Гельфанд Владимир Натанович 34 страница

Помощник начальника строевого отдела лейтенант Аржанов ушел докладывать о нашем наличии командиру полка. Мы его долго ждали.

Присутствовали при церемонии вручения наград, которая, признаться, меня еще больше ожесточила по отношению к всякого рода негодяям, прославившихся и добившихся здесь высоких чинов и наград исключительно своей подлостью и двуличностью.

Девки все получали ордена сегодня от Красной Звезды и выше. Одна получала третий по счету орден Красного Знамени. За что? Фронтовики знают и не забудут.

02. 07. 1945

Сопровождаю " старичков" в запасной полк. Много девушек. Почти всех их отправляют домой. Осиротела наша столовая, прачечная, санчасть и прочие заведения, где подвизались многие любители роскошной жизни за счет торговли своим телом, из числа женского персонала.

Большинству девок не хотелось ехать, они плакали, писали рапорта, чтоб их оставили. Не помогло. Сделали иначе. Которые просились домой - в последний момент были оставлены в части, и наоборот.

Километров 50 уже сделали, если не больше. Маршрут рассчитан на 60 километров. Утром, когда мы, пройдя 30 километров, очутились на месте нашего недавнего квартирования в Берлине - достал велосипед.

Подполковник Гужов, руководящий колонной, предложил расположиться на отдых, но солдаты были настолько обуяны " чемоданным настроением", мечтой поскорее домой, на Родину, что заявили: " Идем дальше! ".

Снова застучали колеса, зацокала мостовая, и откуда-то из глубины колонны вырвалась песня. Она взлетела над головами, на мгновение задержалась в воздухе и затем, дружно и порывисто подхваченная всеми, раздалась широко над городом, каждый раз, голосом запевалы сжимаясь, уплотняясь, становясь тише, и снова взлетая, падая и рассыпаясь раскатисто, подхваченная сиплыми голосами стариков.

Через 20 километров, однако, наблюдалась совсем другая картина. Люди устали, выбились из сил, смеялись мало, слышался ропот недовольства. Когда перевалили за 40 километров, подполковник Гужов решил дать отдых. Моросил дождь, было холодно - бойцы просились в квартиры. Гужов не разрешил, но потом дал добро на усмотрение начальников групп.

Долго стучали. Немцы не отзывались. Сразу во всех квартирах потух свет, стало тихо и подозрительно. Обошли с бойцами весь дом. Стучали настойчиво, сразу во все двери. Наконец обнаружили окно без стекол, влезли несколько человек, стали приспосабливаться, пропустили других. Кто-то проломил дверь втиснулись. Пришли девки, быстро пронюхали теплую светлую кухню, расположились. Я разместился с ними. Кое-как притиснулся к ним, но уснуть долго не мог - кусали мухи, свет жег глаза, да и само присутствие женщин отвлекало ото сна. Девчата попались совестливые - даже обнять себя не разрешали. Долго ворочался и уснул примерно к середине ночи, часа в три-четыре.

На рассвете меня разбудили. Квартира, где мы ночевали, оказалась пивной, и хозяева могли с минуты на минуту явиться. Неудобно и опасно было оставаться здесь долго. Скомандовал выходить, сам остался - искал, не уснул ли кто-либо в непроверенном месте, боялся, чтоб не остались. В одной из комнат, заваленной бочками, инструментами и прочей всячиной, стоял велосипед. Вынес его, сначала полагая, что кто-то из бойцов оставил, но потом, даже когда узнал, что все на лицо и велосипед не наш, решил не нести обратно - рискованно было, да и велосипед-то мне нужен был сильно. Так я на нем и доехал оставшиеся километры нашего пути: побил себе руки, измаялся и получил удовольствие, неожиданно сменившее мою усталость.

Девки вели себя героями. У всех ордена, у некоторых по несколько, в числе которых очень высокие. Военные люди не задумываясь определят цену героизма их, ибо только редкие исключения наблюдались в среде женского воинского персонала, заслуживающие уважения, внимания и полученных наград. Но все они, как две капли воды похожи друг на друга, безграмотными кляксами пишущие резолюции с легкостью и безответственностью. Ордена и медали отпускались по договорам, по заказам. Надо было только заслужить расположение этих мелких, пустых людишек, которые хорошему сапожнику или понравившемуся портному, кладовщику или хозработнику отпускали медали, расплачиваясь ими, словно разменной монетой. Честному воину, пролившему не одну каплю своей, а еще больше вражеской крови на поле брани, получить награду было много сложнее. Девкам же медали выдавались еще проще, чем обслуге и другим прихвостням.

Все они возомнили из себя нечто ценное и полезное обществу и действительно брали на себя (и продолжают брать) такую полноту власти, что и командиры частей не решаются порой брать. Покровительствуемые всякими Тедеевыми и прочими К?, окруженные ореолом славы, девки наши прибыли в запасной полк и заявили сразу: " Вы знаете кто мы?! Мы герои-сталинцы! " и в подкрепление сказанного подняли такой визг и шум в отведенном им бараке, что туда вынуждены были прибежать майор и капитан; но и они не в состоянии были что-либо сделать. Майора девки послали " на х... ", а капитана " к е... матери". Оба ушли как побитые, сопровождаемые насмешками.

Женская природа, смешавшись с мужскими привычками, заиграла, вскипела и во всю ширь вылилась наружу. Крик, плач и матерная ругань, смешавшись вместе, носились по комнате, вырываясь далеко наружу, захлестывая каждого.

До позднего вечера провозился я с женщинами. То перепутали имена в списках, то написали одной в личном деле ПЖД. Наконец, сдал... и вздохнул облегченно.

Обратно почти всю дорогу ехал велосипедом. Гужова возненавидел за его бесчеловечность. Всю дорогу он продолжал выпивать и лопался от пищи, а мы, офицеры, по его вине оставшиеся необеспеченными продовольствием, присутствовали рядом и не были ни разу приглашены.

В центре Берлина и в районе Темпельхоф наших войск не было. Всюду расхаживали серьезные американцы в форме, похожей на спортивную. Нигде меня не остановили ни свои, ни иностранцы.

Проголодался, стал искать пива и хлеба. В булочной купил буханку жесткого немецкого хлеба, в пивной выпил несколько чашек горячего кофе. Хозяйка спросила: " Что, у вас тоже едят сухое? ". Меня ущемил вопрос. - " Нет, напротив, сегодня я вынужден так питаться, ибо оторвался от части". Она легко поверила.

Пива нигде не было, а пивные в этот день были закрыты. Только уже в советской зоне в одном из домов, где укрылся от дождя, было пиво. Выпил много кружек, но не опьянел по слабости напитка. В лагерь приехал в середине дня, принес массу впечатлений и нафантазировал немало. Люди верили по простоте своей и с интересом слушали мой рассказ " о встрече с американцами": " Они приветливо отнеслись ко мне. Группа офицеров пригласила к себе на квартиру. В комнате висел большой, во всю стену портрет Рузвельта. Стояли мягкие, с белыми звездочками на спинках, кресла, а на столе красовалась закуска и шипело удивительной крепости шампанское. Американцы восторженно хлопали по плечу, называя " русский". С немцами они строги и неразговорчивы. Я не встречал ни разу ни одного из них, чтобы он любезничал с фрейлин (это единственная истина). С продавцами скупы и мелочны до пфеннига, но мне не разрешили платить за себя - расплачивались, когда позже вместе выпивали, сами... "

Велосипед у меня отобрал начальник штаба сразу же, на другой день. Все из-за Мусаева. Он стал у меня отнимать, я поругался с ним, дошло до скандала. Под предлогом выполнения приказа вмешался майор, приказал поставить в сторону велосипед и, само собой, потом забрал.

За день до этого, сразу по прибытии в лагерь, меня вызвали, вручили обходной лист и сказали, чтоб я собирался. Больше всех усердствовал Аржанов. " Ты, видимо, поедешь на Родину. Быстрей собирайся, для тебя же хлопочу! " - и изобразил такое доброе лицо, что я ему поверил на слово.

Нас было двое: я и Токсунбаев, старый лейтенант-казах.

09. 07. 1945

Итак, впервые я очутился в офицерском полку, которого так всегда боялся и в который всегда так не хотел попасть.

Смотрел кино до двух часов ночи.

12. 07. 1945

Вчера было партсобрание. Я выступил в прениях. Говорил последним из четырех записавшихся. Критиковал. Меня слушали, одобряли. Начальству было невыгодно: парторг попытался остановить ход моей речи, прервал, но с мест стали шуметь коммунисты.

- Время истекло, товарищи. - Попробовал по-другому парторг.

- Пускай говорит, пусть продолжает, - шумела аудитория, и тот был вынужден уступить.

Когда я окончил, некоторые пристукнули в ладоши, расходясь, жали мне руку, улыбались.

- Товарищи, внимание! - остановил председатель. - Прошу остаться всех парторгов, членов бюро и последних трех выступавших товарищей.

- Мы берем вину прежде всего на себя, - заявил майор заместитель комбата по политчасти. - Разрешили слишком большую демократию, не дали русла, направления вашим выступлениям (два других говорили: один о " чемоданном настроении", другой - о требовании, которое он выдвигает перед командованием от имени коммунистов).

Серьезных обвинений предъявить мне политики не могли, поэтому ограничились лишь общим замечанием; читая наставления, говорили с откровенным цинизмом, что начальство критиковать нельзя: " Мы возьмем над вами шефство. Вам, товарищи члены бюро, помочь надо товарищам".

Я предупредил, что помощи мне не требуется, что я не первый раз выступаю и о политической работе, агитации и пропаганде имею довольно таки широкое представление. Но они и слушать не хотели.

- Вы - молодые коммунисты, и нам, старикам, нужно много над вами поработать для того, чтобы вы поняли свою роль и задачу в жизни парторганизации.

Так началась для меня жизнь в офицерском полку, где так же, как и везде, не терпят правды, и где за нее крепко бьют и жестоко ненавидят.

Сейчас в местечке Rudersdorf, что неподалеку от нашего лагеря. Делаю электрическую шестимесячную завивку, исключительно ради интереса. Часа два меня все обрабатывают. Молоденькая красивая немка особенно заботливо суетится возле моей шевелюры. С ней надо будет подружиться и постараться убить время возле нее.

Jnga Berensteder

Rudersdorf,

Kaischntn, 67

Kaiserstrasse

Вот и адрес, который она сама написала. Сегодня она просит не приходить, так как изучает русский язык в школе после работы, но завтра вечером в 7 часов она приглашает меня к себе.

Итак, завивка готова. Знакомство обещает быть интересным.

13. 07. 1945

На партсобрании.

Только что сдал дежурство по полуроте. В ней сотни две человек, а что же делается в роте, в батальоне... личный состав не поддается учету, не столько в силу своей многочисленности, как в силу того, что люди по целым неделям порой отсутствуют из части и об их местонахождении никто не знает.

14. 07. 1945

Вечером вчера был в лагере русских девушек, работающих здесь на фабрике. Ездил на велосипеде, доставшимся мне в залог в 2000 марок. Там было много офицеров, сержантов и бойцов. Девушки были нарасхват.

Несколько кругов сделал площадью, где должен был состояться концерт. Ко мне подошли несколько бойцов.

- Товарищ лейтенант, вы не из 248 сд? Назвали батальон, в котором вместе со мной служили. А я то ведь успел и позабыть все детали из прошлого, относящегося к периоду моего пребывания в Галавцах.

- Вы не из 301 сд? - подошел старшина, и все остальные удивились.

- Да, был и там. Вы меня правильно узнали.

Много расспрашивали, так как давно выбыли из частей. Было 10 часов. Бойцы предупредили, что в полодиннадцатого в лагерь наезжает комендант со своей командой в 10-15 человек, со станковым пулеметом на тачанке. Посоветовали прийти днем, сами они тоже уходили.

18. 07. 1945

Несколько дней подряд был в разгуле и почти ничего не написал, за исключением нескольких писем.

Озеро с живописными берегами и густым лесом, с голыми, купающимися посетителями, из числа солдат и офицеров нашего полка, с русскими девушками, нередко полуголыми, и немецким населением, сбившимся только в одном уголке озера и пляжащегося на берегу.

Чистое прозрачное озеро. Рядом заводы бездымные, а на горе у самого озера - несколько многоэтажных домов, площадка перед ними, музыка, танцы... Здесь живут девушки, недавно освобожденные союзными американцами и прикрепленные временно к воинской части, занимающейся эвакуацией станков, оборудования заводов и др.

С одной из них я познакомился в парикмахерской. Она положительно отозвалась о моей внешности, сделала мне комплимент. Симпатичная, умная и культурная, хотя и не совсем интересная Аня (так ее звали), привлекла меня открывшейся перспективой более близкого с ней знакомства. Она сказала мне номер квартиры и дома где живет. Казалось, теперь уже все для начала сделано, остается только некоторое усилие с моей стороны и события разовьются сами собой. Но судьба решила иначе.

И вот через день, когда я с товарищами пришел в лагерь, увидел свою мечту в окружении целой группы курсантов, дарящей ей яблочки, ласковые улыбочки, восторженные взгляды и слова. И она всем улыбалась и со всеми была одинаково хороша.

Я поздоровался и подсел к ней. Она была в нерешительности.

- Пойдем, пройдемся - предложил я.

- Позже. Видите ли, сейчас неудобно. Придет подруга, и тогда пойдем.

Но и когда подруга подошла к нам, она все еще отказывалась. Долго не стал упрашивать, и хотя она обещала позже, просила подождать - простился холодным рукопожатием и пришел снова только на другой день.

Дома ее не оказалось. Я подцепил другую, хорошенькую, грамотную девчушку и долго с ней беседовал. Узнал всю жизнь, всю биографию от начала до конца. Выяснил какого она года и даже где и как жила во время немецкой оккупации, а затем в Германии, куда ее вывезли немцы. Но главного так и не спросил - ее имени - узнать не догадался.

В середине разговора явилась Аня, почему-то решила, что я исключительно ее дожидаюсь, и сказала, как бы опережая мой вопрос: " Подождите секундочку, я сейчас выйду".

Мы продолжали разговаривать. Вдруг она вышла и прошла мимо. Мне показалось, что она обиделась. Быстро простился я с интересной безымянной девушкой и догнал, окликнул " Аня! " Она остановилась, но подруги торопили: " Скорей, на работу опоздаем". Она извинилась, стала отговариваться своей занятостью, и затем простилась.

- Если хотите, завтра в 8 часов.

На другой день, 17 числа, я был занят, и только к вечеру после ужина у меня выдалось свободное время. Перевалило за 22. Решил ехать велосипедом, но все поиски не принесли результатов. Перспектива идти пешком не радовала. Решил жертвовать патефоном - сменял его на велосипед и поехал. Во дворе общежития сделал несколько кругов. Ани не было. Встретил другую, безымянную, в розовом платье девушку, улыбнулся ей, но не подошел. Решил не бросаться за двумя сразу, а поочередно сблизиться с каждой и выбрать что получше для своего время провождения.

Я стал решительней по сравнению с предыдущими годами, забыл робость и потерял застенчивость. Девушки, к тому же, лишились гордости и высокомерия, в силу роста цены мужчины за время войны. Я не урод и могу рассчитывать на любовь, уважение, ласку столь желанную, наконец, многих хорошеньких девушек. Я буду купаться в этой ласке, знаю, а пока только изредка и тайком успеваю в нее окунуться, но не надолго и без определенных результатов, а, тем-более, без полезных и памятных последствий.

Но вернусь к рассказу. Подруга Ани, встретившаяся мне на дороге, ничего решительно сказать не сумела о местопребывании девушки, и я уже собрался ехать домой, как встретил ехавшую на велосипеде навстречу мне Аню. Остановился, стал ждать. Она кивнула головой и как ни в чем не бывало продолжала кататься, потом слезла с машины, подошла к бойцам-курсантам и стала с ними разговаривать. Не выдержало мое самолюбие. Последний круг, и во весь нажим педалей устремился домой.

На этом пока закончил, но буду еще бывать и на озере, и в живописном лагере русских, многими из которых потеряны на сегодня не только честность и приличие, но и образ человеческий, утопленный в океане разврата, захлестнувшим Европу во время войны дикими волнами грязи.

С немками мне не по пути идеологически, нравственно. Есть у них хорошенькие, красивые даже, но они не способны меня затронуть по-настоящему и всколыхнуть мои чувства любовью и думами. В ласках они не отказывают, да и вообще ни в чем.

23. 07. 1945

Настроение какое-то полуобывательское, нет ни к чему инициативы. Чего-то хочется непостижимого. Мечтается о чем-то большом, впечатлительном, полном контрастов и преисполненном теплоты и благополучия. Надоело влачить полунищенское существование, терпеть во всем нужду, обиду и обман.

24. 07. 1945

Вчера чистил картошку в столовой. Сегодня в полковом наряде.

У нас есть определенная категория людей, всегда увиливающих от нарядов, занятий, построений и прочего, называемая " сачками". Так вот сегодня я вместо них попал в караул, но для меня выгодно нынешнее дежурство. Командир роты обещал после наряда дать мне трехсуточное освобождение от всех нарядов и занятий. Поеду в Берлин.

26. 07. 1945

Поздний вечер. Судьба-шалунья жестоко балует со мной. Ей весело доставлять мне неприятности. В который раз она то на мгновение, то на целые часы или сутки, а порой и больше, разлучает меня с дневником, стихами, записями, прозой и черновиками, играя моей рассеянностью.

Сегодня оставил у портного свои стихи и все остальное, относящееся к моим литературным упражнениям.

Ходил купаться на " Sее", дорогой подцепил двух фрейлин, и сам был не рад этому. Ходил с другом - молодым парнем богатырского сложения - Митей. Обе уцепились за меня, они торопились на танцы и тянули с собой. Я перепоручил одну Мите и принялся уговаривать немок изменить маршрут в противоположную сторону - на озеро.

Не стану описывать всего нашего пути. Дорогой мне опротивели обе за накрашенные губы, за жеманство и, особенно, что они меня полюбили. Пошли крутыми обрывами - они заставляли себя упрашивать. Я махнул рукой, преодолел препятствие и быстро очутился на озере, между тем как Митрий оказался за двоих нас в качестве галантного кавалера, помогая им преодолевать насыпи, что перед озером.

06. 08. 1945

Моя затаенная мучительная мечта - еще хоть раз увидеть, почувствовать Берлин, не фронтовой, пылающий, а послевоенный, слегка посвежевший гигант, опозоренный и униженный своими жителями, и теперь раболепно заискивающий перед иностранцами, распахнувший все свои ворота - от Бранденбургских и до последней калиточки на окраине города - советским людям, русским воинам.

07. 08. 1945

Предместье Берлина - Рюдерсдорф.

Необычная обстановка. На дереве во дворе столовой в ожидании кинофильма, названия которого еще не знаю.

Жизнь моя сложилась интересным образом: масса переживаний радостных, печальных, душевные потрясения, неудачи и конец, по формуле: " Нет худа без добра".

Берлин не успел осмотреть. Мельком лишь пробежал взором то, что оказалось на пути.

09. 08. 1945

Сегодня день событий. Больших, выдающихся из ряда вон. Все мои планы, все ожидания спутались, смешались так внезапно, что сейчас я не в состоянии как-нибудь систематизировать их.

Самое значительное событие - это сообщение о новой войне, об открытии дальневосточного театра военных действий Советского Союза с Японией. Обычно слухи опережают события, и взбудоражив умы людей еще задолго до фактического оформления их, подготавливают к хладнокровному восприятию.

Так было и на сей раз. Еще за дней 7-10 до нынешнего сообщения пришел слух, его подхватили все и стали шепотом, не лишенным таинственности, передавать друг другу, что СССР объявил Японии войну. Приходилось верить и не верить в одно и то же время. Говорили люди взрослые, в разных чинах, и их никак нельзя было назвать сплетниками.

Чтобы удостовериться - пошел в клуб, тихонько спросил. Меня не обругали, не удивились вопросу, ибо сами задались им до моего прихода радио ничего значительного не сообщало. И вот теперь - вторично.

В столовой долго ожидал завтрака - не подавали. Решил почитать газету. В ней новости, хотя и не первой свежести, но все же интересные. Когда вернулся - услышал, что все говорят о Японии. Молнией ударило в голову: может и правда? Стал расспрашивать. Даже шутники и грубияны теперь серьезно и вежливо отвечали: " СССР объявил войну Японии. Мы воюем теперь с японцами. Молотов заявил японскому послу о нашем решении воевать с ними".

Теперь это оказалось правдой. Радостно и тревожно на душе. Война долгой не будет - это сейчас ясно как никогда. Япония слабей Германии, а союзники могущественней, чем прежде. Ставили предположения о длительности войны - 3 месяца. Иные говорили - японцы слабее, но они еще дадут нам жизни. Это были упаднические настроения, но они оказались весьма распространенными.

Некоторые почти плакали: " Мы столько воевали и теперь опять придется. Нам из войны не вылезти". Штабные радовались - их не пошлют на войну. Хулиганы и прочая анархистски настроенная братия не скрывала своего огорчения: " Теперь опять штрафбаты... "

А мне было радостно. Теперь мы покажем японцам. Я не боялся, хотя решил не быть больше дураком и самому не напрашиваться на фронт, а если и идти, то политработником, чтобы оказаться полезным и быть заметным на фронте не только и не столько товарищам по оружию, сколько начальству, которое оценивает. Теперь пора получать награды. Отвоевал.

Сказать, это были довольно таки нечестные мысли, но справедливые. Для меня в этом случае был важен не столь сам факт предстоящего обуздания японской агрессии, сколько сила и значимость голоса нашей великой державы, к которому уже сейчас прислушиваются чутко и с которым считаются не только друзья-союзники, но и нейтралы, и даже враги мира всего.

Эта война принесла нам не поражение, не бедность и разорение, а могущество, силу, величие, которое превзошло все ожидания. Ни одна страна не сделала так много для утверждения мира во всем мире, как наша. Ни один народ не понес столько жертв и не перенес столько трудностей, как советский, и поэтому было бы обидно, если бы с Японией расправились другие страны без нашего участия, а мы бы, при торжестве их победы, оставались в стороне; хотя интересы наши отнюдь не в меньшей степени, чем интересы союзников упираются на существующее положение на Дальнем Востоке.

Второе событие - новый приказ маршала Жукова командующего фронтом. Этот приказ весьма приемлем и необходим в данных условиях, и все же некоторые моменты в нем мне не по душе.

У нас есть много хулиганов, провокаторов различных инцидентов, ссор, драк - врагов и негодяев. С ними нужно бороться жестоко и применять по отношению к ним самые решительные меры. В наших рядах не должно быть места людям, позорящим Красную Армию на глазах Европы, вызывающих укор и негодование пославшего нас, как своих представителей в Германию, передового, культурного, русского народа. Таких выродков надо выкорчевывать из нашей среды, бить неустанно, повседневно. Но при чем здесь чистый армеец, прослуживший в действующей армии и так много отдавший борьбе за народное дело - свою молодость, здоровье, знание, и все, что только может взять война.

Теперь пора отдохнуть хоть немного, увидеть то, чего еще никогда не видел - зарубежный мир, узнать то, о чем так мало знал и не имел ясного представления - жизнь, нравы, обычаи за границей, и, наконец, видеть людей, говорить, ездить свободно, наслаждаться мизерной долей (если она есть в Германии) счастья.

Нам запретили разговаривать с немцами, запретили ночевать у них, покупать. Теперь нам запрещают последнее - появляться в немецком городе, ходить по его улицам, смотреть на его развалины. Не только бойцам офицерам. Но ведь это невозможно! Мы люди, мы не можем сидеть за решеткой, тем-более что на этом не кончается наша служба в армии, а казарменное положение и жизнь в казармах успела нам до чертиков надоесть. В армии отвечают лишь за себя, и я попытаюсь сделать то же самое.

Чего я хочу? - свободы! Свободы жить, мыслить, работать, свободы наслаждаться жизнью.

Теперь я лишен всего. В Берлин закрыт мне доступ. Из роты даже нельзя самовольно уйти. Опять занятия, снова проверки. Все снова, как на войне. Скучно так и томно на душе. Таков смысл приказа.

Временно решил в Берлин не ездить. До окончания срока прочески. Но за своими фотокарточками и фотопортретами должен непременно днями заскочить в город, ибо все пропадет.

Если бы не последнее обстоятельство, возможно, я и побывал бы в Берлине и справил бы свои дела, но... Неожиданно нам сообщили, что мы переводимся в 3 сб, приказали приготовиться и с вещами ожидать машин у ворот.

12. 08. 1945

День прошел впустую. И, анализируя причины бесцельно проведенного времени, я пришел к выводу, что виновата моя старая и самая плохая во мне привычка распыляться по мелочам, почти ничего начатое не доводя до конца. Дня своего я не осмыслил заранее, времени не планировал, цели перед собой определенной не поставил. Отсюда и последствия.

Утром принялся искать пуговицы для кителя - задумал пофорсить, но не нашел и только убил несколько часов. После обеда, еще не успев навести порядок в помещении, выдумал помыться - нужное дело, но потом явилась у меня еще более заманчивая мысль - одеться в гражданскую форму. До ужина занимался новым своим убранством. Потом прогулка по городу со знакомством, разыгрыванием своих, немцев и самого себя; инцидент с русской девушкой, которую принял за немку, и заговорил на немецком, но которая, тем не менее, сразу узнала во мне русского, ответив мне (и заставив растеряться), на родном языке.

13. 08. 1945

На политинформации. Лектор слаб и малосведущ в том, о чем говорит. Взялся не за свое дело и потому речь его режет слух. " Выведение немцев из Польши... " - видимо хочет сказать эвакуация, "... конференция решила создание министров трех государств... ", и прочая чепуха. Скучно. Когда он закончил, поинтересовался, какие будут вопросы. Я поднял руку - фамилия лектора? - и все захохотали.

Сегодня зачитывали сводку Совинформбюро. Наши войска продолжают громить японцев и продвигаться все дальше по их территории.

14. 08. 1945

Сейчас в Германии пора дождей и слез. Хнычут немцы о пище, о барахле, о добрых старых временах, когда было всего вдоволь. И омывает тусклое немецкое небо мрачные здания на немецкой земле так обильно, точно хочет растворить всю Германию в неудержимом водяном потоке. Очень неприятно мне это знакомство с немецкой природой. Такая она серая, неприветливая, - мачеха и только!

Сегодняшний день принес удовлетворение, не полное, правда, так как не все задуманное накануне выполнил, но... Написал четыре письма. Подробных. Читал немного из Тургенева, и из области политобразования: " Краткий курс истории партии" Б. Волосевича, 26 года издания; газеты.

Было партсобрание, на котором критиковал с места. Выступить не пришлось ввиду усталости коммунистов, успевших выслушать столько глупостей и вздора ряда выступавших, что невольно пришлось пожалеть слух аудитории, дабы не наговорить самому под влиянием заразительных речей чего ни будь несуразного.

Вечером после собрания опять встретился с Женей - красивой девушкой из столовой. Впервые я узнал ее дней тридцать тому назад и попробовал повздыхать и поволочиться за ней, но однажды, увидев ее во дворе столовой с майором, а затем еще с двумя офицерами - остыл и постарался не вспоминать больше об этой красивой, голубоглазой девице. Позже мне говорили, что ее обворожил один татарин, заразил, а майор, привезший ее сюда, отвернулся от нее и, наконец, выгнал.

Так она попала в третий батальон, где теперь часто я ее встречаю. Она кланяется мне мило, приветливо, видимо жалеет о несостоявшемся знакомстве.

15. 08. 1945

Сегодня день туманный, как ни разу еще в Германии за мое здесь пребывание. За 5-10 шагов не видно человека.

На политзанятиях тема: " Япония". В строю старые дальневосточные песни: " И на Тихом океане свой закончили поход", и " О японских самураях". В столовой, в помещении, на улице, и даже в уборной - везде одна тема, один вопрос - Япония и война с этой химически агрессивной державой, затрепетавшей, тем не менее, и убоявшейся нашей страны с первых ее шагов на тихоокеанском театре военных действий.

Нужно отметить, что за пять дней боев мы сделали больше, чем Китай и англо-американские союзники за целые годы. Наша мощь, безусловно, более решающий фактор на полях войны и в дипломатических кабинетах, нежели любая атомная бомба, изобретенная за границей. В этом теперь убедился весь мир.

На политзанятиях младший лейтенант хорошо и красиво читает, приятно слушать. Только-что он сообщил новость, которая, утками пущенная в массы каким-то провокатором или интриганом, или группой таких людей, на протяжении всей советско-японской войны опережалась и совершенно спутала умы.

Япония приняла условия капитуляции. Император Великой Солнечной империи отдал приказ войскам прекратить сопротивление и сдаться на милость победителям. Вот где сила величия Советского Союза! Что я могу еще к этому прибавить?

Итак, новая, грандиозная победа! Мир во всем мире, и на фоне всего мощь, благородство, свободолюбие, богатство идеалов большой, многонациональной, миролюбивой семьи советских народов!

17. 08. 1945

Вчера ночью по радио передали, что японцы перешли в контратаки на всех фронтах наших войск. Вот оно, неслыханное коварство японских милитаристов. А ведь многие еще вчера считали, что война окончена. Решил идти на фронт. Здесь мне делать нечего, раз снова грозит опасность Родине.

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒