Анна Завадская. ТЕЛЕФОН

Анна Завадская

ТЕЛЕФОН

Рассказ

Старая седая женщина сидела возле кухонного окна, положив полные локти на подоконник. Рядом – телефон на зарядке. Бесполезный. Женщина не знала ни одного номера, даже собственного. Зато сын и брат могли позвонить и узнать, как у неё дела.

Маленькая декоративная собачка какой-то японской породы сначала отчаянно пыталась привлечь внимание хозяйки визгливым гавканьем. Потом успокоилась и свернулась клубочком у её ног в тапках, положив на них чубатую голову.

Эта квартира теперь была всем жизненным пространством Ларисы. Здесь она выросла. Отсюда ушла от родителей в замужнюю жизнь. Сюда вернулась семь лет назад, когда мамы не стало, а за отцом потребовался уход. Она всегда любила его больше и рядом с ним чувствовала себя нужной, забывая о собственных болячках. Слабое зрение не мешало хлопотам по дому. Жизнь была наполнена смыслом.

Потом Лариса осталась одна.

Во время траурного прощания с отцом сидела возле гроба, выставленного на всеобщее обозрение в фойе помпезного Дворца культуры, и чувствовала враждебность к ненужной ей толпе чужих. Страдала оттого, что нельзя упасть на грудь родному человеку и забиться в рыданиях. Отчаянно, без оглядки на зевак. Даже на время отойти в сторону не могла, чтобы выкурить сигарету и пореветь без свидетелей: не видела дальше вытянутой руки. Выручила Ирина – подруга детства. Подошла незаметно, шепнула на ухо: «Чем помочь? » Лариса вцепилась ей в руку: «Пойдём туда, где никто не смотрит! »

Одиночество стало привычным. Хотя раньше она никогда надолго не оставалась одна: подруги, бывшие коллеги не давали скучать. Как давно это было…

Женщина с ненавистью взглянула на немой телефон: «Неужели за полтора года даже Ирка не смогла найти возможности позвонить, навестить?! »

Устоявшаяся жизнь закончилась в июне прошлого года. В тот день к Ларисе зашли две приятельницы по бывшей работе и соседка с первого этажа. Посидели. Поговорили, попели, посмеялись. Спать легла рано. Коньяк сделал своё дело. Да и заняться после ухода гостей было нечем. В два часа ночи её разбудил отчаянный стук в дверь. Вставать не торопилась. «Кого черти принесли?! Соседка решила посиделки продолжить? Чего тарабанит, а не звонит? » Стук не прекращался. «Сейчас выйду и кому-то в лоб дам! »

Домашний питомец зашёлся истерическим лаем возле кровати.

– Жорик! Заткнись!

Кряхтя, поднялась. Попыталась зажечь свет – не получилось. Из-за двери в хоре голосов узнала знакомый – соседки. Открыла впотьмах. На пороге нарисовалась нелепая фигура в скафандре. Неразличимое под странной маской лицо, подсвеченное фонариком, показалось уродливой мордой. Японский микро-кобель тут же ретировался в глубь квартиры.

– Ё-моё! Это что за прикол?!

– Лариса, пожар! Бери документы, беги на улицу! – закричала невидимая в темноте соседка.

– Какие на хрен документы? Какой пожар? Кончайте прикалываться!

– Гражданочка! Быстро выходите! – загудело чудище в скафандре.

– Сами идите в баню! Не выйду!

– Почему?!

– Вы мне собаку напугали.

– Как собаку зовут? – чудище перешагнуло порог.

– Жорик!

– Большая?

– Как твой фонарик.

Упирающуюся Ларису почти силком вывели на улицу. Залитый красными пульсирующими отсветами знакомый двор показался чужим. Рёв пожарных машин гасил остальные звуки. Из дымной мглы внезапно появлялись и исчезали едва различимые силуэты огнеборцев, похожие на инопланетян. Только столкнувшись с толпой перепуганных соседей, одетых кто во что, и различив жуткое, в полнеба, зарево, она поверила, что происходящее – не чудовищный прикол, а страшный пожар.

– Жорик! Где моя собака! – заголосила на весь двор.

Найти пса-малютку с первой попытки не удалось. Огонь скоро охватил подъезд. Тогда другой пожарный по приставной лестнице проник в квартиру через разбитое окно и достал перепуганное животное. Жорик, похожий в мирной жизни на меховую игрушку, от страха превратился в злобного монстра, порвал на спасителе перчатки и покусал руки так, что потом пришлось швы накладывать. Успокоился только в объятиях хозяйки.

Так, в ночной рубашке и с Жориком на руках, Лариса переехала на постой к двоюродному брату. Через неделю сын увёз её к себе в соседнюю область. Надолго.

Под одной крышей с сыном, невесткой, младшим внуком – десятиклассником – она чувствовала себя лишней. Взрослые целый день были на работе. Внучок после школы пропадал с друзьями или не отлипал от смартфона. Старшая замужняя внучка появлялась короткими набегами. Без привычного общения, лишённая всякой самостоятельности бабушка Лара мучилась от одиночества и зависимости. Молча… Потому что литературных слов для описания теперешнего своего бытия не находила. За одну ночь потерять всё! На старости лет остаться без крыши над головой! Но больнее всего ощущалась потеря в пожаре старых семейных фотоальбомов, писем, каких-то мелочей, связанных с детством, семьёй, родителями. Казалось, огонь выжег из жизни и её…

За восемь месяцев сгоревший дом отстроили заново. Какое это было счастье: вернуться в родные стены (брат постарался восстановить привычный облик) и остаться одной. «Хочешь – матерись, хочешь – в толчке с открытой дверью заседай! »

Но вот беда: не успела она насладиться самостоятельностью – грянул COVID-19…

Лариса курила и, можно было подумать, вглядывалась в зимний пейзаж за стеклом. На самом деле глаза, устремлённые к небу, улавливали только тусклый свет и неясную голубизну. Привычный двор внизу с заснеженной детской площадкой и редкими прохожими женщина не пыталась рассмотреть. Что толку: с высоты третьего этажа различала только смутные тени.

«Ясный сегодня денёк», – отметила машинально. Мысли не хватило эмоций, как картине за окном – резкости. Откуда им взяться, если одинаковые дни без событий и встреч тянулись один за другим, сливаясь в монотонную последовательность недель, месяцев. Это тягучее однообразие доводило до истерики. Зимний окрас размытого изображения в оконной раме сменился сначала весенней серостью, потом зелёной прозрачностью начала лета. Зелень созрела, поблёкла и плавно перетекла в линялую оранжевость осени. Теперь снова всё побелело.

Каждый день в любую погоду она тупо сидела у окна. Иногда представляла, что это один и тот же день прокручивается в бесконечно-медленной карусели, с которой нет никакой возможности сойти.

Раз в неделю приезжал брат. Ближе к обеду звонил сын, узнать как дела. «Ещё не померла…»

***

Ирина устала от карантина. Всё общение с внешним миром сосредоточилось в телефоне и ноутбуке. Только случайные встречи со знакомыми при походах в магазин или аптеку разнообразили скудную событиями ежедневность. Ей ещё не так тяжело – она вдвоём с мужем. Лариса – та совсем одна. Мысли о подруге измучили. Никто из друзей и приятелей с начала пандемии не имел о ней вестей.

Они дружили всю жизнь. Ирина помнила Ларочку ещё пятилетней. Хорошенькая белокурая девочка, мило картавя, могла наизусть протараторить все сказки Пушкина. Подросла. Картавить перестала. В школе училась на тройки, но сохраняла всегдашнюю весёлость. Тогда и проявилась одна яркая семейная черта – неистощимое чувство юмора, неожиданное по форме, выстреливающее подчас несообразно обстоятельствам.

К семнадцати годам, получив аттестат о среднем образовании, хрупкая блондинка с прозрачно-бирюзовыми глазами смело шагнула во взрослость. В отличие от многих более успешных в школьных предметах выпускников, она накрепко освоила самую нужную науку – житейскую мудрость. Подружки любили поплакаться ей в жилетку. Ларочка внимательно выслушивала очередную слезливую историю, метким и крепким словцом ставила оценку вероятному или реальному событию и выдавала рецепт, как страдалице обернуть обстоятельства в свою пользу:

– Чего сопли распустила? Подумаешь, мужик налево сходил. Приспичило! У них у всех верхняя голова с нижней не дружит. Не ты первая, не ты последняя. А твой Толик разве негодный отец? Да и на мужа ты никогда не жаловалась, пока на горячем не поймала. Не вздумай выгонять! Такими не разбрасываются. Соберись! Преврати его на пару месяцев в половую тряпку, ноги вытирай. Он сам в шоке, виноват, стерпит. У тебя за это время мозги включатся. Все живы, все здоровы. Кончай ныть!

Любая неприятность после такой встряски казалась пустяковой и несерьёзной.

Десять лет назад случилась беда у самой Ларочки – опухоль головного мозга. Доброкачественная. Подвёл характер подруги: не любила тормозить на неприятностях и была так упряма, что ни Ирина, ни родственники не смогли убедить обратиться к врачу. Время упустили. Пострадало зрение. После операции активная и нестарая ещё, но наполовину ослепшая женщина оказалась запертой обстоятельствами в бывшей родительской квартире. Книги стали недоступными. Телевизор выполнял функции радио. С мужем она давно разошлась. Взрослый сын с семьёй жил в другом городе. Обязанности делать покупки и платежи ещё с того времени, когда был жив отец, взял на себя двоюродный брат Ларочки – Митяй. Уважаемый человек и большой начальник давно звался по имени отчеству, и только она, не признающая протоколов, панибратски называла его так, как привыкла с детства.

Постепенно научилась совершать недалёкие прогулки по родному городу, при близком рассмотрении узнавала знакомых. А квартира её превратилась в своеобразный штаб, готовый гостеприимно принять друзей и знакомых с радостными или грустными новостями или просто ради того, чтобы повидаться без причин.

Во время пожара Ирины не было в городе, уезжала к дочери. Когда вернулась, Ларочку не застала.

Потом наступил карантин…

***

Это декабрьское утро началось с телефонного звонка. Нина – ещё одна подруга-одноклассница, которая обосновалась в областном центре, радостно сообщила, что сумела раздобыть номер нового телефона Ларисы.

Ирина торопливо вбивала нужные цифры. Слушая длинные гудки, представила её седую, располневшую, с почти незрячими глазами цвета вылинявшей бирюзы, запертую с Жориком в отремонтированной квартире на последнем этаже…

– Алё! – бодро откликнулась трубка.

– Ларочка!

– Я за неё!

– Лара! Ты не узнаёшь меня?

– Почему это? Узнаю, – ответ прозвучал невозмутимо-холодно.

– Забыла мой голос! – засмеялась Ирина. – Мы так давно не слышали друг друга!

– Ой! Ирка! Ты почему раньше не звонила, зараза? Когда придёшь?

– Да телефон не могла твой раздобыть! Хорошо, Нина расстаралась. А для гостей сейчас время не подходящее, ты же знаешь.

– Это Митяй устроил мне изоляцию! Я и так-то никаких телефонных номеров не знаю, так он даже мой в секрете держит. Только сам звонит да сын – контролируют. И грозят посадить под замок, если карантин нарушать буду.

– Видишь, как волнуются за тебя. Нам с Серёжей дети тоже всё время напоминают о профилактике. Мы их почти два месяца не видели. И дочь, и зять, и сын с женой – все переболели.

Подруги болтали целый час. Новостей накопилось много. Слушая Ларочку, которая в грустном умела видеть смешное, Ирина вновь ощутила, как соскучилась по ней.

– Как ты себя чувствуешь, Не болеешь?

– Да что мне сделается? Похудела вот на семь килограммов за один день.

– Это как?

– Брательник мой притащил кучу лекарств от всех болезней. Там был пузырёк касторки на сто миллилитров. Дескать, мало двигаешься, и, чтоб застоя в кишках не случилось, надо пить по столовой ложке в день. Я решила: дробиной слона не пронять, и выпила пузырёк зараз.

– И?!

– Думала – не выживу!

– Ларка, с тобой, прежде чем разговаривать, памперс надевать надо, – Ирина вытерла выступившие от смеха слёзы.

– Когда придёшь?

– Как только ослабят карантин. Приду с коньяком и пирогами.

– Тогда хоть звони мне пока, – со вздохом сказала на прощанье Ларочка.

– Конечно, буду звонить. Я ведь теперь знаю твой номер.

– Каждый день! Я трубку даже в туалет брать буду.

– Каждый день, – внезапная жалость к подруге заставила дрогнуть голос. – Хочешь, я твой телефон дам ещё Татьяне и Светке? Они тоже будут звонить.

– Хочу! Пусть звонят…