Идиятуллина Фаузия Назиевна

Идиятуллина Фаузия Назиевна

Уральский регион

Керосиновая лампа

Наиля сквозь сон услышала тихий говор родителей, к которому примешивался какой - то чужой мужской голос. Голоса были веселые радостные. Маленькая Наиля открыла глазки, по стене ползали озорные продолговатые зайчики - горела керосиновая лампа. Желтые язычки пламени весело перевивались между собой, мол, я лучше извиваюсь, а я ярче горю, а я сейчас выскользну из лампы. Керосиновые лампы в то время были в каждом доме. Сверху на лампу надевалась стеклянная труба причудливой формы, снизу она была раздута, а ближе к верхушке сужалась. Они были очень хрупкими и часто ломались, их берегли. В магазине достать их было нелегко, дефицит. В доме у лампы было почетное место. На стене высоко сооружалась резная деревянная полочка, стелилась красивая вышитая салфеточка и на нее водружалась лампа. Лампы тоже были разной формы, удлиненные, пузатые, с одной ручкой, бывали и с двумя. У некоторых водились лампы, которые подвешивались к потолку.

Интересно было, что взрослые называли такую лампу «пыскый», что с татарского означало маленький огонечек. Электричество давали только до одиннадцати часов вечера. А раз горит лампа, значит, уже, наверное, за полночь, подумала девочка. И вдруг она ощутила, что в воздухе расплывался какой – то необъяснимый запах, но он был приятный. Девочка стала думать, чем же это может так пахнуть. Запах горящей керосиновой лампы она знала, но к нему примешивался легкий аромат хлеба и чего – то такого таинственного. Подняв голову и приподнявшись на локоток, она присмотрелась, а кто же сидит за столом. Комната была большая, кроватку Наили от стола отделяла небольшая печка. Скинув одеяльце она выглянула из-за нее и, засмущавшись, вновь оказалась в кроватке. За столом кроме родителей сидел незнакомый дяденька. «Это что за чудо там выглядывает, а что у вас маленькие домовые живут в доме!? – весело подмигивая отцу, по-татарски спросил незнакомец и двинулся в сторону кроватки. Его огромная фигура легла тенью на стену и задвигалась вместе с ним. «Да, да, дядя Хамза, такие хорошенькие домовятки обитают у нас за печкой! - ласково и с гордостью так же на татарском, произнесла мама девочки. Дядя Хамза был красивый молодой человек, на голове возвышалась копна черных кудряшек, улыбчивый и страшно говорливый. Смеясь, он высоко поднял девочку над головой, что она оказалась наравне с лампой, и этот незнакомый запах опять дал о себе знать. Держа «домовенка» на руках, он вновь подсел к столу, и тут Наиля увидела, от чего шел такой манящий запах. На столе лежали ярко желтые лимоны и большая связка баранок. Даже будучи уже взрослой Наиля не могла забыть тот запах детства - лимона, баранок и горящей керосиновой лампы. Родители маленькой девочки были родом из Башкирии, из маленькой глухой деревушки Аук – Буляк. Родились там и выросли. Поженились. Уже подрастал сын. И вдруг они решили уехать на заработки в Свердловскую область, как еще говорили в то время, завербовались. Тогда многие покидали родные края в поисках лучшего. Так оказались они в шахтерском городке Березовский, что недалеко от Свердловска. Здесь родители устроились работать на шахту Первомайский, где трудилось много молодежи. Там родители и познакомились с дядей Хамзой, вместе с женой они уже воспитывали дочку. Жили в длинных бараках, дружно и весело, бегало много детворы, дружили комнатами. Со цветами и лозунгами по городку шли первомайские демонстранты 1955 года. Именно в этот яркий солнечный день явилась свету маленькая девочка Наиля. Отец часто рассказывал, как они отмечали со своим другом день рождения своей дочки. Попроведовав в больнице маму с новорожденной, они по дороге купили мяса и муки. Папа крутил на ручной мясорубке мясо, электрических еще не знавали, а друг его, Хамза, радостно засучив рукава рубашки, замешивал тесто. Так они стряпали пельмени. Уже давненько нет в живых отца и закадычного друга его, но в памяти дочери рассказ отца остался навсегда, и передается внукам и правнукам. Однажды, отец встретил своего земляка, который обосновался в таежном поселке, где вовсю гудел пилами леспромхоз. Родители съездили туда, им понравился поселок, где кругом шумела тайга. Тоже было много молодежи, клуб, детский сад, библиотека, школа, больница. В душе романтики еще полно, молодость бушует в крови, ну и порешили на семейном совете переехать. А своих друзей поехать с ними они уговорить не смогли, они тут родились. Но дружба продолжалась многие годы. В семье друга еще появились детишки. Встречались, ездили друг к другу в гости. Поезда через поселок в ту пору ходили только один раз в сутки в одну сторону и в другую. Из города поезд приходил к ним ночью. Вот и в эту ночь Хамза приехал проведать друзей. Рассказывали новости, делились своими мыслями, пили чай. Разговаривали всегда на своем родном татарском языке. Язычки пламени керосиновой лампы весело и радостно двигались за стенкой трубы, как –будто бы и они вкладывали свое настроение в разговор. В поселке пока было всего две улицы, дома стояли новенькие, по две квартиры в каждом, но возводились дома, где было и по четыре квартиры. В одной квартире жили по две семьи. Соседями маленькой Наили были украинцы, Петрань Тамара и Михаил, а детишки Таисия и Владимир. Родителей же Наили звали Нагим и Салима. В поселке татар называли еще надсменами, а имена давали на русский лад по первым буквам имени, если у женщин первая буква в имени Ф, то это обязательно была Фая, а у мужчин - Федор. В поселке Фай и Федоров была уйма. Так вот милые соседи папу Наили называли Николаем, а маму Соней.

А взрослые мужчины кликали друг друга по – соседски хохол Михайло и татарин Никола. Не было никаких обид, ссор, жили дружно, понимали друг друга с полуслова, а если ребятишки бывало подерутся, то наказывали обязательно всех. Уважали друг друга, любили детей, работали, учились. Разговаривали на своем родном языке, татарском и украинском, и каждый понимал друг друга. Но на работе, в школе, в магазине, больнице приходилось общаться и вести разговор на русском языке, и дома уже шли общения на трех языках, татарском, украинском и русском. Вечером, когда собирались все домочадцы, в доме раздавался смех, веселье. Слышался говор на татарском и украинском вперемешку с русскими словами, а после ужина вечерком частенько начинали распевать песни. Михайло мастерски владел гармоникой, она была маленькая и вся разноцветная, да еще и с колокольчиком, звучала звонко. Каждый предлагал спеть свою песню, на родном языке. Слушали друг друга с интересом, уважением, в такие минуты и ребятишки притихали. Никто не хотел ложиться спать, опять «включали» керосиновую лампу. Появлялся желтенький дрожащий глазок огня за стеклом, знакомый запах горящей лампы, отчего в доме становилось тепло и уютно, на душе спокойно и мирно. Телевизоров в ту пору не было, да и радио говорило только когда был свет. Новости узнавали из газет и журналов, их выписывали много, да на своих родных языках. Да и в библиотеку частенько бегали, папа Наили очень любил читать. Читал он на родном татарском языке, а потом пересказывал всем домочадцам. На общей кухне всегда стоял ароматный запах жареного лука с морковью, капусты, свеклы, варился знаменитый украинский борщ. Его неизменно готовила тетя Тамара. Борщ всегда ели все вместе, да со сметаной и вкуснящим запашистым хлебом, который выпекался в местной пекарне в печи на березовых дровах. В свою очередь мама Наили пекла татарский баурсак (еще его называли чак– чак), маленькие кусочки теста жарились в масле, обливались медом и подавались к чаю. Не было предела радости и удовольствия детишек с баурсаком пить чай. Готовила чай всегда мама Наили, сначала она ополаскивала заварочный чайник кипятком, затем заваривала чай и закрывала его салфеткой. Деревянной, именно деревянной ложкой поддевала молоко в чашку, затем заварочку и уже потом добавляла кипяток. Чай получался душистым, бодрящим, как кофе с молоком.

Спустя многие годы, уже обосновавшись в своем доме, мама Наили часто готовила тот украинский борщ с капустой, как они его называли «красным супом». Поселок был многонациональным, ведь съезжались туда со всех концов страны. Бок о бок трудились русские и татары, башкиры и белорусы, казахи и мордва, чуваши и удмурты, были даже немцы и поляки, финны. Приезжали молодые здоровые люди, красивые и мужественные. Влюблялись, женились. Многие остались, а кто –то уехал. Жили дружно, воспитывали, учили детей. Желающим выделяли землю под индивидуальное строительство. Вот и папа маленькой Наили решил построить дом. Строили всем миром, помогали, кто чем мог.

Вскоре родители переехали в новый дом, а милые соседи остались на той квартире, дружба продолжалась многие годы. Но как – то по весне они уехали к себе на родину, оставив в памяти «красный суп», «хлопца», «дивчину», «буряк». Соседями по новому дому стали семья татар, семья народности мордва, семья русских. В новом доме уже подросшей Наили появился маленький братик. Мальчик родился настоящим богатырем, так ведь еще и в праздник мужской, 23 февраля. В то время инноваций не было никаких, никто не знал, кто же родится, мальчик или девочка. В семье двенадцатилетней Наили уже был брат, старше ее на семь лет и вот радость неожиданная, еще один, но уже братишка. Родители перебрали множество имен, но не могли ни на каком имени остановиться. Советовались с девочкой,

которая внезапно вспомнила свои летние поездки к бабушке в Башкирию, куда ее вместе с братом увозили на неделю погостить. Там в соседях жила многодетная семья, их было одиннадцать. Среди них был такой юркий, красивый мальчик, с черными кудряшками и очень - очень смешной. Наиля плохо разговаривала на родном языке, но многое понимала, а еще больше выбражала, как –будто бы из города приехала. Говорила все больше на русском, а ребята передразнивали « чаго –чаго гоборишь, не понимай твоя»! А этот татарчонок красиво и смешно тараторил татарские прибаутки, присказки, было забавно его слушать. Эти летние поездки надолго оставались в памяти девочки, а в особенности шутки этого босоногого мальчика. Звали его Ришат. И на правах сестры новорожденного, она предложила назвать братика именем того деревенского юмориста – Ришатом. Так в этой дружной семье появился еще один член семьи, маленький Ришатик, как у татар говорят «топчек» малай, что значит самый младшенький сыночек. Давно нет на белом свете той маленькой ростиком, сухонькой и доброй бабушки Минсафы, к которой каждое лето Наилю с братьями возили родители. Ехали на поезде, затем на машине, а после пешком по пыльной дороге. Иногда выпадала удача, по дороге догоняла лошадка с телегой, колеса у телеги были огромные, по середине смазанные черным маслом. Дорога шла неровная, с ямами и буераками, на которых телега вместе с сидящими в ней седоками подскакивала и страшно скрипела. Но было весело, радостно. Дорога извивалась среди полей, которые убегали за горизонт. На полях созревала пшеница и при каждом легком дуновении ветерка колоски начинали шевелиться, и казалось, будто покрывалось волнами и оживало золотисто - желтое море. И музыка сопровождала телегу с путниками. Прямо над головой, высоко в голубом безоблачном небе маленькой точечкой зависал жаворонок, и его ранний серебристый голосок ручейком разливался до самой околицы деревни. О нашем приезде мама всегда бабушку извещала телеграммой, но деревенский почтальон приносил ее когда гости уже сидели за столом. Начинали весело смеяться, шутить над почтальоном, мол, загулял где – то в другой деревне. Усаживали его за стол, наливали рюмочку, угощали городскими гостинцами. Чудесным образом на следующий год это повторялось, почтальон приносил телеграмму к столу. Вновь шутки, прибаутки, присказки, не было никаких обид, угроз. Электричества в деревне еще не было совсем, опять же выручала керосиновая лампа. Добрый знакомый запах, он давал о себе знать с первых ступенек бабушкиного крыльца. Одна лампа висела на потолке в комнате, другая на кухне стояла на столе, и была еще дежурная лампа. С ней выходили вечером управляться со скотиной, выручала она и в походе в баню, к соседям в гости. Такую лампу называли летучей мышью. Самовар у бабушки исчезал со стола только на ночь, выливали воду и опрокидывали на бок, чтобы он обсох изнутри. А спозаранку, опять наливали воду, разжигали самовар узенькими длинными лучинками, называли их «щэра». Они строгались большим ножом их сухого полена. Когда лучинки разгорались, сверху клали уголь, затем на самовар надевали трубу, а другой конец трубы вставляли в специально устроенный дымоход в печи. Вскоре самовар начинал издавать едва слышное шипение, а когда закипал, бабушка ставила его на стол, где он оставался до самого вечера. В него добавляли воду и уголь, и он весело гудел весь день, давая о себе знать и, как бы намекая, не проходите, мол, мимо, подсаживайтесь ко мне. Уже поздно вечером, после всех работ, домочадцы усаживались за стол пить чай, и керосиновая лампа тут как тут, «зажигала» свой огонек. При свете лампы руки бабушки Минсафы, которая разливала чай, казались крючковатыми, покрытыми множеством морщин и сеточкой пухлых темно-синих вен. Но как только первый кусочек сладкого баурсака или мясного бялиша растворялся во рту, внутри разливалась теплая доброта и любовь, хотелось притронуться к этим маленьким сухоньким ручкам, приклониться к плечу бабушки.

Уже будучи взрослой Наиля частенько приезжала в родную деревню. Дом бабушки пустовал, но был под присмотром внука, который жил по соседству. Она знала, где лежал ключ, отпирала замок. В доме мало что изменилось, все тот же сундук, фотографии в рамках, высокой горкой подушки на кровати, половички на полу, разве что вот бабушкин самовар заменил электрический чайник, а вместо керосиновых ламп под потолком висели современные лампочки. Но крючки в потолке, на которых когда- то висели керосиновые лампы, до слез напоминали далекое детство, казалось, будто просто их забыли повесить и зажечь. А в воздухе витал тот, до боли знакомый запах горящей керосиновой лампы вперемежку с ароматным духом чая, меда, дрожжевых блинов, и касание теплых бабушкиных рук. Запах керосиновой лампы всюду по жизни следовал за Наилей, он не мог выветриться из памяти. Работая фельдшером в родном поселке, Наиля постоянно общалась с пожилыми односельчанами, посещала их на дому. Каждая встреча была огромной радостью, забывались все болячки, но были минуты воспоминаний пожилого человека о своей далекой молодости, жизни, любви к своим детям и внукам. Они напоминали ей бабушку Минсафу. Тот же маленький деревенский домик, чуть покосившееся крыльцо, кованный сундучок в сенцах. В уютной комнатке рамочки с фотографиями на стене, неизменные нарядные подушки в вышитых наволочках на аккуратно заправленной кровати. За белоснежными выстроченными занавесками на окнах горшочки со цветами и маленькие, испещренные морщинами ладошки, неторопливо прятавшие седенькие пряди волос под платок. И запах…запах, милый сердцу запах деревенского дома, хлеба, теплоты и…. керосиновой лампы.