Бахыш Бабаев 2 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 5Следующая ⇒

— Жертвоприношений становится все меньше и меньше. Храмы почти обезлюдели. Местное жречество в крайнем негодовании.

— Надо предусмотреть крайнее, — прошептал хозяин Куша.

Тутмос наклонился к нежному ушку Нефертити.

— Бесценная моя, я так соскучился по тебе.

— Ты закончил мой портрет — Царица отпила прохладительного напитка и повернулась к своему обожателю.

— Давно. Перед самым приездом сюда. Скорее бы домой, скорее бы к тебе.

Эйе подозрительно огляделся.

— Надо подумать, как это сделать. Очень все рискованно. Ты осознаешь всю степень ответственности?

— Другого выхода не вижу, — заключил кушский царь и, завидев входящего фараона, встал, подтолкнув локтем Эйе. Тот оглянулся и встал тоже.

— Прошелся по рынку, — возбужденно говорил Тутанхамон. — Народ ликует. Скорее, большинство. Остальные в каком-то странном замешательстве. Никак, думаю, не сообразят, как воспринять новый наш указ.

Кушский царь сдержанно улыбнулся.

— Народ — стадо животных, которое привыкло подбирать с земли. Доброта твоя не всем понятна.

— Указ твой ошеломляет их, — поддержал Эйе.

Тутанхамон резко подошел к Эйе и, глядя ему в глаза, жестко произнес.

— Я поступил так, как подсказала совесть. И не следует более возвращаться к этой теме. Тебе спасибо, царь, за гостеприимство повернулся он к другому. — Остальным приказ — готовиться. Эйе, выезд на рассвете.

Эйе и кушский царь молча поклонились. Тутанхамон в сопровождении телохранителей удалился.

Тутмос встал и демонстративно поклонился Нефертити.

— Моя царица, позволь мне попрощаться с братом.

— Ступай, Тутмос. Погоди. — Она сняла с себя перстень, увенчанный крупными алмазами. — Поздравь молодых от моего имени.

— Твоя щедрость безгранична, как моя преданность. Но я должен тебя попросить…

— Говори.

— В связи с женитьбой надо освободить брата от налогов и ввести его в хонты.

Нефертити подняла глаза на царя Куша. Тот сделал вид, что не слышит.

— Ты слышишь, царь? — спросила она.

— Слышу, моя царица, но помочь не смогу. Это противозаконно.

Эйе сделал кислую мину.

— Женитьба на финикийке? Она же враг.

Нефертити смерила его испепеляющим взглядом. Эйе казался ей лицемерным.

Она из враждебной страны, это верно, но любовь…

Эйе грубо прервал её.

— Какая там любовь, какая там любовь! Настоящий любви нет. Есть только идеал. Чем ближе мы к нему, тем дальше он от нас. Любви нет, есть истинная жажда наслаждений.

Царица презрительно отвернулась и подошла к царю Куша.

— Он с возрастом, по-моему, дуреет. Вопрос, однако, так и не решен.

Тот пожал плечами и отрицательно покачал головой.

— Я не имею права нарушать букву закона. Куш подвластен Египту. И в виде исключения рассмотреть данный вопрос и решить его положительно сможет только Небхепрура. Обращайся к нему. И если он даст мне такое указание, тоя выполню твою, царица просьбу.

— Ох, как все сложно, — вздохнула Нефертити. — Необходимо указание сверху, чтоб человека сделать человеком.

— Кроме того, — добавил Тутмос, — невеста брата должна принять наше подданство.

— После выкупа, — поспешно ответил кушский царь.

Эйе сидел в своей комнате и уже несколько часов подсчитывал прибыль в государственную казну. Таблички с цифрами порядком надоели ему, но он упрямо работал. Лазурита и бирюзы явно было меньше, чем за прошлый месяц. Оливкового масла, смолы и жира Куш недодал на сей раз тоже.

Он призадумался.

Если так пойдет и дальше, фараон учредит новый поход. Скорее, на Сирию. Золото и серебро в казне катастрофически тает, не принося ощутимой прибыли. Следовательно, оседает в народном кармане. Немху зажрались царской милостью, позволяют себе что угодно. Участились даже случаи купли и продажи рабов и рабынь. Рабовладельцы в крайнем отчаянии — с ними начинают конкуренцию. В храмы теперь уже, редко заглядывают даже уэбы. И во всем этом виноват новый указ фараона, — подумал он и поднял голову.

В дверях стоял темнокожий слуга, вероятно эфиопского происхождения. Эйе кивком подозвал его. Слуга тотчас подскочил и поклонился.

— Найди мне Упнефера, начальника слуг, — последовал приказ.

Слуга повиновался.

Эйе снова уткнулся в таблички, но вскоре почувствовал, что работать не в состоянии. Ненависть, внезапно всплывшая в воспаленном сознании, стала угрожающе нарастать. Она была направлена только против одного человека, волею которого Египет, думал Эйе, придет в упадок. Новая реформа Тутанхамона грозила преобразованиями, которые несомненно подрывали авторитет власть имущих и неуклонно вели к экономическому спаду в стране. Нужны походы, думал Эйе, и чем больше, тем лучше. Поубавится мужчин, поубавятся силы, нам противостоящие.

— Мой господин, я к твоим услугам.

Эйе вскинул глаза. Перед ним стоял Упнефер, худенький стройный юноша с впалыми щеками, весь внешний облик которого излучал стремление выполнить любое порученное ему дело.

Глава жрецов невольно усмехнулся. Такие, как Упнефер, без зазрения совести могут взойти по трупам на вершину славы. В данном случае именно такой и устраивал.

— Ты можешь сесть, Упнефер, — Эйе встал и, принялся в раздумье расхаживать по комнате.

— Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?

Упнефер чуть не прослезился от умиления. Второй человек Египта интересуется его здоровьем.

— Да будешь ты цел, невредим, жив и здоров, — воскликнул он, — я в себе чувствую силу быка.

— Хвала всемогущему. Эйе внезапно остановился и поглядел на него в упор. — Ты уже выполнил указание фараона? — строго вдруг спросил он.

Упнефер на мгновение растерялся, затем, быстро сообразил, о чем идет речь, утвердительно затряс головой.

— Да, мой господин. Брат Тутмоса уже введен в хонты. Я ещё вчера разослал глашатаев.

Эйе промолчал, затем подошел к этому ревностному служителю и усадил его рядом с собой.

— Ты молод, тебе надо расти, — вкрадчиво начал он, зорко следя за выражением лица собеседника. — Я поговорю с повелителем. В Южном Оне нам нужен человек. Как ты на это смотришь?

Упнефер залился краской, глаза его заблестели каким-то неестественным светом. Уже вообразил себя правителем этого города, подумал Эйе. Подчиненный вдруг порывисто встал и плюхнулся на колени, целуя ноги верховному.

— Встань, встань. Я знал, что ты меня очень любишь и готов выполнить любое мое поручение.

— Ты только прикажи! — с пафосом вскричал Упнефер.

— Сядь. — Эйе вдруг нахмурился и испытующе поглядел на начальника слуг. — То, что я сейчас попрошу, должно оставаться в строжайшей тайне. Ты понял?

— Понял, мой господин. — Упнефер мгновенно избавился от иллюзий.

— Как зовут эту рабыню?

— Финикийку? — почти сразу догадался начальник слуг.

— Да.

— Истерим, мой господин.

— Истерим?

— Да, мой господин.

— Красивое имя. Ты должен привести её сюда. Но так, чтобы никто не знал. А тем более Тутмос и его брат. Сможешь?

— Нет ничего легче, мой господин. Когда?

— Чем быстрее, тем лучше. А теперь ступай.

Упнефер покорно повиновался и вышел.

Эйе достал костяные четки и принялся перебирать их.

Всем утру нос, невесело подумал он, вспоминая Тутмоса и Нефертити, сладко что-то друг другу нашептывавших, как два влюбленных голубка, там, в Куше. Ты меня опередил, Тутмос. Ну что ж, попробую отыграться.

Царица Нефертити с детских лет привлекала внимание верховного жреца. Выходя замуж за Эхнатона, который благодаря жене стал фараоном, Нефертити, как положено девицам знатного происхождения, всплакнула, уткнувшись в грудь Эйе. Этот плач Эйе будет вспоминать потом долгие годы. Пользуясь положением старшего, жена которого всю жизнь обхаживала будущую царицу, Эйе поцеловал её в лоб, мгновенно ощутив запах незабываемый благовоний, исходивших от царицы. Эйе хорошо помнил это день. Он тогда сделал шаг назад, боясь в порыве молниеносно охватившей его страсти сделать непоправимое.

А стройная голубоглазая женщина вызывала вдохновение придворных поэтом. Ей посвящали стихи, оды. Ее образ пытались запечатлеть художники и скульпторы. Странно, но этот нечестивец Эхнатон никогда и ни к кому её не ревновал, хоть и был настоящим уродом. Казалось, он даже не замечает свою жену, любящую его самоотверженно. Парадокс. Красавица любит урода, а он занят политикой. Свержением культа старых богов и возвеличиванием новых. Тьфу!

Впрочем, Эйе никогда не завидовал Эхнатону. Аменхотепа IV он просто боялся. В этом не было ничего предосудительного, так как его боялись все, даже жена, его безумно любившая, и все шесть родившихся потом девочек. Три умерли ещё в детстве — их забрала чума, свирепствовавшая тогда в обоих Египтах.

Нефертити! Эйе все время думал о ней, иссыхая долгие годы в безысходной пламенной страсти. Десять лет своей жизни он принес бы в жертву всемогущественному Ра за одну ночь с этой неземной красавицей.

Вспомнив Тутмоса, он вновь налился ненавистью. Надо будет как-то очернить их в глазах фараона, отомстив одновременно и Тутмосу, и Нефертити, отвергнувшей его, Эйе, и Тутанхамону, везде и всюду унижающему его.

Вошел темнокожий слуга и доложил об Упнефере.

— Пусть войдет, — распорядился Эйе и сел за рабочий стол.

Исполнительный Упнефер бесшумно юркнул в комнату, держа за руку испуганную смуглолицую рабыню.

— Эйе недовольно поднял брови.

— Истерим? — коротко спросил он.

Рабыня утвердительно кивнула, со страхом следя за каждым движением всесильного сановника.

— Ты свободен, Упнефер, — безразлично сказал он.

Упнефер почтительно склонил голову и попятился к выходу.

— Сядь, красавица. Кто твой хозяин?

— Гончарный дел мастер, господин, — залепетала та.

— Как его зовут?

— Собекмос.

— Сколько он заплатил за тебя?

— Я не знаю, — доверительно ответила рабыня, чувствуя, что сюда её привели по какому-то другому поводу.

Эйе вновь встал и принялся расхаживать по комнате, производя впечатление глубоко задумавшегося человека, занятого исключительно государственными интересами. Исподволь он разглядывал молодую рабыню, похожую на не сорванный пока цветок. Рабыня сидела на коленях, отчего тонкое белое полотно её одежды причудливо облегало крутые до восхищения бедра.

И этой красоткой будет обладать брат моего врага, завистливо подумал он неожиданно повеселев. Сливки будут мои, утешил он себя.

— А захочет ли он продать тебя, этот твой Собекмос? — спросил он, останавливаясь перед ней.

— Не знаю, ничего не знаю. Но он не прикасался ко мне.

— Значит, ты стоишь дороже, — полуутвердительно, полувопросительно произнес Эйе, отходя от неё и садясь за стол. — Вот что, красавица. Я хотел бы тебе помочь, хотя владыка великого Египта запретил куплю-продажу рабов. А ты, как мне известно, хочешь выйти замуж?

Рабыня, сидевшая с опущенной головой, склонилась ниже.

— Как зовут твоего избранника? — повелительным тоном спросил Эйе.

— Уна.

— Обещая помочь, если будешь слушаться меня.

— Буду, — прошептала рабыня.

Эйе вздрогнул от неожиданности. Неужели легкая победа?

— Уна не должен ничего знать.

Рабыня задрожала от зловещего намека. Сделав усилие над собой, она залпом выпалила.

— Я честная девушка, господин.

— Рабыня, — деловито поправил Эйе.

— Да, рабыня. Но рабыня честная, — не сдавалась та.

— Эйе решил сменить тактику.

— Ты должна мне принести разрешение от своего хозяина, если он согласен на выкуп. Кстати, чем ты выкупишь себя? У тебя ведь нет ни золота, ни серебра.

Она растерянно повела плечами и промолчала.

— А я бы мог тебя выкупить в обмен на твою покорность. Выкупил бы и отпустил бы с миром, Что скажешь?

— Мне нечего сказать, господин. У меня за душой нет и меди.

— Вот видишь, — оживился Эйе, но быстро взял себя в руки и продолжал сдержанней. — Я дам тебе много золота, и ты будешь счастлива со своим Уной. Если захочешь, введу его в хонты.

— Я, право, не знаю, — заколебалась Истерим.

— Не бойся могущественного Эйе. Подойди к нему, дитя мое, — пропел он, чувствуя, что инициатива переходит к нему.

Рабыня, потоптавшись немного, нерешительно подошла к нему и стыдливо отвернулась.

— Будь поласковее со своим господином, — прошептал он, обнимая её за бедра.

Рабыня от неожиданности отпрянула, но в следующее мгновение оказалась в железных тисках озверевшего от одиночества мужчины, который грубо начал срывать с неё одежды.

— Не надо, взмолилась она, чувствуя бессмысленность сопротивления.

— Я сделаю тебя жрицей, — задыхаясь от волнения, выдавил он и, подхватив её, обреченную, на руки, потащил в смежную комнату, в открытую дверь которой виднелось широкое ложе, увенчанное с четырех сторон золотыми уреями.

Личный советник фараона Маи пребывал в отличном расположении духа. По его просьбе Небхепрура назначаил сына своего советника правителем Южного Она. Радости старика не было границ. Честный и порядочный Маи таким же воспитал и собственного сына.

Служа ещё Эхнатону, Маи завоевал себе широкую популярность при дворе и в народе. Египтяне любили его. Он всегда был готов прийти на помощь, помогал несправедливо обиженным, разоблачал незаконно наживающихся. Человек аналитического ума, жизнерадостной энергии, он пользовался всеобщим уважением. Экономические прогнозы, выдававшиеся им в эпоху Аменхотепа IV, и по сей день, как правило, оправдывались. После кончины Эхнатона его цена и занявший престол Сменхкар, всецело доверявший советнику.

Для Тутанхамона Маи был не только советником. Фараон относился к Маи как к собственному отцу, который всегда направит заблудшего сына на путь истинный.

Хмурый и чем-то озабоченный Небхепрура нашел советника в дворцовом саду.

Увидев фараона, Маи хотел было поклониться, но Тутанхамон остановил его.

— Ты же знаешь, как я тебя люблю, Маи, — укоризненно начал он, и советник понял — что-то случилось. — Эйе предлагает выступить против Сирии, — озадаченно добавил он и вопросительно глянул на советника.

Маи задумался. Годовой бюджет государства в последнее время не приносил желаемых результатов. Процент прибыли заметно снижался, что не могло не насторожить Эйе, предложившего поход на одну из самых богатых стан Востока — Сирию. Вдобавок ко всему, подвластный Куш перестал продавать Египту живую силу — рабов. Торговля рабами велась только с Финикией, которая, кстати говоря, тоже стала постепенно ограничивать свои потенциальные возможности. Выходило, что кризис в экономике начал наступать на пятки.

— Они хорошо вооружены, — произнес он.

— Знаю. Тем не менее, что-то надо делать.

— И живут хорошо. Средний уровень жизни их простолюдина намного выше нашего.

Тутанхамон присел рядом со стариком, вертя в руках массивную золотую трость — символ высшей власти.

— Мне кажется, поход необходим, — поднял голову старец. — Однако не помешала бы и проверка подсчетов верховного жреца.

— Откровенно говоря, Эйе не внушает мне доверия, — признался фараон. Но его поддерживают моя жена и её мать. Они ему слепо верят, чем и обезоруживают меня.

— Не горячись, мой фараон, не горячись. Каждой обвинение требует подкрепления доказательствами. А их у тебя нет.

— Выходит, мы должны выступить?

— Это был бы лучший выход из создавшегося положения. Если Сирия станет в будущем платить нам дань, то мы очень быстро поправим здесь свои дела. И вот тогда не лишней была бы и проверка подсчетов Эйе. Сдается мне, определенную часть доходов он присваивает.

Тутанхамон встал. Поднялся и Маи.

— Выступаем через три дня. Маи, ты объявишь сбор. Всех заместителей войска пришли ко мне.

— А Куш способен нам помочь людьми?

— Я распоряжусь послать туда гонца с моим приказом.

Маи отвел глаза.

— Мне неприятен царь Куша. Может, мы воздержимся от его помощи?

— Но он мой должник, — удивился Небхепрура. — И если он поможет мне, я прощу его долг.

Маи низко поклонился.

— Могущественному владыке виднее. Однако, осмелюсь подсказать вот что. Новый продовольственный указ пришелся по сердцу простолюдинам. Может, нам стоит поискать добровольцев среди свободных людей?

Тутанхамон задумался и ответил не сразу.

— Займись этим ты, дорогой Маи.

— Слушаю и повинуюсь, мой фараон, — Маи почтительно поклонился.

— Вечером жду у себя, — бросил на прощание фараон и торопливо зашагал к дому.

Рабыня Истерим, шатаясь, медленно брела по городским улочкам, выведшим её наконец на центральную городскую площадь, всю запруженную людьми. На помосте стоял царский глашатай, рядом на корточках примостился писец.

— Египтяне, — говорил глашатай, фараон Небхепрура обращается к вам. Сирийские войска уже на подступах к Фивам. Враг хорошо вооружен. Мы должны защитить нашу землю от вероломных захватчиков, дать им решительный отпор. Во имя Ра присоединяйтесь к дружине фараона, который днем и ночью заботится о вашем благополучии.

Толпа загудела. Откуда-то вынырнул молодой крестьянин в лохмотьях и решительно вступил на помост.

— Запиши меня, — обратился он к писцу.

— И меня, — подскочил второй.

— За Небхепруру — хоть в огонь, — шагнул на помост третий.

Со всех сторон на площадь стекались горожане. Толпа быстро росла, соответственно росла и численность добровольцев, изъявивших желание участвовать в походе фараона Небхепруры.

Истерим постояла немного, затем, безразлично взмахнула рукой, двинулась дальше, совершенно не соображая, куда и зачем идет. Покружив по городу, она нехотя направилась домой и ещё издали заметила Уну, нетерпеливо поджидавшего её.

Заметив невесту, Уна поспешил навстречу.

— Ты где была? — удивился он.

Она испытующе поглядела на него, затем опустила глаза.

— Гуляла по городу. Слышал новость?

— Какую?

— Война против Сирии.

Уна, однако, был возбужден чем-то другим, и ему не терпелось поделиться приятной новостью.

— Гляди, — торжественно объявил он и разжал пальцы.

На ладони, сверкая всеми цветами радуги, красовался массивный золотой перстень с крупными алмазами.

— Откуда? — оцепенела вдруг Истерим.

Уна испуганно огляделся, затем прошептал ей на ухо:

— От самой царицы. Она благословляет нас. Этим перстнем ты избавишься от своего Собекмоса и мы наконец поженимся. Да будет она цела, невредима, жива и здорова. Перстень очень кстати.

Истерим взглянула на будущего мужа.

Он весь светился счастьем, ощущением взаимной любви, беспредельной нежности.

— Держи, — он незаметно опустил подарок царицы в карман возлюбленной. Та несколько отстранилась.

— Что с тобой? — удивился Уна.

— Завтра. Завтра я проведу выкуп. Хозяина все равно пока нет дома. Приходи завтра, — закончила она и, не попрощавшись, вошла во двор.

Уна недоуменно посмотрел ей вслед, пожал плечами. Постояв немного, он решил, что она очень устала или прихворнула: женщина, как-никак. Потом он вспомнил о предстоящих свадебных приготовлениях и, приободренный ими, насвистывая, ушел по своим делам.

Истерим, войдя во двор, огляделась. Хозяина действительно не было дома. Хозяйку она заметила в дальней углу двора, сидящей под ветвистым деревом. Она укладывала малыша, то и дело сгоняя с его невинного лица назойливых мух. Рабыня достала толстую и длинную, мехов в двадцать, бечевку, и незаметно вышла на улицу.

Орудуя локтями, она снова пересекла центральную, многолюдную. Уже, площадь и двинулась к югу, к видневшимся вдали роскошным особнякам властителей города. Дойдя до дома Эйе, она остановилась и огляделась. На улице никого не было. Достала перстень и, размахнувшись, с силой запустила его на веранду.

Звук упавшего предмета напугал Эйе меньше, чем перстень, угодивший ему в бульон. Остолбенев от неожиданности, он некоторое время сидел как пригвожденный. Затем, хлопнув в ладоши, вызвал слугу.

— Выясни, кто это, — приказал он, кивком указывая на перстень.

Слуга повиновался.

Эйе извлек перстень и чуть не задохнулся от волнения. Он мог принадлежать только одной женщине. Он был в этом уверен, ибо хорошо помнил подарок Эхнатона своей супруге.

Истерим бежала, не оглядываясь, крепко прижимая к груди свернутую в клубок бечевку. Добежав до веского отвесного берега Нила, она привязала один конец веревки к едва заметному пеньку, вторым концом обвязала увесистый камень весом полторы — две сотни дебенов и, подхватив его, подняла глаза к небу.

Оно было чистое, голубое, прозрачное. Единственное целомудрие в этом мире, подумала рабыня, и сделала шаг вперед. Мутные воды величественной реки жадно поглотили свою жертву.

Эйе ломал себе голову, глядя на перстень царицы. Мысль о том, что она вздумала с ним пококетничать, казалась уж слишком нереальной. А впрочем, утешал себя Эйе, кто знает? Может, она рассорилась с Тутмосом и теперь, чтобы отомстить ему, заигрывает со мной? Ох, эти женщины, прекрасное и коварное племя. И зачем только бог создал мужчин зависимыми от капризов женщин? Неужели нельзя было наоборот?

Слуга, посланный верховным жрецом, вернулся ни с чем. Злоумышленника и след простыл, а вокруг нет ничего подозрительного.

Впрочем, Эйе уже оправился, и доклад слуги выслушал без особого интереса. Он отпустил его и принялся, как обычно в минуты волнения, расхаживать по залу.

Постепенно входя в воображаемое действие, он представил себе, как Нефертити под покровом ночи неслышно отпирает дверь его спальни, затем бесшумно подходит к нему, приложив указательный пальчик к губам. Затем она нежно ласкает его и ложится рядом…

Эйе остановился и почесал затылок. Дьявол, а чего на свете не бывает? Он умен, прозорлив, благороден. Служит третьему фараону. Он один из тех немногих, которых Небхепрура оставил при дворе, разогнав, чуть ли не всех прежних сановников. Значит, он, Эйе, ценный служитель фараона. И любая знатная дама сочтет за честь разделить с ним ложе. Он подошел к столу и взял перстень. Снова, в который раз, тщательно осмотрев его, убедился перстень её, царицы Нефертити. Понюхал. Ему показалось, что драгоценный камень все ещё хранит несравненный запах неповторимого тела богини Египта. По-моему, она меня приглашает, заключил он и вызвал слугу.

— Мои нарядные одежды… И побольше ладана, — распорядился он.

Слуга помог ему одеться, затем вопросительно уставился на хозяина.

«Наверное, не приду», — понял он.

Слуга понимающе кивнул и вышел вон.

Путь к особняку, в котором временно обосновалась царица Нефертити, пролегал через небольшую оливковую рощу. Вечер был лунный, ясный. Соловьи пели свои песни, и это пение почудилось Эйе добрым предзнаменованием. Он ускорил шаг и чуть не поплатился за это. Неожиданно и ярко засветили факелы, озаряя темень далеко вокруг. Остановившись и привыкнув к свету, увидел дом, у стен которого горели эти факелы. Перед домом у небольшого круглого фонтанчика сидели Нефертити и Тутмос о чем-то мирно беседуя.

Эйе быстро спрятался за дерево, едва не возопив от горького разочарования. Все рухнуло, иллюзии разлетелись в пух и прах. Это они, Тутмос и Нефертити, сидят рядом и воркуют. И не о строительстве дома, конечно. Вытащив перстень, он снова осмотрел его, затем глянул на них. Губы его сжались в бессильной злобе. Постояв несколько минут, он рванулся с места и исчез во тьме.

Утром, позавтракав с женой, Тутанхамон послал гонца за кушским царем и вышел в сад в сопровождении супруги.

— Государственные дела заслонили твою любовь, мой повелитель, упрекнула Анхеспаамон, украдкой любуясь нежными очертаниями милого лица. Ты почти не уделяешь мне внимания днем.

Тутанхамон, не оборачиваясь, взял её за руку и прижал к сердцу.

— Как ты можешь так говорить, любимая? — Он осыпал её руку поцелуями.

Анхеспаамон стыдливо отняла руку. Они остановились.

— Через два дня выступаем, — заявил он, избегая её взгляда.

— Сирия?

— Да.

— Сколько дружин в наличии?

— Около сорока. Но есть и добровольцы. И их немало.

Анхеспаамон тяжело вздохнула.

— Народ тебя любит, верит тебе. Но мне что-то неспокойно. Я часто вижу во сне отца.

— Что бы это значило?

— Не знаю. Надо спросить пифию.

Откуда-то вынырнул слуга и, поклонившись, доложил:

— Мой фараон, тебя просят принять Тутмос и какой-то немху.

— Тутмос? И немху? Странное сочетание. Ладно, пусть ждут в приемной.

Слуга поклонился и ушел.

— Я хотела попросить тебя, — Анхеспаамон заглянула в глаза мужу.

— Я весь внимание, цветок ты мой.

— Меритамон просит твоего разрешения…

— Упнефер? — с отвращением спросил фараон.

— Да. Они хотят пожениться.

Тутанхамон промолчал, глядя на жену. Та не выдержала и отвела взгляд.

— Он и мне не нравится, — оправдывалась она. — Но не мне с ним жить.

— Я не возражаю. Но учти — он мне не нравится.

Анхеспаамон засияла и тронула его за рукав. Муж повернулся к ней не сразу.

— Благодарю тебя. — Она прильнула к нему, и их губы слились в поцелуе. Затем, обсуждая предстоящие свадебные хлопоты, они медленно двинулись к дворцу.

Тутмос и немху ждали в приемной. Впрочем, не Тутмос, а брат его, Уна, которого фараон видел впервые.

— Ты брат начальника скульптора? — безошибочно догадался он.

— Да, повелитель, — поклонился Уна. Немху, стоявший рядом, последовал его примеру.

— Слушаю.

Уна поклонился вновь, после чего возбужденно заговорил.

— Мой фараон, да будешь ты цел, невредим, жив и здоров во веки вечные. Встречу с тобой устроил мне брат. К тебе попасть очень трудно. Дело в том, что со вчерашнего дня куда-то исчезла моя невеста. Это немху, которого зовут Собекмос, её хозяин.

— Так она рабыня? — спросил фараон.

— Да, мой повелитель, рабыня. Однако она вчера должна была заплатить хозяину свой выкуп. Вчера, во второй половине дня, она ушла из дому и куда-то исчезла. Я прошу тебя начать поиски.

Тутанхамон вспомнил, что недавно подписал указ о введении Уны в хонты. Хонт и рабыня? Странно.

— А… это та самая финикийка? — спросил он.

— Повелитель, — поклонился Собекмос, — она украла у меня длинную веревку.

Уна сердито покосился на Собекмоса.

— Я верну тебе твою веревку или её стоимость, — раздраженно сказал он. — Повелитель, прикажи найти её.

— А, может, она где-нибудь… — фараон многозначительно взглянул на Уну.

— Нет, нет, — перебил его хонт, — это исключено.

Фараон усмехнулся. До сих пор ему не приходилось разыскивать чужих невест. Но Уна брат Тутмоса, его преданного служителя. Не помочь нельзя.

— Вот что, — поднялся, наконец, Тутанхамон. — Я поручу это дело верховному жрецу. Идите к нему, он примет вас.

Жених и хозяин рабыни Истерим молча поклонились и ушли.

Тутанхамон вызвал слугу и велел ему немедленно разыскать Эйе. Минут через пятнадцать появился Эйе и поприветствовал фараона.

— Уважаемый Эйе, помоги двоим несчастным. Потерялась рабыня. Вчера вечером. Один из них её хозяин, а другой жених.

Эйе насторожился. Рабыня и невеста… Неужели Истерим?

— А как зовут ее? — взволнованно спросил он, предчувствуя недоброе.

— Не знаю, Эйе, не знаю. Ты выслушай их. Кстати, жених покажется тебе очень знакомым. Родной брат Тутмоса.

У Эйе екнуло сердце. Значит, она. И перстень, возможно, вчера швырнула она. Но как он попал к ней? Перстень царицы к обыкновенной рабыне?

Все эти мысли молнией пронеслись у него в голове, однако он так и не сумел найти ключ к этой загадке. Единственное, что он усвоил себе четко перстень, Тутмос, его брат и рабыня. Следовательно, перстень царицы попал в руки рабыни через этих братьев. Но каким образом? Неужели царица…

— Ты что молчишь, Эйе? — спросил Тутанхамон, подходя к окну.

Надо всех опередить, подумал Эйе. Опередить во что бы то ни стало.

— Мой фараон, — осторожно начал он, — со вчерашнего дня в Фивах происходят странные явления. Кто-то теряет свою невесту, кто-то находит чужой перстень. Я и сам теряюсь в догадках. Может с исчезновением этой рабыни связана и эта находка? — говоря это, он извлек из кармана украшение царицы.

Тутанхамон обернулся. На столе красовался алмазный перстень царицы Нефертити.

— Где ты его нашел? — удивился фараон, разглядывая находку.

— Странно, мне очень странно… Неудобно как-то и говорить. — Эйе смущенно отвел глаза.

— Да говори же, — нетерпеливо приказал фараон.

— У дома Тутмоса.

Тутанхамон резко поднял голову, и Эйе показалось, что судьбы ворковавших вчера вечером любовников уже предрешена.

— Ты думаешь… — грозно начал Небхепрура, сверля глазами верховного жреца.

— Ты позволишь сказать правду? — отчаянно вдруг вскричал Эйе.

Тутанхамон, тяжело дыша, прислонился к стене.

— Говори, — зловеще прошептал он.

— Я давно подозревал, что они… Одним словом, найдя вчера вечером этот драгоценный камень, я решил незамедлительно передать его владелице. Я направился к ней, но не дошел до нее. Они сидели рядом у фонтанчика и о чем-то шептались. Поэтому я вернулся назад. Решил вначале доложить тебе.

— Молодец, — прохрипел Небхепрура. — Молодец. Перстень царицы в доме Тутмоса! Значит, она там была!

— Может, по вопросу строительства её дома? — подлил масла в огонь Эйе.

Тутанхамон метнул в него уничтожающий взгляд, который ничего хорошего не сулил ни Нефертити, Ни Тутмосу.

⇐ Предыдущая 123 4 5 Следующая ⇒