небе ни облачка, и солнце светит так жарко, что у Дженн загорели руки. «Антонио давно бы не выдержал», – думала она. Дженн столько бессонных ночей провела на операциях по уничтожению вампиров, днем отсыпаясь, что для калифорнийской девушки казалась совсем бледненькой. Стоящая рядом с ней младшая сестренка Хеда выглядела бронзоволикой богиней с сияющей копной соломенных волос, загар которой подчеркивали сверкающие белизной зубы.

Провожающие в последний путь усопшего группами стояли вокруг открытой могилы. Большинство были одеты во все черное, и, несмотря на отсутствие дождя, это больше соответствовало ее представлениям о похоронах. Родители и их друзья, другие родственники, стареющие хиппи, которые хорошо знали и любили великого Чарльза Лейтнера – революционера для одних, террориста для других. Бабушка Дженн стояла одна, сохраняя горделивое выражение лица; взгляд отсвечивал сталью, твердый подбородок был высоко вздернут.

Дженн и Хеда стояли плечом к плечу, прижавшись друг к дружке, поддерживая друг друга. Прошло уже два года, но здесь мало что изменилось. «А кое‑ что никогда уже не будет прежним», – думала она, глядя на гроб. Пока Дженн была в Испании и училась на охотника, она много думала о своей семье. Через несколько месяцев мать простила ее за самовольный отъезд, по крайней мере, внешне, и стала посылать ей маленькие посылочки. С десяток писем прислала и Хеда. Но больше всего Дженн скучала по деду, папе Че. И вот теперь его нет.

Она отвела взгляд от гроба, этого символа смерти, с которой она теперь была знакома не понаслышке, как естественной, так и любой другой. Глаза ее скользили по лицам собравшихся; многих она хорошо знала, других помнила по фотографиям. Ее лучшая подруга, Брук, не пришла. Да и с какой стати? Дженн даже не сообщила ей, что уезжает в Испанию поступать в Академию.

Взгляд ее упал на троих мужчин, которые как‑ то не вписывались в общую картину. Все трое были явно не родственники, не друзья и не почитатели. В черных костюмах и в солнцезащитных очках, они так упорно смотрели на бабушку, что печаль Дженн как‑ то сразу испарилась, и ей стало очень не по себе. Словно почувствовав ее взгляд, самый высокий повернул голову и тоже посмотрел на нее, и ей пришлось отвернуться.

Деда хоронили на красивом старинном кладбище, где было много травы и деревьев. Вовсю распевали птицы. Здесь было так хорошо, тихо и мирно, что можно было забыть, что находишься в месте смерти и скорби.

Почти забыть.

Идя от машины к месту последнего дедушкиного приюта, она не могла не обратить внимание на несколько свежеразрытых могил. Она поняла, что никто посторонний их не раскапывал. Эти мертвые были теперь живы и здоровы и находились в Беркли.

Обычно «крестные отцы» свежеиспеченных вампиров ждут, когда их птенцы очнутся, чтобы научить всему, что им понадобится знать о своем существовании в новом качестве. А здесь новые вампиры были похоронены; они ожили в одиночестве, в заколоченных гробах. И им пришлось самим, руками откапывать себя, чтобы выбраться на свет божий.

Ничего хорошего это все не сулило.

Либо «крестные отцы» были совершенно безбашенные, либо сами не знали, что делают. «Или „обратили“ в вампиров слишком много народу и просто не смогли обо всех позаботиться, – с содроганием подумала она. – Но зачем „обращать“ так много? Чтобы превзойти нас числом? »

В результате вампиров здесь развелось великое множество, и, хуже того, это были вампиры без наставников, а это означало, что они станут убивать всякого, кто попадется им на дороге. Умные вампиры пьют немного крови из своих жертв, оставляя их в живых, чтобы было чем полакомиться в следующий раз. А эти тупицы, уничтожив ходячие запасы пищи, просто переселялись в другое место.

Так вот, число вырытых могил только на этом кладбище говорит о том, что кругом полно таких вот безбашенных вампиров, а значит, населению Беркли грозит большая опасность.

И уж конечно, «добрые» вампиры поспешат объявить, что этот хаос породила ненужная война, которую начала Америка. Соломон уже не раз заявлял, что, если бы не война, «преступные банды вампиров» не стали бы паразитировать за счет человеческого населения. Человечество совершает ошибку, сваливая всех вампиров в одну кучу, а ошибка Америки в том, что ведет себя слишком агрессивно.

Стареющий хиппи с гитарой закончил петь какой‑ то задушевный гимн, и священник поднялся на ноги.

– Дорогие братья и сестры, – начал он.

Хеда всхлипнула, и Дженн пожала сестре руку. По ее щекам тоже текли слезы, но в Академии ее научили, как держать себя в руках, чтобы на следующий день снова можно было драться. Стоять возле гроба папы Че – это тоже своего рода битва.

Священник, тщательно подбирая слова, особенно когда касался наиболее щекотливых моментов, перечислил добродетели папы Че. В конце речи он заговорил о живых членах семьи, и вдруг Дженн показалось, что Хеда едва держится на ногах.

Она пыталась слушать, но иные мысли теснились в голове. Ее беспокоили эти пустые могилы, беспокоило то, что сестра живет в городе, где так много Проклятых; она живо представляла себе, что станут говорить когда‑ нибудь на ее похоронах. По телу ее прошла дрожь. Общеизвестно, что охотники долго не живут. Уже несколько месяцев, как она закончила Академию, а все еще жива, ну, чем не ветеран? Пока ей удается обмануть судьбу, но нет повода быть уверенным в том, что удача не отвернется от нее. Похороны папы Че подтверждали одно: рано или поздно везение кончается. Рано или поздно человек от чего‑ либо да умирает.

«Интересно, – думала она, – в этом ли истинная причина того, что девять выживших членов ее класса, которых не удостоили чести избрания охотниками, остались в Академии? Что, если на самом деле их держат в качестве дублеров на случай, если она или кто другой погибнет? »

Этим девятерым предложили готовить новый класс рекрутов, и все девятеро согласились. Это казалось странным. Большинство были испанцами, но не все. Правда, они не добились эликсира, а вампиры больше всего любят преследовать охотников. Они утверждают, что кровь охотников самая вкусная. Остались ли те девятеро потому, что за университетскими стенами безопаснее?

Очень странным ей показалось и то, что в отряде охотников был только один испанец, Антонио, да и тот вампир. Но отец Хуан заверил ее, что все в порядке, так надо.

– Ты знаешь, что я не только молился, но и бросал руны, – сказал он ей. – Все знаки указали на вас шестерых. Почему, как я уже говорил, станет ясно потом.

Может быть, отец Хуан уже знал, когда и как каждый из них умрет.