Л.Ю.Карицкая. «ЧЕТВЁРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА» В ТВОРЧЕСТВЕ ПОЭТА МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА. «THE FOURTH DIMENSION OF SPACE» IN THE WORK OF OF MAXIMILIAN VOLOSHIN

Стр 1 из 2Следующая ⇒

УДК 821. 161. 1

ББК 83. 3 (2=Рус)5

Л. Ю. Карицкая

ФГБОУ ВО «Мурманский арктический государственный университет»

г. Мурманск, Россия

«ЧЕТВЁРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА» В ТВОРЧЕСТВЕ ПОЭТА МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА

Аннотация. В статье предпринята попытка анализа феномена времени в творчестве русского поэта Максимилиана Волошина.

Ключевые слова. Время, измерение, мера, мгновение, бесконечность, перспектива, масштабность.

L. Y. Karitskaia

Murmansk Arctic State University

Murmansk, Russia

«THE FOURTH DIMENSION OF SPACE» IN THE WORK OF OF MAXIMILIAN VOLOSHIN

Abstract. The article attempts to analyze the phenomenon of time in the works of Russian poet Maximilian Voloshin.

Key words. Time, measurement, measure, instant, infinity, perspective, scale.

Исследуя творческое наследие Максимилиана Волошина, понимаешь, что для современников поэт остался своего рода айсбергом: едва ли не большая половина написанного им была сокрыта от читательских глаз. При его жизни из печати вышли лишь четыре поэтических сборника: «Стихотворения. 1900-1910» (1910-й г. ), «Anno mundi ardentis 1915» (1916-й г. ), «Иверни» (1918-й г. ) и «Демоны глухонемые» (1919-й г. )

Лишь в 70-е годы ХХ века началась публикация переписки Волошина, в 80-е годы дошла очередь до дневников, а записные книжки издали лишь в 2000-е. При этом довольно благополучно обстояло дело с творчеством Волошина-художника: уже при жизни он получил признание как профессионалов, так и публики.

Записные книжки поэта проливают свет на понимание им времени: мгновения и вечности как полярных точек, своего рода вех, на которые натянута тетива его творческого гения.

Размышляя над книгой Марселя Швоба[1], Максимилиан Волошин писал: «Человек – это книга, в которую занесена история мира…Время – это четвёртое измерение пространства».

Далее в записной книжке он прокомментировал: «Перспектива третьего измерения и перспектива четвёртого измерения – причинность и хронология. В сущности – последовательность. Причинность – это только признак того, что в два разных мгновения видишь две разных части одного существа.

Там, где мы находим причинность, есть на самом деле причинность. Перевод на язык третьего измерения – колонна есть причинность по отношению к капители. Даже, скорее, наоборот, капитель есть причина колонны, так как причинность во времени всегда с противоположной стороны от направления падения. Сравнивания закон падения тел с законом падения в будущее, можно открыть и смысл многого. Эту дорогу я уже вижу, но ещё не вступил на неё. Мы во времени как прозревшие слепые в пространстве. Весь мир посылает нам лучи в наш мозг, но прозревший слепой видит один калейдоскоп красок и всё на одной плоскости. Постепенно, ощупью и опытом, он усваивает себе законы перспективы. Мы видим всю историю мира в себе, сосредоточенную в одном мгновении, всё прошлое мира на одной плоскости, и мы не умеем смотреть в последовательности – расположить наше видение по законам перспективы. Наши воспоминания – это робкие экскурсии в прошлое, где мы неверными движениями нащупываем отдельные моменты».

С сожалением поэт отмечает, что «во время этих попыток исследования мы теряем картину целого, которая живёт только на острие мгновения, потому что мгновение – это единственное восприятие настоящего, лезвие между прошлым и будущим. Отсюда проповедь мгновения как магического кристалла, сквозь который мы можем увидеть «весь мир в его целом, пространственном и временном». Как «непонятые» он отметил «закон падения времени» и «зеркальность во времени» [2].

Изложенные в этом отрывке из записной книжки теософские идеи Волошина нашли отражение в цикле «Когда время останавливается» (1903-1904 гг. ).

Первые три стихотворения цикла отражают: а) постижение разрыва времени; б) осознание мгновения как точки соприкосновения времени и пространства в Вечности; в) стремление через мгновение узреть бесконечность.

Быть заключённым в темнице мгновенья,

Мчаться в потоке струящихся дней.

В прошлом разомкнуты древние звенья.

В будущем смутные лики теней.

Это доступно в минуты творческого экстаза. В четвёртом стихотворении цикла «По ночам, когда в тумане…» Волошин формирует образ поэта-странника, которому выпало сосчитать «мировые пути и силы, Со всего, что в формах, в цвете, /Со всего, что в звуке слов».

Благодаря библейскому образу остановившегося времени стихотворения цикла образуют триаду время – мгновение – вечность. Время рассматривается поэтом как духовная субстанция, в которой проявлена суть человека. Об этом же он напишет в статье «Аполлон и мышь»: «Время – вечность, напряжённая и вечно движущаяся сфера внутренних интуитивных чувствований, которая нашему логическому сознанию представляется огромной горой тьмы и хаоса, потрясается до основания, и из трещины рождается бесконечно малой мгновение – мышь. Гора рождает мышь, так же, как вечность рождает мгновение». [3]

Греческое «время» — cronos (chronos) предположительно происходит от индоевропейского *gher — «охват, объём» или же «круг событий». Латинское «время» — tempus возводится к индоевропейскому корню со значением «тянуть», то есть означало первоначально меру длины, «протяжённость» или, по другой трактовке, священный отрезок времени, поскольку латинское templum — это «храм, священная постройка».

Как человек, тонко чувствующий слово, прошедший «латинскую дисциплину формы», поэт знал, что в греческой, латинской и германской культурах понятие «время» тесно связано с понятием «ограниченное, обнесённое оградой пространство». Причём некоторые предметы — например, забор, колонна, дерево, стоящее в центре, и т. п. — одновременно символизируют и пространство, и время событий, протекающих в этом пространстве, собственно тот самый «круг событий».

А вот в древних языках слова со значением «время» могли соотноситься со значениями «делать, созидать» (русское век, польское wiek, но литовское veikti — «делать»; древнеиндийское kala- — «время», но индоевропейское *kel- — «делать, совершать»; русское «пора», но латинское pario — «рожать»). С другой стороны, время мыслилось как всё уничтожающее начало (вспомним греческого бога Хроноса, пожирающего своих детей): индоевропейское *uer- — «время», но русское «вред»; латинское mora — «время», но русское «мор».

Своеобразное понимание времени делает поэта изгоем, обречённым на одиночество.

Да, я помню мир иной –

Полустёртый, непохожий,

В вашем мире я – прохожий,

Близкий всем, всему чужой.

Вероятно, чужд поэт не только обывателю, но и собратьям по перу. Стихотворение «По ночам, когда в тумане…», откуда взят этот отрывок, адресовано Валерию Брюсову, идейному лидеру символистов.

Мне так радостно и ново

Всё обычное для вас –

Я люблю обманность слова

И прозрачность ваших глаз.

Ваши детские понятья

Смерти, зла, любви, грехов –

Мир души, одетый в платье

Из священных, лживых слов.

Гармонично и поблекло

В них мерцает мир вещей,

Как узорчатые стекла

В мгле готических церквей…[4]

Как известно, Волошин не примкнул к символистскому направлению, хотя с некоторыми из представителей его был дружен.

Человека творческого с его особым пониманием времени и безусловного созидателя поэт противопоставляет «миру вещей», что особенно трагически прозвучит в цикле «Путями Каина» (1922-1923 гг. ). В основе цикла – неприятие технократической цивилизации, основанной на главенстве уже созданного - материальных ценностей, вещизме. Не отрицая привлекательности многих достижений цивилизации, поэт ставит вопрос: какой ценой достаются эти блага человеку, а, главное, куда ведёт этот путь?

Свист, грохот, лязг, движение – заглушили

Живую человеческую речь,

Немыслимыми сделали молитву,

Беседу, размышленье; превратили

Царя вселенной в смазчика колёс[5]

Автор сомневается в духовности современника:

Машина научила человека

Пристойно мыслить, здраво рассуждать.

Она ему наглядно доказала,

Что духа нет, а есть лишь вещество,

Что человек – такая же машина,

Что звёздный космос только механизм

Для производства времени, что мысль

Простой продукт пищеваренья мозга,

Что бытие определяет дух,

Что гений – вырожденье, что культура –

Увеличение числа потребностей,

Что идеал –

Благополучие и сытость,

Что есть единый мировой желудок,

И нет иных богов, кроме него[6]

В результате человек, «продешевивший дух за радости комфорта и мещанств», «стал рабом своих же гнусных тварей». Машины всё больше нарушают равновесие отношений человека с окружающей средой. «Жадность» машин толкает людей на борьбу за рынки сбыта и источники сырья, разжигает войны, в которых человек – опять же с помощью машин! – уничтожает себе подобных. Кулачное право сменилось «правом пороха», а на пороге маячат «облики чудовищных теней», которым отдано «грядущее земли» (Волошин писал это в январе 1923 года, имея в виду «интраатомную энергию»). Однако современники не услышали этих предостережений, да и сам поэт не питал иллюзий: «Правду оплатят тебе клеветой, предательством, камнем…» («Поэту», 1925).

Лишь в творчестве и странствиях (в том числе по своей внутренней вселенной) поэт находит спасение. Но есть ли у странствия по «временам и странам» цель? Ответ - в его записных книжках: «Те этюды и картины, что я пишу до сих пор, являются для меня не целью, а лишь одним из возможных последствий опытов и исследований» (запись от 23 мая 1916 г. )

Цель сочинителя проста: стать из подмастерья Мастером «словесного святого ремесла». Таковым он становится после того, как обретёт мудрость сознания и мужество духа.

Когда же ты поймешь,

Что ты не сын земле,

Но путник по вселенным,

……………………………

Когда поймешь, что человек рожден,

Чтоб выплавить из мира

Необходимости и разума

Вселенную Свободы и Любви, -

Тогда лишь

Ты станешь Мастером[7].

Путь к мастерству лежит через мир, по Волошину, основанный на любви, - высшее достижение, к которому нужно стремиться человечеству. Куда уж масштабнее? На пути к такому миру следует постичь природу зла, а метод борьбы с ним несложен: зло надо не отвергать, а преображать в добро с помощью любви и доверия.

Поэт уже не цепляется за мгновение, как за магический кристалл, но оценивает всё происходящее в перспективе вечности. В основе этой позиции была религиозность поэта. «Примерявший» в молодые годы все мировые религии, западные и восточные, Волошин под конец вернулся домой – к православию. Его личный круг событий замкнулся. Снова и снова обращался он к судьбам русских религиозных подвижников, создав в последний период жизни поэмы «Протопоп Аввакум», «Святой Серафим», стихотворения «Сказание об иноке Епифании» и «Владимирская Богоматерь». С помощью веры поэт пытался найти способ примирения враждующих сторон во время обрушившейся на страну трагедии. Чтобы примирение произошло, многомиллионные массы должны предпочесть материальным интересам, за которые шла (ведётся она и сейчас! ) борьба, - духовные. Но подобный выбор и в более благополучные времена доступен, увы, немногим.

12 Следующая ⇒