SELF/LESS

https: //ficbook. net/readfic/3561695

Автор: торговец_мечтами (https: //ficbook. net/authors/37036)
Пейринг или персонажи: Чанёль/Бэкхён
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Фантастика, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 10 страниц

Описание:
Когда умирает тело, сознание продолжает жить еще некоторое время. Ученые нашли способ «пересадить» его из мертвого тела в живое. «Некоторые простые факты были стерты из Вашей памяти, чтобы не затруднять адаптацию к новой жизни, поэтому не удивляйтесь. Запомните, теперь Вы — Бён Бэкхён».

— О, Вы очнулись, — яркий свет слепил глаза, но юноша все-таки смог разглядеть возвышающегося над ним человека в белом халате. — Как ощущения? Перед глазами все еще плывет?

— Немного, — голос охрип и казался ему чужим. Цвета и очертания были резкими, куда отчетливее, чем раньше. — Голова кружится, — заключил он, когда попытался оторвать голову от подушки.

— Это обычное явление после операции, нет причин для беспокойства, — заверил его доктор, с характерным звуком черкая что-то в истории болезни, прикрепленной к пластиковому планшету. — Можете вспомнить, как Вас зовут? — молодой мужчина снова перевел на него взгляд, наклоняясь и проверяя реакцию на свет. Как только подбородок оказался свободен от цепких пальцев, юноша озадаченно качнул головой. — Славно. Некоторые простые факты были стерты из Вашей памяти, чтобы не затруднять адаптацию к новой жизни, поэтому не удивляйтесь. Запомните, теперь Вы — Бён Бэкхён.

——

— Ничего, ты привыкнешь со временем, — отец похлопал его по плечу, улыбаясь, а Бэкхён снова попытался рассмотреть собственное отражение в окне автомобиля на фоне проплывающих зданий Сеула. Ничего особенно выделяющегося, кроме крохотной родинки над губой, которая мгновенно привлекла его внимание еще полтора месяца назад. Реабилитация была тяжелой, но он справился: заново научился ходить, бегать, управлять телом так, будто оно изначально принадлежало ему. А теперь пришло время вернуться домой.

— Вы с мамой тоже когда-нибудь привыкнете, — отец кинул на него недоумевающий взгляд, откладывая в сторону газету и убирая дымящую сигару в пепельницу. Бэкхёну хотелось открыть окно и проветрить салон просторного лимузина, но он помнил, что это не комильфо.

— Сынок, — мужчина с заметной проседью на черных висках ласково улыбнулся, — нам с твоей мамой совсем не важно, как ты выглядишь, до тех пор, пока ты жив и здоров. Поэтому сейчас главная задача для нас всех — попытаться помочь тебе привыкнуть к новому телу, — он все улыбался ему, и Бэкхён попытался скопировать этот жест. Мышцы лица неохотно подчинились, складывая уголки губ в небольшую улыбку.

— Спасибо, — тихо отозвался он, чувствуя признательность. Он и правда обязан родителям своей жизнью, без преувеличений. Несколько лет безуспешной борьбы с раком научили его быть благодарным за их понимание и бесконечную любовь. И за еще один, крайне дорогостоящий и весьма сомнительный шанс на новую жизнь.

За полгода, проведенные в хосписе и лабораториях, в его комнате ничто не изменилось. Кроме, разве что, фотографий, что висели на стенах и стояли в прозрачных рамках на рабочем столе. Первым условием договора на операцию по перемещению сознания из одного тела в другое был добровольный и полный отказ от своего прошлого «я».

— Меня зовут Бён Бэкхён, мне двадцать три года. Родился шестого мая 1992 года в Пучхоне. На данный момент взят под опеку дальними родственниками из-за трагической смерти родителей и попытки самоубийства, — снова повторил он, стараясь смотреть в глаза своему отражению. В спокойной глубине взгляда ему чудилась паника, покалывающая кончики пальцев.

Ему нравились его новые пальцы. Тонкие, гибкие, с длинными пластинками ногтей — это были пальцы прирожденного пианиста. Они приковывали взгляд. Бэкхён провел ими по губам, скользнул на точеную скулу. Красиво. Все в нем было красиво — он не сразу это понял. И хотя не знал и не помнил, как выглядел до операции, почему-то был уверен в том, что никогда до этого не обладал такой утонченностью.

Его старое тело умерло вместе с его воспоминаниями, друзьями и просто близкими людьми, кроме родителей, которые единственные знали правду. Правду о том, что Бён Бэкхён возродился в новом теле, даже после всех лишений и боли из-за развивающейся раковой опухоли не утративший стремления жить. Он был жив, и это было главное.

Мама плакала, крепко прижимая его к себе. Слезы блестели на ее щеках и ресницах, находя отклик в его обновленной и не обремененной болью душе. Она гладила его по каштановым волосам, разглядывала, как в первый раз, трогала и снова обнимала, не переставая плакать. Она скучала по нему, он это чувствовал.

Первый за полгода совместный ужин вне лабораторных стен проходил за оживленными разговорами. Бэкхён пытался вычленять из непрерывного потока речи обоих родителей новую информацию, важную и не важную для него одновременно. Цена акций компании повысилась в связи с официальной смертью прямого наследника, но его это волновать не должно — отец заверил и его, и мать, что не отдаст компанию в чужие руки и что уже даже переписал завещание на его имя. Родители старательно избегали в разговоре тем, связанных с родственниками и близкими друзьями семьи, и юноша видел, как порой сложно им огибать их.

Сам же он понимал, что не испытывает особой тоски от того, что больше не сможет встретиться с друзьями, пригласить их к себе на просмотр фильма или закатить большую вечеринку, пока родители в отъезде. Возможно, все дело было в стабилизаторах, которые ему прописали для закрепления результатов операции. На самом деле, он чувствовал себя довольно комфортно вот так — в своей практически абсолютной анонимности. Он знал всех, но никто не знал его, и это Бэкхёна вполне устраивало. А друзья… что мешает ему завести новых?

— Это говядина? — его голос вклинился в непрерывный поток речи, приковав к Бэкхёну взгляды обоих родителей. Он потыкал вилкой хорошо зажаренный кусок мяса и отодвинул его на другую сторону тарелки, принявшись цеплять на вилку грибы. — Никто не обидится, если я не буду ее есть?

— Милый, ты ведь всегда любил именно говядину… — мама неуверенно притихла, не донеся до губ пузатый бокал с вином, а Бэкхён пожал плечами.

— Правда? Сегодня что-то не хочется, — отозвался он, виновато улыбаясь и снова смотря в тарелку. В мыслях внезапно вспыхнуло озарение: могут ли вместе со сменой тела поменяться его предпочтения? Как ему пояснили, процесс «приживания» сознания в новом теле еще не изучен до конца, поэтому ему не мешало бы записывать все изменения, происходящие с ним. Но этим он займется позже, когда, наконец, сможет остаться один. Впервые за полгода.

——

По истечении первой недели Бэкхён начинает вести видео—дневник. Просто записывает на камеру произошедшие с ним за день события, описывает ощущения. По большому счету, в его жизни ничего кардинально не меняется. Только иногда неловко смотреть на себя в зеркало, когда выходит из ванной.

Когда минует первый месяц, в течение которого он практически не покидает дом, мама везет его за покупками. Это напоминает что-то из далекого детства, когда они вместе гуляли по торговым центрам и кафе-мороженым. Она полностью обновляет его гардероб, подбирая одежду на свой вкус, и Бэкхён кое-как уговаривает ее купить джинсы и парочку мешковатых бомберов.

— Для прогулок, — поясняет он, выбирая еще и черную кепку с витиеватой надписью. — Мне даже нравится, что на улицах меня никто не узнает, — его откровенность вызывает у женщины прилив умиления, и она ласково убирает с его лба челку. У нее такие же тонкие, как у него теперь, пальцы, и высветленные волосы, мягкая улыбка. Они совсем не похожи внешне, и это трудно осознавать, но не так трудно принять, как казалось.

Еще через два месяца ему разрешают, наконец, вернуться к обычной жизни. И первым делом Бэкхён решает, что первой ступенью в этом станет возвращение в университет. На подготовку липовых документов для перевода уходит полтора месяца, и к тому времени, как альма матер принимает его обратно в свои уютные стены, в Сеуле царит октябрь. Промозглые и сырые от дождей вечера Бэкхён встречает теперь в университетских аудиториях и даже заводит дружбу с парой ребят с потока.

Спокойная и размеренная жизнь захватывает его полностью, поглощает, прививая мысли о том, что все теперь будет хорошо. Однако все хорошее, как водится, имеет свойство заканчиваться.

— Бэкхён? — когда его окликнули, юноша не придал этому значения, просто продолжая выбирать диск в музыкальном магазине. К тому же, знакомых в этой части города, куда он частенько выбирался вечерами, у него не было — университет находился в другом районе, — поэтому здесь он чувствовал себя особенно свободным. — Бэкхён, это ведь ты? — но эта жажда свободы в итоге привела к тому, что его настойчиво схватили за локоть, развернув к себе и срывая с головы кепку.

Перед ним стоял высокий парень с диковатым взглядом, разглядывал его с удивлением на лице и все не отпускал его руку. Бэкхён поморщился от боли и попытался отстраниться. Под открытым, изучающим взглядом, словно вытаскивающим наружу что-то запретное, темное, ему становилось не по себе.

— Боже, так тебя выпустили? Давно? Почему даже не позвонил? Ты хоть знаешь, как я с ума сходил? — тараторил он, а Бэкхён смотрел на него испуганно, сжимаясь все больше с каждым произнесенным словом. Вибрирующий бас, расползавшийся по всему телу мурашками, ломал его. Что-то происходило с ним, когда незнакомец в таком же мешковатом балахоне и цветастой кепке начинал говорить.

— Откуда… — проблеял он, вжимаясь лопатками в стеллаж с дисками и все-таки выворачивая руку из захвата. — Откуда ты меня знаешь? — он точно знал, что они не встречались. Ни в той жизни, ни в этой, так откуда этот чудак вообще взялся и кто он, черт возьми, такой, чтобы врываться в его размеренную жизнь? — Кто ты вообще такой?

— Ты что, не помнишь?.. — парень опешил, так и не опустив поднятой в воздух руки. Бэкхён, машинально отметивший, что та была большой и горячей, запоздало вздрогнул от прикосновения. — Я Чанёль. Пак Чанёль… Не помнишь? — под выжженными белыми волосами горели кончики ушей. Очевидно, от волнения. Бэкхён покачал головой и попытался обойти незнакомца, но тот преградил ему дорогу, на этот раз сжимая руками плечи. — Постой, не уходи, мы ведь почти год не виделись, а ты хочешь снова от меня сбежать? Или ты все еще скрываешься от коллекторов? Черт, почему ты ничего не сказал мне, вместе мы бы что-нибудь придумали…

— Ты меня с кем-то спутал, — у него внутри холодно. Казалось, что все тело умирало заново. Предприняв очередную попытку, он дернулся в сторону, но Чанёль кинулся за ним, ловя его за капюшон бомбера уже на пустынной улице. — Твою мать, ты что, маньяк!? Отпусти! Ты… — последнее слово заглушилось черной тканью, обтянувшей чужое плечо. Бэкхён опешил, понимая, что этот странный парень обнимал его посреди улицы. Обнимал, прижимаясь щекой к его виску, и дышал тяжело, сбито.

— Я думал, что уже никогда тебя не увижу, — его голос звучал тихо и измученно, и только сейчас в памяти всплыли темные круги под глазами на изможденном лице. Бэкхён чувствовал себя совсем игрушечным в его руках, не смея поддаться пугающему желанию обнять в ответ. — Эта авария, твои родители, коллекторы, потом попытка самоубийства… ты пытался решить проблемы в одиночку, но они сломали тебя. А меня не было рядом, чтобы защитить… Но теперь все изменится, — он горячо шептал Бэкхёну в ухо, а того мутило от этой близости, от сырого воздуха города, от плывущей перед глазами улицы. И откуда в его сознании возникали мутные образы, животный страх и подавляющая, травящая тоска, уносящая его в немую темноту, он не знал.

Бэкхён был не в состоянии определить, сколько времени провел в отключке. Но, судя по тому, что ни отец, ни мать не разрывали телефон истеричными звонками, не так уж много. Обстановка была незнакомой: небольшая, но довольно опрятная комнатушка в сиренево—черной гамме, древний плакат Металлики на стене и чистое постельное белье. Рецепторы заполнило запахом свежести и древесными нотами, когда он уткнулся в подушку носом, чувствуя себя смертельно уставшим.

— Очнулся? Как ты? — стоило ему в очередной раз зашуршать одеялом, как в комнату просунулась белобрысая макушка того парня. — Голодный? У меня тут ужин как раз готовится… — он неловко замер на пороге, встречая горящий настороженностью взгляд. С минуту они молчали; Бэкхён рассматривал незнакомца, натянув одеяло почти что по самые глаза, пока тот снова не прервал тишину. — Ты… потерял память?

— Откуда ты меня знаешь? — Бэкхён не тот, кто должен отвечать на вопросы. И выглядел он в этот момент достаточно воинственно, хмуря брови и комкая одеяло в кулак — Чанёль так и не решился настаивать. — Я не помню тебя. Ты никогда не появлялся в моем окружении, так откуда ты меня знаешь?

Пак Чанёль показался ему подавленным и поставленным в тупик одновременно. Но все, чего хотелось сейчас Бэкхёну — разобраться в ситуации. Ему было плевать, что думал и чувствовал по этому поводу тот. Как вышло так, что парень знал не только его имя, но и безошибочно узнал его в музыкальном магазине, даже несмотря на скудное освещение? Можно было бы подумать, что Чанёль видел его на занятиях, но тот сказал, что они не виделись почти год… от беспрерывных мыслей у Бэкхёна начиналась мигрень.

— Мы знакомы с раннего детства, — прохрипел блондин, и его голос звучал удивительно тихо для обычного баса. Он закрыл за собой дверь, отрезая дорогу аппетитным запахам с кухни, и присел на край кровати, заставляя Бэкхёна предусмотрительно отпрянуть. — Раньше жили в одном районе, но потом твой отец крупно проигрался в карты. Вам пришлось продать дом, но этого все равно оказалось мало. А потом авария… долг повесили на тебя, и ты решил сбежать. Даже мне ничего не сказал, — Чанёль грустно усмехнулся, теребя в пальцах край одеяла. Бэкхёну же казалось, что ему просто снится кошмар. Иначе как объяснить этот зарождающийся внутри беспричинный ужас, накрывающий с головой мгновенно? Наверное, он заметно побледнел, потому что Пак тут же прижал теплую ладонь к его лбу, обеспокоенно заглядывая в глаза. — Тебе надо поесть.

Еда оказалась простой: омлет, чашка риса и маринованные овощи — ничего из того, что Чанёль не смог бы приготовить сам. Впрочем, это был не совсем тот ужин, к которому привык Бэкхён, но воспитание не позволяло ему жаловаться. Он ел со странным и не присущим ему в последние месяцы аппетитом, слушая рассказы долговязого блондина. Чанёль рассказывал что-то об их общих друзьях и знакомых, все новости за прошедший год, пока Бён не отложил палочки и не сказал, что ему, вообще-то, уже пора.

Чанёль не настаивал на обратном. Только попросил звонить, если вдруг что-то случится, и размашисто вывел цифры своего номера на клочке бумаги. Уже садясь в такси и на прощание еще раз благодаря за нехитрый ужин, Бэкхён подумал, что не позвонит. За ужином он внимательно улавливал каждое слово, но не потому, что рассказы Пака были такими увлекательными — они позволили Бэкхёну убедиться в одной очень важной для него теории.

Все это время Чанёль знал другого Бён Бэкхёна. Того, кто вынужден был скрываться от коллекторов, не успев даже как следует оплакать смерть родителей. Того, кто был настолько загнанным в угол и отчаявшимся, что решил отправиться вслед за ними. Он смотрит на себя в зеркало по приезде домой и гладит пальцами черты лица, принадлежавшие раньше другому. Просто мальчишке, сломавшемуся под гнетом свалившихся на него обстоятельств.

У него не было шрамов — только вереница крохотных родинок по всему телу. Словно это тело действительно было выращено в лабораториях, но Бэкхён знал, что это не так. Чувствовал, что его собственный разум здесь — лишь чужак, ютящийся в самом углу единого целого. Он повертел в пальцах коробочку с яркими капсулами и впервые за срок реабилитации решил не принимать стабилизаторы.

А ночью ему снились кошмары. В них он — простой мальчишка, без денег и родителей. Без будущего. И ему так остро, так отчаянно хотелось жить, что пальцы скручивало судорогой. Но их кончики неумолимо немели, холодели и в итоге все равно делались синими. Бэкхён проснулся в холодном поту, резко садясь на постели и проверяя предплечья на предмет длинных продольных порезов. Однако его кожа была все так же девственно чиста.

После обеда, снова наполненного бизнес-новостями от отца, родители уехали по делам, оставляя Бэкхёна одного. Предварительно сообщив матери, что плохо себя чувствует и не поедет на учебу, он дождался, пока их машины покинут гараж и скроются за поворотом, прежде чем рвануть к кабинету отца. Бэкхён помнил, что тот хранил все важные бумаги именно там. В запертом ящике письменного стола, взломать который для него не составило труда. Откуда у него вдруг взялось это умение, Бэкхён предпочел не думать.

В ящике оказались какие-то контракты с особо крупными фирмами, чековая книжка, какие-то счета… а еще старые фотографии. На них родители счастливо обнимали большеглазого и пухлощекого мальчика, совсем на Бэкхёна не похожего. Отчего-то воспоминания о себе прошлом больно кольнули под ребрами, и юноша остервенело запихнул фотографии подальше под кипу бумаг. И застыл, отрыв среди кучи документации больничные счета. С заоблачными суммами. Ни одна операция столько не стоит, в этом Бэкхён был уверен на все сто.

— Чанёль… расскажи, каким я был? — на том конце провода повисло озадаченное молчание, но юноша терпеливо ждал, когда Пак придет в себя и вдоволь насопится в трубку. Он позвонил ему ближе к полуночи, сидя на оббитом мягкой тканью подоконнике и рисуя каракули на запотевшем от дождевой влаги стекле. Во дворе ярко горели фонари, освещая подъездную дорожку и шедевры садоводства, понатыканные тут и там, но в душе у Бэкхёна отчего-то сгущалась тьма. — Расскажи, Чанёль, — прошептал он.

И Чанёль рассказывал, не затыкаясь ни на минуту, убаюкивая своим голосом и его, и то уже почти родное, что трепетно сжималось под ребрами и внизу живота. Рассказывал, как они еще в детстве приходили друг к другу на рождество, как швырялись снежками и как потом на пару болели, глотая горькие таблетки. Как ввязывались в драки с парнями из соседних школ и ухлестывали за девчонками из параллельного класса. Как Бэкхён умел улыбаться ему одними глазами, когда Пак отдавал ему свой последний обсыпанный сахарной пудрой пончик. Бэкхён слушал его с улыбкой, но где-то внутри тоскливо тянуло.

В течение следующей недели количество стабилизаторов в коробочке не уменьшилось, зато кошмары стали чаще и реалистичнее. Бэкхён просыпался от того, что пытался выпутаться из одеяла и кричал в подушку, закусив ее край. Учеба в университете перестала радовать и вскоре отошла на второй план, а юноша предпочитал вызванивать Чанёля и шататься с ним по тому району, в котором они встретились. Яркие улочки и бесконечные потоки людей нагоняли на него смутное умиротворение, как и теплая ладонь Пака, сжимающая его руку. Здесь он чувствовал себя дома.

——

— Как ты выплатил долги? — Бэкхён поднял на блондина обеспокоенный взгляд, не по своей привычке неловко кусая уголок губы. Они вот уже минут двадцать пили дешевый кофе в дешевой кофейне, но он слишком утоп в собственных мыслях, чтобы это заметить. В отличие от Чанёля, который все это время, похоже, наблюдал за ним. — За все это время ты ни разу испуганно не дернулся, когда звонил твой телефон. Новый, к слову. А еще ты не возвращался домой, — Бэкхён хотел возразить, но вовремя поджал губы, опуская глаза. Он просто не мог вернуться туда, откуда у его ночных кошмаров росли ноги. — Я проверял, там все осталось в таком же хаосе. Кажется, даже поджог был. Где ты сейчас живешь, Бэкхён?

Чанёль выглядел расстроенным тем, что Бён ничего ему не рассказывает, предпочитая лишь слушать. Он не обижался, Бэкхён видел, но и не был от этого в восторге. Чувствовал, что тот парень-солнышко, которого он знал до той злополучной аварии, был уже не тот. Или просто был не тем, но до этого Пак додуматься не смог бы. А если бы и проскочила у него в мыслях такая идея, она сразу же отпала бы в силу невозможности.

Бэкхён не мог рассказать ему. Не мог просто небрежно обронить, что его друга больше нет. Что это он занял его место, что буквально купил его тело. Чанёль бы не понял, не поверил. А потому он продолжал молчать, виновато смотря в свой стаканчик с кофе.

— Объявились дальние родственники, — неловко соврал он, хотя тысячу раз повторял это перед зеркалом в ванной. — Теперь живу с ними. У них сын… — он осекся, внезапно вспомнив спрятанные в ящике стола фотографии, — умер недавно…

— Они хорошо с тобой обращаются? — Чанёль был напряжен этим известием, но старался не показывать этого. Бэкхён видел, как он переживает, и как переживал еще до их первой встречи. Но сейчас у него хотя бы пропали синяки под глазами. Взгляд тоже изменился: посвежел и теперь буквально светился, стоило Бэкхёну попасть в его поле зрения. Единственное, что мешало — козырек низко надвинутой на глаза кепки.

— Да, очень даже. Они довольно занятые люди, но от этого не менее заботливые. Я многим им обязан, Чанёль, — Бэкхён коротко улыбнулся, а Пак кивнул, полностью удовлетворившись ответом. Сейчас ему хватало и того, что они виделись почти каждый вечер, а то и еще полночи умудрялись проговорить по телефону. И хотя Бэкхён не спешил знакомить «нового» друга с родителями, уже чувствовал, что ему мало простых разговоров.

Чанёль мастерски располагал к себе. У него была странная, пугающая других, но уютная для самого Бэкхёна аура. К нему нещадно тянуло, и хотелось хоть чуть—чуть побыть ближе, чем это дозволено обычными дружескими отношениями. Бэкхён догадывался, что дело тут не только в его ощущениях, и порой позволял себе не противиться этому притяжению. Иногда ложился щекой на чанёлево плечо, когда они ехали в метро; иногда изучающее перебирал в руке его пальцы, пытаясь сравнить размер; иногда, когда Чанёль снова готовил что-то на маленькой кухне, открывал его шкаф и с головой окунался в чужой запах. Казалось, он снова был болен. И снова смертельно.

Они медленно сближались. Чанёль, словно чувствуя его сопротивление, осторожно ходил вокруг него по сужающейся спирали, пока, наконец, резко не схватил его за горло. По крайней мере, именно так чувствовал себя Бэкхён, зажатый у стены его телом. Губы Пака были горячими, жадными до поцелуев всюду, куда он мог пробраться. Внутри Бэкхёна хрустели, сминаясь, барьеры, а губы выдавали один за другим томные вздохи, как по часам — казалось, Чанёль знал это тело лучше его самого. Он кусал, целовал, гладил и, когда одежда уже окончательно стала лишней, выжигал его удовольствием изнутри до тех пор, пока Бэкхён не смог больше стонать. Перед глазами было темно, а голос сел до неузнаваемости, но юноша впервые за долгое время чувствовал себя абсолютно счастливым.

— Бэкхён… — Чанёль, вороша его волосы пальцами, свободной рукой поправил одеяло на его плече и прижал к себе еще ближе. Бэкхён лениво приоткрыл один глаз, все равно не видя ничего, кроме темноты квартиры Пака, и вопросительно заерзал щекой по его груди. — Я тебя…

— Тш—ш… — он испуганно дернулся, накрывая горячие губы дрожащей от усталости ладонью, чувствуя, как они напрягаются под пальцами. — Я слишком сонный. Скажешь мне это потом, — пробормотал он, стараясь соответствовать своим словам и в их подтверждение ткнулся губами в уголок чужих. Чанёль, кажется, успокоился, удовлетворенно вздохнул и улегся удобнее, пытаясь уснуть. А Бэкхён так и не смог, внутренне паникуя и терзаясь до самого утра.

Он не достоин этих слов, потому что предназначены они другому. Он не тот Бён Бэкхён, к которому привык Чанёль, не тот, которого он хочет видеть рядом. Он и сам не знал, кто он такой. Всего лишь тень, жалкая пародия на настоящего Бэкхёна, стабилизаторами загнанного в дальние уголки его сознания. Он чувствовал, что тот жив, что еще стремится к свободе, и Чанёль подогревал это стремление.

Тем временем кошмары приходили все чаще, и вскоре Бэкхён предпочел им бессонницу, с прежним упрямством принявшись смывать затянутые яркой оболочкой таблетки в унитаз. Под глазами залегли тени, аппетит почти полностью пропал. Он чувствовал себя неимоверно уставшим от лжи, от окружающих, от самой жизни, если она подразумевала под собой настолько неправильное существование.

Каждый раз, когда Пак целовал его, было сложно и отчего-то хотелось плакать, хотя все внутри переполняло жидкое счастье. Бэкхён переплетал их пальцы под столом, пока они вместе обедали, снова прогуляв занятия, но чувствовал, что на его месте должен быть другой, что он отнимает возможность любить у кого-то ставшего почти родным. Ему было противно от самого себя, от этих обманом выторгованных месяцев, словно украденных, лишь бы еще хотя бы раз почувствовать тепло от поцелуя с Чанёлем на своих губах.

— Так вот, где ты теперь живешь, — Чанёль с интересом разглядывал кованые ворота и навостривших уши доберманов в двух будках. Бэкхён, наконец, позволил проводить себя до дома, и этим тот был крайне доволен. Тихий богатый район затянуло вечерними сумерками, а Бэкхён неловко переминался с ноги на ногу, все никак не решаясь отпустить чужую руку. Сегодня у него было еще много дел, а отпускать Чанёля ему совершенно не хотелось.

— Я как-нибудь познакомлю тебя с… родственниками, — запнулся он, едва не назвав их родителями, как это бывало обычно в мыслях. Но вся тревога тут же схлынула под теплым взглядом блондина, стоило ему подойти ближе — сегодня козырек неизменной кепки был повернут к затылку, и Бэкхён мог без зазрения совести любоваться игривыми отблесками фонарей в его глазах.

— Жду не дождусь, — голос Чанёля напоминал урчание огромного дикого кота, которого почесали за ухом — этим оправданием воспользовался Бэкхён, потянувшись к его волосам и жадно запуская в них пальцы, встречая чужие губы на полпути к своим. Ему никогда не забыть эти поцелуи, думалось юноше, пока одна минута проносилась вслед другой. — До скорого, Бэкхён. Позвони мне, — шепот остался теплом на губах, когда Пак подтолкнул его к воротам, улыбаясь напоследок.

— До встречи, Чанёль, — согласился он, касаясь прохладными подушечками собственных губ и юркая за решетки. Бэкхён намеренно не оборачивается у входной двери, стараясь сохранить в памяти образ улыбающегося Пак Чанёля в своем растянутом балахоне и с припухшими красными губами.

Потому что сегодня была их последняя встреча.

——

Бэкхёна резко подбросило на кровати; сердце колотилось, как сумасшедшее, больно покалывая на каждом сиплом вдохе. Лицо было липким и холодным от пота, белая майка так же цеплялась за тело, сидела, как влитая. Темнота в помещении только насторожила, и он, спотыкаясь и едва не падая от усталости и нарастающей паники, нашарил на стене выключатель. Лампы осветили незнакомую, обставленную со вкусом комнату, лишь добавив страха в его бегающий взгляд. Наугад найдя ванную, юноша включил холодную воду и напился прямо из-под крана, прислушиваясь.

Казалось, незнакомый дом мирно спал.

Вернувшись в комнату и поспешно проверив валяющуюся в кресле сумку на наличие бумажника, он нашел документы. Вроде бы, его, но прописка… Что это вообще за место?.. Последним его воспоминанием было то, как он подписывал договор с компанией, обещавшей решить все его финансовые проблемы…

На рабочем столе приветливо подмигивал лампочкой открытый ноутбук. Прямо на мониторе, на прилепленном стикере, крупными буквами было выведено: «ВКЛЮЧИ МЕНЯ». Поколебавшись, Бэкхён сел за стол, с чего-то взял, что в верхнем ящике найдутся наушники — пошарил там и, найдя искомое, нажал на плей.

— «Э-эм, привет? » — с экрана на него смотрел он сам, с ярко выраженной дикой усталостью в каждой чертовой черточке. Только улыбка была чужая — короткая, будто болезненная. — «Попробую еще раз… Здравствуй, Бён Бэкхён. Ты меня не знаешь, но это не так важно. Считай, что эта запись — единственное свидетельство моего существования», — Бэкхён нажал на стоп, а потом перемотал видео на начало и пересмотрел еще раз. Что за чертовщина? Электронный голос был его голосом, но интонации принадлежали не ему. Его что, наркотой накачали и дали камеру в руки?

— «Я, наверное, идиот. Если бы ты знал, от чего я отказываюсь, ты бы со мной согласился. Нет, правда. А знаешь, я тебе расскажу. Кому, если не тебе…» — Бэкхён на экране задумчиво застыл на несколько мгновений, будто думал о чем-то совершенно другом или просто собирался с мыслями, смотря на свои руки, а потом снова вернул взгляд в камеру. — «Та компания, с которой ты подписал контракт, занимается переселением сознания умирающего человека в другое тело. С твоим телом произошло именно это. Ты отказался от него в счет уплаты долга, который моя семья взяла на себя», — Бэкхён чувствовал, как начали дрожать пальцы. Как он с силой закусил губу, ощутив металлический привкус крови.

Чертовы шарлатаны. Если бы только у него остался контракт, он бы засудил их всех за такие шутки. Жаль, что он подписывал его в единственном экземпляре, и теперь достать его не представлялось возможным. Впрочем, он не был уверен даже в том, что найдет офис компании на прежнем месте. Помассировав переносицу ледяными пальцами, он еще раз осмотрел комнату, не находя ее даже смутно знакомой, выглянул во двор, так и не сумев понять, в каком районе находится. Что ж, похоже, лучшим выходом было ждать до утра.

— «Я не осуждаю тебя. Собственно, весь этот фарс с видео, наверное, пришел мне в голову именно потому, что я хочу сказать тебе «спасибо», — юноша тепло улыбнулся ему с экрана, словно бы заглянув в самую душу. — «Спасибо тебе, Бэкхён. Благодаря тебе, я познакомился с Пак Чанёлем. Ты ведь его помнишь, верно? В твоем мобильном теперь есть его номер, не забывай звонить ему, хорошо? Вы еще не сказали друг другу кое-что очень важное, поэтому… больше не сбегай от него», — Бэкхён не мог ни о чем думать, сжимая в ладони черный провод наушников. Что вообще происходит?.. — «Кстати, это теперь твоя комната. По крайней мере, я надеюсь, что ты признаешь ее таковой. Знаешь, мои родители…» — повисла еще одна пауза, и лицо юноши окрасилось тоской, между бровей пролегла легкая морщинка. Бэкхён смотрел на него и не верил, что тот парень, на экране, и есть он сам. Это не может быть он, нет. Кто-то другой. — «Они очень хорошие люди, и так же, как мы с тобой, оказались обмануты. Поэтому я прошу тебя довериться им в дальнейшем. Они тебе помогут… Спасибо. За то, что дал мне шанс прожить еще какое-то время и почувствовать, что перед смертью я таки был счастлив. Спасибо, Бён Бэкхён».

Видео закончилось, выведя на экран первый свой кадр, на котором застыл не_Бэкхён. А сам Бэкхён никак не мог прийти в себя, однако его душа, похоже, начала реагировать быстрее. Кажется, лицо все еще было мокрым, но на губах чувствовалась соль. Будто внезапно вспомнив о чем-то, он потянулся за лежащим рядом мобильником, без труда отыскав в телефонной книге нужный номер. К черту. Он не знает, что будет дальше, но если этот кто-то дал ему еще один шанс, он его не упустит.

Гудки прервались вместе с хриплым «Бэкхён? », прозвучавшим сонно и невнятно, и он, чувствуя, как слезы застилают глаза, стер их тыльной стороной ладони, радостно всхлипнув. Чанёль ничуть не изменился: даже несмотря на то, что он позвонил ему поздно ночью, в его голосе Бэкхён смог разобрать беспокойство.

— Прости. Я больше никуда не сбегу, — прошептал он, стараясь сделать так, чтобы Пак не уловил этих постыдных звуков. Но тот, конечно же, все равно услышал, еще и рассмеялся своим басом, вогнав Бэкхёна в еще большую неловкость.

— Ты как, в порядке? — донеслось с того конца провода, и Бён кивнул, не сразу поняв, что собеседник этого не видит.

— Да, в полном. Давай встретимся завтра? Я жутко скучал по твоим лапищам и медвежьим объятиям, — пробормотал он, решая, что тащиться сейчас пешком неизвестно откуда до Чанёля будет не лучшей идеей. Лучше отоспаться, как следует, а завтра, на свежую голову, разобраться со всем будет намного проще.

— Хорошо, — Чанёль снова рассмеялся и, судя по звукам, поплотнее завернулся в одеяло, смолкнув на пару минут. Бэкхён закрыл крышку ноутбука и тоже вернулся в постель, заползая под одеяло. — Бэкхён?.. — послышалось через шорох постельного белья.

— М? — юноша на мгновение стих, прижимая телефон к уху.

— Я люблю тебя, — прозвучало в полной тишине, накрывшей комнату невидимым куполом, и разогнало кровь в организме до предельной скорости, кажется, выплеснув ее всю на щеки и кончики ушей.

— Идиот! Как я теперь спать-то буду!? — вскрикнул Бэкхён, слыша в трубке родной басовитый смех, возмущенно сбрасывая звонок и не зная, что за несколько районов от него довольный Пак Чанёль укладывался спать с мыслями о том, что Бён Бэкхён, наконец, снова стал прежним.