Повесть о Фроле Скобееве.

Повесть о Савве Грудцыне — памятник древнерусской литературы XVII века. Представляет собой прозаический текст, сочетающий в себе как элементы, характерные для средневековой литературы (поучение, религиозные мотивы, тема спасения души), так и характерные особенности литературы переходного периода от древней русской литературы к новой (описание чувств героя, история жизни конкретного человека, детали быта).

1. Сюжет и композиция.

Повесть состоит из отдельных эпизодов. Эти эпизоды, несмотря на свою полную законченность, тесно связаны между собою. Каждый из них раскрывает то определенные черты характера героя повести, то особенности его поведения вне дома, вне родительского надзора. Сначала изображается ближайшая среда героя -- его семья. Черты патриархального купеческого быта характеризуют весь жизненный уклад этой семьи: вся власть в руках главы семьи -- отца, торговля -- дело всей жизни. И когда в годы «Смуты» внешние обстоятельства мешают ей, отец героя Фома Грудцын оставляет родной город Великий Устюг и «переселяется в понизовый славный царственный град Казань, зане в понизовьях градех не бысть злочестивыя Литвы». Отсюда он отправляется в торговые поездки вниз по Волге то к Соли-Камской, то к Астрахани, то «за Хвалынское море в Шахову область». К этому же исподволь он приучает и сына своего, «дабы по смерти его наследник был имению его». Во время чтения кажется, что порядки в этой семье очень строгие, но при этом можно найти описание проявления любви друг к другу: расставания и встречи здесь ознаменовываются тем, что Фома Грудцын обязательно, «и абие обычное целование подаде жене и сыну своему». Казалось бы, что в этой среде с хорошо отстоявшимися формами жизни и Савва должен пойти старыми, проверенными путями. Но вот автор показывает своего героя вне родительского дома, в торговом отъезде в далеком Соли-Камском городе Орле. Сперва и здесь Савва попадает в сферу привычных патриархальных отношений. Ему оказывает гостеприимство гостинник города Орла, «помня любовь и милость отца его». Героя приглашает в свой дом орловский купец Бажен Второй, старый друг отца Саввы, с которым он «многу любовь и дружбу имеяше». Но тут происходит нечто, что выбивает Савву из обычной колеи жизни. Он сближается с молодою женою Бажена и «живет неисправное и непорядочное житие и, елико было с ним отеческих таваров, все изнурих бе в блуде и пиянстве». В огромном запасе традиционных литературных образов и ситуаций автор повести находит материал для описания и объяснения такого необычного поведения юноши. Не в злой воле Саввы причина его неблаговидных поступков. Это молодая жена Бажена соблазняет неопытного юношу. Но когда Савва, после изгнания его из дома Бажена, вновь входит в доверие последнего, вторично поселяется в его семье и «паки запинается в сети блуда с

проклятою оною женою», автор объясняет поведение своего героя вмешательством диавола. Традиционализм " Повести о Савве Грудцыне" сказывается и в средневековом взгляде на женщину как на " сосуд дьявола" почти в прямом смысле, т. к. греховное влечение к женщине приводит Савву к еще большему греху - продаже бессмертной души черту. Неторопливо, в рамках сочных бытовых описаний, развертывается любовная интрига повести. Весь уклад жизни семьи Бажена и обстановка небольшого торгового города с его шумной «конной площадью» и в то же время с тихим миром его верований и суеверий -- все это тщательно нарисованный фон любовной истории Саввы и молодой жены Бажена. Развязка любовной интриги чисто реалистическая. Слухи о «неисправном житии» Саввы доходят в Казань к родителям Саввы. Мать трижды пишет ему, умоляя возвратиться в Казань. Савва же «прочет, посмеяся и ни во что же вменив... но токмо в страсти блуда упражняшеся». Тогда отец Саввы «пути касается к Соли Камской, по Каме. «Сам, рече, сыскав, поим сына своего в дом мой». И Савва вынужден бежать из Орла. Так автор обрывает любовную историю в повести. На этом оканчивается юность героя и его жизнь в родной ему купеческой среде, устои которой -- беспрекословное повиновение родителям и святость семейных уз -- он так небрежно нарушает. Рамки повествования затем значительно расширяются. Герой попадает в круговорот больших исторических событий своего времени -- русско-польской войны 1632--1634 гг. В Шуе Савва зачисляется в солдаты и в скором времени «в воинском учении такову премудрость» приобретает, «яко и старых воинов и начялников во учении превосходит». Перейдя с полком в Москву, он выдвигается по службе еще больше: полковник «вручяет ему три роты новобранных солдат, да вместо его устрояет и учит той Савва»; царский шурин боярин Стрешнев приглашает его к себе на службу и, наконец, «уже бо и самому царю знатен учинился еси». Все удивляются «остроумию» (уму) Саввы. Удача неизменно сопутствует ему: он совершает смелую разведку, проникнув в самый Смоленск, и узнает, «како поляки град укрепляху и на приступных местах всякия гарматы поставляху», и, наконец, во время осады Смоленска в единоборстве побеждает трех польских «исполинов», чем «немал же зазор смолянам наведе, все же российское воинство во удивление приведе». Это кульминационный момент воинской удачи и славы героя, и автор изображает его подвиги в героико-эпическом стиле русских былин и воинских повестей. И только образ «названного брата» Саввы -- беса, неотступно следующего за ним и помогающего ему, носит на себе отпечаток традиционной агиографической манеры письма. Концовка повести вполне традиционна: после целого ряда подробно описанных приключений и путешествий Савва оказывается под Смоленском, участвует в освобождении города от поляков, внезапно заболевает и страшно мучим бесом. В самый опасный момент ему является Богородица и предсказывает чудо. И действительно, в день престольного

праздника Казанской иконы Богородицы из-под купола храма падает Савина «богоотсупная грамота», с которой стерты все письмена. В результате Савва раздает все имущество и постригается в монахи. Особенно же замечательна «Повесть о Савве Грудцыне» в композиционном отношении. Ее действие по нескольким сюжетным линиям, каждая из которых в отдельности могла бы быть достаточной для самостоятельного повествовательного произведения: крушение твердого уклада жизни в купеческой семье Грудцыных-Усовых; молодая жена и старый муж Баженовы; скромная жизнь семьи стрелецкого сотника Шилова; приключения двух «названных братьев» -- Саввы и беса; война под Смоленском и пр. В связи с этим в повести дается многократная перемена места действия: здесь и Устюг-Великий, и Казань, и Орел соликамский, и Шуя, и Москва, и военный лагерь под Смоленском. Перед глазами читателя проходит необычно большое для древнерусских литературных произведений число героев, каждый из которых наделен индивидуальными чертами и представляет собою законченный художественный образ. Жизнь главного из них, Саввы Грудцына, изображена от его рождения до смерти во всех важнейших проявлениях живой человеческой личности XVII в. -- отношение к семье, религии, любовь, борьба за место в жизни. Традиционные сюжетные схемы, помимо этого, автор наполняет чертами живого быта 1-й пол. XVII в. с описанием реальных торговых путей, обучения делу молодого купеческого сына, набора в солдатские полки и т. д. В повести отразились и реально существовавшие демонологические представления XVII в., и реальные исторические события (Смута, осада Смоленска 1632-- 1634 гг. и др. ). Из исторических лиц, кроме царя Михаила Федоровича, автор упоминает бояр Шеина и Стрешнева, стольника Воронцова-Вельяминова, стрелецкого сотника Шилова.

2. Художественное пространство и время

" Повесть о Савве Грудцыне" дает действующим лицам русские, реальные имена и располагает события в конкретной географической, бытовой, этнографической среде. Действие в ней вполне подчинялось купеческой обстановке определенной, близкой читателям эпохи.

3. Персонажи и приемы их характеристики.

Савва Грудцын предстает перед читателем в окружении многочисленных подробностей и деталей. В этой повести «быт служит средством опрощения человека, разрушения его средневековой идеализации», читаем мы у Д. С. Лихачева. Образ Саввы Грудцына запечатлел в себе характерные черты молодого человека переходной эпохи. Показывая участие Саввы

в борьбе русских войск за Смоленск, автор повести героизирует его образ. Победа Саввы над вражескими богатырями изображается в героическом былинном стиле. Как отмечает М. О. Скрипиль, в этих эпизодах Савва сближается с образами русских богатырей, а его победа в поединках с вражескими «исполинами» поднимается до значения национального подвига. Образ Саввы, как и образ Молодца в «Повести о Горе и Злочастии», обобщает черты молодого поколения, стремящегося сбросить гнет вековых традиций, жить в полную меру своих удалых молодецких сил. «Бес в роли слуги -- также продуктивный повествовательный мотив (именно поэтому он так широко использован в мировой литературе). Русская проза обыкновенно разрабатывала комический его вариант -- например, в Житии Иоанна Новгородского. О комической обработке мотива напомнило «Великое Зерцало», которое, возможно, знал автор «Саввы Грудцына». B главе 244-й этого дидактического по общему настроению сборника рассказано o том, «как у некоего пустынника бес репы стрежаше». Как-то в огород пустынника забрался вор, бес-сторож окликнул его и пригрозил пожаловаться хозяину. Вор продолжал свое дело, но уйти с добычей не смог: бесовская сила приковала его к месту. Появился пустынник, и вор попросил прощения: «Прости мя, святче божий, бес научи мя сие сотворити». Тут бес возопил: «О неправедне, не трижды ли оглашах тебя -- не рви репы, скажу старцу? ». Душеспасительный колорит 244-й главы -- лишь поверхностное наслоение. На деле это -- типичная новелла, использующая игру слов, построенная на столкновении фразеологизма («бес попутал») и буквального значения слова «бес», обозначающего действующее лицо. B «Савве Грудцыне» этот мотив переведен в другой план -- в план трагической темы двойничества. Бес -- это названный брат героя, его «второе я». B православных представлениях каждому человеку сопутствует ангел-хранитель -- также своего рода двойник, но двойник идеальный. Автор «Саввы Грудцына» дал обращенное, «теневое» решение этой темы». Иную точку зрения можно встретить у Д. С. Лихачева. Он пишет о том что образ беса в повести - это образ его судьбы. «в " Повести о Савве Грудцыне" судьба Саввы предстает перед ним в образе беса, соблазняющего его на разные губительные для него поступки. Бес в " Повести о Савве Грудцыне" возникает внезапно, как бы вырастает из-под земли тогда, когда Савва перестает владеть собой, когда им полностью, вопреки рассудку, овладевает страсть. Савва носит в себе " великую скорбь", ею он " истончи плоть свою", он не может преодолеть влекущей его страсти. Бес - порождение его собственного желания, он появляется как раз в тот момент, когда Савва подумал: "... еже бы паки совокупитися мне с женою оною, аз бы послужил диаволу". Бес берет с Саввы " рукописание" (" крепость" ), символизирующее закрепощенность героя своей судьбой». Образ беса дает возможность автору повести объяснить причины необыкновенных удач и поражений героя в жизни, а также показать мятущуюся душу молодого человека с его жаждой бурной и мятежной жизни, стремлением сделаться знатным. Ситуации постоянно обновляются, a персонажи как бы раздваиваются. B Усолье o Савве пеклась жена «гостинника», в Москве за ним ухаживает жена сотника. Усольский волхв снова возникает в селе Павлов Перевоз, на рынке, в облике нищего старика. «Веси ли, чадо, -- говорит он плача, -- с кем ныне ходиши и его же братом себе нарицаеши? Но сей не человек..., но бес, ходяй с тобою, доводит тя до пропасти адския». И как «гостинник» не верит волхву, так и Савва не слушает одетого в рубище прозорливца. Мать, узнав o сыновних непотребствах, шлет Савве письма, зовет домой, уговаривает и угрожает, «ово молением молит, ово же и клятвами заклинает». Вскоре за перо берется и отец. Цель его та же, но тон письма другой, почти нежный («да вижу, рече, чядо, красоту лица твоего»). Эта вариация психологически очень достоверна». Жена Бажена Второго предстает в традиционном для древнерусской литературы образе искусительницы и клеветницы. Для выражения эмоций своих героев автор повести о Савве Грудцыне нашел новые средства, которые позже, в XVIII в., являются излюбленными в повествовательной литературе. Автор порицает связь Саввы и молодой жены Бажена Второго, для него это «грех», «скверное» или «скаредное дело», и он для определения его не скупится на эпитеты, взятые из запасов древнерусской фразеологии: «Савва всегда в кале блуда, яко свинья, валяшеся и в таковом ненасытном блужении много время, яко скот, пребываше». Но он находит и нежные лирические тона для передачи любовной скорби Саввы во время размолвки его с женой Бажена: «Сердцем же скорбя, -- говорит он о Савве, -- и неутешно тужаше по жене оной, и начат от великия туги красота лица его увядати и плоть его истончаватися». Это впервые в древнерусской литературе автор повести рассказывает о любовной неудаче своего героя. «Некогда же той Савва, -- читаем мы дальше, -- изыде един за град на поле, от великого уныния и скорби прогулятися, и идяше един по полю, и никого же пред собою или за собою видяше, и ничто ино помышляше, но токмо сетуя и скорбя о разлучении своем от жены оныя». Мать и отец Саввы неоднократно посылают своему сыну «епистолии» -- прием для выражения эмоций героев и композиционное средство, на основе которого в XVIII в. пишутся целые повести и романы. В языке «Повести о Савве Грудцыне» много слов переходной эпохи: епистолия, солдаты, артикул, рота, команда и др. Автор любит архаизмы, они для него звучат как изящная, изысканная речь: «И тако той Савва... от зависти диавола запят бысть, падеся в сеть любодеяния... » (Великие Четьи-Минеи: «Ненавидяй же добра диавол единою запят ему и врину и в ров любодеяниа»); «Савва же таковое писание приим, и прочет е, ни во что же вменив» (В. Ч. -М.: «И ни в что же въменив запрещение старца»); «Мнимый же брат, паче же рещи бес, вскоре изъем из опчага чернило и хартию, дает юноши» (В. Ч. -М.: «И изем злато из опчага, ношеное им на торг... ») и т. п. Ограниченность языковых средств автора создает эффект немоты персонажей повести. Несмотря на обилие прямой речи, эта прямая речь остается все же " речью автора" за своих персонажей. Попытка индивидуализации прямой речи сделана только для беса, но и эта индивидуализация касается не речи самой по себе, а только манеры, в которой бес разговаривает с Саввой: то «осклабився», то «расмеявся», то «улыбаясь». В языковом же отношении речи Саввы, беса, Бажена Второго, его жены, главного сатаны и прочих не различаются между собой.

4. Стилевое и жанровое новаторство.

Повесть как новый литературный жанр наполняется качественно иным содержанием. Его предметом становится судьба человека, выбор им своего жизненного пути, осознание своего личного места в жизни. «В бытовой повести ярко отразились изменения произошедшие в сознании, морали и быте людей, та борьба «старины» и «новизны» переходной эпохи, которая пронизывала все сферы личной и общественной жизни». « Повесть о Савве Грудцыне» - следующий этап в развитии главной в бытовой повести второй половины XVII в. темы поисков молодым поколением свой судьбы. В стиле этой повести сочетаются традиционные книжные приемы и отдельные мотивы устной народной поэзии. В повести еще ощущаются черты старины: у героев нет характеров, их речь (за исключением речи беса) лишена индивидуальности, язык повести изобилует традиционными книжными оборотами, как например: «Савва же, егда услыша от Бажена таковыя глаголы, неизреченною радостию возрадовался и скоро потече в дом Бажена Второго» или: «узрев Савва некоею престарела нища мужа стояща, рубищами гнусными зело одеянна и зряща на Савву прилежно и велми плачюща. Савва же отлучися мало от беса и притече ко старцу оному, хотя уведати вины плача его» и т. д. Необычность повести состоит в ее попытке изобразить обыкновенный человеческий характер в бытовой обстановке, раскрыть сложность и противоречивость характера, показать значение любви в жизни человека. И по этой причине ряд исследователей рассматривает «Повесть о Савве Грудцыне» в качестве начального этапа становления жанра романа.

5. Источники и их влияние

Детальное сопоставление «Повести о Савве Грудцыне» с древнейшими известными на Руси демонологическими сказаниями — сказаниями о Протерии и ФеоФиле — убеждает нас в том, что, действительно, нет основания говорить в данном случае о непосредственном литературном заимствовании. Процес образования «Повести о Савве Грудцыне» значительно сложнее.

Среди богородичных легенд «Великого Зерцала»*есть еще одна, отдельным мотивом которого обнаруживают сходство с «Повестью о Савве Грудцыне». В «Великое Зерцало» легенда эта попала и средневекового сборника «Speculum Majus» Винцента из Бовэ, который широко использовал византийские источники религиозной легенды. Очевидно, и «Повест о Савве Грудцыне» и «Великое Зерцало» в данном случае восходят к одной и той же литературной традиции.

Среди источников " Повести" – волшебная сказка. С ее традициями связаны описание поединка Саввы с тремя вражескими исполинами, мотив беса как " волшебного помощника", наличие темы " царской милости", покровительства герою за совершенные им подвиги на поле брани. Логика развития сказочного сюжета заставляет видеть в Савве будущего зятя царя и правителя Руси, однако он согрешил и не достоин сказочного счастья.

В конце произведения сюжет переключается со сказочного на религиозно-легендарный, и главным становится мотив чуда. Бес выступает не как помощник героя, а как его антагонист, " второе я" Саввы, на которое переносятся все негативные черты человека, все его темные дела и мысли. Бес олицетворяет слабоволие и сладострастие, тщеславие и легкомыслие купеческого сына. Тема двойничества усиливает трагедийность повествования, поскольку противостояние бесовскому началу – не что иное, как борьба молодого человека с самим собой, с собственными слабостями и пороками. Причем авторское отношение к герою лишается привычной для Средневековья однозначности: Савва не только жертва " козней дьявола", достойный сочувствия к своим страданиям, но и виновник случившегося с ним грехопадения, ибо человек волен в выборе между добром и злом. Разумеется, автор " Повести" осуждает плотские страсти, в бездне которых гибнет человеческая душа, однако он вынужден признать их жизненную притягательность и силу.

Повесть о Фроле Скобееве.

Новаторство " Повести о Фроле Скобееве":

Если герои повестей о Горе и Злочастии и Савве Грудцыне в своем стремлении выйти за пределы традиционных норм морали, бытовых отношений терпят поражение, то бедный дворянин Фрол Скобеев, герой одноименной повести, уже беззастенчиво попирает этические нормы, добиваясь личного успеха в жизни: материального благополучия и прочного общественного положения. Худородный дворянин, вынужденный добывать средства к существованию частной канцелярской практикой «ябедника» (ходатая по делам), Фролка Скобеев делает девизом своей жизни «фортуну и карьеру». «Или буду полковник, или покойник! » – заявляет он. Ради осуществления этой цели Скобеев не брезгует ничем. Он неразборчив в средствах и пускает в ход подкуп, обман, шантаж. Для него не существует ничего святого, кроме веры в силу денег. Он покупает совесть мамки, соблазняет дочь богатого стольника Нардина-Нащокина Аннушку, затем похищает ее, разумеется с согласия Аннушки, и вступает с ней в брак. Хитростью и обманом супруги добиваются родительского благословения, потом полного прошения и отпущения своей вины. Отец Аннушки, спесивый и чванливый знатный стольник, в конце концов вынужден признать своим зятем «вора, плута» и «ябедника» Фролку Скобеева, сесть с ним за один стол обедать и «учинить» своими наследником. Повесть является типичной плутовской новеллой. Она отразила начало процесса слияния бояр-вотчинников и служилого дворянства в единое дворянское сословие, процесс возвышения новой знати из дьяков и подьячих, приход «худородных» на смену «стародавних, честных родов». Резкому сатирическому осмеянию подвергнуты в повести боярская гордость и спесь: знатный стольник бессилен что-либо предпринять против «захудалого» дворянина и вынужден примириться с ним и признать своим наследником. Все это дает основание полагать, что повесть возникла после 1682 г., когда было ликвидировано местничество. Автор «Повести о Фроле Скобееве», очевидно, подьячий, мечтающий, подобно своему герою, выйти «в люди», достигнуть прочного материального и общественного положения. Об этом свидетельствует стиль повести, пересыпанный канцеляризмами: «иметь место жительства», «возыметь обязательное любление к оной Аннушке» и т. п. Эти обороты перемежаются с архаическими выражениями книжного стиля и просторечиями, особенно в речах героев, а также варваризмами, широко хлынувшими в это время в литературный и разговорный язык («квартера», «корета», «банкет», «персона» и т. п. ).