НАС ДВОЕ. ПОСЛЕ КАЗНИ В ЖЕНЕВЕ

АПУХТИН Алексей Николаевич [1840-1893] - русский поэт-лирик. По рождению А. принадлежал к старинному дворянскому роду, воспитывался в привилегированном училище правоведения; в личной жизни был тесно связан с великосветским петербургским обществом. А. - эпигон " светского" стиля поэзии, ведущего свое происхождение от лит-ры эпохи Пушкина. В сборнике стихотворений А. встречаются типичные для этого стиля классические мотивы (" Греция", " Подражание древним" и др. ), идиллическое изображение деревни (" Вечер", " Проселок" ), патриотические и исторические темы, послания к друзьям, стихи на разные случаи, эпиграммы и пародии. Довольно часто А. обращался к теме о призвании поэта, являясь горячим поклонником " чистого искусства" и врагом " гражданского" служения в поэзии (" К поэзии", " Музе", " Дилетант" ). Но главной темой лирики А. является интимная тема неудачной, разбитой любви, определившей собою меланхолическую настроенность поэта. Крупнейшее произведение этого рода - поэма " Год в монастыре". Чувство одиночества, надвигающейся старости и смерти, грусть воспоминаний проникают лучшие по искренности и простоте стихотворения А. Музыкальные по форме, часто снабженные рефренами, стихи А. иногда приближаются к песне, и не случайно многие из них положены на музыку. Слабее более длинные стихотворные произведения, своего рода психологические этюды, рассказы в стихах, не чуждые сентиментальности и мелодраматизма (напр.: " Перед операцией", " Из бумаг прокурора" и др. ). В прозе А. писал мало. Центральные фигуры его повестей - светские люди, неудачники в личной жизни, понявшие ничтожество окружающей их среды и ищущие спасения в глуши родовых усадеб (" Дневник Павлика Дольского", " Неоконченная повесть" и др. ).

На первый взгляд поэтический мир Апухтина может показаться интимным, камерным. Но внимательный читатель заметит: в его стихах запечатлен духовный и душевный опыт человека хоть и далекого от общественной борьбы, но не терявшего интереса к " проклятым" вопросам века, то есть вопросам о смысле жизни, о причинах человеческих страданий, о высшей справедливости. Возраставший с годами интерес поэта к этим вопросам раздвигал рамки его поэтического мира.

В конце 70-х и в 80-е годы у Апухтина все явственнее ощущается тяготение к большой стихотворной форме. Заметно стремление найти " выход из лирической уединенности" (Блок). Более пристальный интерес к внутреннему миру героя ведет к созданию произведений, близких к психологической новелле (" Накануне", " С курьерским поездом", " Перед операцией" ). В этих произведениях сказалось очень благотворное для Апухтина влияние русской психологической прозы, прежде всего -- романа.

Одной из самых интересных попыток Апухтина создать объективный образ современного человека, героя 80-х годов, было стихотворение " Из бумаг прокурора". Произведение построено как внутренний монолог (или дневник) и предсмертное письмо самоубийцы, адресованное прокурору. Как и многие другие произведения Апухтина (" Сумасшедший", " Перед операцией", " Год в монастыре" ), это стихотворение является как бы драматическим монологом, рассчитанным на актерское исполнение, на слуховое восприятие. Обилие прозаизмов, разговорная интонация, частые переносы из строки в строку, астрофическое построение стихотворения -- самые различные средства поэт использует для того, чтобы текст был воспринят читателем как живая, взволнованная речь героя. Герой стихотворения " Из бумаг прокурора" во многом близок к лирическому " я" самого автора. Но при этом явно заметно стремление взглянуть на такого героя объективно, выявить в нем черты, обусловленные временем, общим строем жизни, историческими и социальными причинами. Стихотворение имеет документальную основу. Известный юрист А. Ф. Кони, беседы с которым впрямую повлияли на возникновение замысла произведения, писал в своих воспоминаниях: " Апухтин очень заинтересовался приведенными мною статистическими данными и содержанием предсмертных писем самоубийц" {Кони А. Ф. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 7. М., 1969, с. 306. }.

Обратившись к злободневной, " газетной" теме, Апухтин попытался изнутри раскрыть сознание человека, которому " жизнь переносить больше не под силу". Что заставило его героя зарядить пистолет и уединиться в номере гостиницы? Утрата интереса к жизни? Несчастная любовь? Разочарование в людях? Душевный недуг? И то, и другое, и третье. Апухтин и не стремился дать однозначный ответ на этот вопрос. " Если бы была какая-нибудь ясно определенная причина, то совершенно устранился бы эпидемический характер болезни, на который я хотел обратить внимание" {Жиркевич А. В. Поэт милостию божией, с. 498. }, -- говорил он. Вспомним известное некрасовское стихотворение " Утро". Там тот же мотив: "... кто-то покончил с собой". Мы не знаем, кто он, некрасовский герой, и почему решил застрелиться. Но весь строй лаконично описанной столичной жизни таков (" на позорную площадь кого-то провезли", " проститутка домой поспешает", офицеры едут за город -- " будет дуэль", " дворник вора колотит" ), что читатель понимает: в этом городе люди неизбежно должны стреляться.

Сознание апухтинского героя, решившего уйти из жизни, не замкнуто на самом себе. Он способен замечать боль и страдание других, порой очень далеких людей. Вот до гостиничной комнаты долетел свист локомотива -- в столицу прибыл поезд. Герой стихотворения думает о тех, кто приехал:

Кто с этим поездом к нам едет? Что за гости?

Рабочие, конечно, бедный люд...

Из дальних деревень они сюда везут

Здоровье, бодрость, силы молодые

И все оставят здесь...

За этими размышлениями угадывается жизненный опыт, который может быть соотнесен с очерками Ф. Решетникова (" На заработки" ) и И. Кущевского (" В Петербург! На медовую реку Неву! " ), в которых описаны трудные судьбы людей, приехавших в столицу на поиски счастья. Так вопреки неоднократным заявлениям Апухтина о его стремлении служить только " вечным идеалам" логика его собственного творчества все чаще и чаще выводила его к " проклятым" вопросам современной жизни.

Судьбы героев многих стихотворений Апухтина (таких, как: " В убогом рубище, недвижна и мертва... ", " Старая цыганка", " Год в монастыре", " Из бумаг прокурора" ) яснее прочитываются в контексте всего его творчества, в контексте русской литературы второй половины XIX века. В этом случае многое в этих судьбах если не проясняется до конца, то существенно уточняется. Мы начинаем видеть их не исключительный, а общий смысл. Ущербность, неуравновешенность, болезненность героев этих произведений в сознании читателя так или иначе связывается с социальными недугами общества, нравственной атмосферой русской жизни тех лет.

Зараза нравственной чумы

Над нами носится, и ловит, и тревожит

Порабощенные умы... --

сказано в стихотворении " Из бумаг прокурора". Особенность многих произведений Апухтина 80-х годов в том, что теперь он осмысливает характер героя в его конкретной социально-исторической обусловленности. Судьба человека включается в поток времени. Усиление эпического начала в творчестве Апухтина органично приводит его к прозе

Случевский Константин Константинович [26. 7(7. 8). 1837, Петербург, - 25. 9(8. 10). 1904, там же], русский писатель. Изучал философию и естественные науки в Сорбонне, в университетах Берлина, Лейпцига, Гейдельберга. Печатался с 1857. В цикле статей " Явления русской жизни под критикою эстетики" (в. 1-3, 1866-67) резко полемизировал с идеями революционный демократов. Занимал высокие государственные должности, редактировал " Правительственный вестник" (1891-1902). Опубликовал роман " От поцелуя к поцелую" (1872), несколько книг стихов (последняя - " Песни из " Уголка" ", 1902), повести, рассказы, поэмы, географо-этнографический труд " По северу России" (т. 1-3, 1888). Творчество С. противоречиво: острое неприятие действительности сочетается с убеждением в невозможности изменить её, напряжённая эмоциональность и психологическая глубина - с жёлчным резонерством, внимание к общественным проблемам - с мистическими настроениями. Был одним из предшественников русского модернизма. Надсон Семен Яковлевич [14(26). 12. 1862, Петербург, - 19(31). 1. 1887, Ялта], русский поэт. Родился в семье чиновника. Окончил Павловское военное училище (1882), был на военной службе в чине подпоручика. Первый сборник - " Стихотворения" (1885). С 1882 сотрудничал в " Отечественных записках". Поэзия Н. выразила настроения передовой части молодёжи периода кризиса народничества. Лирическому герою Н. - сыну своего времени (стихотворение " Наше поколенье юности не знает" ), совестливому интеллигенту, живущему в пору реакции, свойственно трагическое мироощущение: испытывая острое чувство гражданской скорби, поэт хочет вызвать в безвестном " страдающем брате" (стихотворении " Друг мой, брат мой... " ) " боль за идеал и слёзы о свободе" (стихотворение " Милый друг, я знаю... " ). Н. предостерегал современников от соблазна пойти на компромисс, остановиться на полдороге (стихотворение " Полдороги", " Вперёд! " ). Однако, относя себя к " борцам поруганной свободы" (стихотворение " Грёзы" ), Н. остался далёким от действенно-революционного отношения к жизни (стихотворение " Не вини меня, друг мой" ). Тяготея к гражданской лирике некрасовской школы, поэзия Н. всё же лишена социальной конкретности, для неё характерна отвлечённо-книжная образность. В более поздних стихах гражданские мотивы в его творчестве вообще приглушаются. Значительное место в наследии Н. занимает любовная и пейзажная лирика, привлекавшая внимание многих композиторов (Ц. А. Кюи, С. В. Рахманинов и др. ).

Чуткость к социальной несправедливости, искренность поэзии Н., неотделимой в сознании современников от горькой судьбы самого поэта (Н. рано умер от туберкулёза), придали его стихам большую популярность, сделав их как бы символом эпохи безвременья. Похоронен в Петербурге.

" Живую плоть" поэзии Надсона составил образ " лишнего человека" семидесятых-восьмидесятых годов, вырисовывавшийся в его стихотворениях. Сомнения и жалобы на судьбу, негодование при виде господствующего зла и сознание собственного бессилия, жажда борьбы и неумение бороться, личные неудачи и чувство обреченности целого поколения -- все эти давно знакомые черты сознания " лишних людей" в своеобразном историческом перевоплощении возникли в поэзии Надсона и выступили как характерная особенность новой эпохи.

В этом была своя историческая логика. Трагические неудачи народнического поколения, вступившего в борьбу с пореформенным застоем и изнемогшего в этой борьбе, вновь вызвали к жизни, казалось бы, отошедший в далекое прошлое, развенчанный и осмеянный образ " лишнего человека". В народническом движении были свои борцы и мученики, люди бесстрашные и мужественные, не знавшие колебаний и раздвоенности, но если взять целое поколение, большую среду, окружавшую передовых борцов, то люди этого поколения и этой среды тяжело и горестно переживали крах своих надежд и ожиданий, колебались и мучились, от героических порывов переходили к унынию и жестоко страдали от своей раздвоенности. По своему психическому облику они во многом напоминали " лишних людей" сороковых годов.

Все это превосходно почувствовал и понял Тургенев, поставивший в центре романа о народническом движении " лишнего человека". новой формации. В самом деле, герой " Нови" Нежданов, олицетворяющий собою то демократическое поколение, которое выступило сразу вслед за Базаровым, оказался, однако, по основным чертам своего социально-психологического облика ближе к Рудину, чем к Базарову. С тургеневской " Новью" полемизировал А. Осипович-Новодворский в " Эпизодах из жизни ни павы, ни вороны", но под пером этого типичного семидесятника, разночинца и демократа опять-таки возникла фигура " лишнего человека", необычная и оригинальная, но все же недаром названная автором " ни павой, ни вороной" и прямо примкнувшая к галерее давно, казалось бы, исчерпанных > типов. Этот же образ создавал и В. М. Гаршин в своих рассказах о благородных неудачниках, возмутившихся против " мирового зла", но потерявших душевное равновесие и обессилевших в бесплодной, а иной раз даже иллюзорной борьбе.

Надсон в своей поэзии разрабатывал тот же тип, близко соприкасаясь по основным темам, мотивам и настроениям со своими демократическими современниками. Его герой ненавидит насилие и произвол, грубое " царство Ваала", ему претит " бесстыдное невежество" " наглой красоты" и " пошлый рай" мещанского благополучия (" Цветы" ). Он мечтает о коренном изменении мира, о приходе блаженной и счастливой поры, когда

... не будет на свете ни слез, ни вражды,

Ни бескрестных могил, ни рабов,

Ни нужды, беспросветной, мертвящей нужды,

Ни меча, ни позорных столбов!

(" Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат... " )

В дали веков он видит " праздник возрожденья", время, когда " радостно вздохнут усталые рабы, И заменит гимн любви и примиренья Звуки слез и горя, мести и борьбы" (" Весенняя сказка" ).

Это была мечта j гармоническом строе общества и человеческих отношений, мечта заманчивая и пленительная, но туманная и неясная. Неясны были конкретные очертания нового строя, нового мира, неясны были средства ее осуществления, и больше того -- неясно было даже, осуществима ли эта мечта вообще. Зло казалось крепким и вечным, и Надсон в своих мечтах выражал чувство растерянности и бессильного недоумения

Вот почему герой Надсона не только мечтатель, но и человек мучительных сомнений. Одно из лучших стихотворений Надсона начинается словами:

Не вини меня, друг мой, -- я сын наших дней, -

Сын раздумья, тревог и сомнений...

СЛУЧЕВСКИЙЯ задумался и - одинок остался; Полюбил и - жизнь великой степью стала; Дружбу я узнал и - пламя степь спалило; Плакал я и - василиски нарождались. Стал молиться я - пошли по степи тени; Стал надеяться и - свет небес погаснул; Проклял я - застыло сердце в страхе; Я заснул - но не нашел во сне покоя... Усомнился я - заря зажглась на небе, Звучный ключ пробился где-то животворный, И по степи, неподвижной и алкавшей, Поросль новая в цветах зазеленела...

НАС ДВОЕ

Никогда, нигде один я не хожу, Двое нас живут между людей: Первый - это я, каким я стал на вид, А другой - то я мечты моей. И один из нас вполне законный сын; Без отца, без матери другой; Вечный спор у них и ссоры без конца; Сон придет - во сне всё тот же бой. Потому-то вот, что двое нас, - нельзя, Мы не можем хорошо прожить: Чуть один из нас устроится - другойРад в чем может только б досадить!

ПОСЛЕ КАЗНИ В ЖЕНЕВЕ

Тяжелый день... Ты уходил так вяло... Я видел казнь: багровый эшафотДавил как будто бы сбежавшийся народ, И солнце ярко на топор сияло. Казнили. Голова отпрянула, как мяч! Стер полотенцем кровь с обеих рук палач, А красный эшафот поспешно разобрали, И увезли, и площадь поливали. Тяжелый день... Ты уходил так вяло... Мне снилось: я лежал на страшном колесе, Меня коробило, меня на части рвало, И мышцы лопались, ломались кости все... И я вытигивался в пытке небывалойИ, став звенящею, чувствительной струной, -К какой-то схимнице, больной и исхудалой, На балалайку вдруг попал едва живой! Старуха страшная меня облюбовалаИ нервным пальцем дергала меня, " Коль славен наш господь" тоскливо напевала, И я втор и л ей, жалобно звеня!..

АПУХТИН

ПОЗДНЕЕ МЩЕНИЕ

Она не может спать. Назойливая, злаяТоска ее грызет. Пылает голова, И душит мрак ее, и давит тишь ночная... Знакомый голос, ей по сердцу ударяя, Лепечет страшные, безумные слова: " Когда, потупив взор, походкою усталойСегодня тихо шла за гробом ты моим, Ты думала, что все меж нами миновало... Но в комнату твою вошел я, как бывало, И снова мы с тобой о прошлом говорим. Ты помнишь, сколько раз ты верность мне сулила, А я тебя молил о правде лишь одной? Но ложью ты мне жизнь как ядом отравила, Все тайны прошлого сказала мне могила, И вся душа твоя открыта предо мной. Я все тебе прощал: обманы, оскорбленья, Я только для тебя хотел дышать и жить... Ты предала меня врагам без сожаленья... И вот теперь она пришла, минута мщенья, Теперь я силен тем, что не могу простить. Я силен потому, что труп не шевельнется, Не запылает взор от блеска красоты, Что сердце, полное тобою, уж не бьется, Что в мой свинцовый гроб твой голос не ворвется, Что нет в нем воздуха, которым дышишь ты! Я буду мстить тебе. Когда, вернувшись с бала, Ты, сбросив свой наряд, останешься одна, В невольном забытьи задремлешь ты сначала, Но в комнату твою войду я, как бывало, И ночь твоя пройдет тревожно и без сна. И все, забытое среди дневного гула, Тогда припомнишь ты: и день тот роковой, Когда безжалостно меня ты обманула, И тот, когда меня так грубо оттолкнула, И тот, когда так зло смеялась надо мной! Я мщу тебе за то, что жил я пресмыкаясь, В безвыходной тоске дары небес губя, За то, что я погиб, словам твоим вверяясь; За то, что, чуя смерть и с жизнью расставаясь, Я проклял эту жизнь, и душу, и тебя! " С КУРЬЕРСКИМ ПОЕЗДОМ " Ну, как мы встретимся? - невольно думал он, По снегу рыхлому к вокзалу подъезжая. -Уж я не юноша и вовсе не влюблен... Зачем же я дрожу? Ужели страсть былаяОпять как ураган ворвется в грудь моюИль только разожгли меня воспоминанья? " И опустился он на мерзлую скамью, Исполнен жгучего, немого ожиданья. Давно, давно, еще студентом молодым, Он с нею встретился в глуши деревни дальней. О том, как он любил и как он был любимЛюбовью первою, глубокой, идеальной, Как планы смелые чертила с ним она, Идее и любви всем жертвовать умея, -Про то никто не знал, а знала лишь однаВысоких тополей тенистая аллея. Пришлось расстаться им, прошел несносный год. Он курс уже кончал, и новой, лучшей долиБыла близка пора... И вдруг он узнает, Что замужем она, и вышла против воли. Чуть не сошел с ума, едва не умер он, Давал нелепые, безумные обеты, Потом оправился... С прошедшим примирен, Писал ей изредка и получал ответы; Потом в тупой борьбе с лишеньями, с нуждойПрошли бесцветные, томительные годы; Он привыкал к цепям, и образ дорогойЛишь изредка блестел лучом былой свободы, Потом бледнел, бледнел, потом совсем угас. И вот, как одержал над сердцем он победу, Как в тине жизненной по горло он погряз, -Вдруг весть нежданная: " Муж умер, и я еду". - " Ну, как мы встретимся? " А поезд опоздал.... Как ожидание бывает нестерпимо! Толпою пестрою наполнился вокзал, Гурьба артельщиков прошла, болтая, мимо, А поезда все нет, пора б ему прийти! Вот раздался свисток, дым по дороге взвился... И, тяжело дыша, как бы устав в пути, Железный паровоз пред ним остановился. 2 " Ну, как мы встретимся? " - так думала она, Пока на всех порах курьерский поезд мчался. Уж зимний день глядел из тусклого окна, Но убаюканный вагон не просыпался. Старалась и она заснуть в ночной тиши, Но сон, упрямый сон бежал все время мимо: Со дна глубокого взволнованной душиВоспоминания рвались неудержимо. Курьерским поездом, спеша Бог весть куда, Промчалась жизнь ее без смысла и без цели, Когда-то, в лучшие, забытые года, И в ней горел огонь, и в ней мечты кипели! Но в обществе тупом, средь чуждых ей натурТот огонек задут безжалостной рукою: Покойный муж ее был грубый самодур, Он каждый сердца звук встречал насмешкой злою. Был человек один. - Тот понял, тот любил... А чем она ему ответила? - Обманом... Что ж делать? Для борьбы ей не хватило сил, Да и могла ль она бороться с целым станом? И вот увидеться им снова суждено... Как встретятся они? Он находил когда-тоЕе красавицей, но это так давно... Изменят хоть кого утрата за утратой! А впрочем... Не блестя, как прежде, красотой, Черты остались те ж, и то же выраженье... И стало весело ей вдруг при мысли той, Все оживилося в ее воображеньи! Сидевший близ нее и спавший пассажирКачался так смешно, с осанкой генерала, Что, глядя на него и на его мундир, Бог знает отчего, она захохотала. Но вот проснулись все, - теперь уж не заснуть... Кондуктор отобрал с достоинством билеты; Вот фабрики пошли, свисток - и кончен путь. Объятья, возгласы, знакомые приветы... Но где же, где же он? Не видно за толпой, Но он, конечно, здесь... О, Боже, неужелиТот, что глядит сюда, вон этот, пожилой, С очками синими и в меховой шинели? 3 И встретились они, и поняли без слов, Пока слова текли обычной чередою, Что бремя прожитых бессмысленно годовМеж ними бездною лежало роковою. О, никогда еще потраченные дниСреди чужих людей, в тоске уединенья, С такою ясностью не вспомнили они, Как в это краткое и горькое мгновенье! Недаром злая жизнь их гнула до земли, Забрасывая их слоями грязи, пыли... Заботы на лице морщинами легли, И думы серебром их головы покрыли! И поняли они, что жалки их мечты, Что под туманами осеннего ненастьяОни - поблекшие и поздние цветы -Не возродятся вновь для солнца и для счастья! И вот, рука в руке и взоры опустив, Они стоят в толпе, боясь прервать молчанье... И в глубь минувшего, в сердечный их архивУже уходит прочь еще воспоминанье! Ему припомнилась та мерзлая скамья, Где ждал он поезда в волнении томящем, Она же думала, тревогу затая: " Как было хорошо, когда в вагоне яСмеялась от души над пассажиром спящим! " НАДСОН ТЕРПИТерпи... Пусть взор горит слезой, Пусть в сердце жгучие сомненья!.. Не жди людского сожаленьяИ, затаив в груди мученья, Борись один с своей судьбой... Пусть устаешь ты с каждым днем, Пусть с каждым днем все меньше силы... Что ж, радуйся: таким путемДойдешь скорей, чем мы дойдем, До цели жизни - до могилы. Если душно тебе, если нет у тебя В этом мире борьбы и наживыНикого, кто бы мог отозваться, любя, На сомненья твои и порывы; Если в сердце твоем оскорблен идеал, Идеал человека и света, Если честно скорбишь ты и честно устал, — Отдохни над страницей поэта. В стройных звуках своих вдохновенных речей, Чуткий к каждому слову мученья, Он расскажет тебе о печали твоей, Он расскажет, как брат, без глумленья; Он поднимет угасшую веру в тебе, Он разгонит сомненья и мукуИ протянет тебе, в непосильной борьбе, Бескорыстную братскую руку... Но умей же и ты отозваться душой Всем, кто ищет и просит участья, Всем, кто гибнет в борьбе, кто подавлен нуждой, Кто устал от грозы и ненастья. Научись беззаветно и свято любить, Увенчай молодые порывы, —И тепло тебе станет трудиться и жить В этом мире борьбы и наживы. Да, это было все... Из сумрака годовОно и до сих пор мне веет теплотоюС измявшихся страниц забытых дневниковИ с каменной плиты, лежащей над тобою... Да, это было все: горел твой ясный взор, Звенел твой юный смех, задорный и беспечный, И смерть все отняла, подкравшись к нам, как вор, Все уничтожила с враждой бесчеловечной. [Года прошли, — но я не в силах оторватьДуши моей больной от старины заветной! Угасший, бедный друг, где мне тебя искать? Как снова услыхать твой голос мне приветный? Ведь я люблю еще, ведь я, как прежде, твой! Откликнись, отзовись... томиться нету силы, —Откликнись, отзовись, иль пусть и надо мнойОпустится плита зияющей могилы. От тяжких дум моя пылает голова, От скорби рвут мне грудь свинцовые рыданья... Кому их высказать?.. Как жалки вы, слова, Как ты безжалостна, змея воспоминанья! Гаснет жизнь, разрушается заживо тело, Злой недуг с каждым днем беспощадней томитИ в бессонные ночи уверенно-смелоСмерть в усталые очи мне прямо глядит. Скоро труп мой зароют могильной землею, Скоро высохнет мозг мой и сердце замрет. И поднимется густо трава надо мною, И по мертвым глазам моим червь поползет... И решится загадка, томившая душу, Что там ждет нас за тайной плиты гробовой... Скоро-скоро!.. Но я малодушно не трушуИ о жизни не плачу с безумной тоской... НА КЛАДБИЩЕНа ближнем кладбище я знаю уголок: Свежее там трава, не смятая шагами, Роскошней тень от лип, склонившихся в кружок, И звонче пенье птиц над старыми крестами. Я часто там брожу, пережидая зной... Читаю надписи, грущу, когда взгрустнется, Иль, лежа на траве, смотрю, как надо мной, Мелькая сквозь листву молочной белизной, Куда-то облачко стремительно несется. Сегодня крест один склонился и упал; Он падал медленно, за сучья задевая, И, подойдя к нему, на нем я прочитал: «Спеши, - я жду тебя, подруга дорогая! »Должно быть, вешний дождь вчера его подмыл. И я задумался с невольною тоскою, Задумался о том, чей прах он сторожил, И кто гниет под этою землею... «Спеши, - я жду тебя! »- Заветные слова!.. Услышала ль она загробный голос друга?.. Пришла ль к тебе на зов, иль все еще живаТвоя любимая и нежная подруга?.. Я имени ее не нахожу кругом... Ты тлеешь, окружен чужой тебе толпою, Забыт и одинок, - и ни одним венкомЕе любовь к тебе не говорит с тобою... Жизнь увлекла ее в водоворот страстейИ жгучую печаль, как рану, исцелила, И не придет она под тень густых ветвейПоплакать над твоей размытою могилой. И только этот крест, заботливой рукойПоставленный тебе когда-то к изголовью, Храня с минувшим связь, смеется над тобой, Над памятью людской и над людской любовью!