Яблони на Луне. Глава Тринадцатая

Яблони на Луне

Глава Тринадцатая

Плывущему равна она месяцу,

Ей – пять и пять, а после них – два и два.

Не я виной, что ты меня сделала

С луною схожим, едва всходящею.

Тысяча и одна ночь. Четыреста тридцать седьмая ночь.

Наконец-то счастье. Гибель Земли осталась позади. Смерть всех живых существ планеты оплакана, жизнь продолжается. У меня появился сад. Ватая развел в пустых зданиях совершенно экзотическую оранжерею. Ему прислали растения разных климатических зон, он построил перегородки между этажами, на каждом свои условия. В полупустыне на почти голом кварцевом песке растут неземного вида колючки, в тундре при плюс десяти мокнут в болоте кусты клюквы. Как ни странно, именно арктическая теплица пользуется особенной популярностью в школе, приятно погрузиться в прохладу после дня напряженной физически работы. Ну и преимущество есть: как только замерзнешь, возвращаешься в более привычную температуру. Агрономы и биологи приезжают для исследований и помощи. Один взрослый испанец расплакался, когда увидел цветущий олеандр. Ватая упорный и терпеливый садовник, если кто-то по случайности убил растение, он просто выкапывает его и сажает семечко точно такого же. Ни разу я не слышала, чтобы Ватая ругался или показывал разочарование. Однако наедине с нами он позволяет грусти проскользнуть во взгляде, к любым живым существам он относится одинаково трепетно.

В воздухе появился запах. Вместо чистой и выверенной до доли процента атмосферы по школе циркулирует живая, обновленная в теплицах. Мы привыкли, а вновь прибывшие отмечают экзотические нотки нашего воздуха.

И я, и Ватая все время заняты, но больше всех работает Эрик. У меня работа конкретная: полезай в скафандр, выходи в «песочницу» и учи людей холодной сварке. Я делаю то, зачем вся эта школа вообще затеяна. Ватая занят в большем количестве проектов, он работает в лабораториях, в теплицах, перестраивает с другими инженерами некоторые узлы управления комплексом ПВМ. Эрика же чаще всего видно за разговором, неторопливыми прогулками по комплексу, иногда он выходит на Луну для приема новой партии металла или воды. И кажется, что делает он мало. На самом деле он занят больше всех нас, и когда день заканчивается и мы собираемся в моем модуле, он иногда падает от усталости. Кое-что он, конечно, делает сам: преподает технику безопасности новичкам, помогает переносить коммуникации в теплицы. Чаще всего он решает. Между учениками возникает спор? Эрик разговаривает с каждым и примиряет стороны. Кто-то хочет другую комнату? Эрик тут как тут. Новые коммуникации конфликтуют со старой системой? Обязательно нужен Эрик, он всех выслушает, все посмотрит и найдет выход. Не хватает воды? У теплицы кончились лампы дневного света? Требуются новые электроды? Эрик, Эрик, Эрик.

Иногда я испытываю смесь жалости и гордости: я всеми силами хочу помочь Эрику, снять с него часть ответственности, но занята сама. Но, несмотря на усталость и нестыковки, это его школа, его комплекс. Задуманный как школа, ПВМ превратился в экспериментальную площадку для большого количества проектов. И Эрик руководит ими, знает всех, каждый уголок и каждый винтик его. Из климатических зон он предпочитает тропики и, если его долго нигде не видно, значит, спит под молодым бананом.

Мне нравится высокогорный лес, а Ватая относится ко всем восьми этажам как к детям. Ну а если у тебя восемь детей и каждый со своим запросом, то у тебя очень много забот. Трое помощников прибыли специально для биологического проекта, но заведует теплицами все-таки Ватая. И конечно, же он не доверил никому лаборатории, забрал под свою ответственность все три. В день прибытия мы решили оставить их расконсервацию на потом. Утром Ватая встал раньше нас и открыл их сам: в угол жилого комплекса с душевыми встроен бетонный купол, три шлюза из четырех ведут в лаборатории. Позже он сказал, что не мог утерпеть, ему хотелось увидеть оборудование старых земных инженеров. Ведь именно они построили комплекс, часть антенны. Кое-что его разочаровало, конечно, технологии устаревают быстро. Но общее восхищение рациональностью людей прошлого Ватаю не оставило.

Лаборатория номер три, самая правая от входа – биологическая, она совмещена с небольшим медицинским отсеком. Благодаря ему мы лечим мелкие травмы сами, не обращаясь к «материку». Наши инженеры предполагают, что именно в этой лаборатории впервые исследованы последствия долгого пребывания человека на Луне. Лаборатория номер два вмещает приборы для макроисследований и мощные печи для плавки металла, а лаборатория номер один – нежные приборы для изучения внутренних свойств материалов. Во второй есть свой выход на поверхность Луны. Ватая нашел неподалеку от выхода приспособления для изучения веществ в вакууме, холоде или жестом ультрафиолете. Песочницу мы расположили совсем рядом, и во время уроков я иногда вижу, как он выходит и несет в руках очередной материал для исследования. Ватая полюбил Луну, в японском секторе никого не выпускают на поверхность, а здесь хоть ночуй в вакууме. Он приспособился ходить, не поднимая пыли, экономить силы и не прыгать. В редкие минуты совместного отдыха Ватая с жаром рассказывает, какое удивительное место Луна, сколько всего можно изучить, просто выйдя за пределы лаборатории, и как жаль, что люди не добрались сюда раньше. Я слушаю его и глажу по прекрасным черным кудрям, радуясь, что все так хорошо складывается.

Но и Солнце не свободно от изъянов, и в раю бывают тучи. Наши тройные отношения требуют усилий. Ватая хоть и обещал рассказывать обо всем на свете, все равно надевает «самурайское лицо». Правда, я уже поняла, что иногда не я тому причина, и вообще не люди – эксперимент не ладится, растение погибло. Но каждый раз мне нестерпимо хочется выковырять его из твердого панциря, и каждый раз я сдерживаюсь. Он таким образом справляется со стрессом. Подростки Луны научились уважать успокаивающие ритуалы друг друга, а у Ватаи успокаивающий ритуал не выпускать чувств. Закрыть их на замок внутри себя и переваривать. Я научилась различать выражения его глаз, как они блестят, когда он понимает или не понимает, одобряет или осуждает, поддерживает или спорит. Вне зависимости от настроения меня все еще завораживает их стальная глубина. Ватая поверил, что я люблю его. Что, даже когда я бросаюсь в него предметами, я все равно люблю его. Однажды он сказал:

- Таня, но я же не согласен ни с тобой, ни с Эриком! А ты все равно любуешься моим лицом как цветущей сакурой. Как это возможно?

- Я тебя разлюблю, только если ты особо жестоко и безо всякой причины убьешь маленьких пушистых котят. Если ты всего лишь думаешь не так, как я, это не повод переставать любить.

- Загадочно. И прекрасно. Но почему котята? И зачем мне убивать котят?

Пришлось разбираться и с сексом. Ватая не проходил уроки «Мое тело», я учила его доставлять удовольствие себе и мне. Это потребовало усилий, сделало его альтруистичным в плотской любви. Плюс ко всему, в отличие от Эрика, он никогда не занимался сексом с другими. Получается, я воспитала любовника строго для себя. А его жизнь среди японцев, когда настроение собеседника надо уловить по малейшему движению глаз, сделала его очень чувствительным. Он доставлял мне удовольствие чуть ли не раньше, чем я о нем могла подумать. Такой же чувствительности он требовал и от меня, но я лучше спрошу, чего партнер хочет, чем буду угадывать. В конце концов мы придумали игру. Я прикасалась сначала к его ладони, потом к сгибу локтя и шла дальше по телу. Прикасалась рукой, губами, соском, на какое движение он реагировал, то я и продолжала. Удивительно, но с ним не было скучно во время секса, каждый раз его возбуждал и привлекал новый набор ласк. После долгой прелюдии он всегда брал меня сверху и очень мощно. Разогретая до точки кипения, я принимала его страсть. Однако игра требовала много сил. Это ограничивало возможности нашего с Ватаей секса. Когда я уставшая и оттого ленивая пришла к нему за сексом, он сначала согласился, а потом прервал процесс и отстранил меня. Я надеялась быстро возбудить его минетом и быстро достигнуть одного оргазма.

- Таня, это слишком грубая ласка. Давай сначала пообнимаемся.

- Я хочу быстро, я устала. Нет сил на долгую прелюдию.

- Секс это нежность и страсть! Я не люблю быстрого и бездумного трения плоти о плоть.

- Но я ничего не могу тебе дать сейчас, кроме «трения», - я сделала особенное ударение на последнем слове.

- Я ничего и не просил, - с улыбкой ответил он, ласково обнимая меня. – Это ведь ты пришла ко мне. Я вполне готов копить энергию, пока ты не накопишь своей достаточно, чтобы проявить настоящую страсть и нежность. Хочешь просто полежим, обнявшись?

- Я хочу оргазма. Тогда хотя бы посмотри, как я мастурбирую и кончаю.

- Эгоистка. Ну, хорошо, я посмотрю. Но завтра будь готова к нормальному сексу. Такие сцены меня возбуждают. А ты сама говорила, эрекцию желательно заканчивать эякуляцией.

Ватая нежно гладил меня по груди и животу, пока мои пальцы искали точки наивысшего наслаждения. После оргазма Ватая обнял меня, а я прильнула к его узкой груди и слушала, как стучит сердце. С тех пор все свои пики я отдавала только ему. Когда мне хотелось кого-то порвать на кусочки, я шла к Ватае. Он без слов сдирал с себя и меня одежду, целовал мои губы до синяков, позволял царапаться и кусаться, делал то же в ответ и всегда входил в меня с размаха. Он принимал в сексе только миссионерскую позу, но благодаря изнурительно долгой и разнообразной прелюдии я хотела его как угодно. После оргазма Ватая сразу засыпал, и я не один и не два раза засыпала вместе с ним.

Эрик, наоборот, очень не любил жестокость и резкие движения, зато прощал мне вялость или отсутствие оргазма. Он любил долго и нежно меня целовать, всячески играл с моим телом, пробовал новые позы. Его разогревать не требовалось, и если я слишком долго его мучила, не давая входить в себя, то весь секс рассыпался. Ватая хотел диалога, Эрик – руководить моим телом.

Уютом обычно женщины занимаются, но в нашем случае домохозяйка – Эрик. Он сделал баскетбольное кольцо, подвесил его на уровне третьего этажа жилого модуля и иногда до белого каления меня доводил стуком мяча. Все наши входы показались ему «слишком простыми», и он сварил ажурные входные арки. При этом Эрик часами напевал на свой внутренний мотив одну и ту же строчку:

- Скуй, кузнец, ты Ильмаринен арку мне для входа в Мордор.

Эрик ваял входные порталы в кузне, во второй лаборатории, любезно предоставленной Ватаей. В эти часы беспокоить его запрещалось, споры и решения откладывались до момента, когда он, весь потный но ужасно довольный, выходил из лаборатории.

Пришлось читать Властелина колец, надо же понимать, о чем этот шведский идиот зудит себе под нос днями напролет. Иногда мне хотелось убить обоих своих мужчин, но я была счастлива. Целый год мы просыпались, ели, работали, делились впечатлениями, занимались сексом и не думали о будущем. Комплекс превратился в научный центр, люди прибывали, оставались, учились, уезжали, а мы так и жили в ПВМ. С внешним миром нас связывала только панель коммуникатора, установленная на складе номер один.

В тот день я проснулась в очень хорошем настроении. Вчера двое из четверых текущих учеников освоили облегченный шов, с материка прибыл груз с консервированными фруктами, и Эрик соорудил желейный торт. Ватая принес из теплиц мяту и сделал вкусный душистый чай. Ужин получился таким радостным, что мы решили отпраздновать совместное двадцатилетие. Дни рождения у нас, конечно, в разные даты, но мы редко можем устроить праздник. Я засыпала двенадцатилетней, а просыпалась тринадцатилетней, и все. Подарки тоже смысла не имели: если дозволяется не более одной сумки личных вещей, то зачем таскать с собой ненужный хлам? Подарком на Луне служит свежий фрукт из теплиц, новый набор одежды или электронная открытка. Торт с мятным чаем вполне подходит, так почему бы не отпраздновать?

Мы проглотили сладкое колеблющееся желе с застывшими в нем фруктами, выпили свежего вкусного чая, втроем посмотрели хороший старый мультфильм «Вверх» и устроили сеанс неторопливого нежного петтинга. Мне казалось, что я раковина древнего моллюска на дне девонского моря, омываемая ласковыми теплыми волнами неглубокого синего залива. Неудивительно, что утром я пела в душе (теперь вода лилась неограниченно), а на работу собиралась пританцовывая. Я уже выходила в шлюз, чтобы вести за собой группу новичков в песочницу, как по внутренней связи раздался голос Эрика.

- Татьяна и Ватая, зайдите, пожалуйста, в блок электронного управления.

Пока я разбиралась с учениками и пробиралась к нужной точке, образ вчерашнего дня таял внутри меня, как мороженое на жаре. Мне очень не понравился тон Эрика, и я точно знала, что это не к добру. Ну почему очень хороший день не может продлиться хотя бы неделю?

Недовольная ругающаяся Таня прибыла первой – она почти вышла на Луну, ей пришлось извиняться перед новичками, вылезать из костюма и тащиться через три шлюза. Благо при всех работающих корпусах переход через шлюз занимал всего десять секунд. Ватая подошел позже, на нем было самое непроницаемое самурайское лицо, какое я видел: вероятно, я оторвал его от важного эксперимента.

- Эрик, я ты не мог мне это лично сказать? Что такого срочного? – набросилась Таня, пока мы ждали Ватаю. Я помотал головой, она отступила за угол стеллажа и стучала там ногой от нетерпения.

Когда пришел Ватая, я молча повернул к ним монитор связи с материком. Под японскими иероглифами на черном экране белел перевод на русский.

«Японский сектор запрашивает выдачу своего гражданина Ватаи Оясэ, направленного на обучение вакуумной сварке».

- Ватая русский, - сказала Таня. В ее глазах плескался гнев.

- Наверное, японский сектор не согласился с решением русского президента. Он имеет все права русского, но японским подданным от этого быть не перестал, - объяснял я, внутренне холодея от предстоящей разлуки. Все мы понимали, что это значит.

- Как высылать – так беженец, как понадобился – так подданный, - фыркнула Таня.

- Я не хочу подвергать никого опасности, - сказал побледневший Ватая, - я вернусь и приму любую судьбу.

Он уже повернулся, чтобы идти собирать вещи. Вот такой наш Ватая: решил и пошел прыгать в пасть тигру.

- Ничего хорошего там не ждет, - Тане пришлось схватить Ватаю за рукав неизменно черной майки, чтобы удержать.

- Скорее всего, нет, - он стоял в узком проходе, всем видом давая понять, что все равно уйдет, остановить его невозможно никакими словами.

- Оставайся здесь! Ну что они могут сделать? Обстрелять нас ракетами? Применять огнестрельное оружие на Луне себе дороже, уничтожатся и без того ограниченные ресурсы. Забрать тебя силой они тоже не могут. Ничего они не сделают.

У меня в голове мелькнула идея.

- А может им правда от Ватаи нужно то, о чем они говорят, – купола? Тогда им просто нужны специалисты! Точно, позовем японских учеников в нашу школу! – меня распирала гордость, напряжение схлынуло одной большой волной.

Я принялся набирать ответное сообщение, а Ватая просто покачал головой. Он скрестил руки на груди и промолвил:

- Эрик, я благодарен за попытку, но это не поможет. Если они хотят меня, то так или иначе заполучат.

- Но хотя бы не сегодня, - сказала Таня, странно блеснула глазами и умчалась проводить прерванный урок.

Через полдня пришел ответ, вежливый, но непреклонный: «Мы понимаем щедрость вашего предложения и благодарим, однако опасаемся, что преподавание ведется только на русском языке. Чтобы выучить его, потребуется длительное время». Они не сказали «нет», но ответить мне было нечего.

Вечером мы втроем собрались в Таниной комнате, я предложил ответить, что обучение Ватаи не закончено. Ватая только грустно улыбнулся.

- То есть мало того что я дезертир, так еще и тупой, - он покачал головой. – Это сделает только хуже.

- Давай напишем, что уроки у японоязычных учеников будешь вести ты? – неожиданно предложила Таня.

Меня кольнула ревность: здесь я генератор гениальных идей по спасению Ватаи!

- Я уверен, что ничего не выйдет. Но вы можете это предложить, - с пугающе спокойной улыбкой сказал Ватая.

Я послал на материк запрос на предоставление Ватае диплома преподавателя. Под документом стояла подпись президента, но инструкций от нее не последовало – решить вопрос с Ватаей нам предстоит самим.

Не уверенный в успехе, я все же надеялся. Все шло так хорошо, почему сегодня?! Я приложил документ, переведенный Ватаей на японский, и написал: «Уважаемые коллеги, Ватая Оясе будет вести уроки на японском языке, ему присвоена квалификация преподавателя. Мы с радостью ждем новых учеников из японского сектора». В ответ я получил: «Мы вас очень благодарим, вы невероятно щедры и любезны. Принять ваше предложение мы все равно не можем, это неудобно по экономическим причинам». Еще несколько дней я сопротивлялся. Я обещал взять все расходы по обучению японских учеников на себя, они отказывались соглашаться на слишком щедрое предложение, я настаивал, они уходили от ответа.

Я забросил все дела, но небеса не обрушились. Моя тревога передалась дальше, сотрудники и ученики притихли, сами решали споры. Солнечные панели монтировались, растения в теплицах получали должное количество воды и света, еда и вода исправно поступали в кухонный блок. Бродя по пустым складам, я не понимал – гордиться мне или грустить, я все так хорошо наладил или все работает и без меня прекрасно? Комплекс сплотился вокруг нашей беды. Люди, не имеющие никакого отношения к Ватае, помогали мне освободить время для поиска решения. Я захожу в управление электричеством – инженеры улыбаются, кивают, и говорят: «Помощь не нужна, все в порядке». В цилиндре управления водой и воздухом сотрудники хлопают по плечу и чуть ли не выставляют: «Все хорошо, ты не нужен». В теплице трое парней спрашивают участливо: «Ты под банан спать пришел? Нет? А зачем тогда? У нас все под контролем. Хочешь ананас? »

Как запертый в клетке тигр я наматывал круги по жилому модулю. Голова распухла от мыслей, я строил самые экзотические, самые невероятные предположения. Сказать японцем о смерти Ватаи? Воспротивиться, перестать отвечать на сообщения? Отселить его на материк и сказать, что не знаю, где он? Когда я позволял беспорядочному кружению мыслей успокоиться, приходили другие. Я представлял плачущую на изуродованным телом Ватаи Таню или годы тягостного ожидания, когда Таня только и делает, что проверяет каждые пять минут коммуникатор: не едет ли тот обратно? Хорошего выхода я не видел. Страшная тяжесть вины навалилась на плечи. Я не виноват, но я все равно должен что-то делать.

Ватая поступил мудро, полностью погрузившись в работу. Мы видели его только поздно вечером. Он медленно, как будто под водой, готовил себе ужин, невидящими глазами смотрел на меня или Таню, кивал, не понимая, что мы говорим, и уходил спать. Таня стала рассеянной, на очередном занятии чуть не проткнула скафандр электродом. Ученики забеспокоились и запретили ей выходить на Луну. Теперь она следила, как они учат друг друга удаленно, через экран коммуникатора. Новички поникали в этой грустной и нервной обстановке, быстро разворачивались и уезжали на материк осваивать другие навыки.

Через неделю беспощадных и неотвратимых, как часы, сообщений у меня задергался глаз. С этими японцами невозможно вести дела! Они безукоризненно вежливы, их аргументы как остро наточенная бритва, спорить бесполезно. Вечером я пришел в столовую и сидел там, гоняя последний кусочек мяса по тарелке. Я был подавлен. Ватая все так же пропадал в лабораториях. Подошла Таня, положила руку мне на плечо.

- Я знаю одно решение. Но оно тебе не понравится.

- Я не могу, просто не могу его отпустить. Какой я руководитель, если дам своего ученика на растерзание! Его там будут мучить, его убьют!

- Скорее всего, - тон ее был слишком спокойным.

В глазах Тани читалась боль, неотвратимость и надежда. Она чего-то хотела от меня, но я не понимал, чего.

- Ну, говори уже, русская.

- Я могу официально выйти замуж за Ватаю. Тогда у него появится гражданство.

Она произносила простые слова, но мне казалось, что она втыкает в меня иглы. Длинные острые иглы в самое сердце. Мы никогда не говорили об официальной стороне наших отношений. Мы просто жили, решали возникающие вопросы, привыкали друг к другу и искали точки соприкосновения. Но я всегда думал, что Таня моя, моя собственная девочка, которую я защищаю с шестнадцати лет. Так вышло, что, помимо меня, она любит еще Ватаю, и это не плохо, но Ватая… Я позволял ему быть с нами, и уж точно не думал, что в критической ситуации она выберет его. Я был уверен, мы с ней всегда будем вместе. Ее решение, возможно, наш последний шанс сохранить Ватае свободу и жизнь, но мне больно.

- Эрик, это не значит, что я разлюбила тебя. Я люблю вас обоих, по-разному, но обоих, - она присела на стул напротив и заглядывала мне в глаза. - Мы сквозь столько всего прошли вместе, но мы всегда были друг у друга, а он вообще один. Я не представляю свою жизнь без тебя, но если мы сейчас его не спасем, то потом просто не сможем стать счастливыми. Мы не простим себя, - она положила свою ладонь на мою руку. Место соприкосновения жгло огнем.

Я молчал, на душе было гадко. В голове крутились даже мерзкая мысль, что я наконец-то избавлюсь от соперника и буду счастлив с Таней вдвоем. Но и она, и я понимали, что если мы отдадим Ватаю, то счастливы не будем уже никогда. Я сдался, а Таня обошла стол и обняла меня. Я приподнял ее майку и прислонил свою горячую щеку к ее прохладному животу. Она гладила меня, успокаивала, раскачивалась туда-сюда.

- Я думал, мы с тобой поженимся.

- Мы вроде как уже и поженились, нет?

- Я имел в виду кольца, фата…

- Ой, швед, ты даешь. Кто бы мог подумать, что за этим могучим телом скрывается такая сентиментальность. Ты прямо хочешь кольца и фату?

- Хочу.

Мы продолжали обниматься. Это решение все поменяет. Что будет дальше? Возможно, Таня с Ватаей так и будут связаны друг с другом, а я… я просто буду рядом, когда смогу. Всегда. Но, может быть, это последний наш вечер вместе.

Обнимающимися нас и застал Ватая. Как ни в чем не бывало, он спокойно приготовил себе лапшу с котлетой (сушеной, витаминизированной), выпил чаю, пригласил Таню сесть.

- Я не могу разлучить вас. Я пришел к вам, а не вы ко мне. Я не могу подвергать Таню опасности. Завтра я вернусь в японский сектор, - он не надел самурайское лицо, говорил честно.

- Ватая, мы все решили. Таня выйдет за тебя замуж.

- А если меня все равно вызовут? Тане придется как жене ехать со мной.

- Я понимаю, - тихо сказала Таня.

- А ты, Эрик, отпустишь ее со мной, где мы будем только вдвоем?

- А что делать? Таня очень сильная, она со всем справится. Я доверяю вам обоим, ребята.

- Вы просто не представляете, о чем идет речь.

- Это даже лучше, - ответила Таня.

- Некому будет преподавать облегченный шов, - начал сдаваться Ватая.

- Мы уже подумали об этом. Ольга Фарога заменит Таню, она наш лучший ученик.

- Она плохой преподаватель, - спокойно сказал Ватая, - слишком жесткая.

Он еще сопротивлялся, но я знал, что мы его уговорим. Таня от него просто не отстанет, поедет насильно, если он не согласится добровольно.

- А я хороший, что ли? – удивилась Таня.

- Ты внимательная и веселая. А Ольга мрачный персонаж. Она скорее отвратит от сварки, чем научит.

- Тогда Денис Грязнев. Он второй лучший ученик. И характер у него подходящий.

- Да, Денис подойдет. У него и рука хорошая, он умеет объяснять. – Ватая помолчал. – Хорошо, я принимаю эту жертву. Но я принимаю на себя и обратное обязательство – пожертвовать что-то столь же ценное вам. Если смогу. А не смогу, так в следующей жизни, - он ободряюще улыбнулся нам обоим. – Завтра мы с Таней поженимся, но послезавтра все равно уедем в японский сектор, это просто неизбежно. Знаете, а я вам подарок приготовил! – глаза его загорелись неподдельным удовольствием, как будто послезавтра ждет не приговор, а обычный день в любимой теплице.

- Какой? – недоверчиво спросила Таня.

- Таня, помнишь, ты хотела покрыть стеклом песочницу?

- Но нам не выделили на это стекла и клея. Сказали, что нечего на всякую ерунду ресурсы тратить.

- Ты все еще хочешь, чтобы работа твоих учеников стала памятником мастерству на Луне?

- Конечно, было бы здорово, показать, что каждый может принести пользу, - ответил я вместо Тани.

- Так я нашел, чем заменить стекло! – Ватая повернулся ко мне. – Я знаю, как сделать памятник!

- Тогда оставь инструкцию, я сделаю, - сказал я.

- Нет, мы втроем это сможем сделать за день! – возбужденно проговорил Ватая.

- Импосибру! Песочница в диаметре двадцать метров, в высоту такая же! Тут и со стеклом работы навалом. А твой материал наверняка еще и клеится плохо, раз он другой.

Ватая помотал головой и лукаво прищурился.

- Никакого клея! Он строится сам!

- О чем ты говоришь? - насторожилась Таня.

- В вакууме состав пристраивает молекулы друг к другу сам! Ему так энергетически выгодно! Понимаете? – он чуть не танцевал от возбуждения. - В нормальных условиях он может быть только порошком, но при правильных параметрах он растит себя сам! Только нужно, чтобы частицы были очень-очень маленькими. Но я уже приготовил!

- Хочу увидеть! – безапелляционно заявила Таня таким тоном, что мы с Ватаей переглянулись и пошли переодеваться в скафандры.

Эрик говорит, мне не надо так много работать. Таня твердит, я с помощью работы ухожу от неприятностей, теперь их нет, и я должен меньше «торчать в лаборатории». Но работа доставляет мне радость. Чистый восторг исследования, когда есть только ты и неизведанные, зарытые в формулы, как сундук с сокровищами, законы вселенной. Просто удивительно, как добавление одного процента другого химического элемента может сделать состав более эластичным или токопроводящим, более прочным или прозрачным. Меня радуют даже неудачи, потому что это камни на моем пути, а если попадаются камни, значит, есть и путь! А уж когда что-то получается, это вообще ни с чем не сравнить. Таня сравнила бы с оргазмом, но у женщин он сильнее, а я мужчина, для меня найти удачный материал круче секса.

Теплицы успокаивают, окружают понятной и привычной средой, я ведь десять лет в теплице прожил. Растения отзываются на правильные условия: если магнолия любит влажный и теплый воздух, то кактус – горячий и сухой, если клюква требует кислой почвы и прохлады, то георгин – тепла и хорошо удобренной земли. А все остальное они делают сами, в отличие от порошков и кристаллов. Сами добывают себе свет, сами подбирают нужные элементы. Помощники считают теплицы экспериментом, но для меня это разговор. Я добавляю удобрение, цветок начинает гнить – значит, я сказал дурное слово, надо срочно сказать другое, чтобы не убить; я включаю больше света, и роза выпускает бутон – значит, ей очень хорошо.

Целый год я был счастлив, я даже в мечтах не представлял себе такой жизни. Со мной друзья, а с ними – воспоминания о самом лучшем лете на Земле. Со мной соратники, они помогают и поддерживают, слушают и понимают. Со мной возлюбленная, яркая и необузданная, как ураган, красивая, как море на рассвете, и сильная, как солнце. Со мной друг, надежный, уверенный в себе, хозяин любого положения и мастер юмора. Я сам выбираю себе работу! Еда вкусная и какая захочу! Хотя заморозка и дегидратация забирает что-то неуловимое из вкуса, я не придираюсь. Я чувствую себя человеком. Позади остались суровые уроки отца, бледное лицо лежащей на полу без сознания мамы, беспрестанно оскорбляющий задира Номада. Я просто живу, планирую эксперименты, копаюсь с теплицами, люблю Таню и наслаждаюсь обществом Эрика. Но, возможно, Таня права, и я столько работаю, чтобы уйти от плохих воспоминаний, чтобы на них не оставалось времени. Но они живут внутри меня. Я сам - результат своего прошлого. Поэтому все равно периодически я думаю, что слишком хорошо живу, это не может длиться вечно. И я оказался в итоге прав.

Благодаря школе Эрика и Тани (Таня непременно добавила бы с жаром, что и Ватаи тоже) купола всех секторов строятся с невиданной до сих пор скоростью. В первых куполах-садах выросли еще тоненькие молодые деревья, в русском парке тянутся к солнцу березы и ивы. Снят запрет на детей, человечество приспосабливается к Луне.

Япония, как и триста лет назад, предпочла изоляцию изменениям. В некоторых случаях эта стратегия работает, но не сейчас. Может быть, отчаянная мера Тани не требуется, японскому сектору действительно нужен строитель куполов. Но я все равно готовлюсь к худшему. В конце концов, и умереть не страшно, если год пожил такой жизнью. Многие люди за семьдесят лет не встретили друзей, единомышленников и возлюбленных, а я получил все и сразу. И если платить надо за все, то лучше уж за хорошее, чем за плохое.

Я хочу оградить Таню от возможного будущего. Но переспорить эту девушку невозможно: если она решила, проедет на танке. Отвечать за себя одного проще, чем волноваться еще и за судьбу Тани. Тут она в целости и безопасности, а в Японии ожидает неизвестно что, и, скорее всего, плохое неизвестно что. Но ради друга и любимой я бы тоже бросился в пасть дракона. Не уверен, что смог бы оставить ее, будь она в опасности.

Таня очень расстроилась, когда ей не прислали стекло для песочницы. Глядя на ее слезы, я поклялся найти замену. Она хочет показать следующим поколениям учеников, что и малый вклад имеет смысл, что по чуть-чуть каждый день можно сварить целый купол. Я хочу помочь. А без стекол песочница просто пустая оболочка, скелет давно умершего или в нашем случае еще не родившегося существа.

На материал я наткнулся случайно: сложная оксидная керамика при определенном воздействии становится прозрачной. При лабораторных опытах она взаимодействовала с клеем сэнсея вполне прилично, и я понес ее на Луну, в вакуум. Чтобы не терять время, я захватил еще и порошок, хотел проверить, не пойдет ли синтез быстрее. Не помню, как порошок попал на готовый склеенный образец, но я заметил: некоторые мельчайшие кристаллики прилипли к поверхности большого кристалла. Я пытался их смахнуть, но у меня все не получалось. Кляня свою неосторожность, я понес испорченный кусок в тепло. Маленькие частички намертво сплавились с большим образцом при сверхнизкой температуре. Сначала я сердился, не понимая, что произошло и где я ошибся. Потом я поэкспериментировал и окончательно выяснил: из этого материала можно приготовить стекла сразу нужной геометрии, не теряя материал на обрезку.

После некоторого количества не совсем удачных опытов я обнаружил: очень мелкий порошок сам прилипает к краю кристаллической затравки. Максимального возможного размера образца я еще не знал, но, кажется, можно накрыть наш небольшой купол-песочницу целиком.

Таня с Эриком прощаются, возможно, навсегда, впереди ждет только неизвестность. Вернее, Эрик так и будет управлять комплексом ПВМ, это ясно. Но увидим ли мы друг друга снова? Мы могли вместе посмотреть фильм, поговорить, заняться сексом, но Таня настояла на демонстрации моего материала.