ВЫШНИЙ ВОЛОЧЁК

Константинов А. В.

ВЫШНИЙ ВОЛОЧЁК

Послушай, о как это было давно!

Такое же море, и то же вино,

Мне кажется, будто и музыка та же,

Послушай, послушай, мне кажется даже...

Нет. Вы ошибаетесь, друг, дорогой,

Мы жили тогда на планете другой.

1973 год. Самый конец июля. Я еду с дачи в Москву. Настроение скверное, каникулы закончились, а впереди целый месяц вдали от дома, да и от Москвы тоже - Строганов собрался везти нас всем курсом на этюды в Вышний Волочёк.

На факультете, в вестибюле, рядом с большим белым Лениным с записной книжкой в руке, стоит наша староста Ольга Климанова. Ольга чуть старше большинства из нас, поручения декана А. В. Триселёва выполняет ответственно, но передаёт их нам с каким-то смущением. Мы очень уважаем Ольгу и почти все немножко влюблены в неё. Я вижу рядом с Климановой Анюту Кесареву, рыжую улыбчивою девчонку, которую почему-то прозвали Джульеттой. Они с Ольгой подруги, и сейчас Анюта в восторге от встречи после каникул, и, очевидно, от предстоящих приключений тоже. Надо же, думаю я тоскливо, люди радуются, что едут вместе на столько времени, в большой компании, а я всегда нуждаюсь в передышке от общества, которой теперь не будет.

Мы сидим в 15-й аудитории на втором этаже за чертёжными столами. Эта аудитория самая большая на факультете, поэтому в ней проводятся лекции и собрания. Мы ждём выступления Строганова с инструктажем: что будет нам нужно, что можно, и что нельзя. Мой друг Горчаков сидит на соседнем стуле, его всегдашнее стремление держаться поближе ко мне на этот раз усилено беспокойством о предстоящей неизвестности и перспективой долговременного выхода из-под опеки очень заботливой мамы. Появляются Серёга Чебатков, Фоминичев, и Геша Железняков, заросшие чёрной щетиной на месте бороды. Это вызывает прилив энтузиазма: смешливая Нелличка Палютина театрально всплёскивает ручками:

" Мальчики, на кого вы похожи! " Оживление связано именно с отросшими волосами. В течение всего учебного года полковник Карайкоза с военной кафедры гонял нас в парикмахерскую каждую неделю. " Правильная причёска, - говорил Карайкоза, - это когда нельзя ухватить двумя пальцами студента за волосы на затылке". После этого Карайкоза показывал пример на себе, щёлкая пальцами вокруг бритой головы, на которой выступал только чубчик и кружок волос ёжиком на темени. Мы ненавидели и стыдились своих " причёсок", и каждый из нас старался употребить время каникул, чтобы вернуть своей внешности более современный вид.

На Ленинградском вокзале меня провожает отец. Помимо этюдника, набитого красками, у меня папка с картонками, бумагой, раздувшаяся и обвязанная верёвкой. Отец несёт ещё коричневую толстую сумку с припасами, которую можно поднимать только двумя руками - об этом позаботилась мама. Сбор назначен на ступенях, на площади. Здесь особенно жарко, пыльно, и машины обдают нас гарью и воем. Костя Скворцов, который перевёлся к нам на курс с вечернего отделения прошлым летом, в совсем плохом настроении. Его совершенно не интересуют этюды, да и к нашей компании он как-то не очень привык. Ему предстоит разлука с любимым мотоциклом и собакой, которую он называет " зверь" и выдрессировал для охоты на кошек. Перед словом " Волочёк" Костя в разговоре неизменно добавляет букву " с".

Мы выгружаемся из поезда на платформе, ничем не напоминающей городскую. Строганов возглавляет шествие, а мы растянулись цепочкой с разными интервалами. Родители позаботились о многих из нас не хуже, чем мои обо мне. Я вижу, как рядом со мной надрывается Рита Сидина из группы " Б", её чемодан также в одной руке нести нельзя. Мне очень совестно, что я не могу ничем помочь: руки оттянуты и превратились в палки. Куда мы идём, никто не знает, поэтому совершенно неожиданным пунктом в конце дороги оказывается пристань-помост на берегу то ли реки, то ли озера. Мы плывём на обычном речном трамвайчике, какие ходят по Москве-реке, по бесконечным протокам, на берегу которых по пояс в воде стоят в камышах рыболовы с удочками. Затем берега отступают, и теплоход пересекает большое озеро. Озеро " Мстино", объясняют нам. Из него вытекает река Мста, которая впадает в Ильмень-озеро уже под Новгородом. Пристань на другом берегу - точно такой же деревянный ящик. Берег поднимается довольно круто вверх, а прямо к воде подступают рубленые из чёрных брёвен сараи, амбары, баньки. Ни одного дощатого сооружения, даже если внутри находится только копна сена. Это деревня Желниха, которую мы оставляем слева и по береговой тропке идём в чащу кустов, ольхи и липовых деревьев. Нам открывается поляна, по краям её под деревьями стоят деревянные бараки, заросшие иван-чаем. Несколько выступает более солидное, но тоже одноэтажное сооружение. Выясняется, что это местная школа, половину её занимает кухня и столовая. Сбоку от поляны обрыв, протока, заросшая тростником, в ней качается привязанная лодка. Неожиданно нас встречает Коля Терехов и Юра Орешин, которых предусмотрительный Строганов отправил сюда заранее готовить " базу" к нашему приезду. Девчонок размещают прямо в школе, как в более комфортабельном помещении. Мы же отправляемся в барак на противоположной стороне поляны. В бараке нет никакой мебели. На полу - матрасы. У стен мы складываем пожитки, в изголовье, у окон. Все разбредаются по поляне, в рощу вокруг, а к вечеру с другой стороны протоки раздаются нестройные звуки гитары Андрюши Глухова и ещё более нестройные голоса. Мы отмечаем прибытие и изучаем местность. Вечером в нашем бараке, рядом с моим матрасом, появляется на месте матраса Горчакова железная кровать. Женя Горчаков каким-то образом сделался любимчиком Строганова и приобрёл у него репутацию болезненного, поэтому Аркадий Петрович заботится о его здоровье и удобствах. Впрочем, на этой кровати, как на единственном возвышении над полом, просиживали вечера все, кто здесь жил и кто приходил к нам в гости. Особенно любил посещать нас, и всегда без официальных целей, наш преподаватель живописи, кажется, ассистент Строганова, низенький бородатый Борис Фёдорович, которого студенты прозвали " Шустриком" за способность неожиданно появляться в самых разных местах. Его основной целью были беседы, в том числе и о живописи и художниках. Поговорить он любил, но наедине со студентами, а когда присутствовали другие преподаватели, держался в стороне или за спиной Строганова молча. Строганов приехал с женой и мальчиком - то ли внуком, то ли племянником, и устроился жить где-то в деревне, мы точно не знали, где именно. Строганов в нашем бараке почти не появлялся, он любил выступать сразу перед всем курсом, на площадке рядом со столовой. Ещё с нами приехал преподаватель рисунка Борис Васильевич Лушников. Лушников и Строганов были единственными педагогами от кафедр живописи и рисунка, которые занимались с нами в течение всех пяти лет учёбы от первого дня до последнего. Лушников больше любил индивидуальные беседы со студентами, в нашем бараке мы видели его редко, но зато каждому студенту Борис Васильевич посвятил немало своего времени. Кроме преподавателей хозяйственными делами заправлял Серёжа Гречишников - молодой человек, которого мы раньше не знали, он приехал как-то незаметно, то ли раньше нас, то ли позже. Гречишников постоянно находился в районе кухни и столовой и был связан с приготовлением еды, дров, и прочих полезных вещей. У Гречишникова было свойство сразу располагать к себе студентов и держаться с ними на равной дружеской ноте, поэтому всегда вокруг него были и помощники, и те, кто " просто так".

Первый инструктаж Строганова состоялся только на третий день. Строганов устраивался сам, и понимал, что давать установки на работу, пока первые впечатления не улеглись, бесполезно. Вечерние, ночные, и дневные песни продолжались дня два, и с истощением запасов прекратились сами собой.

Мы слушаем длинные и пространные рассуждения о том, что нам предстоит написать столько-то этюдов с двумя планами, столько-то с тремя. Всё это абстрактно и не особенно вдохновляет. В конце Строганов добавляет очень дельные замечания: нельзя писать этюд так, чтобы картонка, на которой он пишется, была освещена солнцем. Нельзя брать цвета и тона такими, как вы видите на натуре. Принеся этюд с яркого света, при котором он написан, и при котором ваши краски кажутся ярче, вы убедитесь, что в помещении он тускнеет, " грязнеет", темнеет, и смотрится совсем не так, как в лесу или поле. Поэтому, на пленере нужно брать цвет интенсивнее, контрастнее, светлее, и тогда впечатление от этюда дома будет соответствовать натурному. Лушников объясняет нам программу рисования деревьев, сельскохозяйственных предметов, и мы расходимся, каждый себе на уме и со своей программой как лучше провести время.

Геша Железняков и кто-то ещё из ребят обнаружили, что берег у озера мелкий и каменистый, поэтому в нескольких местах устроены мостки метров в десять длиной, с которых деревенские жители стирают бельё и берут воду. Под мостками и под камнями Геша ловит раков. Раки маленькие - на ладони умещается несколько штук, поэтому варить их не имеет смысла. Следующее направление Гешиной деятельности - выяснить, какая живность скрывается в прибрежных зарослях тростника и камыша. Геша стоит посреди барака в болотных сапогах и собирает ружьё. Он вырос в военном городке и все эти охотничьи страсти для него весьма обыкновенны. К вечеру на полу лежит застреленная цапля, и мы её рассматриваем и решаем, можно ли её в каком-либо виде есть. У цапли длинные пёстрые перья, длинные лапы и острый как шило клюв.

Мы отправляемся в Желниху, там обнаружен деревенский магазин, в котором ничего нет, и то ли клуб, то ли танцплощадка. По вечерам оттуда доносятся звуки, похожие на удары по бочке, и собираются местные поклонники рок-н-ролла с длинными волосами и клешами " с " Авроры". Мы в клуб не ходим совсем, но под конец пленера, когда все развлечения уже поднадоели, группа наших девиц с нашими ребятами всё же посетили заведение и показали такой столичный танцевальный класс, что, по словам очевидцев, все деревенские стояли вдоль стен в немом изумлении и томлении.

Из окна над моим матрасом видна сцена: наш Женя Лансере, потомок известного художника, собрал группу местной молодёжи и выполняет заказы. На фанере растянута простая белая майка, Лансере кладёт на неё, аккуратно придерживая за уголки, лист плотной бумаги с вырезанными отверстиями разной формы и величины. С одной стороны бумага вся замазана красками, и Женя действует осторожно. Затем тампоном из ваты, за две минуты, с палитры из этюдника набивается через дырки краска, и счастливый обладатель майки получает её обратно уже с изображением волка из " Ну, погоди", весьма хулиганского вида, с сигаретой в зубах.

Я собираю в пакет бутерброды на целый день, в этюдник заправляю три картонки, беру папку с бумагой, уголь и цветные мелки, и отправляюсь на целый день из лагеря. За Желнихой тянется длинная дорога вдоль берега через перелески, поля, на плотину, от которой вытекает из озера река Мста. Я пишу берег озера, забираюсь в гущу зарослей и рисую углём ели с разросшимся у их корней иван-чаем. Иван-чай - розовый, на чёрном фоне еловых лап подкрашиваю его цветными мелками. Ещё - лодки у мостков с мерцающим отражением в воде, стройные кубической формы рубленые амбарчики и баньки, " выбегающие" на крутой берег прямо к воде и как бы встречающие всех плывущих по озеру и пристающих к причалу Желнихи. Жарко, пыль на дорогах такая, что под ногами какое-то хлюпанье вместо звука шагов, и до джинсов ниже колен лучше не дотрагиваться. Я беру с собой мыло и ищу заросший тростником мостик. А Серёга Чебатков, Ольга Климанова, Валя Макарова и ещё компания - наладились на нашем теплоходе, который ходит между Желнихой и Волочком раза 2-3 в день, ездить в Волочёк в баню. Приезжают со связками баранок через плечо и на шее, очень довольные. Ну а я зато устроил удочку и ловлю с причала, где единственное место с приличной глубиной, по вечерам окуньков, и даже судачок мелкий попадается. Одна беда - девать добычу некуда, на кухню с такой мелочью идти стыдно. За этим занятием меня засёк Строганов, и я получаю предложение отправиться на рыбалку вместе с ним, на лодке, на живца, с утра - т. е. по всем рыболовным правилам. Строганов знал, куда едет, привёз множество снастей, ну а лодка в протоке - оказалась для него приготовленной. Организовать житьё с удобствами он любил и умел.

Мы выплываем из протоки. Гребу, конечно, я. Строганов разложил удочки и ждёт добычи. Моя единственная удочка лежит, упираясь мне в бок. Дует свежий ветерок, который часам к 8 расходится и появляется волна. Мне всё время нужно подгребать, чтобы лодка удерживалась на месте - якорем Строганов почему-то не запасся. Удочка моя прыгает и катается по борту, и мне, в общем, не до ловли. У Строганова дела тоже не клеятся. Три-четыре окунька, таких, как у меня вечером с причала десяток попадаются. Потом становится жарко. Строганов постоянно снимает белый полотняный картуз и вытирает с лысины пот. Мы плывём к берегу, и, раскисшие от солнца, лезем по косогору наверх. Навстречу - ядовитый Коля Терехов со своей обычной издёвкой: " А что, Аркадий Петрович, на этюдах больше бы поймали? " - " Да уж. Что верно, то верно. " - отвечает недовольно Строганов, пряча улов между снастей.

Строганов ведёт всех нас на экскурсию: мимо Желнихи, через плотину, и дальше. На гористом берегу, среди леса, стоит академическая дача, где когда-то была мастерская Репина. Аркадий Петрович любит наставлять примерами из жизни художников, мы слушаем бесконечную лекцию, обходим дачи вокруг заборов, и, к великому облегчению, возвращаемся обратно. Однако поход имеет и положительный результат: деревянная плотина настолько хороша, что как будто сошла с картин Жуковского и Левитана. С этого времени мы ходим на плотину писать и ловить рыбу.

Мы с Валерой Говоровским, Ольгой Климановой и Людой Лашиной дежурим на кухне. Девчонки моют посуду, и чтобы им не было скучно, Коля Терехов привёз из Москвы магнитофон. Программа каждый день одна и та же, и мы выучили её наизусть. Очередные дежурные девчонки её слушают, и звуки кружат над лагерем со второй половины дня до закрытия кухни. Окуджава постоянно провожает нас бесконечными сожалениями:

" Куда ж мы уходим, когда над землёю бушует весна? " Гречишников поручает нам с Говоровским, как мужчинам, готовить дрова. Настоящие дрова уже закончились, на дворе валяются здоровенные пни от ёлок и берёз. Это наш единственный ресурс. Я проболтался, что у себя на даче постоянно занимаюсь дровами, и Говоровский вежливо уступает мне колун. Но то, что я беру в руки, совсем не похоже на лёгкий и удобный топорик, которым я привык работать на даче. Здешнее приспособление размером и формой напоминает утюг, только насаженный на метровую палку. Когда мне, наконец, удаётся расколоть пень пополам, изрядно побегав вокруг него и помахав орудием, я получаю одобрение Говоровского: " Ну, теперь я вижу, у тебя есть навык обращения с инструментом".

К обеду в столовую собираются студенты и преподаватели. Столовая, вероятно, бывший актовый зал, - имеет у одной стены возвышение-помост, на остальной площади расставлены столы и стулья. Над возвышением, где, очевидно, заседали разного рода президиумы, кто-то из наших прикрепил лозунг: " До обеда - борьба с голодом. После обеда - борьба со сном". На столах стеклянные стаканы и банки вместо вазочек. Большинство из них пусты, но на преподавательском столе в банку кто-то воткнул обрубок сухого корявого сучка в палец толщиной. Борис Федорович его не замечает, меланхолично пережёвывая ежедневную картошку. Но Андрюша Глухов не может удержаться: " Где это Вы, Борис Фёдорыч, такой цветочек сорвали? "

Еда наша в основном состоит из каш и супов, но Строганов каким-то образом познакомился с местным начальством и нашёл для нас работу в обмен на более привлекательные продукты. За свежие помидоры и огурцы мы пропалываем изрядный участок поля напротив протоки, ну а яблоки просто собираем с яблонь, посаженных по дороге на плотину за Желнихой.

Близится отъезд. Строганов запланировал просмотр наших работ по всем дисциплинам сразу. Наступает время сосредоточенной работы. Гулянья и поездки приостановлены, студенты на территории лагеря, и усердно пишут этюды. Я вижу, как Глухов и Барчугов на земле перед бараком открыли этюдники, на палитрах у них горки красок, на крышках от банок - смеси определённых " колеров". Вокруг этюдников разложены по 8-10 картонок. Ребята одновременно пишут этюды с заданным количеством планов, контрастных или сближенных цветовых сочетаний, композиций и пр. Процесс плодотворен, предусматривает экономное потребление ходовых " замесов" красок и рациональную организацию труда.

В последний день устраивается прощальный обед-ужин с шикарным угощением. Гвоздь мероприятия - купленный в деревне на сложенные деньги баран, который готовится на кухне в различных видах. Банкет носит грандиозный характер, но у меня другие планы на этот день. Все этюды написаны, просмотр пройден, и я хочу провести день без суеты и по-своему. Я отправляюсь на целый день из лагеря, но без этюдника и папки, с удочкой, на плотину. В заливчике, сбоку от плотины, песчаный берег круто уходит в глубину. Вода спокойная, но медленно вращается по кругу перед сливом в омут. Поплавок ложится набок, я дёргаю, и тащу на берег леща величиной со среднего размера сковородку. Затем ещё, и ещё. Возвращаясь вечером, я смело иду на кухню. Основная часть банкета, по-видимому, позади, и повсюду сонная тишина. Однако на кухне ещё засиделась группа девчонок. Они смотрят на красоту, которую я держу в руках, нанизанную на ветку, и не верят моему объяснению, откуда это всё взялось. Я чищу рыбу здесь же, мы жарим её на плите на толстенных засаленных сковородах, и, о чудо, она съедается /после барана! / с такой скоростью, что я не успеваю ничего попробовать.

На пристани мы с трудом помещаемся все со своей поклажей. Ждём последний раз теплоход, который увезёт нас отсюда. Кто-то достал полную катушку ниток, привязал конец к перилам, и уверяет, что есть примета, будто нужно всю катушку размотать с теплохода, когда мы отчалим. Зачем - неясно. Настроение у всех приподнятое. Многие соскучились, и хотят побыстрее оказаться дома. Приходит теплоход и мы дружно атакуем его. Причал-ящик отплывает, уходит вбок. Я вижу оживление на палубе: катушка разматывается, подпрыгивает в руках, и вдруг - нитка заедает, катушка прыгает уже по головам и исчезает за бортом в воде.

1986 год, июль. Мы с женой, Анютой Кесаревой, едем в своё первое путешествие. Сомнений в выборе маршрута не было - мы едем в Вышний Волочёк, в деревню Желниха. Поезд приходит на станцию в Волочке в 4 часа утра, всё кругом закрыто, мы долго слоняемся по вокзалу и размышляем, куда податься дальше. В центре Волочка никто из нас не был, но отыскиваем единственную в городе гостиницу " Берёзка". На следующий день идём на пристань и плывём в Желниху. Причал, рубленые баньки - на месте. Идём к школе, нашему бывшему лагерю. Везде пусто, бараки и столовая ещё больше заросли кустами, деревьями, иван-чаем. С трудом узнаём место. Строения смотрят отчуждённо, и как-бы не похожи на те, что были 13 лет назад. Нужно найти жильё. Идём в Желниху. Анюта признаётся, что всегда мечтала пожить в деревенском доме. Нас посылают из дома в дом. Наконец, в доме у дороги, завязывается разговор. Нас пускают, но женщина никак не может понять, зачем мы приехали, да ещё из Москвы. Мы объясняем, что, давным-давно, мы здесь прожили месяц на практике. Хозяйка сразу оживляется: ну как же, конечно, все помнят, как приезжали студенты. Очень хорошо помнят. А в этом доме, у неё, жил их начальник - солидный такой, всё время командовал. Он здесь и картины свои оставил на хранение, которые тогда написал. Много картин. Потом за этими картинами присылал человека из Москвы, забрали всё.

Для нас это известие неожиданное. Мы видели Строганова только в руководящей роли, или с удочками, а он, оказывается, как-то незаметно, написал не меньше каждого из нас, и даже больших картин, а не только этюдов.

Нам интересно, как живётся в Желнихе, какие были события с тех пор, как мы уехали. " Какие у нас события, - отвечает хозяйка, - из года в год, - всё одно. Вот студенты приезжали - событие было. Везде ходили, рисовали. Такие столики на ножках у них были чудные - никогда таких раньше не видели. А начальник их строгий был, слушались его все. С тех пор больше никто не приезжал... "

Июль, 2001 г.

Художественно-педагогическое образование: история, современное состояние, перспективы развития. Сборник статей. М., «Век книги», 2002.