Болдырев Виктор Николаевич 2 страница

На маленькой лодке, вероятно, можно проникнуть в самую глубину дельты и, пользуясь сетью проток, пересечь любой остров во всех направлениях.

Слева простирается Западная тундра. Озера, почти сливаясь друг с другом, густо покрывают зеленоватую ее поверхность. На запад от Чукочьего мыса виднеется громадное озеро, северный его залив приближается к самому морю. На карте озера нет: в этом месте белое пятно.

Сюда, в дальний угол дельты Колымы, еще не заглядывали экспедиции, не забирались охотники тундровых колхозов, объезжавшие зимой на собаках бесконечные вереницы песцовых ловушек в Западной тундре.

Между зеленым полем тундры и морем тянется коричневая лента отмели. Мутная, зеленовато-бурая морская вода омывает ее. По-видимому, бурые водоросли не только плавают в море, странно окрашивая прибрежные воды, но и устилают песок.

Прильнув к биноклю, пытаюсь разглядеть Поворотный мыс на северо-западном горизонте моря. Где-то далеко на западе от Чукочьего мыса берег тундры, круто сворачивая, уходит под прямым углом на север, затем, снова повернув на запад, достигает устья реки Белых Гусей. Однако Поворотного мыса не видно даже в сильный морской бинокль.

Свистящий звук нарушает тишину тундры. Кажется, в воздухе дрожит спущенная тетива лука и слышится свист летящей стрелы. Невольно пригибаюсь. Над головой, слегка задев меня крыльями, проносится небольшой сокол-сапсан.

Сокол высоко взвивается в небо; узкие крылья трепещат в воздухе. Он издает резкие, пронзительные крики; затем, сложив крылья, кидается вниз, и снова слышится свистящий звук летящей стрелы.

Пинэтаун поднимает ружье, затем опускает его, осторожно спуская курки: он не хочет убивать смелую птицу.

Оглядываем скалы. На крутом базальтовом выступе гнездо сокола. Два пушистых белых как снег птенца лежат, тесно прильнув друг к другу. У гнезда валяются перья разорванных уток и куликов.

Перистые облака исчезают. Дует слабый южный ветер. Теперь, выйдя в море, можно обследовать попутно берег коричневых водорослей.

Фарватер отмечают хлопья белой пены. Они быстро уплывают в пролив между длинными языками песчаных отмелей. Из этого пролива далеко в море уходит темнеющий след " водяной дороги". По-видимому, тут изливается в океан струя пресной воды левой Колымской протоки.

- Вот наша дорога, Пинэтаун. Пора в путь.

- Пойдем... пожалуй... - Юноша вздыхает, грустно оглядывая тундру. Ему не хочется покидать землю.

- О чем загрустил, моряк?

- Чайки играют - ветер зовут.

Действительно, над водой взлетают и, перевертываясь через крыло, падают вниз белокрылые морские чайки. Предчувствуют шторм?

Вернувшись к вельботу и проверив, туго ли натянуты снасти и хорошо ли действуют блоки управления, разворачиваем паруса.

Вельбот входит в узкий пролив между голыми песчаными отмелями. Вырываемся на морской простор и плывем темнеющей дорогой пресной воды, оставляя Чукочий мыс позади. Морское плавание началось.

Пинэтаун стоит на коленях на баке, тревожно всматриваясь в горизонт. Что он там видит?

Пора поворачивать руль. Налегаю на румпель - " Витязь" послушно сворачивает и быстро идет параллельно низкому берегу на запад.

Внезапно суденышко вздрагивает всем корпусом и, словно споткнувшись о невидимое препятствие, валится на бок. Песок скрипит под днищем. Пинэтаун мгновенно отпускает фалы, и паруса накрывают его. Вельбот сел на мель вблизи от морского берега. Нос и середина корпуса покоятся на песке. Корму едва покачивают волны.

Пришлось выдвигать тяжелые дубовые скамейки. Стаскивая вельбот с мели, пользуемся ими, как прочными рычагами.

И вот " Витязь" снова на глубокой воде; тихо плывем вдоль отмели по каналу, промытому водой впадающей протоки. Все дальше уходим в море по темному извилистому проходу среди мелководья. Теперь мы различаем мелкую воду по мутно-зеленому ее оттенку.

Далекий Чукочий мыс фиолетовой тенью дрожит в воздухе, и низкий берег Западной тундры почти сливается с поверхностью океана.

- Смотри, вода светлая! - кричит Пинэтаун.

Действительно, море посветлело, вероятно стало глубже. Пинэтаун мерит веслом глубину, едва доставая дно. Осторожно поворачиваю руль. " Витязь" опять идет параллельно далекому берегу. Нужно внимательно следить за дном. Под килем почти слышен тихий шорох песка. Песчаное дно моря оказывается удивительно ровным и плоским.

Странный цвет морской воде придают не плавающие водоросли, как это казалось нам с вершины Чукочьего мыса, а полоса мелководья. В случае шторма " Витязю" не пристать к берегу и не укрыться в устьях мелководных речек, впадающих в море.

Непредвиденное препятствие...

Спастись от шторма возможно, только достигнув цели нашего плавания, глубокого устья реки Белых Гусей.

Что делать?

Вернуться в поселок, не выполнив задания, нельзя: приближается комариное лето, и нужно вовремя изменить маршруты оленьих стад на дальнем участке совхоза.

Без риска в таких случаях не выигрываешь, но разумный риск подкрепляется тонким расчетом. Прислушиваюсь к тихому журчанию, шепоту пены. Понимает ли Пинэтаун всю глубину грозящей опасности? Лицо юноши, коричневое от загара, сосредоточенно и серьезно.

- Сломает лодку, уходить надо, - вдруг говорит молодой пастух, махнув в море.

А не пустить ли в самом деле " Витязь" наудалую в открытое море и пересечь напрямик огромный залив, образованный изгибом берега Западной тундры?

Во-первых, путь сокращается вдвое, а во-вторых, и это главное, исключается опасность катастрофы на мелководье во время волнения. Даже при шторме мы достигнем цели своего плавания и с прибоем войдем в глубокое устье реки Белых Гусей.

Времени на долгие размышления нет - принимаем это рискованное решение. Но выход в море приходится отложить. Дело в том, что сила ветра на берегах Полярного океана изменяется обычно к полудню. Усилившись, ветер может перейти в шторм. Пуститься в открытое море до полудня на утлом суденышке мы не решились.

Глава 4. СТРАННЫЕ СЛЕДЫ

Небо по-прежнему остается ясным. Ветерок не усиливается, и зеленоватое море играет блестящими чешуйками.

До полудня в нашем распоряжении несколько часов. Что, если воспользоваться свободным временем и обследовать неизвестное озеро, обнаруженное с вершины Чукочьего мыса?

" Витязь" поравнялся с берегом коричневых водорослей, там, где озеро близко подходит к морю. Спустив большой парус, на одном стакселе тихо плывем к мелководью, и скоро киль " Витязя" касается песчаного дна.

Бросаем якорь. Собираюсь в поход. Пинэтаун остается на вельботе. С первыми признаками волнения или шторма он уйдет с " Витязем" под защиту скал Чукочьего мыса.

Беру с собой ружье, компас, бинокль, полевую сумку с картой, альбом и записную книжку. Не забываю положить в рюкзак спички и соль, а к поясу подвязать кружку. За бортом так мелко, что, подтянув высокие голенища резиновых сапог, становлюсь на твердое дно.

Низкий берег чуть темнеет на горизонте. Отсчитав по компасу курс движения, иду по воде к далекой полоске земли. Одинокая фигура человека, шагающего по колено в воде, с ружьем, биноклем и сумкой через плечо, имеет, должно быть, странный вид среди безбрежных морских просторов.

Через полчаса " Витязь" тонет в голубом тумане. Совсем мелко. Ясно вижу темно-коричневую полосу береговой отмели и за ней ярко-зеленую ленту прибрежной травянистой растительности. До берега остается метров двести, но выбраться на сушу удается с большим трудом. Сапоги глубоко вязнут в липком морском иле. У самого берега блестит жидкая черная грязь. Ноги сдавливает, словно капканом, и я медленно погружаюсь в морскую трясину.

Ждать спасения неоткуда. Срываю ружье, плашмя падаю в грязь, освобождаюсь от сапог; опираясь на ствол, выползаю на отмель и оглядываюсь. Голенища резиновых сапог сиротливо торчат из морского болота.

На берегу водорослей нет. Высохший ил бурой коркой покрывает отмель, лишь у самой воды грунт вязок. Отлив еще не начался, и объяснить происхождение морского болота и высохшей илистой отмели действием приливов невозможно.

Прежде мне никогда не приходилось слышать о морских болотах, и я не ожидал встретить трясину у берегов Западной тундры. Спустя сутки мы получили объяснение этого необычайного явления при весьма трагических обстоятельствах.

Складываю шаткий настил из сухих бревен плавника и вытягиваю из болота сапоги. Пытаюсь нащупать дно морской трясины длинным шестом, найденным в плавнике, - шеста не хватает.

Высокий вал плавника разделяет коричневую отмель и зеленое поле тундры. Кажется, что море лишь недавно освободило сушу, оставив древесные стволы и широкую полосу высыхающего илистого дна.

Перебираюсь через барьер плавника на плоскую террасу, заросшую нежными безлистными стебельками почти изумрудного цвета. Стебельки оканчиваются бурыми зазубренными головками. Распознать маленькое растеньице нетрудно: это соляной хвощ, обитающий там, где суша часто заливается морем.

Хвощи уступают место густой поросли вейника. Слабый ветерок играет серебристыми метелками высоких стеблей. Пятна песчаной почвы желтеют на солнце. В песке валяются морские раковины, выбеленные временем.

На следующей морской террасе простирается влажная кочковатая тундра. Удивляюсь необычайной величине кочек и пышности осоки высотой по грудь. С ружьем на руке пробираюсь в этих буйных зарослях, пересекая полузаросшие тундровые озера и русла извилистых проток шириной не более метра. Протоки струятся в узких зеленых коридорах среди осоковой гущи.

Странный звук приносит ветерок из зарослей.

" Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп", - слышится все ближе и ближе. Звук то стихнет, то снова возникает с прежней ритмичностью. Кажется, будто в зарослях крадется громадная ящерица: шлепая по воде лапами, она то останавливается, прислушиваясь, то снова двигается вперед.

Пригибаясь, взвожу курки ружья и осторожно раздвигаю густые стебли осоки. Передо мной открывается зеленый коридор высыхающей протоки. По илистой дорожке бегут совсем еще молодые гуськи. Они не отстают друг от друга, одновременно шагая оранжевыми лапами. Кажется, что все они спешат по важному, неотложному делу.

Передний гусек неожиданно останавливается как вкопанный. Остальные застывают, точно по команде. Высоко подняв и повернув головы, они прислушиваются и присматриваются, не замечая еще присутствия человека. Вороненые стволы ружья отсвечивают на солнце, и блеск стали, видимо, тревожит молодых птиц. Они нерешительно переминаются, опасаясь двинуться дальше. Одним выстрелом можно уложить половину этой удивительной компании. Но стрелять не хочу.

Потоптавшись на месте, передний гусек вытягивает шею и суетливо бежит дальше. Его маленькие спутники следуют за ним.

" Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп", - снова слышится в тиши зеленого коридора. Гуськи бегут след в след, не обращая больше на меня внимания. Теперь можно вытянутой рукой коснуться их светлых крыльев. Улыбаясь, наблюдаю за поспешным шествием, до тех пор пока птицы не скрываются; затем, стараясь не шуметь, двигаюсь вслед за ними.

Высыхающая протока ведет к озеру. За поворотом коридора взлетают пестро окрашенные утки. Кулики бегут впереди, оставляя тонкий узор следов. На влажной поверхности илистого дна, словно в зоологическом атласе, рельефно отпечатываются следы обитателей тундры.

Протокой пользуются и птицы и звери. У края осоковых зарослей, там, где ил плотнее, длинной цепочкой тянутся следы песца. Необычайно крупный когтистый след полярного волка пересекает протоку; следы совсем свежие, в глубоких ямках не устоялась еще мутная вода.

Протока, расширяясь, образует скрытое озерцо; на отмели около воды отпечатался рисунок крупных перепончатых лап лебедя. Кучка окровавленных перьев отмечает место гибели куропатки. Вероятно, полярный ястреб настиг тут свою жертву.

За поворотом протоки в коричневый ил глубоко вдавились громадные трехпалые птичьи следы. Каждый след не менее четверти метра. Рисунка плавательных перепонок нет.

Страусы?

Невольно оглянувшись, вытаскиваю альбом и быстро зарисовываю странные отпечатки. Эх, добыть бы шкурку необыкновенной птицы для зоологической коллекции. В Колымской тундре еще не ступала нога зоолога, и я собираю шкурки всех убитых птиц.

Предстоит интересная охота. Следы уводят по руслу протоки к озеру. Вскоре они обрываются. Какая жалость - птица ушла в береговые заросли осоки, и разобрать след невозможно! Среди этих зарослей выступают высокие мшистые кочки.

Взбираюсь на торфяные столбы: открывается величественная зеленая равнина тундры. Большое озеро блестит совсем близко. Широкий конусообразный холм-булгуньях с усеченной вершиной, точно потухший вулкан, возвышается у самой воды. Пустынные берега озера оживляют лишь птицы. На отмели, взмахивая серыми крыльями, прохаживаются речные чайки. У берега, щеголяя белизной оперения, плавают два лебедя. Над водой летают маленькие длиннохвостые крачки. Иногда они выхватывают из воды серебристых рыбок.

Долго иду к озеру, проклиная болотистые осоковые заросли.

Путь к нему преграждает второй вал плавника. Высохшие, почерневшие стволы торчат из-под слоя торфа у перегиба древней морской террасы. Словно погибший лес, поваленный бурей, погребен здесь надвинувшейся тундрой.

Спокойная поверхность океана расстилается в пяти километрах отсюда. Все говорит об отступлении моря: широкая полоса прибрежных мелководий, пологие морские террасы, валы оставленного плавника, морские раковины вдалеке от воды и, наконец, громадная болотистая низменность тундры с высыхающими озерами.

Второй вал погребенного плавника отмечает место, где море находилось несколько тысяч лет назад.

Неожиданно среди побуревших стволов мелькнули очертания знакомого предмета. Поспешно извлекаю находку. Это обточенная волнами корабельная доска из твердого американского дуба. Как попал сюда обломок американского корабля?

Невольно вспоминаю историю американских контрабандистов. Пользуясь отдаленностью края, шхуны Норд-Компании из Аляски нарушали в прошлом нашу государственную границу. Не раз терпели они бедствия у пустынных берегов Восточно-Сибирского моря. Посещения непрошеных гостей прекратились лишь в двадцатых годах нашего века.

Если корабельная доска была выброшена волнами, значит, море находилось у места погребенного плавника всего несколько десятилетий назад. Между тем почерневшие стволы нагроможденного плавника и слои накопившегося торфа были тысячелетней давности.

Чем объяснить это странное противоречие? Как попала на древнюю морскую террасу обточенная волнами палубная доска?

Прихватив неожиданный подарок моря, выхожу на берег озера. Пестрый ковер зеленых мхов и белых лишайников устилает сухую бугристую тундру. Повсюду курчавятся кустики цветущего багульника и ярко зеленеют глянцевитые листочки карликовых полярных ивнячков. У самого берега дна не видно.

Опершись на доску, стою у темной воды, размышляя об удивительных загадках, которые ставит природа перед человеком.

Вдруг на стальной поверхности озера появляется из-под воды что-то блестящее, черноватое и снова скрывается в глубине. Кажется, что у самой поверхности плавает громадная рыба и мясистый плавник ее временами рассекает воду.

Через минуту в ста метрах от берега вода взволновалась, и на ее поверхности снова появляется странный блестящий предмет. Ясно вижу большие круглые глаза, щетинки редких прямых усов и золотистые пятнышки на фоне серебристого меха. Вынырнув из пресной воды озера, на меня с любопытством смотрит морская нерпа.

Через мгновение нерпа исчезает. Лишь мелкие пузырьки и круги на воде указывают место, где скрылась голова морского зверя. Сбегаю к озеру, зачерпываю воды - на вкус она оказывается солоноватой.

Почему нерпа очутилась в тундровом озере? Может быть, тут пролегал берег морского залива?

Оглядываю пустынные берега. У подножия круглого холма чернеет столбик. Вот так штука - топографический знак! Неужели озеро уже исследовали и положили на карту? Шагаю к топографическому реперу и останавливаюсь в полнейшем недоумении.

- Ого, это не топографический знак...

Оскаленная морда медведя вырезана на верхушке столба. Клыки и белки глаз выкрашены белой краской, и черная деревянная голова, отполированная временем, кажется живой. Столб представляет туловище медведя, поднявшегося на дыбы. Передние лапы опущены, задние сдвинуты коленями, а косолапые ступни касаются земли деревянными пальцами.

Причудливо вырезанный столб высотой в полчеловеческого роста напоминает тотем* американских индейцев. Дикой звериной силой веет от деревянного изображения. Столб врыт в центре утоптанной песчаной площадки. Она обложена по кругу беловатыми створками раковин. У лап деревянного медведя на песке лежит большой лук с натянутой тетивой и длинная оперенная стрела с железным наконечником. Она уложена на тетиву и острием указывает на запад.

_______________

* Т о т е м, т о т е м и ч е с к и й з н а к - у отсталых

племен изображение почитаемого родом животного - " родоначальника".

Лук отлично сохранился. Дерево полировано от долгого употребления. Тугая тетива, сплетенная из оленьих жил, звенит, как струна. Лук склеен из двух слоев древесины, и между ними проложена сухая оленья жила. Стрела совсем новая: древко не потемнело, наконечник не заржавел, пестрые перья не испорчены сыростью.

Кто мог оставить на пустынном берегу озера деревянного идола и совсем еще новый лук в век электричества, самолетов и радио?

Внимательно осматриваю песчаную площадку и сухую лишайниковую тундру. Следов людей нет. Может быть, тут чья-нибудь позабытая могила?

Пологие склоны булгуньяха спускаются к озеру совсем близко. Поднимаюсь на плоскую вершину холма. Песчаную почву, развеянную ветрами, покрывает поросль тундровых злаков. В песке чернеют отверстия песцовых нор и валяются обглоданные птичьи кости. Там и тут белеют раковины.

С холма открывается чудесная картина озера. Северный его залив переходит на западе в обширное ярко-зеленое осоковое болото. По-видимому, и там в недалеком прошлом расстилалось озеро, теперь оно высохло, и болотистую почву густо заселяет водяная осока.

Что такое?..

Вдали, на лужайке среди осоковой гущи, пляшут странные фигуры. Соединившись в круг, они подпрыгивают на месте, ритмично покачиваясь из стороны в сторону, словно плясуны в старинном чукотском танце.

Вскинув бинокль, различаю высокие тонкие ноги, сигарообразные туловища, длинные шеи и вытянутые головы с острыми клювами. Неужели люди, переодетые в маски, танцуют тотемический танец?

Нет, на берегу озера хороводом пляшут крупные белые птицы. Это их следы сохранились на дне высохшей протоки.

Скатившись с холма, осторожно пробираюсь сквозь болотистые заросли.

Тихо раздвигаю высокие стебли и вижу чудесных птиц совсем близко. Они окончили свой танец и разбредаются по болоту. Поражает величина птиц ростом они почти не уступают человеку. Края белых крыльев оторачивает черная кайма, хвост украшают перья серповидной формы. Тонкие ноги и передняя часть головы необычайного огненно-красного цвета, клюв розовый.

Великолепием своей окраски птицы напоминают фламинго. Часто останавливаясь и широко раздвигая карминовые ноги, они шарят в болоте длинными клювами. Вытащив корешок, птица распускает крылья и с уморительными ужимками начинает приплясывать.

Совершив короткий танец и проглотив лакомый кусочек, плясуны снова принимаются шарить в болоте. Иные из них, вытащив из болота вкусный корешок, подбрасывают его в воздух и стараются поймать на лету, громко щелкая клювами. Другие игриво бегают или, распушив перья, наскакивают друг на друга.

Ужимки длинноногих обитателей болота так забавны, что вытаскиваю альбом и делаю несколько зарисовок.

Птицы забеспокоились. Пора стрелять, чтобы не упустить редкую добычу.

Выстрел разрывает тишину болота. Самая крупная птица валится в траву. На лужайке возникает страшная суматоха, слышатся громкие, пронзительные крики. Большие, тяжелые птицы не могут сразу подняться в воздух и долго бегут по болоту, махая огромными белыми крыльями. Но вот стая поднимается, и, соединившись в треугольник, птицы-великаны улетают на юг.

Крупная картечь пронзила плотное и гладкое оперение в нескольких местах. Туловище украшают белые перья с широкими опахалами; шею и затылок облегают тонкие, нежные перышки; шелковистые их нити похожи на оперение австралийского страуса.

- Да это же стерхи! Белые журавли! Как же я раньше не догадался?

В тундрах Северо-Восточной Сибири, далеко за Полярным кругом гнездились арктические журавли. На зиму стерхи улетали в Индию, Северный Китай и Японию, где скрывались на болотистых речных островах и в камышовых зарослях высыхающих озер.

Зоологическая коллекция пополнилась новой редкой шкуркой. Осторожно уложив ее в рюкзак, поворачиваю к берегу - нужно возвращаться и выходить в море. Чистое полуденное небо не предвещает шторма.

Забираю в коллекцию лук и стрелу. Брать с могилы вырезанную из дерева фигуру медведя не решаюсь. Может быть, заберем ее на обратном пути, возвращаясь с устья реки Белых Гусей.

Выхожу к морю, благополучно переправляюсь по настилу из плавника через морское болото, долго шагаю по колено в море и подхожу наконец к " Витязю". Пинэтаун радостно улыбается.

- Эгей! Пришел? Пешком искать тебя хотел...

- А вельбот?

- К Чукотскому камню гонял. Потом ждать вернулся.

Рассказ о большом озере и деревянном идоле заинтересовал Пинэтауна. Он внимательно осматривает лук и стрелу.

- Совсем не чукотский - лесной лук. Смотри, береза.

Действительно, нижний слой клееного лука из березы. В тундре березы нет, и старинные чукотские луки вытачивались из лиственницы.

- Перо тоже чужое, нет таких птиц в тундре.

Острый глаз у юноши. Рассматриваю оперение стрелы и не узнаю рисунка. Какой птице принадлежат эти пестрые перья? Долго мы не могли разгадать значения удивительной находки.

Рассказ о танцах белых журавлей не удивляет Пинэтауна - он видел их в Алазейской тундре. Но встречать нерп в тундровых озерах ему не приходилось.

- Как пришла нерпа в озеро, а?

Объяснить странного явления не могу.

Глава 5. ИСПЫТАНИЕ

Ровный попутный ветер дует с юга. Море спокойное, и мы решаем покинуть берег Западной тундры.

Пинэтаун раскладывает на корме морскую карту. Прочертив прямую линию к устью реки Белых Гусей, измеряю транспортиром угол между этой линией и меридианом, учитываю поправку на магнитное склонение и получаю компасный курс. Теперь, выдерживая направление по компасу, можно привести вельбот к намеченной цели.

В морской бинокль хорошо виден горизонт по курсу. В стеклах бинокля колышется бесконечная зеленая равнина океана, чуть синеющая вдали.

Правильно ли поступаем, пускаясь на утлом суденышке в открытое море?

Но иного пути нет. Нужно спешить: наступает опасное время для северных оленей.

В два часа пополудни снимаемся с якоря и, развернув паруса, уходим в море.

Скоро земля растаяла, скрылась из глаз. Длинные океанские волны поднимают " Витязь" и плавно опускают в малахитовую зелень океана. Форштевень разбивает гребни волн, брызги веером летят в лицо, и мы чувствуем на губах острый соленый вкус морской воды.

Пинэтаун с тревогой посматривает на воду: он впервые видит океанские волны. Ветер свежеет. Скорость " Витязя" достигает двенадцати узлов. При таком ходе можно увидеть желанный берег к полуночи.

Однако наши надежды не оправдались: с хорошим ветром вельбот плывет часов пять, затем ветер слабеет и к вечеру стихает совершенно. Океан постепенно успокаивается и засыпает.

По моим расчетам, вельбот находится на полпути, в ста километрах от Поворотного мыса.

Не опуская парусов, садимся на весла и гребем, пошевеливая затихшую воду. Нежные блики расплываются на бархатистой, маслянистой ее поверхности. Спокойное море отливает перламутровым сиянием жемчуга.

- Ветер крепкий будет, нога болит... - вдруг говорит Пинэтаун.

Три года назад на охоте юноша получил случайную рану в бедро. Рана давно зажила, но боль в ноге часто предвещала перемену погоды.

Но почему стрелка судового барометра спокойна?

Не спим, поджидая ветра. В два часа ночи густой туман закрывает море. Вельбот словно опускается на дно. Бледный изумрудный свет льется на паруса и снасти, на выпуклые борта и на тревожные наши лица.

Так мы и не заснули всю ночь.

Утром слабый ветерок наполняет повисшие паруса. Вельбот оживает. За кормой с журчанием бежит вода. Рассеивается туман, открывая ясное небо и зеленоватую ширь океана. Земли не видно.

Может быть, ночью, в тумане, " Витязь" сбился с пути? Хочется повернуть руль и направить вельбот к покинутому берегу. Проверяю компас он указывает правильный курс.

Пинэтаун внимательно оглядывает пустынное море. Из воды то и дело показываются блестящие головы нерп. Ветер свежеет, океанские волны баюкают вельбот. Накренившись, он мчится на раздутых парусах. Нерпы исчезают, появляются чайки. Они кружат у грот-паруса с тоскливыми криками.

К полудню крепкий ветер чернит поверхность океана и покрывает ее бурунами пены. Скорость " Витязя" внезапно повышается, крутым носом он сбивает кипящие гребни больших пологих волн.

Парусов не сбавляем, надеясь на тяжесть балласта. Наблюдая за порывами ветра, наваливаюсь на руль, выдерживая правильный курс. В небе появляются перистые облачка, качка усиливается. В любую минуту можно ожидать шторм.

- Уменьшай паруса!

Пинэтаун проворно подвязывает шкоты, уменьшая площадь грот-паруса. Однако скорость движения остается прежней. Вероятно, ветер усиливается. Долго идет вельбот среди неспокойного, потемневшего океана. Охватывает гнетущее беспокойство.

Вдруг молодой чукча поднимается во весь рост, уцепившись за тугие ванты:

- Тундра!

Черные волосы его развеваются по ветру, он указывает на северо-запад. На горизонте чуть темнеет узкая полоска желанной земли. Земля выступает из моря, словно остров в океане. Правильно мы идем или, уклонившись в сторону, промчались мимо Поворотного мыса в открытый океан, достигнув Медвежьих островов?

Эти пять островов лежат против дельты Колымы, и западный, Крестовский остров, находится близко от Поворотного мыса. Небольшая ошибка в курсе или случайное течение могли привести нас к ближнему острову архипелага.

С Медвежьими островами связаны интереснейшие страницы истории русских полярных путешествий.

Впервые эти далекие острова исследовал простой русский промышленник, охотник за песцами, Иван Вилегин. Зимой 1720 года он переехал на Крестовский остров от Поворотного мыса по льду на собаках. На таинственный остров он стремился не только ради песцового и медвежьего промысла - его манила неведомая земля, рассказы о которой передавались из уст в уста в Нижне-Колымской крепости со времени ее основания Михаилом Стадухиным.

С Крестовского острова промышленник проник на второй, третий, четвертый и пятый Медвежьи острова, еще никем не виданные.

За несколько дней Иван Вилегин открыл и осмотрел целый архипелаг далеких полярных островов, совершив географический подвиг.

Острова были необитаемы. Но странные находки поразили промышленника. На северных берегах первого, третьего и пятого островов он нашел полуразвалившиеся первобытные деревянные постройки, сложенные из плавника, тесанного каменными или костяными орудиями.

На третьем острове, на одинокой скале-отпрядыше, в одиннадцати саженях от берега, было выстроено из плавника и дерна удивительное сооружение наподобие небольшой крепости на сваях.

Кем были построены на полярных островах первобытные жилища из плавника и крепость на сваях? Ведь чукчи никогда не строили свайных построек и жилищ из плавника и дерна.

Странное происшествие, случившееся с Иваном Вилегиным, также не проливало света на происхождение удивительных построек. Объезжая на собаках по льду замерзшего моря скалистые берега пятого острова, он увидел бегущего медведя, подстреленного длинной белой стрелой. Нагнав раненого зверя, промышленник убил его и вынул стрелу. Она была с костяным четырехгранным наконечником.

Неожиданная находка смутила Вилегина - он вернулся на материк к Поворотному мысу, не решаясь в одиночку искать " незнаемых людей".

Пинэтаун с любопытством слушает рассказ о Медвежьих островах. Оказывается, он бывал на старинной заимке Вилегина, расположенной неподалеку от поселка оленеводческого совхоза, в низовьях Колымы.

Сорок лет спустя после похода Вилегина на Медвежьи острова был послан сержант Андреев. Осмотрев острова, он совершил длинный санный поход по льду океана и обнаружил неизвестный остров. Приблизившись к земле, Андреев и колымские звероловы, сопровождавшие его, увидели следы нескольких оленьих нарт. Опасаясь столкновения с жителями неизвестного острова, Андреев повернул назад и благополучно вернулся в Нижне-Колымск.

С тех пор больше никому не довелось видеть Земли Андреева.

В 1919 году Амундсен, плывя Северным морским путем на шхуне " Мод", высадился на Медвежьи острова и сделал раскопки у развалин жилищ, обнаруженных Вилегиным. В земле он нашел четырехгранные костяные наконечники стрел и копий, каменные ножи и гарпуны, черепки глиняной посуды.

Кому принадлежали эти вещи?

Невольно вспоминаю свои странные находки на берегу пустынного озера. Не связаны ли они с загадкой Медвежьих островов?

Жадно вглядываемся в очертания незнакомой земли. Но вот словно из-под воды выступает пустынный и дикий песчаный берег, опоясанный широкой полосой грязно-белых бурунов. Кажется, что волны разбиваются о барьер рифов и подводных скал.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒