Явление второе

Те же и Уланбекова, Гриша, Надя и Лиза.

Василиса Перегриновна. Помолиться, благодетельница наша, изволили?

Уланбекова. Да, к вечерне ездила в город, праздник нынче там.

Василиса Перегриновна. Много благодеяний рассыпали нестоющим людям?

Уланбекова. Нет, только в Пустую улицу заезжала, к старику Неглигентову. Просил меня устроить его племянника: крестник ведь он мне. Жаль этих людей!

Василиса Перегриновна. Уж вы, матушка, всем благодетельница. Всем таки, всем! Которые и взгляду-то вашего не стоят, вы и тем благодетельствуете.

Уланбекова (садится ). Нельзя же, душа моя! Нужно делать ближним добро.

Василиса Перегриновна. Да чувствуют ли они это добро-то? Могут ли они понять, бесчувственные животные, сколько вашего для них снисхождения?

Уланбекова. А мне все равно, милая! Для себя надо добро делать, для своей души. Заезжала потом к исправнику, просила, чтоб Неглигентова столоначальником сделал.

Василиса Перегриновна. Да, благодетельница, стоит ли…

Уланбекова. Не перебивай! Странный человек у нас исправник; я его прошу, а он говорит: места нет. Я ему говорю: вы, кажется, не понимаете, кто вас просит? Что ж, говорит, не выгнать же мне хорошего человека для вашего крестника. Грубый человек! Однако обещал!

Василиса Перегриновна. Еще бы он смел! Я и понять не могу, как это у него язык-то повернулся против вас. Вот уж сейчас необразование-то и видно. Положим, что Неглигентов, по жизни своей, не стоит, чтобы об нем и разговаривать много, да но вас-то он должен сделать для него все на свете, какой бы он там ни был негодяй.

Уланбекова. Ты не забывай, что он мой крестник.

Василиса Перегриновна. Я про то вам и докладываю, благодетельница: крестник он вам, ну и кончено дело, он никаких и разговоров не должен слушать. А то мало ли что говорят! Вот говорят, что он беспутный совсем, что дядя его в суд определил, а он оттуда скрывается; целую неделю пропадал, говорят, где-то версты за четыре на большой дороге, подле кабака, рыбу ловил. Да что пьянствует не по летам. Да кому ж какое дело; значит, он стоит того, когда вы за него просите!

Уланбекова. Я этого не слыхала и пьяным его не видала никогда; а просила я за него исправника, потому что он мой крестник. Я ему вместо матери.

Василиса Перегриновна. Знаю, благодетельница, знаю; все это знают, что вы, если захотите, так можете из грязи человеком сделать; а не захотите, так будь хоть семи пядей во лбу, так в ничтожестве и пропадет. Сам виноват, отчего не умел заслужить!

Уланбекова. Я, кажется, никому зла не сделала.

Василиса Перегриновна. Какое же зло? Да вы, по своему ангельскому сердцу, и мухи не обидите! Оно, конечно, все мы люди не без греха, дел же у вас много; на всех нельзя угодить! Коли правду говорить, так, благодетельница вы моя, довольно-таки народу и на вас плачутся.

Уланбекова. Кто же на меня плачется? Что ты врешь!

Василиса Перегриновна. Вам, благодетельница наша, всего знать нельзя. Да и не стоит вам, по вашей барственности, о всякой дряни беспокоиться. А хоть и плачутся, что на них смотреть, стоят ли они того? Вы уж другим-то много благодеяний делаете, так вам, нашей благодетельнице, бог простит.

Уланбекова. Я все-таки желаю знать, кого я обидела?

Василиса Перегриновна. Есть-таки, благодетельница.

Уланбекова (строго ). Да кто же, говори!

Василиса Перегриновна. Не гневайтесь, благодетельница! Это я так сказала, потому что, сами знаете, какой нынче народ стал обидчивый, ничем не довольный.

Уланбекова. Это ты сказала для того, чтобы сделать мне какую-нибудь неприятность.

Василиса Перегриновна. Лопни глаза мои!

Уланбекова. Ну, уж я тебя знаю. Ты душой не покойна, если чего-нибудь обидного не скажешь. Будь ты, пожалуйста, осторожней; а то ты меня когда-нибудь выведешь из терпения, тебе ж будет хуже.

Молчание.

Давайте чаю.

Гавриловна. Сейчас, сударыня. (Наливает две чашки. )

Потапыч подает Уланбековой и Василисе Перегриновне.

Уланбекова. Налей и Грише: он нынче ездил со мной, устал.

Гавриловна. Налью, сударыня. (Наливает и подает Грише. )

Гриша. Что ж молока-то мало налила? Жаль тебе, что ли?

Гавриловна (подливает молока ). И так тебя, как теленка, уж отпоили.

Гриша берет чашку и уходит за дверь в сад.

Уланбекова. Я думала вот Надю отдать за Неглигентова — с приличным награждением, разумеется. Ты говоришь, что он дурную жизнь ведет, так надобно будет свадьбой поторопиться. Она у меня девушка хороших правил, будет его удерживать, а то он от холостой жизни совсем избалуется. Холостая жизнь ужасно портит молодых людей.

Надя (Лизе ). Слышишь, Лиза? Что же это! Боже мой!

Лиза. Вот и слушай, а говорить нельзя.

Василиса Перегриновна. Давно, благодетельница, пора отдать ее; что ей болтаться-то! Теперь же сынок-то ваш, наш ангельчик, сюда приехал.

Уланбекова. Ах, перестань! что ты еще выдумываешь? Он ребенок совсем.

Василиса Перегриновна. Ребенок, благодетельница! Уж нечего сказать, дал вам бог сына на радость да на утешение. И мы-то все на него не нарадуемся. Словно солнце какое у нас показалось. Такой добрый, такой веселый, такой ко всем ласковый! А уж за девушками так и бегает; проходу нигде не дает; а они-то, дуры, рады-радехоньки, так и ржут.

Уланбекова. Врешь ты! Мне кажется, ему девушек и видеть негде, они весь день на своей половине, да и не ходят никуда.

Василиса Перегриновна. Ах, благодетельница! да девку никакими замками не удержишь, коли она что сделать задумает.

Уланбекова. Слышишь, Гавриловна! Ты у меня смотри за девками. Ты знаешь, я разврата не терплю. Скажи это всем строго-настрого. (Василисе Перегриновне. ) Да нет, этого быть не может. Ты меня только расстроиваешь своими глупостями. Экая ты скверная на язык! Очень нужно тебе было болтать! Теперь у меня из головы не выйдет. Смотри же, Гавриловна!

Гавриловна. Что вы, сударыня, ее слушаете!

Василиса Перегриновна. Да что ж, благодетельница, разве я что дурное говорю! Смею ли я подумать-то про него, про ангельчика? Конечно, еще ребенок, поиграть ему хочется, а здесь товарищей ему нет: он с девушками и играет.

Уланбекова. Яд у тебя на языке. (Задумывается. )

Потапыч принимает чашки. Гавриловна наливает и подает. Гриша приходит изсаду, толкает Гавриловну и делает знак головой, чтобы налила еще. Гавриловна наливает. Гриша уходит.

А Надю все-таки нужно замуж отдать.

Надя (почти плача ). Сударыня, я нами так была обласкана, что и выразить не могу. Извините меня, что я смею теперь вам говорить; но, по вашему ко мне расположению, я от вас совсем не такой милости ждала. Чем же я вам теперь, сударыня, не угодила, что вы меня хотите за пьяницу отдать?

Уланбекова. Ты, милая, об этом рассуждать не можешь: ты девушка. Ты должна во всем положиться на меня, на свою благодетельницу. Я тебя воспитала, я тебя и пристроить обязана. Опять же ты и того не должна забывать, что он мой крестник. Ты бы за честь должна была благодарить. Да и вот еще я тебе скажу один раз навсегда: я не люблю, когда рассуждают, просто не люблю, да и всё тут. Этого позволить я не могу никому. Я смолоду привыкла, чтоб каждого моего слова слушались; тебе пора это знать! И мне очень странно, моя милая, что ты осмеливаешься возражать мне. Я вижу, что избаловала тебя; а вы ведь сейчас зазнаетесь.

Надя плачет.

Василиса Перегриновна. Благодетельница, чувство нужно человеку иметь, чувство! А какое ж в них может быть чувство, окромя неблагодарности?

Уланбекова. Не с тобой говорят! Что ты вмешиваешься во всякое дело! (Наде строго. ) Это что за новости? ты плакать еще! Чтобы этих слез не было!

Надя плачет.

Я тебе говорю. (Привстает. ) Для меня ваши слезы ровно ничего не значат! Когда я захочу что-нибудь сделать по-своему, уж я поставлю на своем, никого в мире не послушаюсь! (Садится. ) И вперед знай, что упрямство твое ни к чему не поведет; только ты рассердишь меня.

Надя (плача ). Сирота я, сударыня! Ваша воля во всем.

Уланбекова. Еще бы! разумеется, моя воля; потому что я тебя воспитала; это все равно что жизнь дала.

Леонид входит.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒