Дафна дю Морье 7 страница

Е портрет нарисовал знаменитый художник. Она была изображена верхом на лошади. Говорят, что это было лучшее произведение года, но мистер де Винтер не пожелал иметь его здесь, в Мандерли. Видимо, он считал, что художник не сумел полностью отразить ее красоту. Портрет висит в музее. Вы его не видели?

– Нет. Не пришлось.

Теперь она повела меня в маленькую гардеробную и открыла один из шкафов.

– Вот здесь я храню ее меха от моли, и моли до сих пор не удалось сюда добраться, да и в дальнейшем, вероятно, не удастся. Я тщательно слежу за этим. Пощупайте, это ее соболье манто, которое мистер де Винтер подарил ей ко дню рождения. А вот пелерина из шиншиллы, которую она набрасывала на плечи в холодные вечера. А в следующем шкафу висят ее вечерние платья. Мистер де Винтер предпочитал видеть ее в серебряной парче, но, конечно, при ее красоте она могла носить любое платье и любые цвета. Посмотрите на этот панбархат винного цвета и пощупайте: какая нежная и приятная ткань. Попробуйте приложить платье к своим плечам. Вас оно покроет до каблуков, потому что вы намного ниже нее ростом. Платье сохранило аромат ее духов, как будто она только что сняла его. Когда она проходила по комнате, то после нее всегда оставалось ароматное облако.

А в этом ящике лежит ее белье. Этот розовый гарнитур она ни разу не надевала.

Когда она ушла из дома в последний раз, на ней были только юбка и блузка, а когда ее тело нашли долгое время спустя, то на ней уже вообще ничего не было. Волны били ее тело о скалы, и ее прекрасное лицо стало, говорят, абсолютно неузнаваемым, и рук у нее уже не было.

Мистер де Винтер ездил для опознания один. И хотя он был в это время очень болен, никто не мог отговорить его, даже мистер Кроули.

Я всегда буду обвинять себя в этом несчастье. Я ушла в этот день в Керритс. Мне было известно, что миссис де Винтер в Лондоне и вернется поздно, и я не торопилась домой. Когда я вернулась в половине девятого, то узнала, что она приходила в семь часов и снова ушла. Мне это не понравилось, так как поднялся юго‑ западный ветер.

Часто удавалось уговорить ее: «Не выходите сегодня, погода неподходящая», и она оставалась со мной и рассказывала, как провела время в Лондоне.

Мистер де Винтер обедал в этот день у мистера Кроули и пришел домой около одиннадцати часов вечера. В это время поднялся очень резкий ветер, и я начала сильно беспокоиться. В библиотеке свет был уже погашен, и я поднялась наверх, к его спальне. Постучала в дверь: «Кто там? Что вам нужно? » Я сказала, что очень беспокоюсь о миссис де Винтер. Он вышел ко мне и сказал: «Вероятно, она решила переночевать в коттедже, не станет же она лезть наверх в такую погоду. На вашем месте я бы спокойно пошел спать».

Он выглядел усталым, и мне было неудобно, что я беспокою его. В конце концов, он был прав: она часто ночевала в коттедже, а в море выходила во всякую погоду.

Я сидела на своей кровати, а заснуть не могла. В половине шестого утра я встала, надела пальто, вышла и направилась к морю. Ветер улегся, но шел дождь и было туманно. Я спустилась к берегу и увидела, что лодки на месте не было. Один буй выловили в Керритсе на другой день, другой нашли среди скал, а прилив каждый день выбрасывал на берег обломки.

Теперь вы знаете, почему мистер де Винтер не хочет больше жить в западном крыле. Прислушайтесь. – И действительно, сквозь закрытые ставни доносился неумолчный шум моря.

– Он не заходил в эту комнату с тех пор, как она утонула. Он приказал перенести все свои вещи в другую, находящуюся в конце коридора комнату. но и там он, видимо, совершенно не спал, а сидел всю ночь в кресле, утром все кругом было засыпано пеплом и окурками. Днем Фритс слышал, как он безостановочно ходил по библиотеке взад и вперед, и снова взад и вперед… Я ежедневно все здесь убираю. Кроме меня, не приходит никто. Горничную я сюда не пускаю. Здесь ведь много прекрасных комнат, а не одна эта. Когда‑ нибудь, когда вам станет скучно и захочется побродить здесь, позвоните мне по домашнему телефону, и я провожу вас сюда.

Все здесь выглядит так, словно она лишь ненадолго отлучилась, а не ушла навсегда. Как вы думаете, могут ли покойники наблюдать за близкими, оставшимися в живых? Иногда я думаю, что она наблюдает за жизнью в Мандерли и видит мистера де Винтера и вас, занявшую ее место.

Я хотела что‑ то ответить, но сжатое и сухое горло не сумело издать ни звука.

С ее бледного широкоскулого лица на меня глядели глубоко запавшие глаза, полные ненависти ко мне.

Наконец, она открыла дверь на лестницу и посторонилась, давая мне дорогу.

– Роберт уже дома. Он пришел приблизительно час тому назад. Ему приказано сервировать вам чай под старым каштаном.

Я вышла, не чувствуя под собой ног, ничего не видя впереди себя. Стремительно прошла в восточное крыло, зашла в свою комнату и заперла дверь на ключ. Легла на кровать и закрыла глаза.

Я чувствовала себя смертельно усталой.

На следующее утро Максим позвонил по телефону и сообщил, что вернется около семи часов вечера. К телефону подходил Фритс. Я надеялась, что Максим захочет со мной поговорить и встала из‑ за стола, отложив в сторону салфетку. Фритс увидел это и сказал:

– Мистер де Винтер уже повесил трубку. Он ничего не сказал, кроме того что будет в семь вечера.

Я села за стол и принялась за свою яичницу с ветчиной. Джаспер лежал, как всегда, у моих ног, а старая собака, по обыкновению, находилась в своей корзине, в углу комнаты.

Чем заполнить предстоящий день? Ночь я провела очень плохо. Вначале пыталась поскорее заснуть и глядела на часы, которые будто и не двигались. Когда я, наконец, уснула, меня стали преследовать тяжелые сны и кошмары. Снилось, что мы с Максимом в лесу, он идет впереди. Ни догнать его, ни увидеть его лицо я не могу. По‑ видимому, я плакала во сне, так как, проснувшись, почувствовала, что подушка стала влажной. Взглянув на себя в зеркало, я увидела распухшие глаза и бледное, непривлекательное лицо. Попробовала слегка нарумяниться, но вышло еще хуже – я стала похожа на накрашенного клоуна. Роберт с удивлением взглянул на меня, когда я прошла через холл в столовую.

В десять часов я стояла на террасе и разбрасывала крошки хлеба для птиц. В это время снова раздался телефонный звонок. На этот раз меня позвала к телефону миссис Леси.

– Добрый день, Беатриса.

– Как поживаете, дорогая? Решила нанести сегодня визит нашей бабушке и хотела предложить вам поехать со мною. Я буду на ленче в гостях недалеко от вас, и на обратном пути заеду за вами. Предложение принимается?

– С удовольствием поеду, Беатриса, – сказала я.

– Хорошо, буду у вас в половине третьего. Жиль видел Максима в Лондоне за обедом. Была очень плохая еда, но великолепное вино.

Она повесила трубку, а я пошла обратно в сад. Настроение у меня было не таким, чтобы бегать с Джаспером по Счастливой долине. Предложение Беатрисы посетить бабушку подвернулось очень кстати. Это, как‑ никак, займет мое время, которое, казалось мне, будет тянуться до семи вечера бесконечно.

Пока я с книгой, газетой и вязанием шла к скамейке среди розария, я чувствовала себя так, как будто бы из всех окон дома за мной вели наблюдение. Миссис Дэнверс могла меня видеть, а я этого установить никак не могла. Вспомнила свои детские игры в прятки, но там все было проще и понятнее.

Когда меня позвали к ленчу, я почувствовала облегчение. Спокойствие и полное бесстрастие Фритса в соединении с глуповатым лицом Роберта действовали успокаивающе, а ровно в половине третьего, минута в минуту, подъехала машина Беатрисы, и она вышла, чтобы поприветствовать меня.

– Вы плохо выглядите. Исхудавшее лицо, ужасно бледное. Что случилось?

– Да ничего не случилось. Я никогда не была особенно румяной.

– Да, но когда я видела вас в прошлый раз, вы были совсем другой.

– Вероятно, тогда еще сохранялись следы итальянского загара.

– О, у вас тот же характер, что и у Максима, который не выносит, когда обсуждают его здоровье. Быть может, вы собираетесь подарить нам инфанта?

– Не думаю.

– У вас не бывает тошноты и недомогания по утрам?

– О нет!

– Ну, конечно, это не всегда протекает так. Когда я носила Роджера, то все девять месяцев была весела и здорова, а накануне родов еще играла в гольф. Если у вас есть какие‑ нибудь подозрения, вы бы правильно поступили, поделившись со мной.

– Мне, право, нечего сказать вам, Беатриса.

– Должна сознаться, что буду очень рада, если вы подарите Максиму сына и наследника. Максим был бы счастлив. Надеюсь, вы не принимаете никаких мер предосторожности?

О не обижайтесь на меня. Конечно, для женщины, любящей охоту и спорт, провести свой первый сезон на режиме беременной было бы ужасно, это могло бы расстроить самый счастливый брак. Но вы ведь увлекаетесь рисованием, а оно вам никак не помешает. Кстати, много ли вы рисуете?

– Очень мало.

– И в самом деле, нельзя же сидеть на месте, когда стоит такая чудесная погода. Понравились ли вам книги, которые я прислала?

– Да, очень, это был прекрасный подарок!

– Рада, что сумела вам угодить.

Мы сели в машину, и Беатриса повела ее с бешеной скоростью: люди, которых мы обгоняли, ругались и грозили нам кулаками, а один пешеход остановился, чтобы погрозить нам палкой.

Наконец, мы свернули на узкую проселочную дорогу, и Беатриса вновь заговорила:

– У вас кто‑ нибудь гостил в Мандерли?

– Нет, никаких гостей, очень спокойно.

– Оно и лучше, ужасно много хлопот бывает с этими приемами. Когда вы побываете у нас, то увидите, что у нас все гораздо проще: тесный маленький кружок, где все прекрасно знают друг друга. Мы поочередно обедаем друг у друга, а после играем в бридж. А вы играете в бридж?

– Играю, но плохо.

– О, это совсем неважно. Лишь бы играли хоть как‑ нибудь. Просто не знаешь, что делать с неиграющими людьми а перерыве между чаем и обедом и после обеда. Нельзя же все время разговаривать!

Сейчас, когда Роджер стал уже взрослым, он часто привозит своих друзей, и мы от души веселимся. Жаль, что вас не было с нами на прошлое Рождество: было очень весело, мы ставили разные шарады. Жиль обожает всякие переодевания и был в своей стихии.

Мы считаем, что ему следовало стать актером. А после одного‑ двух бокалов шампанского он делается таким веселым, что ему нет удержу. На этот раз он и его старый друг Дикки Марш оделись в длинные платья и спели дуэт. Какое это имело отношение к задуманному в шараде слову, так никто и не понял, но все безумно смеялись.

Я с ужасом подумала о том, что, быть может, следующее Рождество мне придется провести в этом «веселом» обществе, и затем успокоилась, решив, что непременно заболею инфлуэнцей.

– Мы, конечно, ни на что не претендуем, – продолжала Беатриса, – а вот у вас, в Мандерли, несколько лет тому назад была настоящая театральная постановка и приезжали даже гости из Лондона. Но, конечно, организация такого спектакля – очень хлопотное дело… Как себя чувствует Максим?

– Спасибо, хорошо.

– Весел и счастлив?

– По‑ видимому, да.

Мы проезжали по узкой деревенской улице, и ей пришлось замолчать. А я думала о том, поговорить ли с ней по поводу миссис Дэнверс и этого Фэвелла. Но не хотелось, чтобы она поднимала из‑ за этого шум и рассказала Максиму.

– Беатриса, – в конце концов решилась я, – знаете ли вы человека по имени Фэвелл?

– Джек Фэвелл? Да, знаю. Ужасный шалопай. Я видела его однажды несколько лет тому назад.

– Он приезжал вчера в Мандерли повидаться с миссис Дэнверс.

– Да, возможно…

– Но почему?

– Он двоюродный брат Ребекки.

– Никогда бы не подумала, что у нее может быть такой брат. Мне он совсем не понравился.

– Вас можно понять.

Я решила о дальнейшем умолчать и не сказала, что Фэвелл просил скрыть его визит от Максима.

Мы подъехали к воротам и направились к большому кирпичному дому поздневикторианского стиля. Здание было огромное, а жила в нем одна слепая старушка.

Нам открыла дверь горничная.

– С добрым утром, Нора, – сказала Беатриса, – как у вас тут дела?

– Благодарю вас, все хорошо, мадам.

– Как себя чувствует старая леди?

– Как вам сказать, мадам, по‑ разному: иногда хорошо, а иногда неважно. Но она, безусловно, будет вам рада.

– Это жена мистера де Винтера, миссис де Винтер.

– Добрый день, мадам. Как вы поживаете?

Мы прошли через узкий холл и гостиную и вышли на террасу. На ступеньках везде стояли каменные вазы, заполненные цветущей геранью. В низком кресле в углу, завернутая в шали и обложенная подушками, сидела бабушка Беатрисы.

Она была очень похожа на Максима, вернее, у Максима, когда он будет очень стар и слеп, будет точно такое же лицо.

Сиделка, занимавшее место рядом со старушкой, встала, положила закладку в книгу, которую она читала вслух, и улыбнулась Беатрисе.

– Как вы поживаете, миссис Леси? – спросила она.

Беатриса пожала ей руку и представила меня.

– Старая леди отлично выглядит, – сказала сиделка, – не знаю, как ей это удается в восемьдесят шесть лет.

– Я приехала навестить вас, бабушка.

– Как это любезно с твоей стороны, Би, нам так скучно здесь одним.

Беатриса поцеловала ее и сказала:

– Я привезла к вам жену Максима. Она уже давно собиралась вас навестить. – И шепнула мне: – Поцелуйте ее.

Старушка потрогала мое лицо руками и сказала:

– Милое молодое существо. Как жаль, что вы не захватили с собой Максима.

– Максим сегодня в Лондоне и вернется лишь вечером.

– Как поживает Роджер, Би? Он гадкий мальчик – никогда не навещает меня.

– Он приедет к вам в августе. Он окончил Итонский колледж и поступает сейчас в Оксфорд.

– О, дорогая, он, наверное, совсем взрослый, и я его уже не узнаю.

– Он уже выше, чем Жиль.

Сиделка вынула откуда‑ то вязание и быстро зашевелила спицами.

– Как вам нравится в Мандерли, миссис де Винтер? – спросила она у меня.

– Очень нравится, благодарю вас.

– Это дивное место, не правда ли? Мы когда‑ то ездили туда со старой леди, когда она была еще несколько крепче. А теперь она уже слишком слаба. Мне очень, очень жаль, я любила эти поездки, – сказала сиделка.

– Приезжайте как‑ нибудь сами, – пригласила я.

– Вы провели свой медовый месяц в Италии, не так ли?

– Да.

– Нам доставила большое удовольствие открытка, присланная нам мистером де Винтером из Италии.

Я думала о том, как она употребляет местоимение «мы». В таком значении, как его употребляет король, или отождествляя себя со старой леди настолько, что считает себя с ней единым целым?

Я прислушалась к беседе Беатрисы со старушкой.

– Вы знаете, нам пришлось уволить старого Мэрксмена, нашего лучшего охотника. Ослеп на оба глаза.

(Со стороны Беатрисы довольно бестактно рассказывать об этом бедной слепой старушке).

– Любите ли вы охоту? – снова обратилась ко мне сиделка.

– Нет, не люблю.

– Вероятно, вы еще привыкнете к ней, как все в этой части света.

– Миссис де Винтер увлекается живописью, – сказала Беатриса.

– Какое прелестное хобби, – ответила сиделка. – У меня была когда‑ то подруга, которая делала чудеса своими красками и карандашами.

– Мы говорим о живописи, – обратилась Беатриса к старушке. – Вы еще не знаете, что у нас в семье завелся собственный художник.

– Кто это? – спросила старушка. – Никогда не слышала об этом.

– Ваша новая внучка, бабушка. Спросите ее, что я ей подарила к свадьбе.

– О чем это говорит Би? – обратилась старушка ко мне. – В нашей семье никогда не было художников. Она шутит?

– У меня просто маленькое хобби, а по‑ настоящему рисовать я даже никогда не училась. Беатриса подарила мне прекрасные книги.

– О боже, это все равно, как послать уголь в Ньюкасл! В Мандерли и так слишком много книг.

– Вы не понимаете, бабушка, это совсем особые книги: история искусств в четырех томах.

Сиделка пояснила:

– Миссис Леси объясняет, что миссис де Винтер увлекается живописью, и поэтому она подарила ей книги по истории искусств к свадьбе.

– Никогда не слыхала, чтобы в качестве свадебного подарка преподносили книги. Мне, во всяком случае, никто их не дарил. Да я бы и не стала их читать.

Я хочу чаю. Почему Нора не приносит чай? – ворчливо произнесла старая леди.

– Как? – сказала сиделка, вставая. – Вы снова голодны после нашего плотного и вкусного ленча?

Недаром говорят, подумала я, что со старыми бывает временами труднее, чем с малыми.

Сиделка взбила подушки и укутала старушку в шали поплотнее. А та закрыла глаза и казалась очень усталой. В таком виде она стала еще больше похожа на Максима, но я тут же постаралась вообразить ее молодой, красивой и веселой, разгуливающей по садам Мандерли. Рядом с ней я видела юношу в сюртуке и с круглым белым воротником – и это был дедушка Максима. Она, вероятно, не замечала, что Беатриса зевает, поминутно глядя на часы, и не понимала, что, выйдя от нее, Беатриса скажет: «Теперь у меня совесть чиста на ближайшие три месяца. »

– У нас сегодня сандвичи с кресс‑ салатом, – сказала сиделка.

– О, я не знала об этом, – ответила старушка. – Почему Нора не подает чай?

– Я бы не согласилась занять вашу должность, сестра, за тысячу фунтов в день, – сказала Беатриса.

– Пустяки, я привыкла, к тому же она вовсе не тяжелый человек, бывает ведь и много хуже.

В это время вошла Нора, внесла легкий чайный столик и сервировала чай.

– Как вы опаздываете, Нора, – сказала старая леди.

– Нет, мадам, сейчас ровно половина пятого.

Мы подвинули свои стулья к столику и начали пить чай с сандвичами. Для старушки были приготовлены особые сандвичи.

– Ну, чем не угощение?!

Старая леди ответила:

– Я очень люблю кресс‑ салат.

Чай был слишком горячим.

– Я каждый день говорю прислуге, что после того, как чайник закипит, его нужно немного остудить. А они не слушаются.

– Вся прислуга одинакова, – заметила Беатриса. – Я уже перестала огорчаться по этому поводу.

– Хорошая ли была погода в Италии? – спросила у меня сиделка.

– Да, было очень тепло, и Максим сильно загорел.

– Почему Максим не приехал ко мне? – спросила старая леди.

– Мы говорили вам, бабушка, что он уехал в Лондон по делам.

– Но почему вы говорите, что он в Италии?

– Он был в Италии в апреле, а сейчас он вернулся домой и живет в Мандерли.

– Мистер и миссис де Винтер живут теперь в Мандерли, – громко повторила сиделка.

– И там сейчас чудесно, – подхватила я. – Розы как раз расцвели. Жалею, что не догадалась привести их вам.

– Я очень люблю розы, – заявила старушка. А потом, уставившись на меня своими мутными глазами, вдруг неожиданно спросила:

– Скажите, а вы тоже живете в Мандерли?

Вопрос поставил меня в тупик, но Беатриса сказала громко и нетерпеливо:

– Бабушка, дорогая, вы прекрасно знаете, что она там живет. Ведь это жена Максима.

Сиделка отодвинула от себя чашку, встала и взглянула на старушку. Та откинулась на свои подушки, и губы у нее задрожали.

– Кто вы такая? – спросила она меня. – Ваше лицо мне незнакомо, и я никогда не видела вас в Мандерли. Би, кто эта девушка? Почему Максим не привозит ко мне Ребекку? Я так люблю Ребекку. Где она?

Я вся залилась краской, а сиделка быстро подошла к креслу больной.

– Я хочу видеть Ребекку, – повторила старая леди. – Что вы сделали с ней?

Беатриса тоже встала из‑ за стола, вся красная, с дрожащими губами и смущенно глядела на меня.

– Думаю, что вам следует уехать, миссис Леси, – сказала сиделка. – Когда больная начинает путаться в мыслях, то это продолжается обычно несколько часов подряд. Время от времени у нее бывают такие припадки. Очень жаль, что это случилось именно тогда, когда вы приехали навестить нас.

– Надеюсь, что вы все понимаете и прощаете ее, миссис де Винтер, – обратилась она ко мне.

– Ну, конечно, мы уже уходим.

Мы взяли свои сумки и перчатки и направились к выходу, а вслед раздавался раздраженный тонкий голос:

– Где Ребекка? Почему Максим не приезжает сюда и не привозит Ребекку?

Мы пошли через гостиную и холл, вышли и сели в машину. Все это не говоря ни слова.

И только когда мы уже миновали деревню, Беатриса, наконец, заговорила:

– Мне ужасно совестно перед вами, просто не знаю, что сказать.

– Не говорите глупостей, Беатриса, ничего не нужно говорить. Все в полном порядке.

– Не понимаю, в чем тут дело. Я ей писала о вас и Максиме. И она очень заинтересовалась этой свадьбой за границей. Я совсем забыла, что она так любила Ребекку. Кажется, она так и не поняла, что с ней случилось. Ребекка отличалась способностью внушать к себе симпатию; мужчины, женщины и даже собаки – все тянулись к ней. По‑ видимому, старая леди так и не забыла ее.

– Это совсем неважно, неважно, – повторила я.

– Жиль будет очень недоволен и скажет мне: «О Беатриса, глупее нельзя было ничего придумать. »

– Вам не следует ничего рассказывать ему об этом инциденте. Чем меньше шуму поднимать, тем скорее все это забудется.

– Но Жиль сразу увидит по моему лицу, что я чем‑ то расстроена. Мне никогда не удается что‑ нибудь скрыть от него.

Меня все это ничуть не задевало. Лишь бы это не дошло до Максима.

Мы доехали до холма, с которого были видны леса Мандерли.

– Скажите, вы очень торопитесь домой? – спросила Беатриса.

– О нет, а в чем дело?

– Вы не рассердитесь, если я вас высажу у домика привратника. Если я сейчас помчусь на полной скорости, то успею к лондонскому поезду и смогу встретить Жиля, которому, в противном случае, нужно будет нанимать на вокзале такси.

Я поняла, что она сыта по горло событиями этого дня и хочет остаться одна. Чаепитие в Мандерли было ей уже не под силу.

Я вышла из машины.

– Постарайтесь немного пополнеть, худоба вам не к лицу. Передайте Максиму мой привет, – сказала Беатриса на прощание и исчезла в клубах дыма.

Когда я подошла к дому, то увидела, что машина Максима уже стоит у подъезда, и радостно бросилась в дом. В холле лежали перчатки и шляпа, а голос, громкий и раздраженный, слышался из библиотеки.

– Сообщите ему, чтобы впредь он держался подальше от Мандерли.

– Неважно, кто сказал мне об этом. Его машина была вчера здесь, в Мандерли. Если вы хотите встречаться с ним, то встречайтесь где‑ нибудь в другом месте. Я не желаю, чтобы он въезжал в ворота моего поместья. Запомните это. Я предупреждаю вас об этом в последний раз.

Я отошла от двери библиотеки и проскользнула на лестницу.

Дверь библиотеки открылась, и я прислонилась к стене галереи, чтобы остаться незамеченной. Миссис Дэнверс прошла мимо с бледным и перекошенным от злости лицом.

Она быстро взбежала по лестнице и скралась в западном крыле.

Переждав минутку, я спустилась по лестнице и вошла в библиотеку. Максим стоял у окна, спиной ко мне. Пожалуй, лучше было уйти, но он услышал мои шаги, резко повернулся и спросил:

– Кто это, в чем дело?

– Я улыбнулась и протянула к нему руки:

– Хелло!

– О, это ты, где ты пропадала?

По его лицу было видно, что он очень зол: губы сжались в тонкую линию, а ноздри побелели.

– Я ездила с визитом к вашей бабушке вместе с Беатрисой.

– Ну как поживает старая леди? Она в порядке? А куда же девалась Би?

– Она поторопилась на вокзал к лондонскому поезду, чтобы встретить Жиля.

Мы сели рядом на диване.

– Я так скучала по тебе во время твоего отсутствия.

– В самом деле?

Я больше ничего не добавила, но держала его руки в своих.

– Вероятно, в Лондоне было очень жарко?

– О да, ужасно, и я вообще ненавижу этот город во все времена года.

Я думала, что он, может быть, расскажет мне о разговоре с миссис Дэнверс. Интересно, кто рассказал ему о приезде Фэвелла?

– Ты расстроен?

– У меня был трудный день, а кроме того, две поездки – отсюда в Лондон и обратно – в течение суток утомили бы всякого.

Он встал, отошел от меня и закурил сигарету. Ясно, что он не собирался мне ни о чем рассказывать.

– У меня тоже был утомительный день, – сказала я.

Помню, что был воскресный день, когда впервые зашел разговор о бале‑ маскараде.

Фрэнк Кроули был с нами во время ленча, который мы намеревались продолжить под старым каштаном. И вдруг услышали шум подъезжающей машины. Через полчаса подъехала другая. И еще трое визитеров пришли из Керритса пешком. Мы водили гостей по парку и по розарию, спускались в Счастливую долину.

Все остались к чаю, и вместо дремотно‑ ленивого чаепития под каштаном пришлось усесться в торжественной обстановке в гостиной.

Фритс был, конечно, в своей стихии и командовал Робертом простым движением бровей.

Я сидела возле громадного кипящего чайника, не без труда справляясь с церемонией разливания чая. Еще труднее было совмещать ее с беседой.

В такие моменты Фрэнк Кроули был незаменим. Он брал у меня из рук наполненные чашки и передавал их гостям, вовремя подавал нужную реплику в разговоре, если я затруднялась это сделать.

Максим в другом конце комнаты показывал гостям книги и картины, как подобает приветливому хозяину. Само чаепитие не интересовало его. Это было моей заботой, а не его.

В какой‑ то момент за столом возникла пауза, и я уже ожидала, что Фрэнк произнесет дежурную фразу о том, что пролетел тихий ангел.

Вдруг леди Кроуан, довольно шумная и назойливая особа, обратилась к Максиму, который оказался рядом с ней:

– О, мистер де Винтер, разрешите задать вам вопрос: не собираетесь ли вы возобновить балы‑ маскарады, которые когда‑ то устраивались в Мандерли?

После минутной заминки Максим ответил:

– Я не думал об этом, да и вообще, вероятно, никто не думал.

– Уверяю вас, об этом очень многие думают и даже мечтают, – возразила леди Кроуан. – В этой части страны это было всегда наилучшим развлечением. Прошу вас, подумайте об этом!

– Пожалуй, надо обратиться к Фрэнку Кроули по этому вопросу, – сказал Максим довольно сухо.

– Мистер Кроули, поддержите меня, – воспользовалась она советом Максима.

– Не возражаю против того, чтобы организовать все это дело, если Максим и миссис де Винтер желают этого. Решать должны они, – сказал Фрэнк.

Сейчас же все набросились на меня с просьбой воздействовать на Максима.

– В конце концов, вы не устраивали свадьбу, так по крайней мере устройте теперь бал в честь новобрачной!

Максим обратился ко мне:

– Что ты думаешь по этому поводу?

– Право, не знаю. Делай, как считаешь нужным.

– Ну, конечно, она хочет, чтобы был устроен бал в ее честь, – опять заговорила леди Кроуан, – кто бы отказался на ее месте! Вы будете выглядеть прелестно в костюме дрезденской пастушки с большой треугольной шляпой на голове.

Я подумала о своих нескладных руках и ногах, о покатых плечах и представила себе, что у меня был бы ужасный вид.

И еще раз мысленно поблагодарила Фрэнка, который отвел беседу от меня:

– Максим, уже многие говорили со мной на эту тему, а я отвечаю: пока не получал никаких указаний от мистера де Винтера. Но думаю, что, действительно, надо устроить бал в честь новобрачной.

– Вот видите, мистер де Винтер, люди из вашего собственного окружения мечтают об этом бале, – снова вступила леди Кроуан.

Глаза Максима вопросительно смотрели на меня. Очевидно, он опасался, что при моей застенчивости я не сумею держать себя на этом бале соответственно своему положению.

– Думаю, что было бы очень весело, – несмело сказала я.

Максим пожал плечами и отвернулся:

– Это высказывание решает вопрос, Фрэнк. Вам придется теперь заняться этим делом. Советую привлечь в помощники миссис Дэнверс. Она многое сможет вспомнить из того, что делалось раньше.

– А она все еще у вас в доме? – спросила леди Кроуан.

– Да, – коротко бросил Максим и спросил: – Не возьмете ли вы еще пирожное? Ну, а если все уже покончили с чаем, давайте выйдем в сад, на воздух.

Все вышли на террасу, оживленно обсуждая вопрос о предстоящем бале. Когда, к моему великому облегчению, гости разъехались и разошлись по домам, я вернулась в гостиную, чтобы, наконец, выпить чая с удовольствием. Ко мне присоединился Фрэнк, и мы дружно доели остатки пирожных, как два заговорщика.

Интересно, все ли люди чувствуют такое облегчение посте того, как уходят гости? – думала я про себя.

– Скажите, Фрэнк, а что вы в действительности думаете по поводу этого маскарада? Максим как будто вполне доволен принятым решением.

– А ему ничего не оставалось делать.

– Как утомительна леди Кроуан! И неужели правда, что все люди в окрестностях только и мечтают, что о бале в Мандерли?

– Люди всегда радуются каким‑ нибудь развлечением. А что касается леди Кроуан, что в одном она права. Какой‑ нибудь прием, безусловно, следует устроить. Вы все‑ таки новобрачная.

– Ну, какая же я новобрачная! У меня даже не было ни настоящей свадьбы, ни белого платья, ни вуали, ни подружек – ничего!

– Послушайте, миссис де Винтер, Мандерли в праздничном убранстве – это великолепное зрелище, и вам, безусловно, понравится. Вам абсолютно ничего не надо будет делать, только приветствовать гостей. А потом вы, может быть, согласитесь протанцевать со мной один танец.