|
|||
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ. ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ. ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Тесей.
ТЕСЕЙ
Что б это значило? Загадочная речь! Задумала меня на ложный след увлечь? Ужель они меня обманывают оба? … Но гаснет гнев во мне, и остывает злоба, И жалость робкая свой голос подает. Да! … Все ли я узнал? И все ли взял в расчет? Сомнения меня волнуют непривычно… Энону надобно мне допросить вторично, Узнать в подробностях, что совершилось тут, Эй, стража! … Пусть ко мне Энону приведут.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Тесей, Панопа
ПАНОПА
О царь! Не знаю, что задумала царица, Но будь настороже: боюсь, беда случится. В неописуемом отчаянье она. Черты искажены, как смерть она бледна. Энону прогнала. Та вне себя от горя Погибель обрела в несытой бездне моря, Быть может, поплатясь за некую вину. Но тайна канула в морскую глубину.
ТЕСЕЙ
Что слышу?
ПАНОПА
Эта смерть не принесла царице Успокоения. Ее душа томится. То прижимает вдруг она к груди своей, Слезами исходя, малюток сыновей, То в исступлении, с безмерною тоскою Отталкивает их дрожащею рукою. Не ведает, куда свой направляет шаг. В невидящих ее глазах – могильный мрак. Три раза написать послание пыталась, Но лишь начав, рвала… О царь! Яви к ней жалость! Иди к ней! Гибельный уж недалек исход!
ТЕСЕЙ
Энона умерла, и Федра смерти ждет. Что думать должен я теперь об Ипполите? Эй! … Сына моего скорее позовите! Пусть оправдается. Я выслушать готов.
ТЕСЕЙ (один)
О Посейдон! Молю, на мой откликнись зов! Свое жестокое свершить благодеянье Не торопись! Забудь о злом моем желанье! … Я легковерен был, спешил… И в страхе жду… Не сам ли на себя накликал я беду?
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Тесей, Терамен.
ТЕСЕЙ
А, Терамен! Но где мой сын? Ты, верно, прячешь Питомца своего? Но что это, – ты плачешь? Где сын? …
ТЕРАМЕН
Любовь к нему слышна в словах твоих. Но слишком поздно, царь. Знай, – нет его в живых!
ТЕСЕЙ
О боги! …
ТЕРАМЕН
Пред тобой свидетель безутешный. Погиб прекраснейший! Окончил жизнь безгрешный!
ТЕСЕЙ
Погиб… Уже к нему объятья я простер. Но суд небесный был безжалостен и скор… Скажи, какой удар обрушили стихии?
ТЕРАМЕН
Оставив позади ворота городские, Он колесницею в молчанье управлял, И те немногие, кого с собой он взял, Беря с него пример, безмолвствовали строго. Была им избрана микенская дорога. Он вожжи выпустил. Лихие скакуны, Что были вскормлены, что были вспоены Царевичем, его без слова понимали, — Брели понурые, деля его печали. Вдруг вопль чудовищный средь мрачной тишины Раздался – из морской возник он глубины. И только этот вопль потряс морское лоно, Послышалось из недр земли подобье стона. От страха в жилах кровь застыла у людей, И грива вздыбилась на шеях у коней. А море между тем пузырилось, вскипая, И вдруг на нем гора возникла водяная. На берег ринувшись, разбился пенный вал, И перед нами зверь невиданный предстал: Зверь с мордою быка, лобастой и рогатой, И с телом, чешуей покрытым желтоватой. Неукротимый бык! Неистовый дракон! Сверкая чешуей, свивался в кольца он И берег огласил свирепым долгим ревом. Застыли небеса в презрении суровом, Твердь вздрогнула, вокруг распространился смрад, И, ужаснувшись, вновь отпрянула назад Волна, что вынесла чудовище из моря. С неодолимою опасностью не споря, Ко храму ближнему все кинулись толпой. Но он, героя сын, сам истинный герой, Остановил коней и твердою рукою Метнул свое копье, да с силою такою, Что не могла спасти дракона чешуя. Из раны хлынула кровавая струя, Зверь с воплем ярости, для слуха нестерпимым, Пал под ноги коням, дохнув огнем и дымом. Страх сверхъестественный тут обуял коней. Они, не слушаясь ни слова, ни вожжей, Рвались из упряжи. Царевич своевластно Пытался их смирить, но все было напрасно, — Лишь пена падала кровавая с удил (Есть слух, что некий бог копьем их горячил). И, удивляя всех галопом небывалым, Помчались скакуны по рытвинам и скалам… Держался Ипполит, но вдруг – сломалась ось! … О, горе! О, зачем узреть мне довелось Тот ужас, что теперь мне вечно будет сниться! Разбилась вдребезги о камни колесница. Запутался в вожжах несчастный Ипполит. Упряжка мчится вдаль и за собой влачит Возничего. Коней сдержать он хочет криком, Они еще быстрей несутся в страхе диком. И скоро юноша стал раною сплошной. Наш вопль потряс холмы! … И бег свой роковой Смиряют скакуны, теряющие силы, У храма древнего, где царские могилы. Бегу, хотя нет сил, хотя дыханья нет… За мною – свита. Нас ведет кровавый след: Кровь пятна яркие оставила на скалах, Колючие кусты – в соцветьях капель алых. Бегу к нему, зову – и слышу слабый стон. Открыв на миг глаза, мне руку подал он. «Богами, – он шепнул, – наказан без вины я. Друг, пусть в тебе найдет опору Арикия. Когда опомнится разгневанный отец, Когда с раскаяньем увидит наконец, Что на меня возвел напрасно обвиненье, То пусть, дабы мой дух нашел успокоенье, Вернет он пленнице…» Смолк. С помертвелых губ Слетел последний вздох: в моих руках был труп, Труп, столь истерзанный, – ужасная картина! — Что в нем и сам отец не распознал бы сына!
ТЕСЕЙ
Мой сын! Преемник мой! Он сгублен мной самим! Как страшен гнев богов, как неисповедим! … Увы, какая скорбь, терзания какие Мне суждены! …
ТЕРАМЕН
И тут явилась Арикия. Бежала от тебя она за ним вослед, Их должен был связать супружеский обет. Она спешит к нему, гонимая любовью, И вдруг – на залитой дымящеюся кровью Траве (о, зрелище! ) – простертый Ипполит! Несчастная на труп испуганно глядит… Возлюбленного в нем не распознав, не веря, Что невозвратная понесена потеря, Она его зовет… Увы, напрасен зов! И, побелев как мел и упрекнув богов Исполненным тоски невыразимой взглядом, Царевна падает без чувств с любимым рядом… Исмена, вся в слезах, осталась с нею там, Чтоб к жизни возвратить ее, – верней, к скорбям. А я, проклявший жизнь и солнце золотое, Пришел оповестить о гибели героя И рассказать тебе, могучий властелин, О чем в последний миг тебя просил твой сын… А вот и враг его безжалостный – царица!
|
|||
|