ЗАКЛЮЧЕНИЕ

КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА, наиболее распространенное (особенно в Европе) название направления лингвистических исследований, сложившегося во второй половине 1970-х годов XX века и имевшего в дальнейшем значительное число последователей. В США, где это направление зародилось, его чаще называют «когнитивная грамматика», что объясняется расширительным пониманием термина «грамматика» в англоязычной лингвистике, тогда как в России нередко используется термин «когнитивная семантика», указывающий на один из источников данного исследовательского начинания.

Главная отличительная черта когнитивной лингвистики в ее современном виде заключается не в постулировании в рамках науки о языке нового предмета исследования и даже не во введении в исследовательский обиход нового инструментария и/или процедур, а в чисто методологическом изменении познавательных установок (эвристик). Возникновение когнитивной лингвистики – это один из эпизодов общего методологического сдвига, начавшегося в лингвистике с конца в 1950-х годов и сводящегося к снятию запрета на введение в рассмотрение «далеких от поверхности», недоступных непосредственному наблюдению теоретических (модельных) конструктов.

Составными частями этого фундаментального сдвига были возникновение генеративной грамматики Н. Хомского с ее понятием «глубинной структуры» (каковы бы ни были дальнейшие трансформации теории Хомского и сколь непростыми ни были бы ее отношения, в частности, к когнитивной лингвистике), бурное развитие лингвистической семантики, возникновение лингвистической прагматики, теории текста, а также современной теории грамматикализации с ее интересом к закономерностям поведения языковых единиц в реальном дискурсе.

Во всех этих исследовательских начинаниях на первый план (хотя и по-разному) выходит идея объяснения языковых фактов, причем если в генеративной теории в качестве объяснения предлагаются прежде всего некоторые подлежащие открытию глубинные закономерности языковой способности человека (и в этом заключается главное отличие генеративизма от других программ объяснительного анализа языка), то другие объяснительные программы исходят из того, что языковые факты могут быть, по крайней мере отчасти, объяснены фактами неязыковой природы, притом необязательно наблюдаемыми.

Если, например, для языковой прагматики такими фактами являются принципы человеческой деятельности в социальном контексте (а принимаемыми объяснительными конструктами – цели, намерения, условия деятельности и т. п. ), то в когнитивной лингвистике в качестве модельных конструктов выступают когнитивные структуры и процессы в сознании человека: фрейм (М. Минский, к нуждам лингвистики это понятие было адаптировано Ч. Филлмором), идеализированная когнитивная модель (Дж. Лакофф) или ментальные пространства (Ж. Фоконье); 2Ѕ-мерный набросок (Р. Джэкендофф); семантико-грамматические суперкатегории наподобие конфигурационной структуры, динамика сил, распределение внимания, «цепция» и т. д. (Л. Талми); комплексные многоаспектные языковые конструкции – в специальном значении этого термина, предложенном в «конструкционной грамматике» Ч. Филлмора и П. Кэя; когнитивные операции типа правил концептуального вывода (Р. Шенк, Ч. Ригер) или же особого уровня изучение интеллектуальных систем – постулированного А. Ньюэллом «уровня знаний», отличного от символьного уровня.

Приведем пример специфики когнитивного подхода к языковым явлениям. В начале 1970-х годов, на заре когнитивной лингвистики, американским лингвистом У. Чейфом был опубликован цикл работ, в которых предлагалось объяснение ряда закономерностей порядка слов и интонации в английском языке, а также тесно с ними связанных грамматических категорий определенности/неопределенности и данности/новизны особенностями устройства человеческой памяти и процессами активации информации в сознании человека.

Когнитивная лингвистика имеет несколько источников, и в нее ведет несколько путей. Ниже они по необходимости перечисляются в некотором порядке, который, однако, не означает ранжирования этих источников по степени их важности.

1. Прежде всего, когнитивная лингвистика продолжает насчитывающую как минимум более столетия (о «психологизме в языкознании» говорят, вспоминая классиков 19 в. – А. А. Потебню, Г. Штейнталя, В. Вундта) историю непростых взаимоотношений науки о языке с наукой о человеческой психике. С тем, что функционирование языка опирается на какие-то психологические механизмы, никто никогда не спорил, однако взаимодействие лингвистов и психологов наталкивается на серьезные преграды: трудно найти две гуманитарных науки, различающиеся по своей методологии столь же сильно, как лингвистика, входящая в своего рода «семиотический цикл» дисциплин (к которому, кстати, принадлежит и математика), и тяготеющая к «физическому» циклу наук психология.

Лежащий в основе современной теоретической лингвистики экспериментальный подход, обоснованный в свое время Л. В. Щербой и сводящийся к оценке правильности/приемлемости тех или иных языковых выражений на основании языковой интуиции, не имеет почти ничего общего (кроме самой идеи экспериментальной проверки гипотез) с психологическим экспериментом.

Исследовательские принципы когнитивной грамматики фактически предстают как инверсия традиционной программы психолингвистики. Последняя представляет собой выяснение психологической реальности лингвистических гипотез, их психологическое обоснование; иначе говоря, это применение психологической методологии к лингвистической теории, т. е. психолингвистика, по крайней мере, в методическом отношении, предстает как экспериментальная психология.

Когнитивная лингвистика устроена скорее противоположным образом: это выяснение лингвистической реальности психологических гипотез, их лингвистическое обоснование. Гипотезы могут заимствоваться из психологии (на которую в таком случае возлагается теоретическая ответственность) или же строиться непосредственно лингвистом (как это делал Чейф, подчеркивавший независимость его построений от психологических теорий памяти), но строятся они сугубо для объяснения лингвистических фактов, и критерием оценки психологических гипотез служит именно их адекватность фактам языка, т. е. языковой интуиции.

Дополнительной сложностью во взаимодействии лингвистики и психологии является распространенная точка зрения, в соответствии с которой объект предопределяет природу исследования, и любое исследование, так или иначе обращающееся к ментальным категориям, относится к сфере психологии.

Для партнерства в таком случае просто не остается места. Результатом является то, что среди исследователей, имена которых достаточно устойчиво ассоциируются с когнитивной лингвистикой, людей с психологическим или хотя бы психолингвистическим прошлым мало (исключение составляют Э. Рош и отчасти Д. Слобин). При этом несомненно, что ряд психологических результатов оказал несомненное влияние на когнитивную лингвистику (например, идеи гештальт-психологии), но влияние это имело место постольку, поскольку данные результаты были восприняты и адаптированы лингвистами (прежде всего, Дж. Лакоффом).

2. Вторым источником когнитивной лингвистики является лингвистическая семантика. Собственно говоря, когнитивную лингвистику можно определить как «сверхглубинную семантику» и рассматривать как совершенно естественное развитие семантических идей: попытку увидеть за категориями языковой семантики (прежде всего грамматической) некоторые более общие понятийные категории, которые естественно рассматривать как результат освоения мира человеческим познанием.

В наиболее явном виде путь от лингвистической семантики к когнитивной грамматике представлен работами американских лингвистов Л. Талми и Р. Лангакера (Лэнекера). Например, Талми ввел в рассмотрение ряд концептуальных суперкатегорий, к которым могут быть сведены самые разнообразные грамматические явления. Так, для описания смысловых отношений в таких различных парах, как

(4) а. Мяч катился по траве

б. Мяч продолжал катиться по траве

(5) а. Она вежлива с ним

б. Она корректна с ним

(6) а. Ей пришлось сходить в театр

б. Ей удалось сходить в театр,

и еще множества других случаев им была предложена универсальная понятийная схема, названная «динамикой сил»: в этих парах предложений представлены различные реализации общей ситуации, компонентами которой являются агонист, могущий иметь тенденцию либо к сохранению исходного состояния, либо к его изменению, и противостоящий ему антагонист; в зависимости от баланса их сил изменение может происходить либо не происходить.

Конкретные ситуации могут относиться к физическому (4), психологическому (5), социальному (6) взаимодействию и описываться множеством разнообразных языковых средств; Талми полагает, что когнитивно-семантическая категория динамики сил позволяет обобщить ряд традиционных грамматических категорий, в том числе модальность и каузацию.

В примере (4а) агонист имеет тенденцию к изменению состояния (движению), и никакого антагониста в рассмотрение не вводится, тогда как в (4б) сообщается о том, что тенденция к движению оказывается сильнее противодействия антагониста (здесь силы трения). В (5а) об антагонисте тоже ничего не говорится, а вот в (5б) сообщается о том, что тенденция к изменению (желанию быть невежливой) успешно преодолена. В (6а) говорится о том, как была преодолена тенденция к покою, а в (6б) – о том, как взяла верх над какими-то обстоятельствами тенденция к изменению.

В плане методов здесь налицо непосредственная преемственность, если не тождество: представители когнитивной лингвистики практикуют именно лингвистический эксперимент в смысле Л. В. Щербы, т. е. их исследования опираются на интроспекцию и суждения информанта, обычно самого исследователя, относительно приемлемости/неприемлемости тех или иных языковых форм – как можно и как нельзя сказать.

Эмпирическим материалом являются авторские примеры (т. е. лингвистическая интуиция авторов), размеченные по степени их приемлемости (в частности, грамматичности).

«Она поспала за 8 мин» является аргументом в пользу введения противопоставления ограниченных и неограниченных концептуальных сущностей в рамках понятийной категории конфигурационной структуры.

Естественная сосредоточенность когнитивной лингвистики на семантической проблематике и методологическая близость ее к лингвистической семантике объясняет стремление ряда авторов, особенно в России, говорить именно о когнитивной семантике, а не о когнитивной лингвистике или грамматике. Следует заметить, кроме того, что некоторые авторы в отечественной лингвистике (Т. В. Булыгина, М. Я. Гловинская, А. П. Володин, В. С. Храковский) давно высказывались о возможности постулирования понятийных суперкатегорий.

Именно из семантики пришли в когнитивную лингвистику наиболее яркие ее представители. Однако ограничиться такой констатацией, что иногда делается, было бы недостаточно, прежде всего, потому, что некоторые результаты, полученные в когнитивной лингвистике, применимы не только к семантике языка (его плану содержания), но и к плану выражения, т. е. собственно формальным закономерностям языка. Так, разработанное в когнитивной лингвистике понятие прототипа применимо также в фонологии, морфологии, диалектологии и т. д.

3. У когнитивной лингвистики имеется еще один, причем исторически очень существенный источник. Ее формирование происходило почти одновременно (с отставанием на 2–3 года) с возникновением так называемой когнитивной науки (англ. cognitive science), называемой также когнитологией или когитологией. Предметом когнитивной науки является устройство и функционирование человеческих знаний, а сформировалась она в результате развития инженерной дисциплины, известной как искусственный интеллект.

На рубеже 1960–1970-х годов в искусственном интеллекте возникло понимание того, что интеллектуальные процессы человека, моделированием которого занимается искусственный интеллект, не могут быть сведены, как первоначально казалось, к «универсальным законам человеческого мышления»: большинство интеллектуальных задач решаются человеком не в вакууме и не с чистого листа, а с опорой на имеющиеся знания.

Более того, даже такие, казалось бы, управляемые универсальными простыми правилами виды интеллектуальной деятельности, как шахматная игра, на практике предполагают использование огромного объема накопленных знаний; некоторые же важнейшие интеллектуальные задачи, в частности распознавание образов и понимание естественно-языкового текста, без опоры на знания вообще не решаются. Например, человек, не знающий положения дел в легкой атлетике, принципиально не в состоянии адекватно понять предложение:

Иван пробежал стометровку за 9, 5 секунды.

На повестку дня встала задача разработки каких-то средств оперирования со знаниями (их представления, хранения, поиска, переработки, получения от экспертов и использования в компьютерных программах).

В рамках когнитивной науки уже в 1970-е годы были разработаны так называемые языки представления знаний и принципы оперирования с ними (правила концептуального вывода). Поскольку многие исследования в области когнитивной науки велись с целью построения компьютерных моделей понимания естественного языка, ряд лингвистов пристально следили за ними или даже непосредственно в них участвовали.

Результатом этого стало ощущение того, что давняя потребность как-то соотнести языковой материал с данными о мыслительных процессах может быть удовлетворена с неожиданной стороны: не неудобными психологами, а «интеллектуально близкими» специалистами по вычислительной технике и информатике, мыслившими вполне семиотическими категориями. В искусственном интеллекте в 1970-е годы господствовала семиотическая парадигма «символьной обработки информации» (symbolic processing) А. Ньюэлла и Г. Саймона, а директор Лаборатории искусственного интеллекта Массачусетского технологического института П. Уинстон говорил, что заставить вычислительную машину понимать естественный язык – это все равно, что создать интеллект. На таком фоне и с оглядкой на модели человеческой мыслительной способности, разработанные в когнитивной науке, и формировалась когнитивная лингивистика.

Реально импульсы, под влиянием которых она возникла, к трем перечисленным не сводятся: свою роль сыграли данные лингвистической типологии и этнолингвистики, позволявшие лучше понимать, что в структуре языка универсально, и подталкивавшие к поиску внеязыковых причин универсалий и разнообразия (неслучайно Л. Талми является одновременно выдающимся типологом, Дж. Лакофф активно использовал материал австралийского языка дьирбал, отмеченного многими необычными особенностями, а П. Кэй, соавтор одного из наиболее фундаментальных этнолингвистических результатов последних десятилетий – книги Базовые названия цветов, написанной с Б. Берлином, в последние годы совместно с Ч. Филлмором строит когнитивную модель синтаксиса – конструкционную грамматику).

Наблюдения над когнитивными особенностями человеческой культуры; даже накопленные в сравнительно-историческом языкознании сведения об развитии значения слов (показательно, что такие специалисты по когнитивной лингвистике, как Е. Свитцер и Б. Хайне, активно занимались исторической лингвистикой). Наконец, в чисто внешнем плане известную роль сыграло то, что Дж. Лакофф, фактический основоположник когнитивной грамматики, во второй половине 1970-х годов нашел в лице авторов наиболее известных в это время компьютерных моделей естественно-языкового общения, Р. Шенка и Т. Винограда, союзников в своем давнем противостоянии с Н. Хомским.

Этапы формирования когнитивной лингвистики в общих чертах таковы. В 1975 термин «когнитивная грамматика» впервые был введен в статье Дж. Лакоффа и Г. Томпсона «Представляем когнитивную грамматику». В 1985 когнитивная грамматика была представлена отечественному читателю в очень удачном, хотя, конечно, уже сильно устаревшем обзоре В. И. Герасимова; тогда же вышло из печати первое английское издание книги Ж. Фоконье Ментальные пространства (французское – годом раньше), «погрузившего» в когнитивную среду традиционную логико-прагматическую проблематику.

В 1987 были опубликованы первый том Оснований когнитивной грамматики Р. Лангакера (второй – в 1991), а также этапные для данного направления книги Женщины, огонь и опасные предметы Дж. Лакоффа и Тело в мышлении (англ. The Body in the Mind) М. Джонсона, а также положившая начало целой серии монографий Р. Джэкендоффа его книга Сознание и вычислительное мышление. Джэкендоффу в 1990-е годы удалось создать преемственный по отношению к генеративизму, а не противостоящий ему вариант когнитивной грамматики.

В 1988 в СССР появился посвященный когнитивным аспектам языка XXIII том в серии Новое в зарубежной лингвистике, а в известном издательстве «Бенджаминс» увидел свет первый крупный и представительный сборник статей Проблемы когнитивной лингвистики под ред. Б. Рудзки-Остын. В 1995 появился сборник переводов Язык и интеллект.

С 1990 издается журнал Когнитивная лингвистика, что можно считать началом институционализации направления как академической дисциплины. Не менее важными этапами развития когнитивной грамматики были статьи Л. Талми 1980-х годов, Ч. Филлмора и У. Чейфа (интегрированные в книгу 1994 Дискурс, сознание и время).

В середине 1990-х годов в Европе вышли первые учебники по когнитивной лингвистике: Введение в когнитивную лингвистику (1996, авторы – Ф. Унгерер и Х. -Й. Шмидт) и Когнитивные основания грамматики (Б. Хайне, 1997).

Для формирования интереса к когнитивной проблематике у отечественных языковедов важную роль сыграли также публикации работ по моделированию понимания естественного языка: русских переводов книг Т. Винограда Программа, понимающая естественный язык (1976, оригинал 1972) и Р. Шенка с коллегами Обработка концептуальной информации (1980, оригинал 1975), а также XII тома Нового в зарубежной лингвистике, специально посвященного данной тематике.

До начала 1990-х годов когнитивная лингвистика представляла собой совокупность индивидуальных исследовательских программ, слабо связанных или вовсе не связанных между собой. Их легко перечислить: это исследовательские программы Дж. Лакоффа (нередко выступающего с соавторами), Р. Лэнакера (Лангакера), Л. Талми, У. Чейфа, Р. Джэкендоффа, Ч. Филлмора (все США).

С ними сближается еще ряд программ лингвистических исследований, авторы которых в той или иной степени разделяют установки когнитивной лингвистики, хотя и не входят в число заведомых когнитивистов: Т. ван Дейк (Нидерланды), Дж. Хэйман (Канада), Т. Гивон (США). Значимые для когнитивной лингвистики результаты были опубликованы Д. Герэртсом (Голландия), Е. Свитсер, Т. Региром, А. Гольдберг (все США).

В то же время в 1990-е годы постепенно очерчивается круг тех языковых явлений, которые в той или иной степени и в той или иной форме затрагиваются всеми или большинством исследовательских программ, а также совокупность полученных результатов, между которыми несомненно можно установить связь.

Когнитивная лингвистика, первоначально объединяемая лишь познавательными установками и исходной гипотезой об объяснительной силе обращения к мыслительным категориям, постепенно обретает свой предмет, свою внутреннюю структуру и свой категориальный аппарат. В настоящее время можно с уверенностью утверждать, что внутри когнитивной лингвистики представлены следующие разделы.

1. Исследование процессов производства и понимания естественного языка. Исторически это наиболее ранний раздел, во многом сформировавшийся с участием специалистов по компьютерному моделированию понимания и порождения текстов. Из ведущих лингвистов когнитивного профиля наиболее значимые результаты в этой области имеет У. Чейф, разработавший категории текущего сознания и активации, а также ряд производных от них понятий.

2. Исследование принципов языковой категоризации. Им уделил значительное внимание Дж. Лакофф, развивавший идеи Элеоноры Рош. Последняя показала неадекватность традиционных (восходящих еще к Аристотелю) представлений о категориях как множествах с четкими границами, которым некий объект может либо принадлежать, либо не принадлежать, причем все члены некоторой категории имеют одинаковый статус.

Эксперименты показывают, что на самом деле границы категорий размыты, а сами категории имеют внутреннюю структуру: некоторые их элементы представляют категорию лучше, чем другие, т. е. являются прототипическими ее членами.

Например, прототипическая птица – это для англоязычной картины мира малиновка, а для русскоязычной – воробей, тогда как пингвин или страус находятся на периферии категории. Понятие прототипа имеет очень широкую применимость: оно использовалось для интерпретации соотношения фонемы и аллофона, для описания морфологических и синтаксических процессов, опираясь на него, можно предложить интуитивно приемлемое разграничение понятия языка и диалекта и др.

Внутри категории члены могут быть связаны различными отношениями, которые также были изучены. Более того, сами категории тоже неодинаковы: было показано, что среди них есть привилегированные, которым соответствуют так называемые концепты базового уровня категоризации. Названия, соответствующие этому уровню, охотнее используются, легче припоминаются, раньше усваиваются детьми, обычно лингвистически более простые, имеют бó льшую культурную значимость и обладают еще рядом примечательных свойств: таков, например, концепт «собака» по сравнению с вышележащим концептом «животное» и нижележащим концептом «пудель».

3. Исследование типов понятийных структур и их языковых соответствий. Эти работы также были начаты в рамках искусственного интеллекта (Р. Абельсоном, Р. Шенком, М. Минским – авторами таких популярных категорий, как фрейм и сценарий), однако впоследствии адаптированы для нужд лингвистического исследования Ч. Филлмором. В исследованиях подобного типа когнитивная лингвистика взаимодействует с социологией и культурологией.

4. Исследование когнитивно-семантических суперкатегорий связано, прежде всего, с Л. Талми, который предпринимает попытку определить набор иерархически упорядоченных образоформирующих систем – категорий, посредством которых естественный язык осуществляет концептуальное структурирование представлений о действительности (это категории когнитивного состояния, конфигурационной структуры, уже упоминавшейся динамики сил, распределения внимания и др., каждая из которых имеет свою сложную структуру). Сходный круг проблем несколько по-другому рассматривается в работах Дж. Лакоффа и Р. Лэнекера.

5. Исследование пространственных отношений и типов концептуализации движения в языке. Это та точка, в которой пересекаются почти все основные программы когнитивной лингвистики. Лакоффом было разработано понятие образной схемы (image-schеma) и рассмотрены некоторые важные типы схем (вместилище, часть-целое, путь, связь) и их языковые соответствия; среди образоформирующих схем Талми наиболее подробно разработана категория конфигурационной структуры, в рамках которой рассматриваются такие грамматически зафиксированные понятийные категории, как количество, разделенность, протяженность, ограниченность, членение пространства и др.; подробно рассматривается пространственное сознание в многочисленных публикациях Джэкендоффа и Лэнекера.

6. Исследования телесного базиса человеческого сознания и языка. В их основе лежит идея так называемого концептуального воплощения (conceptual embodiment), в соответствии с которой устройство понятийного мира человека (и семантики естественного языка), включая по крайней мере некоторые из наиболее абстрактных его фрагментов, обусловлено биологической природой человека и его опытом взаимодействия с физическим и социальным миром.

Предполагается, что многие из понятийных и языковых категорий в конечном итоге возводятся к особенностям устройства и функционирования человеческого тела – например, его асимметрии, проявляющейся в наличии у человека «верха» и «низа», «переда» и «зада», «правого» и «левого» с их различной ролью в движении (лицом вперед в норме), восприятии, контакте с почвой, физиологических отправлениях, социальных ритуалах и проч.

Понятийные представления о теле выступают опосредующим звеном между телесной природой человека и его языком. Важная роль приписывается также самому осознанию поверхности тела как границы между «внутренним» и «внешним» мирами, связанным между собой некоторыми каналами (отсюда метафоры вместилища и канала).

Разработка соответствующего круга представлений ведется с конца 1970-х годов прежде всего такими исследователями, как Дж. Лакофф, М. Джонсон, Ф. Варела, Э. Рош; в отечественной лингвистике сходные представления формулируются в терминах антропоцентричности языка (Ю. Д. Апресян). Доктрина концептуального воплощения предполагается совместимой с общим представлением о наличии у разума телесного носителя (отсюда ее апелляции к современной нейронауке), но на практике оперирует с семиотическими фактами.

7. Исследование метафорических и метонимических отношений в языке. Это – «фирменное блюдо» Дж. Лакоффа, превратившего традиционную проблематику в одну из самых популярных исследовательских сфер в лингвистике и ряде сопредельных наук.

Теория, которая была сформулирована в книге «Метафоры, которыми мы живем», опубликованной Лакоффом совместно с философом М. Джонсоном в 1980, трактует метафору как инструмент осмысления новых понятийных сфер в терминах сфер, стоящих ближе к с непосредственному опыту человека: ср. буквальное геометрическое использование определения высокий в словосочетании высокий человек, высокое дерево и его метафорические переносы на сферу механической (высокая скорость), термо- (высокая температура) и электро- (высокое напряжение) динамики, этики (высокая мораль, высокая ответственность), эстетики (высокое искусство), права (высокий суд), социальных отношений (высокий пост), трудовой деятельности (высокое мастерство) и т. д.

Сведение разнообразных семантических отношений к достаточно элементарным (прежде всего пространственным) схемам, более того, во многих случаях схемам из заданного и уже исследованного списка (уже в 1989 для английского языка Лакоффом с коллегами был составлен Базовый список метафор, большинство из которых представлено, например, и в русском языке), а также обнаружение коррелятов естественных для концептуальной сферы-источника следствий определенной ее организации в другой концептуальной сфере оказалось весьма продуктивным, где-то даже захватывающим и при этом вполне респектабельным занятием – по сути дела, оригинальным исследовательским методом когнитивной лингвистики.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Приведенный список, разумеется, не исчерпывает всех результатов когнитивной лингвистики, но свидетельствует о том, что в ней в настоящее время сформировалось некоторое представление о задачах исследования и решениях этих задач.

На когнитивную лингвистику оказывали или оказывают несомненное влияние работы ряда представителей более широкой области – когнитивной науки, психологов Э. Рош, Д. Слобина, С. Палмера; философов М. Джонсона, Д. Деннета, Дж. Серля, П. Черчланда; специалистов по искусственному интеллекту; нейрофизиологов П. Черчланд и А. Дамасио.

Исторически когнитивная лингвистика выступала в качестве альтернативы генеративизму Н. Хомского. Ныне острота противостояния во многом снизилась (не в последнюю очередь в результате реванша генеративизма в 1980–1990-х годах, снявшего с повестки дня вопрос о научно-социальном приоритете) и даже наметились пути синтеза, однако обращение когнитивной лингвистики к внелингвистическим объяснительным конструктам, разумеется, по-прежнему разделяет эти два направления теоретической лингвистики и привлекает тех, кто принципиально не приемлет теорию Хомского.

Основными центрами когнитивной лингвистики являются отделения Калифорнийского университета в Беркли и Сан-Диего, а также Центр когнитивной науки Университета штата Нью-Йорк в Буффало. В Европе когнитивная лингвистика успешно развивается прежде всего в Голландии и Германии.

Проводятся регулярные международные конференции. В России в русле когнитивной лингвистики работают А. Н. Баранов, А. Е. и А. А. Кибрик, И. М. Кобозева, Е. С. Кубрякова, Е. В. Рахилина и др. исследователи; кроме того, термин «когнитивная лингвистика» является популярным лозунгом, используемым широким кругом языковедов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Шрейдер Ю. А. Сложные системы и космологические принципы. – В кн.: Системные исследования. Ежегодник. М., 1976 (краткое популярное изложение: Шрейдер Ю. А. Эвристика, или 44 способа познать мир. – Химия и жизнь, 1979, № 1)
2. Шенк Р. и др. Обработка концептуальной информации. М., 1980
3. Чейф У. Л. 1982. Данное, контрастивность, определенность, подлежащее, топики и точка зрения. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. XI. Современные синтаксические теории в американской лингвистике. М., 1982
Прикладная лингвистика. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. XII. М., 1983
4. Герасимов В. И. 1985 – К становлению «когнитивной грамматики». – В кн.: Современные зарубежные грамматические теории. М., 1985
5. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. – В кн.: Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987
6. Когнитивные аспекты языка. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. XXIII. М., 1988
7. Сергеев В. М. Искусственный интеллект: опыт философского осмысления. Будущее искусственного интеллекта. М., 1991
8. Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М., 1992
9. Язык и интеллект. М., 1995
10. Кубрякова Е. С., Демьянков В. З., Лузина Л. Г., Панкрац Ю. Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996
11. Паршин П. Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века. – Вопросы языкознания, 1996, № 2
12. Баранов А. Н., Добровольский Д. О. Постулаты когнитивной семантики. – Известия РАН. Сер. литературы и языка, т. 56, 1997, №1
13. Ченки А. Семантика в когнитивной лингвистике. – В сб.: Фундаментальные направления современной американской лингвистики. Под ред. А. А. Кибрика, И. М. Кобозевой и И. А. Секериной. М, 1997
14. Рахилина Е. В. Когнитивная семантика: история, персоналии, идеи, результаты. – Семиотика и информатика, вып. 36. М., 1998
15. Талми Л. Отношение грамматики к познанию. – Вестник МГУ, сер. 9. Филология. 1999, № 1 (начало публикации)