НЕ ОТПУСТИЛИ

В. Н. Арсентьев,

член СПР

(п. Поназырево Костромской обл. )

НЕ ОТПУСТИЛИ

Ивана Петровича Сабурова сын Пётр приехал забирать жить к

себе. Старик уже пять лет как маялся один. Жена Ольга, моложе

его на десять лет, умерла неожиданно, от сердечного приступа.

Сабуров прожил в опустевшем доме сначала год («до годовины

никуда не поеду! »), потом ещё год: всячески откладывал переезд к

сыну. То могилу старухину нужно обустроить, то силёнка в руках и

ногах вдруг объявилась, а потому и один в состоянии по хозяйству

справиться, то пчёл жалко (держал пять ульев).

Но оттягивал Иван Петрович свой переезд прежде всего пото-

му, что не представлял, как он проведёт остаток своих дней в ка-

менной коробке, где-то на девятом этаже, как никогда уже в жизни

не услышит скрипа старых дверей родного дома, не почувствует

летом босой ногой прохладу его половиц, не увидит весной цве-

тущие вишни и яблони, не посидит с папиросой на старенькой

веранде, слушая раскаты дальнего грома и шипение ливня перед

окном, когда не видно ни поля, ни ближнего леса. Ему казался чем-

то неестественным сам факт навсегдашнего своего отъезда из этой

маленькой деревни на берегу реки, где он родился и прожил почти

всю свою жизнь. Но с годами не поспоришь; не осталось сил и

здоровья, чтобы самому себя содержать. С болью в сердце напи-

сал сыну в Челябинск: всё, дозрел, забирай!

Пётр приехал поздней осенью, уже выпал снег и приморажи-

вало. Продал соседям по дешёвке кой-что из домашнего скарба;

ульи отдал почти даром – кто их купит в зиму? Собрал отцу чемо-

дан и два рюкзака из самого необходимого. Посидели свои, дере-

венские, – а таковых оказалось всего 12 душ – на прощальном обеде,

выпили, загалдели, заговорили разом, вспоминая прошлое. Кто-то

даже позавидовал: ему ещё повезло, к сыну едет, а вот Матрёна,

дальняя его родственница, в богадельню попала, да и многим де-

ревенским, если Бог не приберёт разом, казённая «фатера» впереди

светит, потому как старикам помочь некому, окромя государства.

Ивану Петровичу было тошно. Больное сердце, казалось, разор-

вётся на части: шутка ли, завтра утром он навсегда покинет род-

ной дом, в котором – Господи! – за долгую жизнь столько всего

случилось, столько произошло!

Когда все разошлись, в полупустом доме стало тихо, быстро

выстывало, становилось прохладно. Старик надел старый полу-

шубок и в нём сидел в кути на лавке за столом, тупо уставившись

на старую круглую печку. Пётр сказал из передней, с дивана:

– Да ложись ты, бать! Колька Чумаков обещал машину к шести подо-

гнать, на станцию надо успеть к восьми, к «челябинскому».

– Счас. Покурю вот только, – ответил из кути Сабуров. Он взял

папиросы и выбрел на улицу.

Было светло. Небо прочистилось, и полная луна висела почти

над самой печной трубой. Свежий снежок лежал на всём. Иван

Петрович закурил и, опираясь на палку, пошёл вдоль дома, потом

– в огород по тропке – к бане. Там присел на скамейку и осмот-

рел огромный старый дом, с одного его боку, со стороны сарая.

Дом ещё крепок, хоть и под сто ему – отец строил. Но никто не

взял добротную избу, даже на дрова. А зачем? Растащат и так,

задаром.

Картины прошлого поплыли перед глазами. Вот он, малень-

кий, в короткой белой рубашонке, без порток, бежит к грядке

огурец сорвать, пупырчатый, небольшой, примеченный им, пер-

вый ещё огурчик. Подкатило что-то тяжёлое к горлу, и старик

заплакал без голоса, слёзы покатились по щекам, застревали в

морщинах, копились там и тяжёлыми каплями падали на дро-

жащие руки. «Господи! Вот и всё! – шептал старик. – И навсег-

да. И не увижу больше! »

Потом он вышел через калитку у бани в гуменник. С бугра уви-

дел чёрную ленту петляющей в прибрежном кустарнике реки. Боль-

шого мороза не было, и она ещё не застыла, не покрылась льдом.

Всю жизнь он рыбачил здесь, пацаном – удочками, взрослым му-

жиком ставил по весне сети и жаки, ездил на лодке с острогой,

бил колотушкой голавлей на запесках по перволёдку. И опять Са-

бурову сделалось тошно, сердце сдавило тесным обручем.

Он повернулся и медленно, чувствуя нарастающую боль в гру-

ди, поплёлся по тропке вдоль тычинника к дому. «Ведь навсегда

это, Оленька! » – стучало в голове. Вчера его свозили на кладбище.

Он простился с родными могилами. И ещё подумалось тогда: «Вот

сейчас бы и умереть, чтоб здесь и остаться навсегда».

Сабуров зашёл в избу, положил таблетку под язык, сел на лавку,

погладил ладонью её отполированные бока. Сколько на ней лю-

дей пересидело за сто лет, сколько покойников перележало перед

выносом из дому! Только он, Иван, пережил пятнадцать родствен-

ников: отца и мать, братьев и сестёр, дочь и сына, жену. Он и сам

думал отлежать на ней положенные обычаем три дня перед тем,

как отправиться к своим, к вечному пристанищу. Не довелось вот!

Сон не шёл, и Сабуров одетый зашаркал на рундук. Осмотрел

этот маленький помост, сделанный им ещё в первые годы семей-

ной жизни. Рундук как рундук, у всех в их деревне были такие. С

него спускались вниз, во двор, в хлев, и поднимались вверх, на

сарай. Но именно здесь пятьдесят с лишним лет назад в морозный де-

кабрьский день родила ему Ольга второго сына, Петьку. Вышла

брюхатая, на сносях, как будто тошнит ее, сюда, а минут через де-

сять и притащила в старом красном одеяле верещащий розовый

комочек. И опять подкатило что-то тяжёлое к горлу и опять потек-

ло солёное на губы.

Едва поднялся по лесенке на сеновал. Много здесь накопилось

всего за годы. В неярком свете пыльного плафона видны были сто-

лярный верстак и токарный станочек, короба, ненужная в хозяй-

стве утварь, старинная деревянная кровать с пологом. А вот тут у

мучного ларя он однажды в Троицу избил Ольгу, потому что от

него, пьяного, ружье спрятала, а он тогда в хмельном буйстве не-

пременно хотел застрелить Ваську Карася – Карасёва, соседа. И

опять безжалостная когтистая рука сдавила сердце, и мохнатый ком

полез в горло. «Прости, Оленька! » - пробормотал Сабуров.

С трудом вернувшись в избу, одетым лёг на лавку. Задремал

вроде. Но боль в груди не давала забыться. «Сына разбудить?

Зачем? Обо всём уже переговорено. А что внутри творится, всё

равно не поймёт! »

Потом Сабуров на какое-то время провалился в сон. И увидел

себя на летнем лугу, за косьбой. Кто-то шептал, что к обеду надо

скосить этот лужок. Но трава попалась высокая, густая, перевитая

плетями мышиного горошка, коса шла плохо. Иван быстро устал,

оперся на косьевище отдохнуть и услышал вдруг голоса со сторо-

ны дороги. К нему шли люди в белом, их было много, и по мере

того, как они приближались, он стал узнавать их. То были отец и

мать, ещё молодые, совсем юная Ольга в белой рубахе с распущен-

ными волосами, ребятишки, братья и сёстры, его маленькие дети.

И все радостно махали ему руками, что-то кричали и стремитель-

но приближались и... прошли, пролетели сквозь него...

Сабуров проснулся в поту и слабости, в сердце будто воткнули

нож и медленно поворачивали его. Потом оно остановилось по-

чти на минуту, и Иван Петрович начал проваливаться в черноту,

но чёрный колодец не захлопнулся, сердце бешено заколотилось.

Старик собрал силы, сначала застонал, потом позвал:

– Петьк, слышь!?

Сын спал. Сабуров стукнул палкой по столешнице, стакан упал

и разбился. Пётр зашевелился на диване.

– Петьк, слышь!? Что-то хреново мне. Сердце чего-то совсем...

Сонный Пётр не сразу сообразил, где отцовские лекарства, по-

том вытащил из рюкзака его аптечку.

– Ерунда – «Валокардин». Таблетка под язык не помогает, –

старик лежал на лавке в полушубке, положив ладонь на грудь. – То

совсем остановится, то прямо вразнос пойдет... Видно, не в Челя-

бинске мне помирать.

– Вот ещё придумываешь, ей-богу, – Пётр бессмысленно суе-

тился, не зная, что предпринять. – Фельдшерицу надо, чтоб укол

сделала.

– До неё, до Вальки, пять километров... А в деревне ни маши-

ны, ни лошади, да времени три ночи, – сквозь стон, когда кипят-

ком обдало грудь, с трудом выдавил из себя старик.

Пётр, вдруг осознав, что у отца тяжёлый сердечный приступ,

накинул куртку и выбежал в ночь.

– Куды? – подумал про себя Сабуров. – Что можно сделать? Вре-

мя, видно, приспело.

И он вдруг успокоился, боль как будто отступила. Не надо нику-

да ехать, не надо расставаться с домом, с родиной, не на-до... На

секунду забылся и вновь увидел луг. Уже много было травы нако-

шено, оставался последний проход. Он развернулся и сделал взмах,

всё тело ныло от боли, сердце готово было вырваться из груди,

рубаха взмокла, но руки заносили вправо косу и вели её, ровно

ложилась подрезанная трава. Пот заливал глаза, и, когда Иван Пет-

рович встряхивал головой, сквозь солёную влагу опять видел бе-

лых людей, но они стояли, а он с трудом, на пределе сил, шёл к

ним, укладывая густую, высокую, сочную траву в толстый валок.

Взмахнул косой в последний раз. «Вот и всё! » – сказал кто-то над

ним, и Иван Петрович почувствовал удивительную лёгкость, бро-

сил на валок не нужную теперь литовку и широким шагом пошёл к

дороге, он узнал их, это они приходили к нему в коротком сне.

Подошел вплотную, и они обнялись...

Пётр Сабуров похоронил отца на третий день, по православно-

му обычаю. Похоронил рядом с матерью.