Демон и безумец

Пять тысяч лет сидел Абаль Дев, искуснейший из демонов, прикованным к колоннам Забытого города. Стала кожа его красной, как кровь, под немигающим взором Солнца. Могучие руки, каждая толщиной с бычью шею, затекли и онемели без движения. Ветер швырял песок ему под ноги, и у раскалённых стоп пузырились лужицы стекла.

На первый день пять тысяч первого года явился подле Абаль Дева человек. Он пришел босиком со стороны заката, тощий и длинный, как столп, источенный безжалостным дыханием пустыни.

«Только безумец отважится искать Забытый город», - подумал Абаль Дев, и был прав, ибо тот же, кто приковал его к вечным колоннам, сокрыл от смертных место заточения великого творца чудес.

Дюну за дюной преодолевал Безумец, борясь со змеившимся покрываломпеска под ногами. Он падал и долго лежал, и тогда демон думал, что скиталец погиб, так и не преодолев коварнейшего из стражей всего запретного – саму природу. Но Безумец вновь вставал и, заградив от небесной ненависти голову, брёл дальше. И наконец достиг стоп Абаль Дева, под которыми бурлил камень.

Щеки его запали, губы так высохли, что с трудом он прятал за ними сжатые в судороге зубы. Жалкий и обречённый, лишь в глазах сохранил путник огонь, равный которому редко видел Абаль Дев и в дни свободы – пламя алчбы, говорившее без слов и обещавшее многое.

- Кто ты, червь? – спросил демон, дыхание его сбило человека с ног.

- Я тот, кто знает ключ к твоим оковам.

- Что ищешь ты взамен? Власти земной; знаний; богатства, что не снилось смертным царям; вечности и красоты этой скорлупке, что есть твоя плоть?

- Твоё умение, демон. На миг.

От дерзостных слов утих ветер, замер мёртвый город благоговении.

- Ты был дураком, а в пути растерял последнее, – голос Абаль Дева был тих, ибо истинная злоба не тратит сил.

- Тогда я уйду.

И Безумец сделал один шаг прочь и второй, но третий оборвал громовой приказ:

- Остановись.

И Безумец повиновался, не обернувшись.

- Жизнью и душой, и именами Богов, в которых веруешь, поклянёшься ты возвратить дар.

- Поклянусь, – отвечал человек.

- Жизнью и душой, и именами Богов, в которых веруешь, поклянёшься ты разорвать мои цепи.

- Поклянусь.

- Итак, клянись.

Безумец прошел подле демона, к самой кромке лужи алого камня, в которой золотыми жилками светилось стекло. Встав на колени, он поднял осколок, упавший с обломанной капители, и смотрел на него в думе.

- Клянись, – велелАбаль Дев.

Тогда человек запел, и взорвалось безмолвие древнего города. Слова его подхватил ветер, смешав с песком и крошевом, и закружив по улицам, впервые видевшим смертного. Безумец пел, взывая к Богам, волею которых явился в мир, а в ответ сыпались камни с измученных временем крыш и колонн, но ни один не посмел ранить пришельца. Жизнь свою и душу вверял он узнику священной земли, и дюны в ответ извивались, подобные гадюкам, проча наглецу больше, чем гибель, коли посмеет солгать. Клялся он после краткого мига возвратить великую силу хозяину, и вторили этой клятве мертвецы в сокрытых под песком склепах, вой их сулил безграничные муки ослушавшемуся. Клялся Безумец сорвать оковы с рук, некогда творивших мир: чтобы вновь сотрясались горы от стоп, выжигающих камень; чтобы ветры всех сторон света вновь стыдливо склонялись перед тысячью ураганов в груди Абаль Дева, - и померкло Солнце, убоявшись грядущего, но приняло клятву. Не было более места ни под небесами, ни под землей, где мог бы скрыться Безумец, отрекись он от своего слова.

А когда надрывный, тягучий напев человека утих, Абаль Дев, с прищуром смотревший в небеса, произнёс:

- Так сказано, так и будет.

Вздрогнуло бытие и вновь застыло, ибо у истинной силы нет ни звука, ни вида, ни чувства. Страх затаив, наблюдал демон-творец, как встаёт перед ним с колен Безумец, ныне бессмертный. Власть над миром скрывалась в обманчивой хрупкости тела.

Мгновение смотрел он на камень, зажатый в ладони, а затем указал перстом на искусника, все силы призвавшего, чтобы не рухнуть на троне под весом исполинских цепей. Указал, произнося одно лишь слово, но столь древнее, что не было у него эха, ведь не знал егозначения никто, кроме Богов и демонов. Значение это было «свобода».

И исчез с глаз долой, покуда расправлял налитые вновь мощью плечи Абаль Дев, в белый расплав обратив своих давних тюремщиков.

А в стране, стонавшей под неподъёмной алчбой своего правителя, воинственный царь пировал в окружении генералов и слуг, наложниц и рабов. Казалось, всё, что мог бы вообразить себе смертный, вместил его дворец, чей свод поддерживали колонны, увезённые из повергнутых королевств севера. Фонтаны, бившие не водой, но вином и горячим шоколадом, некогда украшали дворцы владык юга – ныне лишь руины, гниющие среди влаги прожорливых джунглей. Мраморные залы, гордость сатрапов востока, давно принадлежали ему, и в каждой комнате стоял трон, покрытый запёкшейся кровью, благороднее которой не сыщешь. Златом и самоцветами запада щеголяли бесстыдные статуи и рельефы, изображавшие завоевателя попирающим всякую власть, кроме власти Богов.

Когда же посреди этого рая земного возник коленопреклонённый Безумец, когда слуги бросились телами закрыть своего повелителя, а полководцы и стражи обнажили оружие, в глазах пришельца читался ответ и на последнее.

- Раб твой вернулся, о Царь царей. Вернулся с даром, что не видывал ещё свет. Воистину, лишь Боги обладали доселе властью, заключённой в нём. Теперь и ты.

Распростёршись на полу, он разжал ладонь с осколком мрамора.

***

День и ночь рыскал Абаль Дев над миром людей, обернувшись неудержимым ветром вышних небес. Мстителен был он, как все демоны. Горделив и тщеславен, и не мог оттого простить какому-то смертному, пусть безумному, перенесённого оскорбления. Наглость позволил себе тот в разговоре с величайшим из творцов вне стана Богов. Дерзким желанием и гнусным шантажом уязвилпервого из гениев, воле которого покорно внимали стихии.

Облетел он края, знакомые по безвозвратно ушедшим векам, но узнал лишь очертания гор. Вода в реках, что помнил он, сделалась пылью. Стали пустыни лесами, а леса – продуваемой степью. Города, возведённые некогда его народом, твердыни Богов и святилища духов, что не имели имён тогда и не имеют сейчас, поглотила ненасытная земля. Разве что одинокий камень – вершинупохороненного шпиля – превращённую недалекими людьми в алтарь, встречал он то тут, то там, скользя отныне не в ярости, но величайшей печали. Бесплотный и прохладный в своей меланхолии, тёк сквозь все щелиземлиАбаль Дев, - отголоски прошлого звучали в его ушах дребезжащим мотивом, когда дуновение тревожило щербиныгробниц. Плакал Абаль Дев, и звук этого плача был подобен кануну.

Поэтому, хоть и прекрасны были города и дворцы людей, лишь неказистую кальку с былого видел в них Абаль Дев. И лелеял, проводя призрачной дланью по фрескам, прославляющим деяния почивших и величие живых, мечту о возрождении милых сердцу времён.

«Воистину, глупцом оказался Безумец, отпустивший меня на волю, - думал демон. - Воистину, великое горе ждёт смертных, когда я свершу свою месть. Прахом и пеплом завалю я русло реки жизни. Знанием и недрогнувшею рукой поверну вспять воды времени».

С такими мыслями и ступил Абаль Дев на исходе ночи, когда едва прыснула кровь Солнца на горизонте, под своды величайшего из зданий, сработанныхчеловеком. Ему претила мысль о том, чтобы умалять свою стать ради приземлённой архитектуры людей, но царь, воздвигший этот дворец, мыслил себя кем угодно, только не смертным. Ни единожды не пришлось демону пригнуться, чтобы войти в дверь. Ни разу не склонил он головы и не осунулся плечами.

Из всех жилищ настоящего, виденных АбальДевом, одно это напоминало те, что считал его род достойными себя.

И всё же, почему так тихо?

- Где музыка, что, уверен я, никогда не должна умолкать в этих исполинских залах? – спрашивал демон, но не было ему ответа. – Эй, почему же никто не наполняет чаши в фонтанах, им так одиноко в прохладе садов! Эй, отчего не слышу я смеха танцовщиц! Где слуги? Должны быть их тысячи!

Тишина.

Только запах крови мешался с ароматом благовоний, придавая ему жестокую, острую ноту. Запах кинжала, жаждущего беспечной спины, и запах жизни, лакаемой, когда желание исполнено.

В один зал ступил Абаль Дев, смирив огнь внутри себя, чтобы не изуродовать дорогих ковров и белого мрамора. Лишь глаза сияли, как звёзды, да дыхание было подобно кузнечному горну. И увидел стражей, лежащих в крови. С копьями, вонзёнными друг другу в грудь. С мечами в свежих зазубринах. С головами, рассечёнными в исступлении, ирёбрами, раскрывшимися от немилосердных ударов, точно багровые соцветия георгин.

Во второй зал ступил Абаль Дев, и там были слуги и чиновники, на века опочившие на столах эбенового дерева, с синими следами пальцев на шеях. Их собственные ладони сжались предсмертно на кадыкахсоплеменников. Вывалились языки, слюна высохла на губах, похожая на прибойную пену. Не было в этом зале ножа, не пущенного в ход. Не было церемониального оружия, не сорванного со стены ради вершения расправы.

В третий зал ступил Абаль Дев, и предстали ему полководцы. Мужи и жены, несущие на себе печати боёв, в которых ковалась история. Лица их столь же разнились друг от друга, как каменья в кладе разбойника. Были здесь воители, сросшиеся со своими доспехами, рельеф их повторял очертания мышц, обожжённых небесами далёких земель и реками завоёванных стран. Стратеги, тщедушные или тучные, с морщинами на лбу – знамениями напряжения ума и воли. И каждый в смерти сохранил выражение яростной, жуткой алчбы, толкнувшей его поднять оружие на ближнего. Шелк и сталь слиплись в этой комнате, кровь свела их в объятия друг друга. Столь много пролилось её этой ночью, что последние крупицы жара погасила она в стопах Абаль Дева.

Шел он дальше среди запустения, ещё недавно бывшего побоищем. Не слыша ни единого выдоха, не видя ни единого выжившего. Только лица, неизменно искаженные желанием безумным и страстным, как то, что видел сам демон-творец в глазах сумасшедшего гостя.

Так вступил он в последний зал, где с трона на возвышении о тридцати трёх ступенях глядел, ужасаясь, на помешавшихся подданных Царь царей. Вруке его – клинок-пожиратель бесчисленных жизней, досыта накормленный одной этой ночью на месяцы. Недвижимый, сидел владыка, сохранивший достоинство и сейчас, когда пять копий пригвоздили его к спинке. Хозяева их простерлись подле, посмертно наученные повиновению. Наложницы, охранники, сановники. Ковёр тел устилал ступени; все обращены… к Царю?

Нет.

Абаль Дев прошествовал через зал, перешагнувтощее тело в выгоревшей на жаре дырявой хламиде. Он не придал значения, всё внимание демона было приковано к тому, что государь мертвецов держал во второй руке. Кусочек камня, осколок мраморной верхушки с колонны его узилища. Столь неподходящая вещь, чтобы погубить царство. Столь глупый предмет вожделения, чтобы предать собственного повелителя.

- Сумасшествие ли поразило обитателей этого места? – вопросил искусник вслух, тревожимый догадками.

Нет.

Что же сделал Безумец с дарованной силой? Ни йоты убыли не ощущал Абаль Дев, ни малейшей слабины в мышцах. И всё же, глядя на безделку, бессмысленный камешек, повлекший бойню, господин демонов терзался смутным чувством притяжения. Любопытство ело его изнутри. Не мог ведь умалишенный каким-то образом узурпировать часть его мощи? Обмануть клятву, данную перед Богами. Невозможно. Что тогда? Быть может, чары, смущающие разум, наложил проходимец на никчемный кусок, чтобы вволю потешиться, когда из-за него будут резать друг друга вожди мира людей? Абаль Деву они не страшны.

И всё же могущество чувствовал демон в заветном осколке.

- Ты что-то украл у меня, – молвил он. – Да, ты. Ты решил, будто я не приду за тобою, Безумец?

Купол дворца задрожал. Гигант обернулся.

- Средь трупов затеряться решил? Нет, вижу тебя ясно, как днём, – обратился он к телу в хламиде. – Не поднимай головы. Я явился с возмездием, ибо даже Боги не наносили мне такого оскорбления, на какое отважился червь. А теперь понимаю – пустою была твоя клятва. Ты что-то украл у меня!

Он взошел по ступеням, горящий от злобы, и кости хрустели под алыми стопами демона. Обугливалась плоть, кипела кровь, наполняя тронный зал ароматом жертвенника.

- Но всё, что считаю моим, себе заберу. Так сказано, так и будет.

И властным жестом Абаль Дев вырвал из холодной ладони трофей, добытый Безумцем в Забытом городе. Прищурив глаза, подобные в гневе двум крупицам, отщеплённым от солнечного диска, искусник с алчностью мастера, наткнувшегося на невиданный шедевр ремесла, разглядывал добычу.

- Так сказано, так и будет, – повторил за ним надрывающийся голос из высохшей глотки.

Но демон не слушал. Ужас и горечь обмана сделали его немым и глухим, ибо на щербатой поверхности взгляду, способному видеть незримое, предстали всего три слова на языке, у которого нет эха; языке Богов. Его имя, а затем - «заточение».

У истинной силы нет ни звука, ни вида, ни чувства. Лишь бытие содрогнулось в молчании, когда Абаль Дев, искуснейший из демонов, первый творец после Богов, пропал, будто и не существовал никогда. С его исчезновением безмолвие стало легче, и Безумец наконец позволил себе подняться – шаткий, как камыш, хотя ветра не было.

- Все данные клятвы сдержал я, и за всю жизнь не солгал ни разу. Может, за это зовут меня Безумцем. Царю царей поклялся я раздобыть вещь, хранящую силу, что не держал в руках доселе ни один смертный. И выполнил обещание. Демону поклялся я вернуть могущество, каким оно было, и не утаил ни толики. Ничего не оставил себе. Я поклялся освободить от цепей того, кому под силу править всем миром, и, видят Боги, сдержал клятву от буквы до буквы.

Подойдя к трону, человек неуклюже стянул корону с головы мертвеца, отчего, безвольная, та пала на грудь, и водрузил на себя. Он стоял так минуту или две, будто пробуя ощущение, но в конце отбросил драгоценность прочь. И, словно отвечая резанувшему по ушам лязгу, молвил:

- Так я ли повинен в том, что не будет Империи, ни бессмертной, ни иной? Я лишь выполнил клятвы.

Согбенный, Безумец отправился прочь из дворца. Только отзвук метался по залу:

- Всё остальное сделала алчность…