Баллон Анри 8 страница

с этапами органического развития, с физиологическими условиями, требованиями жизненно важных или случайных задач, а также с темпераментом индивида.

Соответственно тому, вызывает ли какой-либо раздражитель или ситуация ответную реакцию немедленно или же она происходит с опозданием, ответная реакция носит характер катаболизма или анаболизма. Считают, что это явление может зависеть от индивидуальных особенностей (Heymans et Wiersma). У одних субъектов ответная реакция происходит обычно без задержки, у других она наступает после своего рода отсрочки. В первом случае раздражение влечет за собой расход энергии — катаболизм, во втором оно как бы сохраняется про запас и вызывает анаболизм. Реакция, которая следует сразу же за раздражением, без сомнения, может глубоко изменить связи субъекта со средой, но эти связи всегда представляют собой некоторое, хотя бы временное, равновесие, которое определяется объективной ситуацией. Даже очень изменяющиеся, эти ситуации, которые следуют, таким образом, друг за другом, поддерживают постоянный контакт между субъектом и его окружением; между ними имеется то, что называют синтонией. Возбуждение же, никак не выявляющееся вовне, наоборот, должно трансформироваться во внутреннюю, потенциальную энергию. Проникая во внутренние структуры, она вносит в них более или менее глубокие изменения, выявляющиеся затем в поведении субъекта. В латентном периоде, или в периоде инкубации, согласованность индивида со средой лишь поверхностная. Результаты же внутренней переработки могут обнаружиться в поразительно неожиданных и необычных способах реагирования на ту же самую обычную ситуацию.

Разумеется, и реакции, имеющие в основе анаболизм, также не оставляют субъект неизменным. Они изменяют его, но вторичным образом, через поведение, более или менее узко направляемое обстоятельствами. Благодаря этому катаболические реакции являются средством непосредственной адаптации, за которой следуют внутренние изменения. Анаболическая же реакция является, наоборот, выражением предшествовавшего ей внутреннего изменения или переработки внутренних структур, преимущественно и определяющих результат деятельности.

На первый взгляд кажется, что развитие ребенка характеризуется скорее катаболическим типом связей, что ребенок изменяется, главным образом, под влиянием непосредственных реакций, вызываемых средой. Кажется, что он расходует значительную энергию на раздражители, действующие на него извне, и не способен на ожидание, комбинирование и размышление. Способность ребенка к торможению действительно очень мала. Физиологические циклы, в которые включаются его восприятия, сначала могут вести ребенка только к непосредственным реакциям. Действительно, в анатомических структурах, служащих основой этих циклов, еще плохо сформированы функциональные пути, и эти структуры тем дольше остаются бездейственными, чем ближе расположены они к высшим этажам в иерархии центров. Образование же соответствующих функциональных систем является результатом обучения и упражнений на протяжении длительного времени. Отсюда вытекает парадокс, отнюдь не являющийся непонятным и заключающийся в том, что, как правило, образование у ребенка психомоторных схем относится к катаболическому типу, тогда как анаболический тип, по существу, характеризует развитие ребенка в целом.

Тем не менее, совершенно ясно, что поведение ребенка не ограничивается одними ответными реакциями на внешние раздражители. Большая часть его действий состоит из повторения движений, которое явно имеет внутренние мотивы. Часто, следуя В. Штерну, это называют подражанием самому себе; но говорить так — значит объяснять элементарные факты таким типом операций, которые отнюдь не элементарны. Ш. Бюлер трактует эти факты как удовольствие, получаемое от игры функций. Тем самым она признает ведущую роль ориентации, обращенной на самого субъекта. В действительности же соотношение между повторяемыми движениями и направленными вовне реакциями сильно изменяется в зависимости от стадий общего развития и развития каждой функции.

Среди реакций, вызванных окружающей средой, много таких, которые осуществляют лишь функцию сенсорной, аффективной или моторной аккомодации организма к каким-либо объектам, событиям или действиям. Но такое состояние аккомодации, выражающееся в опреде-

ленных психо-соматических модификациях, может быть вызвано и в отсутствие объектов и явлений, к которым приспосабливался организм. Актуализируясь под влиянием каких-то условий, эта аккомодация имплицитно подразумевает объективную реальность, несет в себе предвосхищение тех объектов, событий и действий, с которыми она когда-то согласовывалась. Эта приспособи-тельная пластичность организма может и не быть дополнена предвидимым актом или тем объектом, на который было направлено предвосхищающее ожидание. Важно то, что она может служить формой и опорой для намерения, аффекта, образа, которые больше не смешиваются с внешней действительностью данного момента. Первый свой материал чисто умственная деятельность находит именно в такой постуральной пластичности. Эта пластичность открывает впечатлениям, основное содержание которых вначале зависело от внешней среды, путь к внутренней переработке. Итак, реакции установки (attitude) и сенсорной бдительности ребенка отнюдь не отстают от других.

Наконец, поведение ребенка часто свидетельствует о воспроизведении в памяти или о влиянии на него случаев, которые раньше, казалось, никак не затронули его и не вызвали никакой реакции. Но именно бессилие ребенка сразу найти на них ответ возбудило его особенное внимание и любопытство по отношению к окружающим предметам. Ребенок оказывается всегда готовым как бы слиться с вещами благодаря своего рода внешней или внутренней мимикрии. Авторы описывают созерцание, похожее на гипнотическое, которое может затормозить всю деятельность ребенка при непривычном или хорошо знакомом зрелище. Иногда это созерцание кончается сделанным украдкой жестом, говорящим о соучастии в сценке, в которую ребенок моментами как бы вливается всеми своими чувствами. Тут имеет место своего рода временное отчуждение от самого себя, нужное для освоения реальности, которая до сих пор оставалась неосвоенной. Более или менее длительные последствия этого немого насыщения реальностью могут походить на те внезапные изменения или повороты, которые со своей стороны вызывает функциональное созревание на различных этапах биопсихического развития.

Обогащение и изменение структуры относится не только к реакции. Раздражение также может войти в организованные системы, в которых оно или передает другим перцептивным элементам свое функциональное значение, или само получает от них новые значения. Можно допустить наличие изначальной специфичности связи каждого типа впечатлений с определенными ответными реакциями, которые вызываются именно этими впечатлениями в определенных физиологических условиях. Но это лишь исходный материал, который обстоятельства непрерывно подвергают изменениям. Можно привести элементарный пример. Павлов показал, что «безусловный» раздражитель какого-либо рефлекса может быть заменен «условным», если только два раздражителя повторялись одновременно достаточное число раз и если имело место небольшое предшествование условного раздражителя безусловному.

Но чтобы выявить этот факт, потребовалось создание таких экспериментальных условий, которые могли придать ему видимость, противоречащую его истинной природе. Активность животного заменяется манипуляциями экспериментатора, возможности восприятия крайне ограничиваются. Раздражители, физиологически связанные с потребностями или стремлениями организма, сочетаются с произвольно выбранной стимуляцией. Все это создает впечатление чисто механической ассоциации между изначально различными факторами, впечатление, будто формирование психики регулируется чисто внешним образом и является результатом лишь повторных сочетаний некоторых обстоятельств.

Однако в реальной жизни замещение одного раздражителя другим происходит в поле, открытом для всех иных раздражителей, адресующихся недифференцированно ко всей сенсорной сфере субъекта. Раздражители носят нерасчлененный, смешанный характер, прежде чем возникает их индивидуализация. Отдельные структуры не могут здесь вырисовываться иначе, чем на фоне этой начальной широкой связи. Используя элементы, объединенные обстоятельствами, эти структуры тем не менее отнюдь не являются простым их слепком, который якобы приобретает ясные контуры лишь в результате определенного числа повторений. Структуры являются результатом выбора, направляемого деятельно-

стью и желаниями, хотя они необходимо дополняются средой в форме раздражителя и пищи. Структуру поведения определяют одновременно и внутренние и внешние факторы в своем эффективном сочетании. Из первоначального слияния возникает примитивное состояние чувствительности или сознания, названное синкретизмом, в котором еще не произошло разграничения связей, расчленения частей и противопоставления объективного и субъективного.

Эта способность к ассимиляции имеет в качестве противоположной стороны способность к дифференци-ровке, что также следует из опытов с условными рефлексами, когда животное, например, приучается реагировать не вообще на звук какого-либо звонка, но только на определенную интенсивность, высоту или тембр звука. Здесь также речь идет не о способности одной реакции внешним образом заменить другую, как если бы они с самого начала были противоположными, но о структуре, которая изменяется таким образом, что благодаря процессу торможейия, раздражитель, вначале действующий в целом, становится простым фоном, на котором выделяется одно из его отдельных свойств, ставшее единственно эффективным. Эта способность к различению, делающая условные рефлексы средством более избирательного или более точного приспособления к среде, зависит, согласно Павлову, от физиологических законов работы коры головного мозга, анализирующего воспринимаемые раздражения в бесконечно изменяющихся условиях. Фаза дифференцировки, следовательно, непосредственно дополняет фазу, соответствующую глобальному стремлению вторгнуться в среду и ассимилировать се, источником которого является жизненная потребность. Именно благодаря чередованию этих фаз функция приобретает свою полезность и свое значение. Исследования у детей условных рефлексов, игнорирующие их интимную связь с чувством партиципации и симпатии, могут привести лишь к изнурительным опытам и бесплодным ухищрениям.

Раздражитель может также служить моделью для реакции. Это явление называется подражанием. К нему может быть применена схема, характерная для условных рефлексов, несмотря на разницу их уровней, аспектов и механизмов. Подражание традиционно описывается как

согласование элементов, прежде существовавших раздельно: образов, источник которых находится вне субъекта, и движений. Но такой тип подражания является более или менее поздним. Подобные структуры скорее являются результатом сложной внутренней переработки, чем внешней совокупностью элементов. Подражание в истинном значении этого слова становится возможным лишь с момента, когда ребенок начинает выделять себя из окружающей среды, когда он становится субъектом. Доказательством этого является речь ребенка, в которой подражательная ассимиляция себя с окружением и интуитивное понимание речевых форм и значений намного предшествуют их правильному употреблению и появлению личных местоимений. Несомненно, время скрытой подготовки нового типа имитации не для всех объектов подражания оказывается таким длительным. Оно изменяется в зависимости от участвующих функций или механизмов. Оно может не превышать нескольких часов или даже нескольких минут, если дело касается нового варианта уже знакомых действий. Но координация характерных особенностей объекта и имитирующих движений уже предполагает наличие намерения и некоторое предвосхищение основной структуры этой координации.

В основе всякого подражания лежат два противоположно направленных момента. Один заключается в пластическом объединении, которое впитывает внешние впечатления и фильтрует их, очищая от посторонних элементов и сохраняя лишь те, которые могут быть включены в существующие психические образования; так создается модель для подражания. Другой момент, не менее необходимый, касается действия и способа его выполнения. Формирование целостного акта подражания осуществляется путем проб. Эти пробы используют прежний функциональный опыт субъекта, его навыки, оставшиеся от интуитивных форм подражания. Разъединение и воссоединение соответствующих элементов является операцией, о трудности которой ясно свидетельствуют ее долго сохраняющиеся недостатки. В частности, это касается установления порядка между найденными движениями. Порядок их может остаться неправильным, и это является доказательством того, что данные движения не непосредственно сами по себе изображают модель, но должны подчиняться требованиям внутреннего ее образца. Тем не

менее, по мере того как движения становятся все более определенными, они делают возможным объективное сравнение с внешней моделью. Чередование между этими двумя противоположными и дополняющими друг друга фазами интуитивной ассимиляции и контролируемого выполнения может при этих условиях войти в более или менее быстрый ритм и продолжаться до тех пор, пока подражание не станет удовлетворительным.

Такие же чередования различных фаз наблюдаются и в развитии интеллектуального плана. Они находят отражение в некоторых психологических теориях. Например, их легко узнать в понятиях фрейдовской диалектики. С помощью немецкого местоимения среднего рода es, латинского id или французского cela (это) обозначается совокупность инстинктов и вожделений, ищущих свои объекты, которые для Фрейда являются в основном половыми объектами. Но потребность поглотить объект, отождествить с собой, отождествляя себя с ним, может войти в противоречие с некоторыми условиями среды, которые делают опасными для индивида свободное удовлетворение своих желаний. В результате над связью инстинкта со средой надстраивается более высокий уровень адаптации—ich, ego, «я», представляющий собой сознание, обращенное против инстинкта. Целью его является ослабить инстинктивное стремление ко всеобщему поглощению и заменить его деятельностью, согласованной с требованиями объективных обстоятельств. Здесь вполне очевидно наличие двух противоположных и дополняющих друг друга фаз.

Но Фрейд отметил, кроме того, что это чисто утилитарное равновесие не может объяснить все мотивы человеческой деятельности. Над осознанием простой объективной согласованности со средой он ставит моральное сознание: super-ego, или «сверх я», которое также является продуктом тех же самых фаз адаптации и ассимиляции. Действительно, осознание этических норм поведения является результатом познания идущих извне принуждений, которые становятся внутренними принуждениями. Этой ассимиляции или перенесению внутрь границ, поставленных инстинкту извне, служит сам же инстинкт. Действительно, ребенку не были бы доступны абстрактные предписания без конкретного,

живого, человеческого участия. Деятельность либидо определяет отношение ребенка к отцу сначала как к сопернику, против которого ребенок направляет свои враждебные замыслы, а затем как к модели, которую он принимает всем своим существом. Так ребенок доходит до высшей формы сознания, а следовательно и адаптации — адаптации к интеллектуальному миру социальных императивов. Направленная на реальный мир потребность в обладании может в этих условиях отступить перед потребностью действовать согласно социальным представлениям и принципам.

Связи ребенка с живыми существами и вещами лишь в процессе чередования различных моментов входят в рамки, которые считаются обществом необходимой основой всякого знания и всякого сознания. На каждом уровне психического развития эти чередования повторяются и выполняют свою роль в форме, зависящей, разумеется, от новизны данной деятельности и формирующихся структур.

В первоначальном состоянии чувствительности недифференцированно представлено то, что идет от субъекта, и то, что зависит от качества объекта. Эти два момента изначально слиты. Начиная с рождения в удовлетворении потребностей возникают перерывы и, следовательно, появляются желание, стремление, ожидание, в которых, как часто уверяют, имеется какое-то предвосхищение объекта потребности. Но такое предвосхищение не может существовать без опыта или научения. Даже происходящее сразу функциональное приспособление к со- • ответствующим обстоятельствам, даже точное вычленение наиболее благоприятных из них не предполагают предварительного образа. Этот образ может быть лишь следствием чередования моментов удовлетворения и лишения. И его дифференциация не имеет ничего автоматического, так как эффекты, возникающие при удовлетворении потребности и лишении, не похожи друг на друга. Крики голодного ребенка и его движения сосания при контакте с грудью совершенно не способны вызывать друг друга, они изначально несовместимы. Если позже попытки сосания смешиваются с криками или заменяют их, для того чтобы выразить голод, то это является результатом переноса: жест, соответствующий акту при полном его свершении, вторично становится

сигналом потребности. Таким образом, сформировавшийся акт выступает не как продукт объединения двух ранее самостоятельных проприо- п экстероцептивной систем. В акте в действительности происходит удвоение и слияние проприоцептивных и экстероцептивных элементов. У ребенка переход от начального к конечному пункту чередований, от несформированности функций к их полной завершенности, может быть лишь результатом использования средств, которые предполагаются п даже навязываются ему социальной средой. Эги средства часто не имеют ни малейшего сходства с полученным результатом. Например, связи грудного ребенка с предметным миром находятся в тесной зависимости от других людей. Ребенок может использовать их только через посредство окружающих. И деятельность ребенка формируется вначале только через это посредничество.

Вначале ребенок не различает себя и других. Желаемые или нежелаемые ситуации следуют друг за другом, и в результате опыта ребенок обнаруживает, что они могут дополняться определенным образом, но не знает, как именно. При своем возникновении эти ситуации вызывают у него определенное возбуждение, но ребенок не способен предугадать, в какой мере оно влияет или будет влиять на эти ситуации. Для ребенка все те эффекты, которые следуют за его движениями, целиком принадлежат этим движениям, так же как сами действия принадлежат всей ситуации. В частности, ребенок не умеет отличать свои движения от помощи, оказанной ему другими, и тем более от вызванных у других действий, которые позволяют ему достичь цели. Активное и пассивное, которые часто чередуются или смешиваются, не различаются ребенком. Тот момент его развития, когда он научается различать их, отмечается возникновением игр, в которых ребенок поочередно отводит себе то активную, то пассивную роль: ударить или подвергнуться удару, поднять покрывало или спрятаться под ним. В то же время ребенок упражняется в противопоставлении себя партнерам. В результате мир других существ отделяется от самого ребенка. И хотя его существо еще как бы дробится на сферы отношений с каждым из окружающих людей, происшедшая дифференциация делает возможным новые формы адаптации ребенка к окружающему миру.

В отношении неодушевленного мира — будь то материал, цели, средства или препятствия для деятельности — перед ребенком встает та же проблема отграничения этого мира от своего собственного существования. Действительно, в начале предметы выступают только как простые дополнения движений ребенка, причины его рефлексов, но вскоре они вызывают настоящую страсть к контактам с ними и захвату их, как если бы ощущения и движения были орудиями либидо, направленного на вещи. Когда вслед за этим полным взаимообладанием начинают очерчиваться объекты, они как бы обретают изолирующую их оболочку. Но вследствие того. что эта оболочка принимает форму, соответствующую сенсорной сфере ребенка, он еще ощущает эти объекты в себе, так же как ощущает себя в них. Следствием этого первоначального соучастия является то, что ребенок начинает приписывать предметам тот же образ жизни, что п его собственный. Это период анимизма у ребенка.

В начале фазы выделения себя как индивида ребенок часто переходит привычные для нас границы. Так, например, ребенок может обращаться с какой-либо частью своего организма так, как будто она способна сама по себе чувствовать, видеть и слышать. Например, находясь на балконе, ребенок может сказать, что он здесь для того, чтобы его колени могли посмотреть на улицу. Подобные иллюзии показывают, какими нерасчлененными и неясными являются восприятия ребенка. Ребенок еще не умеет относить к внешней среде то, что является чуждым его «я». Только благодаря одновременно совершающимся процессам сопоставления себя с окружающим миром и постепенной конденсации содержания каждой из этих отграничивающихся друг от друга сфер ребенок с большими или меньшими колебаниями приходит к выделению своего «я».

В интеллектуальном плане также наблюдаются подобные чередования, ведущие мысль ребенка от синкретизма, в котором она агглютинирует, не расчленяя реальные и воображаемые обстоятельства, к точному различению связей, благодаря которым можно объяснить события. На каждом промежуточном этапе действует всегда одно и то же чередование. Например, на том этапе, когда связи между вещами еще не могут формироваться или представляться сами по себе, ребенок спо-

собен уловить между двумя объектами или двумя ситуациями лишь аналогии. Он часто колеблется между принципом ассимиляции, лежащим в основе всякой аналогии, и ощущением различия, возникающим из сопоставления, а иногда его порождающим. Этим объясняются бросающиеся в глаза противоречия как в самих высказываниях ребенка, так и между его суждениями и действительным положением вещей'. Позже, когда ребенок старается классифицировать свои восприятия вещей или сами вещи под постоянными и безличными рубриками, он каждый раз становится в тупик перед тем, следует ли соединять под одной рубрикой различные предметы или же отмечать и определять различия. В становлении понятия это конфликт между «пониманием» ребенка и объемом понятия.

Наконец, над этими действиями, характерными для каждой функции и каждого момента психической жизни, надстраиваются обширные ансамбли, соответствующие возрастным периодам, последовательность которых также может определяться чередованием фаз «впитывания» окружающего и внутреннего созидания. В результате этого ребенок наделяется новыми возможностями, новыми требованиями. Его связи с окружающей средой начинают осуществляться в новом плане, где он снова в процессе новых проб делает новые открытия.

Эти периоды будут изучены далее. Здесь же достаточно привести два примера, указывающих на значение происходящих в эти периоды изменений. Построение организма, составляющее исключительное содержание периода беременности, но отнюдь не исчерпывающее его, является только фундаментом в эволюции живого существа. Продолжаясь после рождения, постепенное развитие и созревание организма делают возможным революционные изменения поведения. Таковы кризисы, наблюдающиеся у ребенка в три года и в период полового созревания. В это время собственный организм ребенка делает его владельцем новых требований и запросов, которые заставляют его пересмотреть свои отношения с окружающим миром.

' Этот факт, различные примеры которого были приведены в моем курсе в Коллеж де Франс, посвященном мышлению парными структурами, был проанализирован в книге „Les origines de la pensee chez 1'enfant" (Paris, 1945).

Одному из этих кризисов предшествовали достижения в области ходьбы и речи, давшие ребенку возможность исследовать мир вещей и соответствующих им понятий, другому — школьный период, в течение которого ребенок, благодаря играм и обучению, ознакомился с использованием и строением окружающих его объектов и с социальными нормами. Кризисы как бы обращают ребенка в новую веру. Причиной этого, очевидно, является физиологическое развитие, но в психическом плане оно приводит к интеграции во внутреннем мире субъекта тех отношений с внешним миром, которые сформировались в предшествующей фазе. Избавленный от постоянного присутствия других, ребенок в три года открывает самостоятельность своего «я», которое теперь начинает противопоставляться другим «я». Отсюда возникают своего рода уважение к своей собственной личности и одновременно внимание, хотя часто амбивалентное, к личностям окружающих. Все это совершенно обновляет принципы и манеру поведения ребенка.

Что касается периода полового созревания, то он также состоит в переоценке ценностей, казалось бы прочно установленных как в отношении тех или иных людей, так и в отношении действительности физической, социальной и моральной, в которую, как обнаруживает подросток, включена его жизнь.

Так следуют друг за другом эти чередования, начиная с чисто физиологических, или наиболее элементарных, функций и кончая функциями с наибольшим количеством условий, наиболее сложных по своим следствиям, постепенно приводя к внутреннему росту индивида и расширению его возможностей и целей во внешнем мире. На первых ступенях развития повторения чередований кажутся идентичными самим себе. По-видимому, каждый день их результаты вращаются в одном и том же кругу. Лишь через значительный промежуток времени становится заметным изменение. При этом на некоторых, единственных в своем роде этапах развития, как например в период полового созревания, изменения обнаруживаются внезапно. Взятое отдельно или включенное в самое обширное целое, чередование всегда вызывает новое состояние, становящееся отправной точкой для нового цикла.

Часть третья

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ УРОВНИ

Главапервая

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ОБЛАСТИ. СТАДИИ И ТИПЫ

В интересах большей ясности описания необходимо рассмотреть несколько больших функциональных ансамблей, что будет не так легко, особенно при описании начального этапа развития ребенка, когда его деятельность еще мало дифференцирована. Некоторые функциональные ансамбли, например познание, возникают довольно поздно. Другие, наоборот, проявляются уже с рождения. В разные периоды последовательно преобладает тот или иной ансамбль. Для их распознавания нужно прежде всего уметь определять характерные черты, соответствующие каждому виду функциональных ансамблей, не ограничиваясь перечислением его внешних особенностей.

Такое описание весьма необходимо и вместе с тем затруднено, благодаря тому что развитие ребенка, особенно в первое время, идет настолько быстро, что различные его проявления накладываются друг на друга, так что часто один и тот же период может носить смешанный стиль. Но образующие этот стиль рядополо-женные системы сохраняют свою индивидуальность, что может быть подтверждено патологией. При некоторых задержках психического развития все реакции субъекта соответствуют лишь определенному типу поведения. Все они одна за другой как бы упираются в один и тот же потолок. Отсюда следует не только их единообразие, но также и то, что они могут достичь своего рода формального совершенства, которое обычно не предвещает ничего хорошего. Всякая частичная виртуозность на некотором этапе развития ребенка характеризует деятель-

ность, которая продолжает бесконечно осуществляться ради самой себя, не будучи в состоянии интегрироваться в последовательные системы, появление которых должна повлечь за собой нормальная эволюция. Действительно, когда один тип деятельности подготавливает появление другого, он сам начинает перестраиваться и обслуживать ранее чуждые ему потребности. В соответствии с этим и характерные для него когда-то результаты оказываются ограниченными и урезанными. Они проявляются в своей полноте только в отдельных случаях: в игре или в эстетической деятельности, которые возвращают таким функциям возможность упражняться или проявляться лишь ради самих себя.

Сообразно с моментом и уровнем, на котором произошла задержка психического развития, она может носить глобальный характер или же совмещаться с определенной дифференциацией функций, одна из которых, часто относящаяся к предыдущему возрастному периоду, начинает доминировать. В первом случае, представляющем собой идиотию, все проявления активности одинаково относятся к одной и той же стадии. В этом случае деятельность может приспосабливаться к обстоятельствам или к раздражителям, лишь находящимся с ней в самой тесной связи. Если же дифференциация функции остается возможной, как во втором случае, то поведение выходит за пределы одной стадии, но отличается некоторыми характерными чертами. Так, в нем может постоянно преобладать какая-либо функция, носящая характер игры и осуществляющаяся лишь ради самой себя (такова, например, словесная невоздержанность некоторых дебилов). В других случаях эффект задержки может быть более диффузным. Так, например, происходит в тех случаях, когда все действия субъекта носят инфантильный характер либо вследствие того, что определяющие их мотивы отстают от характерных для данного возраста интересов, либо потому, что выполнение этих действий обнаруживает еще специфическое для ребенка строение самосознания. Часто недостатки деятельности оказываются менее заметными. Они могут поддаваться компенсации или сверхкомпенсации и являются стимулом, вызывающим необходимые замещения. Случается, что в результате могут быть достигнуты значительные успехи. Но этот окольный путь, если он и может в некоторых отно-

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒