Annotation 11 страница

 Шариссар Лиария была в черном. Ее лицо закрывала маска — оскалившаяся морда самой Смерти — жестокой и беспощадной. Черный шелк платья прерывался шипами и колючками, плыл за королевой чернильной темнотой, шлейфом из летучих мышей и пепла. Там, где ступала нога темнейшей, плавился камень, и золотой узор стекал с плит, словно слезы по тем, кто шел на войну. Ее тонкие белые руки, украшенные браслетами с острыми иглами, взметнулись вверх, и зал затих, хотя тише быть уже не могло. — Передышка закончилась, мои паладины! Достаточно мы ждали! Пришло время, пришел час расплаты и порабощения, пришла пора отплатить за годы войны, за сотни наших солдат, сгнивших в подвалах Светлых, за наши оборванные кровяные нити! Я чувствую каждую из них, — белые руки оплелись красной сетью, — каждую держу в руках! И умираю с каждой, что обрывается! — Паладины смотрели на королеву, и в их темных взглядах пылала любовь. Пять десятков стражей — самые сильные и могущественные воины Оххарона, готовы были отдать свои жизни ради прекрасной Лиарии. — Я держу нити каждого из вас! — выкрикнула она. — Я знаю ваши мысли и желания, я чувствую ваш огонь, готовый сокрушить Пятиземелье! Не будет больше слез по ушедшим за грань, не будут плыть в ночном небе оборванные нити, я говорю — довольно! Пора поставить этот мир на колени! Окончательно и навсегда! — Навсегда! — рев прокатился по рядам паладинов, открытая ладонь каждого взлетела и ударила в грудь, облаченную черным доспехом. — Время пришло! За спиной Лиарии десяток магов устанавливали пространственную арку. Но не привычную всем, с синим заревом между камней, а чуждую, новую. Она тянула друг к другу миры, соединяла их коридором. Между двух черных колонн дрожало зарево красного пламени, словно жерло вулкана. И за вспышками пламени стражи видели другой мир — раскинувшееся на берегу здание, зеленый лес, кусок стены… Лиария замерла и осмотрела четкие ряды паладинов. Словно всмотрелась в душу каждого. — Вы готовы отдать жизни, если это потребуется Оххарону? — Да! — крик слаженный, вырвавшийся из множества глоток, как из одной. — Вы готовы умереть ради вашей королевы? — Да! — Вы готовы принести мне победу? — Да!!! Эхо ударилось о своды Хрустального дворца и затихло. — Кто поведет нас, темнейшая? — Норт преклонил колено, обращаясь к королеве. Но ответить она не успела. — Как обычно, — раздался негромкий голос, — я. Лиария повернула голову и встретилась со взглядом Шариссара. И ее не обмануло обманчивое спокойствие его лица. Это тоже была маска — такая же, как скрывала сейчас облик самой королевы. В черно-синих глазах дарей-рана бушевала ярость. Впервые Лиария видела ее, впервые паладин позволил ей увидеть! И эта буря была вызвана тем, что его, главнокомандующего армии, в этот зал не позвали. А дату наступления назначили за его спиной, не поставив в известность Шариссара. Лиария медленно улыбнулась. — Не в этот раз, дарей-ран. Твои заслуги и так достаточно велики, и эта битва уже не твоя. Стражей поведет Норт Четырехпалый. — Вы предлагаете мне остаться во дворце, пока мои стражи будут воевать? — процедил он. — Да, ты останешься в Оххароне, мой паладин, — маска на ее лице скрывала глаза, но губы улыбались. — И это приказ, который не обсуждается. Арка вспыхнула красным и погасла, выстраивая переход в другой мир. Королева взмахнула рукой. — Когда вы ступите на землю врагов — приказываю: забудьте о жалости и милосердии! Никого не щадите! — выкрикнула она. — Никого! Уничтожьте врагов, сотрите с лица миров ненавистный Хандраш, принесите победу вашей королеве! — Да будет так! — В один голос отозвались пять десятков глоток. Шариссар шагнул к Арке, наплевав на приказ, но пространство вспыхнуло, откидывая его. Паладин отлетел, перевернулся в воздухе и приземлился на ноги, пригнувшись, как зверь для прыжка. Обернулся, обнажая удлинившиеся клыки. — Ты показываешь зубы МНЕ, паладин? — Маска исчезла с лица королевы, и Лиария окинула Шариссара гневным и высокомерным взглядом. — Не слишком ли ты забылся? Кажется, многочисленные заслуги ударили тебе в голову, страж? Ты забыл свое место? — Пропусти меня в Хандраш, — процедил паладин, не убирая клыки. Ему было наплевать. Уже на все наплевать, он знал лишь, что на Риф двинутся пять десятков тех, кто не оставит от Академии ни камня. Время текло сквозь пальцы, и он ощущал его бег, каждую песчинку промедления, которая может стоить жизни Леи. — Пропусти, Лиария! — Зачем? — ее голос стал обманчиво мягким, ласкающим. — Зачем, страж? Ты свою миссию выполнил. Не переживай, ты хорошо обучил паладинов, и они умеют убивать. Они сотрут с поверхности миров этот Хандраш, растопчут в пыль, разорвут клыками каждого на своем пути… — Лиария почти мурчала, словно довольная кошка, всматриваясь в красные глаза Шариссара. Мгновение, и он оказался рядом, сжал руками горло темнейшей. Стражи вскинулись, звякнуло оружие, но королева лишь взмахнула рукой, приказывая не двигаться. — Пропусти меня, Лиария, — прорычал Шариссар. — Не усложняй. Лучше пропусти по-хорошему. — Не то что? — выдохнула она, прильнув к его рукам. — Что ты мне сделаешь? Ты забыл, кто я, слуга? Женское тело под его ладонями растаяло, разлетелось стаей каркающих птиц и вновь соткалось в фигуру за его спиной. И новое, теперь белое платье развевалось на ветру, плыло туманом, раскидывалось крыльями. Сейчас она была прекраснее богини. — Ты глупец, Шариссар! — в голосе темнейшей теперь тоже была ярость. — Ты мог бы получить все в этом мире и в любом из подвластных мне. Ты мог бы получить меня! Но выбрал девчонку из светлых! Думаешь, я не знаю, для чего ты так стремишься в Хандраш? Надеешься спасти ее? Паладин сделал к Лиарии шаг, и она вновь растаяла, возникнув за спиной. В красном. В багровом, словно свет сердца, платье. И рассмеялась. Повела ладонью, накрывая их с паладином пологом безмолвия, решив, что эта беседа не предназначена для ушей стражей. И вновь взглянула на дарей — рана. — О, ты забавляешь меня, Шариссар! Думаешь, я не знаю тебя? Я знаю. Знаю все порывы твоей души, знаю, каков ты! Я знаю о тебе все! И даже то, какой вопрос ты хотел задать во Вместилище Тысячи Душ! Он сдержался от прыжка, вскинул голову, напряженно всматриваясь в женское лицо. Маску, а не лицо, слишком красивое, чтобы быть настоящим. Слишком безупречное, чтобы привлекать. От такого лица хотелось отвернуться. — Ведь ты желал узнать о своей избраннице, так, слуга? Что делать с пробуждающимися чувствами? — Я тебе не слуга, Лиария, — он усмирил свой гнев и теперь стоял спокойно, не делая попытки приблизиться. Лишь насторожено втягивал воздух. — И ты ошибаешься. Со своими чувствами я могу разобраться, не привлекая духов предков. Я задал другой вопрос. — Задал? — опешила королева. — Да. — Но я запретила тебе приближаться к Вместилищу! — она гневно вскинула голову, разметав белые волосы. Он посмел ослушаться?! — Я нарушил запрет, Ваше Величество, — по губам Шариссара скользнула усмешка. — И… какой же вопрос ты задал? — в бесконечной тьме ее глаз мелькнула растерянность. Шариссар слегка улыбнулся. — Разве вы не догадываетесь, темнейшая? Какой был вопрос? И каков ответ? Королева замерла, напряженно всматриваясь в лицо, знакомое до малейшей черточки. Сколько раз она смотрела на него? Разглядывала, трогала взглядом. Она знала это лицо. Темно-синие глаза, острые скулы, четкую линию подбородка и губ. Тонкий белый шрам, рассекающий уголок рта. И сейчас на этом лице были эмоции, которых королева никогда не видела. Отвращение и презрение. — Ты спросил про тот день… — голос Лиарии слегка охрип, а ладони сжались. — Про тот день, когда убил Иранту… Ты спросил об этом! Шариссар молчал, не сводя взгляда с лица Лиарии. Его взгляд прожигал в ней дыры, смотрел в самую душу — если бы в той темноте, чем являлась королева, все еще была душа. И Лиария дрогнула, отвернулась. Но лишь на миг. Сразу вскинула голову, сверкнув синими глазами. — Я не собираюсь оправдываться, — высокомерно произнесла она. — Я королева, и мои решения совершенны! Ты был увлечен Ирантой, а это шло вразрез с необходимостью. Твоя боль и ненависть были нужны Оххарону, Шариссар, ты был идеальным источником, и я не могла допустить, чтобы твое сердце полюбило! И мне не жаль, паладин! Оххарон важнее твоих увлечений! — Вот как, — задумчиво протянул он. — Оххарон. Конечно. Все дело в нем, Лиария. Жаль, что во Вместилище Тысячи Душ можно задать лишь один вопрос, правда? — К чему ты клонишь? — вскинулась королева. — Ты свой вопрос уже израсходовал! — Да. — Шариссар склонил голову. — Только я задал другой. Про Иранту я догадывался, но спасибо, что подтвердила мою догадку. Я вспомнил ту ночь, перед убийством. Странная ночь. Острог, полный гостей, там была и ты. Еще не королева. Юная принцесса Лиария, верная подруга моей невесты. Я помню кубок с вином, поданный тобой. Разве мог я отказать наследнице престола? Хотя мне казалось, что я глотаю тьму… И то, как кружилась голова, когда я вел тебя танцевать… Он усмехнулся, а Лиария закусила губу. Он не может этого помнить! Не должен. Он не должен помнить того, что там произошло! Это лишь ее воспоминания, ее сокровище, украденное у другой женщины. — И я помню свои покои. Красный бархат покрывала. Знаешь, много лет я думал, что мне это приснилось. И лишь после того, как вернулся из Хандраш, я действительно начал вспоминать, словно тьма развеялась… Это был не сон, вряд ли мое сознание породило бы подобное, — его взгляд задумчивым, а Лиария сжала горло, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Он помнил. Все, что было между ними! То, что она… позволила. О чем просила. Не просила, вымаливала! Ту ночь, что она вспоминает с горечью и сладким томлением, с болью и наслаждением! — Ты не можешь помнить! Не должен! — Потому что ты позаботилась о моей памяти, верно? — Она не поняла, что было в голосе паладина, но захотела попятиться. А еще лучше сбежать в свои покои и закрыть двери на засов. Шариссар не двигался, лишь смотрел, но в этом взгляде были все его мысли. — Ты что-то подлила мне в ту ночь. Небольшое преступление, наверное. Если бы не одно «но». Ты заставила меня не только… быть с тобой. Ты заставила убить Иранту. Разорвать ее собственными руками, загрызть… Он чуть склонил голову, словно увидел перед собой нечто занятное, хоть и отвратительное. Пожалуй, так смотрят на выставочных уродцев. — Ты заставила меня ненавидеть, Лиария… Себя. Истово. Болезненно. Бесконечно долгие годы. Я давно забыл, что такое человечность или жалость. Забыл, что такое просто жить… Я искал войны, как искупления, считая себя недостойным обычной человеческой жизни или чувств, — он покачал головой. Королева обхватила себя руками, всматриваясь в глаза стоящего напротив мужчины. И внезапно почувствовала страх. Как давно ей неведомо это чувство? Сколько лет она назад она уверилась в собственном могуществе и безнаказанности настолько, что перестала бояться? И потому сейчас, глядя в черно-синие глаза паладина, Лиария ощутила безотчетное желание отступить и спрятаться. Потому что из его глаз на нее смотрела смерть. Губы Шариссара слегка улыбались, но улыбка эта была пугающей, жесткой, словно хищник равнодушно наблюдал агонию добычи. Лиария тряхнула головой, рассыпав по плечам белоснежные волосы. Она никогда не была добычей! Она королева! — Какой вопрос ты задал Духам Предков? — резко бросила она. — Какой? Шариссар чуть улыбнулся. — Не думаю, что должен отвечать, Ваше Величество. — Ты нарушил мой приказ! — прошипела Лиария, пряча за гневом страх. Что-то изменилось безвозвратно. Сердце Оххарона билось по-другому, и Лиария уже не владела его силой. Сердце больше не желало ей подчиняться. И этот мужчина, что стоял перед ней… Сейчас, как никогда ранее, она осознала, что никогда он не станет ее. Сколько веков бы ни прошло — не станет. И это осознание породило в ней ненависть, равной которой она раньше не знала. Темнейшая не умела прощать и не признавала полутонов. Она приблизилась, облизала губы. — И более того, паладин, ты поднял руку на свою повелительницу! Ты заслужил смерти! И поверь, она будет мучительной! А я создам новый источник, сильнее твоего никчемного и глупого сердца! — Лиария подняла ладони: — Клетка! Он отпрыгнул в сторону так быстро, что возникшие из воздуха прутья поймали пустое место там, где еще мгновение назад был паладин. — Взять его! — Лиария раскинула ладони, призывая своих слуг. Крылатые чудовища, что охраняли Башню Сердца, встрепенулись, скинули с изогнутых шей каменную крошку и бросились вниз, разевая в мертвом оскале пасти. Их изодранные и полуистлевшие крылья хлопали на ветру рваными парусами, с желтых клыков слетала труха, а с подранной шкуры — пыль. Но их вид был обманчив, и Шариссар знал, что эти бессмертные чудовища опаснее стражей с клинками. Хотя и стражи уже задвигались, повинуясь приказу королевы. Слегка растерялись, понимая, кого им приказано «взять», но ослушаться не смогли. Первую атаку крылатой твари Шариссар отбил клинком, вторую — уже выпущенными когтями. Принять боевую форму при королеве, во дворце — прямой вызов и неминуемый приговор. Смертельный. Но только так у него был шанс уйти. Стражи обернуться не рискнули, а значит, у паладина была эта возможность… Если была. Шариссар подпрыгнул, развернулся и ударил, сметая сразу трех стражей, превратившись в зверя и не позволяя себе эмоций. Он лишь знал, что обязан выбраться. Обязан выжить, обязан добраться до Хандраш и обязан спасти Лею. Плевать, что она его ненавидит. Плевать, что никогда не примет. Плевать, что он сойдет с ума от тоски по ней. Не важно. Лишь бы жила. Лишь бы знать, что где-то в огромном мироздании она есть. Еще один удар. Отбиваться приходилось сразу на всех фронтах — сверху пикировали мертвые твари, внизу — стражи. Удар, поворот, прыжок. Еще. Удар, прыжок, удар. Отклониться, сбить, разодрать, впиться клыками. Не заметить разрез на шкуре, это ерунда. Отклониться. Подпустить ближе. Еще ближе. Ударить. Разорвать когтями чужую грудь, вместе с кожаной пархой, добраться до самого сердца. Хорошо, что тела стражей не защищены металлом, было бы сложнее. Пригнуться. Оторвать голову напавшей сверху твари. Не заметить обожженное когтями плечо… Ударить! Он пробивался к выходу, но не туда, где белели ступени, что вели в парк, а к витражному окну, зная, что так ближе, быстрее и надежнее. Ему ли не знать самые уязвимые точки этого замка? — Обернуться! — выдох-возглас темнейшей Шариссар услышал и рыкнул насмешливо. Лиария решила лишить его преимущества? Что ж, она не глупа. На мрамор пола полетели остатки одежды стражей, что торопливо меняли форму, оглашая зал рычанием. Значит, убираться из дворца нужно как можно скорее, стражей было слишком много. Они окружали, на лету оборачивались, бросались… скоро кто-то догадается воспользоваться сетью. И стоило Шариссару об этом подумать, как слух уловил тихий свист. Он резко упал, перекатился, подминая под себя одну из летающих тварей, сбивая своим телом нападающих. Подставился, получил еще один удар когтями, но от брошенной сети спасся. И рванул к проему окна, понимая, что если не уйдет сейчас, то будет поздно: вместо одной в воздух взлетит уже десяток сетей. Отшвырнул сразу троих, раскидал, не останавливаясь ни на миг, и когда снова услышал свист сетей — распахнул крылья, пролетел — пронесся оставшееся расстояние и вывалился в окно, оставив за спиной рев и вопли. Форму сменил в полете, и на каменную дорожку приземлился уже черный зверь, созданный не для битвы, а для бега. Рванул не к выходу, где его наверняка будут ждать, а вглубь парка, за тенистые беседки и орхидеи, за изящные хрустальные водопады, в глубину, где темнел грот, увитый плющом. В его сырое и тихое нутро Шариссар вкатился черным клубком и, не останавливаясь, нырнул в неподвижное, как стекло, озеро. И уже в воде снова изменился, становясь человеком, поплыл, делая сильные и мощные гребки, легко ориентируясь в черном пространстве, где не было света и направления. Но Шариссар знал, куда двигаться, не зря он был дарей-раном. Ведь он лично проверял все подступы ко дворцу, и эту подземную реку тоже проплывал самостоятельно. Она вела к каменному тоннелю, а оттуда — наверх. Главное, чтобы хватило дыхания, чтобы не закончился воздух в груди, которая уже горит огнем, и кажется, что разбухает в этой тьме и длинном заполненном водой коридоре, что все не заканчивался… Шариссар вынырнул с яростным вздохом, втянул воздух и на миг откинул голову, приходя в себя. Позволил себе несколько вдохов и вновь поплыл, спеша выбраться на поверхность раньше стражей. Конечно, об этом пути почти никто не знал, но у королевы в руках нить его жизни… Он уже сейчас ощущал ее зов, настойчивый приказ, что сковывал его тело, заставляя вернуться. Но паладин лишь сжал зубы, не позволяя себе слушать. Даже если Лиария оборвет его кровяную нить, он продержится достаточно, чтобы помочь Лее. И это сейчас самое главное… Лишь полное уничтожение сердца убьет его мгновенно, но вряд ли темнейшая решится на это так скоро. Все же, прежде она должна найти замену и подготовить новый источник. Никто во всем Оххароне не знал, чье сердце бьется на башне дворца. Да это было и не важно: после ужасающего ритуала изъятия сердце больше не принадлежало паладину. Оно билось благодаря магии и питало черной силой Оххарон. Шариссар помнил ту ночь… Черную ночь, когда Звезда Мрака сомкнула свои лепестки, словно не желая освещать самую высокую башню Оххарона. Он помнил тело Иранты на своих руках, как он укачивал ее, воя от чувства потери. Как проклинал себя за то, что не смог сдержать обращение, что убил… Помнил, как его окружили и потребовали идти за ним. Он думал — для наказания за убийство и был готов его понести. Ни убегать, ни отрицать Шариссар не собирался. Его не страшили рудники, куда отправляли таких, как он — после рабства его уже ничего не страшило. Он не понял, почему вместо каменной ямы оказался на площадке, откуда был виден весь город. На той, где не был никто из оххаронцев, той, куда не прийти без зова повелительницы их мира. И почему к нему вышла принцесса Лиария, которую он знал с детства. Все же Шариссар был наследником чистой крови и не раз посещал Двор. Иранта и Лиария — две подруги, две противоположности. И сейчас Лиария смотрела на него так странно, осматривала, подолгу задерживая взгляд на его теле, улыбалась. Так же принцесса смотрела на свои приобретения, на дорогие наряды или драгоценности. — Твои глаза горят от ненависти, Шариссар, — вместо приветствия сказала принцесса. — От боли. Твое сердце разрывается от этих чувств! Я помогу тебе. Я спасу тебя… Тогда он сказал «нет». Но принцесса лишь снова улыбнулась. А дальше… Боль. Бесконечная, яростная, огненная. Сила, что приковала его к каменной чаше, наполненной кровью. Песнь юной принцессы, что ткала из тьмы клетку для его сердца. Тысячи нитей, что она собирала и сплетала в багровый капкан, чтобы в центр поместить новый источник… В ту ночь он узнал великую тайну Оххарона, и то, откуда они черпают силу. Узнал, потому что стал частью этой тайны. И осталась внутри пустота… Его сердце теперь стучало отдельно от него. Оно навек застыло в самой сильной своей эмоции, и полилась с башни черная сила, озарила багровым светом. Лиария тогда улыбалась, льнула к нему, целовала. Что-то шептала, но он не слушал. Лежал, глядя в черное небо, пытаясь дышать. Оттолкнул руки темнейшей, не желая ее прикосновений. С трудом встал, пошатываясь. Лиария улыбалась торжествующе, но под его взглядом улыбка растаяла, а сама принцесса отступила со страхом. Как смог уйти — помнил смутно. Но ушел. В ту ночь ушел. А потом… была лишь война. Такая же бесконечная, как черная сила его сердца. … вода закончилась, и он выполз на берег озерца. Хрустальный Дворец виднелся слева, над шпилями сверкали алые молнии — значит, королева была в ярости. Отдыхать Шариссар не стал, поднялся сразу, чутко вслушиваясь в звуки синеющего впереди леса. Но было тихо. Значит, он успел, опередил стражей! Теперь главное добраться до Вместилища Тысячи Душ и задать вопрос. Потому что Шариссар обманул: он не был у Духов. Теперь он знал многие ответы и без них. Лиария ответила сама, да и его память освободилась от тьмы, что наложила темнейшая. Сейчас Шариссара интересовал лишь один вопрос: как попасть в Хандраш. Встряхнувшись, Шариссар уже хотел сменить облик, чтобы понестись вперед, сливая пространство в одно размытое пятно, ускоряясь и ускоряясь… Но не успел, потому что земля дрогнула, а трава стала стремительно покрываться инеем. Белая изморозь поползла во все стороны, сковывая почву, заключая деревья и кустарники в ледяные панцири, грозя заморозить весь мир. И в воздухе уже дрожало белое марево — картина того, что пробивалось сквозь пространство и время. Баланс был нарушен. Миры соприкоснулись. Темные маги открыли переход, или сам Оххарон слишком приблизился к Пятиземелью и стал врезаться в него, словно острый клинок, нарушая ткань пространства, но этот миг настал. И Шариссар, коротко зарычав, бросился в стену между мирами, возблагодарив Мрак, что дал ему очередной ответ… * * *