ДВА ЕВРАЗИЙСТВА

«… Разоблачение расистских и шовинистических тенденций в выборной кампании. «Россия для русских» – главный лозунг грядущих выборов. Безответственный националистический популизм партий вместо взвешенного предотвращения опасностей в переломный для России момент. Блок Глазьева – Бабурин, «РОС», «Спас», право-националистическая риторика – дешёвый ура шовинизм вместо серьёзной идеологии. Денонсация блока Глазьева как шовинистического проекта. (... ) В связи с этим партия «Евразия» – являясь политическим инструментом, выражающим интересы не только русских, но и малых народов России, традиционных конфессий, общин – считает невозможным для себя участие в блоке Глазьева, получившем неадекватный формат, дискредитирующий молодого талантливого политика и его здравые экономические идеи».

24 сентября 2003 года пресс-конференция председателя партии «Евразия» Александра Дугина.

* * *

Последнее десятилетие XX века в русском постсоветском образованном сословии возродился интерес к доктрине евразийства. Политического развития этот интерес не получил, однако имел важное идеологическое значение. Прежде чем рассмотрим место и значение евразийства для русского национального самосознания, сразу скажем, что в русской истории следует четко различать два «евразийства»: постсоветское евразийство им. Александра Гельевича Дугина (90-х гг. XX века) и собственно Русское евразийство (20-30-е гг. XX века).

Большевики были остервенелыми европеизаторами России, и бескомпромиссными продолжателями западнических традиций русской интеллигенции. Прежде всего, они были убежденными антипатриотами России. В 1917-18 гг. «за патриотизм» расстреливали как за разновидность контрреволюции. Русские патриоты-националисты - прежде у интеллигенции носили кличку «черносотенцы-погромщики», теперь «русские фашисты» - всегда рассматривались большевиками как главные принципиальные враги советской власти (и были таковыми в действительности). Вожди большевизма отличались животной ненавистью ко всему русскому (черта вполне типичная для «русской» интеллигенции). В совдепии русский патриотизм обзывался «великодержавным шовинизмом» и беспощадно преследовался. Всё русское подвергалось глумлению и запрету, - русская история была упразднена вовсе и не преподавалась ни школьникам, ни студентам, русский образованный класс планомерно истреблялся, большевицкие пропагандисты издевались над самим русским именем. Ощутить накал преследований русских можно из сделанной С. Обогуевым подборки: Русский национальный вопрос и XII съезд РКП(б).

Во второй половине 30-х годов Сталин, окончательно утвердив свою власть, отказался от традиционной для большевиков открытой антирусской ориентации. В школы и вузы была возвращена русская история, прекратилось глумление над русскими культурой и обычаями, дозволили уважать кое-кого из русских национальных героев. Советские марксисты пересмотрели взгляд на Россию как исключительно сплошь реакционное явление в мировой истории, «тюрьму народов», стоящую на пути Прогресса человечества. За Россией признали некоторую прогрессивную роль в истории и определенный вклад в мировую культуру (хотя, конечно, общая отсталость и «реакционность» по сравнению с Европой сомнению никогда не подвергались). В дальнейшем Сталин возродил некоторые институты и атрибуты Российской империи. Заметим, что подражание царизму и традиционному русскому государству - весьма умеренное и острожное - еврейскими большевиками (которым принадлежала ведущая роль в партийном и государственном аппарате, в карательных органах) было встречено с крайним недовольством, с озлоблением.

Сталин дезавуировал традиционную большевистскую антирусскую риторику не из русского патриотизма, не из симпатии к русским людям, а по соображениям вполне прагматичным. В Германии к власти пришли нацисты. Национализм демонстрировал превосходство над коммунизмом. СССР готовился к большой войне, в которой Сталин предполагал опереться на традиционный народный русский патриотизм, использовать государственный инстинкт русского народа в интересах советского государства. Советская социальная демагогия о братстве трудящихся всех стран в официальной пропаганде продолжала занимать первое место, но в способность интернационализма мобилизовать народ на тяжелую войну советские вожди обоснованно сомневались. В 30-е окончательно реабилитировали понятия Родины и патриотизма. Марксистское положение «у пролетариата нет отечества! » убрали с переднего плана пропаганды. Акцент переставили на Советский патриотизм и любовь к Социалистическому отечеству. По существу, конечно, никакого настоящего советского патриотизма тогда не было и быть не могло. Советскую направленность старались придать народному русскому патриотизму (собственно советский патриотизм возник не ранее победы в войне 1941-45 гг. ).

Надо признать, что расчеты Сталина на русский патриотизм вполне оправдались. Коммунисты лишь использовали русских и их патриотизм в своих политических интересах и не более того, антирусская природа советской власти всегда брала свое. После смерти Сталина во времена «оттепели» советская интеллигенция вместе с «ленинскими нормами партийной жизни» принялась возрождать антирусские большевистские традиции, и одновременно яростно бороться с «великодержавным шовинизмом». У шестидесятников стало принято ассоциировать русское с ненавистным сталинизмом. Фундаментальной причиной «культа личности» объявили исконное рабство русского народа, исказившего светлые идеалы коммунизма. Главной жертвой «нарушения социалистической законности» была признана павшая во внутрипартийной борьбе «ленинская гвардия» - жуткие убийцы и палачи русского народа.

Отсюда реакция советских русских на «оттепель» и «преодоление культа личности» - нарочитое почитание Сталина как победителя в Великой Отечественной войне. Кроме того, возникло соперничество между сформировавшейся в сталинскую эпоху нееврейской номенклатурой и рвущимися к прежней власти и влиянию потомками реабилитированных еврейских комиссаров. Для послесталинского СССР характерно идеологическое противостояние еврейских коммунистов, возрождателей «ленинских норм партийной жизни», и советских «реакционеров» - русских сталинистов.

В брежневскую эпоху установился известный идеологический компромисс: русскую культуру, историю, русский патриотизм не третировали, но русский национализм считали принципиально недопустимым и по-прежнему жестоко преследовали как «великодержавный шовинизм». Считалось, что советское это и есть русское, его, русского, высшее и лучшее выражение.

Напротив, с нерусскими национализмами советская власть заигрывала. Они были дозволены, пока не принимали явно антисоветской направленности. Просоветские национализмы поощрялись. Русский национализм для советской власти идеологически и политически был абсолютно неприемлем даже как просоветский.

В СССР единственным легальным прибежищем русского национального самосознания была так называемая деревенская проза. Русским писателям «деревенщикам» дозволялось скупыми слезами оплакивать мучительную гибель русской деревни, трагедию русского крестьянства (на сущность и масштаб этой трагедии можно было лишь косвенно намекать).

Часто путают известный антисемитизм части советской номенклатуры с русским национализмом. Однако корни номенклатурного «антисемитизма» лежат не в русском национализме. Как мы уже отмечали, это была реакция нееврейских номенклатурных кругов (в большинстве происходящих из русских крестьян) на агрессивные претензии на власть потомков «незаконно репрессированных» при Сталине большевицких комиссаров. Здесь тоже был установлен идеологический компромисс: большую часть «ленинской гвардии» реабилитировали, но наиболее видным вождям еврейского коммунизма – Троцкому, Зиновьеву, Каменеву и пр. – было отказано в реабилитации, их по-прежнему официально считали «антипартийной» «антиленинской» группировкой.

Советская интеллигенция к русским относилась (и относится по сию пору) с презрением, а к русскому национализму – с омерзением. Вожди и авторитеты советской интеллигенции, преимущественно евреи, во времена «оттепели» исповедовали революционную коммунистическую романтику. Среди «шестидесятников» созрело убеждение, что, кроме злодея Сталина, в искажении и опошлении светлых идеалов Коммунизма и Революции виновен склонный к деспотизму и рабству «азиатский» русский народ. Впоследствии, когда неудовлетворенная брежневскими идеологическими компромиссами шестидесятническая интеллигенция обратилась в сторону антисоветизма и либерализма, русский народ – злобный и отсталый «азиатец» - оказался виновен в пришествии на Землю злодейского коммунизма и ответственен за все его преступления на планете (в прошлом, настоящем и будущем).

Надо сказать, что поскольку в СССР единственной дозволенной формой выражения русского национального самосознания была «деревенская проза», то интеллигенции было довольно легко объявлять русский патриотизм-национализм явлением глубоко реакционным, следствием деревенской ограниченности и крестьянской отсталости русского народа. Вообще куда бы ни повернулись идеологические симпатии Прогрессивной Интеллигенции – от коммунизма до антикоммунизма и либертарианства – на пути Прогресса, как бы его не понимали в этот раз, оказывалась тысячелетняя византийская русская дикость и «некультурность», и их худшая форма – русский патриотизм-национализм. К национализмам всех иных народов – от ичкерийского до прибалтийского – советская интеллигенция относилась с неизменной симпатией или, по крайней мере, с уважением. Достаточно напомнить, что либеральная интеллигенция прощала (или «не замечала») нерусским националистам («национальным демократам», как их стали именовать в перестройку) активное и добровольное соучастие в истреблении нацистами евреев во время Второй мировой войны («холокост»).

В той или иной мере в номенклатурной и около номенклатурной среде течения национал-коммунистического толка легально существовали во всем социалистическом лагере, включая республики Советского Союза. Поэтому вместо государств социалистических после распада Восточного блока органично возникли государства национальные с националистической идеологией. Исключение составляла одна РСФСР. Русских коммунистов, которых бы заботили собственно Русские Национальные интересы, никогда не существовало. Считалось, что русские должны быть счастливы от одного наличия советской власти, в ней их главный и единственный интерес. Возразить советской интеллигенции было некому. Русский образованный класс был истреблен или бежал из России в первые годы после революции.

* * *

Евразийство, как идеологическое течение, явилось реакцией на русскую катастрофу 1917 года. Русский образованный класс, запутавшись в европейских социальных доктринах, погубил и себя и Отчизну. Большинство, им еще повезло, оказались выброшены в эмиграцию на западные помойки.

Русское образованное сословие уже два века было практически 100% европеизировано (в культурном отношении). Европа для русских была и недосягаемым образцом, и учителем, и источников вдохновения, и священным Храмом Культуры, которому истово поклонялись. Русские ощущали себя европейцами и имели к тому основания, считали себя своими для Запада. А вот насчет последнего, как показал 1917 год, они жестоко заблуждались.

Внезапно открылось, что Россия не нужна Европе как европейское государство. Бывшие союзники по мировой войне с легкой душой отдали Россию на растерзание большевикам (германским ставленникам, что для того времени было немаловажным обстоятельством). В эмиграции в русском образованном сословии возникло понимание этнической чуждости русских Западу и гибельности для России наивных упований на «Европу». Свержение большевиков с западной помощью могло привести лишь к расчленению России европейскими державами, превращении ее в колонию или полуколонию. Запад смотрит на Россию как на добычу, это понимали многие из антисоветски настроенных русских эмигрантов, принадлежавших самым разным политическим направлениям.

Как результат трагического исторического опыта, осознания трагедии русского западничества - тщетности и ущербности упований на Просвещенную Европу - возникло русское антизападничество – евразийство. Наиболее видные идеологи Н. С. Трубецкой (1890-1938), П. Н. Савицкий (1895-1968), Г. В. Вернадский (1888-1973). Евразийцы предложили русским отказаться от европоцентризма, не рассматривать Россию как заблудшую часть Европейской Цивилизации, которая в силу драматических обстоятельств – татаро-монгольского ига – опала от Европы, и теперь мучительно ищет путей вернуться в семью просвещенных европейских народов. Евразийцы доказывали, что Россия отдельная, самостоятельная цивилизация, отличная от враждебной ей романо-германской цивилизации. Причина крушения России – слепое западничество правящего класса, бездумное подражание российского государства чуждым русскому народу европейским социальным институтам, несамостоятельность мышления русского образованного сословия, интеллектуальная и духовная зависимость от Запада.

Для западников «Европа» это прежде всего «Культура» и только культура. Евразийцы указывали на ошибочность такого рода воззрений – Запад этнически иноприроден русским.

Надо сказать, что, начиная с Петра I, западники господствуют в России в самой грубой и деспотичной форме. И, тем не менее, нельзя утверждать, что западничество в России исторически кругом неправо и представляет собой одно кромешное преступление против русского народа. Неприятная особенность западников заключается в том, что они не желают считаться с издержками западничества, заведомо пренебрегают всякими потерями, не допускают мысли о цене «модернизации» и «прогресса». Евразийцы издержки западничества тщательно калькулировали. Однако они не были принципиальными противниками заимствований у Европы вообще (в культуре, технике и т. п. ). Евразийцы желали сделать Россию не хуже, не слабее Запада, оставаясь при этом русскими, избегнув духовного порабощения. Так называемая общечеловеческая культура, навязываемая русскими либералами России, по мнению евразийцев была формой духовно-нравственного одичания и этнической деградации.

Евразийцы полагали, что границы Российской империи примерно соответствуют границам самобытной Евразийской цивилизации, вмещающей народы во многих отношениях более близких друг другу, чем окружающим, и что евразийские народы заинтересованы в существовании единого государства. Евразийцы искали естественнонаучные основания этничности. Научные представления евразийцев в значительной мере устарели. И все же они внесли значительный вклад в изучение и понимание феномена этничности, в русское национальное самосознание. Часть их наследия и поныне представляет познавательный интерес.

Другим ярким положением евразийской доктрины была идеократия. Здесь, несомненно, сказалось влияние случившихся по ходу Первой мировой войны глобальных политических и социальных потрясений, дискредитировавших либеральную демократию. Возникшие большевистские и фашистские режимы были идеократичны, то есть отдавали приоритеты обязательной для всех граждан идеологии. Однако для евразийской идеократии существенен не политический аспект, в смысле первенства той или иной социально-политической доктрины как идеологической опоре политической диктатуры. Евразийцы задумывались о русской национальной идеологии, основанной не на отвлеченных началах, но национальном самопознании, и выражающей общенациональный интерес. По их мнению единое национальное мировоззрение должно прежде всего сплачивать правящий класс, русскую национальную элиту.

До 1917 года имея к тому все предпосылки, русский национализм как весомая политическая сила не сформировался. Не сформировался по одной причине – не была сформулирована Русская Национальная идеология. Исторически идеологией русского народа было Православие. Однако в XIX веке православие окончательно утратило интеллектуальный авторитет в глазах русского образованного сословия. Мысли русских занимали западные философии и социально-политические учения. Русская интеллигенция к зачаткам русского национализма изначально относилась крайне враждебно, проповедовала ценности «общечеловеческие». Русскому обществу в качестве идеологии навязывали некритично заимствованные на Западе конкурирующие интернациональные/космополитичные социальные доктрины.

А ведь если бы русский национализм существовал как решающая политическая сила, то удалось бы избегнуть катастрофы 17 года и последующих кошмаров ГУЛАГа.

Советская Россия попала в известную политическую и культурную полу изоляцию от Запада, выпала из системы европейских держав. Евразийцы увидели в этом шанс обретения русскими духовной независимости, надеялись, что большевики будут вынуждены пойти национальным путем, инстинкт самосохранения принудит советскую власть защищать национальные и государственные интересы России, и со временем страна изживет коммунизм. Евразийцы доказывали, что классовая марксистская идеология сплачивает многонациональный СССР в единое государство лишь временно – этнический распад неизбежен. И предлагали евразийство как общий для советских народов национализм при сохранении национальной самобытности. Утопия, конечно…

Хотя, как посмотреть. Если бы кампания «борьбы с космополитизмом», проходившая в конце сталинской эпохи, продлилась не 2-3 года, а лет 20-30, то вполне возможно, что надежды евразийцев на формирование русского и общесоветского национализма оправдались.

В целом, русская эмиграция евразийство не приняла. Идеалы Февраля были глубоко дискредитированы, большинство русских эмигрантов качнулось от либерализма и демократии в сторону русского консерватизма (монархизма, православия, патриотизма). Русской эмиграции евразийство было странно и ненужно (зачем переименовывать Россию в Евразию?! ). Евразийство исповедывала маленькая группка русских интеллектуалов.

Западники-либералы евразийство естественно сильно невзлюбили, для них оно было сродни кощунству. Евразийцам предъявляли бессодержательные претензии в отказе от европейской культуры, обвиняли в «азиатчине». Полемика велась, главным образом, вокруг второстепенных исторических вопросов (типа, было ли «татаро-монгольское иго» игом или союзом Руси и Орды против Запада).

Допускать в СССР евразийские идеи никто не собирался. Да и вряд ли они там были кому понятны и близки. Это не мешало обвинять евразийцев в связях с ГПУ, объявлять евразийство чекистской провокацией.

Вообще говоря, участие евразийцев в политике – малозначительный исторический эпизод, не представляет существенного интереса

Далее мы собираемся рассмотреть взгляды современных западников на евразийство. Предмет поневоле занудный, приходится идти на обширное цитирование. Читатель без особых потерь может пропустить текст до следующих звездочек.

* * *

«- Ты изменник! – завопил мальчик. – Ты мыслепреступник! Ты евразийский шпион! Я тебя расстреляю, я тебя распылю, я тебя отправлю на соляные шахты!

Они принялись скакать вокруг него, выкрикивая «Изменник! Мыслепреступник! » - и девочка подражала каждому движению мальчика». Д. Оруэлл «1984»

Евразийство указывало как на источник многих русских бед и главную причину катастрофы 1917 года – безоглядную прозападную ориентацию русского правящего (образованного) класса. Как же советские и постсоветские западники объяснили историю России XX века, что сочли нужным возразить на евразийскую концепцию? Да, в общем, ничего. И на то есть свои причины.

Формально практика большевизма порывает с прежними русскими западническими традициями, предполагавшими сделать из России копию Европы. Большевики старательно воплощали в России футуристические западные идеи, ставили перед собой задачу сделать Россию Западом, который обязательно будет в скором Светлом Будущем. Большевизм - своего рода западнический футуризм, однако, это лишь внешний отказ от традиций русского либерального западничества. Ведь по существу дела русские западники насаждали в России свою мечту о Западе, некую далекую от реальности фантазию на тему «Европа», и даже если и не совершенный вымысел, то всегда за образец берется какой-либо аспект европейской жизни, оторванный от своих подлинных этнических корней. С XIX века русская интеллигенция ощущает себя, по выражению Герцена, «европейским классом» в отсталой азиатской России. Фактически для образованных русских Запад есть идеологическая и культурная метрополия, Отечество их сознания. В глазах интеллигенции моральную санкцию на власть получал тот, кто предлагал наиболее радикальную программу европеизации России. Отмороженные авангардисты-западники большевики имели в интеллигентской среде решающее моральное превосходство над традиционными западниками-либералами. К тому же большевики обладали еще и тем немаловажным преимуществом, что даже формально большевизм не был связан с наличествующими в реальной жизни европейскими образцами и получал полную свободу рук (хотя следует признать, что за свою историю советская власть не изобрела ничего оригинального). Большевистский западнический авангардизм вполне логичен, и его историческая победа над «умеренным» либеральным западничеством закономерна.

Февральская революция в России, бесспорно, прозападная, направлена против «азиатского самодержавия». Советский переворот, во многом подражавший Французской революции и Парижской коммуне, ставил перед собой планетарные цели. Россия мыслилась вождями большевизма как «слабое звено» в глобальной цепи капитализма. Советская Россия должна была послужить плацдармом Мировой Революции, стать подручным революционного европейского пролетариата (фактически, европейских социалистических партий). Изначально построение социализма в отсталой России без помощи цивилизованных стран Запада (или хотя бы западного «рабочего класса») идеологами большевизма не представлялось возможным. Однако после Второй мировой войны резкие политические противоречия СССР и консолидированного Запада, соперничество за мировое идеологическое и политическое первенство замаскировали метафизическую и идеологическую вторичность советской власти по отношению к Западу. Интеллектуально и морально СССР не был самостоятелен, для него было крайне важно западное общественное мнение. Советская власть имела моральную санкцию на существование лишь до тех пор, пока могла позиционировать себя, хотя бы в своих собственных глазах, как социально-политический авангард Запад, и в силу этого обстоятельства морально была крайне уязвима.

В головах советской интеллигенции антиевропейской доктрине евразийства места не было. Советский проект – насаждение в России передового Европейского социального учения (марксизма) – беспощадное тотальное западничество. Антисоветские «либеральные реформы» 90-х годов XX века тоже являются западничеством, но уже противоположного толка – насаждение Передового западного учения о Свободном Рынке (либертарианство). Для советской интеллигенции евразийцы были «реакционеры», «буржуазные националисты», «великодержавные шовинисты» и «черносотенцы». Постсоветская либеральная интеллигенция собственно русской точкой зрения принципиально не интересуется. По её просвещенному мнению «русский» «народ» это сплошная реакционная масса, которая в силу своего врожденного «тысячелетнего византийского рабства» препятствует прогрессу страны «Россия», и всё, что не есть стояние на коленях перед священными коровами Либерализма, то заведомо считается «русским фашизмом». И уж, разумеется, в эту категорию угодило и русское евразийство (особенности «евразийства» проповедоваемого Дугиным рассмотрим позже). Так что отыскивать вменяемые суждения теперешних либералов-западников о евразийстве тщетное занятие, - проблематика евразийства находится за горизонтом понятий и представлений постсоветской либеральной интеллигенции.

Причем нельзя сказать, что евразийство забыто и поэтому не актуально. Труды «последнего евразийца» Л. Н. Гумилева широко издавались в начале 90-х и довольно популярны. Однако в РФ либеральная интеллигенция, не мудрствуя, просто господствует в СМИ, и опускаться до идеологических диспутов с кем бы то ни было из оппонентов не считает нужным (да, кажется, и не способна к интеллектуальным дискуссиям). Последние полтора десятилетия «свободы слова» неудобные либералам (западникам) точки зрения тотально подавляются.

И все же имеется одно исключение, современная русская западническая концепция, оспаривающая евразийство, была сформулирована. Обратимся к работе Д. Е. Галковский «Русская политика и русская философия», где изложены взгляды современного русского западника. Хотя точка зрения Галковского вполне оригинальна, но в основе традиционна для русского западничества.

Европеизированный русский интеллектуальной элите, Белым Людям, противостоит дикое и злобное «азиатское» море (по существу, русский народ). Русская интеллигенция также в массе «азиатская». «Азиатчина» это не какие-то действительные влияния Востока, но просто неполноценная европейскость. То есть русская интеллигенция недостаточно европеизирована, овладела лишь внешним видом европейства, а внутренней сутью европейца, эзотерической технологией устраивать жизнь по-западному – не прониклась. Согласно Галковскому, революция 1917 г. – «азиатская реакция», протест азиатских русских масс и полуазиатской русской интеллигенции против чуждой Русской Европейской элиты, антиколониальное восстание против созданного Петром Великим Русского Государства, которое внутри России играло роль Европейской Метрополии и колониальной администрации, по мере сил европеизирующей туземцев..

В рамках концепции Галковского, если отбросить привходящие исторические обстоятельства, определяющая причина трагических результатов Февральской революции та, что русское образованное сословие не умело, а русский народ не мог и желал жить по-европейски. Русская интеллигенция не понимала (и поныне не понимает) внутренних механизмов западного общества, предлагаемые ею для установления в России формально европейские социально-политические институты, были и чужды крестьянской массе, и вообще нежизнеспособны.

Мы не будем подробно пересказывать статью Галковского. Советуем читателю с ней ознакомиться. Хотя у нас и есть к ней претензии (какого рода, будет ясно далее), там содержится немало верных наблюдений.

Галковский подверг уничтожающей критике евразийство. Прежде чем начать цитировать Галковского, уточню одно немаловажное обстоятельство. Бесспорно, сменовеховство цинично эксплуатировалась большевиками в своих политико-идеологических целях. Однако оружие это было обоюдоострое, требовало острожного использования внутри СССР. И поэтому, а также в связи с обострившейся внутрипартийной борьбой, во второй половине 20-х годов сменовеховское движение было большевиками ликвидировано.

«Попыткой вторичного производства со стороны марксизма определённой " идеологии", призванной обслуживать своеобразно понимаемые интересы потребителя, явились течения " сменовеховства" (сменовеховство фактически лишь ранний этап евразийства. ) и " евразийства" - политико-философские конструкции, специально собранные для экспортных нужд советского государства на сумасшедшей фабрике коммунистического марксизма».

«Евразийство - было первой " идеологией" русского государства, первой идеей, специально сконструированной для кого-то с целью сознательной дезориентации и использования. Характерно, что сам по себе социализм как социальная практика не нуждался в идеологии. Внутри России потребителей сколько-нибудь сложных мифологических конструкций не осталось, и евразийство изначально создавалось для внешнего потребления».

«Евразийство похоже на современный ему национал-социализм, с той только разницей, что действия советского государства совершенно не нуждались в каком-либо оправдании или даже объяснении. Евразийство оправдывало и объясняло действия по азиатизации России, но оправдание и объяснение нужно только европейскому сознанию, его же как раз и искореняли. Поэтому евразийство в сущности является издевательством - объяснением уничтожаемым европейцам, почему их следует уничтожать. Национал-социализм был псевдоазиатизацией Европы - временной реакцией на крушение её восточного фланга. Лозунг Гитлера - борьба против внутренних (евреи) и внешних азиатов азиатскими методами прямого подавления. Это несвойственная новой Европе переоценка Азии, возведение её в ранг противника, а не колониального материала, то есть отказ от основной идеи колониализма: " не соперничество, а использование". Если евразийство соединить с государственной риторикой СССР, мы получим стиль гитлеровского национал-социализма».

«При знакомстве с текстами евразийцев бросается в глаза декларативность, полная укладываемость в две-три фразы. Больше всего это напоминает " легенду" прилежного диверсанта (8). " Эвакуировался в тыл, отстал от эшелона". Многочасовые допросы никакой новой информации не добавляют. Из подвала доносится всё то же монотонное бубнение. " Отстал от эшелона. Не помню. Эвакуировался в тыл. " В первых строчках евразийских статей размашистой кистью провинциального журналиста рисуется грандиозная панорама: " великая равнина", " континент Евразия". Хорошо. Заинтригованный читатель ждёт, " что дальше". Но увы - дальше ничего нет (9)».

«... Уже первый съезд евразийцев в Берлине (начало 1925 года) проводился на деньги ГПУ, многие лекции на нём читали шпионы и диверсанты, которым придумали " интересные мысли" (автора! ) и которые они выучили вплоть до " полемики": " Ты будешь говорить то, а я тебе возражать это". После же использования большинство евразийцев вывезли в СССР и расстреляли».

Галковский сознательно смешивает сменовеховство и евразийство (возникшие почти одновременно в 1921 году). Высказанные им претензии можно отнести к сменовеховству, но не к евразийству. Первоначально идейный лидер сменовеховского движения, идеолог «национал-большевизма» Н. В. Устрялов (1890-1937) примыкал к евразийству, и тем интереснее увидеть принципиальные расхождения евразийства с национал-большевизмом.

Нельзя сказать, что тот же Устрялов с симпатией относился к большевизму или к коммунизму самим по себе. Тем не менее, он призывал русскую интеллигенцию к терпимому отношению к советской власти. Устрялов полагал, что объективная реальность неизбежно принудит большевиков стать на государственническую точку зрения, государственное строительство заставит отдать приоритет реальным государственным интересам, а не химерам мировой революции. Национал-большевизм рассчитывал на перерождение советской власти в национал-государственном духе, и что в результате заданной логикой государственной жизни эволюции советская власть неизбежно получит русское национальное содержание. Устрялов исходил из убеждения, что любое государство в границах Российской империи неотвратимо природной силою вещей, в конце концов, окажется русским. Предполагалось, что коммунистическая риторика, «мировая революция» могут быть превращены в орудие державных интересов России в мире.

По сути Устрялов выступил против основополагающей идеи русской интеллигенции: разрушение государства как радикальный путь народной свободы. Антигосударственные устремления интеллигенции, её враждебность и органическая неспособность к государственной жизни привели Россию и русский народ к катастрофе 1917 года. Императив устряловского национал-большевизма: служить государству. И если это государство советское, то следует служить советскому государству, уповая на его перерождение в национальном духе. Справедливости ради следует отметить, что Устрялов вел серьезную публичную полемику с идеологами большевизма, а не лишь воспевал успехи советской власти на путях государственного строительства.

Устрялов справедливо указывал, что крушение советской власти приведет к интервенции западных держав (в той или иной форме), расчленению и окончательной гибели России. Он считал большевизм органической частью русской национальной истории (аналогичной петровским реформам) и отказывался верить, что советская эпоха – прекращение русской истории, не имеет никакого отношения к России. С последними утверждениями, пожалуй, согласились бы и евразийцы.

Причиной идеологической враждебности к Западу евразийства и национал-большевизма был отнюдь не западный антисоветизм, - как не пытается Галковский уверить нас в обратном, - но враждебность Запада русскому народу и русской государственности.

А вот и отличие евразийства от национал-большевизма. Для евразийцев первично не государство, а его этническое содержание. Нет никаких оснований считать, что большевики окажутся именно русскими государственниками. Евразийцы не рассматривали национальное как простое производное от государственного. Для евразийцев государство лишь орудие, сами по себе государственные атрибуты без русского содержания ценности не имеют.

Поэтому евразийцы на идеологические компромиссы с большевиками не шли (хотя возможно, что левое крыло евразийства как и сменовеховство инспирировалось и манипулировалось чекистами). Устрялов обманулся, недооценил антируссского фундаментализма советской власти, и этот самообман погубил его (в 1935 г. уехал из Харбина в СССР, в 1937 г. расстрелян как «японский шпион» в связи с делом Тухачевского). Во всяком случае, он честно расплатился за свои убеждения. Однако нельзя сказать, что надежды Устрялова на национал-государственническое перерождение советской власти были вовсе бессмысленны. Сталин вынужденно перешел на державные позиции и уничтожил коммунистов больше, чем все антикоммунисты вместе взятые.

На обвинения в сменовеховстве и сотрудничестве с большевиками в свое время исчерпывающе отвечали сами евразийцы.

Н. С. Тубецкой («Наш ответ: евразийство и белое движение», сентябрь 1925):

«… клеветническим наветом упомянутых выше врагов евразийства является утверждение, что евразийство есть особая форма сменовеховства и соглашательства. (…) Сменовеховцы - это люди, которые прежде боролись с коммунистами, но потом, когда коммунисты одержали верх над белыми армиями и путем сыска и террора подавили и раскрыли в России все антибольшевистские заговоры, решили идти к коммунистам " в Каноссу", т. е. попросить у коммунистов прощения за свои прежние " грехи" и лояльно служить им, повинуясь во всем и не позволяя себе не только мечтать о свержении коммунизма, но даже и критиковать политику коммунистов. А как возникло евразийство? После крушения белого движения евразийцы поняли, что неудачи этого движения коренились главным образом в том, что прежние его идеологи выступили в походе с негодным и недостаточным идейным багажом, что эта проявившаяся на опыте негодность идейного багажа была следствием прежнего, дореволюционного уклона развития русской мысли и что, следовательно, для продолжения и успешного завершения борьбы с коммунизмом необходимо пересмотреть прежние идеалы русской интеллигенции и заменить их новыми. Таким образом, и сменовеховцы и евразийцы увидали факт поражения белых армий коммунистами; но в то время как сменовеховцы из этого факта сделали практический вывод, что надо безоговорочно сдаться и прекратить всякую борьбу с коммунистами, евразийцы, наоборот, стали искать новых, более действенных путей борьбы с ними. Теоретики сменовеховства указывают на то, что коммунистическая идеология является логическим выводом из того направления умов, которое в русской интеллигенции было господствующим, и приводят этот факт как аргумент в пользу коммунизма, как доказательство того, что русский интеллигент должен принять коммунизм. Евразийство тоже признает органическую и логическую связь коммунистической идеологии с господствовавшим до революции умонастроением русской интеллигенции, но из этого факта делает как раз обратный вывод, а именно вывод, что все это дореволюционное умонастроение русской интеллигенции было в корне порочным, что его следует безоговорочно и окончательно откинуть: ибо коммунизм есть зло, а все, органически приводящее к злу, тоже есть зло».

«… между евразийством, отвергающим социализм и утверждающим религию и национальную индивидуальность, и коммунизмом, по существу безбожным и интернационалистическим, существует такое глубокое, коренное различие, при котором о соглашении в сколько-нибудь существенных пунктах речи быть не может».

Как видим, евразийство не было поздним этапом сменовеховства, и вообще враждебно сменовеховству. Отдельные доктринальные пересечения с национал-большевизмом в этом факте ничего не меняют.

Продолжателем евразийской традиции был Лев Николаевич Гумилев, разработавший оригинальную концепцию этногенеза. Вот как Галковский интерпретирует мотивы, по которым Гумилев исповедовал евразийство.

«Дальше через 30 лет пошёл Лев Гумилёв. Во время следствия его допрашивали два еврея - один разбивал прикладом шейные позвонки, а другой хохотал за столом, крутя карандашик: " Бей этого гоя по голове - он умный! " Отмотав срока и выйдя из зоны с манией преследования и кривящейся набок шеей, " умный гой" стал разрабатывать теорию " этногенеза" - несчастную попытку умного и талантливого человека сохранить достоинство путём интеллектуальной мимикрии. Злейшие враги России и русской культуры изображались в его парадоксальных книгах природными союзниками и чуть ли не добрыми учителями, а антисоветчики-европейцы - кровожадными упырями и ненавистниками России.

Из-за особенностей гуманитарного знания исследования Гумилёва всё равно имеют самостоятельное значение (важен любой автономный и независимый взгляд на исторические события), но с точки зрения философской это более чем наглядная иллюстрация извращённого метода советской некультуры. В сущности, изображая самым лучшим и чистым, что было в России, монголо-татарское иго, одно упоминание о котором веками вызывало у русских приступ рвоты, Гумилёв попытался создать миф Нероссии. То есть миф СССР. Точно так же, по его же словам, Латинская Америка в своё время в попытке достижения независимости сделала всё возможное и невозможное для превращения себя в Неиспанию, поставив в центр своей религиозной жизни антикатолическое франк-масонство».

Да, это любопытная аналогия между Латинской Америкой и Россией. Либеральная креольская интеллигенция, воспитанная в европейских университетах на идеях Европейского Просвещения, наверное, тоже видела в Испании источник «азиатчины» (что при желании можно делать даже с большим основанием, чем в отношении России). В первой четверти XIX в. «освобожденные» – под руководством прогрессивных англосаксов - от испанского ига латиноамериканские государства получили самые либеральные конституции в мире. Дальнейшая история известна.

Но причем же тут евразийцы?! Какая им может быть укоризна в истории европеизации Латинской Америки под руководством либерального масонства? Ведь та Неиспания, в которую мечтали превратить Латинскую Америку туземные западники, это именно «Европа». Точно так же, как намеревались в 1917 году обратить Россию в «Европу» русские либералы-западники. Их затея окончилась для России трагически. Но в чем же тут вина изобличаемой Галковским «азиатской реакции»? Однажды сколько-то лет тому назад в Нью-Йорке выключили электричество, и тоже наступила азиатская реакция (ненадолго, правда, вскоре аварию ликвидировали, и европейский порядок в городе восстановили).

Теперь разберем прямой упрек Галковского Гумилеву: «Злейшие враги России и русской культуры изображались в его парадоксальных книгах природными союзниками и чуть ли не добрыми учителями, а антисоветчики-европейцы - кровожадными упырями и ненавистниками России». Допустим, Галковский прав, и монголы и тюрки есть злейшие враги русских (хотя Гумилев доказывал обратное, его аргументацию. Галковский не счел нужным разбирать). Но ведь с не меньшим успехом можно утверждать, что сам Галковский, как и все западники, представляет лучшими друзьями русских их злейших и опаснейших врагов – романо-германцев. Но есть и существенное отличие: евразийцы изображали друзьями русских и приписывали им разнообразные благородные возвышенные черты врагам России - как то в отношении Европейцев делают западники, - сгинувших в далекой истории. А западники навязывают русским благостный взгляд на врагов современных. Евразийцев можно оправдать хотя бы тем, что они делают прививку русскому сознанию от бездумного западничества. А западников чем оправдать?

И про «антисоветчиков-европейцев» Гумилев ничего не писал. К чему этот выпад у Галковского? Не говоря уж о том, что далеко не все и не всегда европейцы были антисоветчиками.

Галковский хочет представить дело таким образом, что евразийцы и Гумилев не любили Запад, поскольку считали его врагом советской власти. Это не соответствует действительности. Ни Гумилев, ни ведущие идеологи евразийства вообще не симпатизировали советской власти и коммунизму. Однако они считали, что под предлогом противостояния коммунизму Запад ведет борьбу с Россией и русскими. Как мы знаем из прошедшей на наших глазах истории распада СССР, евразийцы были правы (справедливости ради отметим, что это понимали не одни евразийцы, но евразийское понимание имело системный характер).

И, к сожалению, крайне неприятное впечатление производит объяснение Галковским внутренних мотивов творчества Л. Н. Гумилева, - «интеллектуальная мимикрия», вбитый навечно пытками и лагерями страх перед советской властью. Тут видно лишь одно желание избежать полемики по существу вопроса, заранее дискредитировать оппонента посредством оскорбительных интерпретаций фактов его биографии (отбыл 17 лет в ГУЛАГе, в результате навсегда испугался советской власти, оставшуюся жизнь стремился угодить своим мучителям).

Не может не насторожить, что в качестве иллюстрации «азиатскости» русской интеллигенции Галковский приводит князя С. Н. Трубецкого. Поневоле начнешь подозревать, что через отца намереваются косвенно дискредитировать сына – Н. С. Трубецкого, ведущего идеолога евразийства.

«… можно привести пример казалось бы максимально невыигрышный - личность Сергея Николаевича Трубецкого, князя, ректора Московского университета, специалиста по античной философии. Его философские работы - это произведения аккуратной и трудолюбивой посредственности. Видно, что это " служба", то, чем человек занимается " на работе". Но дома, " в халате" Трубецкой занимался другим - писал газетные фельетоны, грязные, с подзаборной руганью и, в отличие от Салтыкова-Щедрина, тоже потерявшего культурную связь со своей средой и полностью " обинтеллигентившегося", лишённые крупицы таланта. Трубецкой, усвоивший самые отвратительные замашки русской интеллигенции, с бешеным темпераментом обрушивался на своих " идеологических противников". Тряслись руки, текла слюна:

" В пику газете " Фактор прогресса" профессора Хамоватого Мартын Обезьянников стал издавать газету " Здравый смысл". Проезжая по Красной площади, Обезьянников многозначительно взглянул на памятник Минина и Пожарского... Кроме самого Обезьянникова редакторами были славянин неопределённой национальности Войцех Войцеховович Трепачек, публицисты Василий Вышибалов и Тигран Жердябов. Потом шли фельетонисты Платон Целковомудренный под псевдонимом Старуха-Лепетуха, Евлампий Бутонов и Максим Петров Нетронь-Завоняйка. В Петербурге было два корреспондента - князь Содомский и генерал Поросятин, писавший под псевдонимом Рельсопрокатный... "

И далее, обозвав своих оппонентов хамскими прозвищами (а это весь славянофильский лагерь от Льва Тихомирова до Розанова), князь с обстоятельностью начинает обливать грязью каждого из них в отдельности. Один пишет у него статью " Каким я был негодяем", другой посылает в газету сообщение из Франции: " Все французские сердца бьются в унисон с русскими - загипнотизированная общественным настроением сука родила щенка с пятном в виде двуглавого орла на брюхе". И т. д. и т. п. ».

«Из всего этого неумного одесского остроумия видно, что никакой полемики Трубецкой вести не мог " по определению": все люди, несогласные с его точкой зрения, казались ему в лучшем случае мелкими подлецами, в худшем - опасными преступниками, подлежащими уголовному преследованию. То есть весь европеизм, вся образованность князя были блефом, " внешним лоском". Плохо не то, что здесь мы видим поверхностный РАЦИОНАЛИЗМ, а то, что он ПОВЕРХНОСТНЫЙ. Русские интеллигенты верили в чертей, сглаз, гадали на кофейной гуще. Их европеизм выражался только в том, что это делалось " не на виду", а на тайных собраниях. Иначе бы русские интеллигенты и не проиграли всё за 6 МЕСЯЦЕВ». …

С. Н. Трубецкой русский либерал-западник, пусть неумный и неталантливый (хотя в свое время заметная и авторитетная фигура), но причем же тут «азиатство» и евразийство? Если уж ректор Московского университета, известный философ князь Трубецкой по Галковскому сокровенный азиатец, то кто же тогда они, подлинные русские европейцы?..

В действительности мы наблюдаем парадоксальный феномен, что безудержное западничество ведет к одичанию («азиатчине», в западнической терминологии). Чем, по существу, полемические нападки против евразийства самого Галковского отличаются от «неумного одесского остроумия» русских западников в отношении «славянофилов»? Разве что за прошедший век наблюдается известный моральный прогресс, и теперь европейски просвещенные люди предпочитают использовать приемы «черной пропаганды».

В сущности, из сказанного Галковским следует, что русские никакие не европейцы (как не европеец и сам Галковский). Но ведь именно европейскую природу России и отрицали евразийцы. Разница лишь в том, что евразийцы не видят в этом факте трагедии, а Дмитрия Евгеньевича Галковского это огорчает до боли, и он предлагает русским как можно более мучительно покончить с собой.

«Свободная личность, если это несчастье произошло с тобой и ты есть, - беги из страшного русского мира. Ты не обретёшь ни счастья, ни сочувствия, ни справедливого воздаяния, ни даже свободы от русских снов, - тебя ждёт так мало, так глупо: всего лишь мир, где тебе не нужно будет СДАВАТЬСЯ, и где сам факт своего бытия ты не будешь осознавать как нечто ошибочное, нечто порочное. Ведь ожидающая тебя в противном случае позиция " современного русского интеллектуала" есть гнусность, ибо после всего произошедшего с Россией единственно возможное рациональное отношение к миру - это равнодушное презрение ко всему и вся. Долгожданный (но характерно, что более чем запоздавший) антитезис евразийства, собственно, " восточничества", показал, что подлинная сердцевина русских это бездушная и артистическая " манипуляция". " Система Станиславского", с бездушным интеллектуализмом спланировавшая анфиладу взаимообразно опускающихся и поднимающихся занавесов - дверей и окон в Азию и Европу, чтобы очередная группа впущенных на сцену русской истории " чудаков" послужила удобными статистами, " человеческим материалом" для чудовищного по уровню своей предумышленности спектакля - русской истории. Русские здесь могут быть садистами или мазохистами, но это неизбежно их спектакль и ставят они его в общем-то для своего удовольствия. Это - мир, сообразный их менталитету, мир, где они наиболее сильны и где наиболее осуществляются их способности - мир, пахнущий гримом и пОтом театральной уборной, мир подлого театрального " коллектива", именно своей подлостью и уродством и отрицающего саму форму коллективной жизни, столь ненавистную западному одиночке, но столь же неизбежную, как налёт монголоидности, свойственный типичному русскому лицу - иногда просто азиатской маски с европейски разработанной лицевой мускулатурой, скрывающей азиатскую кукольную неподвижность и кукольную же азиатскую подвижность: механические улыбки и насекомоподобную злобу».

* * *

Начиная с петровских реформ, русское образование и сознание европеизированы. В XIX веке образованные русские ощущали себя почти европейцами (правда, европейцами провинциальными). Евразийство было небольшим течением в среде после революции эмигрировавших на Запад русских европейцев (т. е. русского образованного сословия). Группка русских интеллектуалов пришла к выводу о необходимости отказаться от западничества и европоцентризма. При всей на первый взгляд с точки зрения русского национализма экзотичности евразийской доктрины, - провозгласившей Россию наследницей Евразийской цивилизации, продолжательницей традиций Тюркского каганата и империи Чингисхана, - она позволяла легализовать русские национальные интересы безотносительно их признания Европой и избавиться от бесплодных переживаний, насколько Россия близка тем или иным образцам западной жизни. Евразийство предлагало заняться собой, а не тщетными попытками ассимилироваться в Европу, чтобы наконец уподобиться природным романо-германцам. Евразийство было для русских европейцев логичным шагом на пути освобождения от европоцентризма в сторону формирования идеологии полноценного Русского Национализма.

Лев Николаевич Гумилев, историк, - последний Русский евразиец. Последний буквально. Во второй половине XX века поколение Русских европейцев ушло из жизни. Потомки эмигрантов, дети и внуки, ассимилировались, перестали быть русскими. А советская интеллигенция не была европейской. Таким образом, как доктрина Русское евразийство утратило политическую актуальность. Замысловатый извив русской мысли о России-Евразии теперь представляет лишь теоретический интерес.

Тем не менее, в последние советские годы Л. Н. Гумилев (1912-1992) добился необыкновенной известности и славы. Его труды по истории, широко публиковавшиеся в начале 90-х годов, были необыкновенно популярны у русского образованного сословия. Правда, сообщество профессиональных советских историков продолжало относиться к Гумилеву с нескрываемым раздражением.

Гумилев разработал оригинальную концепцию этногенеза и популяризировал её в своих талантливо написанных книгах по истории России и человечества. Веденное им понятие о «пассионарности» вошло в широкий оборот, словечко это теперь весьма популярно. Советские историки сочли концепцию Гумилева «ненаучной». Хотя серьезной вдумчивой критики Гумилева мне встречать не приходилось, - преимущественно мелкие придирки и прямое нежелание всерьез рассматривать чуждые сложившимся академическим школам концепции. Откровенно говоря, основная причина неприятия Л. Н. Гумилева «профессиональными историками» - узкий идеологический горизонт и элементарно низкая интеллектуальная квалификация сообщества советских историков. Они не сумели и не захотели понять место и значение работ Гумилева. Ведь среди отечественных историков фигур мирового значения до сих пор не было.

Труды Гумилева носят историософский характер, в них изложена общая точка зрения на законы и механизмы, движущие человеческой истории. Это не ординарные исторические монографии, по жанру Гумилев скорее близок Тойнби. От отечественных историков требовалось не вступать в полемику с Гумилевым (которую они пока вести едва ли в состоянии), но лишь сопроводить книги Льва Николаевича почтительными комментариями. Увы, столь простое дело наши историки сочли ниже своего профессионального достоинства.

Мы вовсе не утверждаем, что выдвинутые Гумилевым исторические реконструкции, интерпретации и пр. не могут быть оспорены, а его теория этногенеза безусловно во всём верна и не подлежит критике. Суть дела в другом, Л. Н. Гумилев первым развил концепцию, согласно которой история человечества по сути есть история этническая. Это не то, что история может быть написана (изложена) как история народов, но история человечества в принципе есть история жизни народов (этносов), а все иное – возможные точки зрения.

При всей известности и популярности книг Гумилева по изложенным выше причинам никаких органических оснований продолжения евразийства не существует. И, тем не менее, в 90-х годах философ и политолог А. Дугин возродил «евразийство». Из прежнего евразийства были формально заимствованы некоторые идеи. Однако советское евразийство Дугина и Русское евразийство не просто разные течения, они идеологически строго противоположно направлены.

Главным принципиальным врагом советской власти всегда был «великодержавный шовинизм», то есть русское национальное самосознание. Интеллигенцией, большевиками, советской властью изначально было признано, что русские повинны в угнетении народов Российской империи и обязаны искупить свою историческую вину перед ними. Россия была раздроблена на национальные советские государства (республики). За годы советской власти коммунисты сумели этнически расколоть русский народ на «украинцев», русских и белорусов. Русскими стало принято именовать одних лишь великороссов. Малороссов приучили к унизительной кличке «украинец». Повсеместно была выращена агрессивная «национальная интеллигенция», за исключением великороссов. Великороссы, в отличие от прочих многочисленных советских народов, не получили свою национальную советскую республику, РСФСР была подобием СССР. Также в виде исключения в составе КПСС не была создана компартия РСФСР.

Национализм нерусских народностей, если он не был открыто антисоветским, считался советскими коммунистами делом извинительным, приемлемым политическим фактором, с которым следует считаться, идти ему на уступки за счет русских (то же впоследствии касалось и восточноевропейских социалистических стран). Перерыв в борьбе с «великодержавным шовинизмом» случился лишь в 1941-45 гг. и плюс краткий период «борьбы с космополитизмом» незадолго до смерти Сталина. За указанным небольшим исключением традиционно для советского общества русским людям внушались комплексы вины и неполноценности перед другими народами. Порядочному советскому человеку ощущать себя русским было морально неудобно, стыдно («старший брат», который всем должен, перед всеми виноват, обязан терпеть хамские выходки «младших»). Напротив, числиться «нацменом» со всех точек зрения было выгодно и удобно. Для нацменов были уготованы масса послаблений и преференций. Советская власть также любила назначать начальниками над русскими лиц нерусской национальности (и не только администраторами, но и руководителями русской культуры). Такое вот советское отношение к русским в совокупности и являлось «советским интернационализмом»: все советские народы в той или иной мере получали от советской власти преференции за счет русских, и в разной степени в душе презирали русских одновременно как угнетателей и прекраснодушных дурачков.

Поэтому революции в соцлагере рубежа 80-90-х годов имели демократическую форму, но националистическое содержание. А «либеральная» и «демократическая» революция в РСФСР была антинациональной (антирусской) по сути. После распада Советского союза во всех образовавшихся государствах русские люди, в лучшем случае, оказались гражданами второго сорта. В общем, так же обстоят дела и в Российской Федерации – русские угнетаемое большинство, бесправное податное население. Русское национальное самосознание в России маргинализировано, власть и собственность в руках этнических мафий.

Русское население и теперь в массе настроено против русского национализма, опасается его. Ведущую роль играет тотальная антирусская пропаганда либеральных СМИ (русских СМИ, придерживающихся русской точки зрения, не существует). Сказывается привычное, психологически комфортное для советского русского обывателя состояние национальной идиотии. Распространена тщетная надежда, усердно внушаемая СМИ, что ежели русские национально разоружаться и морально капитулируют, то инородцы поступят так же и не будут русских обижать. Либеральный агитпроп постоянно шантажируют русских развалом Российской Федерации, если русские посмеют отстаивать свои национальные права и интересы. Многие боятся.

Вот в такой морально психологической атмосфере в 90-е возникло дугинское евразийство. Нельзя сказать, что оно имеет какой-то существенный общественный вес, но в интеллектуальных кругах оппозиционных российскому либерализму Александр Гельевич Дугин один из самых известных идеологов и философов, имеет немалый авторитет.

А. Дугин ведет свою идейную родословную от русских евразийцев, но лишь формально поминает их труды, фактически в своих построениях на наследие русских евразийцев нисколько не опирается. Его вариант философии «евразийства» - это причудливая смесь западной эзотерики и восточной мистики в западной же аранжировке. Собственно говоря, при всем восточном колорите риторики Дугин не антизападник. Корни Дугинского евразийства западноевропейские, интеллектуально питаются от европейских нелиберальных «право консервативных» течений, склонных к эзотерическим мистическим построениям. Единственно как бы научная составляющая дугинского учения – геополитика (он автор толстенного труда по геополитике, создал школу геополитики).

Что можно сказать о геополитике. Когда-то век назад геополитика начиналась как наука, но полноценной наукой так и не стала. Не то чтобы в геополитических рассуждениях нет и крупицы здравого смысла, рациональные зерна встречаются. Однако современная геополитика не более чем псевдонаучная риторика, использующая яркие художественные и мифологические образы, форма политической демагогии, идеологическая глушилка, которую применяют как маскировку - идеологическое прикрытие для проведения тех или иных реальных интересов.

Самого Дугина в геополитическом коварстве подозревать не приходится. Он выбрал разновидность геополитики по литературному жанру скорее близкую фэнтези. Смелыми мазками Дугин рисует волшебную картину братства евразийских народов, куда у него входят и народы бывшего СССР, и китайцы, и индийцы, и иранцы, и кто только туда не входит. А противостоят евразийскому братству коварные народы моря – «атлантисты» капиталисты и их подручные. Построения Дугина весьма утешительны для советского человека, тешат его внушенные советской властью интернациональные комплексы. Дугин создает иллюзорную картину трансцендентного существования Советской Империи, со всеми ее бывшими союзами.

Когда в конце 80-х обрушилась идеология коммунизма, был дискредитирован марксизм, то исчезли идеологические основания советского образа мысли и интернационализма в том числе. По существу, постсоветское «евразийство» и есть попытка подвести новый идеологический фундамент под традиционную советскую национальную политику, воспрепятствовать зарождению Русского национализма. Дугинское евразийство – это советская идеология интернационализма без марксизма и коммунизма. Мистически переиначенный советский консерватизм, занятная философская богема. Предлагаемое Дугиным евразийство по сути дела удовлетворяет стремлению советского человека уклониться от бремени быть/стать Русским, а под именем «евразийца» и впредь пребывать советским.

При всем при том, сам Александр Гельевич Дугин бесспорно талантливый русский литератор (назвать его «философом» у меня не поворачивается язык), человек неглупый и квалифицированный. К сожалению, занят ерундой. Вредной ерундой.

* * *

«Тот, кто говорит " Россия для русских", либо непорядочные люди, которые не понимают, что говорят, и тогда они просто придурки, либо это провокаторы». В. В. Путин, 18. 12. 2003

Пионер, октябрь 2003 – март 2004