История иконопочитания

История иконопочитания весьма противоречива и драматична. К сожалению, с использованием икон в христианской жизни и поклонением им в истории христианской церкви связано множество раздоров и разделений. Иконоборцы (так исторически называли противников иконопочитания), относящиеся с подозрением к любому виду религиозного искусства, связанного с изображением человека или Бога, требовали уничтожения икон. С другой стороны, ревнители иконопочитания яростно защищали место иконы в жизни Церкви. Борьба была не просто конфликтом между двумя представлениями о христианском искусстве. С ней были связаны серьезные богословские вопросы: о характере человеческой природы Христа, христианское отношение к материи, подлинный смысл христианского искупления. Иконоборцы, возможно, находились под влиянием еврейских и мусульманских представлений о практике культовых изображений. Интересно отметить, что за три года до первой вспышки иконоборчества в Византийской империи мусульманский халиф Езид приказал удалить все иконы в своих владениях.

Но иконоборничество пришло не только извне; в пределах самого христианства всегда существовали те, кто осуждал иконы, так как усматривали в поклонении изображениям скрытое идолопоклонство. Когда императоры династии Исавров боролись с иконопочитанием, они нашли огромную поддержку внутри Церкви.
Историю иконоборчества, длившуюся почти 120 лет, условно можно разделить на два этапа. Начало первого этапа относится к 726 г., когда император Лев III (Исавр) начал активную борьбу с иконопочитанием. В 691 году на Трульском соборе было принято решение в пользу иконопочитания (82 правило). Однако многие епископы и священнослужители не были согласны с распространяющейся практикой поклонения изображениям. В 754 г. в Константинополе состоялся Вселенский собор. На соборе присутствовал почти весь византийский епископат (338 человек). Практически все высказались против почитания икон. Вот какое решение было принято участниками собора:

«Итак, будучи твердо наставлены из богодухновенных Писаний и отцов, а также утвердив свои ноги на камне божественного служения духом, мы все, облеченные саном священства, во имя Святой Троицы пришли к одному убеждению и единогласно определяем, что всякая икона, сделанная из какого угодно вещества, а равно и писанная красками при помощи нечестивого искусства живописцев, должна быть извергаема из христианских церквей. Она чужда им и заслуживает презрения… Никакой человек да не дерзает заниматься таким нечестивым и неблагоприличным делом. Если же кто-нибудь с этого времени дерзнет устроить икону, или будет поклоняться ей, или поставит её в церкви, или в собственном доме, или же будет скрывать её, таковой, если это будет епископ или пресвитер, или диакон, да будет низложен, а если монах или мирянин, то да будет предан анафеме, и да будет он виновен перед царскими законами, так как он противник Божьих предписаний и враг отеческих догматов»^{^[1]}.

В параграфе 7 соборных определений было подчеркнуто: «Употребление икон воспрещено Священным Писанием (Ин. 4: 24; 1: 18; 5: 37; 20: 29; Втор. 5: 8; Рим. 1: 23-24; 10: 17; 2 Кор. 5: 16) и Отцами церкви». Далее следуют ссылки на таких известных святых, как Епифаний Кипрский, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Василий Великий, Афанасий Великий, Амфилий Иконийский, Феодот Анкирский и Евсевий Кесарийский.

Византийское общество оказалось расколотым. Противостояние между иконопочитателями и иконоборцами вылилось практически в политическую борьбу. Императоры династии Исавров, пытаясь не обострять отношений с мусульманами, поддерживали иконоборцев. Однако когда в 780 году к власти пришла императрица Ирина, ситуация изменилась. С царствованием Ирины связан второй этап в истории утверждения практики иконопочитания.

На соборе в 787 г. (православные считают его VII Вселенским собором), начавшемся в Никее и закончившемся в Константинополе, иконоборничество было побеждено. Хотя собор и назывался Вселенским, на нем отсутствовали представители целого ряда европейских стран. Около 350 участников приняли участие в соборе, однако 131 из них были монахи без права голосования. Понимая, что для легитимности решений собора число голосов должно превосходить число голосов по сравнению с предыдущим иконоборническим собором в 754 г., организаторы собора разрешили монахам голосовать. Это было новым в практике Вселенских соборов, поскольку только епископы имели право голоса во всех предыдущих соборах.

Участниками собора было принято следующее решение: «... шествуя как бы царским путем и следуя богоглаголивому учению святых отцов и преданию кафолической церкви и Духу Святому, в ней живущему, со всяким тщанием и осмотрительностью определяем:
”Подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества, иконы Господа и Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа, непорочные Владычицы нашея Святыя Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей. Ибо, чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию ο самих первообразах и к любви к ним и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением, не тем истинным по нашей вере служением, которое приличествует одному только Божескому естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению честного и животворящего Креста и Святому Евангелию, и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю и древними. Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней.
Вот таково учение святых отцов наших, т. е. предание кафолической церкви, от конца до конца земли принявшей евангелие… Осмеливающихся же иначе думать или учить или согласно с нечестивыми еретиками отвергать церковные предания и измышлять какое-то нововведение или отвергать что-нибудь из посвященного церкви, Евангелие или изображение Креста или иконное живописание или святые останки мученика, или замышлять что-либо с хитростью и коварством для ниспровержения какого-либо из принятых в кафолической церкви преданий или давать профанное употребление священным сосудам или святым монастырям постановляем:
если это будут епископы или клирики — извергать из сана, если же монахи или миряне — отлучать от общения”»^{^[2]}.

Так была выражена позиция участников собора, который считается в православии последним Вселенским собором. Иконы, как провозгласил собор, должны остаться в Церкви и заслуживать того же почитания, какое оказывалось и другим символам, таким как крест и святое Евангелие.

Нельзя сказать, что после такого решения практика иконопочитания установилась повсеместно. Так, например, собор, состоявшийся в 794 году во Франкфурте (Германия), осудил почитание икон. Парижский собор, созванный в 825 году, также назван иконоборческим. Новую атаку на иконопочитание начал Лев V Армянский в 815 году, и эти гонения продолжались до 843 года, когда статус иконы был вновь восстановлен, на этот раз навсегда, императрицей Феодорой. Окончательная победа иконопочитания в 843 году получила название «Торжество православия», и с тех пор она отмечается в специальной службе, проводимой в первое воскресенье Великого поста накануне Пасхи.

Теология иконопочитания
Главным идеологом практики иконопочитания считается Иоанн Дамаскин (675-749 гг. ). Его защита иконопочитания была построена на четырех взаимосвязанных аргументах:

1. Иоанн Дамаскин начал свою апологетику опровержением обвинений, что почитание икон нарушает запрет Ветхого Завета на идолопоклонство (Исх. 20: 4; Втор. 4: 15-18; 5: 7-9). Он признает, что тогда это была попытка дьявола привнести язычество в среду избранного народа. Однако, считает Иоанн, иконоборцы неправильно применяют запреты, описанные в Ветхом Завете. Языческие идолы это одно, а христианская икона совсем другое.

2. Иоанн признавал, что создание образа невидимого Бога было бы невозможно или кощунственно во время Ветхого Завета. Тем не менее, даже в тот период запрещение изображений являлось относительным, а не абсолютным. Например, Бог давал повеления создавать видимые материальные образы, которые бы содействовали акту поклонения. Таковыми были херувимы над крышкой ковчега Завета, медный змий, богодухновенные художественные творения Веселиила (Исх. 31: 1-11) и так далее. Таким образом, считает Иоанн, практика «обожения материи» существовала даже во времена Ветхого Завета. Другой защитник почитания икон Феодор Студит подчеркивал важность аналогии: если Бог решил представить Себя в образе змея, «как могло быть, что Ему не угодно и является неуместным создание Его образа в виде человека с тех пор, как Он воплотился, приняв на Себя человеческую плоть? »^{^[3]}

3. Самым важным аргументом в этом противостоянии был, однако, христологический аргумент. Все изображения, встречающиеся в Ветхом Завете, служили лишь прообразами, были своего рода «тенью», которая соответствовала эпохе закона (Гал. 3: 24-25). В то время Бог говорил к людям на определенном языке, присущем эпохе закона, в эпоху же благодати Он обращается к людям в новом, совершенно ином образе (Евр. 1: 1-2). Доселе невидимый Бог приобрел человеческое тело и тем самым стал изображаемым. Дамаскин рассуждает следующим образом: «Очевидно, что, когда вы размышляете о Боге, ставшем человеком, то вы представляете Его в человеческом облике. Когда невидимый становится видимым во плоти, то вы можете изобразить Его подобие... В древности Бог, бестелесный и не имеющий вида, никогда не изображался, теперь же, когда Бог явился во плоти и жил среди людей, изображаем видимое Бога. Я не поклоняюсь творению, я поклоняюсь Творцу, который совершил мое спасение через человеческую плоть»^{^[4]}. Реализуя Свой спасительный план, невидимый Бог воспринял человеческую плоть и, следовательно, стал изображаемым.

4. Наконец, Иоанн Дамаскин обратил внимание на тот факт, что в этой эпохе видимого воплощения не каждое предписание Ветхого Завета является обязательным для этики Нового Завета. Христиане, замечает он, больше не соблюдают ветхозаветние законы о пище и требование обрезания. Подобным же образом заповедь против истуканов была истолкована как временная, не являясь при этом универсальным запретом, и то, что было актуальным в эпоху поклонения языческим идолам, потеряло свою актуальность в связи с воплощением Самого Бога.
Чтобы защитить почитание икон, поборники иконопочитания проводят этимологическое различие в отношении характера поклонения между двумя греческими словами proskynesis и latreia. Еще раз обратим внимание на формулировку решения собора 787 г.: «…чтобы чествовать их [иконы] лобызанием и почитательным поклонением (proskynesis), не тем истинным по нашей вере служением (latreia), которое приличествует одному только Божескому естеству…» (выделено и дополнено нами – Е. З. ). Здесь усматриваются две степени поклонения. «Истинное служение», или абсолютное поклонение (latreia), является уникальным и даруется сердцу человека Самим Богом. Другими словами, только Богу подобает воздавать такое поклонение. «Почтительное поклонение», или почитание, благоговение, уважение (proskynesis, douleia), может и должно проявляться по отношению к людям и материальным объектам. Хотя относительное почитание и имеет такую же внешнюю форму, но подразумевает различные намерения. Иоанн Дамаскин сделал ряд сопоставлений. Слуги чтят своих господ, граждане чтят своего короля, а дети почитают своих родителей. Предлагая относительное почитание, но не абсолютное поклонение иконе, защитники икон могут утверждать, что они не нарушают заповедь «не делай себе кумира и никакого изображения», а просто следуют прочно установившейся практике.

Иоанн Дамаскин и Феодор Студит добавили еще один аргумент в защиту почитания икон. Они провели онтологическое различие между природой образа и природой Первообраза. Чтобы показать, что обвинения в идолопоклонстве являются недействительными, Феодор Студит писал: «Не сущность образа мы чтим, но почитаем Прообраз, который изображен на нем, поскольку сущности изображения поклоняться не можем. Мы поклоняемся не самому изображению и не сущности его, но Прообразу»^{^[5]}. Оба защитника почитания икон неоднократно ссылаются на авторитетный принцип в этом отношении: «Честь, воздаваемая образу, восходит к Первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней».

Анализ и оценка практики иконопочитания
Несмотря на кажущуюся логику в аргументации защитников иконопочитания, практика почитании икон входит в явное противоречие с божественным откровением и учением раннеапостольской церкви. Ниже мы приводим наиболее убедительные доводы, показывающие несостоятельность подобной практики как с исторической, так и с богословской точки зрения.

1. Первый довод, безусловно, исторический. Общеизвестен факт, что в христианской литературе первых трех столетий не встречается практически ни одного текста, который бы утверждал почитание икон. Г. Флоровский, известный православный историк, пишет: «Почитание икон установилось в церкви не сразу. В первые века, во всяком случае, оно не занимало заметного места в христианском благочестии. Даже у писателей IV века мы находим только редкие случайные упоминания о священных изображениях, - и то были библейские эпизоды, либо изображения мученических подвигов. В древнейших известных нам росписях нет «икон» в собственном смысле слова. Отчасти то были символические знаки (якорь, голубь, рыба) и аллегории, - чаще всего евангельские притчи»^{^[6]}. С другой стороны, можно привести множество текстов ранних апологетов, равно как и соборных постановлений, которые приравнивали использование изображений и поклонение им к греческим языческим культам. Например, 36 правило Поместного собора в Эльвире (Испания, около 305 г. ) гласит: «Для нашего же блага не следует хранить никаких изображений в церкви, и то, чему поклоняются, не должно быть изображаемо на стенах храма»^{^[7]}. Епифаний (315 – 403 гг. ), епископ Кипрский и ревностный защитник ортодоксии, приравнивает изображения к языческому идолопоклонству. Он даже предавал анафеме тех, кто обращался к идее воплощения, чтобы оправдать почитание икон, «нарисованных земными красками»^{^[8]}. В своем «Завещании» он заповедует не вносить икон ни в церкви, ни в усыпальницы; воспоминания нужно хранить в сердце, а не закреплять их в чувственных образах^{^[9]}. Историк А. В. Карташев описывает следующий случай: «Святой Епифаний Кипрский в Анаблате (Палестина) не в своей епархии увидел в церкви завесу с изображением человека. Епифаний разорвал эту завесу и отдал ее на покрытие гроба какого-то нищего, а в церковь подарил новый кусок материи»^{^[10]}. Имея «такое огромное количество очевидных свидетельств», иконоборцы в будущем имели явное преимущество перед защитниками почитания икон^{^[11]}.

2. Отсутствие какой бы то ни было библейской поддержки в защиту иконопочитания. Как известно, иудейской традиции подобная практика была совершенно чуждой. Здесь будет уместным привести рассуждения известного православного автора архиепископа Михаила (Мудьюгина):

«Категорический запрет не только почитания, но даже создания каких-либо изображений, преподанный Израильскому народу в тексте второй заповеди, навсегда предопределил отсутствие чего-либо, напоминающего иконопочитание, в Израиле, в иудаизме, а позднее – в исламе. Целенаправленность этого запрета ясна: единобожию Израиля предстояло в течение многих столетий подвергаться столь могучему влиянию со стороны языческой идололатрии окружающих народов, что надо было устранить возможность возникновения любых, даже мельчайших поводов для отклонения от почитания истинного Бога, а таким поводом легко могло стать любое изображение человека, животного, даже растения и т. п. »^{^[12]} Автор признает, что «ни в Ветхом, ни в Новом Заветах практически невозможно обнаружить какое-либо обоснование иконопочитания»^{^[13]}.

Библейские тексты, приводимые защитниками почитания икон, вряд ли могут служить серьезной поддержкой данной практике. Например, Исх. 25: 18-21, где описывается Божье повеление изготовить фигуры херувимов. Никто и никогда этим изображениям не поклонялся. Скорее всего, считает упомянутый выше автор, эти фигуры, сокрытые для любопытного глаза (ибо только первосвященник один раз в год при вхождении во святое святых скинии и позже храма мог созерцать их), «должны были напоминать рядовому израильтянину недопустимость создания чего-либо, предназначенного для постоянного сакрального созерцания»^{^[14]}.

Неубедительной является и ссылка на медного змея, изготовленного в пустыне по Божьему повелению (Чис. 21: 9). Известно, что Христос ссылался на этот эпизод из истории Израиля, указывая на спасительный характер Своей крестной смерти: «И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 14-15). Эти слова помогают увязать истинный источник спасительного исцеления с Сыном Божьим, а не с предметом, изготовленным руками человеческими. Следует также заметить, что благочестивый царь израильский Езекия оставил о себе память тем, что «истребил медного змея, которого сделал Моисей, потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан» (4 Цар. 18: 4). Из контекста видно, что подобная практика была равнозначна языческому поклонению и потому поступок Езекии назван «угодное в очах Господних» (4 Цар. 18: 3).

3. Неправомерность уравнивания второй заповеди Закона Божьего с другими постановлениями, имеющими временный характер. Вряд ли оправдано ограничение действия этой заповеди только эпохой современного для Древнего Израиля язычества. Пришествие Христа мало что изменило в этом отношении. Языческое сознание, к сожалению, продолжает определять мировоззрение многих людей и сегодня. Поэтому вторая заповедь Божьего Закона, равно как и все остальные, не перестает быть актуальной. Не следует забывать, что Десятисловие представляет собой свод нравственных норм, и они, в отличие от многих культовых и обрядовых практик, имеют непреходящее значение для человека.

4. Отсутствие библейского обоснования под так называемым христологическим аргументом в защиту почитания икон. Как уже было сказано выше, защитники иконопочитания аргументировали свою позицию боговоплощением: изображение Сына Божьего возможно, поскольку Он явился в человеческой плоти. Это суть так называемого христологического аргумента. Однако справедливым будет задать вопрос: а изменило ли пришествие Сына Божьего во плоти основополагающий принцип Божьего Закона? Скорее всего, нет. Новозаветные авторы совершенно игнорируют аспект «внешности» Спасителя, даже не упоминая каких-либо деталей Его лика. В центре внимания апостолов – передача воли Божьей, Его учения, Его слов, Его спасительной активности. Нет даже малейшего намека на необходимость поклонения Его изображению последующими поколениями верующих. И это свидетельство того, что вторая заповедь Закона Божьего остается неизменной и в эпоху Нового Завета.

Слабость христологического аргумента можно усмотреть и в том, что Бог никогда ранее не изображался, несмотря на многократные теофании (богоявления) в Ветхом Завете. Если следовать логике Иоанна Дамаскина, Бога можно было изображать и в Ветхом Завете, поскольку Он являлся отдельным людям в реальном опыте общения, например Аврааму, Моисею, Иисусу Навину, Гедеону, Маною и др. Однако теофании не оправдывали практики изготовления изображений божества и поклонения ему. В этом отношении боговоплощение вряд ли могло изменить что-либо.

5. Искусственный характер различения двух модусов поклонения: latreia - служение и proskynesis – почтительное поклонение. Напомним, что согласно решению VII Вселенского собора latreia надлежит воздавать только Богу, в то время как перед иконой совершается почтительное поклонение. Тем самым поклоняющийся иконе как бы снимает с себя все обвинения в идолопоклонстве. Следует заметить, однако, что подобное различение двух понятий было создано искусственно. В Библии оно просто отсутствует. И «поклонение», и «служение» - явления одного и того же порядка. Оба понятия используются и по отношению к Богу, и по отношению к языческим богам, и по отношению к людям. Вот несколько библейских примеров:

«…Саул оглянулся назад, и Давид пал лицом на землю и поклонился ему» (1 Цар. 24: 9);

«Не делай себе кумира и никакого изображения… не поклоняйся им и не служи им…» (Исх. 20: 4-5);

«Не поклоняйся богам их, и не служи им… Служите Господу, Богу Вашему» (Исх. 23: 24-25);

«Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи» (Втор. 6: 13);

«Иисус сказал ему в ответ: отойди от Меня, сатана; написано: “Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи”» (Лук. 4: 8);

«Рабы, повинуйтесь господам своим… служа с усердием, как Господу» (Еф. 6: 5, 7).

Даже этих нескольких текстов достаточно, чтобы увидеть искусственный характер различения понятий «служение» и «поклонение». Оба понятия, часто взаимозаменяемо, используются и по отношению к Богу, и по отношению к людям. В данном случае уместнее проводить различие не между понятиями, а между теми, кому человек поклоняется. Естественно, Бог заслуживает большего поклонения и служения, чем какое-либо тварное существо.

Самое прискорбное в этой «искусственной» теологии - то, что человек, стоящий перед иконой, оказывается в противоречивой ситуации, так как вынужден одновременно нарушать и вторую заповедь, и решение Вселенского собора. Особенно ярко это видно на примере иконы, изображающей Иисуса Христа. Перед иконой следует совершать «почтительное поклонение». Однако собор постановляет, что «честь, воздаваемая образу, должна восходить к Первообразу, и поклоняющийся иконе должен поклоняться ипостаси изображенного на ней». Получается, что совершающий «почтительное поклонение» не воздает Богу той чести, которая Ему подобает. Богу, как известно, подобает воздавать «служение». С другой стороны, если стоящий перед иконой совершает «служение», он фактически нарушает вторую заповедь, запрещающую поклонение и служение перед изображением. Получается, что в одном и том же акте поклонения перед иконой невозможно совместить дозволенное «почтительное поклонение» и недозволенное «служение».

6. Сложившаяся в православии практика почитания икон фактически расходится с теологией иконопочитания. Речь идет о различной степени почитания святых икон, изображающих одно и то же лицо. Ряд икон считаются в православии особо чтимыми. Часто они называются чудотворными. Важно подчеркнуть, что свойства чудотворения приписываются не только изображенному на иконе лицу, но и самой иконе, чем она собственно и выделяется среди множества других, изображающих то же самое лицо. Особое почитание таких икон, неизбежно сопровождаемое сравнительно низкой оценкой других, обычных икон, иногда даже пренебрежением к ним, находится в явном противоречии с неоднократно упоминавшимся выше каноном VII Вселенского собора, допускающего почитание иконы лишь с условием, чтобы честь, оказываемая иконе, восходила бы к Первообразу, т. е. к тому, кто на ней изображен.

В заключение этого раздела следует отметить, что не все православные христиане испытывают потребность в иконах как в молитвенном пособии. Многие древние и современные отшельники не использовали изображения. Так, например, преподобный Серафим Саровский, известный русский святой XIX века, рекомендовал молиться с закрытыми глазами, отстраняясь, таким образом, от всех внешних впечатлений^{^[15]}.

[1] А. В. Карташов. Вселенские соборы. М.: Республика, 1994. С. 461.

[2] Там же. С. 501.

[3] Феодор Студит. О святых иконах 1. 6.

[4] Цит. по: Флоровский Г. Восточные Отцы V-VIII веков. М.: МП «Паломник», 1992. С. 252.

[5] Феодор Студит. О святых иконах. 1. 6.

[6] Флоровский Г. Там же. С. 247-248.

[7] Карташев А. В. Вселенские соборы. М.: Республика, 1994. С. 457.

[8] Pelikan J. The Spirit of Eastern Christendom (600-1700). Chicago: University of Chicago Press, 1974. С. 102.

[9] Флоровский Г. Там же. С. 199.

[10] Карташев А. В. Там же.

[11] Pelikan J. Там же. С. 97-99. Запрет на изображения, действовавший и в современной Христу Иудее, заставляет многих православных признать апокрифичность широко распространенного предания об изображении евангелистом Лукой Пресвятой Девы Марии. Так, М. Мудьюгин признает, что «любая попытка создать нечто подобное в иудаистской среде либо была бы отвергнута изначально самим художником как нечестивое нарушение Закона Божьего, либо привела бы к негодованию его соплеменников, негодованию, опасному по своим последствиям» (Мудьюгин М. Русскаяправославная церковь: вторая половина XX века. М.: ББИ, 1995. С. 90-91). Автор сокрушается, что «этот апокриф преподносится со многих амвонов священниками, которым лень и равнодушие к духовному состоянию паствы позволяют насыщать проповедь не Словом Божьим, не нравственным поучением, не правилами и установлениями Святой Церкви, а подобного рода измышлениями» (там же).

[12] Мудьюгин М. Там же. С. 90.

[13] Там же. С. 92.

[14] Там же.

[15] Там же. С. 105.

⇐ Предыдущая 12