Переведено для группы DarkEternityofTranslations

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

Оригинальноеназвание: Under The Floorboards by Alex Beyman, 2019

Алекс Бейман «Под половицами», 2020

Переводчик: Оксана Ржевская
Редактор и обложка: Маргарита Волкова

Вычитка: Светлана Кора

Переведено для группы DarkEternityofTranslations

Любое копирование фрагментов без указания переводчика и ссылки на группу

и использование в коммерческих целях ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд! Все права принадлежат автору.

Аннотация

История о мальчике, который, оставшись один, вырос в мужчину, проведя всю жизнь в подвале родительского дома... пока одиночество и обстоятельства не заставили его впервые выйти на улицу.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 1

Сегодня прекрасный день. Солнце светит так ярко, что даже в моих солнечных очках больно выглядывать в маленькое окошко с газоном перед ним. Поют птицы, совершенства моют свои машины и развозят почту. Это должен быть хороший день, чтобы попробовать выйти на улицу.

Хотярано. Слишкомрано. Я сделаю это когда-нибудь, только не сегодня. Здесь еще так много всего, так много! Я еще не закончил свои дела. Еще так мало прочитал: все книги только по шесть раз, так что они еще довольно новые. Их концовки были как всегда прекрасны.

Я также провел несколько часов, слушая Леди На Пленке. Иногда я думаю, что ее зовут Сара. В другие дни ее зовут Мэри. Мне кажется неправильным называть ее по имени, когда не знаю его наверняка, она может быть расстроена из-за этого, когда я наконец встречу ее.

Но для этого мне придется покинуть это место. Слишком рано. В этом пока нет необходимости. У меня еще так много дел здесь, в моем маленьком мире. Кроме того, я увидел в окно большую собаку и мужчину, которого не узнал. Новые переменные, которые мне нужно принять в расчет!

Глупо выходить из подвала, не учтя все, чтобы как бы чего не случилось. На это уйдет много времени, необязательно это делать сегодня. Было бы ошибкой рискнуть выйти раньше времени.

Хотел бы я, чтобы на обложке кассеты было указано ее имя. Я запомнил всю напечатанную на ней информацию, но среди нее не было имени. Она одна из лучших, я это знаю. У нее такой красивый голос, она должна быть лучшей.

— Представь успех в своей голове, — говорит она. — Никто не поверит в тебя, пока ты сам этого не сделаешь.

Она говорит такие теплые прекрасные слова. На обложке указано, что я должен слушать ее во время сна. Я еще не понял, как это сделать. Ничего не слышу, когда сплю, кроме тех случаев, когда путешествую во сне, но тогда слышу вовсе не ее голос.

Судя по отметкам, которые я вырезал на стене, прошло уже тысяча двести двадцать семь дней с тех пор, как я в последний раз слышал над собой шаги. Некоторое время назад у меня закончилось место, где бы я мог ставить отметки, поэтому я не знаю точного числа.

Уже давно мама с папой ведут себя очень тихо. Может это какая-то игра? Или они проверяют меня, чтобы увидеть, выйду ли я из подвала без разрешения.

Меня не так легко обмануть. Они просто ведут себя очень тихо и забывают о моей еде. Я даже не помню, что было последним, кажется, картофельное пюре. Я люблю картофельное пюре, но с крысами тоже все в порядке. Очень важно получать достаточно мяса, я – растущий мальчик.

Помимо крыс, все, что у меня есть, это ведра с сушеной едой, которые папа хранит здесь на случай конца света. Чтобы у нас было достаточно пищи, даже если бы все остальные не ели. Это было тогда, когда я еще жил в доме.

Я скучаю по дому, но меня поселили здесь по уважительным причинам. Я заставлял папиных гостей за ужином терять аппетит и отпугивал маминых друзей по книжному клубу. Это была моя вина, так что они были правы, поместив меня сюда. Они знали, что я впишусь. Это мой маленький мир, и без меня он был бы неполным.

Иногда я смотрю в свое маленькое окошко на уровне земли через улицу и пытаюсь увидеть, смотрят ли на меня другие мальчики и девочки из своих подвалов. Я еще не увидел ни одного, возможно, у них нет таких классных солнцезащитных очков как у меня, чтобы обезопасить глаза от солнца.

Я бы поделился своими, если бы для того мне не пришлось бы выйти на улицу. Я должен был бы перейти улицу и позвонить в дверь, а затем поговорить с людьми. Мне слишком много всего нужно учесть, чтобы убедиться, что не случится ничего, чего я не учел заранее. Это очень трудно сделать.

Пока из трубы продолжает капать, я обеспечен водой. Требуется много времени, чтобы наполнить мою чашку, но этого хватает, чтобы я попил, а иногда и вымыл лицо и волосы. Моя голова всегда была покрыта волосами, но теперь они также на щеках и подбородке.

Я не знаю, должно ли так быть. Это кажется неправильным, словно мои волосы вырвались из головы и распространились на другие места на теле. Я начал чувствовать непривычное возбуждение, слушая Леди На Пленке.

Надеюсь, она никогда не узнает, что я испытывал к ней такие чувства. Мне было бы так неловко. Она хорошая, истинная леди, которой не нужен такой хулиган, как я, думающий о ней такие вещи. Интересно, понравятся ли ей мои волосы на лице? Наверное, понравятся.

Еще у меня есть компьютер, что делает все намного лучше. В нем совершенно другой мир! Это старый компьютер, который моему папе больше не подходил, поэтому он спустил его сюда, чтобы я играл. Я разбирался в его работе методом проб и ошибок, нажимая на разные кнопки и записывая, что происходит.

Это как книга, которая меняется. Слова в ней могут быть какими угодно, вы даже можете написать свои собственные, и, если они правильные, компьютер напишет несколько слов самостоятельно. Однажды я написал слово «помощь», потому что надеялся, что он знает, как улучшить мою жизнь, но вместо этого я обнаружил чудесный секрет.

Он дал мне список специальных слов, которые можно использовать, для того, чтобы заставить его делать самые разные вещи! Вот тогда стало действительно интересно. До этого я просто записывал свои мысли и чувства, пока экран не заполнялся словами, затем нажимал ввод, надеясь, что это каким-то образом дойдет до кого-нибудь.

Не знаю. Я думал, что когда-нибудь получу ответ. Хотя и делал это неправильно. Когда я научился перемещаться по каталогам и запускать программы, это было так, словно мне открылась целая новая вселенная.

Я не преувеличиваю! Внутри этой штуки действительно целый мир! Бьюсь об заклад, Леди На Пленке не поверит мне. Но тогда я докажу ей это своим знанием специальных слов, и она будет впечатлена.

— Ты такой красивый, — скажет она, — и знаешь такие удивительные вещи.

Трудно мыслить ясно, когда у меня такие мысли. Я волнуюсь и должен немного успокоиться. Она даже не знает моего имени. Я знаю! Мое имя –Коннор. Я забыл его надолго, потому что не думал о нем и не произносил вслух, поэтому оно исчезло из моего разума.

Это опасность, о которой я не знал. Теперь знаю, что нужно произносить свое имя время от времени, чтобы помнить его. Меня зовут Коннор. Думаю, это хорошее имя. Я не знаю никого, с кем можно было сравнить имена.

Они все снаружи, где небезопасно. Еще слишком рано для этого. Несмотря на то, что прошло много времени и мое тело стало намного больше, я чувствую, что еще слишком рано выходить на улицу. Я узнаю, когда придет время. Уверен в этом.

Проще сейчас найти себе занятие, которое займет мое время, пока не закончится очередной день. Значительно проще. Рутина, как сказал бы папа. Мое тело становится сильнее, и я продолжаю учить новые слова, читая старые книги, которые он спустил сюда в коробках.

Если так будет продолжаться, скоро я стану сильнее всех. Я буду знать больше слов, чем кто-либо. Тогда обязательно понравлюсь Леди На Пленке. Она никогда не узнает об этих возбуждающих ощущениях, я оставлю их при себе.

Некоторое время у меня было маленькое радио. Я мог слышать разные голоса, говорящие о взрослых вещах, но оно работало от батареек. Когда батарейки сели, для меня наступил конец радио-времени. Возможно, они есть в доме, но я не могу подняться туда, пока мне не разрешит папа.

Я хороший мальчик. Я буду ждать. В следующий раз, когда он принесет сюда еду, я спрошу у него про батарейки. Прошло много времени, но это не оправдание. Он бы сказал: «никаких оправданий, и точка». Есть только хорошие мальчики и плохие.

Я один из хороших мальчиков. Возможно, лучший. Поэтому останусь здесь и буду прислушиваться к шагам. Они не могут продолжать эту игру вечно. Я волнуюсь – возможно, упускаю хорошие вещи. Совершенства, которые я вижу снаружи, такие красивые. Я бы хотел увидеть одно из них поближе.

Но я бы не стал с ними разговаривать. По крайней мере, с девочками. Мое сердце принадлежит только Леди На Пленке. Не было бы ничего хорошего, если бы я изменил ей еще до того, как мы встретились. Если бы я сделал это, уверен, что она отвергла бы меня, и вполне заслуженно.

Я храню себя только для нее с тех пор, как нашел эту запись. Она сейчас где-то там, возможно, задается вопросом, действительно ли хороший мальчик думает о ней и надеется, что когда-нибудь найдет ее.

Я не позволю ей ждать вечно! Мне просто нужно... еще кое-что учесть. Все нужно учитывать. Что если я споткнусь и упаду? Совершенства бы рассмеялись надо мной. Что если я надену неправильную одежду? Вот почему я записываю, в чем их вижу, чтобы следить, какая одежда для какой погоды подходит.

Если начнут смеяться надо мной, я этого не вынесу. Они такие красивые, что это уничтожило бы меня – быть увиденным в таком виде хотя бы одним из них. Их руки и ноги одинаковой длины, у них одинаковое количество пальцев на обеих руках. Хотя насчет пальцев на ногах не знаю, они всегда прячут их под обувью.

Их кожа намного темнее моей. Она выглядит такой гладкой и здоровой, что я даже не вижу их вен. Они должны проводить только часть своего времени в своих подвалах. Я должен стать таким же храбрым, как они, чтобы тоже стать совершенством.

Когда я стану таким, то буду готов отправиться на поиски Леди На Пленке. Все будет как надо. Все будет так, как должно быть, чтобы она была впечатлена и захотела жить здесь со мной. Я уже начал подготовку.

Все настолько чисто, насколько я могу это сделать. Я использовал ватную изоляцию с одной из стен, чтобы очистить каждую поверхность. Давно закопал весь крысиный помет, и теперь воздух пахнет намного лучше, чем раньше. Еще я положил много утеплителя в свою постель, чтобы она была приятной и мягкой.

Предполагаю, что она захочет спать рядом со мной, если мы будем влюблены. Если же нет, то на всякий случай я сделал вторую кровать у дальней стены. Это не сгодится, если ей будет холодно, нельзя будет так спать. Я позабочусь, чтобы у нее было все самое лучшее.

Я уже решил, какую из моих книг ей подарить. Они все мои любимыеи из-за этого читал их чаще всего и полностью запомнил. Я ничего не потеряю, а она впервые откроет для себя их содержание!

Нам придется делить компьютер, потому что он только один. В нем есть голосовая функция и функция ввода текста, но на самом деле это не компьютер, он только похож на него. Ни одно из специальных слов не работает, единственное, что он может делать – это произносить вслух то, что ты пишешь.

Раньше я много часов притворялся, что разговариваю с ним. Я делал вид, что говорю с Леди На Пленке. Я проговаривал, что хотел ей сказать, а затем печатал, что, как мне казалось, она могла сказать в ответ, и многоцветная пластмассовая машина произносила это вслух.

Это не было похоже на ее голос, но все равно я почему-то чувствовал себя менее одиноким... до тех пор, пока в нем не разрядилась батарея. Одиночки здесь представляют собой реальную опасность, но я справляюсь с ними после всех этих лет. Я всегда чувствую, как они подкрадываются ко мне, и научился множеству уловок, чтобы заставить их уйти.

Завернув кучу изоляционного материала в простыню, я сделал чучело, которое можно было обнимать. Мама хранит здесь столько постельного белья, что даже не заметит исчезновения одной простыни. Это дает мне что-то, во что можно вцепиться, пока я засыпаю.

Чучело становится теплым и кажется другим человеком. Я знаю –все не так, но это заставляет меня чувствовать себя не таким одиноким, а это важно. Если бы я ничего не делал с одиночками, они бы меня сожрали. Они почти сделали это после первого года отсутствия шагов.

Я не сдамся так легко, даже если это ранит мое сердце. У меня здесь есть все, что нужно! Мое собственное сумрачное уютное маленькое королевство под половицами, все для меня. Я был бы счастлив остаться здесь навсегда, если бы только она была со мной.

В четырех книгах о замках и драконах всегда присутствуют король и королева. Вы не можете иметь одно или другое. Они бы не стали так писать книги, если бы это было не так. Король и королева.

Когда она переедет сюда, я позабочусь, чтобы драконы ее не забрали. Я никогда не видел их в окно, возможно, все они сейчас в зоопарках. Как-никак, это современность, а не времена замков.

Когда-нибудь мне придется выйти и найти ее, я знаю это. Долгое время думал, что если просто подожду здесь, она найдет меня, но чем больше думаю об этом, тем больше сомневаюсь, что это может произойти. Откуда ей знать, где я?

Забавно устроена судьба. Два человека, которым суждено пожениться и быть вместе навсегда в романтическом блаженстве, начинают свой путь как совершенно незнакомые люди, разделенные многими километрами. Возможно, сотнями. На обложке не написано, где кассета была записана.

Но это дело не для сегодняшнего дня. Слишком рано, слишком беспокойно. Торопиться некуда, знаю, она меня подождет. Вот такая она девушка, я слышу это по ее голосу. Так что пока никуда не тороплюсь. Мне нравится моя маленькая жизнь здесь, в моем собственном маленьком мире.

Каждый день более или менее похож на предыдущий. Я просыпаюсь, умываюсь водой, которая накопилась в чашке под трубой, пока я спал, сливаю это в дыру, в которую также делаю свои дела, и приступаю к занятиям.

Их так много! Компьютерное время часто оказывается на первом месте, особенно если я надумал во сне что-то попробовать. Я переиграл во все игры на картриджах, с которыми его нашел. Математическая с лягушками – моя самая любимая. Я, наверное, лучший в мире в сложении и вычитании.

Есть еще одна с кроликом, который помогает тебе научиться читать. Во всех картриджах есть полезные друзья-животные, которые учат тебя чему-то, кроме последнего. В нем только космические корабли и лазеры.

Затем я играю со своими кубиками. Я могу сделать из них что угодно! В последнее время я использую их, чтобы понять, как мне переделать подвал, когда здесь, наконец, появится Леди На Пленке. Такая прекрасная леди, как она, не может спать в тех же условиях, что и я.

Ей понадобится собственное ведро и чашка. А также чистое пространство для хранения всех своих нарядных платьев и обуви. Вероятно, собственная дыра, так что нам не придется использовать мою по очереди. Я не знаю, куда идет отверстие, но, судя по запаху, выходящего из него, я никогда не захочу этого знать.

Затем я что-нибудь ем. Я почти доел содержимое восьмого ведра. Их всего десять. Я немного беспокоюсь, но бесполезно переживать о том, что я не могу изменить, и даже одного ведра хватит на много-много дней и ночей. У меня полно времени.

Полагаю, когда все закончится, я смогу спросить одного из совершенств, которые видел снаружи. Знаю, что им не понравится мой внешний вид. По крайней мере, я так думаю, потому что мне самому не нравится, как выгляжу. Я думал о том, чтобы переодеться, но у меня закончилась приличная одежда.

Ничего из нее мне больше не подходит. Все слишком маленькое, слишком короткое, слишком узкое. Дело в том, что мои руки, ноги и пальцы стали другой длины! В течение долгого времени медленно, но верно все мое тело продолжало расти. Я волновался, что стану слишком большим для подвала. Возможно, даже слишком большим для дома! Слава богу, со временем я перестал расти. Как мое тело узнало, когда это нужно было сделать?

В старых пыльных книгах ничего об этом нет. В них есть множество замечательных историй, но нет ответов на важные вопросы: как жить, что мне делать со своим временем и тому подобное. Я просто придумывал это по ходу дела.

Кто может меня остановить? В доме заправляют мама и папа. Но здесь – я король замка. Они, должно быть, особенно заботятся о тишине, потому что я стал таким большим. Надеюсь, они меня не боятся! Я бы этого не вынес. Сейчас я большой мальчик, но все еще хороший.

Затем я некоторое время наблюдаю за совершенствами через свое единственное окно. Оно расположено прямо на уровне земли, поэтому в поле моего зрения есть трава, но это хорошо. Иначе они смогли бы меня увидеть. Что бы я тогда делал? Плакал, наверное. Наверняка они будут смеяться надо мной.

Но этого никогда не произойдет, часто успокаиваю я себя. Никогда, никогда, никогда. Не с солнцезащитными очками. Не за травой. Здесь я в безопасности, в максимальной безопасности! Еще здесь удобно. Только... одиноко.

Я отвлекаю себя чтением, пока снаружи не темнеет. Время ложиться спать, как всегда, на закате! Вот как это делают хорошие мальчики. Привожу себя в порядок, залезаю под одеяло.

— Уютно, уютно, уютно, — шепчу я себе, крепко прижимая к себе свое чучело и потираясь щекой о его мягкую ткань. — Ты просто тренировка до появления Леди, — шепчу я чучелу. Затем, опасаясь, что обидел его, я добавляю: — но спасибо, что составило мне компанию. Без тебя было бы намного хуже.

Я бы почувствовал себя лучше, услышав это, так что чучело должно почувствовать то же самое.

Сон никогда не приходит легко. Здесь немного прохладно даже летом. Я помогаю Песочному человеку (прим.: фольклорный персонаж, который, согласно поверьям, сыплет заигравшимся допоздна детям в глаза волшебный песок, заставляя их засыпать), думая о чарующих остроумных вещах, которые скажу Леди, когда она сюда придет. Я должен заставить бабочек рождаться в ее животе и вылетать изо рта! Возможно, это мой единственный шанс, поэтому не хочу ничего оставлять на волю случая.

Я засыпаю, следя за углами потолка. Там становится особенно темно. Иногда мне кажется, что в этой темноте прячутся страшные вещи, но я храбрый, и еще у меня есть чучело. Они все равно не могут достать меня под одеялом, его края я прижал локтями и пальцами ног.

Хорошо, что мама научила меня этому трюку, когда я жил наверху. Раньше, когда моя одежда была мне впору, она не прятала меня от гостей каждый раз, когда они приходили. Я бы хотел, чтобы все было по-прежнему. Не хотел так сильно меняться, это просто не прекращалось.

Может быть, меня наказывают. Не один, а два раза меня видели гости, и оба раза меня очень сильно ругали! Может быть, поэтому мне больше не оставляют ужин на ступеньках? Интересно, как долго они будут хранить молчание. Они, должно быть, сильно разозлились.

Сегодня был хороший день. Много чего произошло: прочитал свою любимую книгу, поиграл со своими кубиками, выучил больше компьютерных штучек. На один день хватит, сделано достаточно. Я продолжаю размышлять о том, как выглядит Леди На Пленке, пока не погружаюсь во тьму.

На следующее утро все начинается заново. Что бы со мной было без этой рутины? Даже не хочу об этом думать. Небольшие вариации – это нормально, но в моих днях должна быть какая-то структура, иначе я запутаюсь, и ничего не получится.

Я провожу время за чтением. На этот раз обращаю особое внимание на фото автора. Это единственная женщина, которую я видел, кроме мамы, и мимолетных людей, которых они с папой к себе приглашали.

Но мое сердце принадлежит Леди На Пленке. Эта женщина – всего лишь картинка. Она не может со мной разговаривать. Я не могу заснуть под звук ее голоса. Кроме того, если бы меня можно было так легко искушать, какое будущее у меня было бы с моей возлюбленной?

Я хмурюсь и возвращаю книгу на полку, чтобы картинка больше не соблазняла меня. Это продолжало меня беспокоить до тех пор, пока я не прослушал запись. Тем не менее, что-то во мне всколыхнулось. Как долго мне ждать, пока Леди найдет меня?

Может быть, по дороге она заблудилась. Может быть, она действительно не знает, что я здесь. Или... Меня осеняет новая печальная догадка. Что если она встретила кого-то еще? Что если есть другой мальчик в более красивом подвале, чем мой? Что если он более хороший, чем я?

Как легко мимолетная мысль может застрять в уме. Затем все просто растет как снежный ком, пока это не становится всем, о чем ты можешь думать. Что если она сейчас с ним? Они могут... держаться за руки. Я трясу головой, пытаясь избавиться от невыносимого мысленного образа.

Тогда я понял, что должен сделать что-нибудь смелое. Немного сдвинуть свой распорядок и... выйти на улицу. Впервые за много лет. Моим последним воспоминанием о выходе на улицу была поездка на автомобиле, когда мое тело было намного меньше.

Каждый год мы ездили смотреть на рождественские огни. Это было так красиво, но, в то же время, так успокаивающе, что я так и не увидел их, потому что заснул. На следующий день я проснулся у подножия лестницы, ведущей из подвала, где мама или папа, должно быть, оставили меня накануне вечером.

Мы всегда выходили ночью. Ночью безопаснее. Да! Никто не увидит меня, когда на улице будет темно. Я чувствую себя все более воодушевленным, когда обдумываю все это, тщательно составляя план смелой прогулки. Неслыханно! Настоящее приключение.

Это не так страшно, когда я называю это приключением, поэтому вот что это такое. Когда вопрос решен, я начинаю собираться и делать общие приготовления. Только чем ближе мой уход, тем тревожнее я становлюсь, но продолжаю убеждать себя, что нельзя терять время, и, в конце концов, просто прячусь под одеяло, свернувшись калачиком.

Независимо от того, как начинается каждый день, заканчивается он всегда одинаково. Я хороший мальчик, но не храбрый. Меня накрывает холодный ветер из вентиляции – я ныряю под одеяло. Жалкий комок под одеялом, вот и все, что я есть.

Вскоре я начинаю чувствовать одиночек. Они приходят за мной в такие ночи, когда я думаю о Леди На Пленке. О том, ждет ли она меня еще там, и наберусь ли я когда-нибудь мужества, чтобы разыскать ее.

Одиночки ужасно мучают, но они не сильнее страха, который заставляет меня возвращаться к этой затхлой куче утеплителя, забиваясь под одеяло, потратив впустую еще один день. Я часто задаюсь вопросом, как долго это может продолжаться, но это продолжается.

Все не так уж плохо. У меня здесь всего хватает. У меня здесь много хороших вещей. Мои пленки, мои книги, мой компьютер. Мой собственный маленький мир. Не так уж плохо будет остаться здесь навсегда, я могу представить вещи и похуже. По крайней мере, здесь удобно. По крайней мере, здесь безопасно.

На следующее утро все начинается заново. Теплый солнечный свет, льющийся через маленькое окошко, бодрит меня. Наполняет меня ложной уверенностью, что на этот раз все будет иначе. Что сегодня будет тот самый день. Я умываюсь, делаю свои дела в дыру, а затем ем и пью.

Глава 2

Все это время я внутренне себя проклинаю. Я хочу плакать, но даже сейчас я не могу заставить себя покинуть это место. Уж точно не утром. Поэтому некоторое время я сижу за компьютером, пробуя новые идеи, как заставить несколько игр на нем делать то, чего я еще не видел.

Через несколько часов ко мне возвращается ощущение. Ощущение, что я убегаю от чего-то важного. Я действительно собираюсь сделать это сегодня вечером. Так ведь? Да... я сделаю это сегодня вечером. Действительно хочу, на самом деле. Правда-правда, я выйду на улицу сегодня вечером.

Этой ночью я не вышел на улицу. Я снова оказался в постели, забившись под одеяло и плача от отчаяния. Я должен просто сдаться. Или не должен? Здесь безопасно. У меня есть все необходимое. Почему я должен рисковать всем ради голоса на кассете?

Вставив кассету в плеер, я защелкнул крышку и нажал на перемотку. Примерно через минуту она остановилась, и я нажал на кнопку воспроизведения. Последовало легкое шипение. Его становится все больше и больше каждый раз, когда я проигрываю кассету и беспокоюсь, что это означает, что что-то в ней скоро сломается. Если это произойдет, у меня останутся только воспоминания о ее голосе.

«Добро пожаловать в “Визуализацию успеха”. Это третья запись из этой серии. В предыдущей мы разучивали дыхательные упражнения. На этот раз будем исследовать силу позитивного мышления».

Устроившись на большой подушке, я прижал ее поближе к себе, когда громкий голос Леди заполнил уютную маленькую пещеру, которую я соорудил под одеялом. Вскоре стало неприятно тепло, как всегда, поэтому я приподнял угол, чтобы впустить немного холодного воздуха. Или выпустить теплый?

«Никогда не убеждайте себя, что то, чего вы хотите, недостижимо и так будет всегда. Вы не сможете достичь... пока не поверите! Представьте себе то, что вы хотите. Делайте это до тех пор, пока не увидите в своем разуме сцену с идеальной ясностью, как если бы она была реальной. Возьмите за привычку думать о таком результате так, будто он уже произошел».

Я сделал так, как она велела, представив ее в своих руках. Затем последовало видение о том, как я держу ее за руки и прижимаюсь к ней губами. Я возбудился, просто думая об этом. Именно тогда я услышал снаружи крик. Выскочив из постели, я побежал к двери люка, ведущему в дом.

Что если маме больно? В последние годы я все чаще слышал, как она падала. Громкий стук, затем крик и плач. Потом папа какое-то время кричал, какая она неуклюжая. Затем успокаивался и утешал ее.

В других случаях ни один из них не падал, просто что-то разбивалось. Это звучало очень похоже: мама рыдает, папа сварливо ругается, как легко ее довести до слез, но потом они вместе убирают беспорядок.

Интересно, как это будет, когда я буду кричать на Леди за то, что она что-то опрокинет. Она тоже будет плакать, потому что так всегда бывает, но я вытру ей слезы и помогу убраться. Тогда мы будем настоящей семейной парой.

Как бы то ни было, я стучу в люк, но никто из них не подходит, чтобы открыть его. Я слышу только тишину над собой. Потом раздается второй крик. Теперь, когда я вылез из-под одеяла, я слышу, что звук идет снаружи, а не из дома.

Я подбегаю к окну и выглядываю из него. Бледная девушка с длинными черными волосами борется с крепким мужчиной. Он удерживает ее за руку, а она бьет его по лицу и груди свободной рукой, пытаясь убежать.

С ним еще двое других мужчин, которые выходят из темной ночи в полутень уличного фонаря. Они говорят ей что-то, что я не могу отсюда разобрать, но это не может быть что-то хорошее, потому что она выглядит напуганной.

Я должен что-то делать. Не так ли? Мама и папа что-нибудь сделают. Они, должно быть, крепко спят, иначе я уверен, что папа был бы сейчас там, а мама звала на помощь по телефону. Я хожу взад и вперед, взъерошивая на голове волосы. Что я должен делать? Я должен что-то сделать, не так ли?

Девушка вырывается на свободу и убегает по улице, а трое мужчин преследуют ее. Что-то во мне вынуждает меня действовать. Что если я единственный, кто это видел? Никто больше не узнает, что у нее проблемы. Я торопливо натягиваю всю свою одежду и дрожащими руками открываю люк.

Никогда бы не открыл его без спроса. Но это же непредвиденный случай, не так ли? Кроме того, если я буду вести себя тихо, мама с папой не проснутся. Они никогда об этом не узнают. В доме пыльно. Мебель накрыта простынями. Это для вечеринки? Они часто делают такие вещи, которых я не понимаю.

Однако на данный момент это не вызывает беспокойства. Я осторожно открываю входную дверь, стараясь, чтобы дверная ручка не ударилась о стену. Затем я напрягаю слух в поисках признаков того, что мама или папа шевелятся, возможно, встают с постели. Ничего!

Поэтому я выскальзываю в прохладную, свежую ночь, запирая за собой дверь так же осторожно, как ее открыл. Меня охватывает восторг. Это оно! Я сделал это! Я снаружи! Меня сейчас трясет, но, возможно, потому что холодно.

Я оглядываюсь через плечо на маленькое окошко на уровне земли, возле которого я провел бесчисленное количество часов. Невероятно странно видеть его с другой стороны. Еще один далекий крик эхом разносится в ночи.

Лечу по улице в том направлении, в котором она убежала. Сначала вертикально, но потом на четвереньках. Все эти годы, проведенные под половицами, заставили меня привыкнуть к таким движениям. Мое сердце бьется все быстрее и быстрее, когда мои неуклюжие скачки переходят в галоп.

Наконец, я вижу ее. Штаны мужчин спущены до щиколоток. Я краснею, пытаясь отвести глаза. Кроме того, они разорвали ее одежду, а я знаю, что не должен видеть девушек без одежды. Если уж на то пошло, мне нельзя вставать после сна. Я действительно стал похотливым опасныммальчиком, не так ли? Боялся, что это может случиться.

Девушка замечает меня. Я немного отодвигаюсь назад. Мужчины, следя за ее взглядом, поворачиваются ко мне лицом.

— Что это за хрень? — говорит один из них. — Боже, посмотри на его гребаные руки.

Они неохотно натягивают штаны и застегивают молнии.

— Убирайся отсюда, засранец.

Я хмурюсь и говорю ему, что он употребил плохое слово. Они смотрят друг на друга, а затем смеются. Угрожаю рассказать о нем его маме и папе. Они только смеются еще сильнее.

— Бл*ть, на минуту я испугался. Он никого не позовет, посмотрите на него, он дебил или что-то в этом роде. Пи*дец, посмотрите в его глаза. Убирайся отсюда, громила.

Как они могут не бояться того, что случится, если узнают их мамы и папы? Они, должно быть, действительно плохие люди.

— Слушайте, парни, — говорю я им. — Вы не должны быть плохими. На самом деле вы хотите быть хорошими, не так ли? Бьюсь об заклад, вы все-таки хорошие ребята. Почему вы боритесь с этой девушкой? Вы знакомы? Готов поспорить, когда вы узнаете друг друга поближе, то больше не захотите драться.

Они перестают смеяться и становятся очень серьезными. Затем достают ножи и начинают подходить ко мне. Сейчас девушка выглядит намного более напуганной, несмотря на то, что они ее игнорируют. Жестом я прошу ее убежать.

Она не уходит. Вместо этого происходит то, чего я не понимаю. Тень под ней делится на множество теней, которые, скользя по земле, приближаются к мужчинам. Затем из каждой тени появляются бледные тонкие руки. Мужчины отшатываются и кричат от страха, когда замечают это, но руки хватают их. Столько рук!

Они борются, но исчезают в тени. Я не понимаю. Как такое может быть? Тени — это просто темные пятна, куда не проникает свет. Могли ли там быть дыры, которых я не заметил? Затем тени снова сходятся под ней, принимая форму ее тела.

— Ч… что! — бормочу я. — Что это было!?

Она медленно приближается.

— Тебе действительно не следовало идти за мной, — говорит она.

Я настаиваю, что не мог ничего поделать, когда увидел, что ее преследуют мужчины. Знал из одной своей книги, что, когда такое случается, происходят действительно плохие вещи.

— Я просто выманивала их подальше от домов, чтобы никто не видел, что будет дальше, — объяснила она. — Я делаю это каждую ночь и никогда не подвергалась опасности. Кто ты?

Назвал ей свое имя. Она закатила глаза.

— Нет, я имею в виду, кто ты? Зачем ты это сделал?

Я рассказал ей о своих книгах. О том, как всякий раз, когда дракон похищает принцессу и помещает ее в башню, храбрый сэр рыцарь приходит на помощь.

— Иногда помогает волшебник, — добавил я, — но я не знаю ни одного волшебника.

Сначала она выглядела раздраженной. Но затем, пока я продолжал говорить, на ее лице появилась веселье. Что-то, что я сказал, должно быть, было действительно забавным, но, мысленно перебирая свои слова, я не мог определить, что именно.

— Ты не рыцарь, — заметила она. — И поверь мне, я вовсе не принцесса.

Выбросив это из головы, я спросил, не ранена ли она.

— В доме есть телефон. Я могу вызвать тебе больничную машину. Мама и папа проснутся, и я буду наказан, но если тебе больно, я бы не хотел…

Она прервала меня.

— Ты... сказал «больничная машина»?

Я кивнул.

— Белая машина с громким сигналом и вот такой красной фигурой сбоку.

Я сложил указательные пальцы перпендикулярно друг другу. Ее лицо сохраняло то же выражение, но только еще более напряженное. Что это значит?

— Ты сказал «мама и папа»? Чувак, ты выглядишь как минимум на тридцать. Сколько тебе лет?

Я попытался вспомнить все отметки, которые я оставил на стенах за все дни, но потом вспомнил, что там давно закончилось место, и я все равно не смогу сложить все отметки в своей голове. Я ей так и сказал.

— Что за фигня. Ты какой-то чудик, да?

Кивнул, полагая, что это, вероятно, точное заключение. Во всяком случае, я определенно не из совершенств. Она попросила меня полностью выйти на свет.

Когда я это сделал, она медленно обошла меня, внимательно изучая мое тело, но ничего не говоря о нем. И все равно я смутился.

— Что-то мне подсказывает, что ты не часто выходишь.

Я спросил ее, как она это узнала.

— Во-первых, ты почти такой же бледный, как и я. Во-вторых, из-за твоей одежды.

Поинтересовался, что случилось с теми мужчинами. Она стала очень тихой.

— То же самое, что должно было случиться с тобой, пока ты не начал мне все это рассказывать. Но ты же классный парень, правда? Ты никому об этом не расскажешь.

Я честно ответил, что рассказывать некому. Что после того, как я убедился, что ей не нужна больничная машина, я вернусь в подвал и, вероятно, больше никогда из него не выйду.

— Здесь намного опаснее, чем я думал. Я не ожидал ничего из этого, и мне уже давно пора спать.

Она стояла, широко раскрыв глаза, впитывая все это, словно я сказал что-то невероятное.

— Так… никто не знает, что ты там живешь?

Я покачал головой.

— Никто, кроме мамы и папы, а они держат меня в секрете. Мне действительно не положено здесь находиться.

Она задумчиво потерла подбородок.

— Покажи мне, где ты живешь.

Я сказал ей, что мне нельзя никого приглашать, особенно девочек.

— Все будет хорошо. Я очень, очень тихая и умею прятаться. Не займу много места. К тому же мне больше некуда идти. Ты же не хочешь, чтобы я спала на улице, на холодной мокрой земле, правда?

Надув губы, она обняла себя обеими руками и задрожала.

— Конечно, нет, — ответил я.

Такое было бы немыслимо. Леди должны спать в помещении на прекрасном постельном белье. К тому же она действительно была довольно маленькой, около полутора метра ростом, и ужасно хрупкой. Когда мы придем, мне нужно будет не забыть намочить для нее немного еды или убить крысу.

Она отказывалась от еды. Я настаивал, но она снова и снова отвечала: «Это не то, что я ем». Поэтому я съел еду, не желая, чтобы она пропала зря. Мама всегда говорила мне, что в подвалах других домов голодающим мальчикам повезло меньше, чем мне. У них не так много еды, как у меня, поэтому я не должен ничего выбрасывать.

Пока я ел, она медленно ходила вокруг, изучая мои вещи. Она впечатлена? В конце концов, у меня есть много хороших вещей.

— Если у тебя нет ничего своего, ты можешь выбрать одну вещь, которая тебе нравится, и она будет твоей.

Она снова улыбнулась и уверила меня, что в этом нет необходимости.

— Мне просто нужно что-то секретное. Безопасное место, чтобы поспать... и сделать другие дела.

Я пожал плечами. Больше для себя, полагаю. Я принялся за работу, взбивая вторую кровать и выбирая для нее одно из наименее грязных одеял.

— О, мне не нужна кровать.

Когда я повернулся, чтобы спросить, почему, она стояла вверх ногами, каким-то образом прилипнув к потолку, хотя на самом деле это была нижняя сторона половиц. Я смотрел на нее в изумлении. Я никогда такого не делал. Я тоже пробовал залезть туда, но обнаружил, что слишком тяжелый, и мои пальцы недостаточно сильны.

— Почему я не могу повиснуть так, как ты? Как ты это делаешь?

Она без особых усилий пробежала по потолку, словно ничего не весит.

— Это один из многих моих талантов.

На самом деле это ничего не объясняло, что меня расстроило. Но если она была рада спать там, наверху, я был рад ей это позволить.

— У меня хорошее предчувствие насчет тебя, — пробормотала она с закрытыми глазами, когда я заполз в кровать.

— У меня тоже, — ответил я. — Ты кажешься хорошей, милой и порядочной леди. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько тебе нужно. Плохие люди не смогут достать тебя здесь, пока я король.

Некоторое время после этого я наблюдал за ней, просто чтобы убедиться, что она нормально заснула. Я все ждал, желая увидеть ее ровное дыхание, пока не понял, что ее грудь совсем не двигается. Я добавил это в свой список ее странностей, снова пожал плечами и заснул.

Когда я проснулся, то сначала не вспомнил событий прошлой ночи, поэтому было большим сюрпризом увидеть спящую на потолке девушку. Когда воспоминания вернулись мне в голову, я успокоился. Затем, поставив для уединения несколько коробок вокруг дыры, я воспользовался ею.

— Ты можешь сделать свои дела после меня, — крикнул я.

Я услышал сдавленный смех.

— Дела? Тебе что, пять лет?

Хотел сказать ей, что не знаю своего точного возраста.

— О, конечно. Я хотел сказать «совершить свой туалет». Ты можешь совершить свой туалет после меня.

Судя по ее реакции, это тоже звучало неправильно. Оставив попытки, я закончил умываться и начал готовить завтрак.

Она снова отказалась от еды. Раздраженный, я спросил, когда она собирается что-нибудь поесть. Она поерзала на стуле, казалось, ей было неудобно.

— Вероятно, сегодня вечером. Я хотела сделать это вчера как раз перед тем, как появился ты и нарушил мои планы. Но не беспокойся об этом, я могу сама себя накормить.

Я фыркнул. Едва ли правильно позволять гостю в моем королевстве самому заботиться о своей еде. Но она казалась довольно настойчивой, и я не захотел навязывать. Убираясь после завтрака, я услышал, как что-то упало позади меня.

Когда я повернулся, она стояла и смотрела с удивлением на груду книг, которую, должно быть, случайно столкнула. Я бросился к ней, крича, что она неуклюжая, что еще больше ее шокировало. Я немного подождал, а затем прошептал:

— Это та часть, где ты плачешь, а потом я помогаю тебе все убрать.

Но она не заплакала. Она просто посмотрела на меня, будто у меня две головы.

— Давай, — просил я, — плачь.

Она отступила, нахмурившись, а затем обратилась ко мне.

— Это игра, в которую ты играешь? Никогда больше так не кричи на меня.

Я объяснил ей, что часто слышал, как папа кричит на маму, когда та делает что-то неуклюжее, а затем как он успокаивается и утешает ее, пока они оба убираются.

— Вот как это происходит у мальчиков и девочек, — делаю вывод я, скрестив руки на груди.

Она приподнимает одну бровь.

— Чувак, ты странный. Даже больше, чем я думала. Это ненормально, никто не должен так делать — кричать на людей из-за случайности.

Это сбило меня с толку. Как то, что она сказала, может быть правдой? Если это неправильная реакция, то почему?

Я отпустил свое замешательство, вместо этого сосредоточившись на складывании книг. В процессе, несмотря на то, что это все еще смущало меня, я извинился.

— Я никогда не покидаю это место. Имею в виду, было несколько раз, например, вчера вечером и когда я был маленьким. Полагаю, на самом деле я не так много знаю о том, как другие люди делают что-то, как думал.

Выражение ее лица смягчилось, и она взъерошила мои волосы. Я отпрянул, пораженный. Когда мы закончили собирать книги, одна из них особенно ее заинтересовала. Речь шла о высадке на Луну.

— Это одна из моих любимых! — хмыкнул я. — Это кажется слишком удивительным, но папа говорил, что это действительно произошло.

Она сказала мне, что знает об этом все, что уменьшило мое волнение. Я был готов рассказать ее эту историю, но теперь в этом не было смысла. Она, казалось, почувствовала мое разочарование и предложила мне рассказать ей об этом.

— Ты знаешь большой светящийся круг в ночном небе? Он не только для обеспечения света в темноте. Это реальное место, где были люди.

Я нашел одну из иллюстраций, изображающую запуск ракеты.

— Они поднялись в одной из таких. По пути наверх она развалилась на части, чтобы стать легче. Только крошечная часть на самом верху действительно попала на Луну.

Я открыл иллюстрацию, на которой человек в скафандре водружает флаг на серую почву Луны.

— Причина, по которой они поднялись туда, состоит в том, чтобы поставить на нее флаги, чтобы никто другой не мог поставить свой флаг первым. Потом они продолжали делать это, ставя все больше и больше флагов, чтобы все знали, кому она принадлежит.

Она улыбнулась. Это, казалось, было для нее характерным. Каждый раз, когда она это делала, я пытался понять, что сказал смешного. Когда я спрашивал, она никогда мне не отвечала.

— Если честно, у меня есть игра! Я так хорош в ней, что думаю, однажды смогу полететь на Луну и неплохо на ней приземлиться.

Она последовала за мной к компьютеру.

— Боже. Я не видела ни одного из них с тех пор... ну, с тех пор, как была маленькой девочкой. — Она провела пальцем по выдавленному пластиковому логотипу, прочитав, — «TI-994A»(прим.: TI-99/4A — домашний компьютер, выпущенный на рынок в 1981 году).

Я вытащил картридж, который там был, а затем выудил картридж «MoonLander»(прим.: игра, выпущенная амер. компанией Atari в 1979 году) из обувной коробки, где хранил все игры.

Вставив его, я включил компьютер и набрал команду для загрузки программы. Спустя короткое ожидание появилась заставка игры. Я нетерпеливо подпрыгнул на месте, взволнованный тем, что наконец-то могу покрасоваться.

Взглянув на нее, я был очарован тем, как мерцающий свет монитора мягко освещал ее гладкую безупречную фарфоровую кожу. Когда она заметила, что я на нее смотрю, то покраснел и поспешил сосредоточиться на том, чтобы начать новую игру.

Маленький, светящийся зеленым, посадочный аппарат начал опускаться из верхней части экрана. Я высунул язык из уголка закрытого рта. Это никогда не помогает мне сосредоточиться, но я видел в некоторых своих комиксах, как персонажи делали это, когда напряженно думали.

Путем ловких манипуляций с джойстиком я наклонил посадочный аппарат и приложил тягу. Уровень моего топлива упал, в результате чего аппарат начал приземляться несколько медленнее. Затем, вопреки инерции, я наклонил его в другую сторону, приложив ту же тягу.

Наконец, я осторожно приземлил аппарат на посадочную площадку и гордо ей улыбнулся. Она выглядела скучающей.

— Это действительно сложно! — воскликнул я. — Попробуй.

Она неохотно забрала у меня джойстик. Судно снова опустилось.

— Кстати, — добавил я, — ты не назвала мне свое имя.

Глава 3

С глазами, мечущимися по экрану, сосредоточенная, она ответила:

— Вайолет.

Я обдумал это. Да, подходит. Она похожа на Вайолет.

— Откуда ты?

На этот раз она ответила не сразу, будто решая, как много или как мало можно ей открыть.

— Я вышла из моря.

Положил свои руки на бедра.

— Должно быть, ты думаешь, что я сумасшедшая, — она пожала плечами. — Задал вопрос — получил ответ. Я не обещала, что ты мне поверишь. Но вот откуда я. С тех пор я прячусь. Везде, где могу найти какое-нибудь узкое, темное, тайное место до тех пор, пока не сядет солнце.

Я спросил, как она могла жить в море, если она не рыба. Ее голос стал задумчивым и пустым.

— В наши дни в море много всего… помимо рыбы.

Поинтересовался, имеет ли она в виду подводные лодки, как в книге о капитане Немо и гигантском кальмаре.

—... что-то типа того. Там есть здания. Они стоят неподвижно. Большие металлические здания с множеством людей внутри, на дне океана.

Я спросил, зачем кому-то строить там здания.

— Оборона, пополнение запасов подводных лодок. Официально, во всяком случае. На самом деле это место для содержания и обучения... таких, как я. Они пытаются найти способ убить нас. Окончательно, я имею в виду.

Это звучало невероятно. Но, собственно, как и рассказ о полетах на Луну, когда папа впервые прочитал мне о них книгу.

— В мире полно разных невероятных вещей, не так ли? — спросил я.

Она слабо улыбнулась и кивнула.

— Как ты там оказалась?

Сказала мне, что она заключенная. Я забеспокоился, что, возможно, она все-таки плохой человек, а я помогаю ей скрываться от полиции. Но затем она сказала мне, что никогда не делала ничего, чтобы заслужить это, кроме того, что была другой.

— Когда ты другой... совсем, совсем другой, в большинстве случаев... люди плохо на это реагируют. Они делают тебе плохие вещи.

Мне было легко в это поверить, вспомнив то, что сказали мне вчера вечером те люди, когда хорошенько меня разглядели.

— Они думали, что ты опасна?

Она кивнула и посмотрела вдаль.

— Да, они так думали. Может быть, они даже были правы, не знаю. Я просто пытаюсь выжить. Это все, что я всегда делала. Я сделала... кое-что... чем не горжусь, чтобы сбежать из этого места для того, чтобы спасти своего отца.

О, в этом есть смысл.

— Твой папа тоже заключенный?

Она подтвердила это.

— Иначе. Это трудно объяснить. Есть одно место... сон внутри тебя. Я не знаю, как объяснить, чтобы это не звучало безумно. Ты когда-нибудь был по-настоящему слаб? Когда болел или, возможно, просто грустил? Период, когда ты чувствовал себя пустым, одиноким и безнадежным?

Я подумал и кивнул.

— Хорошо. Снились ли тебе при этом какие-то странные сны? Холодное мертвое место с желтым светом? С бетоном, асфальтом, ржавым металлом и сломанной техникой? Каждый раз один и тот же сон?

Покачал головой. Она явно испытала облегчение.

—... Хорошо. Если тебе когда-нибудь приснится такой сон, скажи мне об этом сразу же.

Я спросил почему.

— Потому что... это будет означать, что он нашел меня. Тот, кто держит в плену моего отца.

Как я ни приставал к ней, больше она ничего не рассказала мне о нем.

Фактически, она перестала обсуждать эту тему. Вместо этого она попросила меня показать ей больше компьютерных штучек. Понятно, это очень крутой компьютер, и я эксперт в его использовании. Я показал ей, что если оставить посадочный аппарат на площадке достаточно долго, не выводя его в космос, в нем кончится топливо.

— Он использует топливо даже тогда, когда стоит на месте, — объяснил я, — но очень медленно. Тот, кто создал игру, не думал, что кто-то сделает это, поэтому, когда в игре заканчивается топливо, она «тормозит» и ее нужно перезагружать. Разве это не смешно? Такого не должно быть!

Я от души рассмеялся, но она казалась равнодушной.

— Где твои родители?

Какой забавный вопрос.

— В доме, конечно.

Она возразила мне.

— Когда ты завел меня внутрь, мне показалось, что там уже давно никто не живет. Вся мебель накрыта, везде пыль... Они уехали в отпуск?

Я об этом не подумал.

— Конечно, может быть. Если задуматься, я не видел их машины на подъездной дорожке. Ты права, наверное, они в отпуске. Держу пари, они привезут вкусняшек для моего животика.

Она хихикнула. На этот раз я потребовал рассказать, что ее рассмешило.

— Просто... иногда ты так изящно и правильно выражаешься, как пишут в книгах. Но в других случаях ты говоришь, как ребенок.

Я смутился, от чего у меня покраснели уши, и спросил, как мне нужно говорить. Она замахала руками.

— Нет-нет, я не это имела в виду. Просто ты совсем другой, вот и все.

Звучит не так уж плохо.

— Я другой? Как ты?

Она нахмурилась и начала спорить, но потом задумалась. В уголках ее глаз образовались морщинки, и она слегка улыбнулась.

— Конечно. Прямо как я.

Затем неожиданно мы заговорили о взрослых вещах. Когда она спросила, была ли у меня когда-нибудь работа, я с гордостью ответил, что на самом деле делаю одну и ту же работу всю свою жизнь. Подведя ее к электрическому щитку, я открыл его, чтобы показать ей маленькие переключатели.

— Когда предохранитель щелкает, папа научил меня находить переключатель, который повернулся не так, как надо, и возвращать его в правильное положение. Он говорит, что я его маленькая обезьянка.

Я гордо выпятил грудь и изучал ее лицо на предмет признаков того, что она впечатлена.

— Хотя... кажется, что предохранители больше не щелкают, так что мне больше нечего делать.

— Это не работа! — возразила она. — Я имею в виду, что это не настоящая работа. Поэтому они держат тебя здесь?

Я не ожидал, что она скажет что-то подобное. Действительно думал, что она будет впечатлена тем, что у меня есть работа, как и положено любому хорошему мальчику.

— Ну, это не единственная причина. У них есть веские причины. Понимаешь, я бы напугал их гостей, если бы жил в доме. Это бы поставило их в неловкое положение.

Это, казалось, только еще больше ее расстроило. Какая странная девушка. Разве у нее никогда не было работы, когда она жила в море? Но это только у нее, у большинства людей должна быть какая-то работа, которую они выполняют в своих подвалах, даже у совершенств. Я ей так и сказал.

Она удивленно на меня смотрела. Не люблю, когда она это делает.

— Большинство людей... не живут в подвалах, чувак.

Я усмехнулся. Хорошая шутка. Но она повторила это, и, казалось, была серьезна.

— Где они тогда живут? В море?

Она сказала, что они живут в домах.

— Но там живут их мамы и папы. Они не могут жить в доме! Они напугали бы гостей.

Девчонка ничего не ответила. Просто выглядела очень грустной, а потом обняла меня. Было странно и непривычно ощущать чье-то прикосновение, но я позволил это.

— Зачем ты так сделала? — спросил я.

Она просто держала меня за плечи и смотрела на меня. С грустью? Думаю, да. Я сказал что-то плохое? Мама делала то же самое. Досадно, что другие люди, похоже, знают обо мне какой-то секрет и никогда не рассказывают его мне.

Большую часть дня она провела во сне. Что за соня! Я оставил ее в покое, так как решил, что побег от этих плохих людей отнял у нее много сил. Вскоре ярко-голубое небо сменилось оранжевым и красным, пока на землю, наконец, не опустилась ночь.

Затем Вайолет ползком спустилась с потолка, громко зевнула и начала делать наклоны в разные стороны. Было забавно наблюдать, как она растягивается. Также делал я, когда по ночам в постели слушал свою запись. Почувствовав, как горит мое лицо, я отворачиваюсь и жду, пока это пройдет.

— Что-то не так?

Я соврал, что просто устал и сменил тему. Затем она стала умываться за коробками. Я спросил, нужны ли ей ножницы, чтобы подстричь свои волосы.

— Мне не приходилось делать это годами. Они просто не растут.

Все более и более странно. Я не знал, что у кого-то волосы могут не расти. Как так получилось? Я сказал ей, что хотел бы, чтобы мои волосы перестали расти. Она смотрела себе под ноги, вытирая волосы моим единственным полотенцем.

— Нет, у тебя так не получится.

Она помогла мне подстричь мои волосы, усадив меня и заставив смотреть вниз, когда начала работу.

— На твоей голове действительно бардак, блин.

Я признался, что не вижу, что там делаю, когда пытаюсь подстричься сам.

— Ты мог бы просто пойти к парикмахеру.

Я яростно помотал головой, и она отругала меня за то, что я кручусь.

— Почему ты остаешься здесь? Снаружи целый мир, по крайней мере, пока. Там столько всего.

Это был вопрос, который я задавал себе так много раз, так что ответ пришел автоматически.

— Это страшно. Все вокруг выглядят так идеально по сравнению со мной. Они будут смеяться. Или, что еще хуже, бояться меня. Здесь безопасно. Здесь тихо и удобно. У меня есть все необходимое. Нет нужды идти на глупый риск.

Я не мог видеть ее лица, но мог поклясться, что чувствовал исходящее от нее недовольство.

— Это полная чушь. Разве ты не чувствуешь, что жизнь проходит мимо тебя каждый день, в то время, когда ты от нее прячешься? Ты представить себе не можешь, как тебе повезло. Ты не такой, как я. Ты можешь выйти на солнечный свет, почувствовать его своей кожей. Люди смотрят на тебя, и это не больно.

Я заверил ее, что на самом деле очень больно, когда люди на меня смотрят.

— Нет, по-другому больно. Я не могу находиться на ярком свету. То, как на самом деле выгляжу, я могу скрыть только при тусклом освещении или в темноте. Не понимаю почему, но чем больше людей наблюдает за мной, тем слабее я становлюсь. Так было с тех пор, как я стала такой. С тех пор, как он меня изменил.

Мое слух зацепился за ту часть, где она говорит, что скрывает свою внешность.

— Но я видел, как ты выглядишь. Это маска? Если так, то ты выбрала прекрасную.

Она на мгновение напряглась, но затем объяснила, что то, что я вижу, когда смотрю на нее, это своего рода иллюзия.

— Как фокус?

Она, должно быть, кивнула, потому что я почувствовал, как ее руки слегка дрогнули.

— Что-то в этом роде. Многие люди поначалу дружелюбны, потому что им нравится, как я выгляжу. Особенно мужчинам, — на мгновение она замолчала. — Но когда они видят меня такой, какая я на самом деле, то больше им… не нравлюсь.

Я заметил, что в таком случае они никогда не были ее друзьями. Мама как-то рассказывала мне о мальчиках, которые дразнили меня, когда я был очень маленьким и мне еще разрешали играть в парке.

— Возможно, так и есть.

Она не выглядела успокоенной.

— Ты можешь показать мне.

Не сразу поняла, что я сказал. Когда она ответила, ее голос слегка дрожал.

— Нет, не могу. Ты был молодцом. До сих пор, я имею в виду. Но всегда происходит одно и то же. Все в порядке, пока я не позволяю им увидеть, а затем…

Я перебил ее, чтобы возразить.

— Ты милая и хорошая леди! Я думаю, ты хорошо стрижешь волосы и знаешь многое, чего не знаю я. Ты была очень добра ко мне, хотя я грязный и живу в таком месте. Ничто из того, что ты можешь мне показать, не изменит этого.

Отложив ножницы, она заставила меня повернуться к ней лицом.

— А сейчас? — спросила она.

Пока я смотрел, начало происходить нечто странное. Ее лицо стало расплывчатым. Когда я посмотрел на ее руки, то увидел то же самое.

Когда этот эффект прошел, ее кожа перестала быть гладкой. Она стала грубой и сморщенной, покрытой пятнами, разорванной в некоторых местах, хотя прорехи не кровоточили. Местами на ней имелась синевато-зеленая бледность, глаза были запавшие и мутные. Кое-где более крупные раны были тщательно зашиты тонкой нитью.

Я пожал плечами.

— Это все равно лучше, чем выгляжу я.

На мгновение она, казалось, опешила. Но потом разразилась смехом и обняла меня. Очередное сбивающее с толку поведение. Так вот какие женщины? Или все совершенства такие?

Глава 4

Однако Вайолет не совершенство, она только притворяется им. Теперь я это знаю. Это ее секрет, которым она поделилась только со мной. Под маской она больше похожа на меня, чем на кого-либо из них. Я сказал ей, что это только заставляет меня чувствовать себя с ней комфортнее, а не наоборот.

— Ты такой замечательный, странный маленький человек, — хихикнула она, оставив меня в неведении, польстили мне или унизили. Было приятно, что меня обнимали, поэтому я выбросил это из головы. Чем больше она меня обнимала, тем больше я привыкал к прямому контакту. Я даже обнаружил, что хочу большего.

Я внезапно вспомнил Леди На Пленке. Что бы она подумала, если бы увидела меня с этой странной новой девушкой, которую я знаю только с прошлой ночи? Наверняка бы рассердилась, и это было бы правильно.

«Неужели все те годы, что мой голос составлял тебе компанию в холодные, темные, одинокие ночи, ничего для тебя не значат? » — сказала бы она.

Ощутив себя переполненным чувством вины, я отказался от мысли о Вайолет. Заметив что-то неладное, она спросила меня, в чем дело.

— Просто... есть еще кое-кто.

Она не сразу поняла. Когда я рассказал ей о Леди, она снова засмеялась. Как я хотел, чтобы она меньше смеялась.

— Это было просто объятие, дурачок. Кроме того, в зависимости от того, сколько лет этой кассете, тот, кто на ней записан, вероятно, уже является высушенным овощем в каком-нибудь доме престарелых.

Я не мог поверить, что она так говорила о Леди.

— Ты ничего не знаешь! Ты ничего не знаешь о ней или о том, что она для меня сделала! Ты знаешь, как здесь одиноко? Как ты можешь так говорить? Это было все — слышать на ухо шепот ее поддержки, когда у меня больше никого не было.

Когда я кричал, она становилась все мрачней. Когда я закончил, она извинилась. Это немного меня успокоило.

— Ты прав. Прости. Если ты позволишь мне взглянуть на кассету, возможно, я смогу поискать о ней информацию. Но не думай, что я не знаю, каково это быть одиноким. Я знаю, что значит одиночество.

Я вспомнил, что она рассказывала мне о том, как все, кому она показывала свою настоящую сущность, вскоре после этого исчезали из ее жизни. Пришла моя очередь чувствовать смущение. Полагаю, у нас действительно много общего. Она последний человек, из которого мне следует делать врага.

В итоге я отдал ей кассету, хотя, когда она сказала мне, что хочет взять ее с собой наружу, у меня сразу же возникли сомнения. Что если она уронит ее и кассета сломается? Что если ее украдет плохой человек? Нет конца тому, что может случиться снаружи.

— Будь очень, очень аккуратна с этой кассетой. Мне нужно слышать ее голос. Она моя единственная и неповторимая.

Лицо Вайолет скривилось, словно она почувствовала дурной запах.

— Голос на пленке не может быть твоим... чем бы там ни было. Вы даже не знакомы.

Но мы можем это сделать, заметил я. Если бы она смогла узнать, где живет Леди, и сообщить ей, какой я удивительно хороший мальчик. Она вздохнула.

— Конечно, может быть. Кто знает. Однако для этого мне действительно будет нужна кассета.

Ее протянутая вверх рука сделала слабый хватательный жест. Нехотя вложив драгоценный груз в ее руку, я с тревогой наблюдал, как она поднимается по лестнице.

— Не хлопай люком! — прошептал я так громко, как только мог. Но ведь у нее было не меньше практики оставаться незамеченной, чем у меня. На этот раз я даже не услышал, как открылась входная дверь.

Затаив дыхание, я смотрел, как она крадется в ночи, идеально в нее вписавшись, когда вышла за пределы досягаемости фонарей на крыльце.

После этого я стал ждать. Затем я подождал еще немного. Я продолжал ждать, пока у меня не заболело все тело из-за того, что я сидел в одной позе, с тревогой вглядываясь через это маленькое окошко в ночь. В конце концов, я залез в кровать, но обнаружил, что не могу уснуть.

Весь следующий день я провел, глядя в окно, хотя знал, что не стоит ожидать того, что она вернется до темноты. Когда она не пришла, я начал ходить взад-вперед. Потом тянуть себя за волосы, периодически издавая беспокойные звуки. Мне придется снова выйти. Верно? Так скоро после прошлого раза.

Немыслимо. В прошлый раз я смог это сделать только потому, что произошла чрезвычайная ситуация. Как я смогу сделать это снова без чего-то, что дало бы мне побудительный толчок? Конечно же, после того, как солнце село, я, как всегда, забился под одеяло.

И, как всегда, начал нещадно себя ругать. Свернувшись клубочком, я заплакал, охваченный разочарованием. Почему это так сложно? Я сделал это тогда вечером. Я просто был так напуган, что не думал о том, что делаю. Может, весь фокус в этом?

Мои сны не принесли ответов. Когда я просыпался ранее, присутствие Вайолет поражало меня, теперь же ее отсутствие меня тревожило. Что-то в том, чтобы проснуться и обнаружить ее удобно устроившуюся на потолке среди поперечных балок, теперь казалось необходимым.

Мое беспокойство усилилось, когда я снова стал ждать наступления темноты. Как я и боялся, когда пришла ночь, я все еще чувствовал себя бессильным покинуть подвал. Почему я такой? Какой могла бы быть моя жизнь, если бы я не был таким? Если бы я набрался храбрости и ушел отсюда навсегда, много лет назад? Больно думать о том, что могло бы быть.

Эти мысли мучили меня, пока я снова не отдался теплу, безопасности и бездействию той жалкой куче утеплителя, которую я называл постелью. Пробуждение под пустым потолком два дня подряд только усиливало мои страдания.

Она уже должна вернуться, верно? Вайолет никогда не говорила, сколько времени это займет, но если она намеревалась отсутствовать дольше, чем один день, мне кажется, наверняка сказала бы об этом. Что если она где-то в ловушке? Что если ей больно?

Я вспомнил, что она сказала мне в ту ночь, когда я забрал ее к себе. О том, как те, кто узнае́ т, что она другая, всегда отворачиваются от нее. Дрожа, я представлял себе все ужасные вещи, которые могут с ней случиться, прячась под одеялом, как трус, которым и являлся.

Я выйду завтра. Всегда «завтра». «Завтра», которое, так или иначе, никогда не наступит, потому что, когда оно наступает, оно становится «сегодня». Я знаю, когда лгу себе, чувствую это. Хотя знание этого не помогает. Я все еще не могу выбраться из этого замкнутого круга, понимание этого только делает все еще больнее.

Солнце снова заходит за горизонт. Еще один потерянный день. День, который, возможно, имел бы значение, если бы Вайолет действительно оказалась в беде. Я начинаю свой долгий путь в постель — эту безумно уютную колыбель неудачника.

Но на этот раз что-то во мне щелкает. Я ловлю себя на мысли о том, что Вайолет прячется в какой-нибудь темной расщелине. Дрожит, плачет. Напугана. Не могу сказать почему, но это заставляет дрогнуть мою упертую сущность. То, что могло с ней случиться, сводит меня с ума.

Как я смогу жить дальше, если позволю ей погибнуть? В темноте и холоде, пока сплю в тепле и сухости под одеялом. После этого все уже не будет как раньше. Еще хуже будет, если я никогда не узнаю, что с ней случилось! Я буду вечно ждать, вечно задаваться вопросом, где она и что с ней.

Поэтому я оделся потеплее, неверующий. Все еще не осознающий происходящего, я захватил немного еды и бутылку воды. Даже когда я приподнял люк и вышел из своей темной, затхлой дыры, я не верил. Это будет продолжаться, если я не остановлюсь, мое сердце колотилось так громко, что я боялся, что оно разбудит маму и папу.

Может, они уже знают, что я стал плохим мальчиком, который нарушает правила? Может, поэтому они не оставляют еду на ступеньках, и поэтому я их никогда не вижу? Нет, я должен перестать об этом думать. В конце концов, в этом весь фокус. Просто не думай.

Ночной воздух был таким же свежим и бодрящим, каким я запомнил его с той ночи. Пахло совсем не так, к чему я привык. На этот раз я был уверен, что дрожу из-за нервов, а не от холода. Зимой в подвале очень холодно, но я никогда так не трясся.

И все же, что я могу сделать, кроме как продолжать? Вайолет где-то там, и ей нужна моя помощь. Так странно заботиться о ком-то, с кем я познакомился только на днях, но потом, я так долго был один, что, полагаю, не мог не вцепиться в первого нового человека в своей жизни.

Я крался сквозь темноту, задерживаясь под успокаивающим светом то одного уличного фонаря, то другого. Для меня было понятно, почему маленькие летающие жучки так теснятся вокруг любого источника света. Когда ты не можете ничего увидеть вокруг себя в темноте дальше пяти метров, кажется, что она продолжается бесконечно.

Но ведь тьма и так продолжается бесконечно. Не так ли? Это называется «космос». Низкое уханье совы вернуло меня в состояние «здесь и сейчас». Одна из моих книг посвящена птицам, и в ней есть глава об удивительном разнообразии ночных птиц. Однако, будучи написанная словами, она не смогла научить меня распознавать их звуки.

Впереди я заметил человеческую фигуру, прыгающий силуэт которой стал виден в свете уличного фонаря. Я начал сокращать между нами расстояние, и когда подошел ближе, выяснилось, что фигура принадлежала бегущей трусцой женщине.

— Извините.

Она остановилась и повернулась ко мне.

— Я ищу…

Женщина резко побежала от меня. Что за грубиянка! Я не собирался позволять этой возможности сбежать, поэтому устремился за ней.

Я и не знал, что совершенства такие быстрые! Но на четвереньках, несмотря на жесткость затекших мышц ног, я легко ее обогнал. В течение минуты я бежал рядом с ней, яростно скача на руках и ногах, все более и более стираемых холодным асфальтом.

— Это важно! Кое-кто, кого я знаю, может быть в опасности! Я просто хотел спросить…

Мне не удалось закончить. Она достала из кармана какую-то маленькую черную бутылочку, которая оказалась ужасным спреем. Ужасным, болезнетворным спреем, который она брызнула мне в глаза. Запнувшись, я упал и стал тереть свои пылающие слезящиеся глаза.

Некоторое время я лежал рухнувшей кучей, вытирая слезы из своих красных опухших глаз и всхлипывая. Я предположил, что она скрылась в ночи, но, к моему удивлению, следующее, что я услышал, был ее дрожащий голос, спрашивающий, все ли со мной в порядке.

— Нет, я не в порядке, вы что-то брызнули мне в глаза, мерзкая, подлая и плохая леди.

Она спросила, не умственно ли я отсталый и по какому номеру ей следует позвонить, чтобы связаться с моими родителями. Я напрягся. Если она позвонит маме и папе, они узнают, что я ухожу ночью.

— Послушайте, — продолжила бегунья, — я не знала... имею в виду, подумала, что вы какой-то маньяк.

Я поднялся на ноги, отряхнулся, а затем, несмотря на непрекращающуюся боль, открыл оба глаза, чтобы посмотреть на нее.

— Прощения не будет! — заявил я, скрещивая руки. — Вы навсегда официально объявляетесь плохим человеком. До свидания.

С этими словами я убежал в ночь, оставив ее стоять одну под фонарем. Вскоре мне пришло в голову, что я не мог вспомнить, в каком направлении ушла Вайолет.

Все, что я знал, мог бы удаляться от нее все дальше и дальше. Чем больше я думал об этом, тем безнадежнее все казалось. Подвал такой маленький, что я могу быстро найти то, что мне нужно, но мир намного больше моего подвала. Слишком большой, на мой взгляд.

Я убедил себя вернуться домой только на то время, чтобы промыть глаза и собраться с духом. Конечно, это была просто разведка. Данные, собранные на данный момент: не подходить к совершенству во время его вечерней пробежки.

Все оказалось напрасным, когда я вернулся в подвал. Там она ждала меня, прилипнув к потолку, как ни в чем не бывало. Я хотел кричать на нее, но знал, что это будет грубо, хорошие мальчики говорят дома спокойным голосом.

— Где ты была? — требовательно спросил я, уперев руки в боки.

Сначала она никак не отреагировала, словно была в полусне. Когда я повторил свои слова, она медленно повернулась ко мне лицом.

— О, это ты.

Это действительно все, что она хотела сказать?

— Я волновался! Я ходил искать тебя!

Она заметила мои опухшие красные глаза.

— Черт, что случилось? Выглядит так, словно кто-то хорошенько распылил на тебя газовый баллончик. Это ведь был не полицейский, да? Знаешь, тебе не нужно было идти и что-то делать. Я сказала, что могу о себе позаботиться.

Когда мое зрение приспособилось к темноте, я начал понимать, что что-то не так. Ее тело было гораздо больше, чем я помнил.

— Ты выглядишь... раздутой.

Она усмехнулась.

— Ты очаровашка, держу пари, ты говоришь это всем девушкам. Но это ведь был не коп, верно? За тобой кто-нибудь следил?

Я подробно рассказал о стычке. Она немного поерзала, ее ужасно раздутый живот напоминал выпуклое брюхо «черной вдовы».

— Все будет в порядке, если она не вызовет полицию.

Что-то задергалось внутри ее раздутого живота. Увидев выпуклость в виде руки, давящей изнутри, я ахнул. Впервые она казалась смущенной.

— Ты не... боишься, правда?

Я покачал головой.

— Я никогда не боялся тебя. Ты хорошая, милая, порядочная леди. Просто странная, вот и все.

Она пожала плечами.

— Я сомневаюсь, что кто-нибудь когда-либо называл нормальным тебя.

Я задумался над этим.

В ее животе стало больше шевеления и приглушенных стонов. Она вздрогнула, когда я положил руки на бледно-белую кожу ее живота, испещренную черными венами.

— Ты беременна, не так ли? Мама предупреждала меня, что это произойдет, если я когда-нибудь позволю девушке сюда спуститься.

На этот раз она засмеялась намного громче, и я был вынужден шикнуть на нее.

— Чувак, нет, я не беременна. Я даже не знаю, работает ли еще эта часть моего тела. Просто... так я ем. Не беспокойся об этом, ладно? Ты сказал, что я могу оставаться здесь столько, сколько мне нужно.

Я сказал это, не понимая, что это повлечет за собой. Но, в то же время, я не мог отказаться от своих слов. Затем я заметил шрам на месте ее пупка.

— У меня такого нет. Что случилось?

Она посмотрела на меня потухшим разочарованным взглядом.

— Питание отнимает у меня много сил. Нам действительно нужно это обсуждать?

Я прижал колени к груди и надулся. Она не заставила себя долго ждать.

— Хорошо, это будет твоя сказка на ночь. Но потом ты сразу ложишься спать, хорошо?

Я нетерпеливо кивнул и подпер голову руками.

— Раньше у меня была пуповина, — призналась она. — Такая же, как у тебя, как у всех. Не так, как сейчас. Когда ты становишься взрослым, то не должен ее иметь. Что бы ни значило «становиться взрослым», кажется, мне было около шестнадцати, когда ее отрезали. С тех пор я не постарела ни на день, по крайней мере, если судить по моей внешности.

Глава 5

— Пуповина питала меня. Тогда мне не нужно было кормиться так, как сейчас, пуповина доставляла мне все необходимое, чтобы выжить — эту хрень.

Она провела у себя во рту одним пальцем, и когда вытащила его, то ее палец был черным и липким, словно в пятнах машинного масла.

Я спросил, что было на другом конце пуповины. Она выглядела подавленной.

— Ну, это была не моя мать, скажу я тебе. Я надеюсь, ты никогда не упадешь так низко, чтобы узнать это. Я оказалась на днесвоей жизни. Это установленная для меня модель питания. Он пришел за всеми нами, когда мы были очень слабы. Он предлагал такие замечательные вещи — вечную жизнь, чего бы ты ни пожелал, или, по крайней мере, убедительную иллюзию этого. Все, что тебе нужно сделать, это любить его. Но, конечно, дьявол кроется в деталях. Ты узнаешь только потом, что он подразумевает под вечной жизнью.

Она рассеянно провела длинным тонким пальцем по хорошо замаскированным швам.

— Стало немного лучше. Сначала я была полностью зависима. Я не умела так жить, даже не могла себя прокормить, не могла восстановить собственное тело или замаскировать его от живых с помощью иллюзии, которую я тебе показывала раньше. Чем дольше ты с ним связан, тем больше новых способностей приобретаешь по мере изменения твоего тела. Не то чтобы я хотела, чтобы оно продолжало меняться, этот процесс просто не прекращался.

Я сказал, что мое собственное тело сильно изменилось так, как мне не нравится. Я стал волосатым и слишком большим для своей одежды. Она закатила глаза.

— Не таким образом. Я имею в виду... вот, смотри.

Она взяла меня за руку и положила себе на грудь. Я покраснел, и мое сердце забилось быстрее.

— Успокойся на секунду и почувствуй сердцебиение.

Я так и сделал, и вскоре понял, что его не было. Похоже, она также не дышала, за исключением тех случаев, когда говорила. Я смотрел на нее с трепетом.

— Сейчас тебе страшно?

Потребовалось время, чтобы оправиться от шока, но я снова покачал головой.

Она выглядела довольной.

— Ты действительно что-то, знаешь это? Хотела бы я встретить тебя... до всего этого. Все могло бы быть иначе.

Я спросил, почему уже слишком поздно. К ней вернулась меланхолия.

— Просто... я его знаю. Я была связана с ним, чувствовала то, что чувствует он.

Он не удовлетворится почитанием только теми людьми, которых удерживает там, внизу. Он ждал очень, очень долго. Для жизни, развивающейся на этой планете, иными словами достаточно сложной, чтобы любить его так сильно и полно, как он того хочет.

Однажды он поднимется со дна моря. Я видела это во сне. Каждое колено согнется, каждая голова склонится и каждый рот будет восхвалять его. Я пряталась в любом темном углу, который могла найти, с тех пор, как выскользнула из его хватки, но, когда наступит этот день, никто не найдет места, где можно было бы спрятаться.

Для меня это звучало полной бессмыслицей, и я так и сказал. Она снова взъерошила мои волосы, ненавижу, когда она это делает.

— Да, все верно. Это бессмыслица. Лучше забыть об этом и просто наслаждаться тем временем, которое у нас осталось.

Поразмыслив над этим минуту, я спросил ее, что она узнала по поводу своего задания. Ее глаза загорелись, она явно забыла об этом, когда рассказывала мне эту странную историю.

— Я взяла кассету в интернет-кафе, которое открыто всю ночь. Сначала я попыталась проникнуть в библиотеку, чтобы избежать расходов, но там были камеры.

Когда я настороженно поднял голову, она объяснила, что даже если это камеры, она не выносит, когда они на нее смотрят.

— Это какой-то странный эффект множественного наблюдения. Мне очень быстро становится плохо, я не могу замаскироваться. Еще один недостаток, о котором он не рассказал. И еще, знаешь ли, копы.

Я убедил ее перейти к хорошему.

— Ладно. Я немного поискала и обнаружила, что женщину, которая считается главной актрисой озвучивания этой серии кассет, звали ФионаДэниэлс.

Я приподнял бровь и спросил, что она имеет в виду под словом «звали».

Она заколебалась, прежде чем ответить, и выражение на ее лице стало нечитаемым.

— Она... она мертва. Ушла из жизни четыре года назад в доме престарелых. Эта серия кассет была записана в начале восьмидесятых, когда ты впервые ее прослушал, она, вероятно, была старше твоей мамы.

Я почесал затылок.

— Мертва? Ушла из жизни?

Вайолет ждала и смотрела, как будто над моей головой должна была загореться какая-то лампочка.

— Да. Их сердце перестает биться. Они становятся холодными и бледными.

О, я понял.

— Как ты?

Она небрежно махнула руками.

— Нет, нет… Ну, я тоже мертва, но я продолжаю двигаться, это другое. То, что со мной случилось, ненормально. Большинство людей просто умирают, вот и все. Они перестают двигаться навсегда. Их глаза закрываются и больше никогда не открываются. Их тело закапывают в деревянном ящике.

Я все еще не мог понять этого.

— Итак, они живут в ящике под землей. Кто приносит им еду? Их мамы и папы?

Мог сказать, что она расстроилась.

— Нет, они не живут под землей. Они не живут вообще и точка. Они уходят. Они просто останавливаются. Как ты можешь об этом не знать?

Теперь, когда, дрожа, я изо всех сил пытался осознать всю грандиозность того, что она мне рассказала. Объяснил, что читал в некоторых моих сборниках рассказов об умирающих людях, но всегда думал, что это что-то такое, что происходит только в книгах. Люди действительно умирают? Навсегда? Как все те крысы, которых я ел...

Теперь все мое тело дрожало, и в моих глазах появились слезы. Ее голос продолжал звучать раздраженно, но в этот раз как-то сочувственно.

— А ты что думал? Как ты мог не знать о смерти?

Я сказал ей, что считаю книги спектаклями, а персонажей — актерами. Что после того, как история заканчивается, те, кто в земле, выкапываются и продолжают жить своей жизнью.

Вздохнув, она переместила свою дрожащую, пульсирующую массу и осторожно спустилась с потолка, чтобы меня утешить. Я просто сидел, дрожа и плача, когда она обвила меня своими тонкими бледными руками и шепнула, что все будет хорошо.

Как все может быть хорошо? Леди На Пленке ушла навсегда. Я действительно слишком долго ждал. Все эти годы я думал, что спешить некуда. Полагал, что у меня есть все время на свете. Я слишком долго ждал, потому что я трус, а теперь она лежит в ящике под землей.

— Мы можем найти место, где она закопана?

Вайолет медленно погладила меня по волосам, обнимая.

— Зачем ты хочешь это сделать?

Своим глухим и слабым голосом я признался, что просто хотел извиниться за то, что ждал слишком долго и поцеловать ее в последний раз.

Она обняла меня крепче.

— Нет, но ты можешь поцеловать меня, если хочешь. Возможно, тебе станет легче.

Все еще со слезами на глазах, я в замешательстве посмотрел на нее. Она прижалась к моим своими холодными сухими губами. Это было поразительно, но и неожиданно приятно.

Когда она отстранилась, я забеспокоился, что сделал что-то не так. Вместо этого, глядя на меня встревоженными глазами, она сказала что-то весьма обескураживающее.

— Ты... правда, не причинишь мне вреда, верно? Если я позволю тебе приблизиться.

Я ответил откровенно, что никогда никому не причинял вреда, кроме себя.

Должно быть, это был правильный ответ, потому что она притянула меня к себе и снова поцеловала, на этот раз более глубоко. Она была права. Что-то в этом было непристойное... но также и возрождающее. Я закрыл глаза, обмяк и сдался ей.

Моя голова поплыла. Поцелуи — это даже лучше, чем держаться за руки! Я почувствовал небольшой укол вины, задаваясь вопросом, что сказала бы Леди, а затем вспомнил, где она сейчас находится. Когда Вайолет закончила, я сказал ей, что, если она намерена и дальше так поступать, мне следует хотя бы познакомить ее с родителями. Ее охватило беспокойство.

— Правильно. Мы... должны поговорить о твоих родителях.

— О маме и папе? А что с ними?

Я со страхом спросил, не разбудила ли она их на обратном пути.

— Нет, никакой... опасности в этом нет. Когда я была в кафе, я поискала в веб-архивах местной газеты что-нибудь, связанное с твоим адресом.

— И? — Выжидающе спросил я.

—... хм-м, на самом деле, я... знаешь что? Я ничего не нашла. Это... странно, правда? В новостях ничего нет. У тебя ведь нет интернета?

Я пробормотал, что не знаю, что такое «интернет», озадаченный ее резкой сменой темы разговора.

— Все в порядке, — заверила она меня. — Забудь об этом.

Когда я проснулся на следующее утро, к моему удивлению, Вайолет больше не была распухшей. Ее живот был все еще слишком велик, но он был пустой и дряблый, словно большой болтающийся кожаный мешок.

— Он вернется в норму через пару часов, — небрежно заметила она, — так всегда происходит.

Из уголка ее рта капал какой-то черный маслянистый сироп, и яма, которую она, должно быть, вырыла в полу, была до краев заполнена им. Когда я спросил, откуда это, она сделала незнакомое движение, засунув два пальца в горло и рыгнув.

В густой пузырящейся черной слизи я заметил странных маленьких извивающихся существ, похожих на головастиков.

— Все это вышло из тебя?

Она кивнула.

— Из моего рта, да. Если бы оно вышло с другого конца, я бы не решилась это съесть.

Меня чуть не вырвало.

— Ты действительно собираешься съесть эту жижу?

Она спросила, есть ли у меня ложка. Я просто стоял там, с растрепанными волосами и сонными глазами.

— На самом деле, если у тебя есть шприц, это будет даже лучше. После инъекции это действует намного дольше и вызывает меньше побочных эффектов.

Я начал отступать. Но затем, со знакомым намеком на стыд и уязвимость в голосе, она спросила меня, боюсь ли я ее сейчас.

Взял себя в руки.

— Н... нет. Ты... хорошая, милая, порядочная леди.

Она ухмыльнулась, вытирая маслянистую черную грязь из уголка рта одним пальцем, затем, пососав кончик пальца, причмокнула губами.

— Знаешь, если ты думаешь, что это мерзко, то должен увидеть, откуда это обычно выходит.

Я вздрогнул, изо всех сил пытаясь сдержать свое воображение.

— О, я принесла тебе новую одежду. Она должна подойти тебе гораздо лучше.

Она указала на сумку в углу, засунутую между труб, которую я не заметил вчера вечером. Когда я просмотрел содержимое, то обнаружил, что вся одежда была черной.

— Так мы будем соответствовать! — хмыкнула она.

Я сложил несколько коробок, чтобы уединиться, разделся и примерил новую одежду. Она была такой мягкой, такой чистой, красивой и новой. Вдобавок ко всему она подходила мне по размеру! Какое прекрасное чувство после всех этих лет. Однако я не мог заставить себя отказаться от своей старой одежды — в ней заключено слишком много воспоминаний.

Я удовлетворился тем, что убрал изношенные, разорванные остатки своей старой одежды в пластиковый контейнер, который использовал для того, чтобы содержать в чистоте важные вещи. Он хорошо защищает от влаги, плесени и крыс. Затем я застенчиво представился Вайолет.

— Как я выгляжу?

Она сделала какой-то странный круговой жест пальцем.

Когда я в замешательстве поднял голову, она попросила меня полностью повернуться, чтобы увидеть меня со всех сторон. Она могла бы просто сказать это в самом начале, но неважно. Я медленно повернулся на месте, и она захлопала в ладоши, издавая резкие непристойные звуки.

Внутри меня закипело странное ощущение. Такие же ощущения я всегда испытывал, слушая свои записи, но... на этот раз оно возникло потому, что Вайолет нравится, как я выгляжу. Оно стало еще сильнее, когда я вспомнил, как ее губы касались моих.

Этого слишком много. Потрясающе, подавляюще! Я отвернулся, обхватив щеки руками и пытаясь выровнять дыхание.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Я в норме! Все хорошо! Просто... прошло так много времени с тех пор, как мне делали подарки. Хотя мне это очень нравится, спасибо.

Большую часть дня она проспала, спускаясь несколько раз только для того, чтобы перекусить черной грязью, а затем возвращалась на свое уютное место на потолке, чтобы возобновить свою спячку. Как обычно, когда солнце уже село, она наконец проснулась и начала совершать свой собственный эквивалент моей утренней рутины.

За ней интересно наблюдать. Каждое ее движение невероятно осторожно и точно. Даже когда все, что она делает, — это стирает или складывает одежду, она такая дотошная. Это похоже на наблюдение за движениями насекомого или заводной игрушки.

Или, может быть, это я просто такой неуклюжий и настолько привык к этому, что меня впечатляет даже такая мелочь, как правильная координация. Я не знаю. Многое в ней, на что раньше я не обращал внимания, стало особенно интересным после прошлой ночи.

— Ты…

Она повернулась и посмотрела на меня своими большими темными глазами. Это ненадолго парализовало меня, пока я не набрался смелости закончить.

—... хочешь чем-нибудь заняться сегодня вечером? Не знаю, пойти куда-нибудь? Может быть, съесть что-нибудь?

Кажется, так это делается.

Ее глаза расширились. Сюрприз? Затем по ее лицу медленно расплылась теплая понимающая улыбка. Как внимательно я сейчас изучал каждую ее улыбку, большую или маленькую.

— Это потому, что я поцеловала тебя, не так ли?

Я замер, пойманный с поличным.

— Ну, в смысле, ничего страшного, если ты не хочешь, я просто...

Она жестом попросила меня замолчать, что я и сделал.

— Думаю, это было бы здорово. Я должна остаться здесь, по крайней мере, пока не закончу с этим, — она указала на неглубокую яму с черной грязью.

Обескураженный, я спросил, не собиралась ли она потом уйти.

— Ну... да, чувак. Я не знаю, как заставить тебя понять. Меня ищут люди. Люди, которые знают, кто я.

Я возразил, что, если они знают, что она хорошая, милая, порядочная леди, это только заставит их полюбить ее еще больше.

Она потянулась к моим волосам, но я оттолкнул ее руку, все еще расстроенный откровением о том, что она собиралась скоро уйти.

— Смотри, чувак. Не все видят меня такой, как ты. Я могу сказать, что ты создал в своей голове какое-то идеальное представление обо мне, потому что ты одинок. Мне вроде как нравится то, что ты видишь меня такой, для меня это редкость. Но я не такая. Это то, кем ты хочешь, чтобы я была. Несмотря ни на что, ты больше похож на других мальчиков, которых я знаю, чем ты можешь себе представить. Никто из них меня не любил. Им нравилась их версия меня.

Я уверял ее, что видел в ней все, что она скрывает от других, но для меня это не имеет значения. Она отвернулась, становясь все более угрюмой.

— Не зацикливайся на этом. Ничто не длится вечно, все имеет свой конец — уж я-то знаю. Когда шторм утихает и наступает короткая передышка, во время которой светит солнце и жизнь прекрасна, просто наслаждайся ею, пока она длится. Не пытайся заставить ее длиться вечно.

Я позволил ее словам проникнуть внутрь. Как бы я ни ненавидел это, чем больше я обдумывал то, что она сказала, тем больше в этом было смысла. Я был здесь все время, наблюдая через это маленькое окошко, как жизнь проходит мимо меня, предполагая, что это будет длиться вечно... Но из-за этого я так и не жил. Сейчас я чувствую, что только начал жить с тех пор, как узнал, что когда-нибудь умру.

— Кроме того, — добавила она, — это действительно сработает? Я… такая, какая я есть — что-то действительно уродливое и ты — ребенок в теле мужчины, который живет в подвале.

Это было больно, хотя я мог сказать по тону ее голоса, что она этого не хотела.

— Это очень хороший подвал! — возразил я. — Посмотри, что я сделал, чтобы было комфортно!

Она нахмурилась.

— Я не имела в виду... это хороший подвал, ладно?

Я снова начал показывать ей свои книги и игрушки, пока она не остановила меня.

— Это прекрасный подвал. У тебя есть действительно классные вещи.

Спросил ее, какую из них она хотела бы оставить себе. Я обещал отдать ей все, что угодно.

— Даже компьютер, — нерешительно заключил я. — Все. У меня есть немного, но, если ты останешься, твоим будет все это.

Я снова плакал, но не осознавал этого, пока она не вытерла мои слезы.

— Я не это имела в виду. Мне не нужны твои вещи. Единственное сокровище здесь — это ты.

Потеряв самообладание, я бросился к ней в объятия. Она обняла меня, и я почувствовал еще несколько дополнительных рук, которых я не помнил, чтобы они у нее были, хотя, когда я посмотрел, рук было всего две.

— Я просто не хочу жить в подвале. Это не та жизнь, которую я хочу, да и времени осталось совсем немного. Я хочу выйти и посмотреть мир, пока еще могу.

Один кинжал в грудь за другим, но я не мог винить ее. Это то, что я всегда хотел сделать, но она храбра достаточно, чтобы сделать это на самом деле.

Вспомнив кое-что, я поспешно убежал и вернулся с банкой, полной собранных мною монет, которые за долгие годы выпадали через щели в половицах. Когда я сунул ей это, она сначала отказалась.

— Это не потому, что мне нужен кто-то богатый. Ты все еще не понимаешь.

На этот раз я ей возразил.

— Это не так! Тебе это понадобится, не так ли? Все там стоит бумажных долларов и монет, без них далеко не уедешь. Кроме того, я все еще хочу подарить тебе свою лучшую вещь. Монеты все очень чистые и блестящие, и есть даже несколько из далеких стран, которые моя мама однажды принесла мне из поездки. Это лучшее, что я могу тебе предложить. Пожалуйста, возьми их. Возьми и беги от меня подальше. Я недостаточно хорош, я все испортил.

И снова ее лицо выражало непонятную смесь эмоций. Как бы я хотел больше знать о леди. Она снова обняла меня.

— Ты такой драматичный, гребаный болван. С тобой все в порядке. Если хочешь знать, ты слишком правильный, чтобы мир мог с тобой справиться. Это я не в порядке, если ты этого не видишь.

Она вроде бы засунула банку с монетами в сумку, в которой принесла мою новую одежду. Затем она провела некоторое время, просто утешая меня. Успокаивала меня после моего срыва, читала мне лучшие части моих любимых книг, играла со мной в компьютерные игры.

Было так приятно делить все это с кем-то еще. Я до сих пор не мог поверить, что когда закончится черная жижа, всему этому придет конец. Словно отвратительные песочные часы, отсчитывающие дни, часы, минуты и секунды, пока она не исчезнет из моей жизни.

— Посмотри на время! — выдохнула она.

Я совершенно забыл об этом событии до тех пор, пока она не напомнила мне о нашем свидании сегодня вечером. Я снова стал застенчивым.

— Боже, это действительно свидание? Я имею в виду, что это было бы здорово, но ничего не будет, если ты не хочешь...

Она игриво потрепала меня за нос.

— Это свидание, чувак. Постарайся не вспотеть и не выглядеть странным еще до того, как оно начнется.

Абсурд, я совсем не потею. Ожидая, что снова станет холодно, я укутал Вайолет в несколько дополнительных слоев одежды, пока она не напомнила мне, что ей больше не нужно оставаться в тепле.

Задумавшись об этом на мгновение, я продолжил ее укутывать.

— Я все равно хочу, чтобы тебе было тепло, просто потому что.

Схватив мою руку, когда мы поднимались по лестнице к люку, она прошептала.

— Что мне с тобой делать?

Еще одна прекрасная ночь, звезды снова демонстрируют мне свое великолепное сияние. Я вспомнил кое-что об этом из своей книги, что-то романтическое, что мужчина говорит женщине, однако я не мог вспомнить всю фразу полностью и не хотел ее испортить, поэтому держал ее при себе. Береженого Бог бережет.

— Ты отлично выглядишь, — сказала она.

Я взглянул на одежду, которую она мне принесла, все еще настолько новую, что на ней еще не скопились разноцветные пятна, как на всем остальном в подвале. Вообще-то я тоже чувствовал себя довольно красивым. Я все еще не хотел, чтобы кто-то, кроме нее, смотрел на меня, но мне казалось, что они не испугались бы, если бы это сделали.

Это заставило меня вспомнить бегунью с той ночи. Я начал осторожно осматривать тени на предмет опасных совершенств.

— Что там? — спросила Вайолет.

Я взял ее за руку.

— Не знаю, почему ты хочешь увидеть мир. Он слишком большой... и кажется страшным и злым местом. С другой стороны, возможно, я ошибаюсь в этом по той же причине, по которой ошибался в других вещах, потому что я еще не видел достаточно.

Она вздыхает.

— Нет, на этот раз ты не ошибаешься.

Казалось, это испортило ее настроение, чего я совершенно не собирался делать. Затем вдалеке загудела сирена. Похоже на то, что я слышал из больничных машин, но не совсем то же самое. Опять копы?

Вайолет вздрогнула.

— Может быть, сегодня не лучшая ночь для свидания. Разве ты не предпочел бы остаться дома? Мы могли бы еще поиграть в игры или почитать книги.

Не хочу даже слышать об этом.

— Это не будет свиданием, если мы останемся дома, а ты сказала, что это настоящее свидание, помнишь? Поэтому я назову это так.

Она улыбнулась и заверила меня, что помнила, но продолжала заметно нервничать, пока сирена не стихла. Я не осознавал, что она вела меня в какое-то конкретное место, пока мы не вышли на густо заросшую тропу.

Для меня было слишком темно, и я больше не видел, куда она нас вела. Тем не менее, казалось, что она видит прекрасно. Заметив впереди покачивающийся фонарик, Вайолет протянула руку вперед, чтобы остановить меня. Я собрался с силами, приготовившись к очередному болезненному спрею в глаза.

Вскоре выяснилось, что это был мужчина, выгуливающий двух собак. Я видел из окна много собак, но ни одна из них не была такой большой. Они были как лошади с большими висящими ушами.

— Прекрасная ночь, не правда ли? — крикнула Вайолет. — Держу пари, вашим собакам нравится этот парк.

Мужчина усмехнулся.

— Вы должны увидеть истерику, которую они устраивают, когда я пытаюсь заставить их уйти.

Обе собаки обнюхали Вайолет, затем одна спряталась за человека, а другая заскулила.

— О, как странно, — заметил мужчина. — Обычно они дружелюбны с большинством людей. Может быть, они стесняются, потому что темно.

Я просто стоял, зажмурившись, чтобы спрей не попал в глаза. Вайолет толкнула меня.

— Он ушел. Что на тебя нашло? Они не все бегуны, знаешь ли.

Сказал ей, что не знал этого и не вижу причин рисковать.

— Даже если есть несколько хороших, — настаивал я, — я не знаю, как с ними разговаривать. Они бы просто посмеялись надо мной.

Она отругала меня.

— Ты такой упрямый и беспокойный. На самом деле ты не знаешь, что подумают о тебе другие люди, ты просто предполагаешь худшее. Разговор с ними не должен быть каким-то страшным испытанием. Фактически, большинство людей, которых ты когда-либо встретишь, постоянно посылают тонкие приглашения войти в их маленький мир.

Я спросил, имеет ли она в виду подвал.

— Вроде того, только в их головах и сердцах. Они просто осторожны, потому что напуганы так же, как и ты. Если ты хочешь установить контакт с ними, просто прояви инициативу. Покажи им немного дружелюбия, покажи им свой интерес, чтобы они знали, что взаимодействовать — это нормально.

Потер подбородок.

— Как ты поступила со мной?.. Хотел бы я иметь для тебя мир получше.

Она начала что-то говорить, но сдалась и просто вернулась к моей руке. Когда я заметил, что к нам подпрыгивает еще один фонарик, Вайолет посоветовала мне попробовать.

— Я не стану тебе помогать, но буду рядом, если что-то пойдет не так.

Глава 6

Я вновь напрягся, но, по крайней мере, смог держать глаза открытыми. О нет, еще одна бегунья! Я вздрогнул, но она нам улыбнулась.

— Это твой старший брат?

Вайолет кивнула и улыбнулась в ответ, хотя, насколько мне известно, мы не были в родстве между собой. Женщина спортивного вида продолжила.

— Мой брат тоже живет со мной. Хотела бы я заставить его встать с дивана, чтобы он пошел со мной на пробежку. Он так устает после работы. Эй, а где твой фонарик?

Она указала на маленький источник света на своей головной повязке.

— Понятия не имею, как можно увидеть что-нибудь без света на этой тропе, в это время года темнеет так рано. Кроме того, разве ты не боишься того, что может скрываться в тени?

Она сделала что-то вроде «бу-у-у», только руками.

— На самом деле нет, — ответил я, обнимая Вайолет. — Она и вправду довольно милая нормальная леди, если познакомиться с ней поближе.

Бегунья выглядела сбитой с толку, а затем убежала в ночь.

Вайолет посмеялась над этим, но опять же она не сказала мне, что в этом было смешного. Наконец, мы вышли из леса на поляну, на которой в лунном свете я увидел странную бетонную конструкцию, выступающую над землей и, судя по всему, частично в нее врытую.

— Раньше я все время здесь спала, — объяснила Вайолет. — Думаю, что в какой-то момент это использовалось как предприятие коммунального хозяйства. Внутри есть дыры, откуда раньше выходили трубы большого диаметра. Я могла бы вместить туда три или четыре... обеда... одновременно.

Не было ясно, с какой частью из этого я должен был быть знаком, но я кивнул, слушая.

— Я знаю, это кажется странным, но чувствовала себя здесь в полной безопасности. И все еще чувствую. Для меня это редкость.

Я спросил, чувствует ли она себя в безопасности со мной. Вайолет посмотрела на меня своими сияющими глазами и кивнула. Я сказал ей, что хотел бы стать для нее убежищем, и с этого момента буду защищать ее, если она пообещает не уходить.

К моему удивлению, она усмехнулась.

— Ты забыла, как я спас тебя от плохих людей в ту ночь, когда мы встретились?

Это только позабавило ее еще больше.

— Я уже говорила тебе, чувак, что мне никогда не угрожала опасность. Я специально притворялась, чтобы покормиться.

О. Конечно же, она притворялась.

Я стал тихим и мрачным. Конечно, ей никогда не нужна была моя помощь. В действительности, я никого не могу защитить, не так ли? Я даже не смог защитить себя от бегуньи.

— Я понимаю. У меня нет такого красивого бетонного дома, как этот, я живу в подвале с земляным полом, и у меня даже нет настоящей работы.

Возможно, пытаясь загладить свои собственные слова, она взяла меня за руки.

— Ты защищаешь мое сердце и следишь за тем, чтобы мне было тепло.

Мне каким-то образом тоже стало тепло, хотя я дрожал.

— Знаешь, — начал я, — я так испугался, когда тебя долго не было. Я не знал, вернешься ли ты когда-нибудь. Странно, все эти годы я прекрасно жил один, но после того, как появилась ты, меня это перестало устраивать. Думаю, мне действительно было одиноко все это время, но я просто не понимал, насколько, пока не узнал, что значит заботиться о чем-то большем, чем безопасность, большем, чем спокойствие. Это очень сложно, знаешь ли. Спокойствие и безопасность кажутся верным путем, безопасным, легкимпутем, без вероятности того, что люди будут смеяться над тобой, и без возможности получить травму, но как только по этому пути ты зайдешь достаточно далеко, то обнаружишь другую боль, которой никогда не мог ожидать, — боль прожитой впустую жизни.

Она поддержала меня.

— Жизнь не должна быть прожита зря, — нежно сказала она. — Ты можешь уйти со мной.

Я отстранился.

— Уйти в мир? Навсегда? А как же мои мама и папа? Кто будет для них поворачивать переключатель?

Казалось, она снова собирается мне что-то сказать. Это так раздражает, когда она так делает. Я сказал ей, чтобы она уже все рассказала.

— Хорошо. Просто... когда в последний раз щелкал переключатель? В прошлом году?

Я сосредоточился, пытаясь вспомнить, когда это случилось в последний раз. Не дожидаясь моего ответа, она спросила:

— Два года назад? Три?

Ответил, что не могу точно вспомнить, когда это было в последний раз, но, в действительности, это было много лет назад.

— Значит, ты им не нужен. Они явно... устранили причину поломок.

Я им не нужен? Мне претила эта мысль. Как я мог быть им не нужен? Я их маленькая обезьянка.

— Думаю, это так. То есть, я знаю, что не должен оставаться здесь, внизу. Я чувствую это. Я просто... не могу уйти. Знаешь, подвал все время тянет меня назад. Единственное, о чем я не жалею, так это о том, чтовышел из него. Ведьиначе я бы тебя не встретил.

Она печально погладила мою руку.

— Есть еще одна вещь. Когда я был маленьким, мои мама и папа накануне Рождества брали меня с собой в поездку на машине, чтобы посмотреть на разноцветные яркие огоньки, которыми совершенства украшают свои дома.

Пока я говорил, она положила голову мне на плечо, и ее мягкие черные волосы струились по моей спине и груди.

— В конце поездки я всегда так хотел спать. Нов этот раз, когда мои глаза начали слипаться, все стало немного размытым, и мне кажется, что я увидел нечто невероятное.

Огоньки превратились во что-то еще, шестигранное, с множественными темными прожилками, как хрустальные украшения. Они были такими красивыми. Никогда не чувствовал себя в такой безопасности, кроме как дома. Я подумал, что это были хрустальные дворцы, которые мог видеть только я, только в это особое время года и только тогда, когда сильно хотел спать. Это секрет, который я скрывал от всех до сих пор. Становится все холоднее, правда? Канун Рождества не за горами. Нам понадобится машина, чтобы посмотреть на огоньки. Так мы сможем воссоздать то, как это было когда-то. Если мы это сделаем, то, думаю, смогу отвести тебя туда. Я не знаю точно как, но уверен, что эти дворцы, они настоящие. Они такие красивые и совершенные. Я могу сделать так, что мы будем жить внутри одного из них. Там мы будем в безопасности, никаких плохих людей...

Вайолет резко притянула меня к себе и крепко поцеловала. Она подергивалась, словно плакала, но слез не было. Оторвав от меня свои губы, она обняла меня и уткнулась лицом мне в плечо.

— Что за херня тут происходит?

Мы оба повернулись, когда мужчина в форме направил на нас свой фонарик. У него были седые волосы на голове и немного над верхней губой. На его поясе висела большая связка ключей и одна из тех черных коробочек, в которую говорят важные люди. Также на нем была кепка, соответствующая форме и придающая ему важный вид.

Мы с Вайолет, все еще обнимая друг друга, не могли подобрать слов. Он подошел к нам, сморщившись от явного отвращения:

— На что, черт возьми, я здесь наткнулся? Сынок, ты знаешь, сколько ей лет?

Я не ответил, все еще ошеломленный. Он встал между нами, раздвигая нас, затем снял куртку и накинул ее на Вайолет.

— Милая, ты ведь не сбежала из дома? Может, этот парень и сказал, что любит тебя, но ты не должна верить обещаниям таких людей, как он. Они просто хотят тебя использовать.

Затем он повернулся ко мне и, подойдя очень близко, начал мне шептать. Не мягко и успокаивающе, как он говорил с Вайолет, а жестко, будто он собирался вскоре причинить мне боль.

— Я не хочу слышать ту чушь, которую ты придумаешь. Знаю, что здесь происходит, понял это, как только увидел. Ты, больной ублюдок, у меня дочь такого же возраста.

Я просто стоял с широко открытыми глазами и униженно смотрел на Вайолет, ища совета. Что она сказала? Быть дружелюбным. Они хотят впустить тебя в свой мир.

— Привет, друг, я не хочу причинить ей вред. Мы просто гуляли и...

Он ткнул в мою грудь вытянутым пальцем.

— Мы не друзья. Ты извращенец, пользующийся этой бедной девушкой. Сколько тебе? Тридцать пять? Тридцать шесть? Боже, мужик, посмотри на себя — лапаешь девушку вдвое моложе себя в гребаном лесу, — он посмотрел на часы, — гребаным утром.

Я ломал голову, пытаясь вспомнить, что сказала Вайолет последней бегунье.

— Вы неправильно поняли. Видите ли, я... ее старший брат!

У Вайолет, стоящей позади него, одна рука взметнулась к лицу, и она медленно покачала головой. В смущении? Что я сделал?

Мужчина нахмурился еще сильнее.

— Ага, держу пари, так и есть. Мы не будем заниматься здесь этим дерьмом. Если ты дашь мне номер телефона своих родителей, то, возможно, я не буду вызывать полицию.

Позади него, в лунном свете, я видел, как зрачки Вайолет стали расширяться до тех пор, пока все глаза не стали черными.

Затем ее лицо начало искажаться, челюсти стали растягиваться все больше и больше, а волосы начали колыхаться, словно она была под водой или в космосе. Черные вены испещрили ее лицо и каждый сантиметр открытой кожи, ее конечности стали невероятно длинными и тонкими. Вскоре она нависла над ним, пуская слюни каплями черной слизи.

Одна из капель упала мужчине на плечо. Он перестал меня ругать и оглянулся. Захрипев и начав заикаться, он попытался что-то сказать... но прежде чем успел позвать на помощь, Вайолет поглотила его.

Будучи уже на полпути в ее пищеводе, он пришел в себя и начал бороться. Ее растянувшиеся челюсти скользили по контурам его извивающегося тела, пока он полностью не оказался внутри ее раздутого живота.

Я просто смотрел, очарованный этим зрелищем больше, чем чем-либо еще. Это имело смысл, судя по тем вещам, которые я видел раньше, и, думаю, даже тогда я это подозревал. Но совсем другое дело — наблюдать за тем, как это происходит. Затем ее челюсти вернулись на место, и рот стал таким, каким и должен быть.

Ее вены медленно потускнели, зрачки сузились, а пропорции тела стали нормальными. Занервничав, она украдкой бросила на меня сконфуженный взгляд.

— Уверена, что сейчас ты меня боишься. Не лги мне.

Я все еще стоял ошеломленный, открыв рот, но мои следующие слова застали ее врасплох.

— Кажется это самая крутая вещь, которую я когда-либо видел.

Она расхохоталась и изо всех сил попыталась подойти ко мне достаточно близко, чтобы обнять.

Это было тяжелым испытанием — доставить ее домой в таком виде.

— Раньше я никогда там ни с кем не сталкивалась. Наверное, кто-то сообщил, что я там спала, ведь это муниципальная собственность. Судя по его униформе, держу пари, что он работал на город.

Я нахмурился.

— Можно... работать... на город? Как он тебе платит?

Она хихикнула и потрепала меня за нос. Мне действительно это не нравится и неприятно, что это немного затрудняет мое дыхание. Я мысленно добавляю это к списку тех вещей, которые я терплю от нее, потому что для меня она особенная.

Когда мы вернулись домой, было еще более хлопотно попытаться протолкнуть ее солидную массу через люк. Каким-то образом нам это удалось, и вскоре она, довольная, прилипла к потолку, свесив вниз свой большой, испещренный растяжками, животик.

На следующее утро, проснувшись, я обнаружил, что за ночь яма для жижи расширилась. Вдалеке снова послышались сирены, на этот раз звучащие как три или четыре на разных расстояниях.

Вой сирен продолжался весь день. Даже к тому времени, когда солнце село и Вайолет, наконец, спустилась, они все еще звучали довольно громко. Она выглядела встревоженной.

— Надеялась, что к этому времени они уже сдадутся.

Я спросил, в чем дело.

— Просто... мне страшно, вот и все.

Сказал ей, что, когда мне страшно, я пою песенку, чтобы успокоиться. Когда я начал петь, она меня оборвала.

— Это не то, что мне сейчас нужно. Я имею в виду, спасибо, но нет. У тебя есть что-нибудь вроде телевизора или радио, чтобы я могла послушать новости?

Я показал ей старое радио. Она ненадолго оживилась, пока я не указал на ржавые, потекшие старые батарейки, все еще находящиеся в заднем отсеке. Она вздохнула. Раздраженно, как мне показалось. Это из-за меня? Я снова сделал что-то не так? Нет, решил я, она просто напугана, и это делает ее раздраженной. Когда мне страшно, я тоже становлюсь раздраженным.

С другой стороны, она могла быть раздраженной потому, что хотела уйти раньше. Этот вариант мне не очень понравился, но как только он пришел мне в голову, я уже не смог выбросить его из головы. Может, она чувствует себя здесь застрявшей? Застрявшей с неудачником, живущим в подвале.

Как бы я ни пытался уговорить ее остаться, она уходила от прямого ответа. Полагаю, на ее месте я поступил бы также. Я думал, что могу многое предложить, пока не увидел ее место и то, как жили совершенства. У них есть настоящие дома. Есть собаки. Фонарики.

Почему же она выбрала меня вместо одного из них? Даже в свою защиту я не мог придумать веской причины. Все, что у меня есть — это ненужный хлам, разбитые мечты и бесплодные руины жизни, которой я так боялся жить. Теперь это просто отвратительное гнездо болезненных воспоминаний. Конечно, она не хочет оставаться здесь. Как и я, но даже сейчас я чувствую себя бессильным уйти.

Я не хочу с ней уходить. Хочу, чтобы она осталась здесь, со мной. Что я могу дать ей, чтобы она передумала? Я прекрасно знаю, что у меня нет ничего, что ей нужно. Мое лицо начало гореть, когда меня охватило невыносимое чувство унижения.

Может, я мог бы купить ей красивое платье? Это то, чего она хочет? Или украшения. Но я уже отдал ей все свои монеты и бумажные доллары, поэтому я не могу позволить себе купить что-то подобное. Хотя я мог бы украсть. Меня потрясло, что я задумался об этом.

Воровство — это не то, чем занимаются хорошие мальчики. Это то, что делает плохой мальчик, но я все больше и больше чувствовал уверенность в том, что с радостью стану для нее плохим мальчиком, если только она останется. На самом деле я бы сделал все, что угодно, если бы это убедило ее остаться.

На следующий день сирен было больше, а не меньше. Как и на следующий день после этого. Кем бы ни был тот плохой человек, который на нас напал, очевидно, что полиция очень хотела его найти. Когда я спросил об этом Вайолет, она отвергла эту идею.

— Мне он показался обычным охранником или, возможно, проверяющим... но я не думаю, что это настоящая проблема. Возможно, я... в последнее время стала немного жадной. Обычно я распределяю кормления таким образом, чтобы после очередного исчезновения внимание СМИ и полиции стихало, прежде чем я снова буду кормиться. Думаю, я так долго не создавала никаких реальных проблем, что это сделало меня беспечной. Слишком часто, слишком близко друг к другу. Теперь они знают, что что-то не так. Вероятно, они думают, что это серийный убийца или что-то в этом роде. Слушай, некоторое время я не смогу выходить наружу — они будут искать меня, но если ты принесешь мне батарейки для этого радио, я смогу лучше понять, насколько они приблизились к тому, чтобы нас найти.

— Нас?

Она подтвердила мои опасения.

— Это еще одна причина, по которой я должна уйти. Это не из-за тебя. Как бы я хотела убедить тебя в этом. Мне просто всегда приходилось переходить из одного укрытия в другое, чтобы сбить с толку людей, которые меня искали. Если они найдут это место, то это будет конец не только для меня, но и для тебя. Даже если они не убьют тебя, ты правда думаешь, что сможешь продолжить жить так, как жил до нашей встречи?

Я ответил, что после встречи с ней больше не хочу возвращаться к прежней жизни. Она вздохнула. В последнее время она делает это все чаще. Я не хочу ее расстраивать. Хочу подарить ей бабочек, порхающих в ее животе, и сонное ощущение рождественских огоньков. Я делаю что-то не так, но не знаю, что именно, и уверен, что если буду продолжать в том же духе, она уйдет.

Изучаю яму, которую она вырыла под своим местом на потолке и которая в данный момент уже наполовину пуста. Она действительно быстро разбирается с этой черной жижей. Может, она сердится на меня потому, что хочет есть? Когда я спрашиваю ее, нужно ли мне найти для нее еще этого, она снова выглядит сердитой. Я вздрагиваю.

— Мне нужен комплект батареек. Ты можешь сделать это для меня? Это особая миссия.

О, миссия! Если это одна из тех самых, то я смогу это сделать. Вытащив из сумки банку с монетами и бумажными долларами, она дала мне сумму, которой, как уверяла, будет достаточно.

— Ты знаешь, какие батарейки нужно купить?

Я сказал ей, что сотни раз разбирал и снова собирал здесь все электрические приборы, чтобы узнать, как они устроены.

— Я хорошо разбираюсь в электроприборах. Я знаю все о батарейках.

Она махнула рукой:

— Неважно. Примерно в шести кварталах отсюда, в том же направлении, в котором мы шли прошлой ночью, есть небольшой магазин.

Я не помню, чтобы мы проходил мимо каких-либо магазинов, но она знает о внешнем мире больше, чем я.

В одежде, которую она принесла, не было никаких карманов, поэтому, как только я пролез через люк в дом, позаимствовал одну из папиных курток, висевших в шкафу. Она была пыльной и жесткой. Наверное, эта старая куртка ему больше не нравилась, поэтому он перестал ее носить.

Мне она тоже не понравилась, но она была теплой. Пройдя немного в том направлении, которое она мне указала, я начал беспокоиться, что неправильно ее понял, пока не заметил вывеску, которая ярко светилась, как и огромные окна здания.

Войдя, я настороженно посмотрел на мужчину, стоявшего за прилавком. Тот окинул меня поверхностным взглядом, а затем вернулся к своему маленькому телевизору. Свет, горевший наверху, был странным. Мерцающим, с почти незаметно высокой частотой. Я почувствовал приближение головной боли.

— Ты ищешь что-то конкретное, приятель?

Меня заклинило, и мой разум, лихорадочно заработав, попытался подобрать правильные слова. Все, что мне удалось выдавить из себя, это:

— Б... батарейки.

Он указал на проход между стеллажами, заполненными маленькими проводами, на упаковках которых было написано «USB-кабель для зарядки», и тонкими картонками в форме дерева, пахнущими, как то средство, которым мама моет полы.

Наконец, я нашел упаковку из шести батареек типа D. Одиннадцать долларов? Я внимательно пересчитал деньги, которые дала мне Вайолет. Я напрасно волновался, у меня было почти двадцать долларов, пять из которых были монетами, что, казалось, рассердило мужчину за прилавком, когда я положил перед ним батарейки для покупки.

Глава 7

Делая что-то устройством, которое излучало красный свет на маленькую наклейку с ценой, он мимоходом смотрел новости по телевизору. Когда новостная леди упомянула пропавшего прошлой ночью без вести охранника, я навострил уши и стал слушать внимательнее.

На экране появился рисунок. Он был плохо сделан — кто бы это ни нарисовал, он, наверное, намного моложе меня, потому что мои рисунки намного более детализированы. Тем не менее, я сразу же узнал две фигуры, изображенные на нем. Мы оба были одеты в черное, а наша кожа была очень бледной, потому что они даже не потрудились ее раскрасить.

Продавец внимательно изучал рисунок. Затем посмотрел на меня. Я запахнул свою куртку поплотнее в надежде, что он не увидит, что у меня под ней.

— Этого хватит для покупки батареек, не так ли? — нетерпеливо спросил я.

Он медленно кивнул и сложил мне их в пакет.

Когда я направился к двери, он меня окликнул:

— Эй, подожди минутку. Я хочу с тобой поговорить.

Оглянувшись, я увидел, как он набирает номер на своем телефоне. Распахнув дверь, я помчался прочь, прижимая к груди пакет с батарейками.

Я не пошел сразу домой, опасаясь, что он может меня преследовать. Вместо этого я нырнул в лес, двигаясь зигзагами туда-сюда, и вернулся домой только тогда, когда почувствовал, что оторвался от него. Я могу быть очень умным мальчиком, когда захочу.

Запыхавшийся и промокший до колен я спустился по лестнице и закрыл за собой люк. В какой-то момент я перебрался через ручей, не знаю зачем, но это было похоже на то, что делают люди, когда они находятся в бегах.

Я беспокоился, что это разозлит Вайолет, когда она спросит, почему промокли мои штаны и ботинки. Вместо этого, когда я рассказал ей про ручей, она выглядела веселой. Невозможно предсказать, как она на что-то отреагирует.

— Ты купил батарейки?

Я вытряхнул содержимое пакета на пол, довольно сияя.

Ничего не сказав, она принялась поспешно вставлять батарейки в отсек. Я спросил ее, хорошо ли я справился и насколько я хороший мальчик по шкале от одного до десяти.

— Да, миссия прошла успешно.

Я нахмурился.

— Эта... миссия выполнена, — прошептал я, в основном для себя.

Она просто беспокоится из-за плохих людей, которые ее ищут, вот и все. Когда они прекратят ее поиски, она станет прежней. Впервые за долгие годы радио ожило. Я засмеялся и захлопал в ладоши, но она шикнула на меня, резко махнув рукой.

Голос по радио говорил о череде пропавших без вести в этом районе и о том, что до последнего исчезновения они не считались связанными между собой. Когда радио-голос сообщил, что сейчас ведутся поиски, я вздохнул с облегчением.

— Они ищут мужчину (прим.: здесь игра слов; manhunt дословно «поиск человека», слово «man» переводится так же, как «мужчина»), Вайолет! Они никогда не заподозрят тебя.

Она снова шикнула на меня и, сгорбившись перед радио с напряженным выражением лица, продолжила слушать. Пока она это делала, я стал снимать свои промокшие штаны.

В процессе я обнаружил на ноге рану. Понятия не имею, как я ее получил, должно быть, за что-то зацепился, убегая. Когда я проверил штаны, в том же месте была соответствующая прореха. Я не увидел кровь потому, что она впиталась в черную ткань, а вода, должно быть, смыла большую ее часть.

Когда мои ноги согрелись, рана начала болеть. Как такое возможно? Холод делает тебя нечувствительным. Я раздумывал над этим до тех пор, пока мою рану не заметила Вайолет и подползла, чтобы поближе ее рассмотреть.

— Черт, как тебя угораздило? Ты такой неуклюжий.

Я не стал этого отрицать и рассказал ей, как сбежал от продавца. Это беспокоило ее до тех пор, пока я не объяснил меры предосторожности, которые предпринял по дороге домой. Она улыбнулась и взъерошила мои волосы. В этот раз меня это даже не беспокоило, потому что я был счастлив сказать то, что ее обрадовало.

— Мы должны ее перевязать, иначе в нее попадет инфекция.

Когда она спросила, где я храню аптечку, я ответил, что раньше никогда не ранился. Я всегда оставался здесь, в безопасности, поэтому ничего подобного со мной до сих пор не случалось.

Она моргнула. Я не мог сказать, хорошо это или плохо. По крайней мере, она не рассердилась, просто выглядела немного грустной. Я спросил ее, в чем дело. Вайолет заколебалась, прежде чем заговорить.

— Не хочу быть грубой с тобой. Ты последний человек, которого я хотела бы расстроить. Просто ты все усложнил, вот и все. Я хотела только иметь место, где можно было спрятаться. Не ожидала такого развития событий. Я так долго не заботилась о других – это всегда было опасным, – но забочусь о тебе. Вот почему я хотела бы знать, как сделать твою жизнь лучше где-нибудь, помимо этого места.

Я пытался убедить ее, что со мной все будет в порядке, если только она останется здесь, со мной, но Вайолет меня не слушала.

— Мне нужно уходить. Прости, я должна это сделать. Но до этого момента я хочу придумать, как тебе покинуть это место. Но я не знаю как. Ты как теприрученныеживотные в зоопарке.

Даже детям известно, что они — лишь тень своей личности, что они никогда не смогут полноценно развиваться, если будут заперты в клетке. Но они так привыкли к ней. Что произойдет, если ты попытаешься их освободить?

Если ты выпустишь их на волю, они останутся в живых в течение, возможно, всего десяти минут, прежде чем их сожрут.

Я некоторое время размышлял над этим, но для меня это прозвучало как еще одна из ее странных историй. Вайолет заметила мою рану: теперь кровь текла на мои ботинки.

— По крайней мере, я могу сделать для тебя хотя бы это.

Она подползла к яме с черной жижей и зачерпнула ее ладонью. Я слегка отодвинулся, когда она приблизилась ко мне с ней, но Вайолет уверила меня, что все будет хорошо.

Когда она потерла жижей рану, произошло нечто странное. Тастала очень теплой и болезненной, а затем – холодной. Она вытерла место, и, к моему удивлению, рана полностью исчезла. Моя нога была грязной, кожа покрылась маслянистой черной грязью, но не было никаких признаков того, что я был когда-то ранен.

— Зачем ты это сделала? — спросил я, немного растерянный. — Тебе нужно это для еды!

Она осторожно соскребла остатки жижи с рук обратно в яму. Затем, без слов, она поспешно вернулась и обняла меня.

Предприняв слабые попытки освободиться, я немного посопротивлялся, но затем смирился с ее объятиями, пока радио на заднем плане продолжало что-то тихо бормотать. На следующий день я проснулся в своей постели, в которую она, должно быть, уложила меня после того, как я заснул у нее на руках.

Она была на своем обычном месте на потолке. Отрадно, за исключением того, что выглядела она намного худее, чем я ее помнил. Я понял почему, когда проверил яму, — уровень жижи был немного ниже, чем накануне вечером.

После заката я спросил, почему она плохо ест. Даже ее голос казался слабым и болезненным, когда она ответила:

— Я не знаю, когда в следующий раз смогу пополнить свои запасы. Должна сделать так, чтобы этого хватило как можно надольше.

Когда я готовил себе ужин, вдалеке продолжали звучать сирены. Будет нечестно набивать свой животик вкусняшками. Животик Вайолет тоже поет свою урчащую песенку, но есть только одно, что она может съесть. Ничего нельзя поделать пока не стихнут сирены.

Но в эту ночь они не стихли, как и на следующий день, и на следующую ночь. Они были словно надоедливые, жужжащие пчелы, роящиеся в поисках того, кого можно ужалить. Все это время Вайолет экономно, маленькими глотками питалась своей маслянистой черной жижей, худея все больше и больше.

— Вайолет? Что тот человек имел в виду, говоря те вещи? — спросил я, в основном для того, чтобы нарушить неловкое молчание.

Сначала она не понимала, о чем я.

— Тот важно выглядящий мужчина в кепке и с ключами. Он сказал, что я делаю что-то плохое. Он вел себя так, будто ты должна меня бояться.

Вайолет даже не пошевелилась. Я повторил свой вопрос, желая услышать ее голос. Она казалась все менее и менее склонной двигаться или вообще издавать какие-либо звуки, поскольку ее запас черной жижи подходил к концу. Наконец, она прочистила горло.

— Я долгое время была в бегах. Я много чего видела. Разных людей и разные жизни, которые они вели. Несколько раз я влюблялась, и мне посчастливилось быть любимой в ответ. Но это никогда не длилось долго, потому что было «неправильным».

Или так они это ощущали, когда мне становилось слишком комфортно с ними, когда я полностью впускала их в свой мир, рассказывала им обо всем и показывала свое истинное лицо. Иногда они не по своей воле отворачивались от меня. Это происходило из-за кого-то другого — их матери или отца, сестры, брата или друга.

Ты будешь удивлен, как часто люди полагают, что это их дело — кого любят другие. Они суют свой нос в жизнь других людей. Они назначают себя полицией человеческого сердца, которая решает, какие виды любви законны.

Я ненавижу их больше всего. Если бы ты не был таким... затворником... я гарантирую, что какая-нибудь любопытная варвара уже разнюхивала бы вокруг нас, выискивая что-то. Если не тот человек, то это был бы кто-то другой. Если бы они не напали на тебя, они бы напали на меня.

Знаешь, я действительно тебя люблю и не хотела бы, чтобы это произошло, потому что от этого становится еще больнее. Если я отталкиваю тебя, то только потому, что знаю, что будет дальше, и хочу тебя пощадить. Я не хочу, чтобы тебе было очень больно, когда мне нужно будет уйти.

Я снова попытался с ней спорить, чтобы убедить ее остаться, но она продолжала, словно не слышала меня.

— Ты тоже меня любишь, не так ли? Разве не это важнее всего? Разве твоя любовь ко мне и моя к тебе ненастоящая?

Кто может нам помешать? Встать между нами и разлучить нас, когда уже достаточно плохо то, что это сделает время? Знают ли они лучше нас, что мы должны чувствовать? Это наше и только наше дело, не так ли?

Я знаю, что они скажут. Я слышала это уже много раз. Что я урод, что я ошибка и не должна быть такой. Они сказали бы, что мы с тобой оказались вместе, здесь, в этом узком пыльном маленьком пространстве потому, что многое пошло не так, как надо.

Если бы я сделала другой выбор, то мы бы никогда не встретились. Это... то, что у нас есть, ты и я... это результат неблагополучия, болезни и несчастья. Но значит ли это, что мы не любим друг друга? Разве это делает менее прекрасным то, что каким-то образом наши пути пересеклись?

Я встречала бесчисленное количество безумно влюбленных пар. Большинство из них были нетипичными. Здоровая, «традиционная» любовь на самом деле не является нормой. Люди сложны. Общество сложно, любовь сложна. Например, был один парень, который однажды ненадолго приютил меня... пожилой гей по имени Дерек.

Когда я непонимающе моргнул, она объяснила, что ему нравились другие мужчины и, к тому же, младше него. Некоторое время я размышлял над этим. У меня не было книг об этом. Рыцарь — всегда мужчина, а принцесса — всегда леди. От Вайолет я узнаю все, чего нет в моих книгах.

— Он приютил сбежавшего из дома гея по имени Райан, — продолжила она. — Райана выгнали на улицу родители, у которых из-за их строгого мормонского мировоззрения не нашлось места для сына-гея. Они, так довольные ежедневным запрещением и унижением так называемой гей-угрозы, никогда не думали, что та коснется их семьи, что это будет тот, кого они любят.

Есть мертвый человек, которого их учат любить больше, чем членов своей семьи. Больше, чем своих отца и мать, больше, чем своих собственных детей. Которому они должны подчиняться, даже если для этого нужно выступить против своих детей, изгнать их на холод и оставить умирать. Так они и поступают.

Если бы Дерек не приютил Райана, тот бы наверняка умер. Необязательно голодной смертью, возможно, наложил бы на себя руки. Я много раз видела, как это происходило. Я сама знаю, что значит чувствовать, когда весь мир встает против тебя, как только ты перестаешь скрывать от него свое истинное лицо.

Это безрадостное и безнадежное положение. Кажется, у нас не очень много вариантов. Ты чувствуешь, что никогда не будешь любить или быть любимым. Во всяком случае, недолго, потому что нигде не безопасно. Никто не в безопасности. Я часто размышляла над тем, как найти выход из сложившейся ситуации.

Но они встретились. Райан полюбил Дерека, и они нашли общий язык. В то время, когда я жила с Дереком, он еще не знал достаточно, чтобы отвернуться от меня. Я действительно думала, что он сможет понять, но как только он увидел меня настоящую, у него выросли когти. А до тех пор я могла наблюдать, как разворачивается их роман. Вот что действительно пугает людей! Не то, что два таких человека могут желать друг друга сексуально. Они преподносят это в свойственной им безжалостной манере, изображая таких людей, как Дерек, извращенными и порочными. Секс они понимают.

Но мысль о том, что Дерек действительно мог любить Райана, и наоборот, выводит их из себя. Это то, что действительно проникает им под кожу и нажимает на все их самые уродливые и жестокие кнопки. Потому что они тоже умеют любить. Они знают, что это делает их людьми.

Любовь должна быть доступна только для нормальных, правильных людей. Не для монстров. Для кого-то вроде Дерека такое чувство к Райану было бы просто поводом для смеха и презрения, но в данной ситуации Райан ответил взаимностью. И вот тогда появляются факелы и вилы.

Потому что признание того, что они любят друг друга и что это настоящая человеческая любовь, которую испытывают все остальные, принудительно очеловечивает их в глазах тех, кто отказывается видеть в них людей. Во всяком случае, Дерека. Они могут считать, что Райан — жертва, которая не понимает, что происходит, потому что это соответствует их версии развития событий.

Я была там. Я жила с ними. Я видела собственными глазами, что их любовь настоящая. Это не было животным вожделением, это был настоящий роман. Правда, это произошло случайно только из-за того, что все пошло не так как в жизни Райана, так и в жизни Дерека, но именно так романы и происходят.

Если бы родители Райана не выгнали его на произвол судьбы в общество, которое полностью настроено против него, он никогда бы не встретил Дерека. Ничего из этого не произошло бы. Как могут те, кто предал своего ребенка ради одобрения мертвого человека, отшатнуться в ужасе и отвращении от того, кто исправил их жестокий поступок?

Кто подобрал их грязного и напуганного мальчика и взял его под свое крыло? Мусор для одного — сокровище для другого, и если родители Райана считают его мусором, а Дерек — сокровищем, то кто из них является монстром?

Любовь — это такая редкость. Крайне редко можно встретить вспышку подлинной человеческой связи... любой оазис света и тепла в этом холодном, темном мире. Не всем нам повезло найти эти вспышки в правильных местах. В «положенных».

Часто это происходит не потому, что мы ищем любовь не в том месте, а потому, что эти условия были нам навязаны. Как следствие жизненных обстоятельств или из-за того, что родители, которые привели тебя в этот мир, выбросили тебя по причинам, которые не имеют смысла, что кажется безумным и неоправданно жестоким, потому что это именно так и есть.

Любовь просто приходит. К редким счастливчикам, всегда без предупреждения и никогда в удобное время. Причем довольно часто она возникает в совершенно неподходящих условиях. В тюрьме, в палате для неизлечимых больных, в наркопритонах... иногда во время гребаной войны. Нас могут сблизить даже трагедии. Это делает ее менее красивой или более?

Дерек умер в тюрьме. Райан, будучи несовершеннолетним в то время, попал под опеку государства, пока через год ему не исполнилось восемнадцать. Затем он вернулся на улицу. Я не знаю, где он сейчас. Хотела бы я, чтобы он знал, что все еще думаю о нем. Хотела бы я знать, почему Дерек сделал то, что сделал.

Я его понимала. Я действительно глубоко понимала его положение и долгое время думала, что он поймет мое. Из всех людей, которые помогали мне прятаться, я была уверена, что он примет меня такой, какая я есть, зная, что это такое, когда тебя называют монстром.

В конце концов, он оказался больше похож на них, чем любой из них мог в это поверить. Несмотря на то, что они изгнали его за нестандартную ориентацию, он сделал то же самое со мной. Я поклялась, что больше никому не буду доверять. Я поклялась, что никогда никого не полюблю, хорошенько поразмыслив над произошедшим.

Протянув руку, я погладил ее по лицу. Она слегка вздрогнула.

— Но потом ты встретила меня.

Она не улыбнулась. Вместо этого она выглядела более несчастной и измученной, чем я когда-либо ее видел.

— Да... — прошептала она. — Потом я встретила тебя.

Я сел, закрыв голову руками, пытаясь разобраться в ее словоизлияниях.

— Ты ошибаешься.

Она взглянула на меня усталым, недоуменным взглядом.

— Это... это не обречено. Это может сработать. Ты не даешь этому шанса. Просто ты с самого начала решила, что это никогда не сработает из-за всех тех людей, которые тебя предали раньше.

Она вздохнула, покачав головой, и отвернулась, но я не собирался так это оставлять.

— Если бы ты просто... Это может сработать с нами! Мы все еще можем быть вместе. Я не знаю, почему тебе все равно. Это важно для меня. Ты важна для меня. Ты была моим учителем и всем остальным. Тыдляменявсе! Развеяничегодлятебянезначу?

Не уходи! Пожалуйста, пожалуйста, не надо! Ты просто не можешь так поступить. Я не хочу возвращаться к тому, что было раньше, я не хочу быть один. Я больше не буду так жить, не могу! Не сейчас, когда я знаю, что это за чувство — любить кого-то. Я никогда не знал, каково это. Не показывай мне любовь, чтобы потом вырвать ее из меня!

Мы должны были жить в хрустальном дворце, помнишь? Их так много, можно взять себе просто так! Все, что тебе нужно сделать, это выбрать цвет, который ты хочешь. Там мы будем счастливы, там нас никто не найдет. Все будет прекрасно и идеально, навсегда!

Пожалуйста, просто скажи мне, чего ты хочешь. Скажи мне, что мне нужно сделать, и я сделаю это. Я просто хочу... быть с тобой. Это все, чего я хочу. Я ничего не хотел до этого. Я бы сделал все, что угодно, чтобы состариться с тобой. Все!

Она начала дрожать, но все еще не плакала.

— Я не хочу ничего об этом слышать! Я не могу даже состариться, идиот! Зачем ты мне говоришь все это? Думаешь, это то, что мне сейчас нужно?

Закрыв лицо обеими руками, она свернулась в костлявый хрупкий маленький комочек.

Я горько плакал всю ночь, вцепившись в свое чучело, не зная, что еще делать. На рассвете сирены все еще завывали вдали. Если бы только сирены замолчали. Если бы только эти люди оставили нас в покое. Если бы только мир оставил нас в покое!

Яма была пуста, когда я проверил ее. Не осталось ни капли. У Вайолет больше не было сил цепляться за потолок. Я уложил ее в свою постель, устроив поудобнее, и опустился рядом на колени.

Она была похожа на маленького ребенка. Я знал, что она умирает, но не мог понять как. Разве можно умереть после смерти? Может ли она возродиться снова, как она сделала в первый раз? Я отчаянно обдумывал возможности, глядя, как она медленно угасает на моих глазах.

Нет, я отказываюсь бездействовать. Всю свою жизнь я ничего не делал. Я прятался здесь, ожидая, когда жизнь найдет меня. Теперь, несмотря ни на что, это наконец-то произошло. Я не собираюсь отпускать ее из-за трусости, как я делал с другими шансами на обретение счастья и смысла жизни.

Вайолет что-то забормотала в замешательстве, когда я, забравшись к ней в постель, засунул пальцы ей в рот и открыл его. Она боролась со мной, пытаясь оттолкнуть мои руки, но к этому моменту я был намного сильнее, чем она. Мои ноги вошли первыми. Несмотря на мою решимость, мне все равно было страшно. Я был просто напуганным маленьким мальчиком, даже сейчас.

Но это меня больше не остановит, несмотря на то, что я чувствую отвращение от того, что делаю. Беспомощно вздрагивая, я проталкиваю ноги дальше в ее вывихнутую челюсть для облегчения задачи. Я переживаю, что могу причинить ей боль, пока она не начнет есть меня сама.

Вскоре я в ней уже до колен. Затем до бедер. Когда я смотрю вниз, она превратилась во что-то почти неузнаваемое. В основном из-за того, как искажается ее лицо, когда она это делает. Но ее глаза... они плачут липкими черными слезами.

— Ш-ш-ш, — шепчу я. — Не плачь. Теперь мне, наконец, есть что тебе предложить... и теперь я больше не буду один.

В моих ногах возникает странное ощущение — тепло и покалывание, затем я их не чувствую вообще. Вскоре я ничего не чувствую и не могу двигаться. Теперь я в ней по грудь. Она все еще плачет, даже когда естменя. Потому что знает, что я прав... так будет лучше.

Теперь я плохо слышу. Все словно... приглушено. Мое зрение становится размытым. Свет из маленького окошка, из которого я выглядывал все эти годы, искажается. Падая, его лучи приобретают шестигранную форму. Это выглядит как что-то… что я видел очень давно. Что-тоневероятное.

Сейчас это так ясно видно, я просто никогда не думал, что найду это здесь.

— Тывидишьэто... Вайолет? Это... такпрекрасно.

Ее челюсти доходят до моей шеи и начинают смыкаться вокруг моей головы.

— Я пойду вперед... встретимся там... когда будешь готова.